Гермионе было пять, когда она впервые увидела Мелиссу Эванс. Нет, имени ее она тогда не знала. Просто в стоматологической клинике, где работали ее мама-папа, на стене был рекламный плакат. А уже на плакате эта Эванс.
Если честно, сначала Гермиона вообще не обратила на нее никакого внимания. Она была занята: рыдала в голос над собственным неправильным прикусом и перспективой того, что через несколько лет ей поставят пластинки.
- Но надо мной будут смеяться в школе, - выдыхала она между всхлипами, пытаясь убедить родителей, что брекеты ей не нужны.
В этот момент одна из посетительниц клиники, эффектная молодая дама, листавшая модный журнал в ожидании термина(1) и неприязненно поглядывавшая на издающую громкие звуки Гермиону, неожиданно посмотрела в глаза девочки и, указав ей куда-то за спину, сказала.
- И нет в этом ничего страшного! Вон, взгляни...
Обернувшись, Гермиона увидела тот самый плакат. На нем улыбалась черноволосая девочка с брекетами. Да так радостно и убедительно, словно уродливая конструкция на зубах являлась пределом ее мечтаний.
- И что? - недоумевающее всхлипнула она.
- Даже такая красотка носит пластинки и не ревет, как...
Как 'ты', или как 'дура', или как 'младенец', или как... - кто там еще может глупо и без повода реветь? - договорить женщине не удалось. Гермиона, сделав собственные выводы, почувствовала в груди странное, мгновенно разгоревшееся до состояния пожара, тепло. Плакат с черноволосой 'красоткой' неожиданно оторвался от стены и медленно спланировал на пол, а модный журнал в руках дамы порвался с оглушительным треском.
- Я не дура! - возмущенно закричала Гермиона, а родители поспешили увести ее подальше от посетительницы, ошарашенно смотрящей то на собственные наманикюренные пальцы, то на плакат на полу, то на летающие по холлу страницы журнала.
- Конечно, не дура, - успокаивали дочь мистер и миссис Грейнджер. - Ты у нас самая умная и самая хорошенькая!
Дурой она действительно никогда не была.
Ее родители, люди образованные, ставили интеллектуальное развитие дочери во главу угла и занимались им всерьез, поэтому пошла и заговорила девочка рано, уже в четыре пусть и по слогам, но громко, читала Бёрнса, а в пять бойко декламировала крепко-накрепко зазубренные сонеты Шекспира и старательно блямкала на пианино гаммы и 'Чопстикс'(2).
В классе она была единственной, кто уже умел читать и считать. В первый же день ее стали ставить в пример, а на ее парте появилось три наклейки в виде солнышка: за чтение, за счет и за рассказанный наизусть стишок. Стишком был двадцать третий сонет Шекспира. Быть лучшей Гермионе понравилось, поэтому то, что спустя несколько месяцев солнышко за 'стишок' перекочевало на стол некой Мэри-Энн Питерсон, бывшей по совместительству первой красавицей в классе, она восприняла как личное оскорбление и проплакала весь вечер. Родители резонно заметили, что, возможно, дочери стоило просто лучше подготовиться? Хотя, конечно, допустили, что и Мэри-Энн тоже могла сжульничать. Например, незаметно подглядывала в книжку. И то, и другое имело смысл. Гермиона стала тратить на домашние задания вдвое больше времени, а заодно принялась пристально наблюдать за одноклассниками: вдруг кто-то из них подглядывает, а кому-то подсказывают? Это же нечестно!
Через несколько дней солнышко за 'стишок' вернулось за свое законное место: Мэри-Энн, с выражением декламировавшая басню, неожиданно для себя запнулась на середине и так и не смогла продолжить, несмотря на подсказки одноклассников и учительницы. И, разумеется, к провалу Питерсон не имело никакого отношения то, что неотрывно следящая за ней Гермиона вновь ощутила тот странный жар в груди, когда подумала: 'Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Чтоб она все перезабыла!'
Вернув свое, юная мисс Грейнджер больше не собиралась ни с кем делиться восхищением окружающих взрослых, а к возможным успехам других стала относиться весьма и весьма ревностно: постоянно тянула руку; если спрашивали кого-то другого, всегда выскакивала с дополнениями или уточнениями, перетягивая одеяло на себя; никогда никому не подсказывала и списывать не давала.
Любви ровесников ей это, разумеется, не принесло. Заучка и зубрила - были самыми невинными кличками из тех, которыми ее награждали. Когда в семь у нее выпали передние молочные зубы, к этим наименованиям мгновенно добавились эпитеты 'фепелявая' и 'бежжубая'. Гермиона вновь прорыдала весь вечер, а спать легла с уже знакомым жаром в груди и навязчивой мыслью: 'Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Пусть они растут быстрее!'
'Жар' сработал криво. Нет, зубы выросли за одну ночь, но куда длиннее, чем требовалось. Фепелявая заучка' и бежжубая зубрила сразу же трансформировались в заученную бобриху и зубрящую выдру.
- Зависть, - снова успокаивали ее родители, - к тому, что ты у нас самая хорошенькая, самая умная, и вообще лучше всех.
Однако быть лучше всех получалось только в школе.
А вот, например, в музыке, несмотря на регулярные занятия, дальше гамм и простеньких пьес дело у нее не продвинулось. В восемь Гермиона бросила это неблагодарное занятие, поскольку, по словам педагога, была чересчур зажата и руки у нее просто 'не шли'. В отличие от какой-то там его давней ученицы, которая в этом возрасте вообще только-только села за инструмент, но прогрессировать начала сразу, опережая программу на несколько лет.
Или в спорте, занятия которым кончились, даже не начавшись, в тот же год, что и уроки фортепиано. В свое время, насмотревшись по телевизору Олимпиады-84, Гермиона была поражена новым олимпийским видом - художественной гимнастикой. Ей до жути захотелось быть такой же красивой, выходить на ковер в блестящем купальнике и вытворять чудеса с шелковой лентой или мячом. Однако в спортивную школу, куда ее через два с лишним года бесконечных 'пожалуйста-пожалуйста' все же привели родители, Гермиону не взяли.
Тренерша весьма средних лет, но подтянутая и очень активная, завела Грейнджеров в спортивный зал, несколько минут посгибала Гермиону во всех направлениях и вынесла вердикт: гибкости не хватает и... зажатая, можно сказать, деревянная.
Если про 'зажатость' Гермиона уже слышала и смогла ее проглотить почти безболезненно, то от 'деревянности' чуть не заплакала от обиды.
- Ну-у-у... Вы еще и удар не держите, юная леди, - поморщившись, протянула женщина и перевела взгляд на старших Грейнджеров. - Спорт больших достижений не для нее. Любой. Но могу порекомендовать пару общеобразовательных школ, где у учениц есть возможность факультативно заниматься нашим видом, если вас, конечно, интересует именно он. Для общего, так сказать, развития тела, гибкости и пластики. Не наш уровень, конечно, хотя... Признаю, кое-где даже конкурента ухитряются готовить. Полюбуйтесь.
