Вербовая Ольга Леонидовна : другие произведения.

Не мама ты, а чёрт в юбке!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "О несчастных и счастливых, о добре и зле, о любой ненависти и святой любви..." Опубликовано немецким издательством ΥΑΜ.


Не мама ты, а чёрт в юбке!

   "Любите друг друга" - говорил Господь Ною и его детям после Всемирного потопа. "Люби ближнего, как самого себя", - сказано в библейской заповеди. Всё ясно: Любовь - светлое чувство, оно от Бога. Но разве, видя двух женщин, вцепившихся друг другу в волосы и царапающих друг дружке лица в попытке поделить одного мужчину, можно сказать, что Бог велел нам любить ТАК? Или, видя, как молодой человек поджигает дом девушки, которая его отвергла, неужели кто-то может сравнить его любовь к ней с чем-то возвышенным и прекрасным? Или это дьявол, искушая человека и заставляя его "украшать" свою Любовь всевозможными уродствами, настолько искажает это великое чувство? И тогда любовь становится уже не Любовью с большой буквы, а низкой и пошлой похотью, той похотью, которую испытывают все животные...
   Однако про то чувство, которое семилетний Себастьян Перес, житель небольшого испанского городка Ллорет-де-Мар, испытывал к Марии, можно было смело сказать, что оно от Бога. Было ли это не омрачённое ни ненавистью, ни местью, ни ревностью чувство Любовью, или это была просто большая дружба, Себастьян и сам не мог бы сказать. Ему нравилось видеть Марию каждый день, говорить с ней и обо всём на свете и ни о чём, играть с ней, рассказывать ей разные истории, и в конце концов, молча любоваться ею. Марии Герреро также было весело и хорошо с Себастьяном, хотя она, пожалуй, тоже не могла бы с уверенностью сказать, что это Любовь, да и никто из детей семи лет, наверное, не смог бы. Она тоже сгорала от нетерпения поскорее встретиться с ним в школе, а после уроков - погулять вместе...
   Себастьян даже не помнил, сколько лет ему было, когда он впервые увидел бегающую по двору девочку с длинными растрепавшимися косами, в коротеньком розовом платьице. Тогда он возвращался из магазина вместе с матерью, которая, казалось, была чем-то недовольна.
   - Мама, можно познакомиться с девочкой? - спросил Себастьян.
   - Нет! - резко отрезала она.
   - Почему? - удивился Себастьян.
   - Потому что она плохая! - с раздражением ответила мать. - И папа у неё плохой, и мать была такой же! - она говорила громко, на весь двор, то ли не отдавая себе отчёта, то ли нарочно стараясь, чтобы эта девочка услышала. - А сёстры у неё самые испорченные девки во всей Испании! И я не позволю своему сыну водиться с такой!
   Будучи послушным сыном, Себастьян с тех пор не решался подойти к ней, несмотря на то, что ему всё же подсознательно хотелось заговорить с ней, узнать, такая ли уж она плохая. Но мама сказала: "Не смей!", и он не смел.
   Однажды, прогуливаясь с отцом, Себастьян снова увидал эту девочку во дворе. В этот раз вместо косичек у неё на голове было два пушистых и лохматых хвостика, и платье было не розовое, а голубое, с оборками. И вдруг эта девочка сама подошла к нему и к его отцу и сказала:
   - Здравствуйте. Меня зовут Мария.
   - Здравствуй, Мария, - ответил его отец Сальвадор Перес.
   Себастьян растерялся: он не знал, что ему делать. То ли тоже поздороваться с ней и представиться, то ли отвернуться и сказать: "Не хочу я с тобой знакомиться!"? Положение спас отец.
   - Себастьян, - сказал он. - Познакомься с девочкой.
   Только тогда мальчик протянул ей руку и сказал:
   - Привет. Я Себастьян.
   - Ладно, я пойду домой, - сказал отец. - А вы пока погуляйте вместе.
   Весь вечер Себастьян гулял с Марией. Они бегали по двору, играли в прятки и в догонялки, разговаривали на разные темы, рисовали на асфальте забавные картинки до тех пор, пока не наступили сумерки и отец не позвал Себастьяна домой.
   - Ладно, мне пора, - с грустью вымолвил тогда Себастьян.
   - Завтра выйдешь? - спросила Мария.
   - Выйду, - пообещал Себастьян. - После обеда, если папа отпустит.
   - Я тогда тоже выйду после обеда.
   - Хорошо. Только не зови меня, - Себастьян смутился. - Пока не зови, а то...
   "Что бы такое придумать, чтобы она не обиделась, - лихорадочно соображал он. - Не говорить же, что моя мама невзлюбила её с первого взгляда".
   - А то у моей мамы болит голова, когда кричат громко.
   Однако эта отговорка показалась Себастьяну крайне неправдоподобной - ведь если Мария станет звать его, неужели из окна третьего этажа её голос покажется слишком громким. Он хотел было придумать что-то больше похожее на правду, но в этот момент из окна соседнего дома высунулась молодая женщина и стала кликать Марию. "Её родственница", - подумал Себастьян и, спешно попрощавшись с Марией, побежал домой. Он не хотел, чтобы кто-то из её родных видел её с ним.
   С тех пор каждый день Себастьян и Мария встречались во дворе и играли вместе. Матери он ничего не рассказывал, а сама она, занятая ссорами с отцом, не интересовалась его делами и ни о чём не догадывалась - ей было не до него. Он же с каждым днём всё больше убеждался, что Марию отнюдь не плохая, а напротив, очень милая девочка. Чем больше он гулял с ней, тем больше она ему нравилась. Однако он по-прежнему опасался встречи с её родными: отцом и сёстрами: вдруг они в самом деле плохие люди.
   Себастьян, как уже было сказано, скрывал от матери свои встречи с Марией. Отец также ничего ей не говорил, но однажды тайна всё-таки раскрылась. Себастьян и Мария, как обычно, играли во дворе как ни в чём не бывало, как вдруг Себастьян услышал голос матери:
   - Себастьян, иди домой сейчас же!
   - Да ладно, Леонора, пусть погуляет, - заступился за него отец, отводя её от окна.
   - Погуляйте ещё! - сказал он сыну, закрывая окно.
   До того, как окно было закрыто, Себастьян мог слышать, как мать кричит на отца, упрекает его во всех смертных грехах. Такое дело было обычным в семье Пересов: мать Себастьяна никогда не любила мужа и не скрывала этого. Напротив, она по любому поводу напоминала ему о том, что вышла за него замуж против своей воли. Нет, насильно её никто не выдавал. В молодости, когда она была ещё девушкой, она любила одного молодого человека, который, как она часто говорила мужу, был намного красивее и обаятельнее его. Но притягательная внешность ещё не значит, что и душа человека столь же прекрасна. О том, действительно ли он был жутким бабником, или Леонора оказалась не той, кого бы он хотел видеть своей спутницей, ничего не известно, но факт в том, что он её бросил. И в тот период, когда она лила горьки слёзы не то по утраченной любви, не то по оскорблённой девичьей гордости, появился невзрачный и неприметный Сальвадор Перес, который признался ей в любви и предложил руку и сердце. Чтобы досадить Хуану, Леонора согласилась. Но ровно через месяц после их свадьбы, Хуан женился на другой. С тех пор она во всём винила Переса. "Если бы не ты со своим предложением, - говорила она, - Хуан бы не женился". Она хотела было уйти от Переса, но тут обнаружила, что беременна. Опять виноватым оказался он: "Преподнёс мне подарочек, чтобы удержать меня насильно". Через девять месяцев родился Себастьян, и сразу же после рождения разделил с отцом его вину в несчастьях матери. "Родился - всю жизнь мне испортил", - упрекала она сына, когда была в плохом настроении. Одним словом, теперь Леонора Перес обвиняла во всех своих бедах не только мужа, но и сына, которого в минуты гнева называла "пересовским отродьем". В действительности с отцом у Себастьяна всегда были более тёплые отношения, чем с матерью. Отец никогда не кричал на него и даже не повышал голоса, читал ему на ночь сказки, гулял с ним. Отцу он мог рассказать обо всём, что его волнует, и всегда мог рассчитывать на поддержку и на понимание с его стороны. Ведь все проблемы сына Перес воспринимал как свои собственные и часто давал ему дельные советы. А главное, отец никогда не говорил Себастьяну то, что из уст матери звучало чаще всего: "Ты должен; ты обязан; делай что я говорю".
   Поэтому и тогда Себастьян послушал отца и пошёл домой лишь тогда, когда та женщина снова позвала домой Марию. Дома у Пересов, как и следовало ожидать, был ужасный скандал. Мать кричала, что ради Себастьяна, который оказался таким неблагодарным сыном, она все эти несчастливые годы терпела его отца (кстати, в присутствии оного).
   На следующий день после той бури Себастьян решился представить ей Марию, надеясь, что, лично познакомившись с ней, мать переменить о ней мнение и поймёт, как она ошибалась в ней. Как только мать вышла из подъезда, Себастьян подошёл к ней вместе с Марией и обратился к ней со словами:
   - Мама, познакомься, это Мария. Она очень хорошая девочка...
   Вместо приветствия или, на худой конец, вежливой улыбки, мать Себастьяна бросила на Марию уничтожающе-брезгливый взгляд и, отвернувшись, пошла дальше по своим делам.
   - Прости, Мария, - пролепетал Себастьян, крайне смущённый и обескураженный. - Кажется, я слишком рано...
   Мария была не менее ошеломлена таким приёмом. Она поняла то, что Себастьян так тщательно пытался скрыть от неё... Её очень настораживало то, что, гуляя с ней, Себастьян как будто чего-то боялся, как будто от кого-то скрывался. Всё дело было в его матери, которая с самого начала за что-то невзлюбила её и ссорилась из-за неё со своим сыном.
   После этого Себастьян больше не делал попыток познакомить мать с Марией, но с этого дня он будто бы стал более раскованным: теперь он перестал бояться, что мать увидит их вместе, хотя и старался лишний раз не попадаться ей на глаза. Что касается матери, то она очень сердилась и ругала не только его, но и его отца, который, по её словам, портит и развращает ребёнка. Перес, уже привыкший к её постоянным придиркам и упрёкам, сносил это со свойственным ему спокойствием. Однако теперь Себастьян ещё пуще прежнего стал бояться родных Марии. Мария же, напротив, очень хотела познакомить Себастьяна со своим отцом и сёстрами. Но тот придумывал всяческие отговорки. Когда речь заходила об её родных, в его воображении рисовались картины, как её отец, должно быть, жутко неприятный человек, говорит ему грубости, как её сёстры прогоняют его прочь от Марии.
   Но всё же то, чего он боялся, произошло. Однажды, гуляя с Марией, он заметил невдалеке одного весьма приятного сеньора средних лет. Мария также заметила его, и побежала к нему, крича:
   - Папа, познакомься, это Себастьян.
   - Очень приятно, Себастьян, - с улыбкой ответил незнакомец. - Я Филиппе Герреро, отец Марии. Мария так много о тебе рассказывала. У неё глаза загораются, когда она говорит о тебе.
   - Очень рад, сеньор Герреро, - рассеянно пробормотал Себастьян, протягивая ему руку. Он был чрезвычайно удивлён такой разницей между этим приятным человеком и тем чудовищем, каким он представлял себе отца его подруги, а также польщён. Согласитесь, всегда приятно, когда о тебе рассказывают с огоньком в глазах.
   Себастьяну не терпелось скорее познакомить своего отца с этим господином. К счастью, Перес не заставил себя долго ждать и через несколько минут подошёл к ним... Он также был рад знакомству с отцом Марии.
   Пока дети играли друг с другом, их отцы увлечённо разговаривали, и скоро сеньор Герреро стал для Переса просто Филиппе, а тот уже воспринимал Переса как друга, которого знал много лет. Оказалось, что Герреро работает в школе учителем родного языка.
   На следующий день Герреро пригласил Пересов в гости, и Себастьян с отцом с удовольствием пришли. Сёстры Марии, Нина и Ортенсия, оказались очень милыми девушками. Правда, Ортенсия сначала показалась Себастьяну сухой и холодной, но вскоре он понял, что она не угрюмая злючка, а просто слишком серьёзная для своего возраста. Зато Нина, самая старшая из сестёр, но не такая серьёзная, но эмоциональная и справедливая, сразу вызвала в душе мальчика симпатию. Себастьянчик, как она его ласково называла, также сразу ей понравился.
   С матерью Марии ему так и не удалось познакомиться - сеньора Герреро умерла, когда Марии, названной так в её честь, не было и года, поэтому воспитанием девочки занимался отец и старшие сёстры. Но в его представлениях Мария-старшая была святой женщиной. Именно так о ней говорили в доме Герреро.
   С этого дня обе семьи не то что подружились - они, можно сказать, слились в одну семью, все, кроме матери Себастьяна, стали друг для друга родными.
   Но оставим в покое прошлое, перешагнём через войну и диктатора Франко и вернёмся в настоящее - в май 1937 года.
  
   Это был обычный будний день, и начался он, как всегда, с похода в школу, с уроков. Светило яркое солнце, и казалось, что ничего не изменится, что так будет всегда: всегда будет тепло и солнечно; всегда им, Себастяну и Марии, вместе ходить в школу, рассказывая друг другу по дороге о прочитанных книжках; всегда сидеть на уроках, слушая учителя, отца Марии, и с нетерпением ожидая перемены, чтобы наговориться друг с другом вдоволь; всегда возвращаться из школы так же вместе. И, наконец, всегда одноклассники будут, бегая и прыгая вокруг Марии, дразнить: "Сеньора Перес! Сеньора Перес!" и называть Себастьяна женихом. (А почему бы и нет!)
   - Приходи сегодня ко мне, - сказал Себастьян подруге за считанные минуты до конца перемены. - Папа обещал испечь пирог.
   - А как же твоя мама? Ей это может не понравиться.
   - Она ещё утром уехала.
   - Куда?
   - К тёте Натали в Барселону.
   - К тёте Натали? - удивилась Мария. - Но ведь она не любит её.
   - Я тоже не понимаю. Мама говорит, что у тёте Натали большие неприятности, поэтому она хочет помочь ей как сестра. Но ведь раньше она ей никогда не помогала, ни до войны, ни после. Дай Бог, чтобы это, наконец, примирило маму с тётей.
   - Если мама к ней поехала, я думаю, всё будет нормально... Себастьян, - вдруг спросила Мария. - А почему она меня так не любит?
   - Просто она ещё не разглядела всё то хорошее, что есть в тебе. Я уверен, что когда она разглядит, она тебя полюбит.
   "А вправду, почему? - думал Себастьян про себя. - Чем такая добрая и милая девочка как Мария могла так обидеть маму?" Но ответа он, как ни старался, не находил.
   Тут в класс вошёл сеньор Герреро, и дети вынуждены были замолчать. Себастьяну не терпелось дождаться окончания уроков, чтобы пригласить Марию к себе и показать ей свои картинки. Это был последний урок, поэтому ждать оставалось не так уж и долго. Тем более на уроках у сеньора Герреро никогда не было скучно - он всегда даже самую неинтересную тему умудрялся преподнести так, что ученики слушали раскрыв рот и затаив дыхание. Кроме того, часто он рассказывал им интересные истории про злого дядю Франциско и добрую Долорес, погибшую от его рук за правое дело.
   - Он убил её? - спросила одна из учениц. - Так же как...
   Она хотела было сказать: "Так же, как и Нину", но замолчала. Все в классе любили старшую дочь своего учителя за её доброту и очень сожалели о её безвременной гибели. В прошлом году, когда Франко со своим войском подошёл к столице, Нина тайно ушла из дома и пошла на фронт добровольцем вместе со своим другом Андресом. Она ушла ночью, когда вся семья спала, а утром, когда читали оставленную ею записку, Нина была уже близ Мадрида. "Простите меня за мой внезапный побег, - писала она. - Но я должна была это сделать. Во-первых, Испания в опасности и нуждается в защите от Франко. А кто как ни мы, испанцы, будет защищать своё отечество? Во-вторых, я обещала Андресу никогда с ним не расставаться и если надо, погибнуть вместе с ним. Но я верю, что мы останемся живы и вернёмся с победой. Молитесь за нас!" Вслед за ней добровольцем пошёл и Герреро, оставив Марию и Ортенсию на попечение своей матери Беатрис. Через несколько дней пришло известие от Андреса о гибели Нины и с явным опозданием - её письмо, оканчивающееся словами: "А когда фашизм будет побеждён, мы с Андресом поженимся..." Но ни тому, ни другому не суждено было сбыться. Беатрис не пережила смерти внучки, и умерла через три дня после того, как Герреро и Андрес вернулись.
   - Так же, как и Нину, - ответил Герреро со вздохом. - Поэтому если мы не будем едины, это чудовище проглотит нас всех. Франко ни перед чем не остановится.
   Воспоминания о Нине были настолько тяжелы для учителя, что он поспешил вернуться к теме урока. Но Себастьян, погружённый в эти воспоминания, сначала не слышал, что он говорит. Она была для него как родная сестра, и он больше никогда её не увидит. Почему жизнь бывает так жестока? Он посмотрел на Марию - она сидела задумавшись, должно быть, тоже грустила о сестре.
   Но постепенно ученики переключились на другую тему и, когда урок закончился, они выскочили из класса радостные.
  
   - Так чем закончилась история про пастуха и принцессу? - спросила Мария, когда уроки кончились, и они с Себастьяном шли домой. - Она полюбила пастуха?
   - Полюбила, - ответил Себастьян. - Она была такой высокомерной и гордой потому, что злая колдунья навела на неё чары. На самом деле она была доброй и милой. А когда пастух подарил ей волшебную розу, злые чары рассеялись и принцесса полюбила его.
   - А что стало с колдуньей? Она заколдовала пастуха?
   - Нет, она лопнула от злости... Злые колдуны терпеть не могут когда любят или дружат. А принцесса вышла замуж за пастуха и жили они припеваючи.
   - Какая интересная сказка! - воскликнула Мария. - Ты сам её прочитал?
   - Папа рассказывал. Хотя мама говорит, что своими сказками папа учит меня витать в облаках...
   - Себастьян, Мария... - послышался вдруг голос Переса.
   - Сеньор Перес! - радостно воскликнула Мария.
   - Папа, ты уже испёк пирог?
   - К сожалению, сегодня ничего не получится, - Сальвадор Перес развёл руками. - Я срочно должен уехать по работе.
   - Прямо сегодня? - произнесла Мария разочарованно.
   - Увы! Но если ни ты, ни Себастьян не против, он останется с вами на три дня. Ты как, Себастьян, хочешь остаться с Марией?
   - Конечно! - ответил Себастьян. - Если сеньор Герреро не будет возражать.
   - Мы с ним уже договорились: он не против, и Ортенсия тоже за то, чтобы ты остался. А ты как, Мария, хочешь, чтобы Себастьян остался с тобой?
   Но, очевидно, этот вопрос он задал совершенно напрасно - Мария, как и следовало ожидать, не возражала бы даже если бы он остался на всю жизнь.
   Если бы мать сейчас внезапно вернулась, думал Себастьян, вот бы обрадовалась она! Ведь он ясно слышал, как она, собирая чемоданы, говорила мужу: "Дай слово, что пока я буду в Барселоне, ты и близко не подпустишь Марию к нашему сыну!", притом тоном приказным, не терпящим возражения. "Но Леонора", - пытался было возразить отец. "Никаких но, - отрезала она. - Или ты горько пожалеешь, что не сделал как я сказала". "Ну, хорошо, даю слово", - ответил Перес. Но этого было мало, пришлось ему пообещать в случае чего ходить за сыном по пятам или даже запереть. Но лишь она уехала он мало того, что "вероломно нарушил клятву", предложив сыну пригласить Марию, так ещё и оставил его на попечении Герреро.
  
