Аннотация: Автор по-прежнему считает медицину благородным делом и ни в коем разе не преследует цели оскорбить тех, кто верен клятве Гиппократа. Сложный вариант картинок к конкурсу "Укол Ужаса - 4". Вышел в финал.
Руки смерти
Она лежала неподвижно. Волосы, золотые с песчаным отливом, разметались по выгоревшей жёлтой траве с частыми проплешинами, густо запачканные липкой кровью. Если бы она даже попыталась встать, всё равно не смогла бы этого сделать - чей-то тяжёлый чемодан покоился на груди, лишая всякой возможности глотнуть воздуха, а торчащий из ноги обломок того, что ещё пять минут назад было поездом, прочно приковывал к земле.
- Мама, не умирай! Пожалуйста! Пожалуйста! - в отчаянии Миша то шептал, то переходил на крик, сжимая безжизненную руку. - Не оставляй меня одного! Мама!
Ну почему, почему так случилось? Она уберегла его от всего. И от обломка, летящего ему в живот, и от чемодана, который должен был раскрошить Мишин череп на мелкие кусочки. Всё это предназначалось ему. И кусок стекла, упавший на мать и порезавший ей голову - он тоже падал на Мишу. Но мама в последний момент оттолкнула его от смерти своим телом. Она его защитила. А он сидит рядом, живой и почти невредимый и ничем не может ей помочь.
Со всех сторон слышались стоны, крики. Кто-то в мучениях умирал, кто-то, как и Миша, звал своих близких. А кто-то уже не кричал, превратившись в бесформенную кровавую массу.
Скорая! Наконец-то!
Мужчины и женщины в белых халатах принялись выходит из машин. Одна из них, дама чуть полноватая, с глубоко посаженными маленькими глазами, с прядями прямых тёмных волос, падающих на тяжёлые выступающие скулы, приблизилась к Мише.
- Тётя! Тётя! Спасите мою маму! - умолял мальчик.
- Заткнись! - резко оборвала она, оценивающе глядя на раненую.
Подняв с земли её руку, она вдруг резким движением сдёрнула с безымянного пальца золотой перстень с красным камнем. Затем так же небрежно бросила руку обратно.
- Тётя! Маме больно! - вскрикнул Миша.
Но медсестра не обратила на это никакого внимания. Добравшись до головы, резко повернула её в сторону, чтобы выдрать из ушей золотые серёжки.
"Да пусть забирает всё, - думал Миша. - Пусть только поможет маме, пусть не даст ей умереть! Пожалуйста!"
- Тётя! Вернитесь! - просил он уже вслух, видя, как медсестра с чувством исполненного долга удаляется.
- Не ори! - ответила та, обернувшись, с крайним раздражением. - Твоя мамка всё равно подохнет.
Так просто и так безжалостно, словно отвечала назойливому прохожему, как пройти куда-то.
Она ушла дальше, унося последние крохи надежды.
Прошло, наверное, минут пятнадцать (это потом Миша узнал, а тогда ему казалось, что целая вечность), прежде чем другая сестра милосердия, наконец, подошла к его матери и сняла с её груди чемодан. Наклонилась и горестно покачала головой, стараясь не смотреть на мальчика. Он всё понял без слов.
Лифт опять не работал. Плюнув с досады, Марина принялась карабкаться по лестнице. На площадке между третьим и четвёртым этажом ей под ноги подвернулась чёрно-белая кошка.
- Куда прёшь, тварь? - крикнула женщина, пинком отбрасывая животное к мусоропроводу.
А вот, наконец, и четвёртый, нужный.
Достигнув его, Марина вытащила из дамской сумочки ключ и вставила в замок. Дверь, скрипя, открылась.
Витя не обратил на приход жены никакого внимания, всё так же продолжая пялиться в экран телевизора, развалившись на диване и выставив напоказ толстый от пива живот. Четырнадцатилетний Кирилл сидел за компьютером и, как обычно, резался в какую-то стрелялку. А двенадцатилетняя Лиза увлечённо болтала по телефону с подружкой. Когда мать вошла, они оба, не повернув головы, процедили:
- Привет, ма!
И тут же продолжали заниматься своими делами.
Оказавшись на кухне, Марина сварила на скорую руку вермишель с сосисками и позвала домашних ужинать.
- Ну, как дела на работе? - спросил Витя, откусывая солидный кусок. - По телику сказали, поезда стукнулись, жертв много.
- Да, на этот раз повезло, - ответила Марина с довольной улыбкой.
- Денег много набрала? - вмешался Кирилл.
- Их-то как раз не очень. Так - бирюльки с баб поснимала.
На лицах детей появилось выражение неудовольствия. Оно и понятно - ожидали-то они большего. Но Марина, сделав вид, что вовсе этого не заметила, продолжала:
- Зато у одной фифы кольцо было дорогущее, явно старинное. Думаю, за него много дадут.
