Поставив на стол рядом с печатной машинкой чашку с утренним кофе, источавшим пряный аромат, я вспомнил о Ней. Открытое окно несло в уютную комнату звуки улицы и все это - кофе, стук чужих шагов по мостовой, чьи-то голоса - казалось нелепым, не настоящими. Закрыв глаза, я увидел вдалеке высокий маяк на берегу скалистого берега, белые густые брызги пены, врезающиеся в огромные валуны, высокие сосны, раскачивающиеся на влажном ветру и стелящуюся под ними тоненькую кромку песка. Её крохотная фигурка неподвижно стояла на краю обрыва. Длинное платье развивалось как растянутый над бригантиной парус. Я подходил всё ближе, мне казалось, что сильные воздушные порывы доносят до меня аромат её тела...
Видение оборвалось и глаза открылись. Передо мной до сих пор были только полки с запыленными книгами, остывающий черный кофе и распахнутое настежь окно.
Вышел на улицу и быстрым шагом направился в сторону давно забытого дома. Мысли путались в голове как клубок распущенных ниток. Ругал себя за то, что забыл, тут же пытался оправдаться неизвестно перед кем. Пытался подсчитать потерянное время, съеденное вечно голодным бытом, но натыкался на плывущих против течения людей, которые куда-то спешили, тоже, наверное, забыв о ком-то важном. Я путался в этом нескончаемом уличном потоке, носившим меня в разные стороны и сбивая с курса. Но все же возвращался и упрямо шел к заветной цели.
Дом по-прежнему стоял в глубине двора, спрятавшийся от посторонних глаз. Внутри царил мрак. Уцелевшие в уличных баталиях окна, являли миру пустоту. Некогда белый фасад облупился и напоминал треснувшую яичную скорлупу, а по обвалившейся местами крыше гуляли невозмутимые вороны - вестники городского уныния.
Я задержал взгляд на окне под самой крышей. Лопнувший водосток залил стекло грязью, сквозь плотную корку которой, как я ни старался, ничего нельзя было рассмотреть. Именно у него Она и стояла много лет назад, когда ныне толстые и огрубевшие стволы деревьев ещё были девственными тростинками, очерченными едва пробивающейся листвой, а аллеи и бульвары не были наполнены людской злобой, завистью и отчаянием. Она улыбалась, глядя мне вслед, а я уходил, обещав вернуться и остаться навсегда, зная, что никогда не смогу этого сделать, не смогу вернуться. Её лицо было спокойно, на щеках играл светящийся жизнью румянец, карие глаза блестели в лучах уходящего летнего солнца, увлекающего за собой одеяло ночной прохладной тени.
А потом случилась цела жизнь, наполненная вечной суетой вокруг пустоты, поражениями и победами, которые теперь казались смешными и нелепыми. Да и не нужными.
Несколько неуверенных шагов приблизили меня ко входу, заваленному многолетним мусором. Я не спешил входить, боясь ощутить весь груз бесцельности прошедшего на своих опустившихся плечах. Из окна соседнего дома на меня смотрело чье-то лицо, покрытое глубокими бороздами черных морщин. В голове пронеслась мысль обратиться к нему, узнать, что же стало с обитателями остывшего теперь очага, но оно так же быстро исчезло как и появилось, оставив меня наедине со своими страхами.
Крылатая бестия уселась над крыльцом и начала сверлить меня своими блестящими черными бусинками, карябая цепкими лапами ветхую крышу. Я шагнул в промозглый мрак, встретивший меня удушливым запахом тлена. Обитель, когда-то служившая приютом двум одиноким заблудшим сердцам, с самых первых мгновений обреченным на крах, но тянущимся друг к другу как к спасительным нитям, превратилась в сырой склеп. Ворвавшийся внутрь через открывшуюся дверь поток ветра прокатился по пустынным комнатам, оттолкнувшись от холодных стен гулким стоном, и вылетел прочь, не найдя в унынии ничего, оставив после себя лишь тишину.
Я поднялся по скрипящей лестнице наверх и вошел в заветную крохотную комнату. У того самого окна, занесенного вековой грязью, стояли два глубоких кресла, по спинке одного из которых стелились длинные мертвые волосы пепельного цвета. На подлокотнике лежала тонкая рука, ладонь была спрятана в перчатку. Рядом с креслом стоял кофейный столик с почерневшими фарфоровыми чашечками, края которых были увенчаны каемками плесени.
Сидящая не шевелилась. Я подошел ближе, встав рядом со столиком, и увидел лицо мумии. Пустые глазницы глубоко ввалились в череп, гримасу смерти дополнял звериный оскал, отчего казалось, что труп широко улыбается. Руки в некогда грациозном спокойствии лежали по бокам, распрямленная спина величаво облокотилась на спинку кресла. Она ждала меня. Ждала все эти годы у окна, из которого смотрела мне вслед в последний раз.
Я присел рядом и взглянул на неё. Все то же платье, тот же тонкий и одновременно сильный стан, все та же комната, все тот же я...
Вернуть время - значит заставить маяк крутиться в обратную сторону, деревья расти вниз, а камни - потерять отточенную морской волной остроту. Но этому не бывать никогда.
Я покойно расположился в кресле рядом с ней и почувствовал, что смертельно устал. Все пережитое мною за эти годы казалось каким-то призрачным видением, наводившем тоску и сонливость. Глядя на неё, я стал восстанавливать в памяти померкший образ, лениво приманивая воспоминания о счастливых днях, когда лето было нескончаемым, жизнь вечной, а наши мечты сладкими и несбыточными до боли в груди.