   - Мария, ну что это такое! Опять у тебя все косы растрепались! Дай я их тебе заплету.
   - Ну не надо, Ортенсия. Всё и так хорошо. Себастьяну я и так нравлюсь. Правда, Себастьян?
   - Правда, - просто ответил Себастьян. - Ты лучше всех. Лёгкая небрежность - это даже хорошо.
   - Вот заступник! - беззлобно проворчала сестра Марии. - Стало быть, я чересчур аккуратная. Ну ладно, Бог с ними с твоими косами.
   - Действительно чересчур, - согласился Себастьян. - Если бы ты хоть изредка позволяла себе быть более... более естественной, было бы просто замечательно.
   - Так ведь мне положено быть такой - я ж старшая сестра. Ну ладно, пойду в магазин.
   "А всё-таки Ортенсия отнюдь не такой плохой человек, как я подумал вначале, - думал Себастьян. - Даже хороший. Только поменьше бы ей этой серьёзности и сдержанности, ведь ей всего пятнадцать лет".
   Действительно, старшая сестра Марии, которую в школе называли la seЯorita del hielo, была, как сказал Себастьян, чересчур серьёзной и аккуратной. Всегда она стремилась навести в доме идеальный порядок, только в комнате Марии ей не всегда это удавалось. Ортенсия и раньше была очень аккуратной девушкой, но после смерти Нины она стала ещё более серьёзной и педантичной, видимо, решив, что теперь, раз она старшая, то должна быть неким идеальным примером для младшей.
   Вдруг взгляд Себастьяна упал на портрет Нины, висевший в комнате. Внезапно черноволосая девушка с живыми глазами изменилась, и через минуту он увидел, что глаза её уже не живые. Они как-то потускнели, нет, зрачки будто совсем исчезли, и вот уже не Нина, а старуха-смерть с пустыми глазницами сошла с картины, зло посмотрела на Ортенсию и... двинулась к нему. Себастьян в ужасе зажмурился. Когда он открыл глаза, старухи уже не было, а с портрета на него по-прежнему смотрела Нина, та же Нина, которую он видел живой.
   "Померещится же такое!" - подумал Себастьян.
   - Хорошо, что Ортенсия ушла, теперь мы одни, - весело сказала Мария. - Прочитай мне свои стихи.
  
   "Что же это такое? - с досадой думал Себастьян. - Откуда такие мысли?"
   Никогда ещё в доме Герреро ему не было так неуютно и неспокойно. Поначалу он считал, что этот неприятный случай с портретом Нины скоро забудется. Но как он ошибался! Дальше ему стали приходить в голову разные думы о страшном. Большей частью это были мысли о смерти. То мальчику казалось, что он видит хозяев дома в последний раз, то представлялось, как его заколачивают в гроб и зарывают в землю, то перед ним представала смеющаяся старуха с пустыми глазницами и с косой. Он бывал у Герреро очень много раз, но ни разу в жизни его не посещали подобные мысли. Он всегда чувствовал себя здесь как у себя дома, всегда ему было здесь тепло и уютно. Что же с ним происходит сегодня? Почему сегодня ему чудится пустота и холод, словно он находится в склепе?
   - Себастьян! - голос Марии казался каким-то безжизненным. Нет, пожалуй, слово "безжизненный" - это не совсем то. Он будто доносился из пустой гробницы. - О чём задумался?
   - Так, ни о чём, - ответил Себастьян, заглянув ей в глаза. - Просто...
   Он остановился, так как в какой-то момент ему показалось, что это не глаза, а пустые глазницы, те же пустые глазницы, которые были у старухи. А через секунду он помимо своей воли представил её мёртвое тело.
   - Себастьян, что с тобой происходит? - испуганно спросила Мария.
   - Ничего, ничего, - соврал Себастьян.
   - Почему ты такой бледный? Тебе плохо?
   - Нет, нет, всё нормально. Не беспокойся. Показывай дальше.
   - Ты слышал, папа, - голос Ортенсии был обеспокоенным, - старика Пабло арестовали.
   - Как арестовали? Когда?
   - Сегодня утром.
   - Боже мой! - воскликнул потрясённый Герреро. - Как же это случилось?
   - Он был такой доверчивый, думал, что если человек говорит о дружбе, он ему действительно друг. Видимо, кто-то из друзей и рассказал об его тесных отношениях с коммунистами.
   Себастьян взглянул на Ортенсию: она была занята шитьём платья для Марии. Хоть она и старалась казаться бесстрастной, Себастьян понял, что арест Пабло её очень обеспокоил.
   - В очень нехорошую историю попал сеньор Пабло, - продолжала Ортенсия. - Они у него всё обыскали - нашли его письма. Очень жаль - замечательный был человек!
   - Да, человек был прекраснейший!
   - Может, сеньор Перес прав: тебе, папа, следует быть осторожней со своими убеждениями. Ты ведь тоже открытый и доверчивый человек, и я боюсь...
   - Боишься? Как же так, Ортенсия? - от волнения Герреро даже вскочил со своего места.
   - Я не за себя, я за тебя боюсь. И за Марию.
   - Мария, - спросил Герреро младшую дочь, - ты боишься?
   - Нет, - ответила Мария.
   - Вот видишь, Мария не боится. И я не боюсь. Пусть меня арестуют, как и Пабло, но детям я буду говорить то, что должен. Я учитель, моё дело просвещать учеников, а не вводить их в заблуждение.
   Себастьяну казалось, учитель бледен как мертвец. Вдруг он ясно "увидел" его в гробу и крепко зажмурился. Когда он открыл глаза, сеньор Герреро вновь предстал перед ним живой и невредимый.
   - А всё-таки, папа, я горжусь тобой, - ответила Ортенсия. - Я бы, наверное, тоже так сделала, если б была учительницей... Но что с тобой случилось, Себастьян? Почему ты такой испуганный?
   Тем временем Себастьян невзначай заглянул в книжку, которая лежала на диване рядом с учителем. "Глупец, ты умрёшь вместе с Марией", - угрожающе говорила первая строка.
   - Ничего страшного, - торопливо ответил Себастьян. - Просто в книге нехорошая строчка.
   "Выбрось это из головы! - сказал он себе. - Хватит бояться! Ты - мужчина!"
   Это приказание, к счастью, подействовало: больше он не видел подобных картин, и даже мысли о смерти пропали сами собой. Обрадованный, Себастьян продолжил рассматривать картины, а когда они все уже были просмотрены, стал читать Марии свои стихи.
   Вдруг в дверь позвонили.
   - Я открою, - ответил Герреро и вышел в коридор.
   Себастьян словно видел, как он открыл дверь, хотя от входной двери его отделяла стена. Он также "видел" стоящих на пороге людей в форме и с автоматами. Когда дверь открылась, один из них поставил ногу в дверной проём, хотя это было необязательно. Сеньор Герреро выглядел вполне спокойным, словно полицейские навещали его почти что каждый день.
   - Пришли меня арестовывать? - догадался хозяин. - Ну что ж, делайте...
   Он хотел было сказать "делайте своё дело", но не договорил - один из полицейских выстрелил...
   - Уведи детей, Ортенсия! - это было последнее, что сказал Герреро.
   - Папа! - закричала потрясённая Мария. - Нет, нет, пожалуйста!
   - Себастьян, Мария, бегите! Бегите через балкон! - Ортенсия быстро соскочила и заперла дверь комнаты на задвижку.
   Но задвижка оказалась непрочной: едва Себастьян и Мария добежали до перил, деревянная дверь с грохотом вылетела. Полицейский направил было автомат в сторону балкона, но вдруг Ортенсия с криком "Нет" бросилась на него. Раздался выстрел, и Ортенсия упала на пол.
   - Бежим, Мария! - Себастьян дёрнул подругу за рукав. - Слезай по балконам!
   В считанные секунды они уже были внизу и бежали по улице. Стражи порядка бросились вслед за беглецами. А Себастьян и Мария, взявшись за руки, всё бежали вперёд, уворачиваясь от пуль и изредка натыкаясь на столбы и стены. Вдруг Себастьян с ужасом понял, что дальше бежать нельзя - впереди они, служители фашизма.
   - Беги вправо! - крикнул он Марии.
   - Никуда не убежите, - зловеще пообещал один из вооружённых убийц, направляя на девочку ствол.
   Но не успел он и глазом моргнуть, как Себастьян бросился между ним и Марией.
   - Не троньте её! - закричал он.
   Фашисту, очевидно, было всё равно, в кого стрелять: в мальчишку ли, в девчонку. Видимо, он настолько привык это делать, что и теперь выстрелил чисто механически, машинально...
   - Себастьян, нет! - закричала Мария.
   Она всё ещё здесь, думал Себастьян. Но зачем? Неужели она не понимает, что её ждёт, если она не убежит?
   - Беги, Мария, - шепнул он, чувствуя, что его шея, а затем и всё тело холодеет.
   Себастьян не чувствовал ни холода твёрдого асфальта, ни её тела, которым она безуспешно пыталась согреть его. Он отчётливо понимал, что это конец. Смерть никого не щадит, и ей нет никакого дела до того, что он молод. Небо, ясное и безоблачное, простиралось над ним, словно маня его в полёт. Последнее, что мальчик услышал, это полный нежности голос Марии:
   - Себастьян, не уходи! Останься!
   И ничего - бесконечная пустота...
   Мария не пыталась бежать. Да и зачем пытаться? Допустим, ей удастся спастись, может она и останется жива. Но зачем? Ради кого? Отца убили, обеих сестёр смерть тоже не пощадила. Но минуту назад у неё был человек, ради которого стоило жить. Единственный человек. А теперь? Теперь никого нет.
   Но недолго ей пришлось оплакивать родных и друга - следующий выстрел прервал её жизненный путь почти мгновенно.
  
   Себастьян открыл глаза: Мария, как и несколько минут назад, стояла над ним. Но она уже не молила его остаться. Напротив, её лицо было спокойным, даже несколько радостным.
   - Вот мы и вместе, - сказала она. - Я же говорила, что мы никогда не расстанемся.
   Себастьян не сразу понял, что происходит. Над головой его по-прежнему было небо, но оно стало вроде как ближе. Да и лежал он на чём-то мягком, совсем не похожем на асфальтовую дорогу.
   - Вот ты и с нами, Себастьянчик?
   Это был голос Нины - ошибиться было нельзя. Себастьян, поднявшись, огляделся: она была здесь, та же самая Нина, какой он видел всегда. Она стояла на большом облаке, на том же, что и он с Марией. Вокруг плыли пушистые облака, за соседним, поменьше, пряталось золотое солнце. Внизу была земля с маленькими коричневыми и голубыми пятнышками - это были обширные горы и бескрайние морские просторы.
   Здесь же были все: и Ортенсия, и сеньор Герреро, и старая Беатрис, а рядом с ними - две женщины. У одной из них на голове сиял светящийся обруч. Где-то он её видел. Тем временем женщина с обручем приблизилась к нему и взяла его за руку со словами:
   - Добро пожаловать, Себастьян. Ты вёл себя как настоящий мужчина - я горжусь тобой.
   Себастьян вспомнил, где он Её видел - на иконе. Это был ни кто иной, как сама Пресвятая Богородица.
   - Спасибо, Пресвятая Дева, - отозвался Себастьян, немного смущённый. - Но я право не...
   - Заслуживаешь, - мягко возразила Божья Мать. - Ты заслуживаешь не только похвалу, но и лучшего места в раю.
   - Я тоже горжусь, - сказала другая женщина и тоже подошла к нему, - я горжусь тем, что у моей дочери такой друг. Будем знакомы, я мама Марии, тоже Мария.
   - Очень рад с Вами познакомиться, сеньора Герреро. Я слышал, что Вы святая женщина.
   - Ну что ты! Святая у нас одна Божья Мать. Я же обычная смертная. А вот ты истинный храбрец. Правда, Мария?
   - Да, Себастьян, ты просто чудо! Но я так не хотела бежать без тебя. Ты же знаешь, как я тебя люблю.
   - Не каждый взрослый мужчина решится так храбро вступиться за даму, - добавила Ортенсия. - А семилетний юноша оказался благороднее многих.
   - Ты превзошёл все мои ожидания, Себастьянчик!
   - И мои, - улыбаясь, добавила Беатрис. - Ты просто чудо!
   Слушая эти похвалы, Себастьян чувствовал себя чуточку неловко, словно его переоценивают или приписывают ему большие заслуги, чем те, которые действительно были. Но всё-таки он был ужасно рад слышать их. Назовите мне такого человека, который бы не любил, когда его хвалят!
   - Это я виноват, - с грустью сказал Герреро.
   - В чём же, сеньор Герреро? - удивился Себастьян. - Вы просто говорили нам правду.
   - Да, папа, ты всё делал правильно. Я горжусь тобой, - добавила Мария.
   - Я тоже думал, что говорю правду. Но теперь понял, что лгал...
   Впрочем, Себастьян уже и сам это понял. Но как можно было говорить, что сеньор Герреро лгал, если он и сам всей душой верил в то, что говорил. Верил, что коммунизм есть светлое будущее для всей Испании.
   - Но главное, что теперь мы все вместе, - сказала Мария, крепче взяв друга за руку. - Правда, Пресвятая Богородица, ведь Себастьян останется здесь?
   - Конечно, Мария. Но, боюсь, что пока мы не все вместе. Ты, Филиппе, - обратилась Она к сеньору Герреро, - попадёшь в рай и будешь вместе с Ниной. Ты, Ортенсия, пока остаёшься на земле, твоё время ещё не пришло. Но если ты будешь вести праведную жизнь, будешь соблюдать заповеди и не будешь делать зла ближнему, ты попадёшь сюда, когда тебе будет лет восемьдесят девять и останешься здесь навсегда. Только помни, как только твоя жизнь будет спасена - беги из Испании, иначе окажешься в тюрьме.
   - Пресвятая Богородица, а можно и мне тоже на землю? - спросил Себастьян. - Мне здесь очень нравится, но мои родители... Я не могу оставить их одних. Прости, Мария. Мы ведь ещё встретимся.
   - Ты очень добрый мальчик, - сказала ему Богородица. - Но твой отец недолго будет страдать - очень скоро он будет с тобой. А ты, даже если останешься жив, ничем не сможешь ему помочь...
   - Но тогда моя мама останется совсем одна! - с горечью воскликнул Себастьян. - Никого рядом с ней не будет, если мы с папой оба умрём. Пожалуйста, Пресвятая Дева, я не хочу, чтобы мама страдала.
   - Ну что же, ты уже мёртвый, но если ты так хочешь, я могу сотворить чудо и возвратить тебя на землю. Но не хочешь ли ты для начала узнать всю правду, чтобы потом не жалеть о своём выборе?
   - Да.
   - Даже горькую?
   - Даже горькую.
   - Тогда смотри.
   Тут облака расступились, и Себастьян увидел землю. Вот его родной Ллорет-де-Мар, вот городское кладбище. Люди несут гроб и мраморную плиту, на которой золотыми буквами написано "Себастьян Перес (1930-1937)". А вот и его родители: отец и мать, его друзья и одноклассники, пришедшие проводить его в последний путь. Он видел их так, словно они были совсем близко, видел их лица. Отец его держался очень стойко, только лицо его было пепельно-серым. Одноклассники даже не пытались сдержать слёз. Они наперебой говорили, каким хорошим человеком был Себастьян. Он никогда не предавал друзей. Никогда не обижал слабых, а когда это делал кто-то другой, пусть даже явно более сильный, он всегда за них заступался. И с Марией он поступил как настоящий мужчина.
   И только взгляд матери был полон ненависти. К кому? Ко всем: и к мужу, и ко всей семьи Герреро и даже к друзьям и одноклассникам сына. "Убийца, ты оставил Себастьяна у этих проклятых Герреро! - кричала она. - Они должны были умереть, но не он! Они дорого заплатят за моего сына, клянусь! И ты, и ты заплатишь!". "Успокойся, Леонора, - сказал отец. - Не забывай, что здесь дети!"
   - А вот что было за несколько часов до нападения франкистов, - сказала Богородица, и перед Себастьяном уже предстала другая картина: полицейский участок, те самые люди, которые без зазрения совести убили всю семью, а с ними... его мать. До этого она рассказывала им о коммунистических убеждениях сеньора Герреро, о том, что они с Ортенсией задумали убить каудильо и даже впутали в это дело Марию.
   - Мама! Не может быть! - воскликнул Себастьян. - Как же так!
   - Какое зло мы ей сделали? - удивился Герреро.
   - Мы же ей даже злого слова не говорили! - Ортенсия была не менее удивлена. - За что же она нас так не любит?
   Что касается Беатрис, она от изумления не могла вымолвить ни слова.
   - Я, кажется, знаю, в чём дело, - ответил Себастьян.
   Он отчётливо увидел школу, в которой учился, но так, как будто бы это было ещё до его рождения. А вот и учащиеся, и среди них - его мать, в школьной форме, с портфелем. Её трудно не заметить - она самая красивая девушка в классе. Одноклассники все смотрят на её чистое кукольное личико, любуются её грациозными движениями и походкой. Но красавица Леонора холодно скользит взглядом поверх их голов и идёт дальше. А вот и неприметный мальчишка, которого природа, мало того что наградила неказистой внешностью, так ещё и плоховатой успеваемостью. И он по уши влюблён в Леонору. Но каждый раз когда он к ней подходит, сталкивается с непониманием и насмешками. А вот и другая девушка по имени Мария. По красоте ей ой как далеко до его матери, но зато она так мила, добра и приветлива, что с ней хочется говорить и говорить до бесконечности. Именно она помогает неказистому мальчишке по всем предметам, именно благодаря её поддержки он начинает учиться лучше. Именно с этим светлым ангелом он забывает, что когда-то полюбил бессердечную Леонору.
   Но матери Себастьяна не нравится, что какой-то мальчишка перестал любить её и променял на другую девушку. Нет, в её сердце не просыпается любовь к нему. Есть только злость, обида, оскорблённая гордость и собственническое "или ты мой или ничей". Но вся её красота уже ничего не значит для бывшего поклонника. В бессильной злобе она начинает делать сопернице пакости, стремится при каждом удобном случае её унизить. Но ничего не может оттолкнуть парня от Марии. Правда впоследствии их дороги разойдутся: она выйдет замуж за сеньора Герреро, а он женится на её подруге Инес.
   Зависть, вот она причина! И вовсе ни при чём здесь сеньор Герреро. Выйди Мария замуж за Переса, она бы и его возненавидела не меньше, и его детей. И Себастьяна, если бы он не был её сыном.
   - Зависть! - повторил он это страшное слово. - Нет, я не хочу больше на землю. Я хочу остаться здесь, с Марией.
   - Но ты прости её, Себастьян, - сказала ему Богородица. - Она всё-таки твоя мама. Она породила и вырастила тебя. Если бы она знала, что ты в этой квартире, она бы никогда не послала туда франкистов.
   - Если бы она убила меня одного, - ответил Себастьян, - я бы ни слова не сказал. В конце концов, она моя мать, может делать со мной всё что хочет. Но кто ей дал право лишать жизни Марию, а тем более уничтожать всю семью? Нет, не могу я к ней вернуться после этого.
   Кроме того, Себастьян вдруг понял, что к своей сестре Натали неспроста ездила его мать. Она действительно приехала к ней, но лишь для того, чтобы оттаскать сестру за волосы дабы поделить... любовника.
   - Ты останешься. Только вот Марию тебе придётся подождать. А ты, Мария, всё же вернёшься на землю.
   - Вместе с Ортенсией?
   - Боюсь, что нет. Ты уже умерла, Ортенсия жива. Ты вернёшься в другом теле и в другое время... Не обижайся, Мария, ты всегда была хорошей девочкой. Но ты ещё не была взрослой, не сталкивалась с материальными проблемами. Они-то как раз делают из милого ребёнка злого и чёрствого человека.
   - Ты хочешь, Пресвятая Богородица, чтобы я стала злой и чёрствой?
   - Абсолютно нет. Как раз наоборот, хочу, чтобы ты нашла в себе силы не стать такой. Если ты справишься с этим испытанием и останешься таким же чистым и светлым человеком, будет тебе счастье на небесах. И Себастьян будет гордиться тобой.
   - Я куда я вернусь?
   - Туда, где деньги ценятся превыше всего: превыше дружбы, любви и всего светлого, что только есть на земле.
   - А можно тогда я с ней? - попросил Себастьян. - Я буду помогать Марии. Вместе мы лучше справимся.
   - Я не против. Только тогда ты тоже будешь должен выдержать испытание. Если же испортишься, на небеса больше не попадёшь. Ты согласен?
   - Я справлюсь! И Марии не дам испортиться!
   - Ну что ж, иди!
   Он взял Марию за руку, и в следующую минуту облако, на котором они стояли, начало стремительно спускаться вниз.
   - Прощайте, Себастьян, Мария! - слышались голоса сеньора и сеньоры Герреро и их старших дочерей. - Мы будем ждать вас!
   - Прощайте! - крикнул им Себастьян. - Встретимся лет через сто! Передавайте привет папе!
   - Прощайте, мама, папа! Прощай Нина! Прощай Ортенсия! - кричала им Мария.
   А облако тем временем с бешеной скоростью проносилось над городом.
   - Смотри, Мария, - толкнул Себастьян в бок свою подругу. - Вот наша Испания.
   - Ух ты, какая большая страна! А куда мы летим?
   Себастьян знал, куда они летят. Далеко от родной Испании. И никогда ему больше не суждено туда вернуться. Впрочем, как ни странно, никакой тоски по Родине он не испытывал.
  
