Вербовая Ольга Леонидовна : другие произведения.

Чудесная вода

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Есть где-то на дальнем-дальнем севере лес огромный, где круглый год тепло, как летом, и растут на деревьях плоды, каких в целом свете не сыщешь, и птицы поют, красивые, разноцветные, каких нигде боле не увидишь. А в том лесу гора стоит высокая-высокая, а в той горе - пещера с чудесной водицей. Выпьешь глоток этой водицы - от любой хвори излечишься. Да только сторожит этот источник тролль страшный и суровый. Каждому, кто к нему придёт, задаёт он загадки мудрёные. И только тот, кто их отгадает, может взять водицы чудесной" Опубликовано издательством Altaspera: http://www.lulu.com/shop/olga-verbovaya/chudesnaya-voda/paperback/product-21828357.html
  ***
  Воинство чёрного мага проигрывало. Демоны один за другим гибли, поражённые магическими стрелами, а те, что уцелели, либо были покорены белыми магами, либо убегали прочь с поля боя.
  "Трусы! Презренные трусы!" - думал Троян Белесый, с яростью наблюдая за их бегством из своего укрытия.
  Когда же он увидел человека в длинном белом плаще с вышитым на груди золотым орлом, а с ним - с десяток его учеников, к ярости прибавился панический страх. Франциск Разноглазый - достаточно сильный маг, не уступающий самому Трояну. Недаром носит звание Магистра. И направлялись они прямо к укрытию.
  - Ну уж нет, господин Магистр! - проговорил Троян вслух. - Я так просто не сдамся! Хоть ты и сильный маг, а слюнтяй полный. У Трояна же есть против тебя оружие!
  Сидевшая в углу пещеры молодая женщина вздрогнула и ещё крепче прижала к себе младенца.
  Когда Франциск со свитой приблизились, их взору предстал человек в чёрном плаще, низенького роста с редкими пепельными волосами, держащий над пропастью в одной руке женщину (а вернее, краешек её платья), а в другой - за ногу - младенца. Его лицо, напоминавшее острую мордочку не то крысы, не то хорька, выражало злобное торжество, а холодные серые глаза цвета стали выдавали человека, который ни перед чем не остановится.
  Совсем иначе выглядел Магистр Франциск Разноглазый, чью голову покрывали совершенно седые волосы. Глаза, один небесно-голубой, а другой - зелёный, словно трава, излучали любовь к людям, к самой жизни, мудрость, удивительно сочетавшуюся с отвагой. По лицу было видно, что этот человек познал в жизни и радость, и боль, и смерти не боялся.
  Со злой усмешкой смотрел на него Троян:
  - Спокойно, Франциск. Ты же не хочешь, чтобы из-за твоей неосторожности погибли ни в чём не повинные люди. А тем более, женщины и дети.
  - Ты прав, Троян, - ответил Магистр невозмутимо. - Ни тем, ни другим на войне не место. Так что оставь их в покое - и сразимся, как и полагается мужчинам, один на один.
  - Надеешься от меня избавиться?
  - Мы равны по силам, Троян. Возможно, что ты умрёшь как воин. А возможно, я больше не помешаю тебе бороться за власть над миром, потому как буду мёртв.
  - Нет, Франциск, я не буду с тобой сражаться.
  - Боишься умереть?
  - Нет, что ты! Совсем не боюсь. Ты, конечно, можешь убить меня прямо здесь. Я даже сопротивляться особо не буду - руки заняты. Но тогда, я надеюсь, ты не обидишься, если мои руки разожмутся сами собой. Говорят, пропасть глубокая, падать больно.
  - Я обещаю, если ты их отпустишь, сохранить тебе жизнь.
  - Отпустить? - рассмеялся Троян. - О, это проще простого! Могу сделать это прямо сейчас.
  - Чего же ты хочешь?
  - Хочу, чтобы ты больше не стоял на моём пути. Более того, ты, Франциск, очень умный и мог бы здорово мне пригодиться. Мы могли бы вместе править миром. Только скажи "да", поклянись мне быть верным слугой - и никто не погибнет.
  - Позвольте мне его убить, господин Магистр, - подал голос один маг, самый юный. - Лучше пусть погибнут двое. Ведь сколько ещё этот чародей убьёт!
  - Нет, Александр, - мягко, но решительно возразил Франциск. - Я должен подумать, - обратился он к Трояну.
  - Подумай, - милостиво разрешил чёрный маг. - Но учти: я ведь и устать могу.
  - Вы трус и предатель! - в негодовании воскликнул Александр. - Сдаваться врагу, которого мы почти победили!
  - Неужели Вы это сделаете, господин Магистр? - послышался голос другого мага из свиты.
  Франциск ничего не ответил, погружённый в свои мысли. Он знал имя того сильфа - духа воздуха - который мог бы сейчас помочь. И не только он - даже самому неопытному магу оно было известно. И даже самый юный знал о капризном характере сильфа. Этот дух не любит, когда его беспокоят в полнолуние, и того, кто осмеливается произнести его имя, ждёт расплата. Но не все знали, какая именно.
  Прошептав заветное имя одними губами, Франциск взмахнул правой рукой в сторону пропасти.
  - Идиот! - заорал Троян и, разжав руки, запустил меч прямо ему в сердце.
  Но Франциск был готов к этому. Несложное заклинание - и оружие, развернувшись, полетело обратно. Но Троян этого уже не увидел, так как в смятении принялся бежать.
  - Будь ты проклят! - успел он сказать, прежде чем упал, разрубленный надвое.
  Даже не взглянув на него, Магистр не спеша подошёл к краю пропасти и, ухватив ногу зависшего в воздухе младенца, вытащил его на поверхность. Следом он поднял и женщину, которая, плача, тут же прижала ребёнка к своей груди.
  - Всё закончилось, - обратился к ней Магистр. - Вы свободны.
  - Спасибо! Спасибо Вам! Да наградит Вас судьба! - кричала спасённая, целуя край его одежд.
  Когда мать с дитём удалились прочь, удивлённые маги, наконец, обрели дар речи.
  - Вы... Вы произнесли имя сильфа? - проговорил один из них. - В полнолуние.
  Франциск в ответ кивнул.
  - Но ведь это нарушение магического закона, - прошептал тот, которого называли Александром.
  - Да, это так.
  - Но ведь за это постигнет наказание! - воскликнул третий.
  - Оно меня уже постигло, - ответил Франциск.
  Ответом ему были удивлённые взгляды.
  Только поздно вечером, позаботившись о раненых и о достойном погребении убитых, белые маги вернулись к этому разговору.
  - Ничего не понимаю, - удивлялся Александр. - Наш Магистр говорит, что расплата за произнесение имени сильфа уже случилась, но ведь он жив-здоров. Стало быть, дух ему простил.
  - Нет, - покачал головой Геворг, более опытный маг. - Этот дух не прощает. И за помощь в полнолуние он требует дорогую плату - магический дар.
  - Как? Весь?
  - Увы. Как только Магистр вытащил из пропасти женщину с ребёнком, колдовская сила его покинула.
  - А он знал об этом?
  - Он не мог этого не знать.
  - Теперь он, наверное, сопьётся.
  - Не думаю. У Магистра достаточно силы духа, чтобы вынести этот удар.
  Франциск, вышедший в это время прогуляться, прекрасно всё слышал. Когда Александр сказал: сопьётся, - невесело усмехнулся: придёт же такая глупость в молодую, горячую голову! Как будто крепкие напитки смогут вернуть ему дар! Нет, он, бывший Магистр, никогда не унизится до того, чтобы ходить шатаясь, со стойким запахом изо рта, и не мочь связать двух слов. Пусть магический дар у него отняли, но гордость и самолюбие ещё оставались. Они-то и подсказывали принять это испытание с достоинством, как и полагается Магистру.
  
  ***
  Недолго после этого Франциск пробыл среди тех, кого знал много лет, с кем общался, кого обучал магическому искусству, с кем бок о бок сражался против Трояна. Ведь он теперь был обычным человеком, они же по-прежнему оставались магами. Выносить их взгляды, полные жалости и снисхождения, бывший Магистр не собирался. Ещё тяжелее было бы отказать в помощи тем простым людям, для которых его магический дар был последней надеждой.
  Попрощавшись навсегда и с теми, и с другими, Франциск двинулся в путь. Куда, он и сам пока не знал. Но надеялся непременно отыскать такой глухой уголок, где его никто не знает, и о прошлом даже не догадывается.
  Спешить бывшему магу было некуда, поэтому он шёл не торопясь, внимательно глядя по сторонам. Он знал, что в чаще леса на пеньке сидит лесной дух, среди ветвей деревьев притаились зеленоволосые дриады, а в ручейках и речушках обитают водяные духи, добрые, ослепительно прекрасные, с белой, почти прозрачной кожей, и злобные, безобразные, с серо-коричневыми лицами, норовящие ухватить за ноги неосторожных купальщиков. Но теперь он их не видел, не слышал их голосов. А пение птиц, казавшееся ему до этого осмысленными речами, теперь воспринималось как простое щебетание. Но разве обычный человек не может наслаждаться тем, что видит? А также получать удовольствие от ощущения тайн, которые были ему открыты, и которые он, один из немногих, знает.
  Звёзды в ночном небе уже не складывались для него в слова и знаки, но Франциск с удивлением обнаружил, что от этого они не потеряли своей прелести.
  - Помогите! - послышался вдруг в ночной тиши пронзительный крик.
  Оторвавшись от созерцания звёзд, Франциск бросился туда, откуда этот крик доносился. По лесной поляне со всех ног бежала перепуганная женщина, держа в руках плачущего ребёнка. За нею, хищно оскалившись, гнался волк. Франциск сразу понял, что это оборотень. Слишком уж большой он был для обычного волка.
  Оборотень уже почти догнал женщину. Вот-вот он прыгнет на неё и прокусит горло. Бывший маг едва успел обнажить свой меч. Один взмах - и волчья голова с рычанием отлетела в сторону.
  - Ты в порядке? - осведомился Франциск.
  Женщина, бледная, как смерть, едва кивнула.
  Переведя взгляд на оборотня, бывший Магистр заметил, как вытягиваются его конечности, как исчезает шерсть, покрывавшая тело и голову. Вскоре вместо волка на земле лежало тело юноши. Полная луна, выглянувшая из-за туч, осветила его лицо, безумно красивое с холодными глазами.
  - Гектор?! - прошептал Франциск в изумлении.
  За пятнадцать лет он совсем не изменился. Не знай Франциск его раньше, он едва ли поверил бы, что этот молодой человек в самом расцвете уже пятнадцать лет как муж и отец.
  "Горе тебе, Гектор! - подумал бывший маг, качая головой. - Ты продал душу в обмен на вечную молодость, и теперь ничто тебя не спасёт".
  Теперь тот дух, сделавший его оборотнем, ни за что не отпустит своего пленника. Плату эта демоническая сущность берёт жестокую. Тот, кто хочет быть вечно молодым, должен время от времени пить свежую кровь, и при этом каждое полнолуние, обращаясь в волка, приносить кровавую жертву. В противном случае дух расторгает сделку, и человек начинает стареть, как и все.
  В эту ночь Гектор ещё слишком слаб, но если его не захоронить, как полагается, на следующую его тело поднимется, чтобы убивать.
  Но сперва Франциск решил заняться женщиной.
  - Как ты оказалась ночью в лесу? Да ещё и с ребёнком?
  - Я хотела скорей добраться до дома. Люди Трояна убили моего мужа, а меня саму при всех опозорили. Домиан - единственный, кто остался в живых. И я решила вернуться в дом отца.
  - Троян больше не причинит тебе зла. Он убит.
  - Да, знаю. Говорят, битва была жестокая. Сам великий Магистр был не то убит, не то ранен.
  - Вот как говорят! Любопытно. Пойдём, я отведу тебя к твоему отцу.
  - Спасибо Вам, добрый человек! - с чувством воскликнула женщина.
  Путь был недолог. Отец женщины был хозяином постоялого двора, куда Франциск, собственно, и направлялся. Увидев дочь и внука, грузный мужчина тут же кинулся им навстречу, обнимая дорогих людей и украдкой смахивая слёзы.
  Услышав, что Франциск спас его дочь, он кинулся к нему, изливая потоки слёзных благодарностей.
  - Оборотня нужно захоронить, - обратился к хозяину таверны бывший маг. - Он опасен даже мёртвый.
  Вскоре мужчины, оставив молодую женщину с дитём в тепле у домашнего очага, направились к той поляне, где остался лежать Гектор. Собственно, захоронением решили заняться на следующий день, а пока они вместе подхватили тело и голову и понесли к таверне, где, запершись в подвале, набивали ноздри чесноком и втыкали в сердце колья из веток осины, срезанных по пути.
  Дочь хозяина вместе со служанкой уже приготовили ужин, маленького Домиана уложили спать.
  Наскоро поужинав, Франциск удалился к себе в комнату (хозяин отвёл ему как дорогому гостю самую лучшую). Отцу с дочерью наверняка есть о чём поговорить, и его присутствие будет их только смущать.
  "Гектор, Гектор! - думал он с прискорбием, глядя через открытое настежь окно вдаль, где в свете луны серебрились вершины деревьев. - Что же ты с собой сделал! Бедная Флора! Как я скажу ей о твоей гибели? Что я скажу твоим детям?"
  Нет, правды он им, конечно же, не скажет. Смерть мужа и без того будет для Флоры тяжёлым ударом. Каково же ей будет узнать к тому же, что родной и близкий человек - оборотень! Ещё больше будут страдать его дети, самому старшему из которых пятнадцать лет. Нет, пусть лучше думают, что его волк задрал. Так будет лучше для всех.
  
  ***
  Утром Франциск попрощался с хозяином таверны и его дочерью, и к полудню был уже в родной деревне, где каждый камешек, каждая травинка были знакомы с детства. И дорожка в две колеи, раскатанная повозками, истоптанная лошадиными копытами; и поля золотистой пшеницы, разливающейся на ветру, словно морские волны; и маленькие дощатые домики, огороженные заборчиками; и голубая речка, уходящая, извиваясь, в чащу леса, с причаленными рыбацкими лодками, и ветряная мельница на другом берегу - всё это вызывало у Франциска чувство сладостного волнения. Как будто бы не было долгой разлуки в пятнадцать лет.
  Первым, кого он встретил, был молодой крестьянин, сидевший на телеге с сеном, которого Франциск оставил десятилетним мальчиком. Как же теперь он, повзрослевший, похож на своего отца!
  - Здравствуй, Гуан, - произнёс Франциск.
  Тот, взглянув на бывшего мага, побледнел до кончиков пальцев и едва не свалился с телеги.
  - Господин Магистр! Пощадите! У меня жена, ребёнок скоро родится. Я не хочу...
  - Значит, и сюда дошли слухи о моей гибели, - усмехнулся бывший Магистр.
  - Ах, так Вы живы, - крестьянин вздохнул с облегчением. - Простите. Просто я своими ушами слышал: Троян, разбойник эдакий, в Вас мечом запустил отравленным. А когда его в пропасть сбрасывали, он пытался наслать на нас на всех мор.
  - И как? Наслал?
  - Да нет же! Какой-то дух (уж не знаю, который, я в этом, сами понимаете, не силён), дух, чьё имя Вы успели произнести холодеющими губами, отвёл от нас эту напасть... Садитесь на телегу, подброшу до дома.
  - Спасибо, Гуан, но я вообще-то направлялся к дому Гектора.
  - Боюсь, его-то Вы и не застанете. С вечера куда-то пропал, никто не знает, где он может быть. Всё обыскали - как сквозь землю провалился.
  - Больше его никто не увидит. На него ночью волк напал.
  - Мать честная! Подумать только! И что, всё?
  - Увы. Волка я убил, но спасти Гектора уже было невозможно. Собственно, я иду сообщить об этом Флоре.
  - Да, бедная женщина! Давайте, подброшу до дома Гектора.
  Франциск, поблагодарив Гуана, взобрался на телегу. Пока лошадь неспешно несла их к дому, бывший маг расспрашивал крестьянина о том, что нового произошло в деревне за те пятнадцать лет. Сам Гуан был уже года три как женат. На той самой Амелии, которой ещё мальчиком посылал голубков с дразнилками, и которая обещает через пару месяцев подарить ему наследника. Умерла в прошлом году мать Гуана, теперь покоится на деревенском кладбище рядом с отцом, который уже лет десять как почил. У Гектора с Флорой дочь выросла - посмотришь, совсем как её мать в юности. А что касается матери самого Гектора, отмучилась, бедняжка. Как хватил её удар, впала в слабоумие - родных не узнавала.
  - Вот мы, собственно, и приехали, - увлечённый разговором, Гуан и не заметил, как проехал дом Гектора, и остановил лошадь только у ворот соседнего дома.
  Франциск поблагодарил Гуана, вернулся немного назад и постучал в калитку. Через минуту к нему вышла молодая женщина с красными глазами. Видно было, что она проплакала всю ночь. Из-под косынки выбивались седые пряди - свидетельство несчастливой женской доли. Но что Франциску особенно бросилось в глаза - это платок, повязанный вокруг шеи.
  - Как он? Что с ним, господин Магистр? - начала она вместо приветствия. - Не молчите же!
  - Мужайся, Флора...
  - Вот я и осталась одна! - горько всплеснула руками женщина, услышав о гибели мужа. - За что? Почему? Дочь выйдет замуж, уйдёт из дома, а я... Видно, судьба моя такая - доживать свой век в одиночестве.
  - Не говори так, Флора. Ты ещё молодая, тебе ещё рано думать об одиночестве.
  - Да кто ж меня такую возьмёт?
  Не успел Франциск возразить, как на крыльцо вышла молодая девушка со светлыми волосами - точь-в-точь Флора в юности - Гуан не обманул. На шее у неё красовался такой же платок.
  - Что такое, матушка? Почему Вы плачете?
  - Ох, Люция, нет больше у нас отца.
  Вопреки ожиданиям, девушка не разрыдалась на плече у матери. Напротив, взяла её за руку и увела в дом, закрыв за собой дверь.
  - Прости, Флора, - прошептал Франциск, прежде чем уйти прочь.
  Стараясь никому более не попадаться на глаза, бывший Магистр побрёл по расхоженной тропинке к берегу реки. Медленно текущая вода всегда помогала ему привести в порядок мысли и чувства.
  Долго смотрел он на покрытую рябью водную гладь, и память уносила его в прошлое. В то время, когда Гектор ещё не продался злому духу, а сам он был обычным деревенским колдуном. А вернее, в тот солнечный день, когда на пороге его дома появилась девочка лет пятнадцати, вся в слезах, с растрёпанными светлыми волосами.
  Даже не будь тогда у Франциска магического дара, он бы сразу понял, что случилось. Ещё вчера все видели эту девочку, счастливую и влюблённую, рядом с Гектором, первым красавцем на деревне. Увы, очень часто юных девушек привлекает красивая оболочка, и редко какая задумывается о том, какая душа под ней кроется. Даже если эта душа не слишком-то и скрывается от посторонних глаз. Флора не была исключением.
  Девушки при виде Гектора теряли голову, готовые идти за ним хоть на край света. Он же воспринимал их томные взгляды и вздохи как должное и с лёгкостью бросал надоевшую ему девушку. Флора была не первой и, увы, не последней.
  - Верните мне его! Пожалуйста!
  Девушка смотрела на мага умоляющим взглядом. Больше всего на свете Франциску хотелось утешить Флору, сделать для неё что-нибудь, чтобы она перестала плакать. Конечно, колдун мог приворожить к ней Гектора, но стоит ли? Он-то знал, что никакой приворот не способен пробудить любовь, если её нет у человека в сердце. Всё, что он может - это вызвать желание, стремление обладать другим человеком. Для настоящей любви всё-таки мало. Не говоря уже о том, что любой приворот - это, по сути, та же порча.
  Разумеется, Франциск собрался тотчас же объяснить всё это посетительнице, а заодно и сказать, что она достойна лучшего, чем этот самовлюблённый испорченный мальчишка. Но лишь только он по-отечески коснулся рукой её головы, как почувствовал дыхание новой жизни, уже зародившейся внутри неё, и "услышал" равнодушно-жестокое: "Не знаю, с кем ты шлялась, но это не мой ребёнок". Эх, Флора, Флора!
  Конечно, ребёнку нужен отец. Франциск отлично понимал чувства маленького человека, лишённого отеческой любви и заботы. Его собственный родитель умер от лихорадки, когда мать ещё носила его под сердцем. До семи лет маленький Франциск не знал, кого звать отцом, пока не научился разговаривать с духами. Но нужен ли ребёнку такой отец, который ненавидит его с самого рождения за то, что по его вине потерял драгоценную свободу? Чем такой, не лучше ли вообще никакого?
  - Хорошо, Флора, - произнёс Франциск после некоторого раздумья. - Я сделаю приворот, но лишь до того момента, как ребёнок родится на свет. После этого действие чар закончится. Если Гектор увидит ребёнка, и в его сердце проснутся отцовские чувства, или если он к тебе за это время так привыкнет, что готов будет жениться без всякого приворота, вы будете вместе. Если же нет - лучше тебе будет смириться и вычеркнуть этого человека из своей жизни - настоящей семьи у вас не получится.
  - Но Вы же маг! - воскликнула Флора. - Неужели Вы не можете заставить Гектора полюбить меня и ребёнка?
  - Нет, увы. Чары не рождают любовь. Она живёт в сердце, и всё, что может магия - помочь ей раскрыться. Можно сколь угодно бросать хворост на землю - само по себе пламя не вспыхнет. Но если бросить его в тлеющий огонёк, костёр может взвиться до небес.
  - А потом угаснуть?
  - Часто бывает, что и так. Поэтому нужно вовремя подбрасывать свежие поленья, чтобы огонь любви не угасал.
  Как тогда засветились надеждой глаза Флоры! Эх, знал бы тогда будущий Магистр, что делает!
  На следующий день состоялась помолвка, после которой Флора поселилась в доме у Гектора и его родни. Изо всех сил старалась она угодить будущему мужу и свекрови: и стряпала, и стирала, и убирала, и шила - словом, работала по дому. Себя при этом настолько не щадила, что однажды чуть было не выкинула. Хорошо, Франциск вовремя появился и произнёс заклинание.
  Когда подошёл срок, и Флора родила девочку - Люцию - Гектор милостиво согласился взять её замуж. Действие приворота, как и обещал Франциск, закончилось, но здравый смысл подсказывал Гектору и его матери, что здоровая и работящая баба в хозяйстве сгодится. Поэтому жениться на Флоре - очень даже неплохая задумка.
  На свадьбе гуляла вся деревня, и только Франциска среди приглашённых не было. Одна только Флора робко предложила будущим родственникам: "Может, Франциска-колдуна тоже позовём? Всё-таки он беду отвёл - ребёночка спас". Но те лишь отмахнулись: "Да ну его! Странный он какой-то!"
  Впрочем, самого колдуна такое отношение ничуть не удивило. Он давно уже привык, что люди вспоминают о нём только когда им плохо. И давно уже перестал на это обижаться. Он также знал, что основным противником его присутствия был жених, категорически заявивший, что дуракам на его свадьбе не место. Правда, перед тем, как это сказать, Гектор огляделся: нет ли поблизости колдуна? А то услышит, оскорбиться, ещё и порчу нашлёт. Как будто делать Франциску больше нечего!
  Конечно же, колдун не только знал, что Гектор о нём думает, но и ясно "видел" его стоящего перед алтарём рядом с Флорой. В его глазах не было ни капельки любви к своей невесте, ни грамма нежности к Люции, мирно спящей на руках у бабушки. А у Флоры во взгляде скорее присутствовала не любовь к жениху, а некая безысходность. Как у бродячей собачки, которой из милости бросили наполовину обглоданную кость.
  Тогда-то Франциск и усомнился: правильно ли он поступил?
  
