Лаф Энн. Солнце садится на западе

Солнце садится на западе

На раз...

Я помню, как он рассказывал про чувство, которое приходило к нему только здесь. Он говорил, по эту сторону забора все кажется другим. Он садился тогда на соседние качели от моих, отталкивался, поднимая сухую пыль, и раскачивался долго-долго, даже позволяя себе крутиться на месте, переплетая цепи, удерживающие сиденье. Нас за это все время бранили, но ему, кажется, было все равно. Он мне казался смелым. И вот он останавливался и сидел, лишь слегка покачивая себя подошвами кроссовок, елозящих по земле. А потом сказал, что смотря на этот забор, ему всегда хочется поскорее выбраться на свободу. Несмотря на то, что он может уйти когда вздумает, и вообще-то уйдет, когда часы посещения закончатся, ему все равно кажется, что за этим забором вся жизнь, что именно там все самое интересное, которое нужно непременно увидеть. Он хочет обойти весь город, хотя знает его практически наизусть (я не верила в это, как можно знать столь огромное пространство полностью? Его и за все свои годы не изучить). Он знает улицу по ту сторону забора, но именно находясь здесь, она становится такой ему притягательной и неизведанной, словно бы он никогда там не был.

Я могу его понять, если честно. Она казалось такой не только ему. И здесь, за обычным железным забором, мир тебе видится иным, а свобода будто... Я не знаю, вот ты переступаешь порог, проходишь небольшую калитку, и ее словно прячут в кулак. Выходишь - разжимают. Он был прав. Мальчишка... Просто мальчишка с грязными кедами, спутанными волосами и вечно обгрызенными ногтями.

Сумка собрана, купальник под одеждой, потому что я снова опаздываю. Только бы успеть на последний автобус, потому что опоздание на тренировку смерти подобно. По крайней мере, так говорит наш руководитель. Мы склонны ему верить, ведь услышав его крики раз, тебе не захочется этого повторять. Но еще, вообще-то, балет - вся моя жизнь. Каждый вдох ему, и каждый выдох. Каждая мозоль: во благо, на пользу, может стоить победы, необходима и поучительна, еще один шаг вперед - нужное подчеркнуть. Я живу только ради него. Но я бы соврала, сказав, что это "только" абсолютное.

На два...

Дориан похлопал в ладоши два по два, привлекая внимание.

- Ладно, леди, начнем с адажио у станка, - он сделал вид, что держится за нее и быстро одно за другим показал движения. - Начали, начали! А Джо после занятия покажет нам идеальный фуэте, и будет делать его до тех пор, пока не получится и д е а л ь н о.

- Снова опоздала? - Дебора чуть отклонила голову назад, полушепотом спрашивая меня.

- Я стараюсь найти комнату поближе, - стараясь не шевелить губами и пытаясь как можно плавнее перейти от одной позы в другую. Сегодня я все должна делать идеально. Дрогнет палец - и я уже на середине зала до последнего издыхания делаю "тан леве".

Мне казалось, что имя Дориану подходило очень к лицу. Несмотря на любовь к крикам и жесткому диктаторству в управлении учениками, он был действительно профессионалом, настоящим танцором балета. Но вообще, в балете и нельзя никак иначе, только ежовые рукавицы и твердый характер, чтобы через боль и усилия твои девочки видели еще и результаты. Тренировки до поздней ночи, повторения "а ля згонд", "па де ша" и "рон де жамб", что тошно. Но награда то, когда ты не совершаешь ни одной ошибки, а твои движения словно отмерены под линейку - вот это то, ради чего стоит сбивать пальцы.

- А если это не проблема? - я спросила так, чтобы он слышал, отводя руку в сторону.

- Хочешь сказать, я придираюсь к тебе, потому что ты черная? - он подошел ближе, следя, когда же я наконец допущу промах.

То, чему мне пришлось научиться в первую очередь: не смеяться, когда выполняешь движения. Только один смешок, и ты дрогнула. А с нашим Дорианом это самый священный завет, который ты должен постичь только переступив порог зала. Потому что он будет пытаться рассмешить тебя, а ты в итоге не сможешь стоять, и тогда "двадцать фуэте, мисс".

- Ваша шутка как всегда безупречна, - губы дрожали, сдерживая улыбку. - Так же безупречна, как и ваш револьтад.

