Аннотация: Проще простого быть милосердными, когда дурно поступают с другими...
- Не суди его так строго, - говорила Анна Ивановна своей соседке Галине. - Он же несчастный человек. Видишь, как жена к нему относится - ни во что мужика не ставит. С такой поневоле и к выпивке пристрастишься.
- Ну хорошо, а при чём здесь моя картошка?
- Ну ты пойми, Галь, он же не от хорошей жизни. Всё, что он зарабатывает, Машка отбирает. Просит у неё - она не даёт. Вот он и ворует. Всё от безнадё-ги.
- Ой, - издевательски потянула тётя Галя. - Бедный он безнадёжный! Водку жрать надо меньше!
- Да ты, Анька, и впрямь мисс Милосердие - всем оправдание найдёшь, - вмешалась другая соседка Светлана. - У меня, может, тоже не всё гладко: мужа нет, двое детей, которых чем-то кормить надо.
Так говорили три соседки в городе Сычёвка, когда мне было семь лет. С дет-ства я знала Анну Ивановну (а проще говоря, тётю Аню) как добрую женщи-ну, которая никогда никого не осудит, всегда поймёт и простит. И не только простит, но и оправдает: мол, такое время, потому человек порой и поступает не лучшим образом. А когда наша жизнь изменится, люди непременно станут лучше, ибо в глубине души мы все хорошие. Даже Иван Никитич и его жена Марья Петровна. В посёлке эту парочку никто не любил, потому как они во-ровали всё, что плохо лежит. А Марья Петровна, кроме этого, за бесплатно и слова доброго не скажет. Про таких говорят: "За копейку мать родную про-даст". Все её мысли были сосредоточены на деньгах, и она усиленно занима-лась хозяйством: огородом, коровой, курами, чтобы потом как можно больше продать. И в этом она не щадила ни себя, ни мужа, заставляя его вкалывать за двоих. А в разговоре с ним не стеснялась с выражениях. Иван Никитич тер-пел-терпел, потом напивался и начинал материть жену на весь посёлок. Что-бы достать деньги на выпивку, он частенько залезал к соседям. Никто ни разу не поймал его с поличным, но все знали, что это он. Ведь у него, несмотря на то, что всё цвело пышным цветом, ничего не пропадало.
Но даже Марья Петровна, по мнению тёти Ани, была в душе совсем непло-хой. Ведь у неё было тяжёлое детство: от отца только и видела, что понука-ния и тумаки. А теперь ещё и эта перестройка, когда нет уверенности в зав-трашнем дне. Как тут не стать злой и жадной?
Но тётя Галя никак не хотела этого понимать. Ведь у неё выкопали картошку. Не всю, к счастью, но всё равно обидно. Всё лето она выращивала её не раз-гибая спины. И, естественно, не на водку соседу. Тётя Света была полностью на стороне подруги.
Какими резкими словами обе женщины крыли Ивана Никитича и какие ещё оправдания нашла для него тётя Аня, я не слышала, ибо огромным усилием воли заставила себя уйти. Стыдно признаться, но в детстве моим любимым делом было подслушивать чужие разговоры. Не оттого ли, что меня зовут Варвара?
Словом, на этот раз мне удалось побороть дурную привычку, и я пошла к подругам - играть в куклы.
Их обеих звали Людмилами. Чтобы не путать, одну называли Людой, другую - Милой. Им тогда, также как и мне, было по семь лет. С Людой, дочерью той самой тёти Светы, мы учились в одном классе и сидели за одной партой. Мила не ходила в школу, она с рождения не могла ходить. Потому её и пере-вели на домашнее обучение. Наши мамы также были близкими подругами. С тётей Тамарой, матерью Милы, мама была даже ближе, чем с тётей Светой.
Отец Милы почти никогда не был трезвым и обвинял в этом дочь. Ему тётя Аня также находила оправдание: "От безысходности спился. Каково отцу видеть своего ребёнка таким беспомощным!"