Она махнула рукой в сторону. Проследив направление ее жеста, Гермиона на противоположной стороне зала над трибунами снова, как и несколько лет назад в клинике, увидела рекламный плакат. И снова на нем была черноволосая девочка. Та самая. На этот раз без брекетов, но в расшитом гимнастическом купальнике и ярко-белых кроссовках. В грациозном прыжке она взмахивала шелковой лентой, извивы которой складывались в буквы, сообщающие всем умеющим читать, что держать себя в форме и побеждать юной спортсменке помогает именно эта спортивная обувь.
- Какой безусловно красивый ребенок, - задумчиво пробормотала миссис Грейнджер, давным-давно позабывшая о том инциденте в клинике.
- И безусловно талантливый! Эта Эванс, - тренер вновь мотнула головой в сторону плаката, - тонким слоем раскатала моих девочек на городских юниорских. Предметы ловила из любого положения. Даже неберущиеся. Как магнитом притягивала. Так что? Нужны вам координаты ее школы?
- Нет! - мгновенно отреагировала юная мисс Грейнджер и бросилась прочь из зала, возмущенная не столько тем, что эта мадам решила, что она, Гермиона, захочет быть на вторых ролях, сколько словами собственной матери, которая назвала какую-то там Эванс 'безусловно' красивой, в то время как она сама всего лишь 'у них' самая хорошенькая.
Над головами тренера и старших Грейнджеров, ошарашенно глядящим ей вслед, взорвалась лампочка, осыпая их стеклянной пылью.
Дома Грейнджеры тщательно продезинфицировали мелкие и неглубокие порезы, попутно возмутившись халатностью администрации спортивной школы, которая даже проводку починить не может, подвергая детей опасности, а затем всесторонне обсудили с дочерью ее сомнения в собственной привлекательности и талантливости и убедили ее, что внешность человека - не его заслуга, а лишь безусловно удачный набор генов. Что и красота, и физическая форма - преимущества временные. В отличие от интеллектуального багажа, который никто никогда не отнимет. А в этом плане их дочь может дать фору любому. Тем более какой-то недалекой гимнастке. Ведь спортсмены в большинстве своем умом не блещут, а Гермиона пошла и заговорила рано, в четыре читала Бернса, а в пять Шекспира и бла-бла-бла...
Согласившись с доводами родителей, Гермиона практически выбросила из головы эту Эванс с 'безусловно' удачным набором генов и нырнула в учебу, с одержимостью штудируя учебники, проглатывая груды дополнительной литературы и зазубривая все это богатство практически дословно, иногда даже не успевая осмыслить. Ее рука на уроках теперь почти не опускалась, длина домашних сочинений росла в геометрической прогрессии, а жар в груди стал постоянным спутником. Он стихал только на время сна, ну или когда Гермиона полностью выматывалась, однако почти всегда разгорался, стоило девочке только войти в класс - пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! пусть я напишу тест лучше всех! - или открыть книгу дома - пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! мне нужно все это запомнить!
Плакаты и журналы вокруг нее больше не рвались и не летали, лампочки не взрывались, а вот память улучшилась в разы. А еще у Гермионы неожиданно прорезался потрясающий нюх на наличие у окружающих шпаргалок. Она, казалось, насквозь видела содержимое карманов одноклассников, мониторила это содержимое со всем тщанием, а о нарушениях, кипя праведным гневом, информировала учителей. А как иначе? Все же должно быть честно!
Реакция последовала незамедлительно: заученная бобриха и зубрящая выдра эволюционировали в стучащую крысу.
Начальные классы Гермиона заканчивала первой ученицей, с огромным количеством фактов и сведений в голове, но под ядовитое шипение одноклассников и абсолютно без друзей, а потому в среднюю школу переходила с радостью, не испытывая ни ностальгии, ни сожалений. Однако там отношения со сверстниками тоже не сложились, а еще через год Гермиона искренне пожалела о том, что родители в свое время не взяли у пожилой, но активной тренерши координаты той школы или хотя бы не узнали ее название. Старшие Грейнджеры, решив, что учебные заведения пригорода, где они живут, все же слабоваты для их не по годам умной дочери, перевели ее в Коллегиальную школу для девочек на севере Лондона, и первого сентября 1990 года Гермиона очутилась... в царстве практически выброшенной из головы Эванс.
'Недалекая' гимнастка оказалась еще и 'безусловно' умной: к своим одиннадцати годам она выиграла огромное количество интеллектуальных и спортивных соревнований, экстерном сдала экзамены за среднюю школу на максимально возможный балл и благополучно свинтила в какое-то неизвестное, но очень престижное закрытое учебное заведение.
Казалось бы, королева умерла, да здравствует королева! Но нет, и имя Эванс, и ее радостно скалящаяся красивая физиономия попадались Гермионе регулярно: и в спортивном зале школы на рекламных плакатах спортивной одежды, и в зале наград на кубках и фотографиях с церемоний награждения, и даже в ежегодниках и буклетах школы.
Гермиона, привыкшая быть первой и лучшей, оказалась в тени. Чувство это ей категорически не нравилось, и она спешно бросилась догонять, хотя в глубине души и понимала всю бесперспективность этого соревнования: результат Эванс превзойти было нельзя, даже повторить его она в силу возраста уже не успевала - только приблизиться. Но даже с этим возникли проблемы.
Сдать экзамены экстерном - не за всю среднюю школу, а хотя бы за пару лет - ей не разрешили. Преподаватели хотя и оценили старательность новой ученицы, но были уверены: программу старшеклассниц она сейчас не потянет. Они, разумеется, передумали. Правда, это стоило Гермионе нескольких часов бесконечных мысленных 'пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста', оставивших после себя адскую головную боль и... многодневную, почему-то пугающую до чертиков, холодную пустоту в груди.
На директора школы ее убедительности уже не хватило, а миссис Макнабб, как оказалось, защитившая на Эванс диссертацию, вообще не считала способности Гермионы чем-то выдающимся. Усидчивость - да, недурная память - возможно, но не более. Не помогли ни аргументы старших Грейнджеров, ни слезные просьбы самой девочки.
Так что перепрыгнуть через класс не удалось. И - в качестве вишенки на торте! - одноклассницы Гермионы восприняли ее претензии на лидерство как... плохую пародию на Эванс. Неожиданно для себя мисс Грейнджер обнаружила, что к этой Эванс, несмотря на ее очевидное интеллектуальное превосходство над ровесницами, эти самые ровесницы относились на удивление неплохо. А вот ее саму снова начали дразнить. И за вечно развевающуюся руку. И за километровые домашние задания и эссе. И за выученные впрок учебники. Дразнить, как и в предыдущих школах. Хотя нет, не так. Здесь заучка, зубрила и ябеда превратилась в 'Эванс-китайского-производства', 'Эванс-секонд-хэнд' и 'не-Эванс-бобра'.
