|
|
||
|
ЦАРЬ ЕМЕЛИАН, ГОСУДАРЬ РОССИИ |
|
|
|
Альтернативная история пугачёвского бунта. В разгаре бунта Пугачёв отказывается от осады Оренбурга и Яицкого городка, вместо этого направляется в Поволжье. Войска Суворова, направленные на подавление мятежа, переходят на сторону бунтовщиков. Обстоятельства складываются так, что и сам Суворов вынужден принять сторону повстанцев. Восстание победило. Царь Емелиан, помнящий урок Григория Отрепьева, вынужден проводить смелые реформы. Его первая и главная реформа - отказ от традиций государственной лжи. 1. Милостивые государи и государыни! Написать сей трактат в столь преклонном возрасте, да к тому же на недостаточно знакомом мне русском языке, подвигла меня личная просьба государя Франции Наполеона, к которой к тому же присоединился государь России Александр Павлович. Сознаю, что это произведение может содержать отдельные языковые неточности и даже ошибки, и прошу читателей быть снисходительнее к автору, который начал изучать русский язык десять лет назад по произведениям славной мастерицы пера Александры Сергеевны Гончаровой-Пушкиной. Должен заметить, при всём моём глубочайшем уважении и восхищении способностями талантливейшей Александры Сергеевны, что её повествование "История Пугачёва" вводит в заблуждение многих читателей, мало знакомых с подлинными событиями, приведшими на русский престол нынешнюю династию. В особенности я имею в виду тех читателей, которые, проживая вне России, недостаточно хорошо знакомы с подлинной историей этой страны и пользуются сведениями, почерпнутыми из произведения милейшей Александры Сергеевны, которое она сама называет "альтернативно-историческим". Замечу сразу: я вовсе не против альтернативной истории, так как полагаю, что философские исследования типа "если бы да кабы" в действительности очень полезны и поучительны - как для отцов страны, так и для молодёжи, которой ещё предстоит принимать ответственные решения. Возможно, читатель помнит мой предыдущий трактат "Пароход", который пан К.Онтровский раскритиковал за то, что там слишком много исторических вольностей. К ним он относит, в частности, описание первого испытания пароходов как почти неудачного - в действительности, как мы знаем, Фултон сразу построил прочные, быстрые, маневренные и надёжные суда, немедленно и убедительно доказавшие своё преимущество над парусниками не только в штиль и бурю, а и в любую погоду. Другим недостатком моего упомянутого трактата пан К.Онтровский называет мнимую войну между Россией и Францией, для которой, по его мнению, не могло быть ни малого шанса, учитывая добрые и дружеские отношения, сложившиеся между нашими странами со времён королевы Иоанны, более известной зарубежным читателям по прозванию, кое имела она до замужества - "Орлеанская Дева". В своё оправдание могу сказать, что обе допущенные мною в упомянутом трактате вольности имели целью исключительно продемонстрировать неизбежность дружбы и союза Франции и России, а также естественный приход в Европу мира, согласия и сотрудничества между всеми большими странами. Замечу вместе с тем, что определённые дружественные традиции между странами могут иногда и нарушаться. Так было, к примеру, между Англией и Францией, чья дружба казалась незыблемой после того, как королева Иоанна своим вмешательством предотвратила усобицу домов Ланкастера и Йорка, но впоследствии согласие сменилось новым витком враждебности, завершившейся лишь в начале нынешнего столетия событиями, описанными мною в повествовании "Пароход". Кроме того, я утверждаю, что отмена крепостного права в России, а также предоставление независимости Польше и Украине могли несколько задержаться и осуществиться не в первый год правления государя Емелиана, который бесспорно учёл уроки царя-самозванца Лжедимитрия Первого, а даже несколькими десятилетиями