Аннотация: Актриса вещает в ролике о 22 минутах счастья. автор, анализируя свою жизнь, соглашается с таким , на первый взгляд несуразным, заявлением.
МНОГО НЕ БЫВАЕТ
(биографическое)
1
Виктор Александрович лазил по Интернету. На одном из сайтов увидел ролик с интервью известной актрисой Б. Говорилось, что-то о моде, умении себя подать, под редко употребляемым синонимом. Всё это было пропущено мимо сознания, а вот последнее, рассуждение о счастье, Виктора заинтересовало и особенно его удивил вывод многознающей служительницы муз: "Счастья много не бывает: за всю свою жизнь человек награждается несколькими минутами подлинного счастья - 12, 16, самые удачливые до 22 минут, не больше, а некоторые не получают ничего". Виктор Александрович перестал стучать по клавишам: его, не совсем уж отстойная, как он считал, эрудиция не слыхивала такой несуразности, как оценка счастья в минутах. С другой стороны он часто видел в литературе и слышал в искусстве, которое сейчас "шоу": "минута счастья". "счастливые минуты, но там встречались и "счастливые дни" и даже месяцы - годы. Совсем разоориентировавшись, попытался осмыслить просмотренное: перед глазами жестко-энергичные губы актрисы непререкаемым голосом Левитана вещали: "22 минуты - не более..." Мысли туго ворочались в старой голове, забитой хламом увиденного, прочитанного, пережитого за 80 с гаком лет.
Ну, кто не получил ничего - таких он знает много: большинство ребят его поколения 1923-27 годов рождения - учеников из его 7-го класса ШКМ небольшой северной деревушки, затерявшейся в вятских лесах, не вернулось из боев Великой войны. А вот кто -12, 16 не очень ясно, а больше всего он не согласен насчет предела - 22 минуты. Как же так? Сейчас столько "новых русских", которые утопают в "зелени" - у них нет только птичьего молока, но его не было и у Майера Ротшильда, как нет и у Билла Гейтса. Лично он не считал, что "зелень" адекватна понятию счастья, но видел страстные, а часто и кровавые стычки за неё: значит для кого-то она превыше всего.
Приняв вначале утверждение актрисы, как курьезность, он не собирался примерять его к себе, но что-то в нем зашевелилось, защелкало, как в компьютере и вынырнуло: "А как у меня, было ли такое неуловимое состояние гармонии тела и духа, возносящей человека в бесконечную безоблачность?". Вспоминать долго не пришлось - такие моменты редки и пронзительны: острота их с течением жизни истирается, но память о них остается навсегда.
11
В дымке далекого детства возникла плохо освещенная изба, он - десятилетний Витя, долгие недели лежит на лавке у щелявой стены, в лихорадке. Лихорадка, означает не болезнь, а попытка этим словом определить сейчас тогдашнее его состояние. В условиях , где фельдшер на два десятка деревушек в 5 - 10 дворов, разбросанных по серпантину двух речек на куске тайги в полтысячи квадратных километров, никто не знал, чем он болел. Витя иногда впадал в восокотемпературную беспамятность с галлюцинациями; очнувшийся от боли, тупо смотрел в темный потолок, стонал, когда она накатывала снова, поуспокоившись - засыпал. Часто перед ним вставало озабоченное лицо мамы. Хорошо помнит: ощущая уход в небытие, то ли из- за страха, то ли из - за детского эгоизма, ему очень не хотелось уходить одному. Видел жилистые руки бабушки, которая приходила из своей деревни, садилась возле и улещала: "Витя, поешь пряничка- то". Вот он наяву этот пряник - квадратик печенья, исколотый мелкими дырочками, который и сейчас бы он съел с удовольствием, а в то время болезни, вместо желания поесть, глядя затуманенными глазами на желтый уголок около губ, в нём поднимался тошнотный позыв, заставлявший отклонить голову, отвернуться, но слабость не давала уйти от раздражителя. Горячка с видениями была может с неделю, другую, а потом уже с сознанием долго освобождался от немощи, вытянувшей жизненные соки.
Как-то утром проснувшись, и поев через мамины руки, он решил встать: приподнявшись, спустил ноги: в голове у него всё поплыло, завихрилось, и он опять завалился в своё логово. Пока научился сидеть - прошло ещё несколько дней. Наконец он начал ходить по избе, опираясь на стол, подоконники. Удивляло, что в окно видна травяная зелень, солнечный свет. Когда он заболел, ещё кое-где лежал снег; из темно-бурой земли не проклюнулась трава, деревья и кусты топорщили голые безжизненные ветви.
