Собиралось, грохотало весенними грозами, кричало совами - и вот на заре кресеня (июня по ромейскому календарю) - грянуло! Первой, конечно, поднялась Чёрная слобода. Что понятно - их больше всего мучили недоимками. А собиралась буря, по чести сказать, года два, с той поры как зловредный боярин Морозов, царский воспитатель со своими присными удумал новую подать на соль. Подать они, правду сказать, через год отменили, а недоимки-то остались...
И вот ехал государь Алексей Михайлович с богомолья из Троицо-Сергиева монастыря. На Сретенке налетели слободские, схватили под уздцы царского жеребца, и подали государю челобитную. Так мол и так, душат нас надёжа - государь, податями да недоимками. Просим созвать Земский собор, да приструнить бояр. Государь, однако, челобитную не принял, и велел стрельцам смердов разогнать. Слободские стерпели, а назавтра снова отправились с челобитной к царю, в Кремль. Тут уж вышли на крыльцо бояре, и патриарх показался.
-Уймитесь,- говорят,- разойдитесь по домам.
А толпа ни в какую - хотим видеть царя!
Бояре челобитную разорвали, и клочками в жалобщиков кинули.
А что было дальше - написано во всех книгах по истории. Взбаламутил народ стрельцов, ворвался в Кремль. Начался Соляной бунт. Только никто вам не скажет, что на самом деле ворвалось в Кремль в 1648 году, в июне. Мало кто знал об этом. А кто знал, тех передушили в тёмных подворотнях, чтоб лишнего не болтали и не пугали народ. Юродивые знали. Но они ведь говорят непонятно, больше лают и квакают, воют да рычат, чем словами изъясняются. И потом - юродивые это и затеяли. Нет, не так: те, кто это затеял, рядились в юродивых.
Бродили они по Москве с колокольчиками и толковали сумбурно о явлении идолища со стороны Кукуй слободы. А почему со стороны Кукуя? А чтоб народ запутать. Потом - всегда проще поверить в колдунов, алхимиков немчинов, чем в древних страшных волхвов. А чудище тем временем сползалось в стольный град. По одной дороге мизинчик бредёт толпой слепцов, по другой - желудок тянется голодным обозом в сотню телег. Ухало, урчало, громыхало - да только все принимали это за звуки далёких гроз.
У Федьки - одноногого, который ошивался у Лоскутного ряда, была дудка. Каждый день он на этой дудке песни наигрывал. А девки его за это прикармливали, и бражкой поили. Был Федька вроде собаки. Спал у калиток, ползал в пыли, хватал куски из рук, рычал на незнакомых, девок за задницы хватал. Вот всем кобель неразумный, только с дудкой.
И вот как-то утром пришли к Федькиному месту два чужих, по виду - калики. Оно вроде и нищие - только слишком высоко голову держали, и нет - нет, сверкнут глазищами, куда как не смиренными, чёрными и жуткими. Федьке даже показалось, что зрачки у одного вертикальные - точно у кошки либо у демона, и цвета - красного.
-Свят, свят, с нами крестная сила - бормочет Федька.
-Да ты погоди пужаться,- говорят ему странники,- мы тебе худого не сделаем.
А один другого локтем толкает и шипит:
-Как, пойдёт для связок?
-Да пойдёт. Кричит, на дудке пищит, рычит. Вполне себе часть голоса. Лучшего и не надо,- отвечает ему второй.
Тут вынули калики из котомки сухую лепёшку, и говорят Федьке
-Откушай от нашего хлеба, не побрезгуй.
-Чего ж,- говорит Федька,- и тянется за лепёшкой...
Откусил он от лепёшки, - и заскакало у него перед глазами, будто бесы пляшут. Отец Федьке рассказывал: ежели поднимаешь голову, и видишь блики перед глазами вертятся, - помирать тебе скоро. Это Боженька ангелов посылает, чтоб они о твоей грешной душе позаботились, и ангелы крылышками трепещут...
-Отравили, нехристи! - взвыл Федька.
Тут рот ему тряпицей зажали - и ничего он не помнил боле.
Очнулся - стоит в огромной толпе в непонятном месте - пустырь не пустырь. Холмы вокруг громоздятся покатые, песок лежит.
-Ну всё,- думает Федька,- унесли меня демоны за три моря, и тут продадут басурманам в рабства. А те меня на кол посадят, потому как куда я хожусь, одноногий?!
И взвыл Федька голосом звериным.
Другие в толпе тоже бьются, орут, по земле катаются, точно бесноватые.
А тут выходят на холмик перед народом два давешних калики. И тот, что справа - как свистнет!
-Тихо,- кричит,- олухи! - вам честь великая оказана, а вы воете, аки бестии!
И долго потом он говорил, только Федька не слушал, уши заложило...
А потом случилось страшное - отняли у него родное одноногое тело, бросили на песок как ненужную тряпицу
-Потом за ним вернёшься,- говорят,- и превратили Федьку в тонкую - тонкую полосочку - связочку, которая только и может, что дёргаться и верещать, и пищать, и выть, и орать, и рычать на тысячу голосов.
А человечья шкура осталась на песке валяться, свёрнутая аккуратно, и дудка рядом.
Только Федька уже не понимал, что случилось. Он мог только орать. А большего от него и не требовалось.
Если бы думный дьяк Назарий Босой был образованным человеком, он бы решил, что у него галлюцинация. Или он видит мираж. Колышущаяся перед Красным крыльцом толпа, в которой мелькали зипуны слобожан, непокрытые головы босоты и алые стрелецкие шапки, вдруг взвыла, свернулась в клубок, зарычала - и через мгновение стоял перед крыльцом демон с терем вышиною. Было у чудища две головы - одна драконья, пламенем пышущая, другая птичья, точь в точь, как у дятла, с огромным жёлтым клювом. Двенадцать рук сжимали дубины да аркебузы, и до колен почти болталась огромная елда. Чудовище взревело, взвизгнуло, гикнуло по-молодецки,- и двинулось в царские покои.
