Такое место, как "Квартирник", есть на каждом этаже нашего безумного города. Дешевая выпивка, густой табачный дым и женщины, сальные от потных рук. Бармена непременно зовут Чарли - или Джек, - он плечист, крепок и практически всегда лыс. Порой оказывается неплохим вышибалой. В этом человеке, неизменно начищающем стаканы, вмещается вся мудрость мира. Вот и сейчас, едва только я появляюсь, как он сообщает взглядом: "Всё тленно". Кивок, легкая улыбка, отвечаю: "Всё, но не я". Это ритуал, по которому отличают "своих". Ритуал древний, как сама жизнь.
На моём правом ботинке завязано три узла, а на левом - два. Если сердце вдруг попытается уйти в пятки - узлы его остановят. Серьга в левом ухе помогает сосредоточиться. Медальон скрывает мои мысли. У неофита, сидящего напротив, наряд более ярок, но в большинстве своём это лишь побрякушки.
- Кольцо! - восторженно шепчет он, протягивая мне руку. - Смотри, оно меняет цвет.
- И что?
- Цвет жизни меняется вместе с ним.
- Кто тебе так сказал?
- Я почувствовал, Алев. Я и сейчас чувствую это.
Кольцо металлическое, покрыто тусклым налетом. Я надеваю его на безымянный палец, и оно действительно меняет цвет.
- Видишь? Видишь?! - неофит кричит слишком громко. Люди поворачиваются и смотрят на нас. Я успокаивающе поднимаю руку. "Всё в порядке, всё нормально, вам ни к чему интересоваться нами" - пытаюсь внушить я им. Кольцо на пальце разгорается ярче, и посетители от нас отворачиваются.
- Ты видел? - уже тише спрашивает неофит. - Оно меняет цвет.
- Тогда верни! - он хмурится и протягивает руку, но я не тороплюсь.
Это действительно безделушка. Я не чувствую настоящей силы внутри неё, но отдавать почему-то не хочется. Яркий свет впивается мне в душу и уводит за собой. Можно не чувствовать силу, если она живет внутри тебя.
- Нет.
- Отдай, это моё! - Неофит хватает меня за руку. - Ты же сам сказал, что это всего лишь побрякушка.
- Да. Но теперь это моя побрякушка.
Я пытаюсь внушить ему эту мысль не только с помощью слов. Кольцо светится ещё ярче, а в запах дыма вплетается аромат фиалок. Неофит обмякает. Что-то бормочет своими толстыми губами. Затем встает и уходит. Слабак.
Мы идём по городу. Я и кольцо. Обвалившиеся проходы. Выщербленные стены. Разбитые окна с видом на предзакатное небо. Запах сирени, вырвавшийся на миг из темницы, но тут же запертый железной дверью. Мы идём по городу, и я слышу, как он говорит со мной.
Это не слова, не мысли, не образы. Звуки города складываются в язык, который я пока не могу понять. Живой аметист на руке подмигивает каждый раз, когда я опускаю взгляд. Да, кольцо живое. Теперь я уверен в этом точно. Живая связь с городом. Плоть от плоти, дух от духа.
Люди копошатся вокруг. Прячутся за стенами, дарующими им укрытие. Не подозревают, кого надо благодарить. Куст ежевики. Хрупкие, маленькие, сбившиеся в комок зернышки ягоды.
Я расскажу им о городе.
Слушать город и говорить с ним. Как древние язычники, поклонявшиеся природе, которая их окружала. Приносить дары и молить. Не о спасении, не о благе, не о прощении. О пощаде!
Я заставлю их разговаривать с городом.
Мы бежим. Изгибы трещин. Раздавленные сливы. Мигающие лампы. Выброшенный ботинок, потерявший своего брата. Дверной звонок. Мы бежим и попадаем в зал.
Люди не замечают меня, но лишь только я начинаю говорить, как они замолкают. Теснятся вокруг, смотрят и слушают. Я обращаюсь напрямую к их сердцу.
Кольцо жжёт мою руку. Сдавливает тисками. Разгорается всё ярче и ярче. И люди, послушные воле, внимают, не двигаясь. Мы делаем их послушными воле Города.
"Нет" - шепчет мне город - "ТЫ делаешь. Мне достаточно, чтобы меня слушали. Я устал разговаривать впустую. Мне казалось: ты понял".
"Они будут слушать! Я заставлю их!"
"Вот именно: заставишь..."
"Ты будешь богом!"
Город молчит. Кольцо тускнеет, и люди расходятся дальше по своим делам. Бросают недоуменные взгляды. Качают головой. Отворачиваются от нас. От меня.
Я сижу на упавшей каменной плите и смотрю им вслед. Опять проиграл. Не на то поставил, не так понял. Поддался искушению силы.
Снимаю кольцо, кручу в руках и бросаю. Оно летит, быстро-быстро вращаясь, похожее на ягоду тёмного винограда. Приземляется, чуть звякнув, и исчезает.
Так и надо.
Я должен вернуться к своей жизни. К разговорам с неофитами. Спорам с мудрецами. Поискам бога и смысл жизни, что, впрочем, одно и то же.
Но я всё ещё слышу город...