позднее. Каждому историку, который оспорит это моё мнение, я напомню, что никто из его коллег не предвидел события во Франции, названные "якобинским террором", приведшие к страшным людским жертвам - по разным данным, от пятисот до тысячи человек, - и едва не повлекшие гибель ранее низложенного короля Людовика и его супруги Марии-Антуанетты. Возвращаясь к истории пугачёвского восстания, предложенной Александрой Сергеевной, замечу сразу, что все описания событий до момента, когда была начата осада Оренбурга, даны вполне корректно и убедительно. Расхождения начинаются после. О них, в сущности, я и пишу строки сии. Искренне Ваш, Шарль-Морис Талейран. 2. - Ваше Величество! Что делать будем? Штурмовать, что ли? Твердыня-то какая! Пугачёв, погружённый в раздумье, не сразу отозвался на реплику своего "начальника штаба". Да, дела идут не лучшим образом. Штурмовать Оренбург? Сомнительно ведь. Кроме нескольких десятков пушек, которые тарахтели сегодня с утра до вечера, ничего же нет. Ни осадных машин, ни лестниц... Бог ведает, что вообще для штурма такой крепости нужно. А от обстрела толку чуть. Стены у города крепкие, выдерживают. Можно утешиться разве что тем, что и ответный огонь крепостной артиллерии не вызвал пока у нас больших потерь. Однако для этого ли мы затеяли осаду? Была надежда, что гарнизон поднимет восстание и откроет ворота. Но вчера этого не произошло, сегодня тоже. Надеяться на завтра? А ведь и с Яицким городком проблемы. - Слушай-ка... давай, вызови наш штаб. Есть у меня мыслишка, надо посоветоваться. А пока люди соберутся, покумекай, что, если нам оставить эту пустую затею и двинуть в Поволжье? Сам же говорил - народ там готов подняться. Здесь оставим несколько казачьих отрядов, чтобы покою гарнизону не давали, и хватит. В большой бой пусть не вступают, а только по мелочам тревожат. Гонцов пущай перехватывают, обозы там. И то же самое на Яике. - Как же так, Ваше Величество? В тылу их нам оставлять опасновато! - Так нет же у нас тыла. Сегодня мы здесь, а через три дня в Крыму или на Дону. Наше дело - поднять тех, кто сам готов подняться. А кто не готов - пущай дальше готовится. - Эх, Ваше Величество... раз уж разговор зашёл - с самого начала не лежала у меня душа к этой осаде. Не хотел говорить вам этого, потому как остальной военный совет требовал: Оренбург - и всё тут. А теперь, сдаётся мне, многие передумали. А ежели кому понравилось торчать у ворот, так тех и оставим, пусть себе осаждают с Божией помощью. 3. - Ваше высокоблагородие! Срочная депеша вам от от его светлости графа Панина! Генерал-майор Александр Васильевич Суворов, только что вышедший из палатки, сумрачно поглядел на гонца, взмыленная лошадь которого убедительно доказывала важность депеши, принял послание и распечатал его. Вот оно что. Войско бунтовщиков ушло от Оренбурга и теперь движется к Волге. Приказано перехватить. Ладно, не впервой. Эх, не дело это - в своих же единокровных русских стрелять... но, с другой стороны, бунтовщики. Поделать нечего. Будем биться. Эй... да это что тут написано?? - Как это - они на подходе? Сколько до них? - Да я обогнал их на пару часов. Торопился потому как. Вот-вот подойдут бунтари со своим самозванцем. Вы их и перехватите. Вот, стало быть. Придётся сейчас кровь русскую проливать русскими же штыками. Ах, не дело это, хоть и бунтовщики... 