- С трупака сняла? - уточнила дочь, выражение лица которой несколько потеплело.
Кольцо. Нет, его хозяйка была ещё жива, хоть и в тяжёлом состоянии. В таком она вряд ли могла что-то видеть. Тем более, её кажется, не спасли, к великому огорчению идиотки Машки. Единственное, возле неё сидел пацан лет эдак десяти, всё помочь просил. Но он молокосос, всё равно ничего не докажет.
- Марин, а тебе их не жалко? - спросил Витя.
Тоже ещё - жалостливый нашёлся! Жену, значит, не жаль, что она целыми днями крутится, как белка в колесе, чтобы прокормить себя, детей и его, ненаглядного (на его переводах особо не пошикуешь), а зарплата - копейки. Это на Западе, где медработники получают дай Бог каждому, можно позволить себе поиграть в благородство. А у нас - каждый за себя. Правда, Машка и тут умудряется: врачебный долг, клятва Гиппократа. Дурочка убогая! Лучше бы о своём сына подумала - его кормить и одевать больше некому.
После ужина муж и дети вернулись к своим делам. Марина помыла посуду и, подождав, пока Лиза и Кирилл помоются и лягут спать, пошла в ванную...
Неожиданно громкий истошный крик огласил квартиру, - настолько пронзительный, что, казалось, Кирилла живого режут на части или жгут на медленном огне.
Как была, не вытираясь, не накинув халата, женщина выскочила из ванной и стремглав бросилась в комнату сына.
Кирилл, вопреки её ожиданиям, был вполне спокоен. Марина застала его сидевшим за столом с закинутыми ногами. А между ними, прямо на столе, он вертикально держал карандаш и вращал на нём кольцо. То самое с красным камешком, которое Марина принесла как трофей. И ни одного признака, будто он только что орал, как скаженный, не было видно вовсе.
- Чего орёшь? - напустилась на него мать. - Положи, где взял, и марш спать. Живо.
- А ты не ори на меня! - огрызнулся Кирилл.
- И буду орать, - ещё пуще распалялась Марина. - Я тут горбачусь, как проклятая - для вас с Лизкой. А вы не цените. Всю молодость отдала вас с папашкой, и хоть бы кто спасибо сказал!... Быстро кольцо мне - и спать!
Не дожидаясь ответа, женщина приблизилась к столу и, не дав сыну опомниться... Она успели лишь протянуть руку, чтобы выхватить "игрушку", как вдруг... От неожиданности она машинально отпрянула назад. Прямо перед ней письменный стол медленно стал разрываться на части, как разрывается земля от мощных толчков.
- Э-э, чё за фигня? - проговорил Кирилл, удивлённо выпучив глаза. - Не понял.
Как завороженный, наблюдал он вместе с матерью, как трещина в деревянной плитке становится всё шире, и из неё стремительно выползает, извиваясь, что-то белое.
Наконец, из разорванной столешницы, ставшей похожей на рваный помятый кусок картона, показались две большие, бледные, как мел, руки. Омертвевшие пальцы, шевелясь как десять белых червей, играли натянутой на них тонкой паутиной.
- Ой, мама! - испуганно заголосил Кирилл и, немедленно вскочив с места, спрятался за широкую спину матери.
"Чем бы её приложить, заразу?" - лихорадочно соображала та.
Стул. Кажется, самое то.
Недолго думая, женщина подбежала к заветному оружию и изо всех сил ударила им по обеим ручищам. Вот тебе, сволочь, получай! Вот тебе ещё, ещё!
Стул завис в воздухе, не успев опуститься. Медленно перевела Марина взгляд назад, где должен был сейчас находиться её сын.
- Я здесь, мама.
Невольно глянула на стол, откуда это доносилось. Избитый и окровавленный, в паутине бился Кирилл, тщетно пытаясь высвободиться. Размерами он был не больше детской ладошки.
Удивляться было некогда. Бросив стул, Марина устремилась к сыну. Напрасно напрягала она все силы, пытаясь порвать сковавшие его путы. Хрупкие на вид, они оказались прочными, как канат.
"Надо ножницами", - мелькнула в голове мысль.
Но поздно. Ручища вместе с пленённым Кириллом стали стремительно опускаться вниз. Туда, в бездну.
- Стой! Стой! - закричала женщина, в отчаянии хватая одну руку.
Рука была холодной, как лёд, и твёрдой на ощупь, как скала. Ощущения неприятные, но Марина вцепилась в неё обеими руками, желая только одного - остановить, удержать Кирилла.
Вторая рука тем временем резко выпрямилась и ударила Марину по лицу с такой силой, что едва не раскрошила череп на мелкие части. Забыв обо всём на свете, женщина невольно отняла свои руки и схватилась за разбитый в кровь нос. Всего на какую-то секунду. Но и её хватило, чтобы ручища сделали своё дело. И когда несчастная опомнилась, маленького Кирилла уже затянуло вниз по самую голову. А через секунду и она скрылась в бездне.