И вот Витя осмелился выйти из избы. Он прошёл крытый тёмный двор, вышел из калитки, между хлевом и амбаром, в огород. Полдень летнего дня играл солнцем. От яркого света глаза непроизвольно закрылись - остановился. Попривыкнув, глядя через смеженные веки, нетвердыми шагами по изумрудному шелку молодой травы прошёл на середину огорода и лёг под березой. Он видел и слушал тихо шепчущиеся листья на фоне сине-голубой бездны. Его детская душа, не обезображенная шрамами житейских колдобин, распахнулась перед безбрежно - небесным явлением гармонии и красоты. Кроме видимого, ещё что-то витало в прозрачном, напоенном запахами лета, воздухе: оно наполняло Витю неиспытанным чувством умиротворенности и единения с природой. Медленно плывущие кисейные ватки облачков уносили страхи - волнения прошедшей болезни, чуть струящийся теплый ветерок ласкал и навевал многоцветие будущего. Природа входила в него благой вестью, наполняя неизъяснимым блаженством. Наверное, это и был тот душевный подъем, который принято называть счастьем.
111
Шло - катилось время: Витя закончил 6-й класс, когда каменным ураганом налетела Великая война. В 43-м 16 - летний Витя, в одночасье превратившийся в Виктора, был призван в Красную Армию, а еще через полгода уехал на фронт. К своему удивлению, из войны Виктор Александрович вышел целым, с подпорченной пережитым, не по годам взрослой душой.
После войны, вместо возвращения в милую деревушку в Вятских лесах, Виктору Александровичу пришлось служить - существовать на далеком неуютном Квантуне вблиэи знаменитой военной базы Российского флота Порт - Артура. После трех тоскливых Квантунских лет, не собиравшийся ранее связывать свою дальнейшую жизнь с армией, он, не видя близкого возвращения в Россию, неожиданно для себя, рапортом попросился в училище. Мартовским ранним утром группа сержантов и старшин, взволнованная долгожданной встречей с Родиной, высадилась с грузового корабля на Владивостокский пирс.
Год учебы, прошедший среди российской природы, людей с родным языком, при необычных для Виктора хороших бытовых условиях, пролетел незаметно. Перед выпуском в училище пришёл приказ: выпускников - офицеров направлять по прежнему месту службы. Виктор впал в отчаяние. Перед ним возник жалкий Инчензы, послышалось: "ходя", "капитан, не гав- гав". Он ощутил дыхание ненавистного Квантунского ветра, несшего по весне- осени мельчайший песок, лезущий в глаза и уши. Предавшийся невеселым размышлениям, Виктор смотрел на видневшуюся в окне зазеленевшую родную сопку и не сразу разобрал свою фамилию, которую несколько раз выкликнул дежурный. Прибыв в штаб, Виктор предстал перед незнакомым полковником, который предложил ему службу в корпусе ВДВ, расквартированным в Приморье. Воспрянув возможностью избежать Квантуна, он поспешно согласился. Полковник, вперившись в него строгими глазами, неторопливо проговорил: "Прыгать придется". Только тут до Виктора дошло, куда его приглашают? По спине прошелестел холодок: "Прыгать, прыгать? На Квантун не поеду".
Выпускникам был предоставлен отпуск: через 6 лет Виктор приехал на малую Родину. Своя семья во время войны распалась: отец умер от ран, мать - от непосильной работы и душевных тревог, братья отправлены в детские дома. Посмотрев невеселую голодную жизнь своего колхоза, и пожив несколько дней в семьях бабушки и двоюродного брата, Виктор вернулся в Приморье: гарнизон Монастырище, где стоял 37 корпус ВДВ.
Началась веселая беззаботная жизнь офицера - холостяка, без бытовых трудностей, с волнующей приправой парашютных прыжков. Штатным парашютом в ВДВ того времени был ПДТ-1, который при раскрытии, приводя оробевшего десантника в чувство, встряхивал с таким энтузиазмом, что на теле, в местах крепежных лямок подвесной системы, оставались розовато- синие кровоподтеки.
Шестой прыжок Виктора был ночным. Поволновавшись при объявлении очередных прыжков, со своим взводом на аэродром он приехал уже поуспокоенным. Еще не совсем стемнело - прыжки начались. Виктор с нахлобученной связкой парашютных укладок, основного за спиной, запасного на груди, со своими солдатами, грузно сидел на начавшей буреть траве, в начале взлетной полосы. Самолеты ЛИ-2, взяв 12 человек, конвейером уходили в небо. Площадка приземления была в 25-ти километрах, вблизи расположения дивизии. Ночь опускалась: земля чернела, закрывая группы десантников вокруг аэродрома; небо обозначилось едва уловимым светом. В этой полутьме десантники, перед испытанием небом, своим видом напоминали больших нахохлившихся сычей. Молодые солдаты, включая и Виктора головой и сердцем лихорадочно переживали предстоящее. Более опытные кое-где пытались шутить, вызывая нестройные смешки.