  ***
  Постояв ещё немного на берегу, бывший Магистр направился к деревенскому кладбищу поклониться праху отца и матери. Хоть и не мог он теперь с ними говорить, он знал, что они рядом, они его слышат.
  Только вечером, когда стемнело, Франциск вернулся в свой старенький заброшенный дом на отшибе деревни. Земля, когда-то ухоженная, поросла высокой травой. Кое-где образовались целые заросли малины и колючей ежевики. У переднего окна чуть ли не до самой крыши возвышались жёлтые многолетники - любимые цветы хозяина.
  - Вот я и вернулся, - проговорил Франциск, остановившийся, чтобы полюбоваться тем, во что превратился его когда-то прекрасный сад.
  Дверь ответила громким скрипом, когда хозяин к ней притронулся.
  Оказавшись в тёмной прихожей, Франциск ощупью нашёл несколько свечей и зажёг их, отчего комната озарилась тусклым светом.
  Неожиданно с улицы послышался стук в дверь.
  - Войдите, открыто, - ответил бывший маг, разжигая огонь в печи.
  - Я Вам не помешала, господин Магистр?
  На пороге, совсем как пятнадцать лет назад Флора, стояла её дочь.
  - Нет, Люция. Проходи.
  - Спасибо, - слабо улыбнулась девушка. - Вы извините, что так поздно.
  - Ничего страшного, - отозвался Франциск. - Что привело тебя ко мне?
  Вопрос был вполне резонный, потому что никто никогда не приходил к Франциску просто поболтать. А тем более не стала бы этого делать молодая девушка, только что потерявшая отца.
  - Мой отец погиб не так, как Вы говорите, - Люция взглянула бывшему магу прямо в глаза, отчего ему захотелось тут же отвести взгляд. С трудом удалось ему себя пересилить. - Он на Вас напал, и Вы его убили. Ведь так?
  - Что ты такое говоришь, Люция? - Франциск изо всех сил старался казаться удивлённым такой неслыханной чушью. - Зачем твоему отцу нападать на меня?
  - Значит, не на Вас. Вы защищали от его зубов кого-то другого?
  "Бедное дитя! - думал бывший маг. - Она говорит, будто жаждет услышать правду и, по глазам видно, искренне так думает".
  По собственному опыту Франциск знал, что когда человек говорит и думает: "Скажите мне правду", он, сам того не сознавая, хочет, чтобы его обманули, да так, чтобы он поверил. Да что говорить - будь Франциск обычным человеком, он бы и сам предпочёл не знать некоторых вещей, верить, надеяться. Но кто мог обмануть колдуна, а тем более великого Магистра? Ему поневоле приходилось мириться даже с теми знаниями, которые причиняли ужасную боль. Но зачем это пятнадцатилетней девушке, почти что ребёнку?
  - Откуда такие глупые фантазии? - возразил бывший маг.
  - Знаю, Вы не хотите причинять мне боль. Но я знаю, что мой отец был оборотнем. И что пил кровь - тоже. Скажите, господин Магистр... Вы умный, Вы мудрый, так скажите: как с этим жить?
  - Жить, Люция, - ответил Франциск, поглаживая её золотистые волосы. - Просто жить.
  Хотя умом понимал, что жить, зная такое, действительно непросто.
  - Я бы хотела, но вот это... - молниеносным движением девушка сорвала с шеи платок. - Взгляните.
  То, что увидел бывший маг, было ужасающим. Тонкая девичья шейка была буквально утыкана шрамами от вампирских клыков. Одни раны были совсем свежими - их них, казалось, только-только перестала течь кровь, другие затянулись шершавой коркой. Найти на шее живое место было просто невозможно.
  - У матушки такие же. Отец нас кусал за малейшую провинность. Иногда и просто ради шутки. Матушка мазала их чесноком, чтобы мы не стали вампирами. Это было очень больно, так, что я почти задыхалась. А в полнолуние даже те, что зажили, как будто открываются. Помогите мне, умоляю! Избавьте меня и матушку от этих шрамов. До конца жизни буду Вашей рабой - только спасите.
  У Франциска сердце сжималось от смеси того отчаяния и надежды, с которыми смотрела на него Люция. Надо было быть невероятно жестоким, чтобы сейчас оттолкнуть её, отказать, обидеть словом. Но обидеть так или иначе придётся.
  - Прошу Вас, не молчите! - почти рыдала девушка, напуганная тем, что великий Магистр, о чём-то задумавшись, долго не отвечает. - Если хотите нанести удар, лучше сделайте это сразу.
  - Видишь ли, Люция, - признался, наконец, бывший маг, глубоко вздохнув. - Я бы с радостью помог тебе и твоей матери прямо сейчас. Но, к сожалению, в битве с Трояном я потерял магический дар...
  Люция, уже не сдерживаясь, спрятала лицо в ладонях и безутешно зарыдала.
  - Не плачь же, - проговорил Франциск. - Я всё равно что-нибудь придумаю. Это я тебе обещаю. Ты мне веришь?
  - Верю, - ответила девушка, тут же перестав плакать. - Матушка говорит, Вы благородный и честный.
  - Ну, а теперь иди домой. И не теряй надежды.
  "Как жаль, что ты дочь Гектора! - думал Франциск, когда гостью ушла с огоньком надежды в глазах. - И как жаль, что Флора его жена!"
  Будь они вампиру чужими людьми, после того, как Гектора захоронили, их шрамы затянулись бы сами собой, и шеи вновь стали бы гладкими, как шёлк. Но если жертва и вампир - единая плоть и кровь, или если между ними был акт единения - эти раны не заживут даже после смерти укусившего. Помочь такой жертве мог только сильный маг. Такой, каким Франциск был ещё недавно.
  Теперь же девушку и её мать могло спасти только чудо. То чудо, о котором бывший Магистр не сказал Люции. Сказать об этом было бы ошибкой. Флора бы этого никогда не простила.
  
  ***
  Но не знал бывший маг, как быстро исчезла из сердца девушки подаренная им надежда. Лишь только Люция переступила порог своего дома, как матушка давай её расспрашивать: где была так поздно? Услышав, что её дочь ходила к колдуну, который, к тому же, оказывается, потерял свой дар, Флора набросилась на неё с упрёками: и чего ты, спрашивается, бегаешь, куда не просят, пристала зазря к человеку, говорила же тебе, что ничего этот колдун не сделает, это, видно, судьба у нас такая несчастная, и никто её не изменит, а о шрамах лучше и вовсе помалкивай, зачем всем знать, что мы изуродованы - только перед людьми позориться?
  Не первый раз слышала Люция от матери такие речи. Все, кто знал Флору с детства, говорили, что она была весёлой и жизнерадостной. Сама же девушка видела её другой: с низко опущенной головой и плечами, с затравленным взглядом, полным безнадёжного смирения. Те редкие дни, когда она видела улыбку на лице матери, можно было сосчитать по пальцам. Уж отец об этом заботился на славу.
  Почему он так поступал с теми, кто его любил? На этот вопрос Люция пыталась ответить ещё с малолетства. Лет в пять, наверное, когда отец укусил её в первый раз. Сначала она честно пыталась быть хорошей девочкой, вести себя примерно, но вскоре поняла, что избежать укусов ей всё равно не удастся. А кусал отец очень больно - он буквально рвал ей шею зубами, словно нарочно хотел причинить дочери как можно больше страданий.
  Ещё больнее он кусал жену, которую (Люция это чувствовала) всей душой ненавидел. И чем больше несчастная старалась ему угодить, чем больше жертвовала собой во имя его капризов, тем сильнее муж ранил её своей ненавистью. Порой девушке казалось, что отец едва сдерживается от того, чтобы загрызть мать до смерти.
  И вот теперь, когда отец погиб, и порядочная дочь должна была бы плакать, Люция не могла выдавить из глаз ни слезинки.
  "Неужели нас больше не будут кусать?" - было её первой мыслью.
  К Магистру она шла с надеждой. С надеждой, что теперь-то ей с матерью удастся избавиться от шрамов, и они смогут забыть былое. Не вышло.
  "Наверное, мама права, - думала девушка, укладываясь спать. - Господин Магистр сказал, что придумает что-нибудь, только для того, чтобы меня утешить".
  Чтобы не думать об этом, Люция стала вспоминать бабушку Агнессу - мать её матушки, которую отец на дух не выносил. Особенно его раздражало, что его тёща забивает внучке голову "дурацкими сказками".
  "Есть где-то на дальнем-дальнем севере лес огромный, где круглый год тепло, как летом, и растут на деревьях плоды, каких в целом свете не сыщешь, и птицы поют, красивые, разноцветные, каких нигде боле не увидишь. А в том лесу гора стоит высокая-высокая, а в той горе - пещера с чудесной водицей. Выпьешь глоток этой водицы - от любой хвори излечишься. Да только сторожит этот источник тролль страшный и суровый. Каждому, кто к нему придёт, задаёт он загадки мудрёные. И только тот, кто их отгадает, может взять водицы чудесной"
  "А если кто не отгадает?" - спрашивала бабушку маленькая Люция.
  "Тогда тролль голову оторвёт. А из волос коврик сделает".
  Конечно, это была просто сказка, но именно сейчас девушке как никогда хотелось верить, что чудесная водица существует на самом деле. А что если это действительно так? Сказки ведь из ничего не появляются.
  "Вот пойду и сама проверю", - пришла в голову безумная мысль.
  Тихонько встав с постели, девушка торопливо оделась, на цыпочках прокралась на кухню, схватила небольшой мешок с сухарями.
  "Да, надо же ещё тёплую одежду взять, - вовремя вспомнила, прежде чем вернуться в комнату и завязать в узелок шерстяную кофточку и пальто с головным убором. - И денежек надо немного".
  Когда сборы были закончены, Люция зашла в комнату матери, которая, не ведая замыслов дочери, крепко спала. Девушка хотела было поцеловать её на прощание, но передумала: вдруг матушка проснётся и тогда уже ни за что не отпустит ни за какой водицей. Посмотрев на мать (возможно, в последний раз), она вышла из дома, тихонько прикрыв за собой дверь.
  Ночь была в самом разгаре. Звёзды, сложившиеся в созвездия, приветливо подмигивали девушке с неба. Ночной ветерок ласково играл её светлыми кудрями. Старая сова удивлённо ухала, гадая, что могло понадобиться человеку на улице среди ночи. Где-то в траве трещали, словно деревенские сплетницы, зелёные сверчки. Люция понимала, что, может быть, никогда больше не увидит родную деревню. Что если она не сумеет отгадать загадку, и тролль оторвёт ей голову? Но сейчас эта мысль проскальзывала как-то вяло и не пугала всерьёз. Ровно как и мысль о том, что все мы состаримся и умрём. Каждый прекрасно знает, что смерть неизбежна, но будет ли молодой и здоровый человек дрожать от страха? Ведь это (всякий надеется) случится не сейчас, а в далёком будущем. До старости ещё дожить надо. Так же и с троллем - пока до него доберёшься, да и то если доберёшься. Мало ли что в пути может подстерегать?
  "Всё, хватит думать о плохом! - оборвала Люция сама себя. - А то испугаюсь и вообще никуда не пойду".
  "А может, и вправду лучше вернуться? - возникла тут же другая мысль. - Может, никакой водицы и нет - всё это сказки. А я, глупая, куда-то бегу на ночь глядя".
  "Добро никогда не побеждало зла - всё это сказки, - совершенно некстати вспомнились девушке слова отца, а с ними - едкая усмешка на красивом лице. - А вера в чудеса - это для слабых и дураков. Умный человек не станет забивать себе голову подобной ерундой".
  Скольких людей причислил к дуракам его больной разум! Но именно к этим "дуракам" Люция больше всего питала симпатию. Может быть, отчасти потому, что сама была, в глазах отца, дурой беспросветной? С теми же, кого Гектор считал умными, его дочери не хотелось садиться за один стол. Очень ли приятно иметь дело с людьми, чей ум, как говорила бабушка Агнесса, "весь в хитрость ушёл"?
  Естественно, пойти среди ночи за тридевять земель за сказкой - отец бы непременно назвал глупостью.
  "Так я пойду! - решила девушка. - Назло Вам, отец!"
  Пусть его дух не тешит себя мыслью, будто она сдастся без боя, как сдалась и сломалась её матушка. И загадки тролля она отгадает, и с водицей вернётся. Не быть ей и её матери навеки изуродованными, не выть по ночам от одиночества!
  Рассвет уже наступил, а Люция всё шла вперёд - полями, лесом. И думала лишь о том, чтобы успеть уйти достаточно далеко от деревни, чтобы не хватились, не нашли и не вернули обратно. Только к полудню, падая от усталости, девушка, наконец, позволила себе сесть под деревом. И почти сразу незаметно для себя заснула.
  
  Когда Люция открыла глаза, солнце уже начинало понемногу розоветь, прощаясь с землёй.
  "Ничего себе, как долго спала! - подумала девушка. - Надо вставать, идти дальше".
  С трудом приподнявшись, она вдруг заметила, что укрыта чем-то тёплым. С удивлением узнала, что на ней плащ колдуна. Откуда?
  - Ну что, проснулась, горе-путешественница? - услышала она голос Франциска. - Зачем среди ночи из дома убегаешь?
  - Господин Магистр? Как Вы меня нашли?
  Конечно, Франциск мог бы догадаться, куда Люция направила свои стопы, но привычка вставать рано не подвела бывшего мага и в этот раз. Он покинул родную деревню чуть свет, когда девушки ещё не успели хватиться.
  - Я специально не говорил тебе про воду, а то, думал, возьмёт девушка и побежит на край света. Возвращайся домой, Люция.
  - Нет! Пожалуйста! - взмолилась девушка.
  - Да не волнуйся ты так. Я ведь как раз туда иду. За чудесной водой.
  - Вы?
  Для Люции это означало, что с этой минуты ей можно ни о чём не беспокоиться. Вернуться туда, где её, наверное, уже с ног сбились искать, обнять матушку, поужинать испечёнными ею пирожками и лечь спать не на холодную землю, а в тёплую и уютную постель. Да, она будет, как прежде, просыпаться от запаха свежеиспечённого хлеба и весёлых голосов соседей за окнами, будет холодными вечерами, сидя у печи, прясть пряжу, слушая за окном музыку ветра. И так за будничными делами почти незаметно пройдёт время ожидания, пока в один прекрасный день не услышит стук в дверь и не увидит на пороге бывшего Магистра, гордого тем, что разгадал загадку тролля и принёс чудесную водицу.
  "Да, Люция, неплохо ты устроилась" - тут же насмешливо подумала девушка. - Значит, ты будешь сидеть дома, не ведая опасностей и лишней, а этот человек из-за тебя будет мёрзнуть, продуваемый всеми ветрами, спать на голой земле, есть что попало и считать за счастье, когда, наконец, удастся помыться. Как будто бы не тебе, а ему нужна водица".
  - Нет, господин Магистр, это Вы возвращайтесь, а я пойду на север.
  - Почему ты перечишь старшим?
  - Когда я просила помощи, я не знала, что Вы потеряли дар. Тогда я думала: произнесёте заклинание - и всё будет хорошо. Но я не вправе просить Вас идти в дальний путь и подвергать свою жизнь опасности.
  - Разве ты меня об этом просила?
  - Не просила. Не прошу и сейчас.
  - И тем не менее я сам, по доброй воле, обещал что-нибудь придумать.
  - Это не считается, - возразила Люция. - Ведь я сама вынудила Вас.
  - Запомни, Люция, - взгляд бывшего Магистра сделался суровым. - Никто никогда не вынуждал Франциска что-либо говорить и делать. Я всегда сам принимал решения. И за каждое готов ответить.
  От таких слов девушка даже растерялась. Все мужчины стремятся оправдать себя, чтобы не отвечать за свои слова, деяния, свою жизнь. Все свои взлёты и удачи они объясняют исключительно своим умом, но причинами их падения всегда является либо злой рок, либо другие люди, чаще всего женщины. Так говорила ей мать, так вёл себя отец. До конца жизни он так и не смог простить Флоре того, что она, по его словам, "женила его на себе". Оттого она и была "на три четверти виновата" в его бесконечных изменах. Его любовницы, соответственно, были виноваты на одну четверть - какой же мужчина устоит, когда его откровенно соблазняют? Но зато наверняка, были полностью виноваты в том, что он отдал свою душу в обмен на вечную молодость и стал оборотнем. Сам же Гектор был, как всегда, во всём прав и чист, как младенец.
  Впрочем, не о нём сейчас речь.
  - Я запомню, господин Магистр. И я Вам очень благодарна. Но я тоже дала слово без воды не возвращаться. Дала самой себе. И я не хочу как отец - он часто нарушал обещания. Умоляю, если Вы не раздумали идти, позвольте мне с Вами.
  - Ты редкая упрямица! - проговорил бывший маг. - Если ты думаешь, что это будет нечто вроде увеселительной прогулки, ты ошибаешься. Путь будет долгим и трудным, и полным всяческих опасностей. Я к этому привык, ты же скоро устанешь и захочешь домой.
  В ответ Люция только покачала головой.
  Франциск глубоко вздохнул. Что за упрямая девушка попалась! Будь на её месте любая другая, он бы ни за что не позволил ей подвергать себя испытаниям и опасностям - вернул бы её домой. Но с Люцией это (Франциск прекрасно понимал) не пройдёт. Её вернёшь, так она на следующий день опять сбежит. И будет ходить-бродить одна, такая юная и беззащитная.
  - Хорошо, ты пойдёшь со мной. Но прежде давай договоримся, что во-первых, ты будешь во всём меня слушаться и далеко от меня не отходить. А во-вторых, ни в коем случае не станешь пытаться поговорить с троллем. Разговаривать с ним буду я.
  - Хорошо, господин Магистр.
  - Тогда вставай и пошли.
  С трудом поднялась Люция на ноги. Уставшая за ночь ходьбы, девушка с трудом их передвигала. Каждый шаг отдавался болью в стопах.
  "Так надо, - говорила она самой себе, едва поспевая за Франциском. - Если уж увязалась - молчи и терпи".
  