Марина сунулась было туда, но не успела. Поверхность стола стала быстро затягиваться, и вскоре предстала перед осиротевшей матерью в прежней своей глади.
Марина уже не обращала внимания на окровавленное лицо. Напротив, осознав, наконец, произошедшее, принялась исступлённо колотить им же об стол, крича во весь голос:
- Кирюша-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!
- Марин, ты чего? - голос мужа вернул её к реальности.
Открыла глаза, тревожно озираясь. Где она? В постели? Рядом с Витей?
В зашторенное гардинами окно пробивался солнечный свет. Значит, уже утро.
- Где Кирилл? - спросила она, продирая заспанные глаза.
- У себя в комнате. Где ж ему ещё быть?
- Сходи и проверь, - велела мужу.
Витя пожал плечами полуудивлённо-полуиспуганно, но возразить не решился. Встал, тяжело вздохнул, пошёл в детскую. Затем вышел оттуда, сказав всего одно слово:
"Приснится ж такая жуть! И самое интересное, совсем не помню, как вчера спать легла..."
Вызов. Опять. Как же они все надоели! И пообедать с ними толком не успеваешь. Как прорвало их сегодня! То старуха-сердечница, будь она трижды неладно, то сопляк и неудачник прыгнул с седьмого этажа, самоубийца недоделанный, то пятое, то десятое. И тащись к ним, как проклятая! А теперь ещё два дурня, сбитые водителем-лихачём. Старый и молодой. Сдохли бы они оба, что ли! Возни хоть будет меньше.
С этими мыслями ехала Марина с Василием, своим коллегой, на очередной вызов. И ладно бы, родственник вызвал. Ан нет - случайный прохожий увидел и не мог, видите ли, пройти мимо. Добрая душа, чтоб его!
Наконец, карета скорой помощи остановилась. Марина с напарником, открыв дверь, вышли наружу. Человек в чёрной куртке, ещё не совсем пожилых лет, тут же бросился к ним.
- Приехали! - воскликнул он. - Слава Богу! Идёмте же, скорей! Они совсем плохи!
- Ну, где они? - процедила Марина со злобой в голосе.
- Там - вот там, - торопливо заговорил нарушитель её спокойствия. - Он как налетел - оба всмятку. Малой ещё за него спрятаться пытался, ну за этого, старшего - не помогло. А вот и они...
Увидев пострадавших, Марина охнула, покачнулась... Нет, её отнюдь не сразил ужасный вид двух окровавленных тел. Такие зрелища ей, медсестре со стажем, приходилось видеть буквально каждый день.
- Кирилл! - завопила она в следующую минуту, бросаясь к малому.
Как в страшном сне, она щупала тело, и одна за другой открывались ей убийственные истины. Не дышит... сердце не бьётся... пульса нет... глаза пустые, безжизненные... тело холодное.
- Кирюша-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!
Она уже не видела, как побледнел несостоявшийся спаситель, как одними губами прошептал: "Боже!", не чувствовала прикосновений - его и Василия - когда те вдвоём пытались её как-то успокоить, унять истерику. Её совсем не волновало, что рядом оба мужчины клали на носилки Витю, которого, по словам врача, ещё можно спасти.
Плевать, плевать на них на всех! Весь мир к чёрту! Кирилла больше нет! Он мёртв!
Впервые за все годы работы нечувствительную к чужой боли Марину увозили с места происшествия на скорой и кололи успокоительное.
- Мам, хватит пить, - Лиза легонько потянула Марину за рукав, заглядывая ей в глаза со скорбью и мольбой.
- Отвали! - грубо отозвалась мать, опрокидывая в себя очередной стакан водки.
Чёрствая, бессердечная девчонка! Могла бы и понять, какое горе у родной матери. А то заладила, дура: не пей, не пей! Да возможно ли тут не пить, при таких-то страданиях? Как иначе унять эту боль, захватившую её всю, целиком? Это дураки вроде Аньки с пятого этажа, придумывают всякую чушь вроде царствия небесного или добрых дел в память об умершим. Бред это всё! Нет его - царствия небесного, как нет этой дурацкой бессмертной души. Сдох, разложился - и всё. Так на кой Кириллу сейчас добрые дела, если они всё равно не вернут его к жизни?
А придурочная эта вчера появляется и давай молоть всякий вздор, типа: не падай духом, Марин, молись за Кирюшку, чтоб ему на том свете хорошо было. Ещё говорит: мне тоже тяжко без моей Юлечки, но я знаю, что она на небе и оттуда на меня глядит. Тяжко ей! Как же, как же! Небось, не любила никогда свою доченьку. Иначе давно бы уже вместе с Колькой своим пошла в частную школу. Или научилась бы как-то выживать в этой. А им, дуракам, видите ли, простых детей хотелось учить, и взятки брать стыдно. Как будто ребёнку не нужно одеться нормально и поразвлечься. А на это ж всё деньги нужны. Любили бы они дочь на самом деле, старались бы любой ценой достать их побольше, а не выдумывали бы какие-то "истинные ценности".