Наконец прозвучала долгожданная команда: половина взвода с Виктором зашагала к самолету. Тяжело поднявшись по приставной лесенке, зайдя в салон, он привычным движением зацепил за трос замок вытяжного фала. Моторы басовито загудели: самолет, подрагивая, побежал, повис, начал набирать высоту. Виктор стоял у левой двери - время ползет: ожидание прыжка, как обычно, было тягостным. При внезапно взревевшей сирене, он вздрогнул, дверь распахнулась: вместо далекого горизонта и бездны под самолетом он увидел кромешную тьму. Подумав: "Легче покинуть самолет", при первых же звуках затоковавшей сирены, неожиданно- смело шагнул в темень.
Понесло, затрепало, но как-то необычно: нет динамического удара и быстрое снижение - уход от, видневшихся на фоне неба, раскрывшихся куполов своих солдат. Почувствовав неладное, взглянул вверх: вместо купола - продолговатый узкий валик. Тело пронзили всполохи тревоги. Судорожно схватился за кольцо запасного. Что -то, выплывшее из глубины сознания, остановило. Выпустив кольцо, обеими руками стал разводить, раздирать стропы: долго, как ему показалось, ничего не происходило, но вдруг - закружило, купол с шорохом вспыхнул и Виктор повис. Посмотрел вниз - светлая полоса: "Речка, хоть вымокну, но приземлюсь мягко"- подумал, и только успев свести ноги, жёстко приложился к накатанной грунтовке. Свалившегося на обочинную траву, Виктора обнял припозднившийся страх, тотчас же перешедший в сильнейшую радость самосохранения: оглушающее наслаждение покоя разлилось по телу, сознание переполнилось благодарностью к жизни. Всё остальные чувства отключены: окружающий мир уплыл в безмолвие, время остановилось. В наступившей тиши проявились какие-то взволнованные звуки. Ему ничего сейчас было не нужно. Звуки усилились, обозначились: "Лейтенант разбился!". Это его солдаты, надо ответить: расслабленный язык не слушался. Наконец он прохрипел: "Я здесь". Подбежавшие ребята обхватили, приподняли, освобождая его от подвески. В темноте он слабо различал: кто есть кто, видел их суету, собиравших парашют; старшина стоял рядом с ним, поддерживая за локоть. Затихающий стресс перешёл в нежную благодарность к своим сослуживцам. ЧП закончилось.
Конечно он и раньше испытывал страх - стресс: когда пули фонтанчиком вспарывают землю - душа сжимается, а тело становится лишним. Но там ты всегда в ожидании и подготовлен к худшему, здесь иное: вчерашний вечер Виктор провёл в сверкающем светом зале с бравурными звуками военного оркестра, видел и сам участвовал в движении смеющихся пар: ничего не предвещало какую-то опасность.
1V
Закончились десять лет армейской жизни; сначала - голодной, холодной, густо заселенной опасностями, затем - похмельно - сытой, весело - беззаботной, интеллектуально- пустоватой. Уволившись, Виктор оказался в столице: работал и учился. Быт был неуютен, монотонно - беден в сравнении с офицерской жизнью. Через какое -то время засияла жемчужина: единственная, незаменимая Наташа. Виктор воспрянул, видя себя женатым человеком. Но не тут - то было: Наташа не собиралась до окончания института, а может и по другим причинам, связывать себя с Виктором. Снова катились годы, но уже не такие праздные - плотно занятые работой и учёбой. С жемчужиной встречались в воскресенье: шли в кино, потом Виктор провожал её в Подмосковье, часа черед два оказывался в неудобстве чужого дома.
Кляча времени, устало тягавшая Виктора по ямам неустроенности жизни, неожиданно взбрыкнула - понесла: в один год он защитил диплом, получил жилье и женился. В установленный природой срок Наташа родила. К назначенному часу он приехал в роддом. В фойе - сидел, вставал, ходил: улитка - время, выпустив свои рожки, затихло. Любое ожидание конечно: из открывшейся двери вышла женщина в белом со свертком в руках, за ней виднелось похудевшее лицо жены. Виктор подошел, на протянутые руки сестра положила продолговатый конвертик. Он ощутил неведомую весомость драгоценного приобретения. Вместе с теплым комочком в душу Виктора вошла, взявшаяся из не откуда, настоянная на преодолении жизненных преград, озарившая его изнутри, пронзительная нежность к своей дочери. Это чувство, померцав, и приглушив первоначальную остроту, навсегда поселилось в нём.
Ушедший в воспоминания, Виктор Александрович запамятовал: с чего всё началось? Да, 22 минуты. Его рационализм не мог принять возможность измерения редких случаев гармонии своего я с видимым миром. А вот с тем, что "Счастья много не бывает" он согласен на все 100: об этом говорит его жизнь, участь многих его друзей и знакомых.