  Как и обещал бывший Магистр, путь действительно оказался нелёгким. За несколько дней пути ноги Люции покрылись мозолями и волдырями, волосы спутались, одежда покрылась грязью и впитала запах пота, немытое тело чесалось, причиняя мучения. Заросли лесной малины исцарапали ей руки. Какое счастье, что она не взяла с собой зеркальца! А то непременно бы пришла в ужас, увидев вместо такой знакомой себя неряшливую измученную девочку.
  Всё чаще Люция думала о том, как хорошо было дома, и как хорошо бы поскорее вернуться в привычную жизнь. И зачем, спрашивается, пошла непонятно куда? Теперь устала ты или нет, а иди вперёд, пока Франциск не скажет, что пора бы уже сделать привал, отдохнуть. А тот, к слову сказать, останавливался редко. Несмотря на свой почтенный возраст, бывший маг был ещё достаточно силён. И Люции ничего не оставалось, как, стиснув зубы, идти за ним, моля судьбу лишь об одном: только бы продержаться, только бы не упасть прямо посреди дороги. Но даже тогда она не смела пожаловаться. И если Франциск спрашивал: "Ты не устала?", она обычно отвечала: "Нет". Думала ли она ещё дома, каких усилий порой может стоить такое простое и короткое слово?
  И всё же бывший Магистр относился к ней снисходительно. Хотя он с самого начала дал понять девушке, что жалеть её не станет, всякий раз незаметно ей подыгрывал. Когда он видел, что Люция тащится из последних сил, говорил, что пора бы уже присесть отдохнуть. Когда холодным вечером разводили костёр, пускал её поближе к огню. Если случалось остановиться на постоялом дворе, всегда отводил ей уголок потеплее. Хотя Люция его ни о чём не просила и смиренно готова была терпеть любые неудобства.
  Да, долгая дорога истомила девушку, но так и не убила её любознательности. Люция то и дело засыпала Франциска разными вопросами, странными для девушки её возраста. Рассуждения о жизни и смерти, о добре и зле, о прекрасном и безобразном были обычными темами их разговоров. Обо всём у девушки было своё мнение, которого она не стеснялась объяснять и отстаивать, даже если для этого приходилось спорить со стариком. Впрочем, бывший Магистр относился к этому вполне терпимо.
  Также Люцию живо интересовало, что ожидает их в пути. Правда ли всё то, о чём говорила бабушка Агнесса: лес, в котором тепло, как летом, птицы дивные, невиданные в мире плоды на деревьях?
  - Всё правда, - отвечал ей Франциск. - Да только не совсем так, как говорила тебе бабушка. В том лесу, за которым скрывается гора, действительно зимой нет снега, но всё же там холоднее, чем бывает летом. И деревья там самые обыкновенные. А птицы дивные - они будут совсем скоро. Правда, они глупые.
  - Глупые? - удивилась девушка. - Почему?
  - Они поют не так, как обычные. У всякого путника, который ступит на их поляну, они считывают мысли и дают глупые советы.
  - А умных не дают?
  - Увы.
  - Как жаль!
  - Мне тоже, - ответил бывший Магистр. - Я бы с большей радостью послушал умные речи.
  Люцию же, напротив, охватило любопытство. Так ей не терпелось встретиться, наконец, с этими птичками и послушать: какие глупости они ей споют.
  Через два дня после этого разговора они, наконец, вышли из леса на широкую поляну, покрытую изумрудной травой и редкими деревьями и кустарниками. Ей не было видно конца и края. Взглянув на ветки, Люция так и ахнула. Почти на каждой сидели птички с загнутыми клювами, одетые в пёстрые платьица из перьев: синих, зелёных, жёлтых, красных, белых, чёрных. Находились среди них и одноцветные.
  Завидев путников, птицы заметно оживились и залились на разные голоса.
  - Бездаратыкалека-бездаратыкалека-бездаратыкалека, - поприветствовала Франциска одна из них, чёрная, чьё брюшко и внутренняя сторона крыльев были ярко-красными.
  - Пить-пить-пить-пить-пить-пить, - запела тоненьким голосочком маленькая ярко-зелёная с лимонно-жёлтой полоской на спинке и красным коротким хвостиком.
  - Пи-и-и-и-и-ить, пи-и-и-и-и-и-ить, пи-и-и-и-и-ить, - вторила ей другая, побольше, с синей головкой, жёлтой грудкой и зелёными, как трава, пёрышками.
  Франциск в ответ на это предложение только усмехнулся: и не такой вздор приходилось слышать.
  Люция же, как завороженная, глядела на это буйство красок, не в силах оторвать глаз, слушала их разноголосья, и даже не сразу поняла, что поют они вполне осмысленные фразы. Так желтогрудая пташка с телом всех оттенков зелёного и чёрной головкой не просто щебетала, а пела:
  - Онубий-ца-от-ца, убий-ца-от-цка, убий-ца-от-ца.
  - Твойотец-невиноват, твойотец-невиноват, твойотец-невиноват! - пела другая, почти такая же, только головка у неё была не чёрная, а синяя с красным.
  - Онбылоборотнемпотому-у-у-у-у-у-у-у! - с чувством растягивала звук зелёная птичка.
  - Чтожизньтака-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ая, - продолжила мысль похожая на неё как две капли воды.
  - Жесто-о-о-о-о-о-окая, - пропела третья зелёная сестрица.
  - Егосделалитакимжен-щины, жен-щины, жен-щины, - Люция уже не разглядела, кто это пропел, но зато заметила маленькую зелёную птичку с красной грудкой и жёлтым кончиком хвоста, которая следом за ней пропищала:
  - Скоторымионмаааааааааааатерииззззззззззменяаааааааааааал!
  - Оправдай-оправдай-оправдай-отца, оправдай-оправдай-оправдай-отца.
  - Таклегчебудетжи-и-и-и-и-и-и-и-ить! Таклегчебудетжи-и-и-и-и-ить.
  - Будетнетакбольно-будетнетакбольно-будетнетакбольно.
  - Пойдём, Люция, - девушка и сама не поняла, как среди всей этой какофонии ей удалось услышать голос Франциска. Которого она, кстати, по мнению птицы с ярко-красными перьями, должна "нена-ви-деть, нена-ви-деть, нена-ви-деть". Да ещё и "всейдушооооооооой", как советовала красногрудая в чёрно-зелёной "юбке".
  - Пойдёмте, господин Магистр, - сказала Люция торопливо, чуть ли не бегом устремляясь прочь от этой поляны. - Я не хочу их слушать.
  К счастью, поляна оказалась не столь длинной, как виделась в начале, и вскоре и старик, и девушка уже заходили в густой лес, оставив глупых птиц далеко позади.
  "И ведь непростые птички, - подумалось девушке. - Знают, чем соблазнить слабую душу".
  Как просто было бы их послушать и спрятаться за спасительный самообман! Думать о том, что родные и близкие люди добрые и милые, видеть в них достойные примеры для подражания. Как же тогда смириться с тем, что деяния кого-то из них порой некрасивы, а порой и вовсе ужасны? Особенно когда этот человек совершает таковые снова и снова, не чувствуя за собой ни малейшей вины. Сколько раз слепые чувства подсказывали Люции: "Он твой отец, твоя плоть, твоя кровь, какое право имеешь ты, несчастная, неблагодарная дочь, осуждать того, кто дал тебе жизнь? Для тебя он должен быть самым лучшим человеком на свете". "Было бы неплохо так думать, - тут же включался здравый смысл. - Но разве будет самый лучший человек продаваться злому духу, кусать в шею близких, а в полнолуние превращаться в волка и убивать, убивать? Ведь это же отвратительно! Совершай это любой чужой мне человек, я бы без колебаний думала, что он злой и ужасный. Почему же, когда то же самое делает мой родной отец, я должна думать по-другому? Только потому, что он мой отец? Но ведь тот чужой человек тоже мог бы быть чьим-то отцом. Его дети тогда тоже должны были бы думать, что он самый лучший? А поверила бы им я, а согласилась бы с ними? Да конечно же нет!"
  Чтобы не мучиться подобными мыслями, оставалось одно: думать, что отец-то, безусловно, человек замечательный, но увы, порой суровая жизнь вынуждает даже самых лучших людей совершать бесчеловечные поступки. Или даже не столько жизнь, сколько другие люди. Те же отцовы любовницы, например. "Но ведь мой отец не раб, а свободный человек. К тому же, как он сам говорит, очень умный. А это значит, у него есть свобода воли, свобода выбора. Отчего же тогда он выбрал зло?"
  И вот родного человека убили. Кто виноват? "Убийца", - однозначно говорили слепые чувства. Но к чему лукавить, когда знаешь, кем был этот человек? Когда знаешь, что волк-оборотень, который по ночам в полнолуние убивает людей, и с которым никак не могут справиться - твой родной отец. Знаешь и молчишь, потому что мать плачет, умоляет: мол, если скажешь, отца твоего казнят, и я останусь одна. Да и легко ли предать в руки властям человека, который тебя породил? И вот однажды этому человеку не удалось убить очередную жертву - либо сама жертва оказалась сильнее, либо тот, кто за неё заступился. Вот что сделала бы она, Люция, если бы ночью на неё оборотень нападал, но у неё было бы оружие? Думала бы она в тот момент, что у этого оборотня дома жена и дети малые? Навряд ли. А если бы и вспомнила, что бы изменилось? Спокойно дала бы себя загрызть, что ли?
  Собственно, птицы советовали просто не думать обо всё этом, послушать слепые чувства - они-то уж сами собой подскажут, как облегчить душевную боль. Да, убегая от очевидности, но если по-другому не получается... Они, будто дурман, затуманивают сознание, погружая его в пучину безумия. Пока временного, но если прибегать к нему часто, появляется привычка, которая затем перерастёт в пагубное пристрастие. И тогда обойтись без дурмана хотя бы один день будет вдвое больнее, чем если пережить муки с самого начала.
  "Нет, я не буду убегать, - думала Люция. - Не буду слушать глупых птиц. Лучше уж переболеть, перестрадать".
  Без злобы и вражды посмотрела она на Франциска. Тот по лицу девушки понял без слов, о чём она думает. Понял и ободряюще кивнул.
  
  ***
  Через пару дней путникам попалась река, большая, полноводная, с чистой, как слеза младенца, водой. И денёк (настоящий подарок судьбы) выдался солнечным. Можно было нырнуть в эту реку с головой, не опасаясь замёрзнуть и простудиться.
  - Пожалуй, неплохо бы и искупаться, - проговорил Франциск, словно прочитав мысли девушки.
  Обрадованная Люция побежала было к реке, но бывший волшебник её остановил:
  - Смотри внимательней, не попадись в паутину. А то здесь где-то может быть моль.
  - Кто-кто? - переспросила девушка.
  - Моль. Она необычная.
  В чём её необычность, Люция пока не стала спрашивать - просто сбавила шаг и пригляделась. Нет, вроде бы между деревьями, через которые она бежала к воде, никакой паутины не проглядывалось. Убедившись в этом, она побежала ещё быстрее.
  Вскоре она, скинув надоевшую одежду, радостная, плескалась в воде, смывая с себя всю грязь, накопившуюся за дни пути. Бывший Магистр, чтобы не смущать девушку, смотрел вверх, туда, где плыли по небу, словно белые кораблики, пушистые облака.
  Выйдя из воды и немного обсохнув, Люция оделась. Ух, как же не хотелось ей надевать на свою чистое тело грязную одежду. Но не голой же идти, в самом деле. Пришлось, скривившись, всё же надеть.
  - Ну что, оделась? - осведомился Франциск. - Тогда посиди отдохни, а я пойду искупаюсь.
  Люция, которая вдруг почувствовала, что её клонит в сон, обрадовалась предложению. И как только её голова коснулась зелёного ковра травы, тут же заснула.
  Про моль она вспомнила лишь после того, как Франциск её разбудил и сказал, что пора идти дальше.
  То, что она услышала, её отнюдь не обрадовало.
  - Это опасное и ядовитое существо. Она во много раз больше обычной моли и съедает животных вместе с шерстью.
  - А людей?
  - И людей тоже. Вместе с волосами. А чтобы поймать жертву, она плетёт паутину, не хуже паука. Так что нам надо быть внимательнее, если мы не хотим в неё попасть.
  - Хорошо, господин Магистр. Буду внимательнее.
  Впрочем, на деле Люции, которая шла позади Франциска, этого не потребовалось.
  
  ***
  Они шли уже который день - молодой человек с чёрными, как смоль, волосами, с глазами цвета шоколада, одетый в простую рубаху и портки, и женщина пожилых лет с выбивающимися из-под платка седыми волосами. С недоумением глядела она вокруг, потом так же - на молодого человека, словно спрашивая: зачем мы здесь, что нам понадобилось в этой лесной глуши?
  - Может вернёмся, Раф? - робко спрашивала женщина спутника. - А то скоро стемнеет, Лив дома одна.
  - Не беспокойтесь, бабушка, - молодой человек старался казаться спокойным, но что-то в его лице выдавало его волнение. - Она сама о себе позаботится.
  - Я боюсь, как бы она без нас глупостей не наделала.
  - Не наделает. Это я Вам обещаю.
  - А то ты Ливию не знаешь! - вздохнула бабушка. - Она же как вобьёт себе что-то в голову, ничего ни видеть, ни слышать не хочет. Вся в матушку! Боязно мне за неё, Раф. Как бы беды не случилось!
  Молодой человек горько вздохнул. Как же он в тот момент завидовал бабушке! Она беспокоится за внучку, питая надежду, что, может быть, та, наконец, образумится до того, как произойдёт непоправимое. Он-то знал, что поздно беспокоиться - страшное уже случилось.
  - Ты хотя б скажи, куда мы идём? - вновь задала вопрос бабушка.
  Пришлось внуку который раз повторять ей про чудесную водицу, о которой она напрочь забудет на следующий же день.
  - Зачем нам эта водица? - каждый день удивлялась бабушка, словно слыша это в первый раз.
  - Она излечит Вас.
  - Но Рафаэль, я же не больна. А то что мигрени - так это в моём возрасте обычное дело. Пошли домой.
  Но Рафаэль упрямо продолжал идти вперёд, и бабушка, вздохнув, следовала за внуком, ворча про дурную голову, которая ногам покоя не даёт.
  - Смотри-ка какой грибочек! - оживилась вдруг старушка. - Постой-ка, сейчас я его срежу.
  Рафаэль обернулся. Слишком поздно он разглядел натянутую среди деревьев тонкую едва заметную паутину. Кричать: "Стойте!" было уже бесполезно.
  - Мать честная, да что же это такое? - испугалась старушка, пытаясь освободиться.
  Но безуспешно. Чем больше она дёргала за нити, те больше они опутывали ей руки и ноги. Пыталась порвать - то тщетно. Тонкие на вид, они были прочными, как сталь.
  - Спокойно, бабушка, - в мгновение ока Рафаэль оказался рядом. - Сейчас я Вас освобожу.
  Достав из сумки нож, он попытался разрезать им путы. Но лезвие скользило по ним, даже не поцарапав. Тогда, бросив бесполезное оружие, молодой человек стал вместе с бабушкой пытаться распутать нити. Он торопился, зная, что паутинная моль может в любой момент явиться за добычей.
  Где-то вдалеке послышались шаги.
  - Моль! - с ужасом прошептала бабушка. - Оставь, беги скорей!
  Но Рафаэль её не слушал - лишь быстрее принялся распутывать узелки.
  - Да беги же! - добавила бабушка уже нетерпеливо. - Всё равно не успеешь.
  "Давай, Раф, может, ещё успеешь, - думал молодой человек. - Только бы найти, откуда этот узел. Ну где же ты, проклятый?"
  А шаги всё приближались. В отчаянии Рафаэль взглянул назад, и надежда вновь засияла в его сердце. Это были люди. Совершенно седой старик, а с ним - молодая девушка лет пятнадцати.
  - Ливия? - удивлённо произнесла бабушка Рафаэля. - Что ты здесь делаешь?
  Не прошло и минуты, как девушка оказалась у паутины и принялась помогать Рафаэлю её распутывать. Старик, напротив, не торопился. Приблизился не спеша и с минуту разглядывал лабиринт из нитей, словно изучая из праздного интереса. Так же неожиданно он вздрогнул и обернулся назад. Вслед за ним обернулась и бабушка, и её внук с девушкой. К ним, рассекая воздух золотистыми крыльями, летело огромное, как бык, насекомое.
  - Бегите, - проговорила пленница, завидев его. - Пусть лучше съедят меня одну.
  - Не говорите глупостей, бабушка! - оборвал её Рафаэль, продолжая дёргать за нити.
  - Сейчас мы Вас распутаем. Сейчас, - ответила девушка.
  А седовласый старик в мгновение вытащил из ножен меч и преградил моли путь. Та зажужжала и бросилась на него.
  - Она его убьёт, - покачала старушка головой, которую внук вместе с незнакомкой к тому времени кое-как освободили от пут.
  - Во владении мечом этому господину нет равных, - пыталась успокоить её девушка, говоря это с нарочитой уверенностью.
  Противники бились не на жизнь, а на смерть. Из-за блеска меча и золотистых крыльев невозможно было разглядеть, кто одерживает верх, а для кого, судя по всему, эти минуты были последними в жизни.
  Однако вскоре все увидели, как кровожадная моль упала к ногам старика. Только тогда вздохнули с облегчением.
  Затем гордый победитель подошёл к паутине и вновь принялся её рассматривать, после чего жестом велел молодым людям отойти. Сам же рванул паутину и, потянув за один конец, довольно быстро освободил пленницу. Куча ниток бесполезно упала на землю.
  - Это как же, господин Магистр? - первой пришла в себя девушка.
  - У любой паутины есть начало и конец, - терпеливо объяснил старик. - Они как раз и есть её слабые места. Моль ведь замыкает круг уже в конце, и оттого его так легко разорвать. Но полдела уже сделала Люция. Ей почти удалось всё распутать. Оставалась лишь самая малость.
  Девушка в ответ смущённо опустила глаза. По-видимому, ей было лестно слышать похвалу от этого человека, которого, Рафаэль заметил, она называет как-то странно. Сам же он и его бабушка оказались в обращении куда проще.
  - Спасибо Вам, добрый человек! Если бы не Вы, съели бы нас живьём.
  - И тебе, Люция, большое спасибо, - добавил юноша. - Я никогда этого не забуду.
  - Почему Люция? - удивилась бабушка, а затем обратилась к девушке. - Лив, ну хоть ты скажи брату: чего ему всё неймётся. За какой-то чудесной водой его понесло, лечить меня вздумал. Я же здорова, как лошадь.
  - Так вы тоже за водицей? - осведомился тот, которого Люция называла господином Магистром. - Пойдёмте отсюда скорее. В сумерках паутину ещё труднее заметить.
  - А как же Ливия? - попыталась возразить бабушка.
  - Ливия пойдёт с нами, - ответил внук. - Простите, бабушка, но так надо.
  
  ***
  Почтительно позволив бабушке идти впереди себя, Рафаэль намеренно отставал. Ему надо было срочно поговорить с девушкой, объяснить ей суть.
  - Не сердись на мою бабушку, - проговорил он тихонько. - Она не в себе. Она очень любила мою сестру и так и не смогла пережить её смерти. Да и мне самому трудно поверить, что Ливии больше нет.
  - Мне очень жаль! - откликнулась Люция. - Должно быть, я чем-то напоминаю ей внучку?
  - Дело не в тебе. Бабушка во всех девушках видит Ливию. Оттого я и пустился в опасный путь, чтобы добыть чудесной водицы и исцелить её от безумия. Я бы с радостью оставил бабушку дома, но не с кем. Кроме меня, у неё больше никого нет. Пришлось взять с собой.
  Конечно, Рафаэль понимал, какие хлопоты и мучения доставит старушке этот путь. И порой, видя, как несчастная плетётся из последних сил, вздыхая по тёплой печке и сладким снам под лоскутным одеялом, чувствовал угрызения совести: что же я, бессердечный, заставляю страдать единственного родного человека. Тогда он даже сомневался: а нужна ли эта вода на самом деле? Может, лучше бабушке остаться в мире безумных грёз, где Ливия жива?
  Но эти мысли, однако же, были минутной слабостью, ибо (Рафаэль это отлично понимал) оставить бабушку одну в таком состоянии было бы чистейшим безумием. Кто знает, что могло с ней случиться за время его отсутствия? Она могла забыть про печку и задохнуться угаром; могла шагнуть в колодец, чтобы набрать воды, и утонуть; могла забраться на крышу посмотреть, не идёт ли внучка домой, упасть и покалечиться. Или целыми днями стоять на крыльце в лютую непогоду, ожидая внуков, забыв про еду и сон, пока голод, холод и истощение не убили бы её.
  Но даже не случись всего этого, соседки рано или поздно довели бы бабку. И откуда только в людях столько злобы? Откуда такая ненависть к человеку, от которого они и слова злого не слышали? Конечно, всем они имели полное право осуждать Ливию. Рафэль, к слову сказать, и сам не оправдывал поведения сестры, а бабушка так и вовсе выпорола её пару раз (правда, без толку). Но налетать, словно голодные коршуны, на бедную старушку, глумиться над её несчастьем и безумием - это уже недостойно даже непорядочного, но всё же человека. Где же, в таком случае, их хвалёная добродетель?
  Сандрина, лучшая бабушкина подруга, хоть и сочувствовала её несчастью, но всегда втайне. На людях она с бабушкой даже не здоровалась. Когда же несчастную при ней оскорбляли, Сандрина всегда молча кивала, как бы соглашаясь.
  Рафаэль не мог сказать, проснулось ли в ней что-то похожее на совесть, когда она увидела его и бабушку за околицей и тут же запричитала:
  "Ой, Рафик, а куда вы с бабушкой уходите?"
  "Подальше отсюда", - коротко ответил Рафаэль.
  "Ой, ну что же вы как неродные? У вас же здесь дом, друзья"
  "У моей бабушке нет друзей. По крайней мере, среди вас"
  Наверное, его резкий тон обидел Сандрину. Ну ничего, пусть себе обижается. Тот, кто предал, другом зваться не может.
  Они шли уже четвёртый день, но каждый из них казался бабушке первым. Поутру она напрочь забывала, куда и зачем неугомонный внук её ведёт, и думала, что если повернуть назад, идти до дому будет полчала - не больше.
  - Ну а тебя что погнало в столь нелёгкий путь? - спросил молодой человек Люцию в свою очередь.
  - У матушки шея... болит жутко, - ни одного лживого слова не сказала ему в ответ девушка.
  - А твой спутник - он кто? Вы родственники?
  - Нет, мы соседи. Правда, я больше знаю его не как соседа, а как великого Магистра, который победил Трояна.
  - Франциск Разноглазый? Но я слышал, что его убили.
  - Я тоже такое слышала.
  - Значит, слухи ложные? Ну что ж, это радует.
  - Да. Но магический дар он потерял.
  - Как жаль! - вздохнул Рафаэль.
  Его бабушка тем временем что-то оживлённо рассказывала бывшему Магистру. И в речах её то и дело звучало одно и то же имя - Ливия.
  "Неудивительно, что старушка сошла с ума, - подумала Люция. - У неё же каждое слово о любимой внучке".
  Девушке вдруг представилось, что её мать, наверное, тоже сейчас только и думает, что о пропавшей дочери. И надеется, что Люция жива. Как же хотелось девушке домой! Обнять матушку, поцеловать, заснуть у неё на коленях, как в детстве. Она уже сомневалась, правильно ли она сделала, что не послушалась Франциска и не вернулась домой? Ладно бы польза от неё была какая-то.
  "А разве нет? - подумалось ей в следующий миг. - Ведь я почти распутала паутину. Сам великий Магистр похвалил меня за это. Стало быть, я на что-то способна".
  
