Куда, скажите, катится этот мир, если за деньги люди делают все что угодно? К чертям собачьим, скажу я вам. Самое главное, что при всем при этом людям не свойственно чувство стыда. И я бы никогда не подумала, что сама стану ярким тому подтверждением. Впрочем, начнем все по порядку.
Вообразите себе: вечер, первое января. Мне завтра выходить на сутки в больницу, где я работаю санитаром. Я отвезла дочку к родителям и возвращаюсь домой, чтобы поспать перед дежурством. Холод зверский, метель, ветер и все тому подобное. Но, как нарочно, этот дурацкий трамвай ломается как раз перед Павелецким вокза-лом. Да, очень смешно! А вот мне не до смеха. Трамвай ни туда, ни сюда, время одиннадцать вечера, народу вокруг полтора человека. Для непонятливых поясняю: один стоит, другой валяется на остановке. Что и гово-рить, перспектива передо мной открывается совершенно безрадостная. Выворачиваю карманы и кошелек наиз-нанку и понимаю, что на такси или частника мне этих денег явно не хватает, чтобы добраться до дома. Пешком идти я тоже не хочу, поскольку никогда не принимала участие в ходьбе на марафонские дистанции. Единствен-ное, на что хватило, это на приобретение в ближайшем ночном магазине ста граммов водки и пачки "Пегаса", а также на сдачу мне дали коробок спичек, надо сказать, очень кстати. И вот, сижу, пью эту гадость и курю "Пе-гас". Из трамвая выходит водитель с какой-то штуковиной в руке и начинает что-то творить со своим подопеч-ным механизмом. Наверное, он так и не дождался подмоги и решил все исправить сам.
Я понемногу согреваюсь и начинаю осматривать окрестности. И вот, чтоб меня разорвало, вижу свою Меч-ту. Она стоит совсем рядом, буквально на той стороне улицы. Черная, блестящая как мокрый асфальт, велико-лепная и недосягаемая. Словом, "Волга", двадцать первая "Волга". И ни мороз, ни этот сломанный трамвай, ни эти гребаные полтора человека на остановке, ни пустые карманы не могут отвлечь меня от мысли о ней. Все, о чем я думаю все сне и наяву, все, чего мне недостает для полного счастья, сейчас стоит напротив и как будто нарочно дразнит меня.
Нет, это невыносимо...
Я поднимаю глаза к небу и начинаю смотреть сначала на звезды, потом на крышу Павелецкого вокзала, по-том на рекламу, которая разместилась на верхних этажах близлежащих домов.
"Кока-кола"... Нет, это слишком для такого холодного вечера..
"Банк" ... Что, нарочно, что ли, издеваетесь?
О! "Metaxa", коньяк! В самый раз бы сейчас погреться. Да, знала бы я тогда, чем мне это обернется. Тем не менее проходит минут тридцать. Водка греть перестает. "Волга" напротив еще больше соблазняет, а водитель трамвая, видимо, плюнул на это дело и сел греться в кабину.
Но тут, как в сказке, появляется "Мерседес". И вообразите, ломается как раз напротив остановки, где я сижу. Мотор глохнет, парень за рулем ругается, второй парень на пассажирском сиденье тоже ругается, и оба они вы-лезают из машины. Открывают капот, смотрят туда и закрывают обратно. Скорее всего, устройство любого мо-тора для них все равно что для меня - устройство гидравлического пресса или турбины самолета. Тот, который был за рулем, вынимает из кармана сотовый телефон и звонит. Видимо, абонент на том конце либо глуховат, либо нетрезв и поэтому плохо соображает, но парень орет на всю площадь:
-Да я это! Говорю тебе, это я - Леха... Да, напротив Павелецкого... А я почем знаю, заглох и все... Через пол-тора? Он сам поведет?.. Ладно, говорю тебе, ладно, будем ждать. Пока.