Но дочь её, пятнадцатилетняя Ира всегда на это возражала: "Тем более, он должен работать за двоих и копить на лечение. А не пропивать последнее". В ответ тётя Аня неизменно говорила: "Молодая ты ещё - всё тебе кажется так просто. А ведь жизнь куда сложнее". Когда Ира отвечала матери, что какие бы сюрпризы жизнь не подносила, человек должен оставаться человеком, та обвиняла её в юношеском максимализме. Уж чего-чего, а такой терпимости от Иры не дождёшься! Начиталась книжек и теперь от всех требует, чтобы были людьми высоких моральных качеств, жили по совести (даже если эта совесть угрожает самой жизни). Лично Ире пока не приходилось выбирать между жизнью и принципами, но в школе ей то и дело за них доставалось. То начнёт спорить с учительницей, что та кому-то занизила оценку, то ввяжется в драку с парнями-одноклассниками из-за того, что они обижают малышей. Поэтому неудивительно, что в школе у Иры была репутация хулиганки, ко-торая вдобавок дерзит учителям и плохо учится (возможно, последнее явля-ется следствием разборки с учителями).
Вскоре я была уже у дома Милы. Люда уже была там, и обе девочки только собирались играть в куклы.
- А вот и Варя! Заходи! Мы тут как раз строим дом...
Высыпав из пакета своих кукол и все их вещи, я присоединилась к ним. И так мы играли до вечера, пока не пришла мама и не забрала меня домой.
Через неделю, придя в гости к Люде, я обнаружила там тётю Аню. И не толь-ко её. Там же была и Мила с тётей Тамарой. Тётя Аня сидела на диване ря-дом с обеими Людмилами. Когда я вошла, они подвинулись, уступая мне ме-сто. Матери разместились по креслам и вместе с нами, девчонками рассказы-вали тёте Ане о том, что случилось сегодня в школе. Я сама была свидетелем этого ЧП.
На уроке физкультуры мы играли в мяч. Люда, как обычно, кинула мяч одно-класснице. Но промахнулась. Одноклассница не смогла поймать, и мяч поле-тел дальше, ударив по лицу Кольку из параллельного класса. Люда подошла к нему, извинилась, но мальчик заплакал и побежал жаловаться маме, кото-рая и была его учительницей.
Его мама зашла к нам на перемене. Ни слова не говоря, она подошла к Люде и на глазах у всего класса и нашей учительницы ударила её по лицу. Да так, что она упала и ударилась головой о крышку стола. Только потом она объяс-нила, что "эта дрянь" обидела её мальчика. Наша классная долго орала как ненормальная, и на Люду, и на меня за то, что дружу с ней. И только после этого, наконец, дала нам объяснить, что Люда сразу же извинилась. Тогда мама Кольки возмущённо пожала плечами и ушла, даже не подумав последо-вать её примеру.
- Но вы на них не сердитесь, - советовала тётя Аня. - Работа у них нервная, а зарплата маленькая. Оттого они и злые ходят. Да ещё, представьте, твоего ребёнка ударили мячом. Тут, конечно же, озвереешь.
Но тётя Света и тётя Тамара в один голос заявили, что никто не давал ей пра-ва бить ребёнка, а тем более не разобравшись.
- Я завтра же пойду в школу, - сказала тётя Света. - И такое там устрою, что мало не покажется. Или они думают - раз училка, значит, всё можно!
- Только ты, Свет, помягче с ними - им и так несладко.
Понятное дело, в планы тёти Светы это никак не входило.
Позднее пришла Катя - старшая сестра Люды. И не одна - вместе с Ирой. Девочки, как и мы с Людой, были не разлей вода и также учились в одном классе. Им также рассказали о происшедшем.
- Да это вообще не школа, а дурдом! - сказала Ира. - И учителя здесь психи! Нет, тётя Света, Вы им никаких поблажек, а то распустились!
И в ответ, как всегда, услышала обвинение в отсутствии жизненного опыта и совет поставить себя на место этих "бедных женщин".
Конец сентября. На деревьях яркими украшениями висят красные и жёлтые листья. Почти каждый день идут мелкие моросящие дожди. Дуют промозг-лые ветра. Изредка появляется солнце, но и оно какое-то холодное, неласко-вое.