   Противный звон будильника уже вовсю предупреждал, что воскресенье было вчера, а сегодня, мало того что рабочий день, да ещё и "долгожданная" контрольная по дискретной математике.
   - Приснится же такое, - вслух подумал Гриша Ростовский, отключая будильник. - Опять я испанский мальчик, и опять меня убивают вместе с моей подругой.
   - А эта твоя подруга, случайно не была похожа на Алёну? - подозрительно покосился на него Никита.
   - Никита, прекрати, - остановил однокурсника Слава. - В конце концов, она всем парням нравится.
   - Нравится-то она всем, но любит она меня одного, - парировал Никита. - И вообще, хватит тебе, Григорий, за ней увиваться!
   - Откуда тебе знать, кого она любит? - спросил Гриша. - Алёна так просто не скажет да. Она хочет, чтобы её добивались, чтобы за ней ухаживали.
   - Вот и не мешай мне за ней ухаживать! И вообще, ты, кажется, любил свою Марию, вот и люби её!
   - Хватит ссориться, - снова подал голос Слава. - Ухаживайте за ней оба. И вообще, нам сегодня нельзя опаздывать, а то препод на лекцию не пустит.
   Гриша - студент экономического факультета Высшей Школы Экономики. А Слава и Никита - его однокурсники, живущие с ним в одной комнате общежития. Слава - его хороший приятель, а вот Никита. Не получилось у них хороших дружеских отношений. А причина была Алёна Кузьмина - самая красивая девушка на факультете. У неё было всё, что только может пожелать девушка: и большие красивые глаза, и модельная фигура, и гладкая кожа, и блондинистые вьющиеся волосы. Но ещё одним её достоинством были её родители: не просто состоятельные, а сказочно богатые, поэтому ни одна девушка не покупала себе модные вещи так часто, как Алёна. А ещё она училась на одни пятёрки. Но был у неё один недостаток - она была жутко своенравной и привередливой. Но Гриша, несмотря ни на что, с каждым днём любил её всё больше и больше, что Никите не очень-то нравилось. Положение осложнялось тем, что Алёна, как состоятельная и избалованная девушка, требовала не только и не столько внимания, сколько дорогих подарков. Но не Гриша, ни Никита не были богатыми.
   Гриша полюбил её с первого взгляда, когда увидел её за соседней партой. Но когда он подсел к ней познакомиться, она держалась с ним довольно надменно, глядела на него сверху вниз, словно была на целую голову выше. С первых же минут она заговорила о том, сколько стоят её новые туфельки и серьги в ушах. Эти цифры с тех пор снились Грише в страшных снах как некие числа из Апокалипсиса. Но кроме них ему постоянно, с первого класса, снилось, что он некто Себастьян Перес из Испании времён Франко. И чаще всего почему-то последние часы и смерть несчастного мальчика.
   Но ничего общего у него с Себастьяном отродясь не было: во-первых, Гриша родился только в 1986 году, когда ни Себастьяна, ни Франко уже не было. Во-вторых, Гришина мать, Галина Алексеевна, была милейшей женщиной, и в жизни ни с кем не ругалась. "Может, ты в прошлой жизни был этим самым Себастьяном", - в шутку говорила ему подруга детства Марина Сизова. Но Гриша, честно говоря, не очень-то верил в реинкарнацию.
   С Мариной он дружил с детского садика. С того времени, как они пошли туда, они больше не расставались, предпочитая всё свободное время проводить вместе. В школу они тоже пошли вместе, вместе сидели за партой, вызывая насмешливые реплики одноклассников: "Жених и невеста". Окончив школу, оба поступили в Вышку по единому госэкзамену и уехали из маленького городка в столицу.
   Ещё в поезде, подъезжая к Москве, Григорий и Марина делились друг с другом своими мечтами о том, как после окончания института останутся в Москве, снимут квартиру, устроятся на работу по специальности и создадут свои семьи. Как только найдут работу, пригласят своих родителей переехать в Москву. Потом появятся дети, вырастут и пойдут в школу, не где-нибудь, а в столице.
   Но Москва, недружелюбно встретившая юных мечтателей, сразу вернула их с небес на землю. Рабочих мест в Москве достаточно, но столбы пестрят объявлениями о том, что на них требуется человек с обязательной московской пропиской.
   По дороге к студенческому общежитию Григорий и Марина услышали произнесённое звонким детским голосом: "Чурка грязная!". Конечно, это относилось не к ним, а к какому-то другому ребёнку, но оба были шокированы этими словами, тем более, что это произнёс ребёнок.
   С квартирой дело обстояло тоже непросто. Поэтому наши друзья стали задумываться над вопросом о возвращении домой после окончания института.
   Но это было до знакомства с Алёной. Сейчас Григорий готов был терпеть всё, лишь бы она была рядом. А может, она когда-нибудь согласится уехать с ним в его родное Ярцево? Там и воздух чище, и люди приветливее, там нет такой суеты и беготни.
   - Что же мне делать? - спрашивал Григорий Марину. - Как завоевать Алёну?
   - А ты возьми открытку, - советовала ему Марина, - напиши ей признание, желательно в стихах, и положи ей на парту.
   - Но я не умею писать стихи.
   - Ну, напиши, что она в сто раз красивее и нежнее, чем роза, или что-то в этом духе, что она как полураспустившийся бутон. Можешь написать, что её глаза как синее море... Мы, девушки, любим поэтические признания.
   Однако на Алёну поэзия не подействовала - Гришино признание не вызвало в ней даже улыбки. Она лишь холодно поинтересовалась, что она будет делать с "этой бумагой". И ушла, оставив открытку лежать на парте.
   - Может, подарить ей живую розу, - советовала Марина. - Перед живыми цветами вряд ли какая девушка устоит.
   Но Алёна и перед этим "устояла", а кроме того, ещё и спросила, неужто он такой бедный, что дарит ей одну-единственную розу, и то дешёвую. И снова не приняла его подарка.
   - Подожди! - остановил он тогда Алёну. - Что мне сделать, чтобы ты поверила, что я тебя люблю?
   - Для начала подарил бы что-нибудь приличное, типа золотого кольца. А то вечно даришь чёрт-те что!
   И тогда Григорий стал копить деньги на подарок...
   - Гришка! Ты где? Я тебя уже час зову! - оторвал его от размышлений нетерпеливый голос Славы. - Как ты решал номер пятнадцать?
   - Может, ты его и не решал вовсе? - насмешливо предположил Никита. - Весь вечер думал об...
   - Отстань от него!.. Так что у тебя в ответе?
   - Пятьдесят ровно.
   - Пятьдесят? - удивился Слава. - Как это ты получил?...Точно, здесь у меня ошибка. Спасибо.
   - Не за что.
  
   "Да, из нашего Бориса Павловича вышел бы неплохой священник, - думал Григорий, машинально записывая в тетрадь экономические формулы. - Он же читает не лекции, а проповеди!".
   В принципе, микроэкономику он знал неплохо, но монотонный голос преподавателя напрочь лишал его способности обдумывать всё, что он записывал. Он писал формулы под диктовку, как загипнотизированный, и так было на всех лекциях, которые читал "проповедник". Но эта лекция была особенно тоскливой, и как назло, длиннее чем все другие - в аудитории не было Алёны. Она ушла сразу после контрольной по дискретной математике. Куда, Гриша не знал. Может, она сейчас ходит с матерью по модным магазинам? Или развлекается с классным парнем, которому он, Гриша, и в подмётки не годится.
   Его мысли прервал звонок мобильного телефона. Номер, высветившийся на экране, был абсолютно незнакомым. Гриша нажал на кнопку и двинулся к выходу.
   - Привет, Гришка! - это был голос Алёны. - Чего молчишь? Не ожидал?
   - Честно говоря, нет, - рассеянно ответил Григорий.
   - Я вообще-то не собиралась тебе звонить. Просто мой бой-френд не пришёл. Может, ты придёшь? Не сидеть же мне в кафешке одной.
   - Я с радостью! Но только через полчаса, когда лекция кончится. Ладно?
   - Что значит через полчаса? - возмущённо поинтересовалась Алёна. - И что я полчаса здесь торчать буду? Нет уж, или сейчас, или никогда! Так ты идёшь?
   - Иду, иду! - отозвался Гриша. - Сейчас!
   - Ты уходишь? - спросила Марина, когда Гриша собирал вещи.
   - Да. К Алёне.
   - Прямо сейчас? А то может после лекции?
   - Нет, Марина. Я должен идти сейчас же.
   - Но ведь на следующем занятии контрольная.
   - Потом перепишу. Пока.
   Через пятнадцать минут Гриша уже пулей влетал в одно из самых эксклюзивных и дорогих кафе в городе. За столом сидела Алёна, одетая в дорогое открытое платье. В её ушах красовалась пара золотых серёжек с натуральными бриллиантами, а её изящную шею украшала золотая цепочка. Но не это привлекло внимание Григория. Стоя возле входа, он любовался её стройной фигурой. "Какая же она красивая!", - подумал он.
   - Ну, проходи, чего стоишь? - зазвучал её голос как звонкий колокольчик. - Или боишься затрат? Да не бойся, я заплачу за двоих.
   - Ну что ты? - возразил Григорий. - Платят всегда парни.
   - Только не такие бедные студенты, как ты! Ну давай, садись!
   Григорий, как зачарованный, подошёл к столику и сел рядом с Алёной.
   - Что угодно? - спросил подошедший к ним официант.
   - Гриш, ты что будешь? - спросила Алёна.
   - Не знаю, - растерялся Григорий. - А ты что?
   - Ну, я возьму чай с малиновым пирожным.
   - Пожалуй, буду чай с шоколадным пирожным.
   Гриша выбрал шоколадное потому, что из всех пирожных, что были в меню, это было самым дешёвым.
   - Зря мелочишься, - насмешливо сказала Алёна. - Всё равно я плачу.
   - Нет, что ты! Платить буду я, и за себя и за даму.
   - Ну ладно, - нехотя согласилась девушка. - Если ты так настаиваешь. Надеюсь, это не твои последние деньги!
   - Ерунда, - небрежно ответил Гриша, перед глазами у которого стоял жуткий счёт за пять минут удовольствия.
   А со стороны улицы у самого окна стоял Никита. "Видно, скандал в общаге мне обеспечен", - подумал Гриша, увидев его ненавидящий взгляд. Но через секунду Никиты для него не существовало, и вообще, не существовало никого и ничего, кроме Алёны.
   - Ну что, пошли гулять, что ли? - сказала Алёна, когда Гриша расплатился.
   И они пошли по улице, а затем плавно свернули в сквер. Там Алёна неожиданно взяла Гришу за руку и стала смотреть по сторонам, словно ожидая кого-то. Григорий посмотрел в сторону скамейки - на ней, нервно поглядывая на часы, сидел юноша. "Видимо, у него свидание с девушкой, а она опаздывает", - решил Григорий. Скользнув по неудачливому Ромео мимолётным взглядом, Алёна вдруг... поцеловала Гришу. Грише казалось, что никогда ещё его губ не касалось ничего слаще её губ. Ему хотелось, чтобы это продолжалось вечность, но неожиданно эта вечность была прервана грубым:
   - Это ещё что такое?
   Он с трудом заставил себя оторваться от Алёны и глянуть в сторону того, кто так бесцеремонно помешал ему. Это был тот же несчастный влюблённый со скамейки. Он кидал грозные взгляды то на него, то на его даму.
   - Что это за дела? - повторил он. - Кто тебе позволил увиваться за моей девушкой?
   - А что ты думал? - издевательски спросила его Алёна. - Раз ты можешь гулять с другими девушками, то я не могу с другими парнями. Не дождёшься!
   - Но я же тебе не раз объяснял, что это была моя двоюродная сестра.
   - Какая разница? Я же сказала тебе, что на дух её не переношу! И тут ты опять с ней...
   - Ну, так родственница всё-таки.
   - А может она тебе и вовсе не сестра... Вот, видишь каково, когда тебе предпочитают кого-то хуже тебя...
   "Так вот что! - с грустью подумал Гриша. - Оказывается, я был ей нужен лишь для того, чтобы отомстить этому парню. А я-то дурак, размечтался!"
   Он уже не видел, как Алёна и её парень помирились, не видел их объятий, не слышал их голосов, потому что ушёл прочь...
  
   Тем временем Никита закуривал сигарету, первую в своей жизни. Хотя врач категорически запретил ему курить. Ну и что, что запретил? Теперь это не имеет никакого значения.
   "Ну что она нашла в этом Гришке? - задавал он себе один и тот же вопрос. - Я и красивее, и учусь лучше... Ну да, я не богат! Ну а Гришка что, богач что ли?.. Нет у меня прописки! Но ведь и у него нет!.. Неужели он купил её за дорогие подарки?.. За какие шиши он их покупал?.. Так за что же она, чёрт побери, его так приблизила?!"
   - Никита, что ты здесь делаешь? - это был тот самый, с которым Никита только что сравнивал себя. - Ты же никогда не курил.
   - Пошёл к чёрту! - грубо ответил Никита, пуская струйку дыма ему в лицо. - Мало того, что ты отбил у меня девчонку, ты ещё и приходишь сюда глумиться надо мной!
   - Даже не думал, - ответил Гриша.
   - Ну да, прям сама невинность! - съязвил Никита. - Кстати, отчего это ты такой пришибленный? Что, с Алёнушкой своей поссорился? Или она другого себе нашла?.. Вижу, я прав! То-то же! Значит, и тебя променяли!
   - Никита, прекрати. Давай не будем ссориться!
   - Вот как! Хочешь мира! Да только не хочу я дружить с таким подлым...
   Он хотел ещё что-то сказать, но вдруг закашлялся. Затем, кое-как отойдя, продолжил, затягиваясь:
   - Предатель ты! Просто жалкий и ничтожный предатель!
   - Никита, ты весь зелёный! - испуганно сказал Гриша. - Выбрось сигарету!
   - Да пошёл ты! Таких козлов, как ты, надо...
   Но он не успел договорить, что надо делать с такими "козлами", так как снова закашлялся и вдруг... потерял сознание.
   - Никита! Никита! Ты живой? Скажи что-нибудь! - принялся Григорий тормошить однокурсника. Но несчастный не шевелился. Его пульс был слабым.
   "Что же делать?" - лихорадочно соображал Григорий. Первым вариантом было вызывать скорую. Но мобильник его подвёл - разрядился. Как назло, в тот момент в парке не было ни души.
   "Придётся тащить его в общагу, - подумал он. - Иначе Никитка может умереть". Недолго думая, он взвалил однокурсника к себе на плечи и понёс.
   К счастью, до общежития было недалеко. Добравшись до своей комнаты, он аккуратно положил Никиту на кровать и хотел было уже идти вызывать скорую, как вдруг тот пришёл в себя... Ни прошло и пяти минут, как однокурсники разговаривали в дружеском тоне.
   - Ты извини, что так к тебе относился, - говорил Никита.
   - Да ничего страшного, - ответил Григорий.
   - А ведь ты хороший человек, - продолжал Никита. - Это я гад и осёл. Если бы ты был на моём месте, я бы ушёл и бросил тебя. А вот ты не бросил - тащил меня через весь парк. Спасибо тебе. А что всё-таки случилось? Почему ты такой грустный?
   - Да вот, оказывается, я был ей нужен только для того, чтобы позлить её парня. Я-то думал, она меня действительно любит.
   - Ты до сих пор любишь её?
   - Люблю. Знаю, что у меня нет никаких шансов на взаимность, и всё равно люблю. А ты?
   - Может быть. Но я не могу больше так: я теперь из принципа к ней не подойду! Довольно она надо мной издевалась! Больше этого не будет!
   - Ты сильный человек, - с завистью произнёс Григорий. - Вот бы мне так: разлюбить по собственному желанию. Да только не могу.
   - Но ведь ты ей не ровня. Ей нужны женихи с деньгами.
   - Знаю. Но как только Алёна мне улыбнётся, я начинаю верить, что у меня есть шанс, что она полюбит и оценит меня. Но я тоже постараюсь забыть её.
   Поговорив с однокурсником, а теперь уже другом ещё несколько минут, Григорий пошёл к Марине. Надо было срочно переписывать лекцию, иначе потом времени может не быть. Никита теперь с удовольствием одолжил бы лекцию, но его на ней не было.
   Когда он зашёл к Марине, он заметил, что она выглядела подавленной и растерянной.
   - Почему ты такая грустная? - спроси Григорий. - Что-то случилось?
   Оказывается, пока он гулял с Алёной по парку, Марине позвонила её мать. Со слезой в голосе бедная женщина сказала, что не сможет больше присылать дочери деньги, потому что её уволили с работы. А кроме Марины у неё была ещё одна дочь Любаша, которую надо кормить, одевать, готовить к школе... А на одну зарплату отца прокормить двух детей было нереально. "Займи у кого-нибудь, - говорила мать. - А там мы с папой что-нибудь придумаем... Может, я найду другую работу".
   - Уволили? - изумился Гриша. - Как уволили?
   - А вот так, шеф хотел переспать с одной молоденькой сотрудницей, а она отказалась. Тогда он попытался взять её силой, а мама увидела это и настольной лампой его. Вот он и уволил их обеих.
   - Не расстраивайся, - утешал Гриша подругу. - Мне родители присылают кое-какие деньги, а кроме того, есть стипендия. Проживём.
   - Нет, спасибо. Я лучше найду работу.
   - Ну перестань. Ты для меня всё равно что сестра родная. Или, если ты не хочешь, я дам тебе в долг. Отдашь когда сможешь.
   - Спасибо, Гриша, ты мне тоже как брат. Но лучше всё-таки пойду работать. Надо ещё для Любаши что-то купить, на одну папину зарплату прожить трудно.
  