Значит, одного зовут Леха. Интересно, как зовут второго?
-Слышишь, Димон, я звонил своему двоюродному брату, - обращается Леха к тому, кто сидел на пассажир-ском сиденье, - он пришлет нам своего шофера, а тот здорово шарит в моторе.
-И долго нам сидеть? - осведомляется уже заметно разозлившийся Димон.
-Сказал час, максимум полтора.
-Вот, блин! А они нас там ждут с этим идиотским ящиком.
-Слушай, а зачем ты везешь ему этот коньяк, по-моему, он полная туфта.
-Да. Понимаешь, Лех, я ему проиграл именно "Metaxy". На деньги играли - я выигрывал, а коньяк сразу про-играл. Главное, попробуй его еще найди. Ладно там, виски или джин, а за ним я черт знает куда ездил. А теперь вот застряли тут, как назло.
Воцарилось недолгое молчание. Леха с Димоном грелись в машине, водитель трамвая - в кабине, полтора человека на остановке уже не реагировали на холод, а я начала замерзать. Но приятели из "Мерседеса" недолго просидели без дела в салоне. Минут через пять Димон выскочил из машины, открыл багажник, достал оттуда коробку, бросил ее на заднее сиденье и сам нырнул следом. Сбоку на коробке промелькнула эта злосчастная надпись "Metaxa". Да, видимо, целый ящик коньяка они вряд ли смогут довезти до места назначения. Как же я завидовала им тогда, сидя на холодной остановке первого января, почти в полночь. Вот, они в теплой машине слушают музыку, пьют коньяк и ждут, когда приедет чей-то шофер, починит мотор и довезет их, куда нужно. А я вот тут мерзну, хочу есть и спать, и коньяка между прочим я тоже хочу. Даже без закуски. И из горлышка. Потому, что очень замерзла.
Но терпение мое лопается, и я решаюсь на полное безумие - идти пешком, так как денег на метро у меня то-же не осталось. Я поднимаюсь с лавочки, и вдруг Леха с Димоном начинают делать мне отчаянные жесты из машины, зазывая составить компанию. Наверное, им захотелось еще с кем-нибудь пообщаться, но, кроме меня, более подходящей кандидатуры не нашлось. Начинаю шевелить своими замерзшими мозгами и понимаю, что увезти куда-нибудь и сделать со мной что-нибудь они не могут, потому что машина сломалась. Так что, по большому счету, особо бояться мне было нечего. А что касается негативных последствий, то ничего нового со мной уже произойти уже не может, поэтому я соглашаюсь и залезаю к ним в машину. Тепло охватывает меня, и я чувствую себя почти счастливым человеком. Теперь я разглядываю повнимательнее своих новых знакомых. Что Димон, что Леха примерно одного со мной возраста, но явно не одного материального положения. Навер-ное, это и есть те самые "новые русские", а может, это их дети? В общем, мне это пополам. Димон без слов от-крывает бутылку коньяка и протягивает ее мне, но видно, что это не первая открытая ими бутылка. Я делаю нехилый глоток и отогреваюсь окончательно.
Только тогда Димон начинает говорить.
-Как тебя зовут?
-Лариса, - почему-то говорю я первое пришедшее на ум имя.
-А я Дима, а вот он - Леша. Давай поболтаем чуть-чуть, выпьем вместе, а то скучно в чисто мужской компа-нии сидеть.
-Давай. Мне вот, например, завтра на сутки, а я никак до дома не доеду. А еще я музыку люблю и книги то-же.
И тут у меня, как всегда, начался словесный понос. Видимо, коньяк с мороза и на голодный желудок сделал свое черное дело. Но, надо сказать, слушают меня с неподдельным интересом. Короткую паузу в моей речи обо всеми обо всех поспешил занять Леха, сообщив, что хочет есть и пойдет принесет что-нибудь из круглосуточно-го кафе у вокзала. И пошел. Я болтаю без умолку и с благоговением поглядываю на ту самую "Волгу", которую хорошо видно в зеркале. Леха вернулся с горячей пиццей, всякими салатами и рыбой в нарезку. Поневоле мне пришлось сделать паузу, поскольку с набитым ртом как-то неловко говорить.
