В раннем детстве накормить меня было проблемой. Рос я до школы на железнодорожном полустанке, у бабушки с дедушкой. Небольшой поселок из десятка домов остался в тайге после закрытия леспромхоза. Бабушка всегда отличалась решительностью и настойчивостью в достижении намеченных целей. Поругавшись из-за какой-то мелочи однажды с сыном и дочерью, она добралась до конечной станции строящейся "железки" на путейском поезде, купила дом с участком в поселке и переехала сюда с дедом, как сейчас выражаются, на ПМЖ. Оставив городскую квартиру детям и дав им возможность самим решать все свои проблемы. Когда мне исполнился год, бабушка забрала меня к себе.
Никакую кашу и никакие салаты, кроме как из свежей черемши, я не признавал. Лук, кабачки и тыквы в любом виде тоже. Морковку мог съесть только сырую. После долгих попыток меня приучить ко всему этому, бабушка сдалась. Завтракал я ломтем домашнего хлеба и парным молоком в полулитровой кружке. В обед уминал тарелку наваристых щей с хлебом и с нетерпением ждал, когда дед с бабой доедят кашу и можно будет приступить к мясу, подаваемому отдельно в большой тарелке. Мясо дед делил ножом на три равных порции и раздавал каждому по куску. Потом долго пили чай. Наливали его в кружки с блюдцами из настоящего самовара. Пили вприкуску с сахаром, для раскалывания которого существовали специальные щипчики.
На ужин бабушка старалась разнообразить меню. На столе могла появиться сковородка жареной на сале картошки, миска с драниками и сметаной, картофельное же пюре с печенкой или рыбой, покрытой хрустящей золотистой корочкой, огромный омлет или еще что-нибудь другое. Но по выходным обязательно пеклись невероятно вкусные, пышные пироги. Обычно сразу четырех сортов - с мясом, с рыбой, с картошкой и, обязательно, с какой-нибудь ягодой - брусникой, голубикой, черникой или с домашней клубникой (ее у нас все называли "викторией".
Как-то, уже обучаясь в городской школе, я приехал на каникулы. И за обедом наотрез отказался от ухи из палтуса и макарон с фаршем, в которых я зорким глазом углядел лук. Дед только вздохнул, но ничего не сказал, принявшись хлебать юшку. Бабушка налила мне чаю, подвинула тарелку с хлебом и стала жарить яичницу. Глядя, как я бодро уминаю горбушку, заметила:
- Да, Митя, в работники бы тебя мои не взяли!
Заинтересовавшись, я спросил - почему?
- Ну, как - почему? Кто как ест, тот так и работает! У нас всегда так считалось. Когда людей набирали, сначала за стол садили. Питались-то вместе, еду, если не праздники, простую готовили, но чтобы всем хватило. И приглядывались - как новый работник себя ведет. Если жадничает, глотает, не жуя, получше кусок получить пытается, хлеба слишком много берет - после ужина отказывали в работе. Поел, мол, и ступай с Богом! Если ковыряется в пище, "то не буду, это не буду", в тарелке еду оставляет, ждет, когда мясо делить начнут - тоже, наверняка, негодный работник из него получится. А уж коли все, что дали, съедает не торопясь, с удовольствием, это - как раз, что надо!
- Баб, а зачем вам работники нужны были? Семья же, ты говорила, большая, что - сами не могли справиться?
- А как без работников? Хозяйство-то немалое! Земли много, пахать, садить, полоть надо. И урожай собирать - без помощи трудно. Да и скота тоже хватало. Коров только тридцать голов! Доить два раза в день надо!
- Тридцать коров? Это куда столько?! Это же молока целая цистерна, наверное!
- Нет, конечно! Молока у нас коровы мало давали - литров пять, ну, может, с каких и по шесть-семь за день выдаивали, не больше. Коров в наших краях много для навоза держали - земля там бедная, без удобрений совсем не родила. Навоз в бурты с травой и соломой складывали, а как запреет, земли сверху и огурцы, да тыквы садили. А на следующий год - перегной уже, в поля на телегах возили.
- А огурцов-то зачем столько?
- Солили в бочках. Как санный путь становился, в Москву везли. Отец мой по десять возов отправлял - семгу мороженную, мясо свое, да дикое. Лосятину, окорока из кабанов он сам отлично готовил, тетеревов и куропаток мешками. Кожи еще выделывали, тоже на продажу. Отец сам с работниками ездил - на месяц, иногда и подольше.