4. Когда стемнело, Александр Васильевич ушёл в свою палатку и прилёг отдохнуть. Не спалось. Что будет завтра? Минувший день принёс тягостное противостояние с мятежниками. С того момента, когда они подошли и оба войска молча заняли позиции напротив друг друга, ещё ни единого выстрела не было сделано. Наверное, это было неправильно, следовало сразу скомандовать в атаку, но... хотелось оттянуть тягостный момент, когда Ивашка выстрелит в Степашку. Однако так ведь не может продолжаться вечно. Ах ты, душновато... выйти подышать воздухом... Странное движение привлекло внимание Суворова, едва лишь он вышел опять наружу. Словно... собственные солдаты от него шарахнулись. Постой-ка... Да что это, на самом деле? По всему лагерю недвусмысленно шныряли странные личности. Мятежники?! Да откуда они взялись? Как посмели? Почему до сих пор не схвачены, не повешены? - Эй! Кто это там у вас? Солдаты глядели мрачно, исподлобья. - Где ваш офицер? - Государь Александр Васильевич... мы тебя очень любим, уважаем... но только - сдай-ка ты нам свою шпагу! Суворов побледнел, его правая рука машинально дёрнулась к эфесу - и тотчас его схватили за руки и плечи солдаты. Бунт!!! - Государь Александр Васильевич! Оставь это! Не хотим мы тебе зла, но и с братьями своими драться отказываемся! 5. - Ну, здоров будь, генерал-майор Александр Васильевич свет Суворов, славный герой! Присаживайся, давай потолкуем! Пугачёв, сидевший за невысоким замызганным столом в тускло освещённой комнате избы, широко улыбался Суворову, выставляя напоказ свои жёлтые зубы в прорези между над чёрной бородой-лопатой и также чёрными усами. И этот тип ещё намыливается в императоры России?! - Вижу, не рад ты меня видеть. Что поделать, пришлось. Да ты не беспокойсь, я тебя отпущу, на героя русского руку не подниму, только ты сперва поговори-ка со мной. - О чём ты хочешь говорить со мной? Не верю я, что ты император покойный Пётр Фёдорович. Самозванец ты. Можешь казнить меня, всё едино - ты самозванец, лгун и душегуб! Суворову показалось, что Пугачёв сейчас свалится со стула - так затрясся он в хохоте, упираясь в стол обеими руками: - Ай, поймал ты меня! Верно, самозванец я! И то верно, что душегубец. А ты, храбрый наш герой, не душегубец? Сколько ты народу положил, пока мы с тобой встретились? Скажешь - инородцы? А что, у этих инородцев кровь не так красна? Их вдовы да детишки малые не так плачут по своим? - Я исполнял приказ. Защищал Россию-матушку. А ты - самозванец! - Приказ ты исполнял, Россию защищал! В Пруссии да в Польше - защищал Россию! Ай да молодец какой супротив меня, самозванца бессовестного! А если я тебе дам приказ - исполнишь? Нет ведь, откажешься. А почему? - Потому как присягу я давал на верность России. Стало быть, против всякого супостата, хоть инородного, хоть самозванного, воевать буду до конца! - Говоришь, самозванец я? Ладно. То, что за мной народ идёт, тебе, ясно дело, не впечатлительно. То, что я умысел имею народ русский от рабства освободить, тебе без интересу. А вот чей приказ ты исполняешь? Не инородца ли? Инородцу, который свой дом защищает, ты голову сносишь, а бабу инородную над собой главнокомандующим держишь - в интересах России? - Я исполняю приказы государыни моей Екатерины Алексеевны... - Ба! А куда же делся прежний государь твой - тот, за которого я себя выдаю? - Сам знаешь. Убили его неизвестные. - Неизвестные его убили, и после этого государыней твоей стала иноземка! А не подумал ли ты, что это по её приказу и сделано было? А если и не её приказ - то родичи её постарались, а она сделала вид, будто не знала ничего? Суворов смешался. Да... конечно, думал он об этом, и не раз... и не он один. Крамола, куда деваться. - Не моё дело рассуждать. Я получаю приказ - выполняю его. А государыня Екатерина Алексеевна законно миропомазана на царствование, и долг всякого русского человека - служить ей верою и правдою! - Ах ты, герой... Ладно. Ступай себе с Богом. Служи дальше своей государыне. Будь здоров. Пугачёв посмеивался, глядя вслед выходящему Суворову. Едва тот скрылся из виду, в комнате появился человек, вошедший из двери, скрытой в тени. Пугачёв обернулся к нему: - Вишь - герой какой? Сходу определил меня в самозванцы. Не побоялся, что я велю ему голову с плеч. А почему он служит императрице, объяснить не может. Голову сложить не боится, а воспользоваться ею по назначению - дрейфит. - Государь! Я догоню его и утихомирю? - Что? Нет, Ахмат, всё не так. Ты сейчас возьмёшь людей, сколько надо, лошадей, и проследуешь за нашим гостем, чтобы с ним беды не случилось. Я знаю, ты можешь сделать это незаметно. Когда он будет под своей крышей, возвращайся. 