В общем, и от этой школы, и от гимнастки с 'неправдоподобно' - так сказали родители, а они врачи, им виднее! - удачным набором генов Гермиону стало просто тошнить.
Целый год она прожила, что называется, от противного. Под девизом: только чтобы не как Эванс. Эванс дополнительно занималась спортом? Спасибо, не надо! Возьмем дополнительным искусство! Эванс углубленно учила латынь и греческий? К черту! Хватит и обязательного курса! Эванс прекрасно успевала в математике, но не любила физику? Физика - наше все! Доходило до маразма. Эванс на всех фотографиях с гладкой прической - и каждое утро в школьном туалете мисс Грейнджер, многословно уговаривая саму себя, что дело вовсе не в Эванс, а в том, что большинство девочек ходят с распущенными волосами, распутывала заплетенные матерью косы. К вечеру ее волосы, густые и непослушные, превращались в колтун.
Приход Макгонагалл она восприняла как благословение свыше! Экстернат? Награды? Медали? Пусть эта гимнастка-вундеркинд ими подавится! Она, Гермиона, волшебница! И может, именно поэтому у нее никогда не было друзей в магловской школе! Потому что она другая! Она лучше!
И вот теперь Гермиона находится на Кингс-Кросс, перед входом в иную, новую, волшебную жизнь, а рядом ней в хогвартской форме и зеленом галстуке стоит чертова вездесущая Эванс и задает идиотские вопросы! Откуда столько чувств? Да оттуда!
- Ты висишь, - имея в виду стены школьного зала наград, нехотя ответила Гермиона, понимая, что глупо фыркать на абсолютно незнакомого человека, как бы сильно он тебя заочно ни раздражал.
- Где вишу? - недоуменно вскинула брови Эванс.
- Мы любим королеву, - в полголоса пробормотала Гермиона первую строчку школьного гимна.
- И школе мы верны, - подхватила Эванс и тут же остановилась, окинув собеседницу проницательным взглядом, словно понимая, что Гермиона и сама была не против стать кандидаткой на 'повешенье', но не сложилось. - Что ж, мир тесен. Помощь нужна?
А вот это было уже слишком! Помощи от нее Гермиона не хотела ни при каком раскладе. В конце концов, то, что ее собственное имя так и не появилось в зале наград, не означало, что она дурее Эванс! Поэтому, совершенно по-детски буркнув 'Сама справлюсь!', Гермиона поспешно толкнулась багажной тележкой в магический барьер и скрылась на платформе 9 и 3/4.
А там царил настоящий бедлам: пожилые, взрослые и юные маги в разноцветных праздничных или темных школьных мантиях приветствовали друг друга, делились новостями, ловили убегающих кошек и улепетывающих жаб и суетливо сновали туда-сюда, маневрируя между летающих вокруг них сундуков и чемоданов.
- Бабушка, я потерял жабу! - донесся до нее грустный возглас толстенького мальчика ее возраста в съехавшей набекрень мантии.
Гермиона медленно пробиралась сквозь толпу, с трудом управляясь с нагруженной тележкой, и лихорадочно крутила головой, ища носильщика, или вокзального служащего, или хоть кого-нибудь, кто бы ей помог. Желающих не было, руки наливались тяжестью, а тележка с каждым шагом становилась все неповоротливее. Наконец у предпоследнего вагона она заметила мужчину в мундире, двойным рядом пуговиц напоминающем железнодорожную форму.
- Помогите мне с багажом! - решительно остановила его Гермиона.
Возможно, это было не слишком вежливо, но уставшей до чертиков девочке было не до реверансов, хотя когда железнодорожник, откинув со лба тяжелую гриву спутанных волос, окинул ее недовольным взглядом, она и добавила в конце слово 'сэр'.
Железнодорожник чуть скривился, но все же вытащил из рукава волшебную палочку, одним взмахом поднял в воздух весь Гермионин багаж и направился с ним в вагон, не говоря ни слова и не обращая ни малейшего внимания, идет за ним хозяйка вещей или нет. Девочка бросилась следом. Она уже поняла, что впечатление на незнакомого мага произвела неблагоприятное, и, решив хоть как-то его исправить, успела как раз к тому моменту, как носильщик, разместив ее чемоданы в одном из свободных купе, вышел в коридор и уже собирался уходить.
С громким криком 'Стойте, сэр!', привлекшим внимание пары подростков в зеленом и синем галстуках и уже виденного на платформе толстячка, обнимающегося сейчас с коричневой меланхоличной жабой, видимо, благополучно найденной, Гермиона сунула руку в карман джинсов и, судорожно выудив оттуда целую пригоршню медных монет, высыпала их в ладонь носильщика. Или проводника. Или кем он там был?
- На чай! - пояснила она, улыбнувшись остолбеневшему мужчине.
Мгновенно воцарилась оглушительная тишина. Все три мальчика и жаба, растерявшая большую часть собственной невозмутимости, ошарашенно уставились на Гермиону.
- Этого что, мало? - пискнула она, чувствуя себя не в своей тарелке и ежась под вымораживающим внутренности взглядом железнодорожника. - Вы хотите больше?
Тот же смотрел на нее так, словно прикидывал, швырнуть ли ей деньги в лицо, или высыпать на голову, или просто проклясть ее ко всем чертям. Однако ограничился тем, что картинно разжал длинные пальцы, медленно ссыпав монеты на ковровую дорожку, устилавшую пол коридора, и, бросив на девочку последний пристальный взгляд, словно сфотографировал, круто развернулся на каблуках и вышел из вагона.
- Маглокровка дает на чай Скримджеру, - с расстановкой, смакуя каждое слово, проговорил подросток в зеленом галстуке. - Холст. Масло.
- И? Что, у вас законодательно запрещено давать чаевые Скримджерам? - мгновенно ощетинилась Гермиона, сообразив, что попала впросак. - Мои родители всегда дают на чай и таксистам, и официантам, и носильщикам на вокзале. Никто не жаловался! И вообще, в мире маглов так принято!
- Принято давать на чай Главным аврорам? - театрально выпучив глаза, с веселым удивлением вступил в беседу синегалстучный и, заметив, что Гермиона не до конца понимает, о чем он говорит, защелкал пальцами. - У вас это, кажется, называется 'министр внутренних дел'.
'Мамочки!' - мысленно простонала девочка, а синегалстучный тем временем продолжил, обращаясь к подростку в зеленом:
- Боул, как думаешь, что он тут вообще делал?
- Возможно, лично проверял поезд, - пожав плечами, названный Боулом потерял интерес к Гермионе и направился к выходу из вагона. - Сегодня же святой день - возвращение блудного Поттера! Все должно быть и-де-аль-но!
- Дамблдор заставил? - последовал за ним второй подросток.
- Заставил, - задумчиво протянул Боул, словно пробуя слово на вкус. - Чересчур сильно сказано. Скорее, настойчиво попросил убедиться, что всеобщее достояние будет в безопасности.