"Расскажи им обо мне" - просит он, - "Просто расскажи. Может, кто-то возьмет и прислушается. Знаешь, на самом деле я играю блюз. Ритм шагов. Сквозняки духовых. Трели звонков. Слышишь?
Расскажи..."
У нее был воистину царственный профиль. Высокий лоб, тонкий нос с чувственными ноздрями. Нежная, прозрачная, будто фарфоровая кожа. С нее бы только картины писать...
Нет, это не образ из книги. И я вовсе не стараюсь принести правду жизни в жертву красивостям. Если не хотите слушать - я могу пересесть за другой столик. Благо, свободных достаточно. Просто говорить о ней тогдашней иначе не получается - слова сами начинают литься... Да нет, не литься. Знаете, какая вода бывает на большой глубине, подо льдом зимой? Тяжелая, темная, ледяная. В энциклопедии даже, помнится, какие-то цифры приводились - изменение освещенности в зависимости толщины водяного столба. И видео смотрел - про аквалангистов. Нет, сам никогда под водой не был, разве что в ванной, хотя какая там глубина - смех один. Ее, может, и в мире не существует уже, глубины. Где ей быть-то у нас, в сетке из бетона и воздуха...
Мы познакомились как раз, когда я наверх выбрался, "на воздух", как друзья говорили. Сессию тогда сдал, два месяца каникул впереди, свобода, молодость... Вот и решил на крышу махнуть. Это сейчас как представлю, сколько до нее этажей, тошно становится, а тогда за три дня долез. "Три дня и три ночи", как в сказках говорится. "Выбрался старик наверх, закинул свой невод..." И попалась ему волшебная рыбка, которая настоящим человеком обернулась.
Наверху людей немного, пусто, холодно. Я даже чуть-чуть к одиночеству успел привыкнуть за последний день перед тем, как на крышу выбраться. А когда вылез, не успел еще толком оглядеться - ее увидел. "Девушка, а вы что здесь делаете?" - ляпнул первое, что в голову пришло. Она стоит, чуть голову склонив на бок, испуганно-удивленно улыбается - будто человека живого до этого только на картинках видела - и отвечает: "Птицу счастья ловлю. А вы не за ней ли?"
Мало ли какие легенды у нас бродят. Думаю, их даже больше, чем людей. Потому что люди умирают, а их легенды, сказки, истории остаются. Когда-нибудь их станет больше, чем нас, и легенды победят количеством. Станут реальностью, а мы, наоборот, сказкой. Как та самая птица.
А потом мы разговорились, как будто тысячу лет друг друга знали до этого. Ночь опустилось. Будто горсть бриллиантов по темному бархату рассыпал кто-то - звезды зажглись. Мы сидели, головы запрокинув, и, пожалуй, даже дышать боялись - такая красота и глубина... слезы на глаза наворачивались. А я еще боялся ее за руку взять - очень хотелось, но думал - вдруг не так поймет, обидится. И такая хрупкая она тогда была. Казалось, тронешь - рассыпется.
Или растворится в вечернем воздухе. Как там у Блока сказано? "Дыша духами и туманами..."
Звали ее тоже тонко и нежно - София. Имя - вздох, имя - шепот, имя - мудрость... Потом ночами твердил его в подушку, дышал им.
Только после той встречи на крыше с полгода минуло, а она всё в руки не давалось. Как та самая птица счастья, которую не поймаешь никак. Я стихи ей писал, цветы дарил,.. А она оставалась такой же отстраненно-неприступной, как в первый день знакомства. Хрупкий музейный экспонат - смотреть можно, а трогать - ни-ни. Сигнализация сработает.
Я уже было отчаялся. Тоска навалилась, сосала сердце так, что всё из рук валилось, строчки перед глазами выплясывали - даже читать не мог. И вдруг наткнулся на нее вечером, когда от друга домой возвращался, через пятидесятый. На перилах сидела, раскачивалась туда-сюда, на щеках дорожки от слез, под глазами круги огромные. Я ее тогда впервые толком обнял, прижал к себе - "что случилось?" спрашиваю.
Она ничего не ответила, дрожала и плакала, прижавшись ко мне несколько часов подряд - до утра, наверно. А потом подняла глаза и спросила: "Ты, кажется, любишь меня?"
Кажется... Я сейчас вспоминаю это "кажется" и думаю - идиот. А тогда услышал только возможность ответить "да". Повторил раз десять. Шептал, кричал, беззвучно шевелил губами. Конечно, люблю, неужели не понятно, что она меня околдовала еще тогда, на крыше?
А она сказала: "Давай тогда жить вместе". Вот так. Я ей стихи и цветы, а она - сразу "жить вместе". Мне бы насторожиться, а я обрадовался, как сумасшедший, и потащил ее домой, с родителями знакомить. Даже как-то и забыл на радостях, что раньше я ее, хрупкую, не то что тащить куда-то - просто тронуть бы не осмелился.
Так София превратилась в Софу. Сравните сами - Софии-и-я. Магия, разлитая в воздухе. А Софа? Предмет интерьера, мягкая мебель. Никакого сравнения с музейным экспонатом, с фарфоровой вазой.