  ***
  Франциск не ошибся, когда думал, что до наступления сумерек они успеют покинуть места, где паутинная моль чаще всего плетёт свои сети. Когда солнце начало садиться за горизонт, деревья, между которыми были протянуты едва различимые тонкие нити, остались далеко позади. Чаща сменилась опушкой, заросли - редкими деревцами. Впереди виднелась поляна, но путники уже не стали продолжать путь. Предложение Франциска остановиться отдохнуть все восприняли как спасение. Особенно старушка, которой лишь страх снова встретиться с молью не позволял упасть прямо на дороге. Люция уже давно привыкла идти через не могу. Рафаэль как молодой и здоровый мужчина мог бы пройти ещё, если бы понадобилось, но бабушка бы этого точно не выдержала.
  Франциск тоже был несказанно рад, что, наконец-то, можно было остановиться. Последние минуты ходьбы стоили ему громадных усилий, и все мысли были только об одном: поскорей бы выбраться из чащи и дотянуть до края. Передвигать ноги становилось всё труднее, словно они были сделаны из камня. Именно так действовал яд паутинной моли. Конечно, одного укуса в руку было мало для того, чтобы убить здорового мужчину или причинить ему особый вред. Но до утра не удастся даже пошевелить рукой - это бывший маг прекрасно понимал.
  Немного отдохнув, Рафаэль развёл костёр, на котором Люция сготовила нехитрый ужин. После ужина расположились на ночлег.
  Заметив, что бывший Магистр уже долгое время сидит неподвижно, прислонившись к дереву, девушка и молодой человек поинтересовались, всё ли в порядке, на что тот ответил:
  - Да, всё нормально, просто я немного устал. Ложитесь спать, завтра нас ожидает трудный путь.
  С этим, пожалуй, все трое согласились, ибо луна уже взошла над лесом. Рафаэль уснул сразу. Люции не спалось - мешал шейный платок, но снять его девушка боялась. Вдруг молодой человек увидит её шрамы, станет её жалеть или, того хуже, скажет: уродина - и с презрением отвернётся.
  "Ну, почему злые люди часто бывают красивыми? - пришла в девичью голову невесёлая мысль. - Живут, получая от жизни все радости, обманывают своей красотой других, привлекают, чтобы погубить. А мы с матерью от уродства страдаем. За что? В чём мы провинились? В чём провинилась моя матушка? Разве что в том, что отца моего крепко любила".
  Непрошенные слёзы сами собой навернулись на глаза.
  - Не плачь, Лив, - ласково заговорила так некстати проснувшаяся бабушка Рафаэля, обнимая Люцию. - Не стоит этот человек твоих слёз. Хоть он и красавец, а лживый, по глазам вижу. Поиграет он тобой и бросит, да ещё пред людьми осрамит. Забудь его, внученька.
  - Ваша правда, бабушка, - ответила девушка шёпотом. - Лживый он человек.
  Плохо спалось в ту ночь и Франциску. И даже не столько от яда, сколько от воспоминаний о первой любви, лавиной на него нахлынувших. Тех воспоминаний, которые он долгие годы пытался выкинуть из головы.
  Франциску было лет двадцать, когда он впервые увидел Ирэну. В той деревне, где она жила, юный маг был проездом. Совершенно случайно он тогда услышал разговор двух бабок.
  "Сандринка-то ночью мальчика родила. Крепенький уродился. А у самой горячка родильная. Лекарь поутру приходил, головой качал. Говорит, не оклемается - помрёт".
  "Отведите меня к ней, - потребовал тогда Франциск. - Я колдун".
  Бабки чуть подумали: всё равно ведь бабе пропадать, пускай хоть колдун попытается что-то сделать. Авось и вправду поможет.
  Там же, колдуя над умирающей, Франциск заметил её подругу: молодую темноглазую женщину...
  Но увы, Ирэна была замужем, а разрушать семью колдун ни в коем случае не желал. Оставалось одно, самое трудное, но единственно возможное - забыть её.
  Он запретил себе думать об Ирэне, гнал прочь всякую мысль о ней, и до сей поры ему это удавалось. Уж в чём, в чём, а в недостатке силы воли Франциска никто не смог бы упрекнуть.
  Когда он увидел попавшую в паутину старушку с безумным взглядом, что-то в её облике показалось ему до боли знакомым. И через миг, когда её внук повернулся к нему, бывший Магистр всё понял. Как же молодой человек похож на Ирэну! Те же глаза, те же губы, тот же овал лица.
  Недолговечным оказалось счастье его бывшей возлюбленной. Две её дочери умерли во младенчестве. Сын, первенец, дожил до сорока, успел жениться и подарить отцу с матерью двух прелестных внуков - Рафаэля и Ливию. Но не суждено было счастливым родителям и деду увидеть их взрослыми. Лихорадка не щадит ни старых, ни молодых. Первым умер муж Ирэны, следом за ним - сын, а после - невестка.
  - Видать, колдун на меня чего-то наслал, - закончила Ирэна свой печальный рассказ. - Оттого и несчастья.
  - Какой колдун? - спросил Франциск.
  - Не помню. Сандрина говорит: приходил один, когда она Марка, старшенького родила. "Видела, - говорит, - как он смотрел на тебя, к мужу, видать, приревновал, вот и пожелал чего плохого. Не ровен час - придёт к тебе свататься". Я, помню, испугалась очень, думала: а вдруг и впрямь придёт. На дверь железную подкову повесила, чтоб от колдуна дом защитить.
  Будь на месте Франциска кто другой, он бы, наверняка возмутился до глубины души и назвал бы Сандрину свиньёй неблагодарной. И в принципе был бы прав. Увы, многим людям свойственно быстро забывать добрые дела. А уж колдуну тем более не стоит ожидать от них благодарности. Нет, когда его усилиями только что отступила болезнь, а то и сама смерть, они, конечно, готовы ему в ноги кланяться. Но стоит буквально на следующий день случиться чему-то плохому, виноватым неизменно оказывается колдун. Сандрина была в этом не первой и не последней. А что касается Ирэны, то женщина, разом потерявшая мужа и сына, готова с отчаяния поверить во что угодно.
  "Но не оттого она сошла с ума, - думал Франциск. - Горечь утраты, конечно, осталась, но вместе с ней - смирение и добрая память. Должно быть, что-то случилось с её внучкой. Ирэна больше всех говорит именно о ней. Люцию путает с Ливией. Бедная, бедная Ирэна! Если бы я мог сейчас тебе помочь!"
  
  ***
  Следующие дни пути Рафаэль и Люция намеренно старались остаться позади всех - не потому, что очень уставали - напротив, с появлением бабушки Ирэны Люции стало легче. Останавливаться на отдых стали чаще - ведь старая женщина уставала быстрее остальных. Когда останавливались, молодой человек и девушка тоже старались отойти в сторонку, наговориться вволю. Бабушка Ирэна очень удивлялась, когда Люцию называли её настоящим именем, сама же упорно звала девушку Ливией. Чтобы не огорчать бедную женщину, Люция откликалась на это имя и называла её бабушкой.
  Недаром говорят, что сочувствуя всей душой чужому несчастью, на время забываешь о собственных невзгодах. Свои горести уже не видятся такими ужасными. Вот Рафаэль - с детства сирота, так ещё вдобавок сестру потерял. Единственный родной человек остался, да и тот безумен. Вот уж кому точно не позавидуешь.
  Сам же Рафаэль, к слову сказать, все несчастья сносил мужественно. Глядя, как он заботится о своей бабушке, Люция невольно вспоминала бабушку Таис - мать своего отца. Как любила бабушка сына своего - только и разговору было что: Гектор да Гектор, ах, какой он хороший! Даже впавшая в слабоумие, она не забывала твердить о том, какое чудо её сын, ожидая от него заботы и ласки. Но ни того, ни другого так и не дождалась. За больной ухаживали Флора и Люция, они же были рядом, когда бабушка Таис умирала. Гектор в то время был занят более приятными делами. Так и не дозвалась его мать.
  Потом он же обвинял жену и дочь в том, что они плохо за бабушкой ухаживали.
  "Не кричи, - сказала ему в ответ Флора. - Сам-то ты что-нибудь сделал для родной матери, когда она болела?"
  Гектор на это брезгливо поморщился:
  "Что я, нянька, что ли?"
  Тогда Люция, не смевшая прежде повысить на отца голоса, первый раз в жизни сказала ему грубость:
  "Чёрт Вас дери, отец! Она ж Ваша мать родная!"
  Конечно, за эту выходку она была наказана очередным укусом. А отец в тот вечер напился до одури. Видимо, чувство вины перед матерью в его душе всё же жило. Верно сказал господин Магистр: сильного духом это чувство заставляет стать лучше, а слабого - переложить вину на других. Второе, безусловно, проще.
  Если говорить о Рафаэле, то его Люция находила скорее сильным, чем слабым. С бабушкой он был терпелив, снова и снова объяснял ей, куда и зачем они идут, отвечал на её безумные вопросы без крика (а Гектор на бабушку Таис частенько орал). Ему, по-видимому, даже в голову не приходила та истина, которую то и дело проповедовал отец девушки: не мужское это дело - возиться с больными.
  Чуть ли не с первого дня Люция стремилась завести с Рафом разговоры, которые раздражали её отца: о несчастных и обездоленных, о брошенных детях, о слепых калеках. И каждый раз радовалась, что вместо брезгливой усмешки видит на лице молодого человека неподдельное сострадание. Вот бы, наверное, удивился Рафаэль, узнав, что это чувство, оказывается, свойственно лишь слабакам. "Чем больше ты будешь всех жалеть, тем больше на тебе будут ездить", - говорил Гектор.
  Впрочем, выражение презрения на лице Рафаэля девушка всё же видела. Несколько раз, когда говорила о тех людях, коих её отец уважал и искренне считал примером для подражания. Ни намёка на восхищение тем, как ловко они обманывали доверчивых олухов, ни малейшего веселья оттого, как бесились обманутые да клялись оторвать обидчику голову.
  - Допрыгается, - холодно заметил Рафаэль, - что и вправду оторвут.
  Говорила с ним Люция и о древних легендах с красивой и трагической любовью, о сказках, которые рассказывала ей бабушка Агнесса. Оказалось, Рафаэлю бабушка Ирэна тоже рассказывала много интересных историй. И они его не только не бесили, но и навевали разные мысли: и радостные, и грустные. "Ой-ой-ой, прям-таки умерли от несчастной любви, какой кошмар, ха-ха-ха, ой, рыдаю не могу!" - этой фразы, которую девушка частенько слышала дома, Рафаэль так ни разу не произнёс.
  "Ну, как он Вам, отец?" - мысленно спросила Люция, стараясь, чтобы образ покойного родителя предстал перед ней как можно чётче.
  И тут же мысленно ответила его голосом:
  "Дурак и ничтожество".
  "Милый и славный молодой человек", - истолковал эти слова её собственный разум.
  Но всё же, приняв его душой, девушка не торопилась быть с Рафом особо откровенной. Он до сих пор ничего не знал ни о шрамах на её шее, ни о скелетах в семейном шкафу. Расспрашивать Рафаэля о чём-то важном она тоже не решалась, но всё же любопытство и интерес иногда пересиливали.
  - Скажи, Раф, - спросила она однажды. - Почему вся деревня невзлюбила твою бабушку? Что она им такого сделала?
  - Это не она, Люци. Они все осуждают мою сестру.
  - Отчего ж они на Ливию так ополчились?
  - Потому что она любила, - вздохнул Рафаэль. - Всей душой и всем сердцем. Ради него Лив готова была и в огонь, и в воду. Он был для неё божеством, она верила ему безоговорочно.
  Но он ей лгал, бессовестно и бесстыдно. Нет, он не соврал, сказав, что у него есть жена и дочь.
  "Я бы не женился на ней вовсе, если бы не ребёнок, что она носила, - так говорил ловелас пятнадцатилетней девушке. - Я даже не уверен, что этот ребёнок мой, потому как я у Доры (или у Лоры) уже тогда был не один".
  Но жена его благородного жеста не оценила. Лив со слезами на глазах рассказывала, сколько унижений пришлось вынести её возлюбленному от этой Доры (или Лоры), как она ставит ему рога чуть ли не со всей деревней. А дочь его вся в матушку пошла: врёт, гуляет, ему, отцу родному, без конца дерзит. Ливия не замечала и не хотела замечать, как при этом бегали его холодные глаза, как он порой, забыв, что говорил ей ещё вчера, сегодня говорил совсем другое. Но бабушка и брат не были ослеплены страстью и всё прекрасно видели.
  "Погубит он тебя", - говорила Ирэна своей внучке.
  "Вы ошибаетесь, бабушка, - неизменно отвечала Ливия. - Он меня любит". "Как бы не так! - возражала бабушка. - Уж поверь мне, прожившей на свете больше полувека, я насквозь таких людей вижу. Неспособен он любить никого, кроме себя. И лицо-то у него видишь, какое злое".
  "Да и дочь у него как-то уж очень быстро выросла, - добавлял Рафаэль. - Ещё вчера ей было не больше пяти, а сегодня уже по гулянкам бегает да с молодыми красавчиками шалит".
  Но разве могли эти речи вразумить наивную, влюблённую до безумия девушку? Чего бы ни сказал, чего бы ни сделал этот человек, Ливия неизменно находила для него тысячу оправданий.
  Запрет видеться с возлюбленным тоже ни к чему не привёл. Они виделись тайно, после чего Ливия говорила бабушке и брату, будто была у подружки или просто прогуливалась в одиночестве. А вскоре то, чего бабушка более всего боялась, сбылось. Сестра Рафаэля всё чаще стала жаловаться на недомогание, за столом всё больше налегала на солёненькое...
  "Ох, обрюхатил-таки, бесстыдник! - причитала Ирэна. - Говорила же я, добром это не кончится. Ох, горе горькое!"
  Впрочем, сокрушаться было поздно - надо было решать, что делать.
  "В какой деревне живёт твой герой-любовник? - спросила бабушка. - Наведаюсь-ка я к нему".
  "Не надо, бабушка, - остановила её Ливия. - Позвольте, я сама ему скажу. У нас на сегодня уговор был у речки встретиться".
  "Я пойду с тобой", - сказал Рафаэль.
  "Не надо, братец, я сама с ним поговорю".
  "Ну хорошо, - согласился тот. - Но если он откажется признать своего ребёнка, я сам с ним поговорю. По-мужски".
  - И зачем я, дурак, тогда уступил? - рассказывал он Люции. - Я должен был настоять на своём, пойти с ней вместе. Тогда я бы сделал всё, чтобы защитить сестру.
  - Он её обидел?
  - Ещё и как обидел!
  Вечером Ливия домой так и не вернулась. Стрелки часов уже двигались к глубокой ночи, а девушки всё не было видно. Тогда обеспокоенные бабушка и брат сами отправились искать её.
  Ливия была ещё жива, когда её нашли там же у реки лежащей в луже собственной крови, со вспоротым горлом. Умирая, она лишь успела сказать: "Гектор... он... стал волком".
  - Гектор?! - вскричала Люция с неожиданной злобой, так что Франциск с Ирэной обернулись.
  - Да, так звали её любимого, - проговорил удивлённый Рафаэль. - Но что с тобой? Тебе это имя о чём-то говорит?
  - Да нет, ни о чём, - соврала девушка. - Просто... просто я ненавижу таких.
  Ей вдруг вспомнилось, как месяца четыре назад отец вернулся домой злее, чем обычно, и первым делом схватил жену за волосы и впился ей в шею. Просто так, ни с того ни с сего, что очень поразило дочь. Люция до сих пор вздрагивала, вспоминая, сколько ненависти было в его взгляде. Потом он ещё долго упрекал Флору, будто она специально забеременела, чтобы привязать его к себе, и клялся, что больше ни одной девке он не позволит держать себя на привязи.
  "Хвала судьбе! - проговорила в ответ Люция. - Наконец-то Вы, отец, по бабам гулять перестанете".
  Эта опрометчивая фраза отозвалась ещё одной рваной раной на девичьей шее.
  "Так вот из-за чего отец так разозлился", - думала девушка, слушая печальный рассказ Рафаэля.
  Будь здесь рядом глупые птицы, они бы наверняка запели что-то вроде "Э-то-ли-ви-я-ви-но-ва-та". Мол, она чуть не разбила семью, она вынудила отца постоянно лгать и жить двойной жизнью, и оттого он был так жесток с собственной семьёй.
  "А кто его просил изменять? - возразил в ответ голос разума. - Она его что, силой тащила к себе? Влюбилась, дурёха, уши развесила, лживым словам поверила. Она-то правды не знала. Зато отец знал. Оболгал меня и мать, предал. Ненавижу!"
  - Я его тоже ненавижу, - признался Рафаэль. - Если нам удастся вернуться домой, я этого Гектора из-под земли достану!
  - И убьёшь?
  - Кто-то из нас должен будет погибнуть... Но сейчас я не могу об этом думать. Сейчас мне надо излечить бабушку. Я не могу оставить её одну в безумии.
  - Так она... она это...видела?
  - Видела, - вздохнул Раф. - Она вцепилась в мёртвую, кричала, звала её. Мне с трудом удалось оттащить её и увести домой. Она уже тогда была не в себе, но я надеялся... А когда назавтра она проснулась, первым делом спросила: почему Лив не пришла к завтраку, ей плохо?
  Всякие попытки сказать ей о том, что Ливия погибла, приводили обычно спокойную старушку в бешенство. Тогда она готова была переломать всё, что видит, страшно кричала, что это ложь. Пустить её на похороны Ливии было большой ошибкой - бабушка билась в истерике, кричала: что ж вы её живую в землю закапываете? Но на следующий день она о похоронах и вовсе забыла, снова спрашивала, почему Лив до сих пор домой не явилась.
  "Как же сказать Рафу, что поединка не будет?" - мучительно думала девушка.
  Конечно, можно было сказать, что она знает Гектора - в одной деревне живут, вернее, жили. Или, набрав побольше воздуху, прямо сейчас раскрыть карты: отец он мне. И тогда всё, конец дружбе. Простит ли Раф, что отец Люции убил его сестру? Не сорвётся ли с губ юноши проклятие? А бабушка Ирэна? Сейчас она зовёт её именем внучки, не ведая, что перед ней - дочь её убийцы. Да, сейчас она не поймёт, не поверит. Но излечившись от безумия, станет проклинать Люцию.
  "Но заслужила ли я проклятия? - спрашивала девушка сама себя. - Я ведь не выбирала себе отца. Его выбрали за меня".
  Меньше всего ей хотелось выслушивать от Рафа незаслуженных оскорблений. И так за пятнадцать лет она слушала их достаточно. Но глядеть ему в глаза и чувствовать себя лгуньей было невыносимо.
  Опять тайны! Что же это за жизнь? Сначала Люция, по велению матери, молчала о том, что её отец оборотень. "Если проговоришься - отца повесят, и я на старости лет одна останусь", - говорила ей мать. И Люция молчала, отчасти из жалости к ней. Да и как сдать властям собственного отца?
  Теперь, когда отец погиб, и молчать, опасаясь, что его казнят, нет надобности, главной тайной оказались шрамы. Хотя если путешествие закончится хорошо, прятать под платок будет нечего. Но как быть с тем, что она дочь Гектора? Разве смоешь это волшебной водой?
  "Нет, я не скажу Рафу, - думала Люция. - Зачем? Когда мы получим чудесную воду, он исцелит ею бабушку, и они вернутся домой, и мы, может, никогда больше не увидимся. Пусть же Раф и бабушка Ирэна вспоминают обо мне с теплотой".
  