Далеко Марина послала вчера Аньку вместе с её "сраными" утешениями, высказав ей заодно всё, что думала по поводу неё и её ненаглядной Юленьки, добавив при этом: изнасиловали её подонки, убили - и правильно сделали, хоть одной дурой будет меньше.
А Анька ей по морде - и из квартиры выбежала. Истеричка! Ну ничего - так ей, стерве - впредь не будет людям в душу лезть.
Впрочем, не только Анька - Машка вон тоже. Каждый день говорит, что состояние Вити стабильное, и есть шансы, что он будет жить. Как будто это Марину способно хоть сколько-нибудь утешить. Да пусть он подыхает, дармоед чёртов! Сына родного уберечь - и то оказался неспособен. Слабак, слюнтяй!
Стакан, ещё стакан, ещё... Реальность расплывается, растворяется в дымке.
- Мам! - с радостным криком (и чему тут радоваться?) Лиза вбежала в кухню. - Мам, смотри!
Марина подняла на дочь полупьяные глаза. Девочка с гордостью демонстрировала оттопыренный средний пальчик, на который было надето кольцо.
- Пошла вон! - велела она заплетающимся языком, - Положи, где взяла!
- Да забирай! - вскричала вдруг Лиза с неожиданной злобой. - Алкашка, пьяндолыга!
С такой же злобой она сдёрнула кольцо с пальца и швырнула прямо в лицо матери, продолжая осыпать её непечатной бранью.
- Ах ты дрянь! - прошипела Марина, с трудом увернувшись.
Кольцо упало на клеёнчатую скатерть стола.
Шатаясь, Марина встала с места и неуверенной походкой двинулась к дочери, чтобы дать ей увесистый подзатыльник. Что эта малявка себе позволяет! Родную мать матом крыть!
Только она успела замахнуться, как Лиза, трезвая и оттого более проворная, с пронзительным визгом отскочила назад. И вдруг закричав: "Мама!" - стремглав выскочила из кухни.
Гоняться за ней у Марины уже не было ни сил, ни желания. Вместо этого она вернулась к столу. Но вдруг...
Из разорванной середины клеёнки торчали две руки. Это были те самые руки, которые Марина видела во сне накануне смерти Кирилла.
"Ну, подожди, сволочь!" - думала женщина, хватая с кухонного комода большой острый нож для разделки мяса.
Они отняли у неё сына и теперь должны за это поплатиться!
- Получай! Получай! Вот тебе! Вот тебе! - кричала она, с остервенением нанося удары по одной руке - той, что была ближе.
Но что за чертовщина? Острый нож отскакивал от неё, как от каменной, не причиняя никакого вреда.
В конце концов, Марина, порядком уставшая, швырнула оружие на стол. Что-то маленькое вдруг прокатилось по его поверхности, звонко ударившись о недопитый стакан.
- Ну что, стерва, довольна? - услышала она вдруг голос дочери.
Её голова, маленькая, словно в миниатюре, лежала между стаканом и бутылкой. Глазки, и без того маленькие, а теперь и вовсе крошечные, с ужасом взирали на болтавшееся в паутине тело.
В каком-то тупом оцепенении она наблюдала, как ручища подхватывает Лизину голову и вместе со своей парой и безголовым телом, как и в прошлый раз, исчезает в недрах кухонного стола.
Стакана, чтобы залить такую чудовищную потерю, явно не хватало. Резко отодвинув его в сторону, женщина схватила бутыль и залпом выпила содержимое.
Ух, как же болит голова! Словно какой-то жестокий изувер проник вовнутрь черепа и с явным удовольствием стучит по нему кувалдой. Тихо застонав, Марина сжала виски обеими ладонями и перевернулась на бок. Только сейчас она почувствовала, что постель мокрая, а в воздухе витает характерный запах. Упилась вчера, не иначе.
Хватаясь за голову, женщина пыталась воскресить в памяти все события вчерашнего дня. Точно, она пила водку, потом зашла Лизка, швырнула в неё кольцо, обматерила. А потом? Да, потом Марина, кажется, хотела её побить, но Лизка убежала. А потом? Вырубилась прямо на кухне? Нет, не похоже. Кто ж тогда донёс её до комнаты? Не Лизка же, в самом деле. Значит, дошла сама. А потом ей приснился этот кошмар. Или матерящаяся Лизка с кольцом тоже была его частью?
Встав с кровати и всё так же держась за голову, Марина шатающейся походкой побрела к двери. Открыла. Тут же из Лизиной комнаты послышались голоса ведущих утреннего ток-шоу. Негодница! Смотрит телевизор вместо того, чтобы идти в школу.
Охая и заплетаясь, женщина вошла к дочери.