От завтрака до ужина немытые тарелки, сериалы по телевизору, ссоры по пустякам. Была тоненькой девочкой в джинсах и блузке, стала - домашней квашней во фланелевом халате. Я по вечерам возвращаться к ней не хотел. Открываешь дверь и думаешь - кто там за порогом? Моя незнакомка? Нет, за порогом Софа, хрустит чипсами перед телевизором, покачивает одним тапочком. Второй опять потерялся под диваном, а на пальцах босой ноги - облупившийся лак цвета "электрик". И табаком пахнет.
- Кто к нам приходил? - спрашиваю, принюхиваясь. - Ты же не куришь.
- Электрик, - ухмыляется Софа, вроде как каламбурит. - Проводка полетела, пришлось вызывать.
Я ее тогда первый раз ударил. Пьяный был, каюсь, да еще накануне добрые люди наконец рассказали, почему недоступная мечта моя вдруг стала вполне досягаемой. У нее до меня вовсе не моральные принципы, оказывается, были, а самый что ни на есть материальный парень. Был. Как раз с проводами дело имел - сети прокладывал. Сначала, вроде, у них всё неплохо было, а потом его то ли током ударило, то ли просто мозги набекрень повело, и парень начал чудить. Пропадал неделями, а то и месяцами неизвестно где, напивался до состояния комы, доводил девочку до слез. Она его приводила в сознание, прощала выкрутасы и каждый раз ждала. Тогда на крыше тоже его, видать, высматривала. Говорят, пыталась его понять. То одиночество примеряла на себя, то чудачества всякие. Может, потому и выглядела необычной, а я, слепец, купился.
Ах да, парень. Вроде, умер он. Говорят, рубанул по силовому кабелю. Должно быть, вышел на работу под веществами - в здравом уме и трезвой памяти наши сетевики главные кабели за версту обходят. Тем проводам сотни лет, изоляция на честном слове держится. Там и случайно убить может, не то что после удара топором - мальчик получил такую сдачу, что улетел на десяток метров. Выносили вперед обугленными ногами. Девочка потом вверх-вниз по той лестнице бегала, по которой его унесли, в пролет заглядывалась.
Добрые люди говорят, что хотела вниз броситься с горя, но смелости не хватило. А тут как раз я нарисовался, как тот самый свинопас из детских сказок, который "первый встречный, за которого принцесса выйдет замуж".
Как было после такого не ударить, а? Всё смешалось - водка с ликером Блю Кюрасао, и это злополучный электрик, и рассказы добрых людей, и воспоминания о небе над крышей. Я думал, что вот она, сказка рядом - только руку протяни, но она разбилась. Да, лицо у нее разбито было сильно. У меня еще навык тогда не выработался так бить, чтобы синяков не оставалось. Сейчас уже в порядке всё. Рукам волю не часто даю, а уж если даю - то аккуратно. У нас, понимаете ли, соседи разговорчивые... а мне слухи о том, что "такой интеллигентный человек, а бьет жену, даже дочери не стесняется!" не нужны.
Почему я всё это вам рассказываю? Да успокоиться никак не могу, вчера сердце у меня растревожилось не на шутку. Даже в спиртном утопить воспоминания не могу, может, получится их отдать кому... вам, например.
И ведь ни с чего прошлое ударило. Колечко на улице нашел. Прямо на тротуаре. С сапфиром. Как раз такое, как мечтал подарить ей семь лет назад. Вместе с цветами и стихами. Расчувствовался. Даже трезвым домой пришел. Пробрался тайком к ее туалетному столику, думал сюрприз сделать - чтобы она неожиданно колечко увидела и обрадовалась. И, чем черт не шутит, вспомнила наше общее небо. И звезды.
А на столике - нет, вы представляете! - на столике лежит томик Блока. Рыбным хребтом заложен. Софа как раз накануне ухи наварила. Понимаете, костью. Вонючей рыбной костью - стихи. Меня как кипятком ошпарило.
Я, помню, кольцо швырнул об стену. Смел склянки-жестянки со стола, кричал, бил кулаком об зеркало. Разбил его, порезался...
До сих пор успокоиться не могу. Ну, вы должны меня понять. Я потому и подсел к вам, что на столе увидел книгу сонетов. Значит, вы читаете поэзию и разбираетесь в ней. Значит, способны разделить мое горе. Верно? К тому же, я больше не буду у вас отнимать время - выговорился, стало полегче, сейчас пойду в бар. Добавлю капельку граммов в пятсот... In vino veritas, как говорится.
А что колечко? Я его, признаться, так и не нашел потом. Должно быть, в окно отскочило.
Меня зовут Кэт, мне семь, и я сбежала из дома.
Сначала я не собиралась этого делать. Просто пошла гулять по коридорам. Но потом всё поменялось. Я наконец-то нашла друга. Он живет в маленьком светящемся колечке, поэтому я называю его Друг-из-кольца. Он рассказывает интересные истории. Например, про небо.
"Его можно увидеть не только из окна. Можно подняться на крышу. Это долгий и опасный путь, но он стоит того, чтобы в конце встретиться с небом один на один. Ты сможешь?"