  ***
  На следующий день путники вышли к городским воротам. Стража, не увидев никакой угрозы в пожилой паре и следующих за ними молодом человеке с юной девушкой, пропустила их без колебаний.
  За время пути и Люция, и Рафаэль уже привыкли к городам с вымощенными булыжником улицами, к запаху корицы и свежеиспечённого хлеба, доносившемуся из кофеен, к цокоту копыт по мостовой, крикам извозчиков, к выстроенным в ряды вплотную друг к другу "резным шкатулкам с окнами". Неизменные достопримечательности любого города: широкая площадь с храмом, здание ратуши, огромная, протянувшаяся в бесконечность ярмарка - уже не удивляли девушку, но вызывали живой интерес.
  Бабушка Ирэна с ужасом восклицала: "Как далеко мы ушли от дома! До вечера не вернёмся!"
  Лишь у Франциска, долгое время жившего в столице, город не вызывал особых чувств.
  - Так ли выглядит столица, господин Магистр? - спрашивал его Рафаэль.
  - Почти, - ответил тот. - Только там улицы шире, и главная площадь больше.
  - Раф, не называй так господина Франциска, - испуганно зашептала Ирэна. - А то великий Магистр услышит - превратит в лягушку.
  - Уверен, что Геворг не станет заниматься подобной чепухой, - улыбнулся Франциск. - Он всё-таки серьёзный маг.
  - А по-вашему, превращать людей в лягушек - это несерьёзно? - возмутился Рафаэль.
  - Для мага такого уровня - просто глупо.
  "Вот бы мне услышать это раньше!" - подумала Люция, которой память вдруг преподнесла картинку из прошлого.
  Вот она маленькая идёт с бабушкой Таис мимо заброшенного дома на краю деревни. Бабушка, как всегда, говорит о том, какое это счастье - иметь такого отца, как у Люции.
  "А ты не ценишь. Гляди, будешь на отца родного обижаться, вот из этого дома выскочит страшный колдун с разными глазами, утащит тебя, превратит в корову да на мясо порубит".
  Дома, когда Люция рассказала об этом бабушке Агнессе, та возмутилась:
  "Вечно она болтает не пойми чего! Да колдуна этого у нас в деревне уже сколько лет не видать! А если бы и был, сколько себя помню, никого ещё в корову не превратил".
  Потом бабушка Таис ещё рассказывала истории про то, что делает страшный колдун с детьми, которые не чтят своих отцов, но Люция больше так не боялась.
  Разумеется, рассказывать об этом Рафу в присутствии бывшего мага девушка не стала.
  Вскоре на город стали опускаться сиреневые сумерки. Сгущаясь, они постепенно превращались в чёрную бархатную ткань с золотыми звёздочками и полумесяцем.
  На постоялом дворе, где компания остановилась на ночлег, свободной была всего одна комната с двумя кроватями, куда положили женщин. Мужчины же легли спать на полу.
  Рафаэль тут же забылся сном. Снилась ему родная деревня, река, на берегу которой так безвременно оборвалась жизнь его сестры, и он, её убийца. Какое злобное торжество было в его бессердечных глазах?
  "О, кого я вижу! - усмехнулся Гектор. - Никак, пришёл почтить память своей сестрички-потаскухи!"
  "Кто-то из нас почтёт память Ливии, - Рафаэль едва сдерживался, чтобы не задушить негодяя на этот же самом месте. - Почтёт своей кровью. Я пришёл сразиться с тобой. Насмерть. Ты готов?".
  "Я готов хоть сейчас... Да, кстати, забыл сказать: я закопал твою бабушку. Живую. Где она, это только я знаю. Думаю, с Люцией ей будет нескучно".
  "Как? Ты и Люцию закопал?"
  "Пришлось, - ответил Гектор невозмутимо. - А то она совала свой нос куда не надо, пронюхала, хотела твою бабку выпустить... Что, герой, пропало желание? Оно и понятно: не так-то легко пожертвовать теми, кого любишь".
  "Трус! - вскричал Рафаэль. - Женщинами прикрываешься?".
  - Даже не думал, - произнёс Гектор отчего-то голосом Франциска.
  - Господин Магистр, это Вы? - удивлённо прошептал Рафаэль, пробуждаясь ото сна. - Простите, я это... не Вам.
  Сам не зная, зачем, юноша принялся рассказывать бывшему магу свой сон. Солнце только-только начало покидать своё укрытие, где спасалось от ночной тьмы. Женщины ещё спали. Чтобы их не разбудить, Рафаэль говорил шёпотом.
  - Я не знаю, что мне делать, если я встречу этого Гектора наяву, - печально проговорил юноша, заканчивая свой рассказ. - С одной стороны, я понимаю, что должен отомстить за Ливию, но с другой - мне жалко бабушку. Если меня убьют, она останется совсем одна.
  - Да, выбор трудный, - согласился Франциск. - Но тебе не придётся его делать. Тот, кто причинил зло твоей семье, убит. И его убийца сидит перед тобой.
  - Вы хотите сказать, господин Магистр...
  - Да, Гектора убил я.
  С минуту молодой человек смотрел на бывшего мага, поражённый столь неожиданной новостью. Наконец, немного оправившись от изумления, не нашёл ничего лучшего, чем спросить:
  - Это правда? Вы убили моего врага?
  - Я не мог оставить Гектора тебе. Иначе он убил бы женщину и ребёнка. Так что теперь у тебя, Рафаэль, одна дорога - жить и заботиться о тех, кого любишь. Кстати, позволь мне дать тебе совет.
  - Я почту это за честь, господин Магистр, - впрочем, это отнюдь не означало "последую".
  - Никогда не рассказывай своих снов людям, которым не доверяешь. Сны порой могут сказать о человеке больше, чем он сам о себе знает.
  С этими словами Франциск таинственно улыбнулся и ничего больше не сказал, оставив молодого человека в полном недоумении.
  "Что же такого было в моём сне, чего я сам о себе не знаю?" - думал Рафаэль.
  Не перестал он искать ответа на вопрос и тогда, когда женщины проснулись, и все четверо двинулись в путь.
  "Чего же в моём сне такого необычного? Сон как сон".
  О своём желании сразиться с Гектором Рафаэль, конечно же, знал прекрасно. Поведение недруга тоже не было для него особой неожиданностью. Что Гектор подл и труслив, Рафаэль тоже знал, а стало быть, вполне мог догадаться, что тот станет прикрываться самыми беззащитными.
  "Что я люблю бабушку, и каждый волосок на её голове мне дорог - для меня это тоже не тайна".
  В конце концов, молодой человек решительно махнул рукой на это пустое дело и занял свой мозг другой мыслью. Его враг мёртв. Жажда мести, мучительно висевшая на его душе тяжёлым камнем, оборвала крепкую нить и свалилась в никуда. Мстить больше некому, рисковать погибнуть в честном поединке незачем. Радуйся же, бабушка, не придётся тебе лить слёз над гробом родного внука. Не суждено тебе, родная, умереть в одиночестве без надежды на утешение. Твой внук тебя не оставит, будет, как сказал Магистр, жить и заботиться...
  Юношу вдруг осенило. "О тех, кого любишь"! Он ведь тогда хотел сказать бывшему магу, что у него из близких осталась одна лишь бабушка. Почему же "о тех"? И Гектор в его сне тоже сказал - "теми, кого любишь".
  "Ладно, господин Магистр мог оговориться, - думал Рафаэль. - Но сон-то был мой. И он был про бабушку и... Люцию. Так вот о чём я не знал!"
  - Раф, что с тобой? - голос девушки вывел его из задумчивости. - Ты чем-то встревожен?
  - Нет, нет, Люци, - поспешил ответить Рафаэль. - Просто господин Магистр утром сказал, что Гектора убили.
  - Значит, поединка не будет, - ответила Люция с каким-то странным спокойствием. - О чём вы ещё говорили?
  - Да так, сны толковали.
  "А ведь я столько раз ловил себя на мысли, что её голос звучит для меня музыкой, - думал парень про себя. - А её глаза... Они зовут меня в омут. Но я... я не должен".
  "Не должен? Почему? - спросил он себя в следующую минуту и тут же сам себе ответил. - Да потому, что мучительно больно терять любимых".
  Как любил маленький Раф отца и мать, как любил дедушку! Когда лихорадка протянула к дорогим людям свои щупальца, он до последнего надеялся на чудо. Но чуда не случилось - они уходили один за другим. Жестокая судьба словно вырывала из его груди куски сердца. Бабушка плакала, говорила ему и сестре: "Одни вы у меня теперь остались". Рафаэль до сих пор не понимал, почему он не умер от боли, увидев Ливию мёртвой, почему не сошёл с ума, как его бабушка. Неужели человек настолько живучее существо, что его не убьёт даже такое?
  Он вдруг вспомнил, какой ужас испытал в своём сновидении, когда Гектор сказал, что закопал бабушку и Люцию.
  "Ту, которую я успел полюбить", - подумал с горечью.
  А значит, обманывать себя бессмысленно. Любовь нельзя оторвать, как репей от одежды. Её можно только вырвать вместе с сердцем.
  - Скажите, господин Магистр, Вы мудрый человек, скажите, что мне делать? - спросил он шёпотом бывшего мага, пользуясь тем, что бабушка в тот момент что-то говорила Люции, и вряд ли его услышат.
  - Когда дело касается любви, я не вправе давать советы, - ответил Франциск. - Но послушай, что скажет твоё сердце.
  Что же говорило юноше сердце? Оно советовало отдаться любви полностью, без остатка, жить этим чувством каждый час, каждую минуту. Бороться за тех, кого любишь, даже если весь мир против вас. Радоваться и страдать вместе, ничего не прося взамен.
  "Ну, попробуй, скажи, что не этого ты желаешь всей душой!".
  Рафаэль посмотрел на Люцию, по-прежнему о чём-то болтавшую с бабушкой. В тот момент девушка обернулась, их взгляды встретились. И Рафаэль понял, что больше не сможет сказать "нет" собственному сердцу.
  
  ***
  Этот город не был слишком большим, поэтому вскоре путники покинули его и оказались в деревеньке. И Люция, и Рафаэль уже привыкли к тому, что Франциск частенько ведёт себя, на первый взгляд, необычно, поэтому не удивились, когда он остановился, чтобы набрать в ладонь несколько листиков мяты. И так часто его странности оказывались полезными, что, когда он у самого леса дл им и Ирэне по листочку и велел пожевать, подчинились без вопросов. И Ирэне, у которой это вызвало недоумение, сказали: так надо, бабушка.
  - Теперь мы не увидим тех видений, которые насылает зелёная жуть, - сказал Франциск, поднося листик ко рту.
  - Какая, какая жуть? - удивилась Ирэна.
  - Она живёт в этом лесу. Там есть широкое озеро с островом. На этом острове она живёт.
  - А она может покинуть остров? - испуганно спросила Люция.
  - Да, но далеко от берега она не отходит. Предпочитает завлекать разными видениями, чтобы добыча сама шла к этому озеру.
  - А потом что делает?
  - Потом на берегу хватает добычу, тащит в лодку, плывёт обратно на остров и там съедает.
  - Жуть зелёная! - хором воскликнули женщины.
  - Держись подальше от озера, Лив, - предупредила Люцию бабушка Ирэна. - И ты, Раф.
  - Хорошо, бабушка.
  Ночь застала нашу четвёрку до того, как они успели выбраться из леса. Путь обещал быть ещё довольно длительным. Франциск, зная об этом, предпочёл не мучить понапрасну своих спутников.
  - Пусть каждый из вас положит в карман по листику мяты, - сказал он. - Утром, как проснётесь, не забудьте пожевать. Иначе беда будет.
  Люция и Рафаэль обещали исполнить всё в точности. Ирэна также клялась, что не забудет, но внук, прекрасно зная о её недуге, всё же привязал бабушку за ногу к дереву. Если она, увидев что-то, и станет рваться к озеру, крепкая верёвка не даст ей уйти.
  - Почему меня? - недоумевала Ирэна. - Зачем меня? Лучше Лив привяжи. Память девичья - наутро ведь всё забудет.
  "Забудешь такое - как же?" - подумала Люция, прежде чем заснуть.
  
  ***
  Утро встретило девушку лучиком солнца, которые пробивался... сквозь прозрачные шторки на окне. Как? Разве такое возможно?
  Изумление мигом рассеяло остатки сна, заставив Люцию вскочить и начать озираться по сторонам.
  Так и есть - это был её дом, её комната. Ошибиться она не могла - на этой самой кровати она пятнадцать лет засыпала и просыпалась.
  "Но ведь этого не может быть! Я не могла за одну ночь так далеко уйти".
  Потянувшись, девушка встала с постели и вышла в горницу. Мать стояла у печи в домашнем переднике, с платком на голове. Увидев Люцию, она тут же бросилась к дочери, плача от радости.
  - Люци, девочка моя! Хвала всем святым, ты пришла в чувство! Куда же тебя понесло, глупышка?.. Лекарь сказал, тебе нужен свежий воздух. Иначе опять может повториться. Пойдём скорее. Я постираю одежду, а ты посидишь со мной. После я тебя накормлю.
  - Что может повториться, матушка? - спросила Люция.
  - Ты уже почти год и спала, и не спала. Лежала с закрытыми глазами, не двигалась, на звуки не откликалась. Даже дышала еле-еле. Напугала тебя эта жуть зелёная.
  Жуть зелёная? Почти год? Неужели прошло так много времени?
  - А как же Раф? Как же... Не молчите, матушка! Скажите, они живы?
  В ответ Флора скорбно покачала головой:
  - Увы, жуть зелёная всех убила. Тебя не успела. Пастух Юзеф, добрая душа, да благословит его судьба, привёз тебя едва живую.
  - А Рафаэль, матушка? Молодой человек?
  - Он тоже убит. Идём, дитя моё.
  Словно зомби, девушка последовала за матерью.
  Раф убит. Почему? За что? Это немыслимо! Как судьба могла быть настолько жестокой, чтобы допустить такое?
  Люция вспоминала его голос, его улыбку, его взгляд, смотрящий, казалось, в самую душу. И страшная мысль пронзала мозг девушки: никогда, никогда больше она его не увидит.
  Не увидит. Нет, это было не самое страшное. С этим она готова была бы смириться. Пусть ей и Рафу не суждено было бы встретиться вновь, но хотя бы знать, что он есть на этом свете, что он жив и здоров. И пусть он никогда не вспомнит о Люции, но одно то, что он существует, могло бы стать утешением.
  Но Рафа больше нет. Он ушёл, ушёл навсегда. Как с этим примириться? Как свыкнуться с пустотой и холодом, что незваными гостями поселились в сердце?
  "Почему мы все так живём? - думала Люция. - Когда человек рядом, не замечаем, не считаем за счастье. И лишь потеряв, понимаем, как он был дорог".
  Сколько дней она видела Рафа, говорила с ним обо всём, но ни разу не сказала: "Спасибо, что ты рядом! Спасибо, что ты есть!"
  Бабушка Ирэна тоже ушла, так и не узнав, как Люция успела к ней привязаться. Девушка вдруг поймала себя на мысли, что даже про себя называет её бабушкой. Хотя бедняжка всё равно бы до конца не поняла - для её безумного разума нет никакой Люции - есть Ливия, любимая внучка.
  "Господину Магистру я тоже не сказала всего, что хотела бы сказать. А ведь он погиб из-за меня. Я так и не сказала, как восхищаюсь его мудростью, как завидую его отношению к жизни. Не бояться сделать того, что можешь сделать, и принять с достоинством то, что от тебя не зависит".
  - Почему же я так, матушка? Зачем я была такой глупой?
  Ничего в ответ не сказала Флора - лишь погладила дочь по головке.
  Река была совсем близко, когда вдруг девушка услышала голос Рафа:
  - Люци!
  - Что с тобой, дитя моё? - с тревогой спросила Флора, видя, что Люция взволнованно глядит по сторонам.
  - Раф... Я слышала его голос.
  - Бедная! Ты расстроена, вот тебе и мерещится.
  - Люци!
  - Он опять зовёт, матушка. Разве Вы не слышите?
  - Люци, съешь мяту!
  Мята? Причём здесь она? Как будто бы она может вернуть тех, кто ушли из жизни. Скорее машинально девушка нащупала в кармане. Бесполезный теперь листик всё ещё был там. Влажный. Как странно! А ведь за год он бы засох.
  Люция уже не слушала, что говорит мнимая мать - с жадностью набросилась она на лист. Родной пригорок и речка, а с ними и матушка в мгновение растаяли. Девушка обнаружила себя стоящей на берегу озера, огромного, почти бескрайнего. Рядом стоял Рафаэль. Живой!
  - Раф, ты живой! Живой! - кричала она, веря и не веря своим глазам.
  На радостях она бросилась к нему и расцеловала в обе щеки.
  - Пошли отсюда. Скорее, - проговорил юноша, смущённый таким бурным проявлением чувств.
  - Да, конечно, - отозвалась Люция.
  Но лишь только они повернулись к озеру спиной, как словно с неба на них свалилась рыболовная сеть. Тут же послышался зловещий хохот.
  - Жуть зелёная! - произнесла девушка с испугом.
  - Угадала, - проскрежетал с издёвкой противный голос.
  Через мгновение из прибрежных кустов вынырнуло существо, напоминавшее большое зелёное одеяло. В его теле, бесконечно гибком, казалось, не было ни единой косточки. Оно то вытягивало руки с длиннющими когтями, а то втягивало их в себя. Его толстые низенькие ножки, нескладно сделанные, тоже были вытянуты из бесформенной массы. Неизменным в облике чудовища оставался лишь рот, непропорционально большой, с торчащими оттуда острыми зубами.
  - Помогите! Спасите! - кричали пленники, пытаясь выбраться.
  Но безуспешно. Одним движением тряпичного тела жуть зелёная перекинула сеть себе на спину и понесла их, вырывающихся, к береговым камышам, где стояла лодка. Там она грубо кинула добычу на днище и, забравшись в лодку, принялась, налегая на вёсла, быстро грести к большому островку.
  - Напрасно дёргаетесь, - усмехнулась жуть. - Всё равно не убежите. Ещё, чего доброго, вывалитесь из лодки - утонете. Да и то если огненная змея не хватится.
  - Кто не хватится? - переспросил Рафаэль с какой-то непонятной надеждой.
  - Змея огненная. Должно быть, она где-то тут плавает, ждёт, когда вы, людишки, за борт вывалитесь. Человечина - её слабость.
  - Правда? - осведомился Рафаэль. - Сейчас проверим.
  С этими словами он вдруг стал извиваться всем телом, трясясь и дёргаясь, словно в лихорадке.
  - Раф, перестань! - испуганно заголосила Люция. - Ты в своём уме?
  Рафаэль в ответ улыбнулся и с ещё большим рвением продолжил своё дело.
  - Дурак! Не раскачивай лодку! - заорала вдруг жуть, отчего, казалось, стала ещё зеленее.
  - Раскачивай, раскачивай, - обратился юноша к своей спутнице.
  "Сумасшедший, что же ты делаешь? - хотела было сказать Люция. - Мы же утонем".
  Но в следующий миг на ум пришла мысль, что её и Рафа всё равно съедят. Да и жуть отчего-то вдруг занервничала. Испугалась?
  Словно ища подсказки, девушка кинула взгляд на берег. И увидела бывшего Магистра. Ей показалось, он машет ей рукой: давай, мол, раскачивай.
  Эх, ладно, хотя бы аппетит твари подпортить! С этими мыслями девушка на пару с юношей задёргалась, как в конвульсиях.
  - Да вы что, сдурели все? - голосило чудовище, потеряв остатки самообладания. - Она ж вас сожрёт!
  - Приятного ей аппетита, - усмехнулся в ответ Рафаэль.
  Жуть принялась метаться, не зная, что делать, от чего лодка, и без того ходившая ходуном, ещё больше качалась. Наконец, опомнившись, схватила весло и с размаху ударило им... по воде. Ибо лодка в тот момент опасно накренилась, и жуть, потеряв равновесие, промахнувшись, шлёпнулась на днище.
  - Выпадайте за борт! - крикнул Франциск, подплывая к молодым людям.
  Последний рывок, и многострадальная лодка перевернулась. Лишь только зелёная жуть коснулась воды, раздался пшик, а через мгновение на том месте пошёл зловонный пар. Люция и Рафаэль стремительно погружались в воду. Сеть мешала им барахтаться, а промокшая одежда тянула вниз.
  Франциск едва успел подплыть поближе, чтобы в последний момент, ухватив сеть, рывком потащить пленников на берег.
  - Неугомонные, - было первое, что сказал бывший маг уже на берегу, высвобождая Люцию с Рафаэлем от пут. - Что заставило вас с утра пораньше идти в столь опасное место?
  "Он тоже живой!" - пронеслась в голове девушки запоздалая мысль, которая тут же вылилась в слова:
  - Я так рада, что вижу Вас, господин Магистр!
  - Мне тоже очень радостно, что вижу вас. Живыми. И я желал бы видеть вас таковыми и в дальнейшем.
  - Извините, - произнесла в ответ Люция, смущённо покраснев. - Я не съела листик сразу потому, что думала - бессмысленно. Матушка сказала, что жуть вас убила.
  - А я как проснулся, увидел Ливию, - признался Рафаэль. - Она плакала, говорила, что Гектор её мучает. Но я сжевал лист.
  - И увидев, что Люции нет, ты пошёл её искать? - догадался Франциск.
  Рафаэль в ответ кивнул и посмотрел на девушку. Неожиданно его лицо исказилось благородным гневом. Слишком поздно заметила Люция, что платок сполз с шеи и теперь свободно болтается, обнажая шрамы.
  - Кто... кто это сделал?
  - Отец родной, - ответила Люция почти шёпотом, и на глазах выступили непрошеные слёзы.
  Рафаэль застыл в изумлении, отказываясь верить своим ушам. Собственного отца он знал так мало, но от бабушки слышал о нём предостаточно. И оттого мог с уверенностью сказать, что посмей кто обидеть Ливию, когда родитель был жив, ох как пожалел бы наглец об этом! Отец бы за неё и за Рафа любого в клочья порвал.
  Не зная, как утешить Люцию, молодой человек коснулся её руки. Та с испугом посмотрела на Франциска, но тот даже не взглянул в их сторону. Или сделал вид, что не смотрит. Тогда девушка, успокоившись, украдкой улыбнулась ему. Не так, как улыбаются другу или приятелю. По особенному.
  Так, держась за руки и бросая друг на друга тайные взгляды, молодые люди последовали за Франциском. Бабушка Ирэна уже проснулась и, обнаружив себя в лесу, привязанной к дереву, не на шутку забеспокоилась.
  - Что же это делается? - удивлялась она. - Просыпаюсь, мать честная, где я? Не иначе, думаю, разбойники ночью, пока я спала, украли и в лес утащили. Только чего им от бабки старой понадобилось? Золота, серебра у нас сроду не водилось. Чертовщина просто! Не иначе колдун поработал. Как же вы нашли-то меня? Почему у вас одежда мокрая? Неужто ночью дождь был?
  - Всё в порядке, бабушка, - поспешил заверить её Рафаэль. - Просто мы с Лив решили искупаться.
  - Эх вы неугомонные! Не лето ведь нынче - простудиться можете. А Вам, господин Франциск, я и подавно удивляюсь. Дети неразумные полезли в воду - и Вы туда же.
  Рафаэль, а вместе с ним и Люция раскрыли рты от удивления. Никогда ещё Ирэна, проснувшись, не обращалась к Франциску по имени. Каждый день с утра внуку приходилось отвечать бабушке на вопрос: "Кто этот господин?". Иногда вместо него отвечала Люция, а порой сам бывший Магистр называл своё имя. Но ни разу никто не сказал Ирэне, что Франциск - бывший колдун. После всех несчастий, постигших её семью, бабушка Рафаэля боялась колдунов. А того самого, который был у Сандрины - вдвойне.
  - Вы помните господина Франциска, бабушка? - спросил Рафаэль.
  - Смутно. У меня такое ощущение, будто мы где-то встречались. Но где - не помню. Может, я опозналась?
  - Нет, Вы не опознались, - ответил бывший маг. - Меня действительно зовут Франциск.
  - Ах, простите, - смущённо улыбнулась Ирэна. - Совсем у меня что-то с памятью стало. Старость не радость.
  - Но Вы отнюдь не выглядите старой, госпожа Ирэна.
  Говоря это, бывший Магистр не кривил душой. Да, время не пощадило женщину, которую он любил - он посеребрило ей виски, покрыло её лицо сетью морщин, но каждый раз, глядя на неё, Франциск видел ту самую Ирэну, что и много лет назад.
  Но Люция с Рафаэлем, не зная этой истории, восприняла его слова как жест галантности. И сделали вид, что не заметили, как бабушка Ирэна поправила седую прядь и одарила бывшего Магистра кокетливой улыбкой.
  Если бы Люция и Рафаэль умели читать мысли, они бы удивились, обнаружив, как взволновала эта улыбка колдуна Франциска, чьему спокойствию можно было только позавидовать. Впрочем, едва ли они стали бы читать их сейчас, когда обоих волновало совсем другое...
  