-А здорово, что стали теперь почти везде продавать эти корейские штуки, - пробубнил Димон, уписывая ост-рую морковку с какими-то еще добавками. Морковка была нарезана длинной соломкой и походила на оранже-вые спагетти, - я один раз, правда, ел какие-то ростки, мне они не понравились.
-Потому что они похожи на улиток, которые из ракушки вылезают. Чисто внешне.
Хохот стоит такой, словно Димон рассказал очень остроумный анекдот. Но всем весело, а главное - тепло.
И вдруг Леха, открыв очередную бутылку, ни с того, ни с сего произносит тост:
-За знакомство!
И отхлебывает добрую треть.
Мы с Димоном тоже прикладываемся, а потом начинаем делить пиццу, в результате чего у Лехи на джин-сах оказывается изрядный кусок ветчины, а моя куртка была украшена брошкой из расплавленного сыра.
-За искусство! - вдруг неожиданно для себя произношу я тост вслед за Лехой.
-Потянет, - соглашается Димон и опять прикладывается к бутылке.
-Слышь, Дим, а ведь теперь мы не целый ящик привезем коньяка, а чуть больше половины, - вдруг спохва-тывается Леха, заботливо снимая корейскую морковку у Димона с воротника.
-Да и хрен с ним. Еще купим, - говорит Димон, многозначительно похлопывая себя по карману брюк, где, видимо, находится бумажник.
Мать честная! Да как же я забыла, с кем я тут сижу? Ведь надо извлечь их этого максимум пользы. Правда, как это сделать, я никак не придумаю.
-Кстати об искусстве, - начинает Леха. - Тут моя сеструха подсела на Стивена Кинга. Читает его по ночам, с собой книжки берет, когда в колледж едет. Я почитал, неплохая штука.
-Кого ты там читаешь? - осведомился Димон, доедая свой кусок пиццы и вытирая кетчуп с носа.
-Стивена Кинга, балда!
-Ну да! Это ты у нас Институт Культуры закончил, - ехидствует Димон. - А я так, погулять вышел.
-Так вот, - продолжает Леха, не обращая внимания на подковырки. - Я вчера прочитал рассказ, где мужик шел по узкому такому карнизу, его там голуби просто достали.
-А он не свалился? - интересуется Димон.
-Да нет, зато свалился другой.
-А зачем он туда полез?
-Тебе не понять, - наконец, ехидствует Леха, прихлебывая коньяк.
Взгляд его падает на ту самую злополучную рекламу "Metaxы" на крыше здания, прямо напротив Павелец-кого вокзала.
Неожиданно меня посещает чувство, что что-то здесь не так. Я сижу в машине с двумя далеко не бедными мужиками. Они уже далеко не трезвы, но ведут себя как-то подозрительно прилично. Нет, это добром не кон-чится, я чувствую это. Сейчас или трахнут, или заставят чем-нибудь уколоться. Начинаю вспоминать тот самый рассказ Стивена Кинга. Пытаюсь вспомнить название, но тщетно. Зато содержание его забыть достаточно труд-но, и я, кажется, начинаю догадываться, о чем так задумался Леха, любуясь на рекламу коньяка.
-Двести! - вдруг объявляет он, показывая сигаретой на надпись.
Димон смотрит на него, как баран на новые ворота.
-Леха, чего двести?
-Баксов, конечно, не тугриков же, - отвечает Леха и, решив, что это очень смешно, заливается дурацким сме-хом.
-Что-то я тебя, Леха, не пойму, - продолжает Димон, заморочившись не на шутку.