Я смогу. Очень хочется увидеть над головой небо. А обычно я вижу только потолки. Они ограничивают меня, как мне кажется. Это дурацкое взрослое слово - "ограничивать". В еде, в поведении, в прогулках. Во всём.
А небо без границ. И ещё есть море.
"Его можно увидеть не только по телевизору. Далеко-далеко, за горизонтом есть океан. Можно попытаться уйти из города, чтобы посидеть на берегу, послушать крики чаек или искупаться".
Мне казалось, что я так никогда и не выберу, чего же мне больше хочется увидеть: море или небо. Но Друг-из-кольца рассказал, что можно сделать ещё проще.
"Где есть море - есть и небо. А наоборот не всегда получается".
И я решила уйти из города. Далеко-далеко.
Естественно, родителям я не стала рассказывать. Они бы меня не отпустили. Наказали и заперли - вот что сделали бы родители. Всегда так делают. Надоело!
Поэтому мне пришлось идти без вещей. Только лазурное платье, да васильковые туфельки. И ещё колечко. Даже денег никаких не было, но Друг-из-кольца сказал, чтобы я не беспокоилась. Он обо всем позаботится.
Вам, наверно, кажется странным, что я разговариваю с каким-то кольцом. Я бы раньше тоже так подумал, если бы мне кто сказал. А сейчас привыкла. Просто надела его, и сразу же услышала голос. И поверила.
У меня до этого не было друзей. Даже в школе. Все только и делают, что обзываются. А мальчишки вообще бешеные. Задираются и платье задрать норовят. Идиоты. Правильно мама говорит - ни о чём, кроме секса, не думают.
Да, я знаю, что такое секс и зачем он нужен. Мама рассказала. А ещё я скоро пойду по её стопам. Вот только чуток ещё подрасту. Это папа сказал, но я его не совсем поняла.
Друг-из-кольца говорит, что всё это в прошлом. Теперь я уже точно не пойду ни по чьим стопам, кроме своих. И вообще, у меня будет море и небо. И все мне будут страшно завидовать. Не потому что я плохая, а потому что всегда так. Если у человека чего-то нет - он начинает завидовать.
Мы уже спустились на двадцать этажей вниз. Я устала и спросила Друга-из-кольца, можно ли мне отдохнуть.
"Конечно, это ведь твой путь. Ты сама можешь выбирать, когда отдыхать, а когда идти".
Я, честно говоря, очень обрадовалась этим словам. Обычно я везде хожу с мамой или с папой. Если я устаю, то они кричат, чтоб не ныла. А если вперед убегаю, то требуют вернуться. И вообще, надо вести себя спокойно и сдержанно. Заранее привыкать к повиновению. Надоело!
Там, где я остановилась отдохнуть, был пустой этаж. Друг-из-кольца сказал, что так бывает. Сначала уходит кто-то один, затем второй, и потом этаж пустеет. Остаются только стены и старые забытые вещи.
Но здесь был кто-то ещё. Я слышала звуки шагов, чьё-то хриплое дыхание и разговоры. Говорил только один голос, а второй молчал, и его вообще не было слышно. Наверное, у этого человека тоже есть свой Друг-из-кольца, который разговаривает молча.
Я пошла на звук голоса. Очень хотелось кушать, и я надеялась, что у незнакомца есть еда, и он со мной поделится. В другое время я бы испугалась, но сейчас я была не одна. К тому же, Друг-из-кольца обещал, что со мной всё будет в порядке. А ему я верю.
Незнакомец оказался толстым, лысым, и ещё от него пахло спиртным. Как от папы вечером пятницы. В такие моменты я обычно очень боюсь подходить к папе, потому испугалась незнакомца. Но он меня заметил и позвал к себе.
- Иди сюда, деточка, не бойся. Заблудилась?
- Я иду к морю.
- Прекрасно, просто прекрасно. Прекрасное море, прекрасная мечта, - он зевнул и сел на землю.
- У вас есть чего-нибудь покушать? - решилась я.
- Покушать? Конечно!
Он достал откуда-то из кармана банку консервов. Я услышала, как урчит мой живот. Незнакомец усмехнулся.
- Я поделюсь с тобой. Конечно, я накормлю голодного ребенка, разве можно поступить иначе? Но ты ведь отдашь мне кое-что взамен?
Вот в этот момент я опять испугалась. Уж слишком странно смотрел на меня незнакомец. Заговорщически и обреченно.
- Отдай мне своё колечко.
- Зачем оно вам? - Друг-из-кольца молчал, хотя обещал помогать и защищать. Только всё сильнее разгоралось сияние на пальце.
- Красивое. Я буду носить или подарю какой-нибудь прелестной девушке. Это же топаз, да? Или бирюза, неважно.
- Я не могу. Там, внутри, друг.
Он вздохнул. Поднялся и пошёл на меня. Я стояла и не могла сдвинуться с места, а Друг-из-кольца молчал.
- Я ведь могу попросить что-нибудь другое, хе-хе, - пробормотал незнакомец и подмигнул мне.
В этот момент, я, кажется, закричала...