А в доме у тёти Ани праздник. Ей исполняется ровно сорок лет. Как и всегда в день рождения, на праздник были приглашены все её друзья и приятели, к числу коих относились и мои родители, и тётя Света с тётей Галей, и тётя Тамара с мужем. Мы, их дети, также не остались без приглашения.
Нам с Людмилами накрыли стол в отдельной комнате. Не потому, что боя-лись вмешательства "любопытной Варвары", а потому что сочли свои взрос-лые разговоры неинтересными для нас. Люду с Милой такая забота обрадо-вала - никто не будет нам мешать. Меня же несколько огорчила.
Иру и Катю оставили со взрослыми. Может потому, что комнат в доме не так много - накрывать отдельно негде, а с детьми девушкам будет неинтересно. А может потому, что тётя Аня захотела, чтобы дочь была при ней. Кроме то-го, из Новороссийска приехали тётя Таня и тётя Лиза - двоюродные сёстры именинницы. Естественно, им хотелось не только поздравить кузину с юби-леем, но и посмотреть на племянницу.
Однако сказать, что нам было скучно втроём, значит солгать. Мы совсем не думали скучать, наоборот, долго и увлечённо обсуждали школьные новости и деревенские сплетни. Мила, хоть и не ходила в школу, знала едва ли не больше, чем мы с Людой. Многие из наших одноклассников были знакомы с Милой, а знакомые - лучший источник новостей. Притом одну и ту же но-вость каждый рассказывает по-своему, добавляет что-то новое. Не скрою, я тоже была жуткой сплетницей. А в такой обстановке: две подруги за столом, за чашкой чая с тортом, сплетничать особенно приятно.
Мила уже доела свой кусок торта и попросила меня принести ещё кусочек. Я с удовольствием взяла её блюдце и пошла ко взрослым. Наши комнаты раз-деляла кухня, поэтому из "детской" я не могла услышать ни слова из того, что они говорят. Но, подойдя к двери, я услышала, как тётя Таня рассказыва-ла:
- Мой Вася, как отправлялся в рейс, всегда оставлял меня то беременной, то кормящей. А я ж ещё залетаю легко. Стоит поговорить с мужем по телефону - уже беременная. Вот и тогда залетела. Петька маленький, Маринке восемь месяцев - ну куда ещё этот ребёнок? Сделала аборт.
- Ну да, конечно, - ответила тётя Аня. - Тяжко одной с тремя детьми. Да и организм ещё не восстановился.
- А у меня было два аборта, - добавила тётя Лиза.
Она бы, наверное, ещё что-то сказала, но я открыла дверь, и она замолчала. Конечно же, тогда я не знала, что такое аборт. Но спросить у взрослых не решалась. Зная мою дурную привычку, никто не поверить, что я услышала случайно. Скорей всего, подумают, что я, как всегда, подслушала, а подслу-шивать некрасиво. Так что я взяла кусок торта и без лишних разговоров вер-нулась к девочкам.
Вскоре мне тоже захотелось ещё тортика, и я снова пошла ко взрослым. На этот раз тётя Таня рассказывала что-то о живущих в Америке неграх и лати-носах (только через много лет я поняла, что последние - это жители Южной Америки, а не народность, говорящая на латыни):
- Вот говорят о равноправии. Но ведь все эти негры и латиносы не такие. Хоть и живут среди белых, а всё же дикари. Да ещё и наглые такие, мол, мы столько лет работали в Америке, значит, это наша земля...
Я думала, что сейчас тётя Аня примется защищать негров и непонятных мне латиносов, но, вопреки ожиданиям, она... согласилась:
- Да, очень неприятные люди. Но это потому, что у них эта, цивилизация на первобытном уровне. Белые куда совершеннее.
В этот раз, когда я открыла дверь, тёти не замолчали. Наоборот, вовсю про-должали разговор. Я заметила, что Иры и Кати среди них не было. Видимо, решили поговорить о своём, о девичьем отдельно от отцов и матерей.