   Она действительно нашла. Зарплата маленькая, да и должность далеко не престижная - уборщица, но всё-таки жить можно. Всё же лучше, чем жить в большом городе без гроша за душой или влезать в долги. Долг надо отдавать, а зарплатой можно распоряжаться по своему усмотрению. Но что Марине нравилось больше всего, так это гибкий график работы - днём учишься, а по вечерам приходишь убирать офис. Правда, свободного времени почти не оставалось - до двух часов ночи приходилось заниматься, которые задали в институте. Слава Богу, Гриша помогал, когда она его просила. Да и Никита после примирения с ним стал совсем другим человеком - теперь он также с удовольствием давал Марине переписать лекции, если она вынуждена была их пропустить, объяснял то, что ей было непонятно. Но и Марина также не отказывала однокурсникам в помощи, когда они её просили.
   Однако не всё было так гладко, как могло бы показаться на первый взгляд. В офисе сотрудники, несмотря на отзывчивость новой уборщицы, отнюдь не полюбили ей, даже относились с некоторой враждебностью. Да и не только к ней - многие вообще были какими-то озлобленными. Впрочем, причин для этой озлобленности было немало...
   Владелица фирмы была женщиной весьма надменной. Она никогда не упускала возможности сказать что-нибудь колкое по поводу способностей или внешности, причём делала это с холодной улыбкой на устах. И чем больнее она уколет человека, тем лучше у неё становилось настроение. Однако больше всего работников злило то, что свою же зарплату приходилось выпрашивать, как милостыню.
   Марине приходилось не лучше, чем остальным сотрудникам. Достаточно было вспомнить, с каким видом она принимала её на работу. Узнав, что Марина провинциалка, Валентина Сергеевна полчаса оценивающе оглядывала её, словно думая, стоит ли она того, чтобы её принять, или нет. Наконец, она надменно заявила: "Мы вообще-то не берём без московской прописки, но тебя, так и быть, возьму". Но Марина в этот момент была благодарна ей и согласна на любую зарплату, пусть даже более низкую, чем платят москвичам. Начальница успешно этим воспользовалась. В дальнейшем она не упускала возможности напомнить Марине, какую услугу она ей оказала, и как должна быть Марина бесконечна ей благодарна.
   Меньше обижал её главбух Олег Васильевич, и то не из эстетического удовольствия. Он не был жестоким, но всегда был нервным, поэтому кричал на неё только если она попадалась ему под горячую руку. Начальница выводила его из себя, и главбух, срывая зло на коллегах и подчинённых, частенько кричал им: "Чёрт бы вас побрал!", а затем про себя, видимо, думая, что его не слышно, добавлял: "Вместе с этой ведьмой!". Но все это прекрасно слышали.
   Однако, к счастью, далеко не все сотрудники были ожесточены. Первая, кто Марине сразу понравился, была бухгалтер Амелия Петровна Рябикова. Это была женщина примерно тридцати пяти лет, с добрыми синими глазами, с красными бархатными волосами, всегда мило улыбающаяся, отзывчивая и дружелюбная, особенно по отношению к новым сотрудникам, по-детски наивная. Будучи терпеливой, она не то что никогда ни на кого не кричала, но даже не повышала голоса. Она также с удовольствием помогала тем, кто нуждался в её помощи, и при этом ничего не просила взамен. "Должно быть, очень трудно, живя и работая в волчьих условиях, остаться доброй, не потерять веру в добро, справедливость и человеческую порядочность!", - думала Марина, глядя на неё.
   Другой человек, который тоже относился к ней дружелюбно, был Дмитрий Петрович Осинцев, по должности тоже бухгалтер. У него тоже были добрые голубые глаза, выражение его лица было кротким, однако немного грустным. Несмотря на тяжёлую жизнь и жестокость окружающих он также не потерял человеческого облика: сотрудники могли обратиться к нему за помощью, не боясь услышать в ответ обидное "да пошёл ты"; могли довериться ему, зная, что он их не предаст и не подставит ни ради денег, ни ради карьеры и вообще ни за что. И, кроме того, был человек тактичный - от него ни разу не слышали ни криков, ни оскорблений... Амелия Петровна рассказывала, что он - бывший начальник и муж Валентины Сергеевны, и фирма раньше принадлежала ему.
   - Замечательный был начальник, - говорила она, вспоминая о прошлых счастливых временах. - Всем платил вовремя, подчинённых не обижал... Я тогда главбухом была...А однажды на корпоративной вечеринке Валентина Сергеевна подсунула ему какие-то бумаги и заставила их подписать.
   И Дмитрий Петрович, который доверял жене, подписал, не догадываясь, что этим переписывает фирму на её имя и выписывается из квартиры, оставляя жену полноправной хозяйкой... После того, как имущество мужа перешло в руки Валентины Сергеевны, он оказался ей больше не нужен и она без сожаления разошлась с ним.
   - И на фирме вот самодурствует - половину сотрудников уволила, половину понизила. Да ещё и зарплату месяцами не платит.
   Сначала новая начальница хотела уволить Амелию Петровну, но потом сделала благородный жест, и из главного бухгалтера понизила её до простого. Дмитрия Петровича, который, по словам Амелии Петровны, смирился со своим положением, из жалости оставила на фирме.
   - Зато потом все уши нам прожужжала, какая она благородная и справедливая.
   - А Олег Васильевич, он был до или после? - спрашивала Марина.
   - После, - ответила Амелия Петровна. - Это был её давний любовник.
   - А у него есть дети?
   - У кого?
   - У Дмитрия Петровича?
   - Есть дочь. Но она своего отца знать не желает. Вся в матушку пошла.
   Но, несмотря на такое отношение дочери, Осинцев не забывал её: на Новый год и день рождения присылал ей открытки, покупал подарки, а также большую часть зарплаты отдавал на её содержание, хотя она, по-видимому, в этом не нуждалась.
   - Опять Вы, Рябикова, с уборщицей болтаете! - послышался звонкий голос шефини. - Вы сделали то, что Вам было сказано?
   - Сделала, - ответила Амелия Петровна, подавая начальнице какие-то бумаги и виновато глядя на Марину.
   - Попробовали бы не сделать, - усмехнулась Валентина Сергеевна. - Я бы Вас живо уволила, - затем, посмотрев на Марину, брезгливо поморщилась. - Ну чего стоите, Сизова, идите убирайтесь в коридоре, живо! Да смотрите, чтобы как следует, - прокричала она ей вслед. - А то вышвырну на улицу.
   - Но Валентина... - начала было Амелия Петровна.
   - Молчать, Рябикова! Или Вы забыли, кто Вас здесь оставил?
   "Ну разве виновата я, что уборщица! - с отчаянием думала Марина, надевая тряпку на швабру. - Мало того, что считаю каждую копейку, убираю за мизерную плату, да ещё меня и за человека не считают! Будто я убила кого-то или украла... В чём я вообще виновата?..."
   - Марина, почему ты плачешь? - послышался голос Дмитрия Петровича. - Она тебя обидела?
   Он подошёл к ней и сел на корточки подле неё, рядом с ведром.
   - Дмитрий Петрович, почему нас, уборщиц, за людей не считают? Что я ей такого сделала? За что она меня так ненавидит?
   - Успокойся, Марина... Ну что ты будешь делать, такой человек.
   - Но не только она - почти все меня попрекают моей должностью. Как будто она делает человека! Скажите, Дмитрий Петрович, неужели душа человека ничего не значит? Всё решают деньги, власть, престиж?
   - Нет, почему же ничего. Она-то как раз человека и делает. Должность это так: сегодня ты пан, а завтра пропал, а вот душа, останется с тобой навсегда...
   - А почему тогда многие судят о людях по их одежде да по размеру кошелька?
   - Потому что не понимают, что в действительности самое ценное. Но вот что я тебе скажу: будь ты уборщицей или королевой Англии, ты всегда будешь для меня как родная.
   - Спасибо Вам, Дмитрий Петрович, Вы так добры ко мне! Если бы Вы были начальником вместо неё... - но вдруг она одумалась: эти слова наверняка причиняют ему боль. - Простите, - пролепетала она, краснея. - Мне не следовало...
   - Ничего страшного, - успокоил её Дмитрий Петрович. - Если я стану начальником, я тебя непременно возьму на работу.
   - А Амелию Петровну возьмёте? - спросила Марина. - Ведь к ней здесь тоже плохо относятся.
   - Обязательно возьму. А как же! Она не только хороший бухгалтер, но и милейшая женщина. Если бы весь мир состоял из таких добрых людей, как ты и Меля! Пусть она наивна, как ребёнок, но у неё такая чуткая душа!
   "Видать, он действительно любит её, - думала Марина.- Да у него даже глаза загораются, когда он говорит о ней". Что касается Амелии Петровны, то она и не скрывала, что тоже его любит. Она так и говорила: "Люблю его за добрую и чистую душу, за то, что в нём нет зла, за то, что он хороший человек". Они могли часами разговаривать друг с другом, и когда они разговаривали, Марина боялась дохнуть, чтобы не помешать им. Зачем мешать, если двое наслаждаются обществом друг друга! С работы они шли вместе - он всегда провожал её до дома. И путь не было между ними пламенной страсти, пусть они не торопились под венец, но разве это обязательно, если двое любят друг друга?
   Хотя пожениться они вполне могли. Амелия Петровна была женщиной незамужней. Раньше она была замужем, однако мсье Рябиков постоянно изводил жену своей необоснованной ревностью: всё ему чудилось, что она ему изменяет. А однажды, когда к Амелии Петровне подошёл симпатичный парень и спросил время, муж вообще озверел - набросился на него и жестоко избил. Потом потащил жену за волосы домой и устроил ей скандал, даже гонялся по квартире с ножом. За избиение парня ему дали пять лет, и Амелия Петровна не стала ждать мужа - оформила развод. Потерять веру в удачный брак такой человек, как она, просто не мог. Должно быть, она просто не хотела замуж.
  
   Тем временем Алёна потеряла одного из воздыхателей, несмотря на то, что клятву разлюбить её дали двое. На следующий день после происшествия в парке она мило улыбалась Грише, но не просила прощения, а просто вела себя как ни в чём не бывало. "А всё-таки, мне кажется, она меня любит", - думал Григорий, глядя на неё счастливыми глазами. Бедность, статус иногороднего - всё было забыто в мгновение ока. Но ведь женщины по природе своей такие кокетки! Может, Алёна таким образом хочет привлечь к себе Гришино внимание? Или боится, что он поймёт, как она его любит? А тут, пожалуй, начнёт вить из неё верёвки.
   Зато Никита, дав слово, крепился. Он демонстративно не замечал её улыбок. Тогда она снизошла до того, чтобы заговорить с ним, надеясь снова разжечь в нём погасшую надежду. Никита отвечал ей, но о том, чтобы самому подойти к ней, не могло быть и речи. Она пробовала взять у него лекцию переписать. "Ага, - сообразил Никита. - Сейчас она возьмёт мою тетрадь, и мне придётся подходить и умолять, чтобы она вернула". Поэтому он сказал, что не может дать.
   - Вообще-то сначала надо дать даме, а потом самому учить, - заявила ему Алёна. - Если ты, конечно, истинный мужчина.
   - А если я не джентльмен?
   - Ну и пошёл ты!
   Она резко повернулась к нему спиной и медленно пошла прочь. Никита знал, что она шла медленно специально, давая ему время передумать и удержать. И если он сейчас не даст ей уйти, такая жестокая игра будет продолжаться бесконечно. Нет, пусть уходит, пусть... Отпускать любовь - это всегда больно, но до этого момента Никита и предположить не мог, что настолько.
   Однако через неделю он уже меньше думал о ней, а ещё через неделю так и вовсе позабыл. Теперь его мысли занимала... Лариса.
   - Как вы с ней познакомились? - спрашивал Григорий друга.
   - Я её защитил, - с гордостью рассказывал Никита. - Иду домой, то есть в общагу, подхожу к переходу, слышу, там такая ругань. Гляжу, а тут какая-то бабка ругает её, чихвостит на все лады. Говорит, ты мол, чеченка, террористка, это вы всё взрываете, убивать вас надо и всё в этом духе. И что самое интересное, у самой-то внешность далеко не русская.
   - А Лариса из Чечни?
   - Да, оттуда.
   - А бабка эта откуда?
   - Говорит, что из Испании, жертва режима Франко. Но, по-моему, Франко бы скорее сам от неё сбежал.
   - И ты начал спорить?
   - Конечно. Это же вообще маразм - обвинять всех подряд в терроризме только потому, что внешность нерусская. А тем более, такую красивую девушку.
   - Маразм!... Послушай, а ты случайно не знаешь, как зовут эту старуху?
   - Понятия не имею. А что?
   - Да так, ничего.
   - А то думал, ты всерьёз веришь, что знал её в прошлой жизни.
   - Да нет, что ты. Я в такие штучки не верю, - ответил Григорий, а сам подумал: "Да, это интересно!".
  
   Зимние каникулы, настоящий рай для студентов. Можно поехать домой, увидеть родителей. А также горы снега, катание на лыжах и коньках с утра до вечера, разрумянившиеся щёчки, игра в снежки... И как хорошо после весёлой прогулки на свежем воздухе пригласить друзей к себе и за чашкой горячего чая рассказывать им о Москве, слушая их восхищённые возгласы. Кроме того, впереди Новый год, а это значит ёлка, хлопушки и горы подарков...
   Марину начальница никак не хотела отпускать. Да и не отпустила бы, наверное, если бы Марина не пообещала после каникул бесплатно помыть окна. И то отпустила с таким видом, слово Марина своим уходом в отпуск предала всю фирму и Родину в целом.
   Но январь пролетел быстро, за ним и февраль, и, наконец, настал март. Но для студентов экономического факультета ничего не менялось: Григорий по-прежнему любил Алёну и не терял надежды на взаимность, Марина продолжала учиться и работать на той же фирме, Алёна, как всегда, заигрывала то с одним молодым человеком, то с другим, Никита продолжал встречаться с Ларисой. Никого не отчислили, и никто не перевёлся с других факультетов.
   Не менялось ничего и на Марининой фирме: шефиня и главбух бесчинствовали, Дмитрий Петрович так и не сделал предложения Амелии Петровне, но по-прежнему продолжал с ней встречаться.
   В эту субботу Марина, как обычно, возвращалась из института, думая о том, как хорошо, что не надо идти на работу, так что можно пройтись по Москве не спеша. Прохожие, которых было немного, тоже никуда не спешили - всё-таки суббота. И только какая-то старушка шла быстрыми шагами, словно куда-то опаздывала. Вдруг у неё из пакета что-то выпало, а старушка, словно не замечая потери, продолжала идти дальше. И когда Марина, наконец, поняла, что этот выпавший предмет был кошелёк, она была уже далеко. Схватив кошелёк, Марина погналась за ней.
   - Бабушка, бабушка! Вы кошелёк потеряли!
   Старушка обернулась.
   - Давай его сюда! - и выхватила свой кошелёк. - Так, сейчас проверим...
   И стала быстро открывать кошелёк. Марина собралась было уйти, но та вдруг закричала:
   - Куда? А ну-ка постой! У меня вот здесь лежало двести долларов. Где они?
   - Я не знаю, - ответила Марина.
   - Смотри-ка, она не знает! Давай их сюда, воровка!
   - Что такое, мама? - спросила её неожиданно подошедшая женщина бальзаковского возраста. Это была начальница Марины.
   - Эта воровка украла у меня двести долларов, - начала объяснять старуха.
   - Я ничего не крала. Я вообще не открывала кошелёк.
   - Заткнись! - оборвала её бабушка. - Видишь, Валя, какие наглые девки пошли.
   Начальница кинула на Марину ледяной взгляд.
   - Ну, Сизова, что будем делать?
   - Но я ничего не крала, честное слово!
   - Конечно! Моя мама обманывает!... Значит так, милочка, или ты сейчас же возвращаешь всё, что взяла, или я тебя уволю.
   Случайным образом мимо проходил Григорий и увидел эту сцену. Он не понимал, отчего две женщины, как курицы, налетели на его подругу.
   - Что случилось? - спросил он. - Что вам надо от Марины?
   - Ты лучше спроси, что твоя Марина сделала, - ответила старушка.
   - Мама обронила кошёлек, там было двести долларов, - объяснила начальница. - А Ваша девка их украла.
   - Не смейте её так называть! - возмутился Григорий. - Марина - порядочная девушка, она не ворует. Можете мне поверить, я её с детства знаю. А вас, женщины, я вижу...
   Он хотел было сказать "А вас я вижу впервые в жизни", но вдруг глянул на лицо Марининой начальнице. Нет, он видел это лицо не первый раз. Та же смуглая кожа, те же изящные черты, даже фигура та же...
   - Не может быть! - воскликнул он.
   Та, видимо, истолковала это восклицание по-своему, так как сказала:
   - Эта девушка у меня работает, так что я тоже кое-что о ней знаю, возможно, даже то, чего не знаете Вы... Ладно, Сизова, можешь работать и дальше, но ты должна будешь отработать эти двести долларов... Ты меня поняла? Пойдём, мама.
   С этими словами обе женщины ушли.
   - Не расстраивайся, Марина, - утешал подругу Григорий. - Я пойду поговорю со старушкой. Я уверен, что она подстроила это специально.
   - А что ты можешь сделать? - спросила Марина. - Они тебя и слушать не станут.
   - Шефиня твоя, может, и не станет, а вот мама непременно.
   - Мама? При чём здесь мама?
   - Потом объясню, - бросил Гришка.
  
   Ему пришлось идти за дамами целых полчаса, пока, наконец, обе не остановились около фешенебельного магазина. Там Маринина шефиня распрощалась с матерью и зашла, а старушка пошла дальше.
   "Что ей сказать, чтобы она поверила?" - лихорадочно соображал Григорий.
   Наконец, собравшись с духом, он подбежал к ней и сказал, глядя ей прямо в глаза:
   - Здравствуй, мама!
   Он изо всех сил старался изобразить радость. Странно было бы, если бы сын после долгой разлуки с матерью не радовался, что наконец-то с ней встретился.
   - Ты что рехнулся? - грубо ответила старушка. - Какая я тебе мама?
   - Мама, я твой сын, Себастьян.
   - Да как ты можешь? - заорала мать. - Как ты смеешь насмехаться над горем несчастной матери, у которой убили сына! Убирайся вон или я вызову милицию!
   После этих слов остаток сомнений у Гриши тут же исчез бесследно. Это была точно его мать. Точнее, бывшая мать. Настоящая мать - это та, что породила его в этой жизни. А эта женщина - совершенно чужой человек, и притом ещё и весьма неприятная сеньора. Но чего не сделаешь ради Марины.
   - А помнишь, мама, как мы жили в Ллорет-де-Маре, каждое воскресенье всей семьёй ходили на море? А когда вы с папой ссорились, ты оставалась дома и говорила: "Идите сами - видеть вас не желаю!"
   Правда, ко всему этому она прибавляла: "Чтоб вам обоим сдохнуть: и тебе, и твоему отродью!", Гриша предпочёл не говорить. Так ему легче было казаться радостным.
   - А помнишь, однажды, вы с папой поссорились, мы пошли в парк, а пришли оттуда мокрые? Я упал в озеро, когда кормил уток, а папа меня вытаскивал. Помнишь, когда я первый раз пошёл в школу, у тебя сломался каблук, и ты боялась, что Ортенсия увидит и будет злорадствовать.
   На лице сеньоры Перес отразилось удивление. Нет, это не мог быть паршивый студент, который смеётся над её горем. Такое мог знать только её сын или его друг. Но прошло так много времени: все его друзья и одноклассники уже состарились. Но Себастьян умер. Она сама лично присутствовала на его похоронах.
   Но спрашивать ничего не потребовалось - Григорий сам понял, о чём она думает.
   - Я родился в другом теле, - ответил он. - Но, увидев тебя, я всё вспомнил.
   - Себастьян, сынок! - не помня себя от радости, закричала женщина.
   Через секунду она, плача, обнимала Григория. В этот момент она казалась ему такой любящей, что с трудом верилось, будто эта самая женщина когда-то говорила: "Лучше б ты сдох!".
   - Слава Пресвятой Богородице! Ты жив! Ты со мной, и никакие Герреро не отнимут у меня сына! Ты мой! Мой!
   "Но Герреро у тебя никого не отнимали", - хотел было сказать Гриша, но промолчал - ссориться с "матерью" сейчас ему абсолютно не хотелось. Вместо этого он сказал:
   - Да, мама, я вернулся. Теперь всё будет хор...
   "Эх, чёрт, только Марьи Константиновны здесь не хватало", - подумал он, увидев приближающуюся пожилую женщину. Это была его ярцевская соседка. Она зарабатывала себе на жизнь тем, что ездила в Москву за товаром, который затем продавала на местном рынке.
   - Здравствуй, Гриша. Как дела?
   - Здравствуйте, Марья Константиновна, - ответил ей Гриша. - Всё нормально.
   - Вижу, ты уже жениться собрался? Будущую тёщу мамой зовёшь? Родители-то знают?
   - Не собираюсь я жениться, - ответил Григорий. - Вам, наверное, послышалось.
   - Я бы Вам посоветовала, - вмешалась мать Себастьяна, - заниматься своими делами. А собирается ли мой сын жениться или нет - не Ваше собачье дело! Пойдём, Себастьян.
   - С каких это пор ты Себастьян? - удивилась соседка. - Нехорошо обманывать, ох как нехорошо!
   - Просто я похож на её погибшего сына, - торопливо объяснил Григорий. - Потому она и зовёт меня так. Ну ладно, я спешу, до свидания.
   "Леший принёс эту Марью Константиновну! - выругался он про себя. - Теперь всё Ярцево будет сплетничать, будто я собираюсь жениться. Она ж такие слухи распустит!".
  