Привет, Чарли, как делища? Нормалёк? Отлично. Налей-ка мне, пожалуйста, своего фирменного, с лаймом, мятой и колотым льдом.
Я где был? Ой, где я только не был, Чарли...
На седьмом искал потерянную комнату. На шестьдесят первом простукивали полы в поисках клада. И по тридцать первому шатался, в развалинах копал. Ничего не нашёл. Почти. Кроме колечка вот этого. Видишь? Светится, переливается. Забавная вещица.
Спасибо, Чарли, лучше тебя эту штуку нигде не готовят. Даже на двадцать втором. Одно слово - мастер! Знаешь, я, наверно, тоже скоро свой бар открою. Я в курсе, что уже лет пять обещаю, но, кажется, наконец-то созрел. Налился соком как трава, хе-хе.
Кстати о соке, кактусовый остался? Конечно, с водкой. Текилы у тебя нет, приходится вот так вот импровизировать. Или ликера яблочного навернуть... Да не много я пью. Ох, не люблю я, когда ты на меня вот так смотришь. Прямо сразу на душе тоскливо делается. Как от чего? От того, что, кажется, будто ты на самом деле всё про нас знаешь. Про всех. Сидишь тут, наблюдаешь за жизнью, а сам тихонько ухмыляешься и подгоняешь всё под сценарий, который ты уже давно прописал. Режиссер за стойкой, хе.
Признайся, Чарли, это ведь так? Ну, не так вот прям, конечно, но всё же. Слушаешь все наши истории, наливаешь, прислуживаешь, а сам - счастливейший из людей. Отстранился от жизни и кайфуешь, помогая нам умирать. Вот и я так хочу. Бар скоро свой открою. Ах, чёрт, я же об этом говорил уже. Совсем с памятью плохо.
Да брошу пить, не волнуйся. Сейчас вот ещё абсентика наверну и порядок. Кончился? Чарли, ты меня разочаровываешь! Как так?! У тебя - и нет абсента.
Чего смотрите? Не ору я и не буяню. Да и не трону я Чарли. Мы с ним друзья старые - это раз. И нигде мне больше никто не нальёт - это два.
Ну ладно, бывай, Чарли. Пойду я. Поищу где-нибудь абсента. Да нет, водки мне не надо. Это теперь дело принципа. Найти и обезвредить, хе.
Люди добрые, посторонитесь, дайте пройти. Ну, заносит меня на поворотах малость, так посмотрите, какой я огромный! На двадцать шестом даже как-то выиграл премию "Толстячок года". Да, есть там такой дурацкий конкурс. Там вообще всё не как у людей.
Ого, а шкаф этот зря в коридоре оставили. Упрут ведь. Пустой, конечно. И на что я рассчитывал. О боже, это мне мерещится или нет? Кольцо сверкает и подмигивает кошачьим глазом своим. Что, тоже абсента хочешь? Ну, так веди. Веди, кому говорю!
Зачем же на лестницу сразу? Да ещё вверх? Я ж тяжелый, старый, неповоротливый, да и пьяный, в конце концов. Хотя, какой пьяный? Так, выпивший.
Пять этажей заставила железяка прошагать. Это ж сто пятьдесят ступеней. И куда дальше? В церквушку эту? С каких пор в церквях подают абсент, да ещё и грешникам? Или нынче так причащаться принято?
Отец святой, простите, я не со зла. Укачало меня в долгом пути. Я всё приберу за собой потом. Ты смотри, даже горошек вчерашний и тот на полу весь. Видно с желудком, и правда, проблемы.
Я вообще чего пришел, мне бы напиться. Нет, я согласен, что получилось уже, мне просто бы горло промочить. Да что угодно несите, мне уже всё равно. Колечко это треклятое меня обмануло. Хотите вам подарю? Сверкает, на пальце носится и водит непонятно куда. Ну как этих, лозоходцев. Тока меня вот к абсенту вело. Не хотите? Ну, возьмите в качестве пожертвования вашему приходу. Изумрудов у меня пока нет, кольцом ограничусь. Берете?
Да не за что. Только принесите, пожалуйста, выпить, ну, сколько можно, в конце концов? Святая вода? Да чёрт с ним, давайте. Да-да, я помню, от подобных слов в храме божьем воздержусь. Успокойтесь. Сейчас уйду. Напьюсь только и всё. Давайте сюда свою кружку.
Чёрт! Простите святой отец, я не нарочно! Честное слово! Клянусь! Ну, кто ж знал, что у вас действительно абсентом причащаются.
Святая вода, согласен. Очень святая, особенно когда её вот так просто из церкви кружкой выносят. Ещё глоток за ваше здоровье! Ох, хорошо как. Просто прелесть.
Ну, ладно, бывайте, святой отец. Я тут заглядывать буду иногда. Причащаться, хе-хе.
Да, ухожу. Меня тоже ждут. Не знаю где, но где-нибудь точно.
И вновь мы в коридоре, и сами несут ноги куда-то. Остановитесь, злодеи! Дайте передохнуть, что ли.
Ох, кран кто-то открытым оставил. Сейчас водичкой простой горло смочим после святой-то. В самый раз должно быть.
Наклоняемся. Ладно, если что, можно и на коленки встать. Я не брезгую.