  ***
  - Слышишь, как красиво поёт малиновка? - задумчиво проговорила Люция, когда они с Рафом, обсохнув, как обычно, шли позади стариков.
  - Красиво, - отозвался юноша. - Я даже, кажется, понимаю, о чём её песня.
  - Вот как? Неужели господин Магистр научил тебя понимать птичий язык?
  - Нет, он здесь ни при чём. Но мне самому кажется...
  - И о чём же она поёт?
  - О солнце.
  - О солнце?
  - Да, но... не только. Хочешь, спою по-человечески?
  - Давай, - охотно согласилась девушка.
  И Рафаэль запел чуть дрожащим от волнения голосом:
  "Тебя лишь встретив,
  Я увидел солнце.
  Свет глаз прекрасных
  Ослепил меня.
  Скажи, скажи мне,
  Без тебя прожить как,
  Коль ты теперь любовь и жизнь моя?
  Моё ты солнце,
  Что светит ярко.
  Глядит твой лучик
  В оконце мне.
  О, солнце!
  Моё ты солнце!
  Твой облик вижу
  Я в каждом сне.
  Забыть тебя мне
  В жизни не удастся.
  Коль свет забудешь,
  Вмиг наступит тьма.
  О ком мечтаешь,
  На любовь гадаешь?
  А я лишь по тебе схожу с ума".
  Когда он пел, Люция ловила себя на мысли, что готова слушать это целую вечность. А после смерти, оказавшись в райских кущах, бесконечно наслаждаться этим пением. А впрочем, что такое смерть, что такое сама жизнь? И то, и другое здесь, рядом, в глазах Рафаэля. Всё мироздание дышит его дыханием, говорит его голосом.
  - Чудесная песня!
  Он улыбнулся ей, она ему. Сами собой сплелись в замок их ладони. Слов больше не понадобилось - взгляды говорили куда красноречивее.
  Ни тот, ни другой не заметил, как обернулась невзначай бабушка Ирэна.
  - Ишь ты, как у Лив щёчки сразу раскраснелись! - сказала она бывшему Магистру. - Ясное дело, о любимом она с Рафом секретничает, о чём же ещё.
  - Ну пусть себе секретничают, - отозвался Франциск.
  Он всё понял.
  
  ***
  "Мне кажется, я схожу с ума", - думала Люция.
  А ведь как это сладостно - с головой погрузиться в безумие, называемое любовью! Разве не это есть настоящая жизнь? Разве не этого желала душа девушки? Да, Люция хотела любви, но её же и боялась пуще смерти.
  Ещё в детстве, каждый день видя слёзы матери, Люция дала себе зарок никогда не влюбляться. Ведь любовь - это больно. О тех, кто любит, запросто могут вытирать ноги, а тебе остаётся только страдать и плакать.
  Став чуть постарше, Люция поняла, что любовь её матушки к отцу печальная оттого, что безответная. Ведь люби Гектор свою жену так же, как она его, он мог бы сделать её самой счастливой женщиной на свете.
  "Хочу любить и быть любимой", - призналась тогда Люция матери, но в ответ услышала:
  "Это невозможно. В жизни всегда так - один любит, а другой позволяет себя любить".
  А отец, которому она имела неосторожность сказать, что мечтает о большой и взаимной любви, так и вовсе рассмеялся ей в лицо:
  "Вбила тебе бабушка в голову всякую ерунду! Любовь только в сказках бывает. А в жизни каждый думает прежде всего о себе, потом - о семье, потом - об отечестве, а в последнюю очередь - обо всём человечестве".
  "А если человек прежде думает о любимом?"
  "Значит, дурак".
  Как ни странно, но слова родителей отнюдь не убили желания любить и быть любимой. Напротив, отныне в душе девушки появилась твёрдая решимость доказать обоим, что они были неправы. "Вот увидите, - думала она. - В моей жизни будет такая любовь, о которой мечтаю".
  И вот когда это сбылось, ей отчего-то страшно. Страшно поверить, что Раф и его любовь - это не сон, страшно снова потерять его, проснувшись у себя дома. Страшно сказать ему, чья она дочь, и услышать из любимых уст упрёки и проклятия.
  "Но ведь тайное становится явным, - говорил девушке её разум. - Рафаэль всё равно рано или поздно узнает. Ты должна ему это сказать".
  Да, да, она ему скажет. Но только не сегодня, пожалуйста, не сегодня!
  
  ***
  Наяда вдруг замолчала и задумалась.
  - Как это грустно, госпожа Клара! - отозвалась Элоиза. - Люция любит Рафаэля, он - Люцию. Что же, правда разрушит их любовь? Должен же быть какой-то выход! Может, колдун посоветует что-то хорошее - он же мудрый? Ведь посоветует, да, госпожа Клара?
  "Какой же она ещё ребёнок!" - подумала наяда, синеглазая девушка с рассыпанными по плечам белыми волосами.
  - Люция с ним говорила? Что он ей сказал? - продолжала засыпать её вопросами девочка.
  - Господин Франциск сказал ей, что тот, кто любит по-настоящему, никогда не станет упрекать любимого в том, в чём нет его вины. Люция ведь не виновата, что у неё такой отец.
  - И что Рафаэль? Он её любил по-настоящему?
  - Всё-то тебе расскажи сразу! И вообще, уже закат. Тебе пора идти домой, а то мать с отцом станут волноваться.
  - А как же?...
  - Остальное расскажу завтра. Колдунья должна быть терпеливой.
  Элоиза вздохнула разочарованно и, попрощавшись с водяной нимфой, нехотя побрела домой. Долго смотрела Клара вслед той, которая единственная во всей деревне её видит и слышит.
  Наяда хорошо помнила тот день, когда ещё совсем маленькая Элоиза появилась на берегу озера вместе с матерью.
  "Какое у Вас красивое платье, госпожа!" - были её первые слова.
  На взгляд людей, оно и вправду было роскошным - словно сшитое из голубого атласа, переливающееся всеми оттенками воды, с блестящими кристалликами, по форме напоминающими водяные капли.
  "Ты с кем разговариваешь, Элоиза? - удивилась её мать. - Здесь же никого нет, кроме нас".
  "Да вот же она - красивая госпожа. Разве Вы, матушка, не видите?"
  "Никакой красивой госпожи я не вижу. Ты всё придумываешь".
  Второй раз Элоиза увидела наяду, когда, загнанная другими детьми, прибежала на берег одна...
  Так и началась дружба человеческой дочери и духа воды. Девочка с живым интересом слушала рассказы Клары, жившей на свете более двухсот лет. Старушка застала ещё те времена, когда жуть зелёная была всего лишь кучей мусора. Какой-то алхимик, пытаясь добыть из неё много-много золота, насыпал на неё какой-то порошок. И жестоко просчитался. Ошибка стоила ему жизни.
  "А этот порошок боялся воды, - догадалась Элоиза. - Потому она и растаяла".
  "Да. Потому она и пугала своих жертв огненной змеёй, чтоб лодку не раскачивали, и она за борт не вывалилась".
  Впрочем, сама Элоиза почти не помнила зелёной жути. Когда чудовище растворилось в озере, она была ещё совсем крошкой.
  Что у девочки есть магический дар, наяда поняла сразу. Нелегко ей придётся в жизни. Невольный подарок Франциска уже сделал её изгоем в родной деревне. Думал ли великий Магистр, когда Троян держал над пропастью Элоизу и её мать, кому сильф отдаст его дар? С таким же успехом обрести его могла и женщина. Но дух воздуха выбрал младенца.
  "Что же это, получается, я отняла дар у Франциска Разноглазого? - спросила как-то девочка. - Простите, я не хотела. Может, я смогу вернуть его?"
  "Это невозможно. Но ты можешь сделать так, чтобы господин Франциск не жалел, что его дар достался именно тебе".
  "Как, госпожа Клара?"
  "Никогда не используй дар, чтобы навредить или получить выгоду. Франциск ведь обладал такой силой, что мог бы при желании наслать порчу на всякого, кто на него не так посмотрит, или обрести несметные богатства. Но никогда великий маг не делал ни того, ни другого".
  
  ***
  Наяда была права: колдун Франциск, всё жизнь стремившийся помогать людям, ничего не просил для себя ни у судьбы, ни у тех, кому его дар сделал что-то хорошее. Но в тяжёлую минуту рядом не нашлось никого, кто мог бы ему помочь хотя бы словом. Да никто и не догадывался, какие чувства в душе бывшего мага вызвала встреча с Ирэной. Это была и радость оттого, что он её видит, и боль оттого, сколько горя выпало на долю той, которую он так и не смог забыть, и слабая надежда на ответное чувство, и горькие сожаления о том, что он не был рядом с ней, когда лихорадка уносила её мужа и детей, когда убивали её любимую внучку. Будь он рядом, он сделал бы всё, чтобы вырвать их из лап смерти. Только бы Ирэна была счастливой и улыбалась. Пусть не ему - другому.
  Ирэна же узнавала Франциска так, словно они не виделись целых сто лет, будто не с ним она говорила ещё вчера. И кто этот господин Франциск, она едва ли понимала - просто сердцем чувствовала в нём что-то доброе, хорошее. Оттого и тянулась к нему всей душой. Вздумай бывший маг заговорить с ней сейчас о своих чувствах, её безумный разум едва бы мог уловить смысл.
  С Рафаэлем и Люцией Франциск не был так же откровенен, как они с ним. Более того, он ничем не выдавал своих переживаний. "Всё нормально, всё как обычно", - говорило каждое его слово, каждый жест. А молодые люди, поглощённые своими чувствами, охотно верили, что у бывшего мага всё в порядке.
  
  ***
  Бабушка Агнесса не обманула. В путь пролетали недели, месяцы, путники становились всё ближе к цели, а холодов до сих пор не изведали. Тёплый пояс, о котором говорила бабушка Люции, действительно существовал. Впрочем, её внучке и самой это уже не казалось выдумкой. Только леса, которые почти за полгода стали для наших путников привычными, не спешили сменяться райскими садами. Разноцветные птицы... они были в самом начале. Пёстрые и глупые.
  Но из обещанного бабушкой Агнессой один вид плодового дерева путникам всё же встретился. Плоды, сочные и сладкие, напоминали по виду свёрнутые в клубок ленточки нежно-розового цвета. Бабушка Ирэна поначалу их боялась, но видя, с каким удовольствием едят их другие, присоединялась к трапезе.
  Сколько им осталось до конца пути, знал один лишь Франциск, но отчего-то молчал, ограничиваясь общими фразами: скоро, совсем скоро, имейте терпение. Впрочем, у Рафаэля с Люцией недостатка в этом не было. Для влюблённых и год летит как одно мгновение. И они не теряли его даром, заполняя каждый день тайными взглядами, нежными словами, прикосновениями, сладкими поцелуями, сначала робкими, а потом и страстными. Бабушка Ирэна, хоть и была безумной, не могла не заметить перемены в своём внуке.
  - Да ты никак влюбился, - говорила она ему с лукавой улыбкой. - У тебя глаза сияют не хуже, чем у Лив. Она, понятно, всё о Гекторе мечтает, дурочка. А ты о ком с ней секретничал?
  - О Люции, - в этом Рафаэль был с бабушкой честен.
  - Да уж понятно, как зовут твою возлюбленную. Если ты иногда забываешься и родную сестру так зовёшь. Кто она, откуда?
  - Она из другой деревни. Недалеко от нашей.
  - Ну вот. Тебя ждёт любимая, а ты где-то ходишь, да ещё бабку с собой тащишь - на старости лет отдохнуть не даёшь. Гляди как не дождётся твоя Люция - выйдет замуж.
  - Я верю своей любимой, - отвечал на это Рафаэль.
  Он знал, что назавтра этот разговор повторится - бабушка забудет, кто такая Люция.
  "Потерпите, бабушка, - думал он про себя. - Скоро твои мучения закончатся. Вот уже горы виднеются".
  И действительно, с каждым днём возвышения на фоне голубого неба приобретали всё более ясные очертания. Всё чётче становились белоснежные пики, всё заметнее зеленели на склонах густые леса. Но тащить бедную бабушку вверх не придётся - бывший Магистр говорит, что та пещера находится в подножья. Иногда судьба умеет быть милостивой!
  Хороша милость! Если повезёт, чудесная вода будет у Рафаэля в руках. А дальше что? Бабушка её выпьет, к ней вернётся рассудок, а вместе с ним - невыносимая боль.
  "Может, я зря всё это затеял?" - думал Рафаэль уже в который раз.
  - Нам надо ещё немного сучьев для костра, - отвлёк его от грустных размышлений Франциск. - Пойдём, Рафаэль, поищем, какие посуше.
  Юноша покорно встал:
  - Да, конечно, господин Магистр.
  Оставив женщин сидеть у костра, они чуть углубились в чащу.
  - Я хочу сказать тебе, Рафаэль, - начал бывший маг, - что бы ни случилось, не отчаивайся. У бабушки, кроме тебя, никого нет. Ей нужна твоя любовь больше жизни.
  - Я знаю.
  - Люции ты тоже нужен. Ей будет очень больно потерять тебя. Постарайся сделать её счастливой.
  - О, да, я с радостью! - воскликнул Рафаэль. - Её счастье мне дороже, чем сама жизнь.
  - Я знаю. Береги тех, кого любишь. И себя ради них... Кажется, достаточно уже насобирали, неси к костру, а я сейчас. Ещё немного возьму на всякий случай.
  Вскоре вся компания сидела у костра и ужинала грибной похлёбкой. Люция и Рафаэль, как всегда, не сводили глаз друг с друга. Лишь после того, как ужин был закончен, и Рафаэль принялся в который раз объяснять бабушке, что чудесная вода может избавить её от мигрени, Франциску удалось отвести девушку в сторону.
  - Люция, я желаю тебе счастья, - сказал он. - Но если ничего не получится, помни: ты нужна матери, нужна Рафаэлю. Они тебя любят, и ты им нужна любая. Береги себя.
  - Я... постараюсь, господин Магистр, - ответила девушка.
  "Должно быть, скоро конец пути, - думала она, уже засыпая. - Хорошо, если так. Если всё закончится удачей, я наконец-то смогу снять с шеи платок. И тогда Раф увидит мою шею чистую и гладкую, без шрамов. А бабушка Ирэна... Бедная, она будет страдать!"
  Если же чудесной воды им так и не удастся достать, всё останется как было. Бабушка Ирэна будет по-прежнему верить, что Ливия жива, у Люции и её матери так и останутся эти шрамы...
  "Но ведь я нужна Рафу даже такая. И матушка нужна... мне".
  Полная луна пробивалась сквозь ветви деревьев, освещая лица спящих. Люция вдруг поймала себя на мысли, что её шрамы совсем не болят. Кстати, когда она в последний раз испытывала боль? Когда полнолуние было?
  Но тотчас же мозг девушки вяло отмахнулся: потом будем вспоминать, а сейчас - спать. Последнее, что ей пришло в голову, прежде чем погрузиться в сон, были слова колдуна "если ничего не получится"...
  "Мы же тогда погибнем", - только и успела она подумать.
  Ближе к утру ей привиделось, будто бывший Магистр стоит на коленях перед мирно спящей бабушкой Ирэной, целует её в губы и что-то ей шепчет.
  "Пригрезится же такое!"
  Утром, когда она проснулась, Рафаэль уже встал. Его бабушка по-прежнему спала, как убитая. Франциска же не было видно вовсе.
  - Доброе утро, любимый!
  - Люци, милая, ты проснулась? Ты случайно не знаешь, куда подевался господин Магистр?
  - Понятия не имею.
  - А то просыпаюсь - все здесь, а его как ветром унесло. Думаю, может, он тебе что-то сказал?
  - Нет, он мне ничего не говорил. Как-то странно всё это.
  - Действительно, странно, - отозвался Рафаэль. - Так просто исчезать не в его характере. Хотя вчера меня удивили его слова. Как-то он изъяснялся... несколько высокопарно, что ли.
  - Он и мне тоже говорил. Сказал: если ничего не получится, ты нужна... А ещё сон глупый приснился.
  Услышав про сон, Рафаэль вдруг насторожился:
  - Какой?
  - Да пустяк, глупость.
  - Какой сон, Люци? - повторил молодой человек настойчиво.
  - Ну, будто господин Магистр... целовал бабушку.
  Люция уже пожалела о сказанном, видя, что Раф ни на шутку разволновался. Странно, почему? Неужели ревнует?
  - Я понял... Я всё понял, - зашептал он, словно в бреду. - Значит, это... это был не сон. Поцелуй меня, Люци... Поцелуй меня.
  - Раф, любимый..
  - Ни слова больше... Пожалуйста. Дай же мне взглянуть на тебя. Запомнить навсегда. Моё счастье, моя жизнь!
  Обхватив девичий стан обеими руками, Рафаэль целовал её губы с такой страстью, будто хотел передать ей свою душу до последней капли.
  - Мне пора, любимая, - заговорил он, с трудом оторвавшись от её губ. - Побудь здесь с бабушкой. Я скоро вернусь... может быть.
  - Раф, ты куда? - начала было Люция, но он, быстро удаляясь, не ответил. - Что происходит?
  Последний вопрос она уже задала в воздух, словно только сильфы могли ей ответить. Впрочем, даже если и ответят, она их не услышит. Конечно, она могла бы последовать за Рафаэлем, догнать его, но как оставить бабушку Ирэну совсем одну? Проснётся, увидит, что рядом никого - испугается.
  Только девушка успела об этом подумать, как старушка зашевелилась. Продрала глаза, тряхнула головой, словно пытаясь стряхнуть с себя безумие. И вдруг тревожно заголосила:
  - Беги домой, Лив! Я сейчас!
  С прытью, не слишком-то свойственной старым дамам, Ирэна вскочила на ноги и понеслась в ту сторону, куда ещё недавно удалился её внук.
  - Бабушка! Вы куда?
  - Рафа выручать. Иначе съедят его.ж
  - Вы чего, бабушка? Кто съест? - спросила Люция уже на бегу.
  - Моль паутинная. Опутала Рафа своими путами.
  Напрасно Люция убеждала старушку, что никакой моли поблизости нет - та и слышать ничего не хотела. Бедной девушке ничего не оставалось, как бежать вслед за бабушкой, которую страх за жизнь внука гнал вперёд всё быстрее.
  