   Скоро Григорий и сеньора Перес сидели на кухни в её квартире и пили чай.
   - Расскажи, сынок, что с тобой было? Как ты жил всё это время?... Говоришь, приехал из захолустья, а здесь учишься. Неплохо! Осталось только найти богатую невесту.
   - Так жить-то будешь не только с деньгами - жить будешь с человеком, - пожал плечами Григорий.
   - А при чём здесь это? Главное, правильно составить брачный контракт и вовремя подсунуть соответствующие бумаги. А там пошлёшь эту дуру ко всем чертям. Вот моя дочь, она так и сделала. И получила фирму.
   - Ну а ты, мама? Как ты жила? Как отец?
   - Твой папаша? - мать Себастьяна презрительно скривилась. - А, наверное, уже подох!
   - То есть как это, наверное? - испугался Григорий.
   - Я точно не знаю, - раздражённо ответила Леонора. - Последнее, что я о нём слышала, так это то, что он попал в тюрягу.
   - Папа! В тюрьму?! Но за что?!
   Это произошло через неделю после гибели Себастьяна. Когда полицейский пытался изнасиловать дочь старика Пабло, Эулалию, сеньор Перес незаметно подкрался, поднял с земли автомат (благо, насильник отложил его в сторону, чтоб не мешал) и, угрожая этому полицейскому, заставил его отпустить жертву. Но тут же сзади на него налетели ещё двое, вырвали из рук оружие и арестовали. Это рассказала ей сама Эулалия. Отпустили ли его или расстреляли без суда и следствия, она так и не сказала. Да и не могла сказать: после этого случая никто её больше не видел.
   "Твой отец недолго будет страдать", - вспомнились Грише слова Богородицы. Значит, отец погиб!
   Слушая это, Гришка испытывал неподдельную скорбь, но одновременно и гордость за отца. Но, Леонора, по всей видимости, считала его поступок безумием. Она ведь, по её же собственным словам, ни разу не пришла навестить мужа. Впрочем, обрадовался бы Перес, если бы она пришла? Или прогнал бы её, как выгнал из дома, когда узнал, что это она подослала франкистов? Но всё же это Гришке совсем не нравилось.
   Что касается Леоноры, она вскоре покинула Испанию, обвинив "проклятых фашистов" в смерти сына. В Советском Союзе она вышла замуж за одного чекиста с тёмным прошлым - одного из виновников массового голода на Украине.
   - Вот это был мужчина, не то что твой папочка!
   Как ни неприятно было Грише слушать это, он отлично понимал, что сейчас ему невыгодно ссориться с этой сеньорой. Поссориться - значит упустить единственный шанс помочь Марине.
   Но кто всё-таки мой отец, думал Гриша. По правде говоря, папа, то есть Алексей Георгиевич из Ярцева. А Перес был отцом Себастьяна. А кто тогда он, Гришка? То, чем стал этот самый Себастьян после смерти. Конечно, папа породил его. Ну а сеньор Перес? Он тоже когда-то породил его. Тогда кто?
   А мать? Кто его мать? Та добрая милая женщина, которая ждёт его в Ярцеве, когда он приедет домой на летних каникулах? Или та, что сидит рядом. Она-то тоже рожала его, кормила грудью, воспитывала... Да, но не она ли убила его? Она же знала, что он дружит с Марией, а значит, он может прийти к ней. Ну да, она надеялась, что Перес сдержит клятву и будет всячески стараться не допустить его встречи с Марией и вообще с любым членом семьи Герреро. А как тогда объяснить её слова: "Лучше б ты не рождался, лучше б ты сдох"? Да, это было сказано сгоряча, но не этого ли она подсознательно желала?.. Но сейчас не время об этом думать.
   - Мама, ты рада, что я вернулся? - спросил он.
   - Ну что ты, конечно же рада! Когда ты умер, я чуть с ума не сошла от горя.
   "И от ненависти", - хотел было сказать Григорий.
   - А твой отец, - продолжала мать Себастьяна. - Он даже не горевал о тебе. Да и не любил он тебя. Запомни, сынок, никто тебя не любил и никогда не будет любить так, как я.
   - Значит, ты счастлива, что я здесь?
   - Очень счастлива.
   - А если ты счастлива, то дай возможность и другим быть счастливыми. Пожалуйста, мама, прошу тебя. Пусть весь свет будет счастлив. Ты сделаешь то, о чём я тебя попрошу?
   - Проси, - разрешила сеньора Перес. - Ради моего сына я сделаю всё, что в моих силах.
   - Тогда можешь сказать дочери, чтобы оставила Марину в покое. Ты же прекрасно знаешь, что она не брала тех денег.
   Леонора сделала такое лицо, словно Григорий просит её не то прыгнуть с Останкинской телебашни, не то облить себя бензином и поджечь.
   - Но пожалуйста, мама, ради вернувшегося сына.
   - Ладно, - неохотно согласилась "мать". - Только и ты для меня должен кое-что сделать.
   - Всё, что хочешь, мама.
   - Хорошо. Тогда сейчас же позвони своей матушке, Галине Алексеевне, так её, кажется, и скажи, что она тебе больше не мать.
   - То есть как не мать?
   - То есть так. Твоя мать я. А она... она тебе совсем чужая.
   - Но ведь она меня породила.
   - Тебя породила я. А Галина Алексеевна забрала твою душу для своего отродья...
   - Это я-то отродье? - обиделся Григорий.
   - Да ты! Убирайся, ты мне не сын!
  
   "Дурак, - ругал себя Гриша, оказавшись на улице. - На что я рассчитывал? Неужели надеялся, что с этой дьяволицей удастся поладить? Эх, наивный! Раз в жизни покривил душой, и чего добился? Мало того, что Марине не помог, так ещё и подал повод для сплетен. Что же делать-то?"
   Он не понимал, как теперь сможет смотреть подруге в глаза. Спросит она его, как дела, что он ей скажет? Неужели признаться, что ничего не смог сделать? Отец (его, Гриши) всегда говорил, что мужчина не должен показывать девушке своих слабостей, иначе она перестанет его уважать. Пусть Марина не его девушка, а просто лучший друг, но всё равно упасть в её глазах ему хотелось меньше всего. Поэтому в тот день он предпочёл пойти в ленинскую библиотеку, чтобы не встретить Марину в общаге. Но, в конце концов, возвращаться ему пришлось.
   Оглядываясь, он старался шагать тихо и держаться поближе к стене. Так ползком он и дошёл до своей комнаты. Вдруг его охватила злость на самого себя.
   "Да что же я, чёрт побери, убегаю, прячусь, как последний трус! И сколько же ещё буду так бегать? До самого окончания института? Просто несерьёзно! Надо сейчас же пойти к Марине и сказать всё как есть".
   Но, как известно, легче сказать, чем сделать. Случалось ли вам сообщать лучшему другу неприятную вещь? И при этом признаться ему, что не можешь ничем помочь? Что вы чувствовали, отнимая у друга благословенную надежду?
   "Нет, я не пойду к Марине сейчас, - подумал вдруг Гришка. - Я пойду к так называемой матери и скажу, что отрёкся от мамы. А когда она сделает то, о чём я её прошу, просто исчезну... А с чего ты взял, что она сдержит слово? Сказать после, что она передумала - это в её характере... Сказать, отрекусь после, а потом... Нет, но нельзя же так: нехорошо нарушать обещания, пусть даже ради Марины. Совсем ты, Гришка, сдаёшь! Узнал бы мама с папой, какие у меня мысли, ох и "гордились" бы они сыном!". Папа, а кто сейчас его папа? Может, его отец и отец Себастьяна тоже одно и то же лицо? Что касается матери, то у него не было никаких сомнений - её зовут Галина Алексеевна Ростовская, и другой матери у него нет.
   "Видимо, придётся мне пойти и помириться с ней", - подумал Григорий.
  
   Вернулся Гриша поздно, так что заночевать ему пришлось в беседке рядом с общежитием. Благо, было не очень холодно. А когда проснулся, понял, что к первой паре ему уже не успеть. Ну ладно, хоть ко второй.
   Но как оказалось, занятий сегодня не было - преподаватель по математике неожиданно заболел.
   - Здорово друг! - хлопнул его по плечу Слава. - Где ты вчера гулял? Я вчера всю общагу обошёл, предупредил, а ты как сквозь землю провалился. Ты когда вернулся?
   - Я? Где-то в два.
   - Ну ты даёшь! И где ночевал?
   - Во дворе. Пришёл поздно - в общежитие не пустили. А ты Марину не видел?
   - Нет. А ты посмотри, может, она в библиотеке. Я вот как раз тоже туда иду.
   Но в библиотеке Марины не оказалось, и Григорий поехал в общагу. Там Марины тоже не было.
   "Наверное, она в библиотеке на Кочновском или на Кирпичном, - подумал он. - Но ничего, вечером отдам ей деньги".
   Как он узнал вечером, Марина действительно была на Кочновском. А с ней был и Никита, и к вечеру она уже знала про отсутствие Гришки.
   - Ты где был? - спрашивала она Григория вечером. - Никита говорит, что тебя не было всю ночь.
   - Сначала был у неё. Потом... Кстати, вот тебе деньги - у неё забрал. Отдашь их боссу.
   Увидев две стодолларовые бумажки, Марина просто оторопела. С минуту стояла, как будто её ударило током. Потом спросила:
   - Как ты их взял? Ты что украл их?
   - Нет, почему же украл, - возразил Григорий. - Кража - это когда берёшь что-то чужое. А я фактически взял у тебя и отдаю тебе.
   - Ты вытащил у неё из кармана?
   - Нет, я был у неё дома. Два раза.
   И он рассказал о том, как первый раз потерпел поражение, так как не мог отречься от своей мамы.
   - А потом я пришёл к ней снова, говорю, давай забудем о нашей ссоре: зачем портить такой замечательный день. И как только она вышла ставить мне чай, я обшарил её тумбочки и нашёл вот это.
   - Ну ты даёшь! А если бы в тот момент она зашла и увидела?
   - Не знаю. Тогда пришлось бы как-нибудь выкручиваться. Признаюсь, мне было чуточку стыдно: в жизни не шарил в чужих вещах, а тут на тебе. Но ведь я же не воровал. Я только взял то, что она пыталась у тебя украсть.
   - Ну а потом?
   - Потом мы с ней говорили об Испании, она рассказывала о дочери, о внучке. Обещала познакомить нас. Но думаю, теперь она меня и знать не захочет.
   - Господи! Чем ты ей опять не угодил?
   - Ей внучка позвонила. Я толком не понял, из-за чего началась ссора, но донна Леонора как начала на неё орать и оскорблять. Совсем как меня, когда я был её сыном.
   - Да... Не повезло тебе в прошлой жизни. Ну а ты что?
   - Я? Разумеется, я попытался её успокоить, объяснить, что не надо так грубо разговаривать с внучкой. Ну ладно почитала бы ей мораль, но не обзывать же её грязной потаскухой! А она как разойдётся! Говорит, так ты на её стороне, пересовское отродье! И опять прогнала меня.
   "Такая же стерва, как и моя шефиня", - подумала Марина, но вслух не сказала: всё-таки родственницы её друга.
   - Спасибо тебе большое, Гриша! Ты настоящий друг!
   И она по-дружески поцеловала его. И неожиданно поймала себя на мысли, что он для неё больше чем друг. Даже гораздо больше, чем брат. Кто же тогда? Кто? Нет, это безумие! Это просто безумие! Только сейчас она заметила, какие у него большие красивые глаза. Только сейчас, когда его руки коснулись её рук, она почувствовала их кожей. И как она раньше не замечала такие простых и очевидных вещей?
   "Я же всё детство, все школьные годы была рядом с ним, - думала она. - И только теперь я вижу, какой он красивый, стройный, сексуальный. Какой он... какой он... идеальный. Да, да, именно идеальный. Надежный, порядочный, добрый. Как же не влюбиться в такого, как Гриша! Но почему сейчас?"
   На последний вопрос Марина, как ни старалась, не могла найти ответ. Она вернулась в свою комнату, храня в своём сердце его дружеский взгляд и прикосновение. Пусть она для него не больше чем друг. Пусть. Но он рядом, а это уже много значит.
  
   Однако деньги Марине не понадобились. Начальница неожиданно отказалась от намерения заставить её отрабатывать их. Вот те раз, думала Марина, не ожидала от начальнице такой доброты. С чего бы это? Но Амелия Петровна объяснила ей, что дело вовсе не в доброте.
   Ещё вчера когда Марина пришла на работу, Амелия Петровна спросила, отчего она такая грустная. Когда Марина поведала ей о своей беде, она утешала девушку как могла. Пробовала даже упросить начальницу, но та, понятное дело, и слушать её не стала, да ещё и пригрозила: "Если Вы, Рябикова, будете соваться не в свои дела, потеряете работу".
   Дмитрий Петрович тоже утешал её, обещал, что сделает всё, что от него зависит, чтобы Марине не пришлось отрабатывать. Но что может сделать бывший начальник, которого держат в этой компании из милости? Видимо, он просто хотел её обнадёжить. Но оказалось, что нет.
   У Валентины Сергеевны были два любовника, которые ничего друг о друге не знали. И оба были владельцами разных фирм. Собственно, из-за этого она с ними и встречалась и никак не могла выбрать кого-то одного. Оба имели почти одинаковую прибыль. Но она понимала, что рано или поздно придётся за кого-то одного выходить замуж (за того, кто наивнее и доверчивее), а там... подсунуть мужу бумаги и стать полноправным владельцем его фирмы. Дмитрий Петрович знал в лицо их обоих. Набравшись наглости, он вошёл в кабинет к бывшей жене. Сначала он пробовал попросить её по-хорошему, так как не любил угрожать и запугивать.
   - Вы же прекрасно знаете, что Марина не ворует, - говорил он. - Хоть она и бедная, но она честная. Сами подумайте, Валя... Вернее, Валентина Сергеевна. Она могла взять этот кошелёк себе и никто бы не узнал. А она бежала за Вашей мамой, чтобы вернуть.
   Но ответом ему было циничное: "А кто её просил? В следующий раз не будет такой лохушкой".
   - Ну хорошо, - продолжал Дмитрий Петрович. - Допустим, Марина забрала кошелёк себе, Ваша мама осталась без денег. И Вы бы за это повысили ей зарплату? Или, может быть, сделали бы Марину своим личным помощником?
   Она посмотрела на него как на умственно отсталого.
   - Если бы я узнала, она бы вылетела с работы. И вряд ли бы ещё куда устроилась - уж я бы об этом позаботилась. А теперь, Осинцев, идите отсюда и не мешайте мне работать. Я устала от Ваших глупых вопросов.
   Нет, не получится убедить её по-хорошему, подумал Дмитрий Петрович, да я и не очень-то надеялся. И тогда он сделал то, чего никогда не делал.
   - Как скажете, Валентина Сергеевна. Только имейте в виду: я знаю, с кем Вы встречаетесь. И если хотите, я могу познакомить Ваших кавалеров друг с другом. То-то они обрадуются!
   И тут лицо начальницы сделалось серым.
   - Ты не посмеешь! - заорала она. - Или я тебя уволю! Да, да, уволю!
   - Уволить-то, может, и уволите, но потеряете обоих. Это я гарантирую.
   Надо ли говорить, что такой тон и такие речи ужасно удивили Валентину Сергеевну. С трудом взяв себя в руки, она процедила сквозь зубы:
   - Ладно, что ты хочешь, шантажист?
   - Не так много. Всего двести долларов. Маринины двести долларов... Нет, не в смысле, что она отдаст их мне. А в смысле, что Вы откажетесь от притязаний на её деньги и не будете ничего вычитать из зарплаты. И за это я молчу, как рыба. Идёт?
   Зелёная от злости, шефиня почти прокричала, что согласна, а на прощание пожелала, чтобы Дмитрий Петрович сдох, а Марина подавилась этими деньгами. А новоиспечённый "король шантажа", напротив, вышел из кабинета радостный...
   - Амелия Петровна, а почему он тогда, - спросила Марина, - не может потребовать назад свою фирму? Если он шантажом добился, чтобы мне не пришлось отрабатывать, что ему мешает заполучить фирму?
   - Наивная ты, Марина. Фирму она бы не отдала. Одно дело потерять какие-то двести долларов, а другое - главный источник дохода.
   Действительно, как она, Марина, не додумалась? Ну а как же любовники, которых собираются обманывать? Неужели Дмитрий Петрович будет молчать и благополучно позволит бывшей жене обобрать их, так же как когда-то его. Нет, их двоих вряд ли обдерёт. Но одного, за которого выйдет замуж, запросто. Но, оказалось, бояться было нечего.
   - Один из них, - сказала Амелия Петровна, - знает, с кем имеет дело. Он был её любовником ещё когда эта ведьма была замужем за Дмитрием Петровичем, и помогал ей обобрать его. Так что всё он знает. Только не понимает, что раз она так поступила с Дмитрием Петровичем, запросто поступит так же и с ним.
   - А если она выйдет замуж за того другого? И отберёт его фирму?
   - И хорошо, если отберёт. Конечно, измываться над работниками не перестанут, но зато не будут домогаться секретарш.
   - А он домогается секретарш?
   - Не только их. Если работница молодая и симпатичная, она должна с ним сожительствовать. Кто не согласен, тех увольняют. У меня знакомая там работает, говорит, беспредел полнейший. Сама-то уже немолодая, потому и не пристаёт. И то задолбал: то зарплату задержит, то заставит работать в выходные, то ещё что-нибудь придумает.
   Конечно же, Марина не забыла поблагодарить Дмитрия Петровича.
   - Но право, не стоило так рисковать. Я бы отработала. А теперь она может начать строить против Вас козни.
   - Почему же? Она и без того хорошо их строила. Нам всем. Так что хуже она мне уже не сделает.
   - Но она может убрать Вас, чтобы уж точно молчали.
   - Убрать? Нет, этого она не будет. Конечно, перед убийством она не остановится, но за двести долларов - это несерьёзно.
   Как это несерьёзно, хотела было спросить Марина, если Валентина Сергеевна "за копейку удавит"?
   - Нанять киллера - это как минимум пятьсот долларов, - сказала Амелия Петровна. - Проще отдать шантажисту двести, чем убрать его за пятьсот.
   - И то правда, - согласилась Марина.
   - Так что теперь, - говорила она Гришке уже вечером в общаге, - я не могу взять эти деньги. Не обижайся, Гриша. Но так получилось.
   - Да я не обижаюсь, - ответил Григорий, в душе немного уязвлённый тем, что не смог помочь подруге даже в этом. - Я рад, что тебе не придётся их отдавать. Классно Дмитрий Петрович поставил на место вашу шефиню! Может, теперь будет вести себя поскромнее?
   - Дай это Бог! Знаешь, мне кажется, что Дмитрий Петрович собирается как-то вернуть себе фирму. Хоть он и делает вид, что смирился, но по-моему, он что-то задумал.
   - Кто знает? - пожал плечами Григорий. - Чужая душа потёмки. А хорошо если он и вправду узнает о ней что-нибудь такое и потребует фирму... Хотя нет, думаю, фирму-то она ему не отдаст. Разве что если украсть у неё ребёнка...
   - Дмитрий Петрович никогда не пойдёт на это, - возразила Марина. - Он же не какой-то там бандюга. Да наверное, он и не вернёт себе фирму.
   - Почему ты так думаешь?
   - Да это же ясно как божий день! Он честный и искренний человек, привык доверять людям. А она хитрая и коварная, её так просто не обманешь. Это нужно быть уж очень хорошим обманщиком. Но всё-таки, Гриша, большое тебе спасибо. Только надо теперь как-то вернуть эти деньги...
   - Я верну, - отозвался Гришка. - Я завтра же пойду к бывшей матери и верну их.
   В этот вечер ему по телефону позвонила нынешняя мать. Опасения Гриши по поводу слухов оказались ненапрасными. Уже почти весь городок знал, что он собирается жениться. Также Марья Константиновна от себя добавила, что его будущая жена годиться ему в матери, а сама она такая страшная, что увидев её, она, Марья Константиновна, едва не получила инфаркт. А будущая тёща! Она так вообще психопатка: мало того, что путает Гришу с погибшим сыном, так ещё и бросается на людей. Естественно, мать Григория была крайне обеспокоена и, дозвонившись сыну, первым делом спросила, правдивы ли эти слухи.
   - Конечно же нет, - ответил он. - Ты же знаешь, что Марья Константиновна ещё и не такое придумает!
   Затем последовал вопрос о той женщине, которую он называл мамой.
   - Кого ты там называл мамой? - в её голосе был оттенок ревности.
   - Женщину одну. У неё погиб сын, и я сказал, что это я и есть. Что я заново родился в результате реинкарнации... Я хотел помочь Марине.
   - Так ты что, воспользовался горем несчастной женщины???
   - Да нет же, ты не так поняла...
   - Так объясни, в чём дело?
   Гришка совсем растерялся. Но почему, думал он в отчаянии, я не соврал? Кто тянул меня за язык? Сказал бы, что никого мамой не называл... Как теперь выйти из этого дурацкого положения? Видимо, придётся всё рассказать. В данный момент это казалось ему единственным выходом.
   И он рассказал, начиная со странных снов про Себастьяна, о которых Галина Алексеевна давно знала, и закончив ссорой с бывшей родительницей.
   - Я знаю, в это трудно поверить, - закончил он свой рассказ. - Я и сам сначала не верил, что такое возможно. Но она подтвердила всё, что я ей рассказывал о Себастьяне. Всё до мелочей!
   Мать на другом конце провода с минуту молчала, не зная, что сказать, и наконец, произнесла:
   - Батюшки светы! Бывает же такое! Вот и не верь после этого ни в Бога, ни в потусторонний мир! Да... Не было заботы, а тут такой снег на голову!
   - Не переживай, мама, - утешал её Гриша. - Ну подумаешь, был в прошлой жизни чьим-то сыном! Ты же тоже, наверное, кем-то была в прошлой жизни.
   - Была, наверное, но до сих пор не встречала своих бывших родителей.
   - А если встретишь? Ты ведь не будешь отрекаться от дедушки и от бабушки?
   - Разумеется нет. Конечно, я буду поддерживать отношения с бывшими, но им придётся свыкнуться с мыслью, что у меня, кроме них, есть ещё и другие родители... Но я этого я решительно не понимаю: убить своего же сына, а потом ещё требовать, чтобы он отрёкся от той, что вернула его к жизни! Я даже не знаю, как это назвать!
   "Я тоже не знаю", - подумал Григорий.
  