- Аня, Таня, ну что вы в самом деле? - возразила тётя Света. - Нельзя же всю расу под одну гребёнку! Это получается, как теория фашизма - высшие расы, низшие расы. Вот белые в Африке тоже вели себя не лучшим образом...
Из того, что говорила тётя Света про их поведение в Африке, я тогда не по-няла. Что это за война англо-бурская, что такое апартеид? Поняла только, что они захватывали и порабощали негров.
- Но они же способствовали прогрессу в этих странах, - запротестовала тётя Аня.
- Тем более тогда негры не дикари. Раз уж белые втюхали им этот прогресс...
- Ой, Свет, - махнула рукой тётя Таня. - Не видела ты ничего дальше своей Сычёвки! А мой муж по разным странам плавал, многих видел...
- Так мой же не был капитаном.
Тогда, в семь лет я не поняла ни того пренебрежения, с которым тётя Таня отнеслась к тёте Свете, ни того, сколько зла приносят нам предрассудки. Это теперь я понимаю. После того, как я вышла замуж и уехала в Смоленск, я для местных заранее была и глупой, и необразованной, и неотёсанной, и родите-ли мои - горькие пьяницы, и Олега я окрутила, чтобы уехать в большой го-род. А всё потому, что я из маленького городка, почти что из деревни. В Смоленске тоже есть свои "тёти Тани", для которых все деревенские - дика-ри и алкоголики. Как будто бы в больших городах все культурные, имеют пять высших образований, не пьют, не курят.
Когда мы допили чай, и Люда отнесла грязную посуду, мы захотели поиграть в куклы. Ира уже давно в них не играла, так как вышла их того возраста. Но её "подруги детства" сидели на верху шкафа, обиженные, что им теперь нет внимания. Они словно просили нас: ну, поиграйте с нами. Но разрешит ли Ира?
- Она на крылечке, - сказала Люда. - Болтает с Катей.
Я пошла на кухню. Подойдя к входной двери, я услышала, как Ира говорит подруге:
- Ну, тётушки! Хоть бы постыдились!
Мне стало интересно, за что тёте Тани с тётей Лизой должно быть стыдно? Разве что насчёт резкой критики негров? Так Ира с Катей вроде бы не слы-шали этого. Чтобы узнать это, я сделала одно очень нехорошее дело - встала у двери и стала слушать. Объяснения долго ждать не пришлось.
- Они хоть понимают, что такое аборт? Это когда ребёнка разрезают ножом! А они так просто об этом говорят!
Я, как стояла, как и застыла. Об этих тётях я ни за что бы не подумала, что они на такое способны. Особенно на тётю Лизу. Она мне сразу понравилось: у неё такая добрая улыбка. Кто бы мог подумать, что она когда-то зарезала двоих детей. Тем более, своих собственных. Тётя Таня, в отличие от неё, мне как-то не очень. Было в ней что-то такое, что сразу выдавало самоуверенную эгоистку. Но даже от неё я не ожидала такого хладнокровного зверства.
- Ладно были бы они бедными, одинокими, кушать было бы нечего. А то ведь счастливые жёны, мужья - два капитана. Они ж зарабатывают столько, что нам, петушинским, и не снилось.
Я сразу вспомнила жившую в соседнем посёлке тётю Наташу. Вся деревня обсуждала, как она отнесла в лес только что родившегося ребёнка и оставила там. Это было пять месяцев назад. Ребёнка, к счастью, спасли, мамашу поса-дили. И никто из соседей её не оправдал. Только тётя Аня сказала: "Ей было бы нечем его кормить. Зарабатывает гроши, и те муж пропивает". Справед-ливости ради надо сказать, что сама тётя Наташа тоже была не прочь выпить. Но если её ещё можно оправдать по принципу тёти Ани, мол, что взять с не-отёсанной пьяницы, то что сказать про "цивилизованных горожанок", кото-рые режут детей просто за ненадобностью?