- Убедился! Приняли за носильщика, оскорбили, дали на чай, - синегалстучный обернулся и бросил быстрый взгляд на разбросанные на полу монеты, пересчитывая, - двадцать девять... Нет, тридцать кнатов...
- Еще и тридцать? - на секунду замер у выхода Боул. - Как символично!
- Ты читал Священное Писание?- удивился второй подросток. - Влияние Эванс, не иначе! Если и Скримджер читал, то эта маглокровка так же символично повесится на соответствующем дереве, как только ей стукнет семнадцать. Готов поклясться двоюродной тетушкой Аделаидой!
- Той почтенной матроной ста двадцати пяти лет от роду, что том году завела любовника на век ее моложе? Который благополучно ее до смерти и за...
Что там сделал двадцатипятилетний жиголо с престарелой ценительницей молодого тела, Гермиона уже не разобрала. Подростки вышли на платформу, а она сама осталась в коридоре в компании толстячка и его жабы. Она недоуменно взглянула на мальчика:
- Почему это я должна повеситься?
Толстячок на секунду замер, а потом быстро забормотал:
- Скримджер - чистокровный маг древнего рода. И он третье лицо в стране. Его помощь маглорожденной уже сама по себе, - он заикнулся, словно подбирая слово помягче, - милость. А ты вместо благодарности сунула ему деньги, как прислуге. Да еще и мелочь. Да еще и при свидетелях. А он при исполнении. А ты спросила, хочет ли он больше. А это можно принять за взятку. Или за вымогательство. Он не простит.
- Я же не знала! Что меня теперь за это, проклясть? Убить? - возмутилась Гермиона, а затем, поняв по выражению лица мальчика, что подобные варианты вполне реальны, запаниковала. - Это варварство! Люди так не поступают!
- А мы не люди, мы - маги, - осторожно заметил толстячок, робко улыбаясь. - У нас свои законы: и магические, и светские. Дав свое согласие на учебу в Хогвартсе, ты согласилась им подчиняться.
- Это неправильные, несправедливые, людоедские законы! - вновь воскликнула Гермиона, словно от силы ее возмущения что-то могло измениться в мгновение ока.
В ответ на это толстячок лишь покачал головой, будто бы говоря, ну-ну, исправь, если сможешь. Или доживешь. Гермиона, смаргивая набегающие на глаза слезы, обреченно выдохнула:
- И что мне теперь делать?
- Не вылететь из школы раньше времени. Пока учишься - считаешься ребенком. За месть ребенку можно получить магический откат. И, конечно, найти покровителя. Чистокровного мага древнего рода, либо сравнимого по положению волшебника. Хотя... - он неловко передернул плечами. - Да нереально это все!
- Почему? - не поняла Гермиона.
- Сравнимый по положению - это первое или второе лицо. Министр магии или Верховный чародей. А аристократы... Уж и не знаю, кто может потягаться со Скримджером? Только, может, Малфои.
- А ты... - Гермиона замялась, вопросительно глядя на него.
- А я - Лонгботтом, Невилл, - представился мальчик, неверно ее поняв.
- Я не об этом, - Гермиона чуть ли не мертвой хваткой вцепилась в рукав толстячка. - Твоя семья чистокровная? Древняя?
- М-м-мы... мы-мы-мы... - глаза Невилла испуганно округлились, а сам он, заикаясь, отпрянул.
В этот момент коричневая меланхоличная жаба неожиданно решила проявить свой боевой и жизнелюбивый характер и, с громким кваканьем вырвавшись на свободу, бодро поскакала по коридору прочь.
- Тревор! - с явным облегчением вскричал толстячок и кинулся следом, бросив на прощание Гермионе. - Он все время от меня убегает!
Девочка проводила его напряженным взглядом, а затем, забившись в купе, так глубоко погрузилась в собственные невеселые мысли, что даже не заметила, как через некоторое время поезд, качнувшись, начал движение.
'Средневековье! Проклинать или убивать человека из-за недоразумения! А Лонгботтом - трус, хоть и аристократ! Правы были мама и папа, говоря, что любая аристократия рано или поздно вырождается: нелепые законы наследования, размножение только в собственном кругу, генетические болезни, слабоумие. И среди них искать покровителя? Среди таких вот толстых, заикающихся Лонгботтомов? Значит, остаются чиновники. Министр магии, который в любой момент может смениться, или Верховный чародей...'
В дверь купе постучали: на пороге стояла пожилая дама в белоснежном кружевном фартуке и такой же наколке на голове:
- Шоколадные лягушки, драже 'Берти Боттс', жвачка 'Друбблз', тыквенное печенье и сдобные котелки, - объявила она и поинтересовалась. - Хочешь перекусить, девочка?
Есть Гермиона не хотела, а вот повысить уровень эндорфинов в крови ей положительно требовалось. Поэтому она взяла у торговки одну шоколадную лягушку и тут же ее умяла, меланхолично глядя на проплывающий за окном пейзаж.
В упаковке с лягушкой оказался еще и вкладыш: небольшая пятиугольная карточка с портретом длиннобородого седого старика в сверкающих очках-половинках. Он жизнерадостно улыбался Гермионе и подмигивал то одним глазом, то другим, то обоими глазами сразу.
- Альбус Дамблдор, - прочитала она на обороте. - Директор школы Хогвартс... Считается величайшим волшебником нашего времени... Знаменит победой над Гриндевальдом... Хобби - камерная музыка и игра в кегли...
Стоп! Но ведь в письме, которое принесла Макгонагалл Гермионе, было зеленым по бежевому написано, что именно Дамблдор - Верховный чародей! То есть так необходимый ей покровитель будет находиться рядом, на расстоянии вытянутой руки! Ну, и как ей, во имя всего святого, привлечь внимание самого могущественного волшебника современности? Пригласить в боулинг? Сбацать на фортепиано колыбельную Моцарта, ее максимум? Потянет 'Спи моя радость, усни' на камерную музыку?
'Сегодня - возвращение блудного Поттера. Дамблдор попросил убедиться, что всеобщее достояние будет в безопасности', - всплыл в памяти Гермионы разговор двух старшекурсников, и она замерла.
Верховный чародей заинтересован в Поттере. Кроме того, Поттер, что называется, лицо медийное, раскрученное. Значит, заметен. И значит, она должна любой ценой оказаться рядом с ним, стать необходимой, и, по возможности, подружиться. И если для этого нужно будет даже поступиться собственными принципами: например, учиться за Поттера, или подсказывать ему, или давать списывать - она это сделает! Да она даже сопли ему готова вытирать, если потребуется!
Придя к подобному решению, Гермиона еще какое-то время сидела в тишине, обдумывая, под каким вообще предлогом можно, не привлекая внимания и не вызывая излишних подозрений, вломиться в каждое купе в этом поезде, а затем решительно встала с места и направилась на поиски всеобщего достояния магической Британии.
- Вы не видели жабу? Мальчик по имени Невилл потерял жабу! - зазвучал по Хогвартс-экспрессу ее звонкий деловой голос.