   "Сегодня суббота, - с тоской думал Григорий, отключая будильник, - а приходится учиться. Да ещё и к первой паре".
   Единственное, что радовало его, так это мысль, что сегодня он увидит Алёну. Неужели счастье возможно? Богородица послала его на землю, чтобы он был с Марией, чтобы он помогал ей. А для этого они должны быть вместе. Навсегда. Он и Алёна! Невероятно! Но Богородица никогда не врёт: они будут друг с другом и на земле и на небесах. В том, что Алёна и есть Мария, он ни чуточки не сомневался. Просто она немного оступилась, немного поддалась жизненным соблазнам, но любовь спасёт её. Гришина любовь.
   В таком радостном расположении духа он провёл все три лекции, с восхищением глядя на свою "богиню". И не замечал, что такими же влюблёнными глазами на него смотрела другая девушка. Марина.
   После лекций он твёрдо решил пойти к бывшей матери, признаться в краже и возвратить ей деньги. Или не признаваться? Может, просто положить их в почтовый ящик? От этих мыслей его отвлёк звонкий голос Алёны.
   - Бабушка собралась делать ремонт? Ну совсем съехала, старая карга! Да ей уже помирать пора!
   Нет, не может быть! Это не Алёна! Он просто ослышался! Чтобы убедиться в этом, она посмотрел налево. Она! И с кем?
   - Так даже лучше, - ответила ей Маринина шефиня. - Так она сделает ремонт за свои деньги, а когда она умрёт, нам не придётся тратиться.
   - Скорей бы она уже сделала ремонт и сдохла!
   - Потерпи немного. А всё-таки, у этой старой вешалки ещё есть мозги. Не то что у твоего папочки-простофили.
   И обе захохотали. Неожиданно прямо перед ними перебежала дорогу какая-то чёрная кошка.
   - Какого чёрта! - закричала Алёна, пнув её ногой. Животное мяукнуло и отскочило в сторону. Если бы это мяуканье можно было бы перевести на русский язык, это, наверное, означало бы что-то весьма нелицеприятное в адрес обидчицы.
   Григорию казалось, что всё это ему снилось в ужасном сне. Он щипал себя, предвкушая, что вот-вот проснётся у себя в комнате. Но нет, он по-прежнему оставался на Лубянской площади. По-прежнему слышался смех Алёны и её матери. Перед глазами у него мелькали золотистые кудри Алёны, и ему казалось, что сам князь Тьмы, решив поглумиться над её божественной красотой, принял её облик. Почему она? За что? Как могла Богородица так жестоко подшутить над Себастьяном? Конечно, предполагалось, что на земле Марию ждут испытания, но зачем было давать ей в бабушки Леонору Перес, делать её богатой и избалованной? Марию слишком жестоко испытывали, и она не выдержала. И теперь ей вместо рая прямая дорога в ад. А куда деваться ему, Себастьяну, после смерти, если без Марии ему нигде не будет рая? Неужели единственный способ быть с ней - это попасть в ад?
   Но ответа на этот вопрос он так и не нашёл. Он просто не успел на него ответить. Неожиданно он услышал визг тормозов, но было уже поздно. Последнее, что почувствовал Григорий, был сильный удар о капот машины. Однако прежде чем потерять сознание, он увидел... Марину. Она стояла у стеллажа с книгами в книгохранилище на Мясницкой, видимо, отыскивая необходимые учебники. Он мог читать её мысли. "Если бы я была такой же красивой, как Алёна, я бы могла надеяться на взаимность. Но я не Алёна, поэтому, видимо, я так и останусь для Гришки просто другом". "Ты красивая, - мысленно ответил ей Григорий. - Ты самая лучшая".
  
   Марина огляделась по сторонам. Нет, вроде бы никого, кто бы мог это сказать, рядом не было. А может, это и не к ней. Может, она думала о своём, а тут как раз какой-то парень решил сделать комплимент своей девушке? Нет, никаких пар в библиотеке не было. Тогда кто ей это сказал? Странно!
   "А впрочем, - думала Марина, - почему я скромничаю? Может, я не такая красивая, как Алёна, пусть не богатая, но я не уродина, не дура. Так почему я должна что-то в себе менять? Почему должна кого-то копировать? Я и так хороша. Хороша! Ещё бы! Была бы я плохой, разве стал бы Гришка со мной дружить? Ну а насчёт любви... Сердцу ведь не прикажешь".
   Выбрав все нужные книги, Марина поднялась в читальный зал. Только она успела положить их на свободный столик, как в библиотеку буквально вбежал Слава, растрёпанный и крайне озабоченный.
   - Марина, Лиза! - начал он ещё издали. - Хорошо, что я вас нашёл! Тут Гришку сбили!
   - Сбили? - в ужасе прошептала Марина.
   Лиза, её соседка по койке в общежитии, сидевшая рядом, оторвалась от учебника:
   - Как сбили? Кто?
   - Машина сбила. Увезли в реанимацию.
   У Марины от этих слов потемнело в глазах и она без чувств упала на пол. Лиза и Слава бросились к ней.
   - Блин, Славка, ну вот зачем ты так резко?! - напустилась на него Лиза. - Нельзя такие новости сообщать без подготовки. Она же любит его.
   - Но я же не знал, - оправдывался Слава.- Я думал, они просто друзья.
   - Ты думал. А я-то видела, как она на него смотрит. Гришка жив?
   - Надеюсь. Лучше бы вместо того, чтобы ругать, принесла воды.
   Лиза пулей выскочила из библиотеки, а когда она прибежала с бутылкой простой негазированной воды, Марина уже пришла в себя и задавала Славе тот же вопрос: жив ли Григорий и можно ли по расчётам врачей, его спасти.
   - Говорят, что можно, - однако о том, что Гриша получил несколько серьёзных травм, он предпочёл умолчать - зачем пугать девушку ещё раз?
   - Слава Богу! - вздохнула Марина.
  
   На следующий день Марина пришла на работу с кругами под глазами. Весь оставшийся день она провела в больнице, надеясь, что Григорий вот-вот очнётся. Но тот всё ещё был без сознания. Ночью Марина тщётно пыталась сделать домашнее задание по математике, но цифры никак не шли в голову. Одну и ту же задачу она переделывала, наверное, раз пять, а около трёх часов ночи заснула прямо над заданием. Все четыре лекции она сидела как сонная муха.
   Амелия Петровна сразу догадалась, что что-то случилось. Марина и не стала ничего скрывать.
   - Он поправится: я в этом уверена, - ответила она. - Надо только надеяться и верить.
   Дмитрий Петрович тоже старался её подбодрить и даже обещал молиться за Григория. И даже те сотрудники, которые раньше относились к ней враждебно, разговаривали с ней без прежнего недоброжелательства, не грубили и даже пытались утешить, хоть это получалось у них неумело. Если бы на рабочем месте был главбух Олег Васильевич, он бы, наверное, на все лады обругал бы водителя той машины за то, что несётся как сумасшедший. Но его уволили ещё утром. Ушёл он крайне разгневанный, на прощание прокляв эту "чёртову фирму" (особенно эту "гадюку"-начальницу), а также пообещав, что будет мстить и месть его будет ужасной.
   - Чтоб Вы сгорели! - были его последние слова, сказанные начальнице.
   - Совсем у человека нервы сдали, - посочувствовала ему Амелия Петровна. - Держись, Марина. Поменьше думай о плохом. Я думаю, что всё будет хорошо.
   - Спасибо, Амелия Петровна! - улыбнулась Марина, впервые с того момента, как услышала о происшествии с Гришей. - Вы так добры ко мне!
   Они даже не заметили, как в кабинет вошла начальница. А узнали об этом лишь когда услышали её голос.
   - А что это Вы, Сизова, нюни распустили? Или забыли, для чего я Вас наняла? И Вы, Рябикова! Вместо того, чтобы гнать её и работать дальше, вытираете ей слёзы. Чтоб я больше этого не видела!
   - Да дело в том, Валентина Сергеевна, - объяснила Амелия Петровна, - что у Марины друга сбила машина. Теперь он в реанимации.
   - Какого друга? Не того ли паренька? Ну и хорошо! Хоть бы он действительно подох!
   - Валентина Сергеевна! - испуганно воскликнула Рябикова. - Замолчите немедленно!
   Это был первый раз, когда Амелия Петровна позволила себе так резко ответить начальнице.
   - Что-то Вы, Рябикова, стали слишком смелой! - последовал насмешливый ответ. - Но Вы не забывайте, что Ваш милый Димка уже не шеф, а Вы не главбух. Хозяйка здесь я...
   - Выйди, пожалуйста, Марина, мы с тобой потом поговорим, - попросила Амелия Петровна. - Валентина Сергеевна, - продолжала она, когда Марина вышла за дверь. - Ну зачем Вы так, в её присутствии? Вы, конечно, могли не говорить, что очень сожалеете, но чтобы так...
   - Во-первых, я прямая и всегда говорю то, что думаю, а во-вторых...
   Но что во-вторых, Марина уже не слышала. "Да, мисс Прямолинейность, - думала она, удаляясь от кабинета. - Что-то вы в своё время не сказали Дмитрию Петровичу, что выходите за него замуж только из-за фирмы, и клялись ему в неземной любви. А где была ваша прямота и честность, когда вы его так подло обманули?"
   - Марина, она опять тебе что-то сказала? - спросил её Дмитрий Петрович, случайно встретившись ей в коридоре.
   - Она пожелала смерти моему Грише. И я боюсь...
   - Не надо ничего бояться, - почти перебил её Осинцев. - Она и мне не раз этого желала. Но я, как видишь, жив и здоров. То же самое будет и с Гришей, я уверен.
   Его слова несколько успокоили Марину - теперь она была почти уверена, что Григорий выживет. Кончив убирать, она снова зашла к Амелии Петровне.
   - Я надеюсь, Вам не попало из-за меня? Что она Вам сказала?
   - Как всегда, парочку гадостей, - с улыбкой ответила та. - Разве от нашей шефини можно ожидать чего-то другого?
   - Честно говоря, я не ожидала, что Вы ей так ответите.
   - Я тоже. Сама от себя не ждала... Но эта фурия мне уже порядком надоела. Я ведь только из-за Димы здесь и работаю.
   - Из-за какого Димы? У Вас же нет детей.
   - Из-за Дмитрия Петровича, - при упоминании его имени её лицо озарила очаровательная улыбка. - Даст Бог, скоро фирма будет его.
   - Вы думаете, она ему отдаст?
   - Она-то не отдаст. Со стороны может показаться, что Дима смирился со всем этим, но это не так. С первого же дня он думал, как вернуть фирму. А сегодня ему, наконец, удалось достать ключ от её сейфа. Осталось только дождаться, когда наша фурия куда-нибудь уедет. А там пробраться в кабинет, открыть сейф, забрать оттуда все нужные бумаги и уничтожить.
   - Какие бумаги? - не поняла Марина.
   - Те самые, по которым фирма переходит в её владение. Без них она никак не докажет, что фирму перевели на неё.
   - А как же ключи от её кабинета? Она ж, наверное, запрёт его.
   - Ключи от кабинета? Они у него есть, и уже давно. Тогда она ещё не боялась оставлять ключи - думала, всё равно Дмитрий ни на что не способен.
   Ещё не боялась... Логично. Достаточно вспомнить, как вытянулось её лицо, когда Дмитрий Петрович начал её шантажировать. А тут, на тебе! Каким-то образом достал ключи от сейфа.
   - А как же код? Он и его узнал?
   - Почти. Причём давно. Помнишь белокурого мужчину со стеклянными глазами и бандитской мордочкой, который приходил к нам пару раз?
   Его Марина помнила хорошо и, надо сказать, очень радовалась, что после зимних каникул он ни разу не зашёл. Его ледяной взгляд пробирал до костей. А один его голос чего стоит! Даже когда он говорил спокойно, казалось, что он вот-вот разорётся. Он был одним из любовников начальницы, и после разрыва с ней попал в тюрьму за крупные финансовые махинации. Амелия Петровна и Марина верили, что не без её помощи.
   Но за день до того, как его арестовали, он разговаривал с кем-то по телефону, очевидно, со своим подельником. "Сейф я уже почти вскрыл, - говорил он. - Записывай код...". Естественно, будучи человеком осторожным, он выбрал самое укромное место. Ожидал ли он, что рядом окажется Дмитрий Петрович и услышит его?
   - Как же ему удалось добыть ключи? - спросила Марина.
   Шефиня, когда выходила из кабинета, всегда закрывала сейф на ключ, а ключ брала с собой. Но сегодня она по ошибке оставила его на столе. Это было ещё утром, когда Марины не было.
   Как раз когда она отсутствовала, вошёл Дмитрий Петрович. Секретарши тогда на месте не было - вышла покурить. Сперва он постучал - никто не ответил, потом открыл дверь и увидел ключи. Обшарив рабочий стол начальницы, он, наконец, нашёл там кусок пластилина и сделал слепок.
   - Ничего себе! - удивилась Марина. - Ай да Осинцев!
   - Кстати, - вспомнила Амелия Петровна, - сказала про ключи, вспомнила вчера прихожу с работы, лезу в сумку, а ключей нет... Всю сумку обшарила, думала, потеряла, а оказалось...
   Она замолчала, увидев, как дверь открылась, и вошла Валентина Сергеевна.
   - Что оказалось, Рябикова, это Вы расскажете потом, - заговорила она насмешливым тоном, в котором с каждым словом появлялось всё больше злобы и издёвки. - Вот оно что: всякие бухгалтера плетут интриги за моей спиной, а уборщицы, которых я, прошу заметить, взяла из жалости, ещё и участвуют в них. Замечательно!
   - Не понимаю, о чём Вы, Валентина Сергеевна? - недоумённо посмотрела на неё Рябикова. - Я вообще не умею их плести. Марина тоже никогда...
   - Довольно! - резко оборвала её шефиня. - Продолжайте, раз уж начали: что ещё задумал Ваш ненаглядный Осинцев, кроме кражи ключей? А Вы, Сизова, должны были в таком случае сразу сказать мне...
   - Что сказать? - спросила Амелия Петровна, - если вся эта история с ключами мне приснилась. Что же ей теперь, рассказывать Вам все мои дурацкие сны?
   Однако Марина заметила, что лицо Амелии Петровны немного покраснело. К несчастью, начальница тоже это заметила.
   - Не умеете Вы врать, Рябикова! Но даже если бы умели, Вас бы это не спасло. Ну-ка, Сизова, расскажите Вы. Вы же, наверняка, не хотите, чтобы я
Вас вышвырнула. Ну что молчите? Воды в рот набрали? Давайте, давайте, это Ваш единственный шанс остаться на работе.
   Разумеется, Марина хотела остаться. Но как же предать Амелию Петровну, которая так ей доверяет и сейчас с надеждой смотрит ей в глаза? А что было бы, если бы она, Марина, рассказала бы ей свой секрет? Выдала бы её Амелия Петровна, чтобы не потерять место? Нет, почему-то Марина была уверена, что она никогда бы её не предала. А Дмитрий Петрович, который ради неё фактически подставил под удар себя, лишившись доверия начальницы? И теперь предать их обоих и потерять...
   - Всё правда, - неуверенно ответила Марина. - Амелия Петровна рассказывала мне свой сон. Я думала, Вас это не интересует, поэтому...
   - Отлично! Вы спелись! Ну хорошо, мы это выясним. Посмотрим, будет ли ваш Осинцев защищать вас так же, как вы его.
   С этими словами она взяла со стола Амелии Петровны ключ от кабинета и вышла, заперев дверь на ключ.
   - Пока посидите здесь, - бросила начальница на прощание. - Как выясним, я вас отпущу. Насовсем...
   Она не по-доброму рассмеялась и, отключив телефон, унесла его прочь.
   - Спасибо тебе, Марина, - улыбнулась ей Амелия Петровна. - Ты настоящий друг. Я с самого начала думала, что ты хороший человек... Но что теперь делать? Надо как-то предупредить Дмитрия Петровича. Но как?
   - Может, есть запасные ключи?
   - Есть, но они на вахте. Может... через окно?
   - Но здесь высоко - можно разбиться - всё-таки двенадцатый этаж.
   - Тогда... Господи, как же я сразу не догадалась - я позвоню ему на мобильник.
   И она принялась энергично рыться в сумке, но вскоре разочарованно вздохнула:
   - О нет! Я забыла взять его! Что же делать?
   Она безнадёжно взглянула на Марину, и вдруг взгляд остановился на её волосах, и лицо её мгновенно просветлело.
   - Дай мне свою заколку! Ею и откроем.
  
   Тем временем начальница нашла Дмитрия Петровича возле офиса.
   - Давайте слепок, Осинцев, - безо всяких церемоний обратилась она к нему.
   - Какой слепок? - спросил Дмитрий Петрович, однако лицо его чуть побледнело.
   - Который Вы сделали с моих ключей. Рябикова мне во всём призналась.
   - Что Вы сказали?
   - Что слышали, Осинцев! Думаете, Ваша Меля не хочет быть главбухом? Как бы не так? Быть на стороне сильного - это закон жизни, и Рябикова не так глупа, чтобы не знать его. Вам не мешало бы у неё поучиться.
   Осинцев ещё сильнее побледнел и, не говоря ни слова, вытащил из сумки кусок пластилина и положил на журнальный стол. Только он успел это сделать, как неожиданно влетели Амелия Петровна с Мариной.
   - Дима, не слушай её! - ещё с порога закричала Рябикова. - Мне приснилось...
   Но она не договорила. Увидев, что слепок лежит на столе, она поняла, что уже поздно. Дмитрий Петрович медленно повернулся к ней и посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде можно было прочесть не то скорбь, не то упрёк. "Я доверял тебе как самому себе. Что же я сделал такого, что ты меня так жестоко предала?". Марина ни за что не хотела бы, чтобы на неё так смотрели. Она бы, пожалуй, предпочла умереть, сгореть, провалиться сквозь землю. Всё, что угодно, только не это.
   - Это уже не имеет значения, - ответил он со вздохом. - Ты получила то, что хотела: теперь ты главный бухгалтер. Желаю тебе удачи на новой должности.
   - Дмитрий Петрович! - вмешалась Марина, подбежав к нему. - Всё это не так...
   - Не беспокойся, Марина, - ответил он, ласково взглянув на неё. - Всё нормально. Это была глупая затея...
   - Нет, - со слезами ответила Амелия Петровна. - Это я глупая! Я...
   - Поздно каяться, - насмешливо сказала Валентина Сергеевна. - Потеряли Вы Осинцева.
   - Прости меня, Дима! - продолжала рыдать Рябикова, не обращая внимания на её слова. - Я рассказала Марине! Но я не знала, что она услышит! Клянусь!
   - Амелия Петровна права! - поддержала её Марина. - Она действительно не знала... Простите её! Пожалуйста, Дмитрий Петрович! Ошибиться ведь может каждый.
   - Значит, Меля, ты не признавалась? - с оттенком радости спросил Дмитрий Петрович.
   - Нет! И главбухом я не буду! И ты, Марина, прости меня! Я вас всех подставила по своей глупости! Я заслужила вашего презрения, но я не хотела...
   И она снова разрыдалась.
   - Успокойся, Меля, - Дмитрий Петрович подошёл к ней вплотную и обнял её. - Я тебе верю. Это ты прости меня. Как я мог поверить Валентине Сергеевне!
   - Не плачьте, Амелия Петровна, - добавила Марина. - Мы и не думали Вас презирать.
   - Вы будете меня слушать, или нет? - раздражённо спросила начальница. - Я вам уже десятый раз говорю, чтобы убирались отсюда, а вы о своём! Пишите заявления!
   - Я напишу прямо сейчас, - ответил Дмитрий Петрович. - Но не впутывайте сюда Мелю и Марину. Это я во всём виноват, я и буду отвечать.
   - И не думай, Дима, - возразила Амелия Петровна. - Я не хочу оставаться здесь без тебя. Даже не проси. Но Марину не трогайте! Она ещё молода, неопытна в таких делах...
   - Как благородно! - усмехнулась Валентина Сергеевна. - Вместо того, чтобы думать о себе, они беспокоятся о какой-то паршивой уборщице...
   - Не говорите так! - возразила Амелия Петровна. - Ибо Марина в сто раз лучше Вас.
   - И если Вы её уволите, я всё-таки сделаю, что обещал... - с этими словами Дмитрий Петрович многозначительно усмехнулся. - Марина останется здесь.
   - Ну хорошо, - нехотя согласилась начальница. - Идите пишите заявления об уходе.
   - Я с вами! - вдруг отозвалась Марина. - Если уж увольняете, увольняйте нас троих.
   Осинцев и Рябикова с удивлением поглядели на неё.
   - Марина, ты уверена?
   - Уверена. Не хочу я здесь работать... без вас.
   Вскоре все трое шли по вечернему городу. Фонари освещали им путь к метро и светили вслед. Идя позади них, можно было подумать, что свет идёт не от фонарей - это те люди светятся - уволенные, но не падшие. Изредка они переговаривались между собой, но большей частью шли молча.
   - Может зря ты так, Марина? - спросил Дмитрий Петрович. - Она ведь согласилась было тебя оставить.
   - И что было бы? Она бы изводила меня с удвоенной силой, и некому было бы даже заступиться за меня. У меня ведь никого, кроме вас, на фирме не было.
   - Спасибо тебе! - поблагодарила её Амелия Петровна. - Да, одной в аду вдвое тяжелее.
   В метро они вынуждены были расстаться, так как Марине надо было сесть на другую ветку метро.
   - Прости меня, Меля, что подвёл, - говорил Дмитрий Петрович в вагоне метро. - Я тогда думал, что ты действительно во всём призналась, потому и отдал слепок. Я должен был предвидеть, что это она пытается всё узнать.
   - Нет, это ты меня прости, Дима, - ответила ему Амелия Петровна. - Мне не надо было болтать, а тем более в офисе. Но мы найдём способ вернуть тебе фирму.
   - А знаешь, Меля. Когда жена сунула мне эти адские документы и сказала, что без гроша я ей не нужен, я думал тогда, что потерял всё. А теперь думаю, что если что и потерял, то нашёл гораздо большее.
   - И что же это большее?
   - Ты, Меля. Вот сижу и думаю: какой же я был дурак. Ты была моим бухгалтером, а я тебя не замечал. И если бы этого не случилось, так бы, наверное, и не заметил. Продолжал бы верить Валентине.
   - А я тебя сразу заметила. Я полюбила тебя с того самого дня, как пришла устраиваться на работу. Помнишь, на собеседовании у меня тряслись коленки, как у восемнадцатилетней девочки? И ты пытался подбодрить меня.
   - Как не помнить? Помню.
   - Но ты был женат, и я не смела и думать о взаимности. А с каждым днём я любила тебя всё больше и больше, и ревновала тебя к жене. Я так хотела быть ею. Потом, когда она стала начальницей, я даже радовалась, что меня понизили - ведь ты был просто бухгалтером.
   - Да, но если бы тебя оставили, ты была бы начальницей надо мной.
   - Этого-то я и боялась. Говорят, что если женщина выше по должности, чем любимый мужчина, то у неё меньше шансов добиться его любви. Но если бы только можно было вернуть последние часы! Я бы залепила себе рот скотчем!
   - Кто знает, - произнёс Дмитрий Петрович после недолгой паузы, - может, оно и к лучшему, что всё так произошло...
  