-Идолище грядёт! - заорал не своим голосом дьяк,- поганище! Конец света!
В салоне царил полумрак. Гимназисты взволнованно перешёптывались.
-Тише, тише, господа! - одёрнула их Сонечка,- если мы станем шуметь, ничего не выйдет. Ни один дух не явится.
-Ну-с, и кого мы будем вызывать сегодня? - с долью ехидства в голосе поинтересовался Митя
-Ивана Грозного! - предложил кто-то из гимназистов.
-Вольтера!
-Наполеона!
-Моисея!
-Пушкина!
-Синюю бороду!
-Вещего Олега!
Посыпалось со всех сторон.
-Господа, ну что вы в самом деле. Не верите, незачем было и приходить, - расстроилась Сонечка.
-Господа, у меня предложение! - воскликнул Митенька,- давайте просто вызовем духа,- кто придёт, тот и придёт.
Они чинно расселись вокруг стола, взялись за руки.
Сонечка, взявшая на себя роль медиума, произнесла дрожащим голосом:
-Дух, появись! Отзовитесь, если есть здесь кто...
-Есть... есть... есть - внезапно зазвучало от стен, и задребезжали рюмки в старом буфете.
-Господа, нас кто-то разыгрывает! - вскричал Митенька, - и испуганно смолк, когда когтистая лапа потрепала его по голове.
-Не бойтесь, дети,- вздохнуло от буфета,- не сейчас уже, но скоро, ох скоро. Идолище грядёт.
"Вернувшийся из дозора красноармеец Чорвань рассказывал (зачёркнуто) распространял по расположению части доблестной Красной Армии безответственные слухи о якобы встреченном им в степи чудовище.
(далее записано со слов красноармейца Чорваня)
Выехали мы с Пашкой, с красноармейцем Тютбюнниковым, в степь. И хорошо так утром, знаете, товарищ комиссар, птички поют. Вдруг смотрим - из-за курганов тянутся какие-то повозки с народом. Ну, неизвестно - может это люди мирные, а может какой-нибудь батька Архангел, сто чортей ему в пельку, извините, товарищ комиссар. Я Пашке, то есть красноармейцу Тютбюнникову, говорю:
-Сховаемся за курганом, поглядим, что за люди, и что они делать будут.
Спрятались мы и ждём. И такое дело, товарищ комиссар, слышали мы эти телеги, и видели их. И они нас должны были видеть. Ну, мы уж держим ружья на изготовку, на всякий случай. А телеги скрипят, и ровно так скрипят, будто не ближе они, не дальше, а на одном месте раскачиваются.
Тут мне уже любопытно стало, выглянул я из-за кургана. И не вижу никаких телег! Вот вам крест!
Звиняйте, товарищ комиссар!
Я Пашку толкаю:
-Телеги видел?
-Ну? - говорит мне Пашка
-Слышал?
-Тю, ты что дурной? Вместе ж видали!
-А теперь, друже, высунься и поглянь, где эти бисовы повозки!
-Да вон же они, тащатся! - кричит Пашка, - или ты ослеп!
И вдруг как заорёт:
-Петро, ты глянь, что деется!
Смотрим: повозки эти на наших, товарищ комиссар, глазах сбиваются в ком, а потом начинает этот ком обрастать чешуёй, ногами и головами. И стоит на месте полного обоза народу один громадный трёхголовый змей!
Шипит, огнём пышет, крыльями шелестит. Увидел нас - взревел, и разбегается перед тем, как тушу свою в воздух поднять. А он же, товарищ комиссар, тяжёлый, и долго ему разбегаться...
Короче мы с Пашкой, с красноармейцем Тюбюнниковым дали дёру оттуда, звиняйте, товарищ комиссар.
А что я потом ребятам рассказывал - понимаю ошибка, несознательность.
"Очевидно, красноармейцы Чорвань и Тюбюнников выпили перед дозором самогону, что было мной неоднократно строжайше запрещено".
В среду Жеку с Антоном выкинули с Физики. Конечно, пиво под партой - это перебор. Неудивительно, что Фафа взбесилась и визжала:
-Двадцать четыре часа в сутки, почему именно на моём уроке надо безобразничать?!
-Так двенадцать часов мы спим. Родителей нам жалко доводить, и что остаётся? - резонно возразил Антон
А Жека заржал.
Они стояли под козырьком крыши, где их не было видно, и курили.
-Как ты думаешь,- спросил Жека,- оборотни бывают?
-Да хрен их знает,- сплюнул Антон,- говорят, есть такие умельцы, которым надо только через воткнутый в землю нож перекинуться - и готово, волк! Только на самом деле всё это сказки. Есть такая болезнь..
-Парни,- окликнул их невзрачный бомжик, притащившийся на школьный двор с городской свалки,- парни, остограммиться не хотите?
Бомжик поболтал в воздухе бутылкой с подозрительной жидкостью.
-Чтоб травануться,- мрачно глянул Антон,- хиляй себе дядя, мимо, не кашляй.
-Не хотите как хотите,- пожал плечами бомж, сами потом жалеть станете, только поздно будет.
Старик шёл по свалке, пиная попадающийся под ноги мусор, и бормотал:
-Идолище грядёт, великое идолище...
От кучи сваленных в беспорядке коробок отделилась длинная тень:
-Как дела?
-Будет лучше,- ответил нахватавшийся современных выражений волхв.
Дальше они шли, приобнявшись, правое полушарие и левое.
У них не было никаких сомнений, что и в этот раз удастся собрать тело воплощения.