6. Суворов, погружённый в глубокую задумчивость, почти не смотрел по сторонам, когда ехал из лагеря самозванца. Вот уж незадача - без единого выстрела всю армию потерял, до единого человека. Солдаты все как один перешли к мятежникам, а офицеры - кроме нескольких, последовавших их примеру, - повешены. Александр Васильевич видел казнь нескольких, пока, охраняемый людьми самозванца, искал свою лошадь. Выходит, нельзя было тянуть с атакой. Как только подошли самозванцы - команда "Вперёд!" - и в штыки, не раздумывая, кто тут русский, а кто нет. Не решился. Хорош генерал... Внимание его привлёк звон железа впереди. Конный патруль! - Эй, сударь, откуда и куда это вы едете? Задержитесь-ка! С кем имею честь? - Генерал-майор армии Её Императорского Величества, Александр Суворов! А вы кто? - Ба-а! В самом деле! Ваше Высокоблагородие Александр Васильевич! А я - поручик армии его светлости Бибикова, Андрей Смолянов! Рад вас видеть! А почему это вы один, без солдат? Ах ты, вот вопрос паршивый. "Я потерял свою армию". Хуже некуда, лучше было самому голову сложить. - Ваше Высокоблагородие Александр Васильевич! Я вынужден просить вас проехать с нами! Вы ведь, извините, с той стороны едете, где войско самозванца! 7. Сразу по прибытии в лагерь генерала Бибикова, Суворов был арестован. Самого Бибикова он не видел, его допрашивали двое - сумрачный капитан и кто-то в штатском. Вот она, расплата за потерю армии. Первое подозрение - что он сам вступил в сговор с самозванцем. Какая глупость! И после этого ехал в одиночку в ту сторону, откуда шла царская армия? Того хлеще, оказалось, что уже отдан приказ об аресте супруги, урождённой княжны Прозоровской. Это-то зачем? Какое отношение она может иметь к возможному предательству мужа? Прошло несколько дней после допроса. Всё это время прославленный генерал провёл под стражей. Никаких новостей ему не сообщали, ни с кем из знакомых увидеться не позволили. Даже письмо отправить родственникам нельзя. Однажды утром, ничего не объясняя, Суворова посадили в карету. Взяли с него слово, что не попытается сбежать, а потому железа не надели. Куда повезут - не сказали. Видимо, не в Оренбург, там же наверняка ещё немало мятежников. Суворов, зажатый с боков двумя солдатами с обнажёнными саблями - ещё трое таких же сидели спереди лицом к нему, - мрачно думал, что же теперь будет. Изменник. Шпион самозванца. Ведь именно так бы он сам подумал, если бы встретил живым и невредимым генерала, чьи солдаты ушли к врагу, а офицеры повешены у него на глазах. Пожалуй, правильнее всего было пустить себе пулю в голову - сразу после того, как покинул лагерь бунтовщиков. Почему не сделал этого? Растерялся. Как-то не сразу дошло, что же происходит, а потом, когда встретил патруль, уже поздно было. Думал - вернуться к своим, снова служить верой и правдой государыне, в бою оправдаться за провинность свою. А со стороны наверняка выглядит предательством. Сумрачные мысли арестованного генерала прервали звуки выстрелов. Что это - засада? Карета остановилась: - Эй, все - выходите! В дверцу кареты смотрели дула пистолетов. Разбойники? Мятежники? Солдаты, даже не помышляя о сопротивлении, немедленно побросали сабли и с поднятыми руками выбрались из кареты. За ними последовал и Суворов. Конвой, ехавший спереди и сзади кареты, уже был схвачен нападавшими. Точно, мятежники. И их много - не менее трёх дюжин. Двое офицеров конвоя лежали на земле, истекая кровью. - Александр Васильевич! Ничего не поделать, придётся тебе снова в гости к его величеству! Не для того мы старались, чтобы тебя свои же на плаху отправили! На Суворова смотрела довольная, загорелая физиономия с азиатскими чертами. То ли татарин, то ли башкир. Генерал не знал, что имя этого человека - Ахмат. 