Твою мать! Что за чертовщина? В церкви подают абсент, а тут из крана текила течет! А хочется просто попить бы чего-нибудь простого. Без градусов всяких там.
Люди добрые. Извините, что время позднее, а я стучусь.
Да. Нормальный. Сейчас уйду. Только скажите, это почему у вас тут текила в водопроводе? Говорю же, в порядке со мной всё. Сами попробуйте. Ну? Какая вода? Ну-ка дайте сюда.
Текила! Говорю же! Лучшая из всего того, что я пил! Да пошли вы, сбрендил. Извините, что постучал. Идите спать, я сам разберусь.
Хм. Надо же. Странно всё это, право слово. И ещё змеи туда же... Вон она, на кране свернулась и смотрит в мою сторону, облизываясь. А ведь и не поймешь сразу, что змея. Можно подумать, что лиана просто свернулась. Хотя, откуда в городе лианы? Впрочем, змеям тоже неоткуда взяться.
Ты не ядовитая, случаем? Нет? И глаза-то как светятся. Как колечко моё бывшее. Тоже отвести меня куда-нибудь хочешь? Давай поищем водичку. Простую обычную водичку, понимаешь? Тогда веди, змейка...
Ахаха, у него глаза, как песок в Сахаре. Шуршат, перетекают, и палят, палят, палят...
Ч-ш-ш-ш, уберите руки. Я сам перевернусь.
Я сам перевернусь, и город перевернется, и наконец взойдет солнце, и заглянет к вам в окно не электричеством.
Оно должно вращаться вокруг Земли, а если вы не знали, то грош вам цена, хоть вы типа и святые. Как масло масляное, как круглый блин - а вы его не видели...
Не-е-ет, видели, но не помните. Делаете вид, что не помните.
Нет-нет, Георг не сошел с ума от серых стенок, Георг не свихнулся от увечий, Георг просто вспомнил.
По крупичкам собрал, в ладошке носил, за пазуху прятал.
Сотни этажей обошел, до самого низа спускался - а там земли-то и нет.
До самой крыши долазил - а там нет и солнца. Висит груша, нельзя скушать.
Лампочка у вас над головой, лампочка, а вовсе не то, о чем в книжках написано.
Вы наверх-то смотрите, дурни?
Дурень, дурень, уж я-то дурень поумнее вас буду, даром что говорить не могу.
Уж я бы всё вам рассказал, а вы бы и двинулись умом, или не поверили, или запаниковали. Ха-ха. Паника в церкви, всех святых выноси.
А их вынесли давно. То бишь не принесли. То бишь не настоящие, а только похожие на те, которые настоящие. Вспоминайте-вспоминайте, что, страшно, да?
Страшно, уберите, уберите его отсюда, оно же как глаз демона с огненной водой! Вода огненная, песок огненный, вы все горите в безвременье, это же спичечный домик, как вы можете в нем жить!
Скажите спасибо, что у Георга язык откушен, что Георг порой и пальцем пошевелить не может - опалило.
Спичечку пытался выдернуть, домик обрушить, выход искал - а демон меня первый нашел, дал прикурить.
Теперь смотрит на меня своим глазищем круглым, смеется, должно быть. Добрые святоши принесли колечко, оно лежит-глазеет. Немощного развлекает.
Чего ты, тварь, не видел? Давно валяюсь, прочно врос, руки-ноги отнялись, скоро убегать буду, ха-ха. Теперь не всех освобождать, а себя только.
Только извини, тебя поглядеть не приглашаю. Извернусь, дотянусь, зубами сгребу и в окно. Ничего, и там полежишь. На нарциссы поглазеешь, на розочки чайные - чай, монах какой прикарманит.
А Георг уж как-нибудь без тебя сам сдохнет - себя убьет, Георг давно и без тебя - безумец.
Меня преследует запах апельсинов, вторгаясь в сознание и дурманя рассудок. Но я тверд и не поддамся искушениям отступничества. Недавно найденное солнце, живущее на пальце правой руки, выжигает все сомнения моей души.
Я крадусь в сумерках разбитых люминесцентных ламп. Ступаю осторожно, чтобы не быть услышанным. В правой руке нож. Пальцы то сжимаются на рукоятке, то расслабляются настолько, что клинок готов выпасть из руки.
Мне нужна жертва.
Сворачиваю в коридоры. Рыскаю во мраке, как волк, подстерегающий заблудшую овцу. И я точно знаю, что скоро встречу её. В этом городе слишком много беспечных. Божьи твари, забывшие своего прародителя, покорившие природу и убившие дух.
Женский силуэт мелькает в свете раскрытой двери. Она одна. Стоит, напряженно всматривается во тьму. Ждет кого-то.
- Кэтти, это ты? - неуверенно спрашивает она.
Я молчу, спрятавшись в тени. На женщине халат с нарисованными персиками. Она выглядит соблазнительно, несмотря на усталое лицо и скрытую боль.
Мы все устали.
Мы все что-то скрываем.
- Кэтти? - ещё раз, уже более обреченно спрашивает она у тьмы и начинает закрывать дверь.