  ***
  Солнце поднялось в самую высь небесную, когда бывший Магистр добрался до подножия горы.
  - Приветствую тебя, горный дух, - сказал он, останавливаясь.
  Ответа он, конечно же, не услышал, но знал, что дух наверняка укоряет его.
  - Согласен, оставить двоих почти что детей и безумную старушку, не сказав ни слова, было не совсем хорошо. Но ты же знаешь этих деток - молодые, горячие головы. Если бы я сказал, куда направляюсь, они бы пошли за мной... Как это "ну и что"!? Тролль бы им головы оторвал.
  - Господин Магистр! - послышался издалека голос.
  - Рафаэль, - вздохнул бывший маг. - Этого-то я и боялся.
  - Зачем... Вы?... - проговорил молодой человек, не успев отдышаться после долгого бега. - Пошли... один...
  Франциск подождал, пока Рафаэль малость придёт в чувство. Затем спросил, глядя ему прямо в глаза:
  - Скажи мне, Рафаэль, ты любишь Люцию?
  - Прошу Вас, господин Магистр, не пытайтесь увести разговор в сторону. О моих чувствах к Люции Вы знаете не хуже моего.
  - Я и не пытаюсь. Отнюдь. Просто я хотел спросить: ты хочешь, чтобы твоя возлюбленная была счастлива? Можешь не отвечать, я знаю, что хочешь. Вот и я всей душой желаю счастья той, которую люблю. И эта женщина...
  - Моя бабушка! - откликнулся Рафаэль. - Я слышал, как Вы шептали ей про любовь. Я думал, пригрезилось. Но теперь знаю - это был не сон.
  - Ты всё правильно понимаешь, - ответил Франциск, ничуть не смутившись неожиданным разоблачением. - Твоя бабушка и так потеряла дорогих людей. И я бы не хотел, чтобы тролль оторвал голову её внуку.
  - А как же Люция и её мать?
  - Ты, похоже, забыл, что мы шли вместе.
  - Да, но люблю её я. Пусть Вы гораздо старше и мудрее, но я мужчина не меньше, чем Вы. Почему Вы пытаетесь оттеснить меня в сторону? Это благородно, но это... неправильно. Я тоже имею право, это священное право бороться за тех, кого люблю.
  Что мог сказать в ответ бывший маг? Слова были бессмысленны, и Франциск это понимал. Также он понимал, что этот горячий юнец по-своему прав. Окажись Франциск на его месте, разве не то же самое бы сделал? Мужчины за чужие спины не прячутся.
  Только он собрался ответить юноше, как вдруг послышались шаги. Тяжёлые, словно огромные булыжники падали с неба. Рафаэль вздрогнул и метнул взгляд в сторону горы, бывший Магистр медленно повернул голову туда же.
  Существо, которое они увидели, запросто могло внушить ужас одним своим видом. Высотой в два человеческих роста, заросшее грязными спутанными волосами, покрывавшими не только голову, но и лицо, и полностью нагое тело. А глаза... Достаточно было мельком взглянуть в них, чтобы понять - такой оторвёт голову и не поморщится. Всё равно кому - хоть старику, хоть невинному ребёнку.
  - Приветствую тебя, хозяин горы, - заговорил Франциск без тени страха.
  - О, кто к нам пожаловал! - захохотал тролль так, что гора задрожала и чуть не сбросила со склона огромные валуны. - Неужели сам великий Магистр Франциск Разноглазый почтил меня своим присутствием? Ой, не могу - держите меня семеро!
  После этих слов последовал новый взрыв хохота. Франциск за это время не проронил ни слова, терпеливо ожидая, пока троллю надоест смеяться. Наконец, хозяин горы устал.
  - Вот скажи мне, Франциск, одну вещь, - обратился он к бывшему магу. - Когда ты, наконец, угомонишься? Ты потерял дар по глупости. Когда ты уже перестанешь соваться не в свои дела и начнёшь, как все нормальные люди, глушить брагу?
  - Этого я не могу обещать, - отозвался бывший Магистр.
  - Ух, какой же ты всё-таки скучный! Ты пожаловал ко мне за чудесной водой, не так ли?
  - Именно так, ты прав.
  - Но я так просто воды не дам, ты знаешь. Я не столь бескорыстен. Задам парочку вопросов, а там уже решим, что делать.
  - Я готов на них ответить.
  - Как бы не так! - громогласно воскликнул тролль. - Ну, задам я тебе вопросы, ты на них ответишь. Тоска да и только! А если не ответишь, то даже не вскрикнешь, когда я буду отрывать тебе голову. Тьфу, скукотища какая! Нет, поговорю-ка я лучше с этим юнцом, что ли.
  Франциск посмотрел на Рафаэля. Тот был страшно бледен. Услышав слова тролля, он вздрогнул, но в следующий миг, с трудом совладав с собой, сделал шаг вперёд.
  - Можете задавать вопросы прямо сейчас, - проговорил он бескровными губами.
  - Ишь ты, какой смелый выискался! - усмехнулся хозяин горы. - Что ж, посмотрим, насколько ты умён.
  - Раф, беги, тебя съедят! - послышался вдруг истошный крик бабушки Ирэны.
  Юноша и Франциск обернулась. Она бежала к ним с лихорадочно блестящими глазами. Такого бы даже тролль испугался.
  Следом бежала Люция, безуспешно пытаясь остановить её:
  - Бабушка, стойте!
  Увидев Рафаэля, стоящего напротив жуткого безобразного существа, она всё поняла.
  - Люци, бабушка, уходите, - обратился юноша к обеим. - Я скоро буду.
  - Я никуда не уйду, - покачала головой девушка, вжимаясь покрепче в его объятия.
  - Тебе действительно лучше уйти, Люция, - поддержал Рафаэля бывший Магистр. - И Вам, госпожа Ирэна.
  - И Вы туда же! - горько произнесла бабушка.
  - Знаете, пожалуй, не буду говорить с этим юнцом, - махнул тролль своей мохнатой лапой. - Поговорю-ка я с этой девушкой, если она, конечно, не против. Заодно и проверим, вправду ли светловолосые глупы, как пробки.
  - Она, может, и не против, - ответил бывший Магистр. - Но она женщина, и она под моей защитой. Так что говорить за неё буду я... Не возражай, Люция, - добавил он, видя, что девушка открыла рот что-то сказать. - Ты мне обещала.
  - Мало ли что пообещает женщина, - усмехнулся тролль. - Они все непостоянны, как весенний ветерок. А ты, Франциск, ей не отец, не муж. С чего бы ей тебя слушаться? Верно я говорю?
  Пока девушка колебалась, не зная, что ответить, Рафаэль неожиданно для всех выпустил её из объятий и опустился перед ней на колено.
  - Одно слово, Люци... Скажи сейчас... Ты согласна... выйти за меня замуж?
  Люция залилась краской. Сколько раз ей в девичьих мечтаниях представлялось, как она встретит Прекрасного Принца, и как он однажды преклонит колено и станет просить её руки. И каждый раз это происходило по-разному. То в лесу под журчание весёлого ручейка, то в поле среди цветов под стрекот кузнечиков. Но никогда не думала Люция, что заветные слова прозвучат прилюдно и так... без романтики. В мечтах она всякий раз кокетливо отвечала: "Я подумаю", хотя про себя уже твёрдо знала, каким будет ответ. А сейчас внезапность настолько сбила девушку с толку, что она растерянно пролепетала:
  - Да, но...
  Закончить ей не дали.
  - Все слышали, - громко объявил Рафаэль. - Люция сказала мне "да". А это значит, я ей почти что муж. И я запрещаю своей жене отвечать на дурацкие вопросы. Хотите их задать - задавайте мне.
  - Почти не считается, - жёстко ответил тролль.
  - Мать честная, да что же это? - воскликнула Ирэна, ошеломлённая таким поворотом.
  Оно и понятно - ожидать, что её внук вдруг станет называть родную сестру чужим именем, да ещё и предлагать ей выйти за него замуж, она никак не могла. Беспомощно кидала она взгляд то на него, то на Франциска, словно ища объяснений. То ли Раф со страху рассудка лишился, то ли хочет защитить Ливию? Но зачем тогда скрывать, что он ей брат?
  Чего надо этому волосатому, она едва ли понимала, но чутьё, по-видимому, подсказывало, что от ответов на вопросы тролля зависит жизнь её внуков.
  - Дайте же я на них отвечу, - вмешалась она. - Я ей бабушка родная. Я же их отца во чреве носила.
  - Нет, с тобой, старая, я разговаривать не буду, - был ответ. - Ты сумасшедшая.
  - Это я-то сумасшедшая?! - рассердилась Ирэна. - Да Вы бы прежде на себя посмотрели!
  Франциск незаметно взял её под руку: тише, мол, успокойся.
  Рафаэль тем временем точно так же взял свою возлюбленную.
  - Пойдём домой, Люци. Обещаю, я приду за водой в другой раз. Один. Я достану её, а пока потерпи. Ты же согласилась стать моей женой, значит, должна меня слушаться.
  - Но Раф, ты не дослушал. Я хотела сказать...
  - Это неважно, любимая. Главное ты уже сказала. Пойдём скорее.
  Мягко, но настойчиво, он повлёк её прочь от этого жуткого места. Люция поддалась было, но вдруг выдернула руку.
  - Нет, Раф, я должна с ним поговорить. Ты не знаешь главного.
  - Главное то, что мы любим друг друга. Ничего важнее этого я не знаю и знать не хочу.
  - Но ты должен знать. Я дочь Гектора.
  Рафаэль в ответ едва не рассмеялся:
  - Шутишь! Если бы ты сказала: сестра, я бы, может, и поверил. Ты его хоть в глаза видела?
  - Да, по виду ему больше двадцати не дашь. Но он продался злому духу за вечную молодость. А ты думал, почему он о дочери говорил как о взрослой? Ну посмотри на меня! Неужели я совсем не похожа на отца?
  Молодой человек застыл, как вкопанный, внимательно разглядывая ту, о которой, как он думал ещё минуту назад, он знал всё на свете. Неожиданно вздрогнул, побледнел. Видимо, нашёл сходство.
  - Люци...
  - Ни слова больше, - оборвала его девушка. - Потом поговорим.
  "Если мне не оторвут голову", - добавила мысленно.
  Если же оторвут, говорить Рафаэлю будет уже не с кем. Но тех злых слов, что он скажет о недавней возлюбленной, она уже не услышит.
  - Давайте, тролль, я отвечу на Ваши вопросы, - произнесла она как можно беззаботнее.
  - Лив, не разговаривай с ним, - принялась умолять Ирэна. - Он злой и страшный.
  - Ты обещала, Люция, - напомнил ей Франциск.
  Обещала, что греха таить. Но ведь и не возвращаться без воды она тоже обещала. Всё справедливо - она пошла за водой сама. Это потом уже колдун Франциск вмешался. В конце концов, было бы нечестно, чтобы он сделал за Люцию то, что она должна была сделать сама. И так он сколько раз её спасал.
  - Задавайте вопросы, - повторила она.
  - И задам...
  - Позвольте пару слов, - перебил тролля бывший Магистр. - Говори, Люция, только то, что думаешь. И прежде чем давать ответ, подумай сто раз.
  Больше он ничем не мог ей сейчас помочь. Он бы с радостью подсказал ей, но если он это сделает, тролль убьёт Люцию.
  - Хорошо, господин Магистр.
  - Итак, первый мой вопрос: чего желает тот, кто любит по-настоящему?
  - Наверное, чтобы любимый был счастлив, - выпалила девушка, почти не думая.
  И вдруг испугалась: правильно ли? Ведь ошибка означает смерть. И если она её уже сделала...
  - Умно, - пробасил тролль.
  Его громовой голос прозвучал несколько удивлённо - он явно ожидал другого ответа. Но разочарованным не казался. Слава всем святым!
  - Теперь скажи мне, Люция (или как тебя там?): что на свете труднее всего?
  Только сейчас девушка почувствовала, как ледяной волной накатил ужас. Больше всего на свете ей захотелось убежать, спрятаться, броситься в ноги Рафаэлю или бывшему Магистру, просить, чтобы защитили... Поздно. Слишком поздно. Надо было думать раньше.
  "Так, Люция, без паники, - сказала девушка самой себе. - Если ответишь правильно, может, ещё поживёшь. Как там сказал Магистр: думай, что говоришь, и говори, что думаешь".
  Но как же трудно умной мысли зародиться в голове, когда всё тело от страха покрылось липким потом, а перед глазами проносится вся жизнь. Что же в ней было самым трудным?
  Когда мать учила маленькую Люцию шить, девочка, рыдая, выводила один кривой стежок за другим, исколов при этом иглой все руки, и искренне думала, что сложнее шитья ничего нет, и никогда ей этому не научиться. Теперь же, лет в пятнадцать ей, умеющей шить не хуже матери, кажется, что ровные стежки - это так просто. Прясть пряжу, ткать полотно, варить похлёбку, печь пироги, плести корзины... Сейчас Люции и в голову бы не пришло назвать это трудным. А ведь когда-то в детстве всё это казалось таким. Играть на скрипке? Этого она до сих пор не умеет. А если когда-нибудь научится?
  Трудный путь к чудесной воде, может быть? Или простить отца за все обиды? Наверное, второе.
  Но не труднее ли было смириться с тем, что родной отец её не любит? Отказаться от глупых оправданий... Ведь Майя этого так и не сумела.
  Майя, односельчанка, была года на четыре старше Люции. Единственная дочь кузнеца Грэга, она никогда не осуждала отца за бесконечные гулянки. Во всём, по её мнению, были виноваты его многочисленные любовницы. Когда же непутёвый Грэг привёл в дом пятилетнюю Валерию, свою дочь от другой женщины, ушедшей в мир иной, всё негодование она вместе со своей матерью обрушила на бедняжку. Даже когда мачеха, в конце концов, притерпелась к Валерии, перестала обижать по пустякам, Майя то и дело норовила её побольнее уколоть. И так бесконечно третировала сестрёнку, пока, наконец, не вышла замуж и не уехала из отчего дома.
  Самое интересное, все в деревне почему-то сочувствовали не Валерии, а её старшей сестре. Её поведения они не только не осуждали, но, можно сказать, воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Кому ж понравится, что у родного отца есть внебрачный ребёнок?
  Об этом Люция вспомнила ещё тогда, когда рассталась с глупыми птицами.
  "Не потому ли ещё их так легко послушаться, - спросила она тогда бывшего Магистра, - что так много людей это принимает? Ведь когда я спрашивала: в чём Валерия виновата перед Майей, на меня смотрели как на дурочку".
  "Ты права, Люция, - ответил ей Франциск. - Трудно относиться к жизни мудрее, чем окружающие. Но это, пожалуй, и есть самое необходимое".
  - Самое трудное - относиться к жизни мудрее, чем окружающие, - повторила девушка его слова.
  - Логично, - ответил тролль с кривой усмешкой. - Вижу, ты у нас больно умная. И замечу, ты вторая женщина, которая пришла ко мне и отвечает на мои вопросы. Одна умерла со страху, как только меня увидела, двух других я убил, потому что они не ответили на первый же. До сих пор помню одну, которая всё-таки добилась своего. Красотка была - жаль, медведь задрал. Вот раз ты такая умная, скажи, как её звали, и для чего ей вода была нужна?
  "Это конец", - мелькнуло в голове у девушки.
  Откуда же она может знать имя той, которой удалось получить воду? Пусть даже из всех женщин, что приходили к троллю, она единственная, кто ответила на все вопросы. Можно угадать, зачем она, всё бросив, шла за тридевять земель, но как среди стольких женских имён назвать наугад то самое?
  "Может, её звали Люцией, как и меня? - пришло девушке на ум. - Или всё же нет?"
  Сказать уже, что ли? Всё равно ведь не знает ответа. Или ещё подумать? Вдруг она где-то слышала эту историю, но не помнит? Если да, то кто бы мог рассказать? Скорей всего, или бабушка Агнесса, или господин Магистр.
  Бабушка Агнесса... Да, она рассказывала внучке множество разных историй: и весёлых, и грустных. Но ничего, связанного с женщинами, которые ходили к троллю за водой, девушке не вспоминалось.
  "Да, бабушка, видимо, скоро мы с тобой встретимся".
  Даже мучений больших не будет - сейчас тролль обхватит её шею (жаль, платок свалится, хотелось бы хотя бы мёртвой выглядеть красиво) и одним движением оторвёт ей голову. Будет, конечно, резкая боль, но это не надолго. В следующий момент она увидит своё тело сверху, потом к ней подойдёт бабушка Агнесса, обнимет её, скажет: "Упрямая ты, как твоя прабабка Катарина. Не терпелось тебе попасть ко мне".
  Люция никогда не видела прабабку, но бабушка Агнесса иногда, намекая на упрямство внучки, сравнивала её со своей матерью.
  "Уж той, если что в голову стукнет, хоть кол теши - не выбьешь. Отцу и матери с детства перечила. Те её, бывало, хворостиной отходят, а она за своё. Она и за прадеда твоего вышла вопреки их воли. Чего они только не делали, и отговаривали, и благословения лишить грозились - всё без толку. Так она за твоего прадедушку и вышла. Ну, те вскоре примирились, увидели, неплохой мужик, работящий, вина не пьёт, приняли зятя".
  С прадедом Люции прабабка ссорилась редко. Родные и соседи даже диву давались: как это с упрямой Катариной мужик уживается. Самого-то никак не назовёшь безвольным.
  Но счастье их было недолговечным. Однажды, когда прадед пошёл по дрова, на него упало дерево.
  "Едва не убило. Прадед твой остался жив, но с тех пор ни рукой, ни ногой двинуть не мог. Шея ещё как-то двигалась, а всё, что ниже, было словно каменное. Горевал он очень, что уже не мужик, не работник".
  "А что же моя прабабушка? - спросила тогда маленькая Люция. - Она о нём заботилась, ухаживала за ним?"
  "Поначалу - да: и заботилась, и ободрить пыталась, и на чудо надеялась. А потом, видимо, устала. Ушла куда-то среди ночи, и с тех пор от неё ни слуху ни духу, как сгинула. Мы-то, я, твоя бабушка, да два моих братика, не верили, что матушка смогла так просто нас бросить. Звали её, надеялись, а вскоре смирились. Бабушки с дедушками нас, по сути, и вырастили".
  Люция тогда не понимала, как могла её прабабушка так поступить. Разве тот, кто любит по-настоящему, бросит любимого человека в болезни и в несчастии? Стало быть, она такая же эгоистка, как и отец. Да убежала-то ночью, когда все спали, и некому было её удержать. Почему? Духу не хватило посмотреть в глаза тем, кого бросает? И куда она убежала? С любовником, наверное. Бабушка Агнесса говорила, её мать красавицей была - женихи за ней по пятам ходили.
  А что если не с любовником?..
  - Её звали Катарина? - Люция и сама не заметила, как вместо ответа сама задала вопрос хозяину горы. - Она пришла за водой, чтобы исцелить больного мужа? У неё были тёмно-карие глаза и длинные волосы, цвета вороньего крыла? А под левым глазом у неё родинка была? - именно такой бабушка Агнесса описывала свою мать.
  Тролль от удивления даже потерял дар речи.
  - Чёрт бы тебя побрал, девка! - закричал он, с трудом обретя оный. - Откуда ты это знаешь? Да ещё так точно.
  - Она ж моя прабабушка.
  - То-то заметно! Что одна упёртая была, что другая. Ладно, бери то, зачем пришла, и проваливайте отсюда все!
  Последнее, что помнила Люция - это то, что перед глазами вдруг стало темно, как ночью. Земля вдруг покачнулась и ушла из-под ног.
  
  ***
  Открыв глаза, Люция увидела лицо Рафаэля. Он с тревогой глядел на неё. Франциск с бабушкой Ирэной стояли чуть поодаль. Зато тролля нигде не было видно.
  - А где... вода? - спросила она, приподнимаясь.
  - Я набрал её сам, - ответил Франциск, держа в руках два больших сосуда. - Они твои.
  Когда девушка уже поднялась и села на траву, бывший маг протянул сосуды ей. Один она тут же протянула Рафаэлю:
  - Возьми. Это для бабушки.
  Юноша не вдруг протянул руку, рассеянно улыбнулся:
  - Да, спасибо...
  "Вот и всё, - думала девушка. - Счастливый конец, будь он трижды неладен! За что боролись, на то и напоролись".
  Сейчас бабушка Ирэна выпьет глоток, к ней вернётся разум. А толку-то, если любимой внучки нет?
  Да и сама Люция... Выпьет воды, станет красивой. А на что красота, если Раф её теперь и знать не захочет?
  Может, хотя бы матери эта вода принесёт счастье?
  "Ладно, буду хотя бы красивой, если счастливой не получается".
  С этими мыслями Люция открыла сосуд и глотнула чуть сладкой водицы.
  А Рафаэль тем временем с грустью смотрел, как эту воду пьёт его бабушка. Недаром она не хотела, словно что-то чувствовала. Он её, можно сказать, насильно заставил...
  
  ***
  - И что, вернулся к ней рассудок? - спросила Элоиза, когда на следующий день Клара продолжала свой рассказ.
  - Вернулся. С каждым глотком её взгляд становился всё более осмысленным. И, наконец, она спросила: "Раф, где мы?"
  - А Люция?
  
  ***
  Люция, конечно же, не почувствовала перемены. Конечно, она могла бы тотчас же снять платок и, добежав до ближайшего водоёма, взглянуть на своё отражение. Но сейчас это казалось не имеющим смысла. Так она и сидела чуть поодаль от бабушки Ирэны и обоих мужчин.
  - Не больше Ливии, внученьки моей! - голосила несчастная. - Загрыз, загрыз, окаянный!
  - Поплачьте, бабушка, поплачьте, - всё, что мог сказать Рафаэль. Он и сам с трудом сдерживал слёзы.
  Франциск, держа её за руку, молчал, но по каждому жесту было видно, что печаль Ирэны и его печаль тоже.
  Люция многое бы отдала за то, чтобы просто подойти к ней, обнять, погладить по седым волосам. Но увы, дочери убийцы здесь не место.
  
  ***
  - И что, Рафаэль и бабушка так и не простили её?
  Но наяда уже не отвечала на вопросы. Она просто продолжала рассказывать дальше.
  
  ***
  "Вот и настала пора возвращаться домой", - думал Рафаэль, когда бабушка вытерла слёзы.
  Домой... Легко сказать. Обратный путь обещает быть не менее долгим и, чего уж там иллюзии питать, не менее трудным. Разве что на обратном пути им не встретится больше зелёная жуть.
  А что будет, когда они вернутся? Снова в это осиное гнездо, где злые языки соседок не дадут покоя бедной бабушке? Нет, надо продавать дом и уезжать в другую деревню. Туда, где никто ничего не знал о Ливии. Тем более, совсем скоро он приведёт в дом молодую жену.
  - Люци.
  - Да, - откликнулась девушка.
  - Хотел спросить: как тебе та деревня, что за Коровьим Валом? Нравится?
  - По-моему, неплохое место.
  - Как ты смотришь на то, чтобы мы туда перебрались после свадьбы?
  - А ты всё ещё хочешь на мне жениться? После того, что узнал.
  - После этого - да, ещё больше. Помнишь, я тебе говорил, что люблю умных девушек?
  Он действительно так говорил. Ещё в начале пути.
  "Я так рад, что могу с тобой поговорить на всякие непростые темы. Ты охотно поддерживаешь разговор, не раздражаешься".
  "А отчего я должна раздражаться?" - удивилась тогда Люция.
  "Не знаю. Когда я пытался поговорить об этом с Лив, она начинала злиться. Говорила: да ну тебя, не забивай мне голову всякими глупостями! Меня это не касается, так зачем об этом думать?"
  Рафаэль в ответ спрашивал сестру: "А зачем ты слепо повторяешь то, что услышала от подружек? Да я больше чем уверен, что это пустые сплетни. Будь хоть ты умнее".
  Но Ливия искренне удивлялась: зачем женщине быть умной? Женихам скорее приглянется красотка.
  "А мне, например, нравятся умные, - возражал Рафаэль. - На умнице я куда охотнее женюсь, пусть даже она не красавица".
  - Ну да, помню, - ответила Люция.
  - Кстати, ты воду ещё не пила? - только сейчас Рафаэль заметил, что на шее Люции по-прежнему повязан платок.
  - А тебе жена только красивая нужна? - усмехнулась девушка.
  - Да нет, не обязательно, - произнёс Рафаэль несколько растерянно. - Просто ты хотела...
  - Вот, посмотри.
  С этими словами девушка сбросила платок с шеи. Рафаэль аж глаза раскрыл от удивления. Словно не было на ней тех жутких шрамов. Кожа была розовой и гладкой, словно у младенца. Ах, женщины, женщины! Ради одного этого готовы тащиться невесть куда, терпеть все тяготы, рисковать жизнью. Поневоле юноше вспомнилась Ливия. Стоило одному маленькому прыщику выскочить на её лице, как она тут же в слёзы. А уж если бы у неё на шее шрамы были - страшно подумать, что несчастная могла бы над собой сделать.
  - Ты прекрасно выглядишь, любимая! - проговорил Рафаэль.
  Она улыбнулась ему кокетливо, прежде чем их губы слились в поцелуе.
  