- Я упорно тренируюсь изо дня в день, в поте лица, - с упором сказал он последнюю фразу, крепко хватая одну из девушек впереди меня за бедро, поднимая выше и выше. - Вот как это должно быть, мисс. - затем перехватил ее руку, которую повело в сторону.

Я слишком хорошо помнила, как тянет мышцу после таких поправок, и именно поэтому стоит поскорее научиться.

- Теперь релеве, а вы, мисс, продолжайте стоять в таком положении, - он снова хлопнул в ладони.

Есть одна прелесть именно в этой студии, может быть даже поэтому она стала моей любимой. В соседнем квартале стоит церковь, и в начале вечерней мессы, как раз когда заканчивается тренировка, бьет колокол. Для меня этот звон завораживающий, есть в нем что-то древнее.

И когда в этот раз звон колокола долетел до нас и окутал залу, Дориан сделал свой обычный жест, призвав нас к вниманию.

- У меня есть хорошая новость, леди. Как вы знаете, в скором времени начнется набор на роли в постановке в честь открытия новой залы в театре после ее затяжной реставрации. У вас еще есть время подготовиться, и удачи на пробах, - он стоял во второй позе, сцепив руки замком.

- А как же вдохновляющая речь? Вроде "вы сможете, в вас ведь такой талант", - с полу-улыбкой Дебора подняла на него глаза, сидя на полу среди остальных и расшнуровывая пуанту.

- Талант - это тренировки до крови и пота. И у вас все получится, если вы будете достаточно целеустремленны и уперты.

- А кто будет заниматься постановкой?

В этот момент Дориан как-то странно улыбнулся, я бы сказала хищно, если бы не знала, что в этом нет никакого смысла.

- А вот это пускай будет маленьким сюрпризом. Мне кажется, вы будете довольны, леди.

- Я тебе говорю, это будет он.

- Я чокнусь, если так.

- Ну а теперь, мисс Джорджия, прошу. Надеюсь, вы еще не сняли пуанты.

На три...

Дарсия уже сидела за столиком, листая какие-то бумаги, когда я повернула за угол и увидела ее. Хотя у нас с ней были ровные отношения, она называет их "вполне теплыми", мне ужасно не хотелось оказаться напротив нее. Как будто перед лицом прошлого, и не сказать, что очень приятного.

Я отодвинула стул, протащив его по асфальту и опустилась. Дарсия подняла на меня глаза, по привычке убирая короткие волосы за уши. Я любила ее простую прическу. Такие не всем идут, но ей было к лицу. Если бы не мои жесткие пористые волосы, я бы точно себе такую сделала.

- Привет, Джорджия. Ты опоздала, - она подняла очки на голову и потянулась за своей кружкой, двигая мне другую: в ней еще плавали не осевшие чаинки.

- Моя чудная комната под крышей находится капельку дальше, чем мне бы хотелось. Почему вы всегда назначаете встречу здесь?

Она улыбнулась и морщинки словно лучики превратили ее глаза в два солнца. На вид ей лет сорок, но когда она не выглядит добродушной, как сейчас, возраст словно крутит счетчик, нагоняя цифры.

- Мне казалось, тебе здесь нравится, - женщина потягивала свой напиток, наблюдая, как я по обыкновению разминаю пальцы на ноге руками, положив ступню на колено.

Мне здесь нравилось. Когда я была меньше. Чаинки в кружке всегда долго плавали, и я любила за ними наблюдать. Может, это научило меня терпению, но точно раздражало всех остальных. Кроме Дарсии. Может, мне здесь нравилось потому что это практически единственное место, куда я ходила раз в три месяца, от того всегда ждала с нетерпением и старалась заранее постирать одежду. Мой маленький праздник в обители грусти и одиночества. Я старалась не думать, что Дарсия водила меня сюда, потому что это ее работа.

- Нравилось.

- Так что, расскажешь мне, как балет? - она поглядывала на меня, закрывая папки и откладывая их сторону. Придвинула к себе тарелку с остывшей пастой.

- Ну, вчера я сделала подряд одиннадцать фуэте, с третьей попытки. Если вы понимаете, о чем я.

Она закивала и принялась медленно накручивать спагетти.

- Еще скоро набор в новую постановку, - я отхлебнула из кружки.

- О, - она быстро жевала, слегка махая вилкой в воздухе, как бы прося подождать. - А что за спектакль?

- Пока не известно.