- И много у вас работников имелось?
- Сейчас вспомню. Две девки постоянно были - одна на кухне помогала, вторая - по дому прибиралась. Дом большой - два этажа! На дойку их тоже привлекали, так-то мать со старшими сестрами все сами делали, но рук не хватало. И два или три мужика по хозяйству все время занимались. А когда страда - тогда да, еще несколько человек брали. Очередь целая собиралась - ну, а что? Кормят сытно три раза на дню, одежду справляют, денежку какую-то раз в неделю дают. У других часто только за еду работали.
- Так вы, получается, кулаки были?
- Какие кулаки, богатые - да! Но все сами своим горбом нажили. Еще светать только начинает, а уже все на ногах! Совсем темно становится - значит, ужинать пора. И весь день крутились по хозяйству, никто лодырем не сидел! И людям давали возможность подзаработать. Что в этом плохого? Вообще, у нас кто хорошо работал, тот хорошо и жил. А кто спал до солнца, да вином увлекался - те, да, бедными были. Всяко, конечно, бывало - у кого-то и дом со всем хозяйством сгорал, у кого хозяин от болезни или еще от чего помирал, дети оставались. Тут, обычно, всем миром помогали, и дом отстроить, и детишек поднять. А в красные та беднота и подалась, что пьяницы, да бездельники. Ваня-то мой - тоже из бедноты, отца рано потерял, батрачил с детства по чужим людям. Но не лентяй, работать всегда любил, потому и замуж за него пошла.
Тут дед не выдержал и вмешался:
- Я же курсантом военное училище оканчивал, когда познакомились!
- Ну, да! Обещал, что замуж за тебя если пойду, так как сыр в масле кататься буду! Покаталась... Сам с весны до осени где-то по лесам триангуляцию делает, а я с детьми малыми одна пластаюсь!
- Ладно, баб, не ссорьтесь! Расскажи, лучше, в революцию как было?
- В революцию? Вот эта голытьба вся и обрадовалась, бузу подняла. С год неразбериха была. Но потом у нас белые село заняли, выпороли самых активных, комиссара одного поймали и в овраге расстреляли, порядок сразу настал. А, где-то снова через год, красные появились - вот это страшно было! Они даже еще не подошли, а грабежи уже вовсю начались! Лавки три в селе были - все обчистили. Помню - стою у окна в спальне, а внизу прислуга все со двора тащит! Отец куда-то уехал до вечера, а девки эти, которые у нас работали, рулонами ткани, что в сундуках лежали, уносят! А это мне и сестрам на приданное наш отец в Москве покупал! Смотрю в окно, а у меня слезы так и катятся, мы же с ними хорошо жили...
- Ничего себе! А дальше что?
- А дальше красные в село зашли. Вообще, ужас что творилось! Стрельба по всем улицам, все отбирают, что захотят. Село у нас большое, больничка своя была. Так там офицера одного и двух солдат раненных нашли, из белых, издевались всяко над ними, потом повесили всех на воротах. Батюшку нашего, всеми уважаемого, из церкви вытащили, отречься прилюдно от Бога требовали. Он отказался, так его возле проруби водой поливали, пока не замерз... На второй день к нам пришли, всех лошадей увели. А назавтра снова заявились, заявили, что все имущество конфискуют. Отец сказал, что ничего не отдаст, ружье взял, отстреливался, пока его не убили. Нас всех из дома выкинули, в чем были. Кое-как до соседнего села добрались, там мамин брат жил, приютил. Дальше по родственникам и разошлись, другая жизнь началась.
...
Не сразу после того разговора, но через год или может через два, мои гастрономические пристрастия изменились, и я стал съедать все, что мне давали. В поселке на свободе с друзьями проводил все выходные и каникулы. Вечерами часто уговаривал бабушку что-нибудь еще рассказать. Так и появлялись новые неожиданные воспоминания о мелочах, пусть и не очень важных, но уже всеми забытых, ушедших в прошлое со своей эпохой... И хорошее и плохое - всего в ее жизни хватило сполна. Немного бабушка не дотянула до ста лет, постоянно занимаясь чем-то по хозяйству, живо интересуясь всеми событиями на планете, оставаясь в ясном уме и с отличной памятью... Мир ее душе!