8. - Здоров будь, Александр Васильевич! Вот и отпускай тебя после этого! Сразу же попадаешь в неприятность! И довольный самозванец громко загоготал, глядя на возвращённого к нему - нет, теперь уже не пленного, а спасённого от гибели генерала. - Эх, Александр Васильевич, что же мне делать с тобой? Отпустить тебя не могу, снова под арест попадёшь, а то, глядишь, и сам на себя руки наложишь. Так как быть-то? Суворов тяжело вздохнул. Теперь и выбора никакого нет. - Молчишь, Александр Васильевич? Да, хуже нет, когда свои же тебя ни с того ни с сего в предатели записывают - только потому, что живым из рук врага ушёл. И ты, небось, думаешь, что я нарочно тебя подвёл? Не поверишь, если скажу, что хотел тебе свободу сохранить? - Отчего же? Поверю. Хоть ты и самозванец да душегуб, винить мне только себя приходится. - А, понятно. Значит - всё, кончился полководец Суворов, теперь либо царские солдаты повесят тебя, либо сам в петлю. Это ежели отпущу я тебя. Стало быть, выпускать мне тебя нельзя. А ты подумал, ради кого, собственно, готовишься срам да погибель принять? Ведь если бы меня помазали на царствование, ты бы служил мне? Или я ошибаюсь? Может, русский казак никуда не годится по сравнению с иноземной бабой, прикончившей своего мужа? Суворову, наверное, следовало возразить, поспорить, заступиться за честь государыни... Однако ведь его самого только недавно без вины назвали предателем. Что же происходит? И почему это самозванец так нахально скалится? - Слушай, а что это за история с твоей женой? Откуда он знает? Действительно, ведь сейчас и она под подозрением, возможно, на пороге гибели. Даже если застрелиться, теперь ей не помочь. - Александр! Ты здесь?! Жена?! Что она делает здесь? Как сюда попала? Её взяли в плен, похитили? Из острога? - Что же ты, Александр Васильевич, не обнимешь супружницу-то? Не смущайся, я выйду, не буду мешать. - Как ты сюда попала? - Представляешь, меня куда-то везли жандармы, а по дороге на карету напали, освободили меня мятежники, привезли сюда. Дорогой, что происходит? Ах, если бы знать, что происходит... и как теперь быть... 9. После разгрома армии Бибикова под Астраханью всё Поволжье оказалось охвачено восстанием. Под руководством Суворова армия мятежа была быстро переформирована по образцу царских войск. Силы Пугачёва уже превысили двести тысяч человек пехоты при пятистах пушках и сорока тысячах конных. Когда Ахмат с тридцатью тысячами снова подошёл к Оренбургу, город сдался без единого выстрела. За ним наступил черёд Яицкого городка. Царская армия разваливалась на глазах. Бибиков был захвачен собственными солдатами и перешёл на сторону Пугачёва. Панин, потерпевший несколько поражений подряд, беспорядочно отступал на запад. Следом за ним наступала всё разраставшаяся армия мятежников. Угроза захвата нависла над Москвой. 10. - Здрава будь, государыня Екатерина Алексеевна! Пугачёв широко улыбался, рассматривая свою пленницу - бледную, дрожащую, словно лист на ветру, низложенную царицу. Она была захвачена народом на пути к польской границе, когда, узнав о приближении полумиллионной армии восставших, пыталась бежать с небольшим числом доверенных лиц. - Да не бойся ты, Екатерина Алексеевна! Садись! На женщину руку не подниму. Тем более как ты вроде супружница моя. Царица, по-прежнему дрожа, опустилась в кресло, пряча глаза от победоносного самозванца. - Ваше Величество! А скажи-ка мне, как бы ты поступила со мной, ежели бы твоя взяла и я оказался в твоих руках? А? На какое-то мгновение робость покинула Екатерину: - Будь ты проклят, злодей! Твоя