- Чего расселась? - рявкнула на неё. - А ну быстро в школу!
Для пущей верности она забрала у Лизы пульт и отвесила ей оплеуху.
- И пойду! - крикнула та в ответ, хватаясь за покрасневшую щеку. - Достала ты меня!.. Алкашка!
Правда, последнее слово она крикнула уже в коридоре, когда, надев наскоро куртку, вышла из квартиры, прежде чем громко хлопнуть дверью.
- Сопля! - думала вслух Марина. - Родную мать алкашкой называет! Да я, если захочу, могу тут же и бросить.
Ну, как же всё-таки башка трещит. Сбегать, что ли, за водкой, опохмелиться...
Эскалатор стремительно сползал вниз, где по обеим сторонам широкой площадки возвышались мраморные колонны. За ними громыхали снующие туда-сюда электрички. Спустившись, Павел с грустью проводил взглядом уходящую. В одной из них он когда-то познакомился с Оксаной...
Как она тогда мило улыбалась! Как блестели её голубые с зеленоватым оттенком глаза! Могла ли она тогда думать, что её век окажется таким коротким?
Мишка до сих пор не может смириться с тем, что мамы больше нет. По ночам плачет, зовёт её.
А какой радостью светилось её лицо, когда Павел сделал ей предложение, протянув старинное кольцо с красным камнем, которое он случайно нашёл у реки недалеко от своей дачи. Ювелир оценил его как антиквариат, стоящих огромных денег. Павел, конечно, мог бы его продать, но решил подарить любимой женщине. Оксана была очень довольна.
Кто ж мог знать, что через неделю поезд, которым она с сыном поедет в Анапу, столкнётся с пригородной электричкой?
Что с ней сталось? Ушла ли она в небытие, или возродилась в теле младенца, а может, её душа попала на небо и с высоты смотрит на нас, живых? Этого Павел не знал. Но ему страстно хотелось верить, что Оксана в каком-то виде но существует. И он верил.
Всё, что он теперь мог сделать для любимой женщины - это взять под опеку её сына. Для этого предстояло оформить кучу бумаг, доказать, что ты не наркоман, не псих и прочая-прочая, предъявить справку о доходах. Но ничего - все эти пытки можно выдержать. Главное, чтобы Мишу ему отдали. С дядей Пашей ребёнку будет определённо лучше, чем в детском доме.
А ещё Юрка, бывший одноклассник, а нынче - депутат городской думы, обещал помочь. Похоже, во всей думе он единственный нормальный человек. Он один, наверное, и читает письма от граждан, и отвечает на них, и реально пытается помочь.
Так думал Павел, неспешно прохаживаясь между колоннами в ожидании поезда. Народу в эти часы было немного: пожилая пара, мужчина, две молодые девушки, стоящие поодаль, ближе к началу. Да ещё шумная компания из пяти девочек-школьниц, со смехом нагрянувшая на платформу, как раскат грома среди спокойствия и тишины.
Но недобрым каким-то был их смех - притом, смеялись только четыре. Пятой было явно не до смеха.
- Ну что, чучело, слабо поймать? - с издёвкой произнесла одна из девочек, одним махом сдёрнув с её переносицы роговые очки.
Жертва попыталась было схватить обидчицу за руку - но опоздала. Та в мгновение ока очутилась у края платформы, к которой скоренько приближался долгожданный поезд.
- Кидай, Лизка! - крикнула ей одна из подружек.
Та замахнулась, чтобы бросить очки вниз и наверняка расколоть их на мелкие части.
Одно неловкое движение, одна запинка, отчаянный взмах руки в стремлении удержаться... Павел бросился к ней, чтоб схватить, но не успел - девочка скрылась под синим вагоном.
- Ума не приложу, как сказать об этом Марине, - светловолосая медсестра качала головой.
- Так и скажи, - ответила ей другая с ядовитым спокойствием. - Твоя Лизка попала под поезд и умерла. Ну хочешь, Машка, я ей скажу?
- Нет, не надо. Я сама.
- Как хочешь. Но имей в виду: чем больше ты эту стерву будешь жалеть, тем скорей она тебе на голову сядет.
- Но у неё неделю назад сын погиб, - откликнулась Маша. - И муж в реанимации. Ты представляешь, Тань, каково ей будет?
- Мне на эту Марину плевать с высокой колокольни, - жестоко отчеканила Таня. - Хочешь - звони, утешай. А она тебе в душу наплюёт...
- Зараза Машка! Да не хотела она, сволочь, Лизку спасать, а теперь брешет, гадина! Специально ждала, пока она умрёт.
Пьяные слёзы катились в почти допитый стакан, который женщина то подносила ко рту, а то ставила на стол, чтобы обхватить обеими руками шею соседа.
- Во дела, блин! - откликался Борис пьяным голосом. - Да я б её... своими руками!