***
Мелисса сидела, обложившись рунными словарями, пергаментами и вырванными из магловских тетрадей листами в клеточку, и никак не могла сосредоточиться: поездка в Хогвартс-экспрессе в этот раз напоминала какой-то проходной двор. С того момента, как поезд тронулся, в их с Боулом купе вломились все, кому не лень.
Сначала заглянула Молли, та самая девчонка с Хаффлпаффа, составительница гороскопов. Она сунула в руки Мелиссы и Люциана очередные свои творения, как общие - для газеты, так и персональные, рассчитанные для каждого из них, пообещала им трудный год, а Люциану еще и исключительно тяжелый - можно сказать, без продыха! - день, и упорхнула к своим.
Потом забежал Бленкинсоп: быстро отчитался обо всех матчах 'Паддлмир Юнайтед', которые ему удалось посетить за лето, повесил на шею Мелиссе новый, специально для нее приобретенный фанатский шарф и так же спешно испарился.
Следом, что называется, на огонек забрел Джастин и сообщил Мелиссе, что это не волшебная сказка, а дурдом. Что в поезде бешеный ажиотаж вокруг какого-то шрама какого-то Поттера. Все хотят на него посмотреть и пощупать - шрам, слава Богу, а не Поттера! - и радуются, что он на лбу, а не на заднице, а то было бы неловко. Что парочка умников с Рейвенкло, забыв о здравом смысле и технике безопасности, принялась варить прямо в трясущемся купе движущегося поезда какую-то дрянь. Дрянь, вспенившись, выплеснулась из котла, прожгла мантии недозельеваров и провоняла все вокруг запахом тухлых яиц. Что какой-то чернокожий идиот с Гриффиндора везет тарантула, не соблюдая правил перевозки экзотических и опасных животных, а еще один альтернативно одаренный ноет на весь последний вагон, что потерял жабу. И даже не может точно сказать, ядовитый его квакун или нет. Альтернативно одаренный, кстати, тоже хочет поступать на Гриффиндор, поэтому он, Джастин, учитывая все вышеперечисленное, собирается на Хаффлпафф.
Затем, еле волоча ноги от усталости, заглянул попахивающий тухлыми яйцами Перси Уизли с новеньким значком префекта на мантии. Новоявленный староста к должности своей подошел весьма ответственно и вот уже целый день мотался по Хогвартс-экспрессу вперед-назад, разнимая драки малолеток, гоняя уединившихся старшекурсников и устраняя разнообразные ЧП: от пролитого стакана сока, до вышедшего из-под контроля зельеварческого эксперимента. Вид у Перси после подобной активности был настолько вымотанный, что Мелисса и Люциан хором, не сговариваясь, предложили ему пару сэндвичей и кофе из термоса.
Благодарно улыбнувшись, он вроде бы расслабился и уже протянул руку к крышке из-под термоса, куда Мелисса как раз наливала ему горячий напиток, как вдруг случайно коснулся ее ладони. Дернувшись, как от электрического разряда, он посмотрел на девочку расширившимися от изумления глазами, а затем, пробормотав, 'Эванс, ты, Мерлин милостивый!' - ретировался с такой скоростью, словно вылакал ведро магловским энергетиков.
Мелисса недоуменно перевела взгляд на такого же ошарашенного поведением Уизли Люциана.
- Ну, - пожал он плечами, - либо его накрыло большим и светлым 'чуйством' и он не смог с собой совладать, либо ты, как он и сказал, Мерлин милостивый, либо одно из двух.
После Уизли в купе последовательно сунули головы Роули, Селвин и Хиггс. Все трое лишь поздоровались и сообщили, что они в соседнем вагоне. Но если для Роули и Селвин держаться на некотором расстоянии было нормальным и естественным, то изначальное отсутствие рядом с Боулом Хиггса озадачивало.
Люциан лишь пожал плечами в ответ на невысказанный вопрос Мелиссы:
- Мой брат Галахад - мелкий и дешевый мстун.
Договорить Люциану не удалось. В купе буквально влетел капитан команды Слизерина по квиддичу Маркус Флинт, раздавшийся в плечах и вымахавший за лето до размера средней особи горного тролля, и, схватив Боула за воротник, принялся его трясти, как спелую грушу. Как оказалось, намеченная на лето помолвка Люциана с Фионой Флинт так и не состоялась.
- Не понимаю твоего возмущения, дорогой потенциальный шурин! - Люциану удалось, наконец, резким движением сбить пальцы Маркуса со своего воротника. - Не моя вина, что день моего четырнадцатилетия пришелся на школьные будни, а летом мой почтенный отец был не в состоянии провести магозатратный ритуал из-за тяжелой и продолжительной болезни.
В купе всунулась голова незнакомого краснощекого мальчишки:
- А вы не знаете, где найти Гарри Поттера?
- Нет, - с крокодильей улыбкой ответил ему Флинт, а когда дверь за испуганно отпрянувшим одиннадцатилеткой закрылась, вновь посмотрел на Боула. - Твой брат мог бы...
- Галахад лишь первый наследник! - зло перебил его Люциан. - Он может запрещать моему другу, своему вассалу, общаться со мной. Но я лично себя не на помойке нашел, чтобы при живом главе рода принимать благословение от волшебной палочки брата. Я такой же законный сын Гавейна Боула, как и Галахад, нравится ему это или нет!
- Чушь! - отрезал Маркус. - Ты просто воспользовался ситуацией, но если ты думаешь, что сможешь вечно откладывать помолвку, то...
- То что? Что же тогда произойдет, Флинт? - словно специально нарываясь, картинно всплеснул руками Боул. - Неужели Фиона, наконец, откажет мне? Я этого не переживу!
В следующий момент Флинт схватил его за горло и прижал к стенке купе:
- Ты думаешь, ты сам такой подарок? - зашипел он прямо в ухо Боула. - Если хочешь знать, моя сестра заслуживает кого-нибудь посолиднее, а не мальчишку на шесть лет ее моложе, даже не способного оценить оказанную ему честь. Фиона - прекрасная девушка, и...
Его вновь прервала открывающаяся дверь.
На этот раз на пороге стояли две девчушки: одна рыженькая, а другая со светлыми хвостиками. Увидев позу, в которой застыли Боул и Флинт, рыженькая испуганно ойкнула, прикрывая рот ладошкой, а блондинка все же не удержалась и осторожно спросила у спокойно наблюдающей за всем этим водевилем Мелиссы.
- Вы не видели Гарри Поттера?
- Мы слепые! - рявкнул Маркус, и девочки выскочили, как ошпаренные.
- Прекрасная. В темноте, и спиной к окну, - не давая Флинту продолжить свой монолог, съязвил Люциан, пытаясь вырваться из железной хватки. - И души меня нежнее, а то угробишь единственного живого претендента на такую большую честь.