Я бегу, пытаясь успеть и стараясь не быть услышанным, но всё напрасно. Дверь захлопывается, когда до неё остается метров пять.
Ничего, я могу и подождать. Скорчиться в темном углу коридора, опустится на корточки и всматриваться в дверь. Когда-нибудь она обязательно откроется.
А за стенкой слышны голоса. Мужчина кричит на женщину, да так громко, что можно расслышать отдельные слова. Он ругает её за какое-то ожидание. "Две недели уже прошло, дура! Ну, с чего ты взяла, что она вернется?"
Она что-то объясняет ему, плача. Затем слышен глухой удар, ещё один, а потом резкие шаги.
Дверь открывается. Мужчина, на ходу натягивая куртку, стремительно проходит мимо меня. Он раздражен и рассержен. Его тянет туда, где можно выпить и забыть обо всём, что доставляет неприятности в этой жизни. Спустя несколько секунд в проёме показывается женщина. Она смотрит ему вслед, прижимая руку к щеке, и плачет.
Воспользовавшись тем, что мужчина скрылся, я устремляюсь к двери, сбиваю женщину на пол и закрываю ей рот рукой.
- Ты же не будешь кричать? - спрашиваю, а сам щекочу ножом её горло.
Она кивает, смотря на меня расширенными от ужаса глазами. Я тихонько убираю руку, и женщина действительно не кричит. Послушная. Люблю таких.
Плотно закрываю за собой дверь, не забыв про задвижку. Нам не понадобятся посторонние. Нам никто не понадобится, кроме нас двоих.
- Что вам нужно? - она лежит в той же позе на полу, в которой я её оставил. Халат распахнулся, и я вижу обнаженную грудь. Напряженные соски, персиковые полукружья...
Её холодно? Её это возбуждает?
Со стола падает и катится по полу пряник, оставляя за собой след из цукатной крошки. Ну почему, почему сегодня этот запах цитрусовых будто преследует меня?
- Ничего особенного, - Я пытаюсь улыбнуться. - Просто пришёл вам помочь. Как я понимаю: у вас что-то произошло. Расскажите мне.
Женщина не верит, но начинает рассказывать. Про дочь, которая ушла гулять две недели назад и пропала. Про мужа, который постоянно избивает её. Про разбитые мечты и чью-то смерть...
Она говорит, а я наклоняюсь всё ближе и ближе, шире распахиваю полы халата.
Она говорит, а я ласкаю её нежное тело, пахнущее мёдом.
Она говорит и лишь чуть вздрагивает, когда мы становимся одним целым.
А затем она замолкает.
"Прими мою жертву за грех, Господи".
Я предал самого себя, когда согрешил в первый раз. Потому и пришлось принести жертву.
В качестве расплаты.
Но я пошёл и согрешил вновь, потому что был слаб. Мне понравилось жить во грехе. Дорвавшись до запретного плода, я не мог уже остановиться. И я опять принес жертву.
Раз за разом. День за днем.
Но в конце концов я сумел найти выход, чтобы разорвать этот круг. За некоторые грехи приходиться жертвовать заранее, потому что потом шанса уже не представится.
Я снимаю янтарное кольцо с пальца и оставляю на теле женщины. Пальцы, испачканные кровью, шарят по воротнику сутаны и находят крест. Я опускаюсь на колени, с крестом и ножом, и шепчу свою отходную молитву:
"Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить. Дай мне мужество изменить то, что я могу изменить. И дай мне мудрость отличить одно от другого..."
Сигаретный дым висел такой плотной стеной, что даже поговорка "хоть топор вешай" казалась недостаточно выразительной для здешней атмосферы. Уже на расстоянии вытянутой руки сложно было разглядеть что-либо, а запахи табака и спиртного просто сбивали непривычного человека с ног. Я покачнулась и оперлась о ближайший столик. Его поверхность оказалась маслянисто-липкой, отвратительной на ощупь, в голову почему-то упорно лез образ колоды, на которой мясники разделывают туши, - изрубленное дерево, пропитанное кровью и склизкое от жира. Меня передернуло.
Взять себя в руки не получалось. Гомон, визгливый смех, шипение и бормотание сливались в такую мерзкую звуковую жвачку, что хотелось срочно раздобыть килограмм ваты и затолкать ее в уши - до самого мозга. Шмыгающие по залу официанты таскали на подносах какую-то невообразимую дрянь, оставлявшую за собой шлейф тошнотворных запахов - то прогоркшего масла, то прокисшего пива, то натуральной гнили. Редкие лампы надрывно жужжали, перемигиваясь. Хотелось забиться под столик и свернуться там в клубок, намертво зажав нос, глаза и уши. Правда, при взгляде на пол это стремление сразу же пропадало. Его доски явно не знали ни веника, ни тряпки с самого начала времен. А может, и дольше.
Пытаясь дышать как можно реже и старательно не разглядывая, что там похрустывает и хлюпает под ногами, я двинулась дальше - к барной стойкой. Около нее оказалось потише - на удивление, не так шумно и, главное, можно было наконец забраться на высокий стул и попытаться отскрести подошвы от налипшей на них кашицы, похожей на брусничный джем. И толком оглядеться по сторонам.