Это бы Марина и сама сделала с удовольствием. Мешало расстояние и телефонная трубка. Но они, однако же, нисколько не мешали обматерить свою коллегу так, что той, по-видимому, мало не показалось.
Борис налил себе ещё стакан и, поднеся его ко рту, выпил не морщась.
- Налей ещё, - попросила Марина, подставляя свой.
- А зачем? - ухмыльнулся сосед, волосатыми руками стаскивая с себя потную нестиранную футболку. - Ты уже и так хороша. Иди ко мне, детка.
Он грубо и настойчиво притянул её к себе. Марина не сопротивлялась. Напротив, обняв его одной рукой, другой принялась расстёгивать его истёртые до дыр джинсовые штаны...
- Чё за дела? - послышался вдруг голос Вити. - Я не понял.
Любовники с удивлением обернулись. Так и есть - он стоял в дверном проёме с красным от гнева лицом. Кулаки его были сжаты, готовые в любой момент расправиться с тем, кто покусился на его жену.
- Слушай, я чё-то не понял, - обратился Борис к ошеломлённой собутыльнице. - Ты ж говорила - твой это - в реанимации.
- Так оно и было, - пролепетала Марина.
- Ну чё, давай выйдем, - угрожающе произнёс муж. - Поговорим как мужчина с мужчиной.
- Ну давай, блин. Я чё, не мужик, что ли?
С великой неохотой надел Борис футболку, застегнул штаны и вышел прочь вслед за соперником, бросив на Марину такой взгляд, что стало ясно - его мнение о ней испорчено окончательно.
"Козёл! - думала Марина про собственного мужа. - И так всё хреново, а тут ещё и он припёрся!"
С досады налила себе ещё стакан. Только собралась выпить, как внутри вдруг зазвенело что-то твёрдое. Ба, да это ж кольцо! Как оно здесь оказалось?
Дрожащими пальцами женщина вытащила его из стакана и положила на стол. Лишь потом осознала, что это была её ошибка.
Руки... Они опять выползли. На этот раз из-под крышки журнального столика.
- Как же вы меня задолбали! - зло процедила Марина, потягивая водку.
Она не бросила своего занятия и тогда, когда маленький Витя отчаянно задёргался в паутине. Пускай пропадает.
- Да пошёл ты! - ответила та, равнодушно глядя, как руки его утаскивают.
Телефонный звонок разбудил Марину ровно в полдень. Рядом ещё вовсю раздавался громкий храп Бориса.
С трудом подняв от подушки тяжёлую голову и с ещё большим - высвободив своё тело из-под медвежьих рук любовника, женщина взяла трубку.
- Алло, - произнесла не особенно любезно.
- Ну что, красавица, допилась, - послышался в трубке голос Татьяны, кстати говоря, тоже не отличавшийся дружелюбием. - Твой ласты откинул. Хоть разок бы зашла к нему, чёрт тебя дери!
- Да пошла ты знаешь куда! - был ответ.
- Чё там? - осведомился Борис, разбуженный её голосом.
- Витька сдох.
- Ёлки, - посочувствовал сосед-любовник. - Выпьем, что ли? За упокой, так сказать.
- Ну давай. А то башка раскалывается.
Лавочка у подъезда пятиэтажной хрущёвки была до краёв заполнена старушками, коротавшими так целые деньки, обсуждая новости, последние сплетни, а также развлекаясь тем, что каждого проходящего хоть чуть-чуть им знакомого, обговаривали между собой вдоль и поперёк.
- Вот Маринка-то, - одна из старушек мотнула головой в сторону женщины, идущей по двору с хозяйственной сумкой. Большой проницательности не требовалось, чтобы понять, что в ней бутылки. - Пьёт не просыхая.
- Жизнь-то её вон как по голове приложила, - покачала головой другая, по отчеству Андреевна. - Дети погибли, муж в больнице умер. Как тут не запьёшь?
- Так Анька ж вроде не пила, - возразила робко третья старушка.
- Ну, Анька, - она вообще не от мира сего. Да и Колька у ней тоже.
- Да, а ещё я слышала, Маринка с Толиком загуляла. После того, как Володька смылся.
- Да она, по-моему, и при Володьке с ним гуляла. Так, захаживала выпить.
- Мужиков меняет, как перчатки.
"Ну, бабы, чтоб вас!" - думала Марина с озлоблением, открывая дверь с кодовым замком.
Наверняка эти старые клячи говорят сейчас про неё, рассуждают, как она, дескать, опустилась. А у неё, между прочим, горе. Им бы такое - сразу бы прикусили свои поганые языки. Особенно эта Андреевна. Ей-то что? У неё муж, дочь с зятем, внук - и все живы-здоровы. А жаль! Умерли бы они все - один за другим - посмотрела бы Марина, какую бы она тогда песню запела. Ханжа старая!
Лифт опять не работает, чтоб его! Ладно, придётся по лестнице. Заодно посмотреть бы почту.