Руки Маркус не убрал, лишь зафиксировал трепыхающегося Боула, предложив ему как следует подумать над собственным деструктивным поведением, перевел взгляд на Мелиссу и довольно спокойно, учитывая предыдущую эмоциональную сцену, поинтересовался:
- А ты чего молчишь, Эванс?
- Моя фамилия не Боул и не Флинт, - резонно заметила Мелисса. - Что ты хочешь от меня услышать?
- Какие-нибудь варианты решения проблемы, возникшей между мной и твоим, - Маркус голосом выделил последнее слово, - другом. Ты же умная, Эванс, придумай что-нибудь!
- Я мудрая, Флинт, - в тон ему ответила Мелисса. - Я даже не возьмусь.
Маркус фыркнул, снова тряхнул так и не осознавшего глубины своей вины Боула и продолжил светскую беседу.
- Ну а вообще? Как сама, Эванс? Чем занимаешься? - он кивнул в сторону книг и листков.
- Тебе правда интересно, Флинт? - вопросительно подняла брови Мелисса и, дождавшись его положительного ответа, начала рассказывать. - Пытаюсь создать рунный артефакт, желательно, печать или штамп, действующий на основе Протеевых чар. Или сквозного дневника. Или и того и другого вместе. Обычные сигнальные амулеты, вроде медальонов, монет и даже пуговиц, рассчитанные на пять-десять символов, не редкость. Их может зачаровать и ученик третьего класса. Этот же артефакт должен быть способен считывать и передавать массив из восьми тысяч символов, хаотически размещенных на определенной площади.
Маркус почувствовал, как его спортивные мозги закипели, а горло Боула под его рукой задрожало, будто Люциан пытался прокашляться или, что вероятнее, просмеяться. Мелисса тем временем продолжала:
- Сложность в том, Флинт, что формула-алгоритм, описывающая все необходимые мне действия, задается рунной цепочкой длиной в две с половиной общих магловских тетради в клеточку, если использовать только старший футарк. С оборотом, разумеется. Если комбинировать с младшим футарком - в полутора тетрадях. Вот я сижу и думаю, как разместить подобный объем на металлической печати или штампе размером хотя бы А3, а желательно А4? Нет, варианты есть, но для этого придется сочетать несочетаемое.
Какое-то время Флинт молчал, а потом хмыкнул:
- Эванс, при желании сочетается всё. Моя высокая, стройная бабушка прекрасно сочеталась с моим же приплюснутым и полноватым дедом, носила каблуки и замечательно себя чувствовала. Я люблю есть свежие огурцы, макая их в малиновое варенье. Один мой знакомый пьет кофе с солью. А в 1680 году на чемпионате мира по квиддичу после пяти суток игры снитч поймал загонщик и передал его ловцу своей команды. И им засчитали победу, потому что в правилах о подобном варианте развития событий тогда не было ни слова. Это лишь стереотип, что женщина должна быть ниже и меньше мужчины, что огурцы - овощ, а не десерт, что кофе сластят, а не солят, что загонщик машет битой по бладжерам, а не ловит снитчи.
Дверь снова открылась.
- Вы не видели...
- Не видели мы вашего Поттера, - не дослушав, утомленно сказал Флинт и неожиданно для себя услышал продолжение:
- ...жабу? Мальчик по имени Невилл потерял жабу. И я помогаю ему ее искать. Кстати, меня зовут Гермиона Грейнджер.
Все трое: и Эванс, и Флинт, и даже переставший дергаться в нежных объятиях Маркуса Боул - не мигая уставились на лохматую первокурсницу. Ту самую, которую Мелисса встретила перед выходом на платформу, а Боул уже в вагоне поезда.
- Невилл? Лонгботтом, что ли? Потомственный колдун потерял своего фамильяра? И попросил маглокровку его найти? - первым отмер Маркус и забросал Гермиону вопросами, с все возрастающим изумлением уточняя подробности столь идиотской для любого чистокровного волшебника истории, учитывая, что привязанного магически фамильяра нельзя потерять и он никогда, ни при каком раскладе не пойдет в руки чужого человека, а затем посмотрел на Мелиссу. - Вот, о чем я говорил! Всё сочетается! Высокая с приплюснутым, огурец с вареньем, кофе с солью, загонщик со снитчем, жаба с Лонгботтомом, Лонгботтом с недоразвитой маглорожденной.
- Я не недоразвитая! - заскрипела зубами Гермиона. - Наоборот! Я рано заговорила, рано пошла, в четыре читала Бернса...
Флинт недоуменно взглянул на Мелиссу.
- Шотландский поэт. Магл, - задумчиво просветила она его.
- ...в пять Шекспира...
- Английский поэт и драматург. Сквиб, - предусмотрительно прохрипел Боул, которого Флинт так и не отпустил.
- ...в восемь играла пьесы Моцарта...
- Немецкий маг, композитор, - сам себе рассказал Маркус и вдруг жизнерадостно заржал. - В общем, ты перебудила весь дом своей мелодекламацией...
- Я не это имела в виду! - начала было ошарашенная подобной интерпретацией ее слов Гермиона, но Мелисса их спора уже не слышала.
Она вдруг неожиданно четко представила себе ту самую печать, что она вымучивала для их с Люцианом газеты уже который месяц. Все так же выраженную символами старшего футарка, но с добавлением не символов младшего и даже не огама, а вязи. И записанную уже не рубленными, привычными линиями, а в стиле арабских каллиграфов, придающим сурам из Корана форму то листа, то цветка. Нетривиально, сложно, но... возможно!
Пару минут она сидела уставившись немигающим взглядом в пространство и просто молча барабанила пальцами по нижней губе, а потом, с уважением посмотрев на Маркуса, воскликнула:
- Ты знаешь, Флинт, что ты - чертов гений! Давай, отпускай уже Люца. Я подумаю.
- Над чем?
- Над нестандартным решением своей и вашей проблем. Может, что и получится.
Маркус медленно разжал пальцы, отпустив шею Боула, и тот принялся судорожно ее растирать, негромко проклиная Молли с ее предсказаниями и гороскопами и возмущаясь, что синяки от хваталки Флинта сведутся теперь только мазью декана, а у него, Люциана, нет никакого желания посвящать Снейпа в перипетии своей насыщенной личной жизни!
- Так вы не знаете... - вновь напомнила о себе уже забытая всеми Гермиона.
- Да не знаем мы, где эта мордредова жаба! - раздраженно отмахнулся от нее Маркус.
- ...где найти Гарри Поттера? - закончила она предложение.
Флинт, которого уже порядком задолбали вопросы о мальчике-который-выжил, перевел на нее мгновенно налившиеся кровью глаза и буквально проревел фразу, которая, как потом поняла Мелисса, оказалась пророческой:
- В заднице!
***
Братец, которого Мелисса увидела уже на распределении, впечатления не произвел. Невысокий, лохматый, с ленноновскими очками на носу и Роном Уизли на шее, юный герой действительно с первых минут оказался в заднице.