Длина стойки впечатляла. Вдоль нее мог бы поместиться не один десяток желающих пропустить рюмочку-другую и поболтать с барменом за жизнь. Однако почему-то в тот момент больше рядом с ней никого не было. Только высокий худой тип стоял ко мне спиной, переставляя бутылки с вином на стеклянной полке.
Я сглотнула, прочистила горло и - всё равно хрипло получилось - спросила:
- Вы не работаете?
- Почему же? - бармен обернулся. - Просто немного отвлекся. Посетителей в баре не очень много, как видите. Предпочитают общий зал - там веселее.
По крайней мере, глаза у него оказались добрые. Участливые даже, я бы сказала.
- Чего желаете?
Тут я впервые в жизни пожалела, что не курю. Можно было бы сначала затянуться, потом задумчиво вынуть сигарету изо рта, повертеть ее в руках, проводить взглядом колечки дыма... А так - руки занять нечем, пальцы предательски дрожали, и время тянуть было глупо.
- Сначала Мартини Россо. Потом... Мне сказали, что вы можете помочь. Найти любимых, попавших сюда раньше.
Он улыбнулся:
- Действительно, могу. Но зачем? Вы уверены, что встреча с ним - это самое лучшее? Пребывание здесь вам ничего не стоит, напитки, - он повел рукой в сторону своего бутылочного царства, - за счет заведения. Уютное местечко, приятный собеседник, хе-хе. Смысла спешить не вижу.
- И всё равно я хотела бы его найти. И... я знаю, что чудеса случаются редко, но вдруг у нас получится уйти? - я подняла руку, чтобы поправить волосы. Пальцы продолжали дрожать. Ладонь пахла вишневым вареньем - пряник, который я крошила по дороге сюда, чтобы потом отыскать обратный путь, был с начинкой.
Бармен усмехнулся:
- Знаете, ко мне порой обращаются с подобными просьбами. Такие же горячие, романтически настроенные молодые люди, как вы. И что в итоге? Одни оглядываются, когда не следует. Другие теряют по дороге кусочки души, а потом удивляются, почему их близкие "выглядят и ведут себя не так, как раньше". Это вам, девочка моя, не котов из-под колес грузовика доставать и штопать, - усмешка бармена превратилась в широкую искреннюю улыбку. Ровные белые зубы блеснули в тусклом свете. У меня по спине потекли капли холодного, нет, прямо-таки леденящего пота.
- И, тем не менее, я не против попробовать.
- Дело ваше, - он поставил передо мной стакан. - Мое дело - предупредить. А так - пробуйте.
Я кивнула и отхлебнула из стакана. Неожиданно горло обожгло огнем, как будто бармен зачем-то плеснул мне не мартини, а расплавленную магму. Я ахнула и схватилась за шею. Нащупала цепочку, которая, казалось, тоже раскалилась и жгла уже снаружи. Я рванула ее, и на стойку со звоном отлетело кольцо, подмигнув рубиновым глазом.
- У тебя был щедрый убийца, - бармен удивленно приподнял бровь. - Даже обеспечил платой за проезд. Жаль только, что ты и так была на конечной станции.
В глазах стремительно темнело, мир вокруг оплывал по стенам капельками крови. Я зажмурилась и уронила голову вниз щекой на прохладную, липкую стойку. В ушах тоненько зазвенело, потом навалилась багровая тьма.
Чарли - или Джек - осторожно вытягивает из окоченевших пальцев Софии стакан и протирает его полотенцем. Потом улыбается новому клиенту. Тот опасливо косится на женскую фигуру, почти лежащую на стойке, но бармен успокаивающе покачивает головой:
- Перебрала сегодня. Со всем бывает.
Отеческим жестом приглаживает девушке волосы и вдруг резким движением наклоняется к столешнице, удивленно прищуривается и спрашивает парня:
- Это не ты уронил? Нельзя разбрасываться такими дорогими вещами!
На стойке лежит кольцо, переливающееся всеми цветами радуги.
Парень осторожно берет кольцо и разглядывает сквозь него бутылки, стены, пол, потом оборачивается и смотрит в зал. Ему почему-то на мгновение кажется, что этот переливающийся кругляшок и есть единственно верная глазница для того, чтобы рассматривать мир, хотя - что и говори, сквозь нее показывают натуральные ужасы. Ходячих мертвецов и регистратора смертей за стойкой - с нечеловеческим, скучающим взглядом.
Георга начинает трясти, и он отдергивает кольцо от лица.
- Разумно, - кивает бармен. - Снова будешь неофитом. Первый раз в нашем городе? Советую исследовать его сверху донизу, неплохие индустриальные виды и веселое общество... Рекомендую поболтать с Алевом, он как раз направляется сюда. Занятный тип. Кстати, в побрякушках хорошо разбирается. Если захочешь кому похвастаться своим колечком - лучшей кандидатуры не найти.
Такое место, как "Квартирник", есть на каждом этаже нашего безумного города. Дешевая выпивка, густой табачный дым и женщины, сальные от потных рук. Бармена непременно зовут Джек - или Чарли, - он плечист, крепок и практически всегда лыс.