В ящике лежала одинокая газетка. На фиг она нужна! Марина собралась было её выбросить, но неожиданно её внимание привлекла обложка. Оформлена она была более чем необычно. Сверху огромными чёрными буквами обозначалась дата - тринадцатое ноября сего года. А сегодня - только двенадцатое. Что за чёрт!
Под ней - до самого низа страницы на светло-синем фоне красовались различные фотографии. Старых и молодых, красивых и некрасивых, мужчин и женщин, и даже младенцев неопределённого пола. Что-то пугающее было в этих фотографиях, в этой газете. И в следующий момент Марина догадалась, что. Вся эта "выставка портретов" была обведена чёрной рамкой. Прям таки коллективный некролог какой-то!
Перелистнув страницу, женщина увидела такую же "фотогалерею" с другими лицами. То же самое было и на остальных страницах.
Но вдруг... одна из фотографий, увиденных там, заставила её покачнуться и едва не упасть в обморок. Женщина с прямыми тёмными волосами, с маленькими глазками, с прямым носом над неулыбчивыми губами... Это была точь-в-точь её фотография.
Испуганно выругавшись, Марина скомкала газету, отшвырнула её прочь и взлетела на четвёртый этаж так, словно все черти ада гонялись за ней. Оказавшись дома, закрыла дверь на все замки и дрожащей рукой распечатала купленную бутылку.
Очень скоро алкогольные пары не оставили ни следа от овладевшего ею внезапного страха. И когда пришёл Толик, Марина уже давно забыла о какой-то там газете.
- Ну, ты как - выйдешь за меня или нет? Ну, чего глазами лупаешь? Соглашайся, Марин. Без мужика-то хреново.
Да, вчера он тоже на это намекал. После третьего, кажется, или четвёртого стакана.
- Ну, не знаю, - ответила Марина, с трудом поднимаясь с кухонного пола, на котором вчера, не в силах доползти до комнаты, уснула вместе со своим любовником. - У тебя квартирка-то маленькая. А вдруг ты в ней вообще не прописан.
- Да прописан я, клянусь. Ну чё ты ломаешься? Скажи - да. Ну, хочешь, встану на колени?
Не успела Марина ответить, как Толик чуть приподнялся с пола. Теперь он действительно стоял перед ней на коленях, а в его протянутой руке вдруг заблестело что-то жёлтое. Интересно...
- Ну, выходи за меня, Марин!
Кольцо. С красным камешком, которое ещё вчера было в её серванте. Ах он, урод проклятый!
- Да ты ж его у меня спёр, скотина! - набросилась она на жениха, выхватывая своё сокровище. - Ну-ка пошёл вон, алкаш проклятый, чтобы я тебя больше не видела!
Толик сник, будто его из-за угла ударили чем-то тяжёлым. А потом вдруг, испуганно вытаращив глаза, вскочил на ноги и заорал как резаный:
- А-а-а-а-а! Спасите!
С необычной для пьяного прытью он выскочил из кухни в прихожую, провозился секундочку, открывая входную дверь, затем пулей вылетел из квартиры, провожаемый недоумённым взглядом хозяйки.
- Тьфу, ненормальный! - подумала вслух Марина.
Но, взглянув на стол, тут же осеклась. Из-под разорванной клеёнки торчали две руки. И кого на этот раз? Толика, наверное. Ну и пускай - не будет она о нём плакать.
Вдруг женщина с ужасом увидела, что руки тянутся к ней. Подгоняемая инстинктом самосохранения, она в мгновение ока отскочила к раковине, над которой висел сушильный шкаф. Попробуйте только, гады, хоть пальцем тронуть! Мигом вас тарелкой!
Она протянула было руку - открыть шкаф, как вдруг он начал покрываться густой сетью трещин. А через секунду оттуда показалась другая пара рук - таких же белых, с такой же паутиной между пальцами.
Тем временем начала трескаться раковина... Чисто инстинктивно Марина отступила назад, прижавшись спиной к хищно рычащему холодильнику.
Руки появлялись отовсюду. Подоконник, плита, хлебница, комод с ложками и вилками, висячие шкафы - всё было буквально заполнено ими. Только холодильник пока оставался...
Нет, уже не безопасным. Подняв глаза, Марина увидела две руки, висящие над самой её головой.
Бежать, бежать, пока живая! С этими мыслями Марина устремилась в прихожую. Прочь из этой чёртовой квартиры!
Две руки неожиданно выросли прямо перед ней, загородив входную дверь. Женщина попятилась, едва не наткнувшись на другие руки. В комнате Кирилла спасения уже тоже не было.
Сломя голову, бросилась она в другую сторону, где находился зал и комната Лизы. У последней прямо с потолка свесились ещё одни руки. Марина чувствовала, как они тянутся к её волосам. Оставалось одно - бежать в зал.
В большой комнате рук не было, и женщина смогла, наконец, перевести дух.
Но что это? Почему проход, через который она только что вбежала, стремительно заволакивает паутина, каждую секунду становящаяся всё плотнее?