Уже в поезде он ухитрился поцапаться с самым близким своим - не считая, конечно, Мелиссы! - родственником в магическом мире, с Малфоем-младшим. Драко пришел к Поттеру сам, предложил ему руку дружбы, как родственник родственнику, помощь, как маговоспитанный магловоспитанному и покровительство, как чистокровный полукровному. Ни то, ни другое, ни третье принято не было. Полукровка в грубой форме отверг чистокровного родственника, демонстративно предпочтя ему общество предателя крови.
Новость о взбрыке героя моментально разнеслась по всему поезду, и если маглорожденным и полукровкам было наплевать на эти разборки, то чистокровные юные волшебники подобной эскапады не поняли и не приняли: в малочисленном магическом мире разбрасываться родственниками без веского повода считалось диким.
Мысли о том, что Поттер просто не был в курсе своего генеалогического древа, никто не допускал: его видели у гоблинов, а значит, юный герой имел возможность поинтересоваться и завещанием родителей, и родственными связями. Он этого не сделал? Значит, он либо не помнящий родства, а тут и до предательства крови недалеко, либо умственно неполноценный.
Теперь с почти стопроцентной вероятностью можно было предсказать: приличная по магическим меркам компания Поттеру уже не светит, на какой бы факультет он ни распределился.
А распределился он в соответствии с ожиданиями окружающих.
- Гриффиндор! - разнесся под сводами Большого зала голос шляпы, и ее возглас потонул в оглушительных криках студентов в красных галстуках.
- С нами Поттер! - надрывались близнецы Уизли так громко, что сидящий рядом с ними Перси был вынужден заткнуть уши пальцами.
- Фордж и Дред Очевидность, - фыркнул Роули, расположившийся напротив Мелиссы и Люциана вместе с Селвин. - Весь зал видел, что с ними Поттер. И собственно, что?
Наблюдавшая все это время не столько за Гарри, сколько за Дамблдором, Мелисса заметила, и как напряженно сузились за секунду до вердикта шляпы глаза директора, и как он пару минут поднял в приветственном жесте бокал, ласково улыбаясь своему юному протеже, усаживающемуся за стол Гриффиндора.
- А то, - тихо проговорила она, - что с этого года побеждать в факультетском соревновании будут они. А если в следующем году он попадет в команду по квиддичу, то и в нем.
- Хочешь сказать, он такой гений? - недоверчиво хмыкнул Люциан.
- Хочу сказать, он - бренд. Его раскручивают десять лет, Люц. Каждый год две обязательные статьи: на тридцать первое июля и на тридцать первое ноября. И это не считая простых упоминаний. Сочиняют целые серии детских книжек о Мальчике-который-выжил. Ты их читал? Вижу, нет. А я вот полюбопытствовала. Юный герой, укокошив мировое зло своей волшебной погремушкой, не остановился на достигнутом, а продолжил объезжать кентавров, убивать змей, обуздывать оборотней, побеждать драконов и спасать прекрасных юных волшебниц из рук озверевших троллей, призраков, гоблинов и темных магов. Попутно с блеском решая волшебные головоломки разной степени тяжести и загадки сфинксов всех пород, а заодно помогая квиддичным командам, занимающим последние места рейтингов, выигрывать и вновь обретать веру в себя.
- Мерлин, -закатил глаза Люциан. - Ты действительно осилила эти розовые слюни?
- Именно, - подтвердила Мелисса. А теперь скажи, для чего все это делалось? Уж, наверное, не для того, чтобы спустя пару лет в школу приперлась Рита Скиттер, взяла у всеобщего достояния интервью и обнаружила, что он, допустим, дуб в чарах. Или сидит на метле, как мешок с картошкой. Нет, его будут тянуть. Герой стал вывеской Гриффиндора? Значит, Гриффиндор - лучший факультет. Взмахнул палочкой Олливандера - отпиарил старика Гаррика. Сел на 'Чистомет' или 'Нимбус' - их продажи взлетели.
- Логично, - согласилась Селина. - Когда речь идет о деньгах, тем более о больших, кто позволит, чтобы на пути к ним встал какой-то там ежегодный кубок школы? А учитывая, что сам герой, скорее всего, не увидит из этих денег ни кната, то должен же он получить хотя бы моральное удовлетворение. А то перестанет брать барьеры, как послушная собачка.
- И наконец, - донесся до них голос Дамблдора. - Коридор третьего этажа закрыт для всех, кто не хочет умереть самой страшной смертью!
***
- И наконец, - закончив традиционную факультетскую речь, Снейп обвел тяжелым взглядом студентов Слизерина. - В коридоре на третьем этаже находится цербер.
Слизеринцы на секунду ошарашенно замерли, а затем взволнованно зашумели, выражая вполне законное недоумение подобными действиями руководства школы.
- Тихо! - профессор зельеварения одним жестом остановил нарастающий гул. - И департамент образования, и совет попечителей в курсе данного решения директора. Поэтому обсуждению оно не подлежит. Причина, по которой я вообще упоминаю об этом факте, проста: у меня нет ни времени, ни желания лечить укусы, приращивать оторванные конечности и выражать соболезнования и писать объяснительные письма родителям тех самоубийц, которые, несмотря на все предупреждения, могли бы захотеть удовлетворить собственное нездоровое любопытство.
Староста мальчиков поднял руку:
- Сэр, об этом факте можно упоминать? Например, в разговорах со студентами других факультетов?
- Нет, - ответил Снейп. - И хотя я почти со стопроцентной вероятностью могу утверждать, что студенты и Рейвенкло, и Хаффлпаффа будут в курсе данного вопроса, любого слизеринца, продемонстрировавшего собственную осведомленность за пределами помещений факультета, я буду считать нарушившим прямое распоряжение директора. Разумеется, он будет наказан мною лично. И уверяю вас, наказание ему не понравится. Вопросы?
Профессор зельеварения медленно осмотрел гостиную, задержавшись взглядом на Драко, отрицательно покачавшим головой, и Мелиссе, которая тут представила мысленно белый лист бумаги, на котором большими буквами было написано: 'Какой цербер: призванный, созданный или рожденный?'
Снейп, нахмурившись, задумался. Он лично слышал только о двух видах: магически созданная химера и уже рожденная от двух созданных. Взрослые особи этих двух видов друг от друга ничем не отличались, а вот призванный, очевидно, имел отношение к одной из специализаций Мелиссы...
Додумать не удалось. В комнате с негромким хлопком возник домовик Дамблдора и, дергая себя за уши и безостановочно кланяясь, вызвал Снейпа на педсовет в кабинет директора. Раздраженно выдохнув, Северус подошел к выходу из гостиной Слизерина и, на мгновение обернувшись, негромко распорядился:
- Всем спать!
***
Речь Дамблдора, если очистить ее от словесной шелухи, сводилась к следующему: Поттер - несчастная сиротинушка, с которым плохо обращались у маглов и которому каждый в Хогвартсе должен выказать любовь и особое расположение. Ничего, если мальчик на первых порах нарушит пару правил или не слишком твердо выучит домашнее задание. Не стоит спешить его наказывать или снимать баллы. Главное, чтобы мальчик был счастлив и почувствовал себя, наконец, дома.