- Ты собираешься участвовать?

Я слабо улыбнулась, но ничего не ответила.

Еще я любила смотреть, как сверкает солнце на стекле. Его лучи всегда преломляются и улетают прочь, но солнце все равно светит, такое упертое. В предзакатное время оно чуть мягче, порой сдается и убегает в сторону, но в полдень... боже, я могла бы умереть от этой красоты блеска и мастерства героя: так стоять на своем и продолжать сверкать! Мой мастер, мой герой. Я представляла, что именно так выглядит свет софитов, когда ты стоишь на сцене и пытаешься разглядеть зрителей в единственный миг поклона, перед тем, как опустится занавес. Если долго смотреть на граненый стакан, в один из кривых узоров в то время, как в него бьет луч - вот так софиты должны резать глаз.

- Оставь столик этих людей в покое, они скоро сбегут, думая, что ты собираешься украсть их сок, - тихо посмеявшись, она отложила вилку и откинулась на спинку. - Джо, если ты сомневаешься в себе...

- Я в себе не сомневаюсь. В них - да.

- Никто не будет смотреть на цвет твоей кожи, если ты талантлива. Уж прости, что раскрываю тебе глаза.

- Каноны порвать не так-то просто, знаете.

- Подозреваю, - Дарсия снова нервно заправила волосы за уши. - Просто порви их, Джо. А если они тебя не возьмут, ну что ж, это будет их самым большим провалом.

На четыре...

Маленькое окошечко то и дело стукалось о раму, потому что я оставила его открытым: люблю ночной воздух, он не пахнет чем-то определенным и это заставляет меня верить ему.

Кровать была немного жестковата, но со временем ко всему привыкаешь и вот уже даже самое отвратительно блюдо кажется тебе вполне сносным. Сравнения всегда касаются еды, когда ты голоден. Или когда по всему дому предательски разносится аппетитный запах котлет в соусе.

Я лежала на своей кровати так ровно, словно гвардеец у Букингемского дворца. Вдыхала запах еды и наполнялась изнутри чувством, будто я дома. Скошенный потолок был забрызган краской, а я исследовала его, кажется, уже столько раз, что могла бы вслепую перенести расположение каждой капли на чистый лист.

Помню, в приюте я не то, чтобы очень любила рисовать. Когда все дети сидели кто где, уткнувшись в листы или устраивая драки за карандаши, я больше любила вставать у окна на носочки и стоять так долго, как выдержу. Ну, еще это позволяло рассматривать прохожих и улицу за стеклом. Наверное, единственное, что можно было бы назвать рисунком, это когда на песке или влажной земле между проросшими пучками травы я выводила пальцем всякие закорючки и домики: все, на что я была способна. Джулс безумно смеялся надо мной, прямо с ног валился. Он никогда не издевался, но этот смех всегда приводил меня в шутливое бешенство, потому что я до сих пор помню его пальцы, сжимающие восковой карандаш и такие... легкие, неаккуратные линии, которые в итоге превращались во что-то совсем прекрасное. Я не понимала тогда, как из чего-то настолько беспорядочного может получится целая история? Сейчас мне кажется я стала больше в этом разбираться, ведь провести параллель с танцами не так уж сложно. Хотя у нас четкие движения, но ведь как появляется танец? Вы берете какие-то беспорядочные, пусть и строго выполненные, движения и собираете, по кусочку, словно штрихи, целый ряд па, и в итоге - танец.

После того, как я вчера поставила подпись, что наша с Дарсией встреча состоялась (отчетность и никак иначе), я наконец смогла сбежать. Я и так слишком много возвращаюсь мыслями в прошлое из-за встречи с ней. А теперь еще и будущее. Эта женщина никак не желала меня отпускать, пытаясь выведать, что меня останавливает на пути к... мечте? Но что можно ответить, когда сама не можешь понять. Я могу лишь танцевать, спорить с Дорианом на фуэте, что смогу выполнить любое движение, которое он назовет, и просто наслаждаться процессом. Да, вот что я могу. Я могу не думать о том, что уже необходимо пытаться пробиться в хоть какой-нибудь театр в желательно первый состав. Я могу или стараюсь не думать? А черт его знает, Джо. Нашла у кого спрашивать.

Дарсия взяла с меня обещание, что я подумаю над ее словами. И я подумаю, когда-нибудь. А пока краска на потолке меня завлекает больше. Приятно думать, что где-то там сейчас светят звезды. Окно снова стукнуло.