Тут лицо у Лехи меняется и принимает выражение, какое бывает у пьяного азартного игрока в карты.
-Двести баксов ей. - Тут он кивает в мою сторону. - Если она пройдет по этой рекламе.
В минуту с меня слетел хмель, и я поняла, что если это не сделаю, мне несдобровать. Они уже изрядно на-брались, и теперь решили поразвлечься, но каким-нибудь нетрадиционным способом. Я поливаю себя самыми непристойными ругательствами за то, что не пошла пешком, за то, что полезла к ним в машину и за то, что во-обще не утонула в младенчестве в каком-нибудь пруду. Вдруг, совершенно неожиданно даже для себя я говорю:
-Что-то больно мало - двести! На улице холодно. Да и цены-то сейчас - сами знаете.
Можно было подумать, что я этим занимаюсь чуть ли не каждый день и знаю расценки на прохождение по рекламе, которая торчит сейчас чуть ли ни на каждой второй крыше.
-Еще двести! - войдя во вкус добавляет Димон, словно здесь проходит какой-то аукцион.
-За каждую букву! - выкрикивает Леха, роняя зажженную сигарету прямо на кожаное сиденье машины.
-И голой! - ставит неожиданно точку Димон, выбрасывая через окно пустую бутылку.
Совершенно протрезвев, я добавляю:
-В трусах и ботинках. И прямо сейчас!
Тут взгляд мой опять падает на мою мечту. Ту самую старую "Волгу". И мне становится уже не так страшно. Мысль о том, что я попросту могу сорваться вниз и моя дочка останется сиротой, я отгоняю как назойливую муху, и начинаю вникать во все детали дальнейшего мероприятия.
-Так! - деловито говорю я. - По-английски написано "Metaxa". Итого шесть букв. Шесть на двести - получа-ется штука двести.
В душе я жалею, что это слово там не написано по-русски, ведь тогда было бы семь букв. И значит, на две-сти баксов больше.
-И еще, - продолжаю я, - менты. Что будет, если меня увидят?
-Да никто тебя и не увидит. Ты глянь, тут только один и стоит посреди площади. И то он смотрит только на машины. А Димон пойдет туда с тобой, - говорит Леха уже почти приказным тоном.
Хватаю из ящика еще две бутылки и, засовывая их за пазуху, говорю Димону:
-Пошли!
И добавляю, заметив, что он как-то нарочно медлит:
-Или денег у вас не хватает?
Это замечание действует на них, как красная тряпка на быка во время корриды. Димон вылетает из машины следом за мной. А Леха разваливается на сиденье, словно он пришел в кинотеатр на премьеру новой комедии.
Мы пересекаем улицу и начинаем искать вход в подъезд. Дом этот оказался жилым, и на всех подъездах стоят кодовые замки. Тут я вспоминаю, что когда-то, еще будучи учащимися техникума, мы с приятелями лаза-ли по этому дому в поисках каких-нибудь старых вещей, которые за ненадобностью выставили на черный ход. Тогда во втором подъезде на самом верху была мастерская художника. Уже в то время ее забросили, и там был полный кавардак. Повсюду валялись тюбики с засохшей краской, обрезки холстов и клочки бумаги, банки с окурками и пустые бутылки из-под дешевого портвейна. Но самое главное, что там было окошко, через которое можно было выбраться на крышу. Я помню, был конец мая, и весь город уже начинал погружаться в сумерки. Мы вылезли на крышу и долго сидели и смотрели, как от вокзала убегают вдаль рельсы и солнце, уходя за го-ризонт, освещает их своими лучами. За нашей спиной блестела река. Справа было Садовое кольцо и впереди чуть виднелось колесо обозрения в Парке Культуры. Было наплевать, что экзамены, что дома будут ругаться, если поздно придешь. Плевать, что нет денег на метро, и провались единственные джинсы. Тогда мы могли просто сидеть и смотреть на закат, выкинув из головы все мысли. И так жаль, что с возрастом это у нас получа-ется все хуже и хуже.