Приглядевшись, Марина увидела две пары рук - одна сверху, другая снизу. Ловкие пальцы, быстро извиваясь, плели из нитей свою тюремную решётку.
"Всё, я в западне!" - с ужасом подумала женщина.
Теперь бежать было некуда. И руки, воспользовавшись этим, стали расти отовсюду, как грибы после дождя. Из дивана, из шкафов и тумбочек, из кресел и журнального столика, с пола, с потолка, со стен. Все они тянулись к Марине, норовя схватить, завлечь в свою смертоносную паутину, чтобы утащить в бездну.
- Прочь! Прочь! Изыдите! - завопила она, отступая к окну.
Но руки и не думали её слушаться. Всё гуще становился их лес. Вскоре из-за них стало не видно ковра. Марина вдруг отчётливо вспомнила сегодняшнее число...
- Пожалуйста! Не надо! - кричала она, запрыгивая на подоконник. - Я не хочу умирать!
Глухие к её мольбам, руки стали спускаться к ней с потолка, приближаясь с чудовищной скоростью.
Резко дёрнув створку окна, Марина рванулась вперёд. Прочь от них, прочь от всего этого кошмара.
Лишь в последний момент она заметила, как из серого асфальта глядят белые пятна рук...
Непростое дело. И ежу понятно, что без откатов и грубых нарушений здесь не обошлось. Надо будет сделать депутатский запрос в правоохранительные органы. Не факт, конечно, что получишь своевременный и адекватный ответ - там, по всей вероятности, тоже всё схвачено. Так же, как и в городском суде, куда Георгий планировал обращаться.
Эх, если бы можно было вот так разом покончить со всей этой коррупцией, что, как раковая опухоль, пустила свои метастазы во все госорганы! Ведь были ж в роду у Георгия колдуны. По крайней мере, один, о котором покойная бабушка рассказывала. Якобы у её дедушки брат обладал этим даром. Передал ли он его кому-нибудь или нет - неизвестно, но потомков, которые могли бы сей дар унаследовать через поколение, он после себя не оставил. Брату родному, может, и передал, но на этом пути колдовская сила явно иссякла. Ни бабушка (единственная его внучка), ни сам Георгий с его младшей сестрой никогда не примечали за собой ни малейшего признака, что они этой силой хоть сколько-нибудь обладают.
Так что приходилось обходиться без колдовства - делать свою работу и надеяться (даже безо всяких на то оснований), что ежедневные труды, в конце концов, дадут результат.
А результаты, к слову сказать, были далеко не всегда, к разочарованию многих граждан, что к нему обращались. Судя по письмам, они считали Георгия чуть ли не всемогущим. Его депутатский мандат действовал на них подобно "ключу жизни" в руках древнеегипетского Ра.
Жители дома номе восемь, чья земля имела несчастье приглянуться застройщикам, не были исключением. Для них Георгий был последней надеждой добиться справедливости в этом несправедливом государстве и сохранить свои квартиры. Или, на худой конец, добиться более-менее равноценной замены, или компенсации.
А раз он последняя надежда, то не имеет права опускать руки. Даже если велика вероятность, что, не найдя защиты, эти же люди обругают Георгия по первое число. Всегда ведь остаётся хотя бы один процент благоприятного исхода. Закончилась же благополучно история с Мишей Козиным, которого органы опеки и попечительства так и норовили запихнуть в детдом. Правда, тут больше не его заслуга, а Пашки, стойко выдержавшего все бюрократические пытки. Сразу видно, очень любил он свою Оксанку.
Так, думая о делах насущных, Георгий вышел во двор, которым иногда ходил, чтобы скоротать путь. Внимание его привлекла толпа зевак, что-то бурно обсуждавших.
Подойдя поближе, депутат услышал сокрушённые возгласы:
- Ох, допилась!... С ума съехала!... Такое горе!
- Что тут случилось? - спросил Георгий стоявшую ближе к нему старушку.
- Женщина в окно выбросилась. С четвёртого этажа. Ты тут скорую вызвали, да, похоже, без толку. Она уже наверняка мёртвая... А вот, кстати, и скорая.
Действительно, невдалеке показалась машина с мигалкой и надписью "03". Оттуда вышли двое - мужчина и светловолосая женщина в белых халатах.
Зевакам пришлось расступиться, когда пострадавшую клали на носилки. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться, что старушка была права - скорая тут не поможет. Открытые глаза безжизненно смотрели в сторону, бледное, как мел, лицо с перепачканными кровью тёмными волосами с трудом удерживала неестественно вывернутая шея. Георгий узнал эту женщину.
Несчастная мать, безутешно рыдающая над телом сбитого машиной мальчика. Должно быть, бедная женщина не смогла пережить такого горя, вот и покончила с собой. А тот врач, что сейчас кладёт её на носилки, тоже был с ней в тот злополучный день.