   - Украл-таки, гад! - вслух думала Валентина Сергеевна после ряда неудачных попыток найти слепок. - Ну да ладно. Предположим, ключ от сейфа у тебя будет. Только кто ж тебя сейчас пустит? Да и как ты узнаешь код? Ах да, код ты наверняка знал. Но его проще простого поменять. А потом поменяю и замок на всякий случай. Только какой бы такой код придумать, чтобы и никто не вскрыл, и самой не забыть? - однако это она уже думала не вслух, а про себя. Наконец, она придумала более или менее подходящий и, весьма довольная собой, отправилась осуществлять задуманное.
  
   В маленькой комнатке шторы были плотно задёрнуты. Горел яркий свет. Раскладной диван был сложен и покрыт старым, кое-где потёртым покрывалом. Посреди комнаты стоял станок для изготовления ключей, а рядом, на столике - фотография Олега Васильевича. Было уже два часа ночи, но хозяйка комнаты пока не ложилась спать. Занятая делом, она совершенно забыла о времени. Это была вахтёрша, Елена Михайловна, женщина шестидесяти девяти лет, с седыми волосами, с глубокими морщинами возле губ. Время от времени она отрывалась от работы и разговаривала с фотографией. При этом задумчиво вертела в руках кусок пластилина.
   - Потерпи, любимый! Скоро ты будешь спать спокойно. После того, что случится. А это случится. Завтра же, в мою смену. И я тоже забуду об этом. Я буду там.
   Она хитро улыбнулась фотографии и принялась с удвоенным рвением строгать ключ.
   - Эта ведьма наверняка думает, - продолжала она, снова оторвавшись, - что слепок забрал Осинцев. Нет, ему фирма не достанется. Не для него я прокралась незаметно и взяла этот слепок. И не для себя. Зачем мне эта фирма, зачем этот офис? Да и в конце концов, зачем мне эта работа, если там нет тебя?
   Фотография, как и слепок, была краденой. Как только Олег Васильевич пришёл в офис, Елена Михайловна испытала то, чего не испытывала уже двадцать лет, когда умер её муж. Она не просто полюбила его, она влюбилась без памяти. Она то и дело подстерегала его у входа, радостно кидалась на шею, но в ответ неизменно слышала: "Отвяжись, старая вешалка!". Но эти грубые слова отнюдь не остудили её чувств. Она клялась, что несмотря ни на что будет любить Олега и ждать, пока он одумается и полюбит её. Но терпеливо ждать у Елены Михайловны не очень-то получалось. Как только Олег снова проходил мимо, она опять встречала его возгласами: "Любимый!" и страшными клятвами в вечной любви. Иногда она преследовала его до самого метро.
   - Зачем эта ведьма вообще взяла тебя на работу? - вскричала вдруг вахтёрша. - Она наполнила мою жизнь смыслом. Зачем? Чтобы потом так жестоко отнять его! Чтобы лишить меня самого дорогого! Ну нет, это уже слишком! Она столько времени топтала меня ногами, и я всё сносила. А теперь хватит! Мои страдания скоро кончатся, а твои, - она с ненавистью посмотрела куда-то в сторону, - только начинаются! Может, ты думаешь, что я не знаю код. Да, не знаю, но ангел мести мне подскажет.
  
   Тем временем Григорий всё ещё был в реанимации, между жизнью и смертью. На третий день после происшествия он открыл глаза, и первым, кого он увидел, был... Иисус Христос. Гриша сразу понял, что попал на небеса. Христос смотрел на него так ласково, как любящий отец на послушного ребёнка.
   - Здравствуй, Григорий, - сказал Христос.
   - Здравствуй, Господи Иисусе, - ответил Гриша.
   А рядом на крылышках летали златокудрые ангелы. Они ласково, но по-детски наивно улыбались Григорию. Особенно один из них, в котором Гриша узнал соседскую девочку, умершую от пневмонии, когда он учился в первом классе. Ей тогда было три года, не больше.
   Подле ангелов собрались все его умершие родные. Там были покойные бабушка с дедушкой, его двоюродная тётя Люся, её отец дедушка Серёжа. Когда Григорий обнял и расцеловал их и расспросил о жизни, он заметил стоящего в сторонке незнакомого мужчину. Незнакомого Гришке, но не Себастьяну. Ибо как последний мог не знать собственного отца!
   - Себастьян, сынок! - воскликнул сеньор Перес.
   - Отец!
   - Я горжусь тобой. Я видел всю твою жизнь.
   - А как ты, отец? Ты в раю?
   Перес кивнул.
   - Конечно, в раю, - ответил Христос. - Твой отец - прекрасный человек, и это ты подал ему пример мужества и героизма.
   - Я? - удивился Григорий.
   - Да. Думаю, тебе не надо рассказывать про случай с Эулалией.
   Конечно. Ведь Григорий знал об этом и даже будто видел всё это. Также он вдруг узнал, что после ареста Переса застрелил тот же полицейский, что пытался силой взять Эулалию.
   Так же неожиданно он узнал, что в рай ему пока рано - он ещё вернётся на землю и проживёт до старости.
   Как живут здесь родные Марии, он тоже видел. То его взору представлялся цветущий сад, где они пили сладкий чай, то виднелось море, то роскошный дворец, будто сделанный из воздуха. Иногда рядом с ними были родные Гриши.
   Впрочем, Герреро и его семья сейчас также были рядом с Григорием. Только не было среди них Ортенсии и Марии. Но Григорий не мог смотреть им в глаза. Ведь он обещал, что будет оказывать Марии поддержку, что не даст ей испортить свою душу. И ничего не смог сделать.
   - Гриша, - вдруг обратился к нему сеньор Герреро. - А почему ты так уверен, что Алёна и есть Мария?
   - Но ведь я её люблю, вернее, любил..., - начал было Ростовский, но осёкся. Любил ли он Алёну в самом деле?
   - Нет, ты её не любил, - ответила мать Марии. - Ну признайся, у тебя же просто был к ней интерес. Алёна была для тебя как загадка, которую ты хотел разгадать. А по-настоящему ты любил другую девушку.
   Да, пожалуй, мать Марии права. И он даже знал, о какой девушке идёт речь. Какой же он идиот! С самого детства любил её одну и до сих пор не знал этого!
   - Ну а где же тогда Мария? - спросил он.
   - Это та, с которой ты будешь вместе, - ответил Христос. - Ты узнаешь об этом совсем скоро. Кстати, твоя бывшая мать умерла.
   - Как же это... - но он не закончил вопроса, так как это было незачем. Он сам всё увидел.
   После того, как Олега Васильевича уволили, он поклялся жестоко отомстить. Это не было пустой угрозой, как и пожелание, чтоб она сгорела. Вечером, после работы он выслеживал её, чтобы узнать, где она живёт. А на следующий день явился туда, разбил окно её квартиры и кинул туда несколько горящих спичек. К своему несчастью, Валентина Сергеевна жила на первом этаже. В то время дома никого не было: начальница была в офисе, а её дочь Алёна - на даче, тусовалась с друзьями. Олег Васильевич хорошо знал посёлок, в котором находилась эта дача - там жил его дядя. Потому он быстро нашёл нужный коттедж...
   Когда Валентина Сергеевна вернулась с работы, дом уже сгорел дотла. Конечно, больше всего пострадала её квартира. Дорогостоящая стенка из кедра превратилась в золу. Та же участь постигла и обои. И даже золотые украшения унесли мародёры.
   Очень скоро она узнала, что дача тоже сгорела. Пострадали также все, кто находился на даче. Двое из друзей Алёны погибли, остальные, в том числе и сама Алёна, остались живы, но получили ожоги разной степени тяжести. У Алёны сильно обгорело лицо, и врачи говорили, что рубцы останутся на всю жизнь.
   Однако на этом неприятные сюрпризы не заканчивались. Почти сразу ей позвонили на мобильный и сообщили, что и офис сгорел. Причём сейф был открыт, а всё его содержимое превратилось в пепел. Стало быть, поджог был умышленным, и поджигатель очень старался, чтобы ценных бумаг не осталось. Валентина Сергеевна подумала было, что это сделал Осинцев. Но вдобавок в кабинете начальницы нашли обгоревший труп вахтёрши. Стало ясно, кто виновник пожара. Но откуда она узнала код? Ответ был самым что ни на есть банальным - Елена Михайловна угадала. Её безумная логика или сумасшедшая интуиция подсказала ей, что кодовые цифры - это номер одной из её машин. И попала в точку.
   Валентина Сергеевна не выдержала этого удара. Она билась в истерике, рвала на себе волосы и истошно кричала:
   - Проклятье! Я потеряла всё! Все деньги! Фирму! Проклятье! И дочери у меня больше нет!
   - Ваша дочь жива, - напомнил ей один из соседей.
   - А что толку! - заорала Валентина Сергеевна. - Что толку, что они жива, если она урод! Как она теперь подцепит миллионера!? Как?! Так и будет сидеть на моей шее! Лучше б она сгорела! А деньги! Сколько денег пропало!
   Она орала ещё что-то, хватала за грудки соседей, поочерёдно обвиняя их в поджоге квартиры и дачи. Впрочем, больше Валентина Сергеевна не отдавала себе отчёта и, когда за ней приехала скорая помощь, она не осознавала, кто приехал и зачем. Наутро она уже лежала в психиатрической клинике с диагнозом шизофрения, в той же, где тем же вечером оказался и Олег Васильевич.
   Её мать тоже не пережила этого ряда потрясений и скончалась от сердечного приступа. Последними её словами были:
   - Чёрт! Всё имущество! Чёрт! Чёрт!
   Тотчас же после того, как её сердце остановилось, явился тот, кого она звала. Явился, схватил её за волосы и потащил куда-то. Григорий знал, что чёрт тащит его мать не куда-нибудь, а в самый ад.
   - Теперь мама будет гореть в аду? - печально спросил Гриша Иисуса. - Целую вечность?
   - Ты не хочешь, чтобы она мучилась, несмотря на всё то зло, что она тебе сделала? Ты очень добрый парень! Ну что ж, можно дать ей один шанс исправиться. Пойдём, Гриша.
   Облако, на котором стояли Гриша и Иисус, начало спускаться. Оно не замедляло скорости, поэтому, когда до земли осталось рукой подать, Гриша испугался.
   - Не бойся, - сказал ему Христос. - Сейчас земля для тебя не преграда, мы полетим сквозь неё.
   И вправду, поравнявшись с землёй, они легко прошли через неё, словно через туман. По мере приближения к цели всё отчётливее виднелись котлы.
   - Вот мы и в аду, - сказал Иисус.
   Котлов было бесчисленное множество. Все они были плотно закрыты крышками. На каждом были написаны фамилии и имена варившихся в них. Под котлами лежало по горящей куче дров. Также Григорий увидел нескольких чертей, которые ходили по территории и подкладывали дрова, куда нужно.
   Котёл, в котором варилась мать Себастьяна, искать не пришлось. На котле, который был ближе всех и Григорию, было написано: "Леонора Эмилия Карраско и Перес".
   - Открывай! - сказал ему Господь.
   Григорий поднял крышку котла и удивился: он не почувствовал жара, несмотря на то, что вода внутри кипела вовсю. В воде была мать Себастьяна. Ни слова не говоря, Григорий схватил грешницу за обе руки и вытащил наружу.
   - Себастьян, ты? - удивилась Леонора. - Ты тоже попал в ад?
   - Я пришёл забрать тебя, - ответил Гриша.
   - Так я могу идти?
   - Можешь, Леонора, - ответил Христос. - Теперь ты свободна.
   - Вот и хорошо! - радостно закричала сеньора Перес. - Теперь я отомщу этим проклятым Герреро! Я устрою им самый настоящий ад!
   Вдруг какой-то вихрь закружил её, подхватил и бросил обратно в котёл. Крышка соседнего котла открылась, и оттуда высунулся другой грешник.
   - Дохляк! - охарактеризовал он ситуацию.
   А рядом, через котёл, варилась мать Леоноры - Маргарита Эстер Карраско. Себастьян никогда не видел своей бабушки, но знал, как она выглядит, и о чём сейчас думает. "Если бы я не была так несправедлива к Леоноре! Если бы я не срывала на ней зло! Что же я наделала! Боже! Что я наделала!". Гриша хотел было попросить Господа, чтобы отпустил бабушку - она ведь раскаивается. Но тут же прочитал и другие её мысли: "Я обрекла её на адские муки, и теперь должна гореть в аду вместе с ней. Я заслужила этого".
   - Ты забудешь о том, что был в аду, и о том, что видел, - сказал Христос. - Ты забудешь всё, чего тебе не надо помнить.
   Последнее, что Гриша помнил, было сообщение о смерти Леоноры Перес. В следующее мгновение он открыл глаза и обнаружил, что находится на койке в реанимации. Рядом сидела Марина.
   "Какая она красивая!", - подумал Гриша.
   - Гриша! - Марина чуть не плакала от радости. - Ты живой?
   - Наверное, - неуверенно ответил Григорий. - Знаешь, а ты самая лучшая. Ты моя любимая и единственная.
   "Он бредит, - с огорчением подумала Марина. - Ему чудится, что я - это Алёна. Как же сказать ему?"
   Но следующая фраза её огорошила.
   - Я люблю тебя, Марина. И всегда любил только тебя.
   - Ты сказал, Марина?
   - Да, Марина. Ты - самое лучшее в моей жизни. Я недавно это понял.
   - Я тебя тоже люблю, Гриша.
  
   Тем временем Алёна тоже находилась в больнице и с тоской смотрела на себя в карманное зеркальце. То, что она там видела, было явно неутешительным. Особенно грустно было оттого, что теперь каждый раз, когда она будет подходить к зеркалу, она будет видеть именно это. И так всю жизнь. От этой мысли ей стало так страшно, что она решила никогда больше не брать этого проклятого зеркала в руки. Может скоро придёт мама, утешит, приголубит? Или бабушка пожалеет, погладит по головке? Нет, ну кого она пытается обмануть? Неужто она совсем не знает маму и бабушку? Разве они когда-либо жалели её, да и вообще, разве они способны сочувствовать кому бы то ни было? Хотя бы собственной дочери и внучке?
   Нет, бред всё это! Скорей всего, мама и не придёт ни сегодня, ни завтра, и вообще никогда. Она просто откажется от такой дочери. Может, придёт, но лишь затем, чтобы сказать, что Алёна ей больше не нужна. А бабушка? Наверное, она теперь будет всю жизнь винить её в произошедшем.
   Единственными, кто её пожалеют, будут, наверное, друзья. Но теперь они будут её стыдиться и забудут, что когда-то дружили с ней.
   Парни в институте больше не будут смотреть на неё с нескрываемым восхищением. Теперь в их взгляде будет ясно читаться жалость. Кто её теперь полюбит?
   "Никому я теперь не нужна! - с тоской думала Алёна. - Перебирала, привередничала, а теперь и перебирать нечего - никто на меня и не посмотрит".
   Только она успела это подумать, как дверь в палату отворилась.
   "Неужели я ещё кому-то нужна?" - удивилась девушка.
   В палату вошёл Дмитрий Петрович.
   - Папа? - удивлению Алёны не было предела. - Ты пришёл?
   - Как я мог не прийти к родной дочери? - вопросом на вопрос ответил Осинцев. - Как ты себя чувствуешь?
   - Дурой, - заплакала Алёна. - Полной дурой.
   - Это пройдёт, - успокоил её Дмитрий Петрович. - Ты лучше скажи, ничего у тебя не болит?
   - Душа болит. Все меня бросили, даже мама.
   - Это не так, - отец погладил её по головке. - Мама сейчас не может прийти, она... неважно себя чувствует.
   О том, насколько неважно чувствовала себя Валентина Сергеевна, Осинцев предпочёл пока не говорить. Зачем расстраивать дочь ещё больше?
   - А бабушка? Она от меня откажется?
   - Нет, конечно же нет, - горячо заговорил Осинцев, а про себя подумал: "Уже не откажется". - Но не огорчайся, Алёнушка! - продолжил он. - Я с тобой. Главное, что ты жива. Ну улыбнись - всё будет хорошо! Скоро ты поправишься.
   - Но я навсегда останусь такой... такой уродиной.
   - Кто тебе сказал такую глупость? Ожоги скоро заживут, и ты опять будешь красивой.
   Однако в следующую минуту он усомнился, правильно ли он сделал, что сказал последнюю фразу. Он прекрасно знал, что эти ожоги никогда не заживут. Так зачем было напрасно обнадёживать дочь? Зачем было внушать ей иллюзии?
   Но Алёну эта фраза, по-видимому, обрадовала. Впервые за долгое время она ласково улыбалась отцу, как может улыбаться только любящая дочь доброму папе. И как будто не было той пропасти, что долгие годы разделяла их.
   А когда Дмитрий Петрович собрался уходить, Алёна спросила:
   - Папа, ты придёшь завтра?
   - Непременно приду, - ответил Осинцев. - Тебе что-нибудь принести?
   - Да, - отвечала Алёна, немного подумав. - Принеси мне, пожалуйста, мишку Тедди. Помнишь, ты подарил мне его на день рождения, когда мне было пять лет? Я ещё пела ему колыбельные.
   - Помню, помню. Я принесу если найду.
   - Только он дома. Если мама отдаст... Впрочем, она отдаст.
   В этом Алёна не сомневалась: ведь когда-то она сама закинула мишку Тедди за шкаф как ненужную дешёвку. Так же и для её мамы эта игрушка не представляет ценности. Но не знала Алёна, что квартира тоже сгорела, а значит, от мишки, скорей всего, остался только пепел.
   "Куплю ей другого такого же, - думал Дмитрий Петрович. - Если такие ещё продаются".
  