А сейчас я пытаюсь найти этот подъезд в надежде, что про мастерскую все забыли. Шансов на это мало, но почему бы не воспользоваться хотя бы ничтожной возможностью. Нахожу дверь, через которую нам нужно не-пременно попасть внутрь. Димон стоит рядом, слегка покачиваясь и закуривая сигарету.
-Хочешь? - предлагает он мне, протягивая пачку "Кэмела" без фильтра.
-Ух ты, класс! - отвечаю я, взяв сигарету. - Я думала, у тебя "Парламент" или "Мальборо". А ты правильные сигареты куришь.
-Ладно, - говорит Димон, как-то замявшись. - Надо открыть эту чертову дверь.
И мы начинаем пробовать всевозможные варианты сочетания трех цифр. Чувствую, что-то мне мешает за пазухой, и вспоминаю про те самые две бутылки, которые я прихватила, выходя из машины. Мы открываем одну, прикладываемся и продолжаем с возросшим энтузиазмом. Наконец, когда сложились вместе цифры "3,5 и 9", дверь открылась. Мы заходим в подъезд и на лифте поднимаемся на самый верх. И тут, к моей радости обнаруживается, что ремонт на двух последних этажах еще не начинался, а на чердаке тем более. Мастерская художника оказывается на своем прежнем месте, но войти в нее стало теперь гораздо труднее из-за мусора, ко-торый валяется здесь повсюду. Похоже, сюда почти никто не заходил с того момента, когда мы с приятелем любовались закатом с крыши. Те же банки и тюбики, куски холста, следы голубиных ночевок.
Окошко на крышу оказалось заколоченным, и Димону пришлось оторвать две прибитые доски, чтобы его открыть. Вдруг, происходит то, чего я никак не ожидала. Я забываю, зачем я здесь на самом деле. Вылезаю на крышу и смотрю вокруг, как когда-то давно. Снег перестал идти, и все небо покрыто брызгами звезд, а внизу светятся огни города, который только что прожил свой первый день в этом году. По Садовому кольцу проносят-ся машины, от вокзала вдаль убегают рельсы. В окнах жилых домов горят елки или светятся экраны телевизо-ров. Димон вылезает на крышу следом и застывает в изумлении. Похоже, с ним происходит то же самое, что и со мной, и мне он начинает казаться совершенно не таким, как сначала. Не знаю, сколько мы стоим. Может, минуту, может пять. Но тут Димон словно стряхивает с себя оцепенение и говорит мне своим обычным тоном:
-Ладно, хватит стоять. Вон - видишь, справа эта чертова реклама, пошли посмотрим.
Это оказывается здоровенное пластмассовое сооружение в форме сигаретной пачки, внутри которого метал-лическая арматура и всякие провода. Верхняя его часть достаточно широкая, чтобы не свалиться с нее, но в длину она оказалась намного больше, чем я предполагала. Внезапно, мы оба подскочили он неожиданности, потому что у Димона за пазухой запищал телефон.
-Да. Лех, ты что ли? Видишь меня? А менты? Значит, все тихо. Сейчас без пятнадцати. Ладно, даю...
С этими словами он протянул мне трубку.
-Ларис! - кричит из трубки Леха. - Ну я жду представления, блин. Ровно в час выходи - я буду смотреть. А сейчас я сбегаю отолью. Пока иди раздевайся, да не навернись, смотри, оттуда, а то весь кайф нам обломаешь.
Послышались короткие гудки, и я вернула телефон Димону.
-У тебя пятнадцать минут, - сообщает Димон таким тоном, словно мне предстоит выход в открытый космос, - Пошли на чердак, что тут торчать без толку.
Мы влезаем обратно в окошко и попадаем в мастерскую художника. Неожиданно меня начинает бить нерв-ная дрожь, потому что я вдруг отчетливо понимаю, что мне предстоит сейчас сделать.