Дверь я тогда так и не открыла. Да и не до кукол уже было - в голове маячи-ла одна мысль: сваливать отсюда поскорее. Подальше от этих ненормальных тётушек! Странно, почему наши мамы до сих пор не забрали нас и не ушли? Они же всё слышали. Может, они что-то задумали, чего нам, детям, знать не нужно. Не может же быть, чтобы они были столь легкомысленны. А раз так, значит, нам нужно вести себя так, будто мы ничего не знаем, ничего не слы-шали. Иначе, чего доброго, всё испортим.
Когда я, наконец, решила выйти и спросить Иру насчёт кукол, они с Катей сами открыли дверь и вошли.
- Ира, можно, мы поиграем с твоими куклами?
- Конечно, - ответила та. - Пойдёмте, достану.
Она помогла нам достать кукол и даже залезла в шкаф и вытащила оттуда все их платья. Потом ушла, оставив нас втроём.
Долго ли мы играли, не знаю, но мне показалось, что прошла целая вечность. Люда и Мила ни о чём не знали, поэтому беззаботно наряжали кукол и легко вживались в свои роли, и, кажется, совсем не замечали времени. Я же каж-дую минуту ждала. Ждала, что сейчас зайдут наши мамы и скажут: "Уходим! Быстро!"
Наконец, вошла тётя Света. Одна. Нет, с Ирой и Катей. И, кстати говоря, спокойная, даже улыбалась.
- Ну как, наигрались? Домой пойдём?
- А можно ещё? - попросила Люда. - Ну, минуточку!...
Тётя Света задумалась, а я толкнула подругу в бок:
- Делай, что говорит мама. Это очень надо.
Все вчетвером поглядели на меня с недоумением. Обычно, когда одну из нас забирают домой, я вместе со всеми прошу дать нам ещё немного времени. А тут...
- Но уже поздно, - сказала Катя. - Пора спать, а завтра нам всем в школу. Пойдём, завтра ещё поиграете.
- Кстати, кукол можете забрать, - разрешила Ира. - Я уже всё равно в них не играю.
Мы, конечно же, обрадовались. У тёти Ани нет племянниц, которые играли бы куклами единственной - Марине было шестнадцать лет. У тёти Лизы так вообще двое мальчишек. А вот если бы тётеньки не резали детей, возможно, были бы у них девочки. И сейчас Ира отдала бы кукол не нам, а своим трою-родным сестричкам.
Я сначала отказалась брать кукол, но Людмилы, которые ничего не знали, взяли с удовольствием, и я вынуждена была уступить. Но после этого долгое время отказывалась играть этими куклами, так как мне казалось, что я взяла их, воспользовавшись чужой смертью. Однако со временем утешила себя тем, что тётя Таня с тётей Лизой всё равно не стали бы тащить издалека ста-рых кукол, когда на зарплату мужей могут купить десяток новых.
После того, как Люду забрали, я подумала, так надо, чтобы нас уводили по-одиночке. Чтобы не вызвать подозрений. Поэтому удивилась, когда вошли одновременно мама с папой и тётя Тамара. За мной и Милой.
Мы ушли без возражений. Правда, тётя Тамара потом возвращалась, чтоб си-лой увести домой в доску пьяного мужа.
К несчастью, сёстры тёти Ани гостили у неё ещё несколько дней. Всё это время я была как на иголках. Когда мы играли на улице, и эти тёти подходи-ли к нам, мне становилось жутко. Мало ли что у них на уме? Если легко заре-зали собственных детей, вдруг они сейчас вытащат ножи и перережут нам всем глотки? А через неделю они уехали, и моему счастью не было конца. Слава тебе, Господи, все живы!
Прошла зима. Давно уже отметили и новый год, и двадцать третье февраля, и восьмое марта. Наступал месяц-май. Было уже почти тепло, на деревьях уже появились листики, расцветали первые цветы - мои любимые тюльпаны. Но самым лучшим было то, что заканчивался учебный год. Скоро каникулы. Ура! Ура!
Был тогда выходной день, когда мы с мамой и с папой пошли на рынок. Я, зная тяжёлое материальное положение, старалась не смотреть на то, что про-давалось. Потому как продавалось там очень много хороших вещей, и мне, восьмилетней девочке, хотелось всего и сразу. Поэтому я предпочла заняться любимым делом - послушать, о чём говорят окружающие.