взяла, радуйся! А если бы иначе всё повернулось, ты бы головы не сносил! И не просто так бы умер, а возили бы тебя перед казнью в клетке всем напоказ, чтобы народ честной в тебя плевал! А потом разрубили бы тебя на множество кусков, но так, чтобы ты не сразу околел, а подольше мучился! Она тотчас испугалась опрометчивых слов, вырвавшихся у неё перед лицом смертельного врага. А что, если он поймает её на слове и точно так с ней самой и поступит? - Слушай, сударыня-государыня! Обойдёмся-ка без жертв. Ты ведь понимаешь, что сажать в клетку и казнить тебя я не стану, но мне ничего не стоит объявить, будто тебя убили неизвестные. Нам обоим это ни к чему. Давай объявим чинно-гладко, что ты отрекаешься от престола в мою пользу, и завершим всё полюбовно, а? Что скажешь? Царица Екатерина не знала, что и отвечать. Но не отказываться же было от спасительного выхода. 11. - Ваше Величество! Пора вам выходить к народу! Народ желает видеть царя, спасшегося от убийц и вернувшего себе законный престол! Пугачёв не сразу отреагировал. Народ желает видеть царя... Какого? Петра Третьего? - Ладно... передай всем - сейчас буду... Люди на площади перед дворцом онемели, когда царь вышел к ним - в одной белой рубашке, босой, с растрёпанными волосами. Перед ним расступилась стража, не понимавшая, что происходит. - Люди! Не могу больше лгать! Виноват я перед вами! Самозванец я, самозванец и есть, а никакой не царь! Звать меня Емелька! Емелька Пугачёв! Обманом да сиой захватил я престол, вынудил Екатерину Алексеевну к отречению! Казните меня! В вашей власти я! И Пугачёв упал на колени перед окружавшими его людьми. Наступила мертвенная тишина. Толпа не двигалась. Внезапно заголосила какая-то баба: - Люди добрые! Да что же это происходит! Где это видано, чтобы царь-батюшка на коленях стоял, босой да не приодетый? Какое нам дело, как его зовут? Он же наш единокровный, такой же, как мы! Да здравствует царь! И вдруг словно ураган обрушился на площадь: - Слава царю-батюшке нашему! Пусть живёт долго и правит нами! Да здравствует царь Емельян! Пугачёва подхватили, поставили на ноги, нет, подняли и понесли на плечах - десятки людей, таких же простых людей, как он сам... Пугачёв не выдержал и зарыдал. Люди, как же вы добры... Только бы не обмануть вас теперь... Больше не лгать, не обманывать никогда... 12. Вечер 23 июня 1941 года был до того приятным, растения университетского парка так ароматно благоухали, что несколько студентов МГУ, вернувшихся из бассейна, не пошли в общежитие, а расположились на одной из лужаек. Разговор зашёл о предстоящем через год распределении: - Ребята, вы зря пошли на биоэнергетику, - убеждал Миша, студент физфака, своих приятелей, - биоэнергетика - вчерашний день! Пожалуй, даже позавчерашний! Термояд - это да! С термояда распределяют в Тулузу. - Не нужна мне Тулуза! Я хочу в Новосибирск, у меня там родные! - В Новосибирске тоже есть реактор, только он исследовательский, а в Тулузе - промышленный, на всю Евразию. Это - сила! А с биоэнергетики вас распределят на лунные станции. Вы этого хотите? Оппонент Миши, Боря, раздражённо пожал плечами. В глубине души он и сам не был уверен, что биоэнергетика - это так здорово. Может, Мишка и прав, но признавать этого вслух не хочется. - Ребята, а хотите новый анекдот? - попытался разрядить обстановку Женя. - Значит, так: отправляется Алла Борисовна на международный эстрадный конкурс... Тут уж пришла пора Миши раздражённо пожать плечами. Опять Женька притащил анекдот про дочь государя Бориса Николаевича. Зачем? Ведь наверняка не смешно. Между прочим, поёт она довольно хорошо, если не придираться. А анекдоты рассказывать о ней? Как-то даже неприлично. Между прочим, говорят, при царе Иосифе Владимировиче за такое по головке не гладили. Могли даже оштрафовать. Как за нарушение общественного порядка. |
|