-Ларис, ты выпей, - говорит Димон. И вдруг становится другим. Более мягким и естественным, словно снял какую-то маску. - А колготки можешь оставить.
-Что? - спрашиваю я, не понимая, причем здесь колготки.
-Я говорю, ты колготки не снимай, только брюки. Все теплее, а он оттуда и не заметит.
Он имел в виду Леху, который сидит в машине.
-Слышь, а лифчик у тебя какого цвета?
-Черного, - отвечаю я, не понимая, к чему он клонит.
-Жалко, если бы был бежевый, было бы снизу не видно, что ты в нем.
-Да ладно, это не спасет. У тебя есть ручка с листком? Давай сюда, - говорю я, и, взяв протянутый мне блок-нот с ручкой, пишу на последней странице телефон родителей. - Кстати, меня на самом деле Ника зовут. Ты позвони по этому телефону, Дим, если что. Там моя дочь. Ну ты понимаешь, о чем я...
-А можно я просто так потом позвоню? - спрашивает Димон. - Ты не подумай ничего. Я просто так, может тебе будет нужная помощь какая-нибудь.
Я внимательно смотрю на Димона, беру у него бутылку и отпиваю чуть ли не половину. Димон, заметив, что я уставилась на золотое колечко в его правом уже, поясняет:
-Леха подарил мне на день рождения в этом году. Он мой директор. Я работаю на него, к тому же он меня вытащил из тюрьмы.
-А ты сидел, что ли?
-Да, работал в ресторане. Потом наркоту продавал. То, се.... Хрен с ним, сейчас не в этом дело. Короче, я он этого кренделя здорово завишу. Но, если хочешь, беги домой, я что-нибудь ему совру. А деньгами я тебе и так помогу, я ведь вижу, тебе нужно.
Я не верю своим ушам. Что это за странный человек, в какие истории он еще влип, чтобы так притворяться? Почему он не стал мне врать и показал, какой он на самом деле?
-Нет, я пойду по этой хреновине, - говорю я, - вроде я согрелась изнутри, пробегу как-нибудь. Пусть платит Леха.
-Ладно, вторую бутылку оставим. Я тебя потом разотру, когда слезешь оттуда.
Димон закуривает и протягивает мне свой "Кэмел" без фильтра.
-Без четырех минут, - смотрю я на часы, - давай я разденусь прямо на крыше, а не тут.
-Хорошо, пошли.
Мы выходим на крышу и подходим вплотную к этой рекламе, будь она трижды проклята. Ничего не сообра-жая, я начинаю раздеваться, даже не понимая, стыдно мне или нет.
-Хорошо, что тут нет охраны, - говорит Димон.- Наверное, вчера перебрали, а сейчас сидят где-нибудь и по-хмеляются.
Странно, но я совсем не чувствую холода. То ли выпитый коньяк помогает, то ли это что-то нервное. Итак. Вообразите мой вид в черных трусах, колготках телесного цвета, и высоких коричневых ботинках. И все это первого января, ночью, на крыше дома.
-Давай, - командует Димон, словно спортсмену перед стартом, - да не сердись, что я предложил тебе голой идти, я ведь не думал, что правда так получится.
Я киваю и лезу наверх по лесенке, которая приделана с обратной стороны рекламы возле буквы "М". Тут я, наконец, понимаю, что на улице мороз. Руки мои, еще горячие, почти прилипают к металлическим ступенькам, но больше всего я боюсь прислониться грудью к лесенке, потому что прилипну к ней тогда наверняка.
Я наверху. Как холодно. Хорошо, что ветра нет и снег кончился, ведь меня могло бы попросту сдуть вниз, и деньги мне тогда понадобились бы разве что на похороны и оплату работы скребка, который отодрал бы меня от асфальта.
Начинаю идти, сначала медленно, потом быстрее и быстрее. Буква "М" закончилась. Двести баксов есть.