- Вы согласны, коллеги? - спросил в конце своего монолога Дамблдор.
- Да, - вразнобой ответил преподавательский состав, включая даже слегка ошалевшего от услышанного Флитвика.
Лишь Снейп, сидя в своем привычном углу, промолчал, пытаясь уложить в голове столь откровенный, ничем не прикрытый фаворитизм.
- Северус, я не расслышал, - мягко пожурил его Альбус. - Вы согласны?
- Разумеется, нет, - хмыкнул профессор зельеварения. - Мистер Поттер будет получать то, что заслужит. Не выучит урока - получит 'Тролль' и отработку. Нарушит правила - потеряет баллы и будет наказан.
Минерва вскочила со стула и нависла над Снейпом, как орлица.
- Я знала, что все закончится именно этим, Северус! Вы, бесчувственный и циничный человек, просто не можете переступить через ненависть к его отцу, на которого он так похож! Разве вы не видите, как Поттер худ и мал? Не видите, что на нем болтается одежда? Откуда мы знаем, как с ним обращались его родственники? Может, они морили его голодом? Наказывали за магические выбросы? Или даже били?
Профессор зельеварения некоторое время рассматривал ее чуть сощуренными глазами, а затем невесело усмехнулся:
- Что ж, Минерва, по пунктам. Что Гарри Поттер ел за ужином? - на какое-то время он замолчал и вопросительно уставился на Макгонагалл, ожидая ответа, но, так и не дождавшись, понимающе хмыкнул. - Видимо, вы не обратили внимания, что странно, вы ведь так за него переживаете! Тогда я вам скажу: он положил на тарелку отбивную, куриную ножку, две ложки картофельного пюре и ложку овощного рагу. Ножку он съел полностью, пюре тоже, а вот рагу и отбивной в итоге побрезговал. На десерт наш заморенный голодом герой употребил небольшую креманку клубничного мороженого, не отказался от эклера и запил все это дело стаканом тыквенного сока. При этом он пользовался ножом, вилкой и даже вытер рот салфеткой.
- Ну и что? Нормальное количество еды для мальчика его возраста! - не поняла профессор трансфигурации. - Хорошо воспитанного мальчика, прошу заметить!
- Именно! - согласился Снейп. - Но если бы его морили голодом, то сегодня за столом Гриффиндора сидело бы не три чавкающих свиньи, - это, коллега, если вы не поняли, я о близнецах Уизли и только что примкнувшем к ним, но уже превзошедшем их Рональде! - а четыре. Любой систематически недоедающий человек, увидев заставленный едой стол, начнет наедаться впрок, ведь такой возможности может больше и не представится. И тут будет не до правил хорошего тона, не до ножа, не до вилки и уж тем более не до салфетки. Так что ваш Поттер не недокормлен. Он просто невысок и худ от природы, как его отец, на которого он так похож. Джеймс, если вы напряжете память, тоже был фут в шляпе, на коньках и в прыжке. Как и Лили - невысокой, хрупкой девушкой. По всем законам генетики у подобной пары не мог получиться Гаргантюа - только мальчик-с-пальчик, которого мы и видим перед собой.
В кабинете воцарилась мертвенная тишина, прерываемая лишь дыханием Макгонагалл, явно пытающейся подобрать контраргументы и не находящей их.
- Далее, - продолжил Северус. - Забитые дети - это настоящие волчата. Они очень осторожны, никому не доверяют и избегают любого физического контакта, потому что он приносит боль. Что же делает наш умученный герой?
Профессор зельеварения обвел глазами кабинет Дамблдора, словно ожидая, что кто-нибудь ответит на его вопрос.
- О, он радостно, судя по рассказам нашего многоуважаемого лесника, уходит неизвестно куда со здоровенным незнакомым мужиком, нечесаным и бородатым, носящим залатанные штаны и плешивую кротовью шубу, от которой за милю несет пролитым виски. Он пожимает руки всем желающим, что в 'Дырявом котле', что в Большом зале, обнимается с близнецами Уизли, а Рональд просто висит у него на плечах, не отрываясь, как детеныш гамадрила. Нет, Минерва, никто его и пальцем никогда не трогал. Максимум, что ваш несчастный сиротка получал в своей жизни, это подзатыльник.
- Какой тонкий психологический анализ забитого и голодного детства, Северус! - язвительно восхитилась Макгонагалл. - Богатый личный опыт? Часто подвергались домашнему насилию?
Профессор зельеварения, не ожидавший подобного выпада, на секунду болезненно зажмурился:
- Разумеется, Минерва. И не только домашнему. И вам это хорошо известно. Впрочем, полагаю, дочь священника, тоже немало может поведать о наказаниях за магические выбросы? Так там в Библии: 'Ворожеи не оставляй в живых'? - Снейп резко открыл глаза и придавил стремительно бледнеющую Макгонагалл немигающим, тяжелым взглядом. - Не хотите поделиться, как именно наказывал вас ваш батюшка, раз вы всю свою жизнь бежали от близких отношений, как черт от ладана? Что он такое с вами делал, раз вы тридцать лет думали, принимать вам предложение вашего покойного супруга или нет, и вышли за него замуж, только когда он фактически перестал быть мужчиной и был в состоянии лишь сидеть в инвалидном кресле, греясь на солнышке и пуская слюни? Ну что, коллега, померимся тяжелым детством?
Руки Макгонагалл непроизвольно трансформировались в кошачьи лапы и ее пальцы с длинными, острыми когтями уже практически достигли лица Снейпа, сжавшего в ладони неведомым образом появившуюся в ней волшебную палочку, когда их остановили громкие возгласы Дамблдора и Флитвика:
- Минерва!
- Северус!
- Это не спортивно!
Какое-то время профессора зельеварения и трансфигурации стояли друг напротив друга, еле сдерживаясь, а затем Снейп небрежным движением вернул палочку в рукав, сделал шаг назад и, неприятно улыбнувшись Макгонагалл, резюмировал.
- Вы все можете обращаться с мистером Поттером, как вашей душе угодно. Прыгать перед ним на цыпочках, падать ниц, целовать в лобик, дуть в задницу, но на моих уроках он будет получать ровно то, что заслуживает. И не потому, что он сын Джеймса, которого, как вы считаете, я до сих пор ненавижу, Минерва, а потому что мне плевать, чей он сын.
______________________
(1) Термин (немецкое слово, вошедшее во многие языки, ибо емкое) - установленное, назначенное время посещения, приема.
(2) 'Чопстикс' - 'Собачий вальс'. Вообще, в британском (именно в британском) английском 'Чопстикс', что дословно переводится, как 'палочки для еды', не только 'Собачий вальс', но и обозначение любой простенькой мелодии, которую может исполнить даже человек без музыкального образования.