Когда оно коснулось рамы в двадцать третий раз, я вспомнила одно фото в журнале про интерьеры, лежащем на стареньком, потрепанном столике в приемной нашей студии. Обычно я стараюсь и близко не подходить к таким опасным вещам. "Опасным" вещам. Если подумать, я могла бы составить список "опасных вещей", а если бы кто заглянул в мои мысли, так и вовсе бы подумал, что я из тех людей, у которых кучи списков и обязательно, если оторвать этот рисунок над моей кроватью, приклеенный маленьким кусочком скотча, там обнаружится один из таких вроде "очень важных", но на деле совершенно глупых списков.

В тот чудовищно хмурый и мокрый день я влетела в студию, как будто за мной гналась свора собак, но на деле же я просто опаздывала. И вот я стянула с себя насквозь промокшую и липшую к телу одежду, затянула пуанты и сидела в приемной на одном из двух гостевых диванчиков, суша волосы вместо разминки. Забавнее и быть не может. Из-за несносного ливня Дориан задерживался (что, к счастью, спасло меня (и не только, если честно) от "наказания"), и из-за него моя рука потянулась к этому журналу. Теперь картинки навсегда застряли у меня в голове. Я мечтаю о том светлом доме с множеством дерева внутри. Чертов опасный дом, заработать на который я смогу, если буду вкалывать несколько веков. Там была эта невероятная просторная комната с высокими белыми окнами, которые покрывал белый легкий тюль. На фото он вздымался от ветра, гуляющего по всему дому (так я это представляю). Я бы танцевала в этой комнате, боже мой, целыми днями. Я бы после не смогла ходить неделю, но не остановилась бы, пока не упала без сил. А потом сидела бы там, вдыхая этот свежий воздух, чувствуя, как ткань касается едва заметно щеки, ключицы, плеча.

Я рада, что у меня есть эта комната и хозяева этой квартиры, которые создают ощущение, что ты живешь не одна. И каждый раз, когда окно будет биться о раму, каждый двадцать третий раз я вспоминаю о тех окнах. Я больше никогда не возьму в руки опасную вещь. В балете нас наставляют учиться на своих ошибках. Так вот, я больше никогда не дотронусь до них. И пусть "никогда" это слишком громко, возможно, я однажды проснусь и пойму, что хочу касаться всего опасного так неистово, тогда "никогда" перестанет быть собой.

Я схватила джинсовку и вышла к звездам: они так манили меня. Я искала проулок потемнее, чтобы навязчивые фонари не слепили. Они, по-честному, напоминают мне людей, которые хотят всех окружить своим светом. Это ведь хорошее качество, чудесное. Но иногда он тебе не нужен, и ты отдаляешься от одного фонаря, а там снова он, и еще, и еще. И ты просто больше не можешь сохранять спокойствие, потому что их с л и ш к о м много. Везде важно равновесие. Как когда ты делаешь "а ля згонд".

Я повязала куртку на пояс, потому что любила холод на руках, и села прямо на тротуаре в наконец найденном неосвещенном переулке. Откуда-то издалека, кажется с верхних этажей, доносились слабые звуки музыки, что-то спокойное и лирическое. Мне подходит.

Если долго смотреть в небо, не открываясь, то так легко представить, что кроме него вокруг больше ничего нет. Тогда я люблю протягивать руки к нему, не знаю зачем. Так я чувствую умиротворение и тишину и дышу полной грудью. Я сливаюсь с ночью. Хотя она скорее темно-синяя с фиолетовым, а не цвета коры дерева, но я все равно делаю вид, как будто мы одно целое и наши краски смешиваются.

Я могу рассматривать это светящееся полотно до утра. Наверное, сегодня такой день. Всегда наступает момент, когда нужна разрядка. Тогда стоит просто делать то, что нарисует крылья за спиной из ничего. Мои уже приняли слабые очертания. Осталось станцевать для самой себя.

На пять...

Когда начало светать, я видела как небо растекается в стороны, меняя цвет и уступая место облакам. Трава с ночи была холодной или, по крайней мере, не такой прогретой, как днем. Но я наслаждалась этим холодом, он приятно окутывал запястья, скользил по локтю все выше и выше, пока не добирался до шеи, заставляя мелко вздрагивать.