  ***
  - Это ж надо, сколько времени прошло! - удивлялась бабушка Ирэна, шедшая, как обычно, рядом с Франциском. - Я думала, только вчера не стало моей бедной Лив! А оказывается, уже больше года... Эх, намучился Раф со мной! И ведь ничего не помню.
  - Это хорошо, что не помните, - ответил бывший маг. - Это значит, Вы пришли в себя.
  - Да уж, - согласилась Ирэна. - Только Ливии не вернёшь. Одно утешение, что Рафаэль жив-здоров.
  - И счастлив. Он скоро женится.
  - Я даже догадываюсь, на ком, - с этими словами Ирэна обернулась назад, указывая взглядом на целующуюся парочку. - Это она отвечала на вопросы тролля? А я-то, занятая своим горем, даже спасибо ей не сказала.
  - Думаю, у Вас ещё не один раз будет такая возможность.
  - Я не знаю, кто Вы, господин Франциск, но почему-то с Вами мне так легко и спокойно. Даже горе легче переносится, когда Вы рядом. Хотя Вы мне не говорили слов утешения. Иногда мне кажется, что Вы добрый волшебник из сказки. Я понимаю, это звучит наивно, но жизнь так жестока, что если не верить, то, наверное, невозможно и жить. Даже тот злой колдун сейчас не кажется таким уж всемогущим. Конечно, Вы едва ли сможете защитить меня от него, но сейчас мне отчего-то хочется верить, что... Ах, простите, я говорю такие глупости!
  - Почему же глупости? - ответил Франциск. - Того колдуна, который приходил к Сандрине, Вам действительно не стоит бояться. Даже если бы он очень хотел причинить Вам зло, сейчас он не сможет наслать на Вас даже зубную боль. Он потерял свою силу.
  - Откуда Вы знаете, что я о нём?
  - Вы мне сами об этом рассказывали. Более того, я его знаю, как самого себя. Он никогда бы не сделал Вам худа, потому что... потому что любил Вас. Он, если хотите знать, до сих пор Вас любит.
  - Знаю. Потому, видимо, и убрал мужа, детей.
  В ответ бывший Магистр покачал головой:
  - Нет. Тот, кто любит по-настоящему, никогда не заставит страдать любимого человека. Поверьте, он очень жалеет о том, что ничего не знал об их болезни, и поэтому не смог их спасти. Он бы предпочёл, чтобы Вы никогда о нём не вспомнили, чем видеть Вас несчастной.
  - Я Вам верю, - произнесла Ирэна после некоторого раздумья. - Выходит, все эти годы я абсолютно зря винила его.
  Франциск хотел было ей что-то сказать, но в этот момент к ним буквально вприпрыжку подбежали Рафаэль и Люция.
  - Бабушка, я женюсь! - вскричал счастливый юноша. - Благословите нас!
  Ирэна подошла к Люции вплотную, сжала в своих объятиях, затем, отпустив её, так же крепко обняла внука. А потом, дотронувшись до их голов, проговорила:
  - Будьте счастливы, дети мои! Любите друг друга!
  
  ***
  Небо постепенно становилось темнее. Уже закат окрасил озеро в багровые краски. Это значит, конец рассказам - пора домой.
  - Но ведь завтра Вы мне ещё расскажете, правда, госпожа Клара?
  - Конечно, Элоиза.
  - Спасибо! Вы чудо! Я Вас обожаю! - с этими словами девочка, подпрыгнув, поцеловала наяду в белую щеку и побежала домой.
  
  ***
  Теми же дорогами возвращались домой счастливые влюблённые, бабушка и бывший маг. По-прежнему в дорогах проходили и ясные дни, и тёмные ночи. Солнце, дожди и грозы всё так же встречались им на пути. Снова леса, деревни, города, топкие болота, родники и высокие холмы. Снова голубое небо заместо крыши и высокие травы заместо ложа. Чем ближе к югу они продвигались, тем нестерпимее им хотелось домой. Флора, наверное, уже не надеется увидеть дочь живой. А тут она явится. И не одна. Почти замужняя. А в руках у неё будет вода, которая сделает матушку красивой. А ещё она непременно расскажет матери, что бабушка Катарина не бросила дедушку в болезни, что она погибла, пытаясь вернуть ему здоровье. Расскажет о том, о чём теперь знает и он, и бабушка Агнесса.
  Рафаэль уже вовсю строил планы, как, вернувшись, займётся продажей дома и переездом в деревню за Щучьим озером. Посоветовавшись с Люцией, он решил, что там всё-таки лучше, чем за Коровьим Валом. И что важно, Щучье озеро дальше, и оттого велики шансы, что местные никогда не слышали ни о Ливии, ни о Гекторе. А значит, не станут сплетничать. Ирэна как бабушка Рафаэля, конечно же, будет жить с ними. Если только...
  Даже Франциск на этот раз ловил себя на том, что всё больше им овладевает нетерпение. Что он будет делать, когда вернётся в родную деревню? Уедет, как и планировал в самом начале. Куда-нибудь, чтобы быть поближе к Ирэне. Быть ей хотя бы соседом, если она не пожелает иного. Но главное (это он знал точно) больше он её не потеряет, не даст исчезнуть из его мыслей и укрыться от его взгляда. Как там говорила Сандрина: "Не упустит он тебя".
  - Ирэна, а Сандрина правда говорила, что колдун придёт к Вам свататься? - спросил он как-то свою возлюбленную.
  - Говорила, - кивнула та. - Ещё когда Раф и Лив пешком под стол ходили. Но тогда я была молодой вдовушкой.
  - А если он придёт сейчас?
  - Ах, Франциск, да Вы никак шутите! Я нынче стара, куда уж тут свататься?
  - Отчего же нет?
  Удивлённая, Ирэна не нашлась, что ответить. Да ей и в голову бы не пришло, что немолодую женщину, у которой внук женится, кто-то может на полном серьёзе позвать замуж.
  Ещё больше её ошеломило, когда Франциск неожиданно остановился и преклонил перед ней колено.
  - Что Вы... - только и смогла она вымолвить.
  - Пусть предсказание Вашей подруги сбудется прямо сейчас. Согласны ли Вы стать моей женой, Ирэна?
  Рафаэль и Люция оторопело переглянулись, словно спрашивая: это всё правда, не сошли ли мы с ума?
  Ирэна же, переводя беспокойный взгляд то на Франциска, то на внука с будущей невесткой, думала, по всей видимости, что кто-то из них - либо Франциск, либо она сама - точно тронулись рассудком.
  - Так это Вы... тот самый колдун? Это... правда?
  - Я был колдуном.
  - Бабушка, это Франциск Разноглазый, бывший Великий Магистр, - вмешался Рафаэль. - Тот самый, что победил Трояна. Помните, я Вам рассказывал?
  - Мать честная! - только и могла вымолвить старушка. - Я... я... не знаю. Всё это так неожиданно. Я даже не знаю, что ответить. Если бы я ещё моложе была... Нет, наверное, поздно уже.
  "Или же ещё можно? - промелькнула шальная мысль. - Да прекрати, бабка, полноте, что скажут люди? Под старость лет замуж собралась. Каково?"
  - Я понимаю, Вам трудно дать ответ прямо сейчас, - сказал Франциск. - Но я готов ждать сколько угодно. И каков бы ни был Ваш ответ, знайте одно: я никогда не перестану Вас любить.
  
  ***
  Элоиза выглядела разочарованной.
  - Я думала, Ирэна полюбит Франциска и скажет "да". А она... Ну, почему она решила, что стара для этого? Разве замуж выходить бывает поздно?
  - Увы, многие думают именно так.
  - А Вы, госпожа Клара?
  - Я думаю, любить не поздно никогда.
  
  ***
  Нескоро добрались путники до деревни, бывшей для Люции и Франциска родной. Рафаэль с бабушкой предпочли пойти с ними. Рафаэль - попросить руки Люции у её матери, бабушка Ирэна - познакомиться с будущей родственницей.
  Дома! Наконец-то дома! Родные поля, извилистые дороги, знакомая с детства речка. Вдали виднеются дома, где каждый жилец свой, почти родной.
  Люция, несмотря на усталость, почти бежала вперёд. Рафаэль припустил вслед за любимой по дороге, протянувшейся широкой лентой среди зелёной травы.
  - Т-п-р! - Гуан едва успел остановить лошадку, чтобы не сбить молодых. - Мать честная! Люция, да это никак ты! Живая ли? Иль с того света явилась?.. И господин Магистр тут! - добавил он, разглядывая вдалеке знакомый силуэт. - Да, два года уже от вас ни слуху, ни духу. Всякое уж тут говорили. Поговаривали, - почти прошептал Гуан, - что колдун увёз тебя в лес дремучий, а там над тобой нехорошее сотворил - и в речку.
  - Ну что Вы? - возразила девушка. - Он с нами, как с родными. Кабы не он, нас бы уже либо моль съела, либо жуть зелёная.
  - Приветствую вас! - обратился крестьянин к старикам, когда те приблизились. - Что же Вы, господин Магистр, втравили девушку в историю? Говорит, её едва не съели.
  - Господин Магистр не виноват, - вступилась за Франциска Люция. - Я сама.
  - Эх, чего только тебя понесло невесть куда! Ну, хвала судьбе, что живая вернулась. Только матушка твоя здесь боле не живёт. Увёз её капитан.
  - Какой капитан? - спросили в один голос девушка и бывший колдун.
  - Да был тут один. Полгода прошло, как ты, Люция, без вести пропала...
  Возможно, всё было бы иначе, если бы у Флоры, как назло, весь хворост не закончился. Михаэль, которого она попросила одолжить немного, то ли был сильно пьян, то ли решил воспользоваться случаем, сказал: "Только если со мной ноченьку проведёшь". Пришлось волей-неволей идти в лес...
  А через час буквально вся деревня на ушах стояла.
  "Человек там лежит. Живой вроде, только битый весь, места живого не сыщешь".
  Вскоре бедолагу в деревню притащили - прямо в дом к Флоре, да и лекаря позвали.
  "Жить будет, - сказал он. - Повезло мужику, в рубашке родился. Другой бы околел".
  Через несколько дней Арсен, так звали битого, в себя пришёл. А через неделю уже встал с лавки и помогал Флоре по хозяйству: рубил дрова, таскал воду, где что починить надо - пожалуйста.
  Оказалось, родом он издалека - из какого-то города портового. А в здешние места попал потому, что родился неподалёку. Отец его трактир придорожный содержит. Стал бы и Арсен трактирщиком, да не по душе ему это занятие оказалось. Всё его мечты влекли о краях далёких. Мечты, которые стали реальностью.
  Погостив у отца и вдовой сестры несколько дней, Арсен засобирался обратно, но в лесу повстречался с разбойниками. Те его ограбили, избили.
  "Так бы и пропал, кабы не ты, хозяюшка", - говорил он Флоре.
  Деревня есть деревня. Скажешь слово - через час все об этом знают. Так что вскоре соседушки уже вовсю судачили, что этот капитан глаз не сводит с молодой вдовушки. Истории ей рассказывает диковинные: о морях, о кораллах, о русалках и морских чудовищах. Да и Флора ему всё чаще улыбается. Не тоскует уже, видать, по Гектору покойному.
  И вправду, скоро всей деревней на свадебке гуляли.
  - А после свадьбы увёз он её далеко отсюда, где море. Флора мне ещё сказала: коли вернётся Люция, скажи ей. До последнего надеялась, что ты живая.
  Долго объяснял он дорогу, по которой уехали молодожёны. Стало ясно, что за день туда не дойти, не доехать. Дом, в котором Флора прежде с Гектором жила, продали.
  - Ну что ж, завтра в путь, - заключил Франциск. - А сегодня будьте моими гостями.
  Дом колдуна по-прежнему стоял на окраине нетронутым и незаселённым. Разве что самые смелые решались туда заходить. Суеверный страх перед колдунами брал своё. Хоть самого колдуна нет, кто знает - может, дом проклят. Одно хорошо, что по дощечкам не растащили.
  - Ну что, Люция, ты рада за мать? - спросил бывший Магистр, когда вся компания сидела за столом в его доме.
  - Конечно, рада! - отозвалась девушка. - Пусть у неё в жизни, наконец, будет мужчина, который её любит.
  Но ещё больше Люцию, однако же, радовало то, что её мать сумела-таки справиться с той болью, что все пятнадцать лет была её неизменной спутницей. Сумела поверить в любовь, в саму жизнь.
  "Ты должна быть мне благодарна, - говорил Гектор, кривя идеально красивые губы в жестокой усмешке. - Не всякий будет милостиво терпеть такую жену. Сама не красотка, да ещё и шея, как рваная тряпка".
  Голос отца звучал всё тише, а образ бледнел, пока, наконец, не растаял вовсе.
  
  ***
  Деревня есть деревня. Весть о возвращении Люции, а заодно и колдуна разнеслась очень быстро и так же быстро обросла множеством слухов.
  - Слюбились, небось, - говорили одни. - Приворожил он девку-то, одурманил. А та и рада-радёхонька, улыбается окаянному.
  - А юнец, коего они с собой привели, - говорили другие, - поди, тоже околдованный. Понадобилось колдуну тело молодое, чтобы с Люцией жить. Бьюсь об заклад, убьёт он горемычного.
  Только по поводу бабки не могли решить - то ли ведьма, то ли одна из жертв злого чародея.
  Но на следующий день все четверо были уже далеко отсюда, поэтому о том, что про них говорили в деревне, могли только догадываться.
  
  ***
  Портовый городок, на который указал Люции Гуан, на первый взгляд, ничем особенным не отличался от других, которых путешественники повидали великое множество. Но всё же было в нём нечто, чего прежде ни Люция, ни Рафаэль с бабушкой не видели ни в каком другом. Море, синее, безбрежное, с набегающей на берега белой пеной. Рыбацкие лодки, привязанные к вбитым в землю колышкам; гавань с большими кораблями, на мачтах которых развеваются белые паруса. Серые скалы, виднеющиеся вдалеке, растущие из самой воды; хрустящий под ногами песок с ракушками. Знали бы деревенские, где нынче живёт Флора - обзавидовались бы.
  Домик у моря, который они искали, никак нельзя было назвать роскошным. Небольшой, выстроенный из ракушечника, он едва ли был просторнее, чем старый, деревенский.
  Чуть ли не бегом понеслась к нему Люция, чтобы через минуту постучать в деревянную дверь и, услышав за ней шаги, спешно вынуть из котомки заветную бутыль с водой.
  Дверь ей открыла мать. Невероятно! Она была без платка. И ни царапины не виднелось на её хорошенькой шейке, которую украшала нитка коралловых бус.
  Сосуд выпал из рук девушки и разбился о деревянный порог.
  
  ***
  - Я надеялась, что увижу тебя живой, - говорила Флора, обнимая дочь.
  За окном маленькой комнатки царила тёмная ночь, сверкая серебряной короной-полумесяцем. Гостей хозяйка давно уже разместила по лавкам в гостевой. Дочери же постелила в комнате, которую делила с новым мужем. Назавтра он должен был вернуться из дальних краёв.
  - Каждый день я за тебя молилась. Я ведь даже не знала, живая ли ты. Арсен не давал мне впасть в отчаяние. Говорил: "Клянусь, Цветик, я найду твою дочь, пусть даже мне придётся сразиться с самим морским дьяволом!" И ведь искал. Только мы обвенчаться успели, он на следующий же день на юг поплыл. Все южные моря, должно быть, обошёл. Клялся, что своими глазами светящиеся водоросли видел. Спрашивал у жителей острова, не видел ли кто девушку светловолосую. А те ему в ответ: "Да куда там? Последнюю видели аж лет двадцать назад". У самих-то у них волосы чёрные, как смоль.
  Слушая мать, Люция вдруг поймала себя на том, что судьба в точности угадала её желание. Самое заветное, о котором девушка и сама не подозревала. Те долгие два года, что скиталась по свету, она думала, что ничего не желает так сильно, как избавить от шрамов и себя, и мать. Если бы она тогда задумалась, чего хочет на самом деле! Тогда бы она с удивлением поняла, что столь желанная красота - ничто в сравнении с любовью. Даже боль от ран, пожалуй, не причиняла бы столько страданий, будь рядом человек, который тебя любит по-настоящему. Да так, что готов идти на жертвы.
  Теперь Люция не сомневалась, что капитан Арсен любит её мать. Иначе стал бы он искать по всему свету девушку, которой даже в глаза не видел? А всё потому, что незнакомая ему Люция так дорога его любимой женщине.
  Но причём здесь водоросли? И почему именно на юге?
  - Я думала, что, может быть, ты, наслушавшись бабушкиных сказок, пошла искать светящиеся водоросли, - объяснила мать.
  - Но бабушка мне не рассказывала ни про какие водоросли, - возразила Люция. - Я такого не помню.
  - Не могла она тебе не рассказывать. Я ведь сама это слышала. Только до поры я не верила, что таковые существуют на самом деле. Но когда Арсен сказал, что видел...
  Что уж тут сказать? Люция в чудесную воду поначалу тоже не верила. Как же всё-таки жаль, что бутыль разбилась. Пусть матери она оказалась не нужной, но вдруг кто заболеет... А впрочем, господин Магистр сказал, что это даже к лучшему. Вода, исцеляющая от болезней, разлилась в доме, а это значит, покуда мать и отчим будут здесь жить, никакие хвори к ним не пристанут.
  - Но как же Вы, матушка, от шрамов-то избавились? Без воды-то? Водоросли светящиеся?..
  - Да какие там водоросли? Мы ещё и обвенчаться не успели, а шрамы вдруг затягиваться стали. Я даже не сразу заметила, радовалась, что полнолуние, а не болит ничего - вот и славно. А тут Арсен сказал мне: "Цветик, а у тебя, вижу, раны-то почти совсем зажили". Я не поверила - кинулась к зеркалу - вижу, правду сказал. А ведь я ничего не делала, чтобы их вывести (а что тут можно сделать?). Думала, никак Франциск дар обрёл, заклинание произнёс. Не знала я, где он, но стала его мысленно просить сказать мне, где моя дочь. А теперь не знаю, что и думать. Никак, любовь Арсена меня исцелила.
  С этими словами Флора улыбнулась. А Люцию вдруг осенило: так вот почему у неё тогда в полнолуния шея не болела! Неужели любовь действительно может сотворить такое чудо? Так может, когда она отвечала на вопросы тролля, у неё больше не было тех ран? Эх, знала бы девушка заранее, непременно сняла бы платок да полюбовалась бы на своё отражение в воде. Не повезло бы, так хоть знала бы, что умирает красавицей. Зря, выходит, и воду-то пила.
  - Я вижу, ты устала, хочешь спать, - сказала Флора, ласково потрепав дочь по светлой головке, совсем как в детстве. - Давай поговорим завтра.
  Люция не стала возражать. Действительно, долгий путь несколько утомил её, хотя за два года она привыкла к путешествиям. Поэтому она поцеловала мать и легла на постель, накрывшись лоскутным одеялом.
  И вдруг вспомнила, что забыла что-то важное.
  - Спасибо Вам, матушка.
  - За что, Люци?
  - За то, что когда Раф просил у Вас моей руки, Вы сказали "да". Мне было очень важно Ваше благословение.
  
  ***
  - Попробовала бы она отказать, - сказала Элоиза.
  С этим наяда не могла не согласиться.
  - Только как же всё-таки жаль, что бабушка Ирэна отказала господину Франциску!
  - Не торопись, Элоиза, - хитро подмигнула ей водяная нимфа. - Не торопись...
  Взмахнула рукой - и водная гладь неожиданно подёрнулась и зарябила. Через минуту на ней стали вырисовываться неясные силуэты домиков из ракушечника. Один из них, выхваченный из самой середины улочки, ведущей к морю, начал спешно увеличиваться, пока, наконец, большая дверь не сменилась другой картинкой: очаг, стол, покрытый вышитой скатертью, скамьи вдоль стен. У печки суетится молодая хозяйка...
  
  ***
  Поставив горшок с рыбой в печь, Люция подошла к подвешенной к потолку колыбели. Маленький Августин, ещё недавно плотно пообедавший материнским молоком, сладко спал, чему-то улыбаясь. Видимо, приятные сны ему снились.
  Хорошо, не плачет. Можно, пока Раф не пришёл, дошить платье.
  Только молодая женщина взялась за иголку, как в дверь постучали. Пришлось волей-неволей забыть о делах и идти встречать гостью.
  - Здорово, бабушка.
  - Здравствуй, внученька.
  Расцеловались, после чего Люция предложила ей чаю.
  - Спасибо. С радостью. Раф ещё не явился?
  - Скоро, видимо, будет. Проходите, бабушка, посидим, потолкуем.
  
  ***
  Элоиза с удивлением заметила, что на голове у Ирэны вместо вдовьего платка уборы замужней женщине. Да и платье не тёмное, траурное, а светлое, с вышивкой.
  - Уже два года так одевается, - объяснила Клара, словно прочитав мысли девочки.
  - А за кого она замуж пошла? - спросила девочка осторожно.
  - Элоиза, не прикидывайся наивной...
  
  ***
  О чём говорили между собой две родственницы, живущие в одной деревне? Да наверное, обо всём: и об Августине, удивительно похожем на отца, и о ребёнке, что вот-вот должен родиться у Флоры и Арсена, и о качелях-каруселях, которые Франциск построил для деревенских детей. Не забыли и о предстоящей женитьбе молодого соседа и о том, какая у него невеста - сама скромность и трудолюбие.
  Пока они болтали, проснулся в своей колыбели Августин и стал негромко лепетать.
  - Вот как будто шестым чувством понимает, что сейчас отец придёт, - Люция уже давно привыкла, что к приходу Рафа ребёнок всегда просыпается. - Соскучился малыш.
  А через полминуты, держа в руках полное ведро рыбы, появился на пороге и молодой хозяин.
  
  ***
  С интересном наблюдала девочка, как Рафаэль, обняв и поцеловав жену, бабушку, быстрым шагом направился к колыбели, чтобы взять на руки сына, который, по лицу было видно, целый день только того и ждал.
  Неожиданно ей вспомнилась легенда про светящиеся водоросли, рассказанную Кларой ещё в прошлом году. Что стало бы с Рафаэлем, его бабушкой, с самой Люцией, если бы она не забыла рассказа бабушки Агнессы об отважном моряке, рискнувшем ради любимой девушки достать водоросли, способные излечить любое увечье? Пошла бы она тогда на север за водой или, как и тот моряк, отправилась бы к южным морям, пытаясь всеми правдами и неправдами попасть на корабль? "Нет, всё-таки хорошо, что она забыла про эти водоросли!"
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"