- Ой, Дуся, - жаловалась продавщица мёда своей соседке, торговавшей пер-вой зеленью. - Прямо не знаю, что делать! Обсчитала кого-то на пять рублей.
- Да тише ты! - отозвалась та, глядя на неё, как на чокнутую. - Ну, подума-ешь, обсчитала? Сейчас все обсчитывают. Такова жизнь.
- Но я ж ни разу, ей Богу, ни разу никого не обсчитала, и тут - на тебе! Что обо мне теперь говорить-то будут?
Что ответила ей эта Дуся, я не слышала - мама с папой увели меня в рыбный ряд.
После рынка я встретила на улице Милу. Она сидела в инвалидном кресле у большой скамейке, на которой так любят собираться деревенские бабушки, чтобы обсудить последние сплетни. Мы с Людмилами также были здесь час-тыми гостьями - на этой скамейке так удобно играть в куклы.
- Привет, Мила. Хочешь, поиграем в куклы?
- Давай, Варя, - согласилась она. - Только я не взяла своих. Зайдёшь - возь-мёшь?
- Хорошо.
Вскоре мы играли вместе. Жалко, что Люда рано утром уехала с мамой и с Катей в Смоленск к бабушке. Потом за нами пришли наши мамы и сказали, что пора обедать.
После обеда я снова вышла на улицу. Мила уже была у скамейки, но куклы нам несколько надоели. Поэтому мы стали играть в игру съедобное-несъедобное. Это когда кидают друг другу мяч и называют какой-нибудь предмет. Если названный предмет съедобный - мяч нужно поймать и кинуть следующему. Если же нет - его отбивают назад.
Мы видели, как с рынка возвращаются тётя Аня с Ирой. Тётя Аня была явно чем-то недовольна. Это легко читалось по её лицу. Поздоровавшись с нами сквозь зубы, она вместе с дочерью зашла в свой огород. Я впервые в жизни видела, чтобы тётя Аня злилась или нервничала. Так я и смотрела на неё, раскрыв рот, пока не услышала:
- Апельсин.
Я попыталась поймать мяч, но тщетно: он улетел прочь, и, перелетев через ограду, оказался прямо на огороде у тёти Ани. Я побежала к её калитке, во-шла, чтобы достать свою вещь, но вдруг услышала голос хозяйки:
- Обсчитала, зараза! На целях пять рублей, стерва! Чтоб ей пусто было!
Вот это да! От кого, от кого, но от нашей мисс Милосердия я такого в жизни не ожидала. Я бы скорей поверила, что мои подруги - пришельцы, чем в то, что тётя Аня способна так ругаться.
- Но, мам, она же нечаянно, - послышался голос Иры.
- Нечаянно! За нечаянно бьют отчаянно! Деньги надо было считать, а не во-рон!
- Ну ошиблась - бывает. Все мы не без греха. Она же сразу отдала деньги, да ещё и извинилась.
- Ой, Ира, совсем ты людей не знаешь! Думаешь, раз отдала, то такая чест-ная. Просто поняла, что её вычислили. Продавцы они все такие - чуть зазева-ешься, обдурят только так... Нельзя им делать поблажек - сразу надо хватать за ж...
Что она говорила дальше, лучше не повторять. Но думаю, той продавщице в этот день ой как икалось. Вот она наша мисс Милосердие с её безграничной терпимостью! Тогда я как будто увидела новую тётю Аню, настоящую. По-сле этого я, конечно же, не раз видела её, не раз слышала её речи в оправда-ние то одного, то другого. Но больше никогда не воспринимала их всерьёз. Теперь я знала, что те люди, которые пропивают последнее, воруют и изде-ваются над детьми - несчастные, измученные жизнью лишь потому, что де-лают зло другим. Но если кто обидит саму тётю Аню, даже нечаянно, как та искренне кающаяся в обмане продавщица мёда, сразу станет распоследней дрянью. Проще простого быть милосердными, когда дурно поступают с дру-гими, но не с тобой. Быть? Или всё-таки казаться?