День как день, кроме прогулки по раннему городу, когда птицы опускаются перед тобой на тротуарах, клюя крошки и семечки или то, что сумеют найти, пока ты сжимаешь горячий стаканчик с чаем и обходишь их, не желая тревожить. Крышка от стакана в мусорке четыре квартала назад: я должна видеть чаинки и надеюсь, меня не собьет автобус из-за любви все время отвлекаться на них.

И пусть я не спала всю ночь, работать после таких утренних часов хочется в разы сильнее. Я отпираю дверь, перед этим выкидывая пустой стаканчик в мусорку рядом, переворачиваю табличку надписью "открыто" к улице и вдыхаю запах утреннего пустого кафе, в котором повсюду пляшут пылинки. Сегодня утренняя смена моя, совсем скоро подойдут остальные, а мне пока что нужно открыть кассу, пройтись тряпкой по стойке, запустить кофе-машину и начать делать мини-сендвичи, их у нас любят больше всего. Считай, почти что фирменное блюдо. Студенты рады, удобно так забежать, захватить перекусить и поспешить на лекции о какой-нибудь дифференцальной психологии или прагмалингвистических основах межкультурной коммуникации. Если бы мне нужно было каждый день ходить на учебу, я бы тоже, наверняка, благодарила каждого человека за стойкой, который так пораньше приходит и готовит мне завтрак.

После первого посетителя, по-видимому такой же ранней пташки как и я, потому что ребята еще не подтянулись, мой день закрутился в вихре лиц, подходящих к прилавку, выбирающих еду и все чаще протягивая карточки, а не наличные. Столики, смеющиеся официанты, тот новенький парнишка, который все еще не понял, что бросать на меня зазывающие взгляды и флиртовать при любой свободной минуте - дохлый номер, моя не угасающая улыбка, потому что видеть довольных людей почти так же приятно, как станцевать свою партию не потеряв ни одного взгляда со стороны публики. Когда меня сменил Док Хот-Дог , я еще долго висла на стойке, наблюдая, как он разливает очередные порции латте и мокко, быстрыми движениями заворачивает пирожные в фирменную оберточную бумагу и за шуточками одной из девочек над его большими очками, какие сейчас носит большинство девчонок, потому что так "модно". Она никогда не переставала поддевать его на этот счет, но он лишь улыбался, не показывая зубов, что всегда заставляло меня думать: этот парнишка не так прост, хитрит о чем-то, но о чем? Жаль, я не из тех людей, которым непременно хочется раскрыть свои карты и достать, в секрете от всех остальных, тузы из рукава футболки (намек на то, что тем более такие мастера точно ни за что не выдадут мне свои тайны). Такое вот несовпадение, человек за стойкой перед которым нет желания покаяться, плевать, что я не бармен, но ведь близко.

Я сделала вид, что являюсь одной из тех, кто заходит к нам и с невозмутимым видом встала перед Доком Хот-Догом, заказав себе мини-сэдвичей с авокадо, помидором и моцарелой, которые он только что сделал, стаканчик зеленого чая с лимоном, потому что черный закончился восемь посетителей назад, а белый казался мне странным: почему он белый, если листья у него черные, а на цвет он как зеленый? Темная лошадка. Посмеявшись с ним напоследок, я решила позаниматься, отработать пару движений.

Хотя сегодня не было группового занятия с руководителем, у входа на железных перилах сидели некоторые девушки из моей группы и те, с которыми периодически сталкивалась. Не удивительно, каждая хотела довести до совершенства свои движения, кроме того, кто бы не захотел участвовать в спектакле? Показательные номера сейчас кажется были самой обсуждаемой темой.

- ...у него такое тело! Я бы хотела с ним заниматься, - смеялась одна.

- О, поверь, ты не хочешь., - Дебора рассмеялась.

- Смотря чем...

- Если тебе так его хочется, ты всегда можешь просто пригласить его на кофе, - закатила глаза девушка в широком свитере, увидев ее в котором никто бы не подумал, что она балерина, скорее, что зашла проведать подругу.

- Слушайте, если ты решишь это сделать, позови меня, я хочу посмотреть на лицо Дориана.

- Ага, и как он потом будет исполнять свою соло-арию, - рассмеялась одна из наших.

- Ария здесь от слова орать, - уточнила Дебора.

- Привет, - я остановилась около них, пытаясь понять, когда вдруг Дориан стал столь вожделенной персоной.