Буква "Е". От вокзала отходит поезд дальнего следования, потому что последняя электричка ушла два часа назад.
Буква "T". Холод начинает сковывать мои движения. Смотрю вниз. Там в "Мерседесе" Леха, которого я на-чинаю потихоньку ненавидеть. На крыше стоит Димон. Он следит за каждым моим шагом, словно сможет пой-мать меня, если я вдруг буду падать прямо на улицу, а не на него.
Буква "А". Вижу внизу "Волгу". Мою мечту. Она стоит на том же самом месте. Но мне кажется, что она рас-качивается из стороны в сторону.
Буква "X". Все начинает потихоньку раскачиваться. И вокзал. И звезды. И реклама, по которой я иду. Нет, только бы не упасть, только бы не упасть, только бы не упасть... Еще один поезд отходит от вокзала. Какой странный у него гудок. Он повторяется многократно, постепенно затихая. Я стою или иду? Что там кричит Ди-мон? Звезды в небе начинают складываться в созвездия. Вот Телец, вот Весы, вот мое созвездие Льва.
А теперь на небе ни одной звезды. Они все упали на город и горят, словно окна.
Снег. На лице снег. Руки ничего не чувствуют. Глаза залепил снег, и я пытаюсь соскрести его с лица. Вдруг, словно проснувшись, я понимаю, что лежу, я не двигаюсь.
Где-то подо мной буква "А". Нужно встать. Иначе - все. Ноги и руки почти не слушаются меня. Я встаю, ни-чего уже почти не видя перед собой. Неужели скоро это закончится.
Вот он край. Я дошла до конца, за деньги или еще за что-то, но дошла...
Димон карабкается наверх по какой-то арматурине, и я без сил падаю прямо на него. К счастью, он крепкий парень, и, схватив меня, словно какое-нибудь полено, быстро слезает на крышу и бежит к окошку, ведущему в мастерскую художника. Я вижу все словно во сне. Чувствую, как он натирает мое тело этим злополучным конь-яком, вливает его мне в рот, одевает на меня сначала мою, а потом и свою одежду, и постепенно сознание начи-нает окончательно возвращаться ко мне. Я отчетливо различаю все на этом чердаке, начинаю чувствовать сна-чала ноги, потом руки, потом все тело целиком, понимаю, что самое плохое позади, и успокаиваюсь. Меня на-чинает клонить в сон. Глаза сами закрываются, и чем теплее мне становится, тем сильнее я хочу спать.
-Ты молодец, - говорит Димон, надевая на меня свой "пилот", - я думал, ты не сумеешь встать.
-Спасибо, что поймал меня, - говорю я каким-то чужим голосом. - Давай покурим и пойдем вниз.
Руки мои еще дрожат, и Димон прикуривает две сигареты - себе и мне.
-Не знаю, - говорит он, - увидимся еще когда-нибудь или нет, но я рад, что мы познакомились.
-Я тоже.
-Жаль, что это не случилось раньше, может, все было бы по-другому, - говорит Димон, выпивая остатки коньяка из бутылки, которая стоит на сломанном этюднике.
-Мне тоже.
И я снова начинаю вспоминать тот майский вечер на этом самом месте, но давно, когда я могла выкинуть из головы все посторонние мысли и просто любоваться закатом и засыпающим городом. Смотреть, как солнце золотит рельсы, и по Садовому кольцу катит почти пустой троллейбус "Б".
Такая вот вышла новогодняя история. Дальнейший ход событий не представляет большого интереса. Скажу лишь, что домой я добралась в ту ночь на машине. На работу на следующий день опоздала всего лишь на 15 минут. И для моего здоровья та история не причинила большого вреда. Моя дочь теперь спит на новом диван-чике. А я езжу на двадцать первой Волге, правда, не на черной, а на серой. И мне ничуть не стыдно.