   Прошло несколько месяцев. Гриша, который к тому времени уже окончательно поправился, уже учился на втором курсе. Как и прежде, на лекциях и семинарах он сидел рядом с Мариной. Алёна была переведена в другую группу, но на лекциях она чаще всего сидела недалеко от этой пары. Как и следовало ожидать, однокурсники теперь не завидовали её красоте, а жалели её. Но если говорить честно, сейчас она вызывала у них гораздо больше симпатии, чем прежде. Ведь, несмотря на изуродованное лицо, она без кичливости своим богатством и без надменности была куда милее, чем раньше. Правда те, кто дружил с ней раньше, заявили, что уродина, да ещё и без денег им не нужна, развернулись и ушли. Ну и пусть уходят, друзья называется!
   Дмитрий Петрович женился на Амелии Петровне, и теперь Алёна жила вместе с ними. В числе приглашённых на свадьбу были и Григорий с Мариной, которых в институте успели прозвать "сладкой парочкой".
   Валентина Сергеевна до сих пор лежала в психиатрической больнице. Врачи сказали, что шансов на её исцеление практически никаких. Но навещать её Осинцевы не могли: как только больная их видела, она начинала нервничать и беспокоиться. Узнавала ли она их? Скорее нет - просто её бывший муж и дочь были связаны с пережитым стрессом.
   Марина уже не работала уборщицей, так как не было необходимости: мать нашла работу. Конечно, зарплата продавца небольшая, но Сизовы здраво рассудили, что это всё же лучше, чем вообще ничего.
   Супруги Осинцевы также нашли работу, причём оба в одной фирме. Так что они по-прежнему почти не разлучались друг с другом. Утром шли на работу вместе, взявшись за руки, а вечером так же, взявшись за руки, шли домой, иногда среди недели забегая на рынок купить продукты.
   Алёна, глядя на отца и мачеху, радовалась. Но всё же иногда ловила себя на том, что завидует. "А ведь я тоже могла бы быть такой же счастливой, - с грустью думала она. - Если бы только я в своё время ценила истинную любовь, дружбу. Сейчас бы со мной был тот, кто любил бы меня, несмотря на моё уродство. Может быть, кто-то из тех, кого я так жестоко отвергла, и был моей судьбой..."
   Так думала Алёна, идя из института. Был ясный июньский день, один из тех дней, когда студенты сдают летнюю сессию. Из-за волос, которые лезли ей прямо в глаза, девушка почти совсем не видела дороги. Но если убрать их, то стазу станет видно эти жуткие рубцы.
   Неожиданно она споткнулась о какой-то камень и ударилась коленом об асфальт. Прежде чем она успела сообразить, в чём дело, к ней подошёл молодой парень.
   - Девушка, Вы не ушиблись? Позвольте Вам помочь!
   Алёна подняла глаза: над ней стоял обворожительно красивый юноша. Он улыбался ей своей очаровательной улыбкой и галантно, как сказочный принц, подал ей руку. Девушка мгновенно забыла об окровавленной коленке. Ещё бы! При падении её волосы оказались сзади и уже не прикрывали её лицо. А значит, этот красавец видел всё, что на нём было. Но его чёрные глаза смотрели на неё так спокойно, что, казалось, он ничего не заметил.
   - Благодарю Вас, - ответила Алёна, подавая парню руку. - Не на каждом шагу встретишь настоящего джентльмена.
   - Вы не поранились? - спросил сказочный принц, немного смутившись.
   - Немножко. Коленку разбила.
   - Тогда подождите меня здесь. А я сейчас сбегаю в аптеку. Она рядом.
   Он помог ей сесть на ближайшую скамейку и быстро побежал к аптеке.
   - Только дождитесь, ладно! - крикнул он на бегу.
   - Дождусь, - обещала Алёна.
   Ждать пришлось недолго: вскоре парень вернулся с перекисью и ватой.
   - Где Вы поранились? - спросил парень, смачивая вату.
   - Прямо на коленке.
   С минуту парень оценивающе глядел на её ноги, словно пытаясь на глаз измерить их длину, затем быстро приложил вату к ране.
   - Потерпите, - увещевал он Алёну. - Будет больно, но так заживёт скорее. Как Вас зовут?
   - Алёна. А Вас?
   - Костя. У Вас такой нежный голос. Знаете, Алёна, когда Вы говорите, кажется, что это... что это журчит ручеёк... Нет, что там ручеёк. Это похоже на... на пение малиновки... Нет, даже малиновка - это не то. Это ни с чем не сравнимо. Должно быть, Вы очень красивая. Девушка с таким певучим голосом не может быть некрасивой.
   При этом он смотрел на её лицо.
   - Да Вы просто хам! - возмутилась Алёна, вставая со скамейке. - Вы что думаете, если помогли девушке подняться, можно издеваться как Вам вздумается. Прощайте, "джентльмен"!
   - Прошу Вас, не уходите! - грустно воскликнул Костя. - Простите, если я что-то не то сказал, но я не думал...
   Остановившись, Алёна повернулась к хаму с явным намерением высказать всё, что думает по поводу этого цирка, и удивилась. Она ожидала, что на его лице будет насмешка, но нет: в его глазах стояли слёзы.
   - Но Вы видели, - сказала она мягче, чем намеревалась. - Вы же видели, какая я...
   - Я не видел, - покачал головой Костя. - После того, как мы с дядей попали в аварию, я больше не могу видеть.
   - Так значит... - Алёна была так шокирована, что не могла закончить. Теперь она чувствовала себя не оскорблённой жертвой, а невольной обидчицей. - Так Вы...
   - Слепой, - ответил Костя. - Вы меня прощаете?
   - Нет, это Вы меня простите: мне не следовало так на Вас наезжать. Просто я... ну в общем я урод.
   И она рассказала, как пострадала от пожара. Костя же рассказал, как четыре года назад они с дядей ехали на дядину дачу на машине, как какой-то лихач врезался в них на полной скорости, машина загорелась. Дядя погиб на месте, Костю удалось спасти. Но вернуть ему зрение врачи были бессильны.
   Постепенно Костя смирился со своей слепотой и даже научился ориентироваться в пространстве по звукам. Именно по походке он узнал, что идёт девушка, по звуку падающего тела понял, где она упала. Также он научился определять предметы на ощупь. И поэтому у случайного прохожего создавалось впечатление, что парень видит, как все.
   Вскоре Костя и Алёна перешли на ты, и до самого вечера мило беседовали на разные темы. Особенно о музыке, так как Костя был музыкантом и одновременно поэтом. Он на ходу придумывал стихи и посвящал их Алёне. А та с каждой минутой всё больше и больше привязывалась к нему. Только когда стемнело, Алёна вспомнила, что завтра экзамен по макроэкономике и надо идти домой учить. Костя проводил её до дома, и они с трудом расстались, договорившись встретиться завтра.
   Когда она вернулась домой, отец и мачеха сразу поняли, что Алёна влюбилась. Ещё бы: её глаза просто сияли! Впрочем, она и не скрывала этого.
   Весь остаток дня она думала о Косте, вспоминала его лицо, его галантные манеры, его голос. "Я буду тебя ждать, - говорил он ей на прощание. - Ведь ты придёшь?" "Непременно", - обещала Алёна, всем сердцем чувствуя, что не только придёт, а прилетит. Как только сдаст макроэкономику.
   "А всё-таки, почему он мне так нравится?" - думала Алёна. Потому что он красивый? Пожалуй, нет. Может, причина в жалости? Снова нет. Потому что галантный и так красиво ухаживает? Или потому что умный, потому что с ним интересно? Пожалуй да. И потому, что он добрый.
  
   Снова пролетели летние каникулы, к неудовольствию наших студентов, теперь уже третьекурсников. Всё лето Григорий и Марина проводили вместе: ходили на Земснаряд, купались и загорали, ездили на дачу, гуляли по лесу, а по вечерам посещали кинотеатр или просто гуляли по городу. Излюбленным местом прогулок была городская площадь, где стоит танк - символ победы в Великой Отечественной войне. Иногда они навещали старых друзей и Раису Тимофеевну, воспитательницу из детского садика, в котором они провели детство. Или заходили в парк и катались на аттракционах, как бывало в детстве. В дождливый день они, как правило, пекли торт или смотрели телевизор дома у Марины. Так что напрасно говорят, что в провинциальном городе скука смертная. А уж если вас двое, скучать и вовсе будет некогда.
   Рядом с любимой девушкой Григорий был почти полностью счастлив. Почему почти? Всё дело было в прошлой жизни. Христос говорил, что он будет с той, в которую вселилась душа Марии Герреро. Григорий очень хотел верить, что это и есть Марина, постоянно искал в ней сходства с Марией и, к своему счастью, находил их немало. Но иногда он боялся, что ошибается. Вдруг Марина - это не она. Вдруг она появится неожиданно и... Нет, никакая Мария не заставит Гришу разлюбить свою Марину, всё это бред. Но зато вполне может обманом женить его на себе? Мало ли на что способна влюблённая девушка? Нет, ну это уж совсем: женить обманом. Как бы безумно Мария ни была влюблена, она бы никогда не пошла на интриги. Да, но это в прошлой жизни, когда её воспитывали четные и благородные люди. И Бог знает, у кого она воспитывалась в этой. Вдруг она испортилась до неузнаваемости? Или Марина полюбит другого? Или, о чём Грише было даже подумать страшно, вдруг Марина трагически погибнет?
   Чтобы получить хоть какие-то доказательства, Григорий часто расспрашивал Марину о прошлой жизни. Только Марина ничего не помнила.
   - Может, тебе что-то снилось такое? - спрашивал Гриша. - Что-то связанное с Испанией?
   - Нет, ничего не снилось. Мне вообще очень редко что-то снится.
   Это было сущей правдой. И даже то, что Марине снилось, она быстро забывала. А если что и помнила (как правило, это она рассказывала другу), то всё это не имело с Испанией ничего общего: или её сны были связаны со школой и институтом, или были вообще бессвязными и нелепыми.
   Единственной зацепкой были детские фантазии Марины. Как известно, маленькие дети - большие любители фантазировать. Думаю, родителям знакомы такие случаи, когда ребёнок воображает себя кем-то другим. Друг Миша, например, рассказывал, как в детстве он прожужжал родителями уши, что он военный лётчик и воевал вместе с дедушкой, погибшим во Второй Мировой. Но Марина в детстве ничего подобного о себе не говорила.
   - А тебя не тянет в Испанию? Или, может, ты хочешь изучать испанский? - спрашивал Григорий подругу.
   - Вообще-то я не очень люблю иностранные языки, - отвечала Марина. - И такой страсти к Испании нет. А почему ты спрашиваешь?
   - Так просто. Хотел узнать, виделись ли мы в прошлой жизни.
   - Ты думаешь, что я - это та же Мария?
   - Вполне возможно.
   - Вообще-то был один случай. Помнишь тётю Нину?
   - Та, что жила возле булочной?
   - Да, да. Она вышла замуж и уехала в Москву как раз тогда, когда нам было по шесть лет.
   - Ну да. А что?
   - А помнишь, она приезжала в июле? Мы тогда были в первом классе? Так вот, она приходила к моей маме, рассказывала, как ездила за границу и показывала фотографии. И мне тогда что-то показалось знакомым. Кажется, это была Испания. Хотя я точно не уверена - надо маму спросить.
   Однако разговор с Марининой мамой ничего не дал.
   - Я уже и не помню, что она показывала. Она ж была и в Турции, и в Италии, да и вообще весь мир объездила. Турцию и Египет она точно показывала, а вот Испанию... не уверена.
   Вот и теперь, сидя за партой рядом с Мариной и ожидая, когда зайдёт преподаватель, он думал об этом. Сейчас должно было быть первое занятие по испанскому языку - второму иностранному.
   Преподаватель пришла минута в минуту. Это была женщина очень пожилого возраста, с седыми волосами. Лицо её было покрыто сетью морщин. Но, несмотря на возраст, двигалась она вполне уверенно, не сутулясь и не шаркая ногами.
   - Вот старая карга! - недовольно шепнул Грише его однокурсник Стас. - Не могли найти препода помоложе! Теперь весь год заниматься с этой ведьмой! Сдохнуть можно!
   - Отчего ж так сразу? - так же шёпотом поинтересовался Гриша. - По-моему, довольно приятная женщина.
   И не один он так думал: её улыбка, которой она поприветствовала новых учеников, была настолько приветливой и обаятельной, что у всех, кроме Стаса, первое впечатление о ней было хорошим.
   - Старая вонючка! - продолжал ворчать Стас, хотя это прозвище, пожалуй, было более чем несправедливым. От преподавательницы, напротив, пахло цветочными духами, причём аромат был нежным и совсем не приторным. И одета она была вовсе не в "тряпьё", как некоторые бабушки, а просто и опрятно. Кого-то она Григорию напоминала!
   - Здравствуйте, во-первых, хочу сказать, что очень рада видеть вас здесь. Я буду преподавать у вас испанский. Зовут меня Гортензия Филипповна Белицкая...
   "Вот оно что! - думал Гриша. - Теперь понятно, откуда такое ощущение, будто я её знаю, будто где-то видел. Только с какой стати она Белицкая?.. Ах да, она, должно быть, вышла замуж за русского. Или это и вовсе не она? Надо будет спросить её после занятия".
   Познакомившись со студентами, Гортензия Филипповна начала занятие с испанского алфавита. Григорий сначала пытался записывать, но вскоре понял, что это бесполезно - он знал, что непременно всё запомнит и без записи. Впрочем, его это уже не удивляло - он же семь лет подряд только на этом языке и говорил. И теперь он его даже не изучал, а припоминал.
   - Гриша, а испанский и правда легче, чем английский, - шепнула ему Марина.
   - Да, да, - ответил Григорий. - Намного.
   - Она ещё не перевела, а я уже понимаю, что она хочет сказать.
   Что-то новенькое! Гриша прекрасно помнил, как Марина мучилась в пятом классе, когда дети впервые начали изучать английский. Она вечерами сидела над учебником, плакала, боялась выйти к доске. Но к счастью, у учительницы, Аллы Анатольевны хватало терпения повторять ей одно и то же по нескольку раз. А тут ей и переводить не надо - всё понимает.
   - Марин, а ты преподавателя не знаешь? - спросил вдруг Григорий.
   - В смысле? - не поняла Марина.
   - Ну, не кажется ли тебе, что где-то ты её видела?
   - Вполне возможно, что и видела. Гриш, уж не думаешь ли ты, что это и есть Ортенсия Герреро?
   Именно это Гриша и думал, вернее, хотел думать. Потому он с нетерпением ждал конца пары, чтобы расспросить её обо всём, рассказать о своей жизни, о недавней встрече на небесах. Но вдруг Гортензия Филипповна посмотрит на него с удивлением и скажет, что вообще не знает никаких Герреро и Пересов.
   Наконец, пара закончилась, и Григорию пришлось дожидаться, пока однокурсники выяснят у преподавателя всё, что касается предмета.
   Он не знал, как задать ей простые вопросы. Обрадуется ли Гортензия Филипповна встрече с Себастьяном? Или ей будет тяжело его видеть: ведь это его мать убили её семью. Увидев, что Григорий колеблется, преподаватель решила помочь ему:
   - У Вас ко мне вопросы, Григорий? Задавайте смелее, не стесняйтесь.
   - Скажите пожалуйста, Гортензия Филипповна, - наконец, решился Гриша, - Вы до Второй мировой жили в Ллорет-де-Маре?
   - Да, я жила там до тридцать восьмого, - ответила она, немного озадаченная.
   - И Ваша девичья фамилия Герреро? - спросил Гриша уже смелее.
   - Да. Но откуда Вы знаете?
   - Вы помните Себастьяна Переса, который дружил с Вашей сестрой? - и он многозначительно посмотрел на стоящую рядом Марину.
   - Как не помнить! Милейший был мальчик! Кто бы мог подумать, что он уйдёт из жизни так рано! Вот это был мужчина! Если бы современные молодые люди были такими, как Себастьян! Но Вы не могли его знать - он погиб ещё до того, как Вы родились. Откуда же тогда?...
   Гортензия Филипповна была настолько взволнована, что не могла продолжать дальше. Григорий смотрел на неё и не узнавал в ней Ортенсию, "ледяную сеньориту".
   - Я и есть Себастьян Перес, - просто ответил Гриша, польщённый такими громкими похвалами.
   Преподаватель сидела неподвижно, буквально окаменев от услышанного.
   - Это правда, Гортензия Филипповна, - поддержала друга Марина, которая до этого стояла молча. - Он с детства рассказывает мне сны про Ллорет-де-Мар, про Себастьяна и про Вас.
   - Пресвятая Богородица! - произнесла, наконец, донна Ортенсия. - Вот так встреча! И что же Ваш друг рассказывал, Мариночка?
   - Много хорошего о Вас и о Вашем отце. А что случилось с Вами после этого? Вы сбежали?
   - Сбежала. Если бы не сеньор Перес, меня бы давно уже не было в живых...
   - Но Вас же отправили на землю, - напомнил Гриша.
   - Да, тогда я не умерла. Но если бы меня арестовали, то непременно расстреляли бы.
   - А что мой отец? Он помог Вам?
   - Он очень много для меня сделал. Он прятал меня у себя дома, рискуя жизнью.
   Марина хотела было спросить, как же сеньора Перес. Не донесла ли она на собственного мужа? Но тотчас вспомнила, что Перес её выгнал.
   - Он даже не разрешил мне зайти к себе домой и забрать ценные вещи: ведь появляться там было для меня опасно. Да и вообще, опасно было находиться в Ллорет-де-Маре. И сеньор Перес понимал, что рано или поздно и к нему придут с обыском. Поэтому он велел мне как можно скорее бежать из города, а ещё лучше из Испании. Той ночью он сам провожал меня, водил пустырями да закоулками, пока мы не оказались в другом городе. Там он посадил меня на поезд и сказал, что всегда будет помнить меня. На прощание он дал мне денег и несколько фотографий моих родных, сказал: "Спрячь их подальше". Видно было, что ему было жаль расставаться с этими фотографиями - они были для него как воспоминания о счастливых временах. Но не взять я не могла - это были мои родные. "А теперь счастливо, Ортенсия, - говорит мне сеньор Перес. - Даст Бог, может когда-нибудь увидимся. Прощай". И когда поезд уезжал, он стоял на перроне и смотрел мне вслед. Даже издали он казался очень бледным.
   - И почему Вы потом не вернулись в Ллорет-де-Мар? - спросила Марина. - Вы не хотели вспоминать былого?
   - Не только. В Советском Союзе я встретила моего Игоря и вышла за него замуж. После режима Франко я несколько раз писала сеньору Пересу, но ответа так и не получила.
   Тут Григорий рассказал ей о смерти бывшего отца, и об её родных, которых он видел на небе, и вообще, о своей жизни.
   - Так что не знаю, нашёл ли я Марию, - закончил Григорий свой рассказ.
   - Я где-то читала, - сказала Гортензия Филипповна после некоторого раздумья, - что прошедших реинкарнацию можно вычислить по почерку. Говорят, что почерк в последующих жизнях почти не меняется. Особенно в детстве.
   - Но у Вас нет ни одной тетради Марии. Стало быть, мы так и не сможем узнать, кто она.
   - Почему же не сможем. У меня есть её фотография, которую Мария подарила Себастьяну. Я всегда ношу её с собой, как талисман.
   И донна Ортенсия достал из сумки фотографию семилетней девочки, сидящей за партой. На обороте было написано: "Себастьяну от Марии". Григорий живо вспомнил ярцевскую школу, контрольную в первом классе и семилетнюю девочку в форме, сидящую рядом. Он по болезни пропустил несколько уроков, и соседка по парте специально держала свою тетрадь так, чтобы Грише удобно было списывать. В тетради был тот же самый почерк. Учительница, которая отнюдь не отличалась добрым нравом, заметив это, строго сказала: "Запомните, бараны, я буду ставить двойки не тем, кто списывает, а тем, у кого списывают. Тебя, Сизова, это тоже касается".
   Марина, конечно же, тоже узнала свой детский почерк.
   "Вот как всё сложилось! - думала она. - Теперь я точно знаю, что мы с Гришей будем вместе. Навсегда".
   "И даже смерть больше не разлучит нас, - мысленно ответил ей Гриша. - А впрочем, разве она нас разлучала?"
  
  
   Lloret-de-Mar (исп.) - "сеть моря".
   Имеется в виду Гражданская война в Испании 1936 года, впоследствии которой Франциско Франко захватил власть и стал диктатором.
   Он же генералиссимус Франко
   Долорес Ибаррури - лидер коммунистической партии Испании
   "ледяная сеньорита" в переводе с испанского
   Франциско Франко
   Городок в Смоленской области
   Здесь находятся здания Высшей Школы Экономики. Экономисты занимаются на Мясницкой.
   Озеро в г. Ярцево
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"