- Привет, Джо, - послышались знакомые голоса и легкие взмахи ладонями, Дебора сделала книксен.

- Вот скажи, Дориан сексуален или деспот и тиран? - девушка, которая всегда ходит с томиком стихов (никогда не могу разглядеть имя на корешке), смотрела на меня.

- Деспот и тиран не может быть сексуальным?

- Докажи им, что...

- Дебора, ты кого просишь? Видела вообще, как эти двое воркуют, - все остальные рассмеялись.

- Если по-вашему ворковать, это каждый раз за опоздание получать фуэте, которые я делаю под тяжелым взглядом и ощущением, что сейчас схлопочу розгами... Ну, девочки, знаете ли.

- А его вечные шуточки?

- Это потому что я ему отвечаю. Это же как злая собака на цепи: он тычет в меня палкой и убегает, а потом радуется, ведь я ничего сделать не могу.

- По-моему, собака здесь не ты, - девушка в свитере спрыгнула, вставая в позу. - Но то, как он танцует... Да, вот тут я бы могла согласиться, что он сексуален.

Она сделала аллонже, затем а ля згонд и закружилась.

- А в чем дело-то?

- Мы нашли его инстаграм! Боже, ты должна это видеть, - раздались смешки и засветились телефоны.

- Ну нет, это уж как-нибудь без меня, - я издала смесь смешка и визга. - Я лучше пойду разминаться, а то после таких вещей вообще появиться в зале без смеха не смогу. Точно розгами получу, - я толкнула дверь, слыша, что мой уход ничего не решил, как и появление, собственно.

- Наверняка, в постели он огонь!

Стоял хохот, сквозь который можно было расслышать:

- Тебе бы только в койку его затащить!

- Хороший секс всем нужен, разве нет? Ну что, нам же не по шестнадцать лет!

- Да ты просто роль хочешь!

- Конечно, балет - вся моя жизнь, - возвышенно протянула та, и смех утих, когда дверь захлопнулась.

В помещении стояла прохлада и запах несбывшихся мечт. Но нет, не только он: переплетения с моментами восторга и несгибаемыми надеждами.

Я слышала музыку из залов, сливающуюся в одну, ритмичные хлопки преподавателей и их громкие, сильные голоса. Видела девочек, выходящих из раздевалки и тех, кто стягивал пуанты, стоя у двери зала, совсем не заботясь стирать слезы.

Я уже собиралась толкнуть дверь одной из раздевалок, когда рука замерла на прохладной металлической ручке при звуке громких голосов. Дверь была приоткрыта, бросая луч света на темный пол коридора.

- ...и ты будешь танцевать, Джуно! - женщина резко закрыла железный шкафчик, заставив девочку содрогнуться от грохота. - Ни слова больше, ты меня поняла?

- А если я не хочу?!

- Сейчас хочешь, завтра не хочешь! Так не делается. Когда ты станешь хоть капельку серьезней?! Я все тебе даю, все! И никакой благодарности...

- Мам, ты вообще слушаешь меня?

- Ты станешь прекрасной балериной! Только посмотри...

- Балет, балет, балет... Я только и слышу, балет, Джуно, балет - это так прекрасно, балет - это успех, слава. Балет - это искусство. Джуно, ты должна лучше готовиться, ведь балет - это твое будущее, ты же всегда мечтала о балете!

- Ты ведешь себя, как ребенок.

- Я не мечтала об этом.

- Конечно мечтала!

- Нет, ты никогда не спрашивала, о чем я мечтаю! А знаешь, я ухожу. С меня хватит.

- Нет, - женщина схватила ее за локоть, оттаскивая назад. Ее тон стал ледяным. - Ты никуда не пойдешь.

Она пододвинула дочери шпильки, лежащие на скамье.

- Сейчас ты закончишь тренировку, затем останешься не дополнительный. Завтра у тебя классический балет, затем лирический. Я позвоню преподавателю и узнаю, ходила ли ты. Пока ты еще моя несовершеннолетняя дочь, ты должна слушаться. Безответственность, Джуно, нужно искоренять с детства. Ты можешь рубить с плеча, когда у тебя будут свои дети и взрослая жизнь, но я буду заботиться о твоем будущем сейчас, пока ты сама еще не в состоянии принимать правильные решения. Разговор окончен. Будь дома к девяти.

Я отскочила в нужный момент, когда женщина пронеслась мимо, оставив после себя свежий аромат духов. Девочка, на вид лет четырнадцати, сидела на скамейке, опустив голову. Темно-русые длинные и растрепанные волосы прятали ее лицо, шпильки были разбросаны по всему полу, как будто их в порыве смели к чертям. Стояла тишина. А запах...

Да, чьи-то несбывшиеся мечты живы до сих пор. Ч ь и - т о разрушенные мечты порой заставляют жить в другом человеке. Ч ь и - т о однажды сгоревшие мечты до сих пор томятся здесь, потому что их не желают отпускать.

На шесть...

Помню, кто-то сказал мне: "главное бороться. Не важно как и насколько сильно, ты только всегда сохраняй боевой дух." Порой мне снится эта фраза, и тихий голос, смешанный с ветром и шелестом листьев. Я все пытаюсь вспомнить лицо, но даже во сне на него словно падает тень.

В эту ночь сон не шел, окошко снова стучало, а стакан с водой давно опустел. Я закрыла глаза и передо мной снова замелькали ветви, густо усыпанные листьями. Деревья казались мне невероятно высокими, словно гиганты они уносились далеко в небо и я думала, что они нескончаемы. Земля, усыпанная сухими ветками и жуками, хрустела под босыми ногами. И я снова услышала голос. Если от него может веять теплом и запахом полей подсолнечника, то он помнился мне именно таким. Сильные пальцы натянули резинку рогатки и пустили камешек далеко вглубь леса. Когда пламенные искры пробившегося луча упали на розовые ладони, мои щеки поднялись в улыбке. Темные пальцы, розовые ногти и мягкие ладони. Все это казалось мне родным, но вот лицо...

Если когда-нибудь я вспомню, то больше никогда не желаю забывать. Есть вещи, которыми я живу или которые помогают мне жить, я точно пока не могу понять, но эта - одна из них. Если бы я загадывала желание вот на ту падающую звезду, я бы выбрала что-то маленькое, незначительное, но такое близкое, как фраза, которую в тот день слово пустили из рогатки, только не в лес, а прямо в меня.

На семь...

Шумная толпа вывалилась из кафе, смеясь и разговаривая. И хотя в нашем заведении курить запрещено, мне показалось, что вместе с ними оттуда повалили клубы дыма. Но, возможно, это просто пар от их разгоряченных тел в остывшем воздухе города. Машины проносились мимо и звук шин то умолкал, то вновь звучал совсем рядом, мелькали фары. Я толкнула дверь, оказываясь в уже опустевшем кафе. Была не моя смена, но мне не сиделось на месте. Док Хот-Дог протирал столики, что-то напевая, остальных почему-то не было.
- Эй, привет, - я помахала ему, но реакции не последовало. Когда же он доплясал у столика и обернулся, то выронил тряпку от неожиданности.
- Джо, что ты здесь делаешь? - он в вытащил наушник из уха.
- Решила провести вечер в хорошей компании, но кажется опоздала.
- Да, я... отпустил всех пораньше. Тут всего-то несколько человек оставалось.
Он был худым и довольно высоким, все время в своих очках и с почему-то всегда ровно лежащими волосами, хотя одна прядка на лбу все время вьется.
- Если дашь мне тряпку, я помогу тебе. Если хочешь, - я улыбнулась ему, надеясь, что он не скажет мне проваливать куда подальше. Вот так сразу брести обратно совсем не хотелось.
- После этого они должны будут... - Дог кинул мне тряпку.
- Что, жениться на мне? - я стала протирать столики у окна.
- Заплатить внеурочные, это точно, - я слышала улыбку в его голосе.
- А мы им не скажем.
- А женитьба... знаешь, это как у вас сложится. Тут сложно делать ставки.
- Ну да, да, любовь такая опасная штука, - я улыбнулась ему, обернувшись и бросив тряпку назад. - Помой мне.
Он бросил мне свою чистую и пошел к стойке. Из-за шума воды голос был приглушен.
- Чаю?
- Чаю, Док Хот-Дог, - я рассмеялась, надеясь, что он не слышит.
Я хорошо помню, как он вошел сюда в первый раз, в своем белом халате, как будто только что ставил на ком-то опыты в лаборатории. Официантки тогда шутили, что он похож на Доктора, но в общем-то не только из-за халата, а потому что он обсыпал их своими словечками с порога. Честно говоря, я тогда подумала, что сошла с ума или что в мои уши вселились инопланетяне и что-то бормочут на своем. Но, по правде сказать, я бы выглядела такой же безумной, как и он, если бы стала объяснять им балет или рассказывать, как прошла моя тренировка. Но бывают случаи, как одним "халатом" дело не обходится. Кто-то еще держит топор, кто-то птичку, а кто-то хот-дог с двойной порцией горчицы. Доктор с фастфудом, это почти оксюморон, как сказала та девчонка с литературного, так что теперь этот парнишка навсегда Док Хот-Дог. И может если бы девочки тогда не стали подшучивать над ним, эта сосиска не полетела бы в одну из них, хотя он и признавался, что пытался рассчитать траекторию так, чтобы зацепило всех, и быть может, только быть может, все это бы позабылось.
Когда все столы были протерты, а чай дымился в чашках, мы в тишине присели. Огни от фар запрыгивали внутрь и бегали по стенам. Парень поднес кружку к губам и отхлебнул, очки запотели, что заставило меня усмехнуться, и он поднял их наверх.
- Почему ты никогда не осаживаешь наших шутниц? - я подула на горячий напиток.
- А зачем? - Дог улыбнулся, вытягивая длинные ноги. - Иногда лучше не спорить, некоторые умы не переделаешь, это я тебе как Хот-Дог говорю.
- И долго ты к этому шел?
- Не знаю... Может когда сестра родила в шестнадцать и все поливали ее грязью, я смотрел на нее и понимал, что это все... пустое, знаешь? Какая разница, что говорят люди, если жизнь твоя и ребенок тебе дороже нее. Народ любит поговорить, а потом просто находит тему поинтереснее, и не важно, что оставляет после своих пересудов.
- Ого, - я сделала несколько больших глотков. - Ничего себе. Обо мне люди тоже много судачили. Но я пока не смогла научиться... ну вот тому, что ты умеешь.
- Мне просто кажется, что это о н и тратят себя на негатив, так пускай, если им это интересно, а я не стану, - он легко улыбнулся, поднимая свою чашку. - Так выпьем же за то, чтобы мы никогда не переставали учиться.
- Выпьем, Док Хот-Дог.
- Выпьем, Джо.
- А знаешь, никогда не перестану называть тебя этим именем и хочу, чтобы ты был им всегда, ведь... собой быть - круто. Правда?

На восемь...

Я заглянула в зал: девочки в пачках сидели на полу. Комната была освещена лампами: солнце давно село, хотя теплый воздух еще задувал в открытые окна.

- ... я слышала ее голос, будто она сидела рядом с нами.

- Она всегда так кричит? - спросила другая у девочки, сидящей у стены. Она вертела в руках телефон, растеряно смотря на то, как двигаются пальцы и иногда вытирала сухие щеки, но глаза ее были красными от слез.

- Девочки? - я прикрыла за собой дверь.

- Мы думали, мы последние.

- Ладно, мне домой нужно, - девочка с телефоном встала, и таща за собой пуанты на лентах, вышла. Только тогда я вспомнила, что видела ее в раздевалке, только сейчас ее волосы были убраны в тугой пучок.

- Да, я просто... позаниматься хотела, - я посмотрела ей вслед. - Если хотите, можете оставаться.

- Да нет, нет, нам тоже по домам пора.

- Ага, уроки никто не отменял.

- Ой, ну что ты напоминаешь...

- Господи, Долли, ты просто сумасшедшая. Не говори, что еще геометрию собираешься учить.

- Конечно, собираюсь.

- А мне все равно. В театре она не нужна, на кой мне она сдалась.

- Дориан сегодня всем жару задал, какая геометрия, Долл, я даже поесть не смогу.

- А мне кажется, что я ходить разучилась. Господи, мои ноги вместе не сходятся!

Они хором расхохотались.

- Ну, ладно, пока.

- Пока.

- Пока, девочки, - я уже начала разминаться.

Оказывается, наш преподаватель не только с нами строг, детей тоже не щадит. Я улыбалась. Не знаю, у кого-то он вызывает страх, у меня - смех. Знаю я таких, всё хотят держать в своих руках, всё контролировать, не удивлюсь, если он не доверяет посудомоечной и стиральной машинам и все делает вручную, а то бог его знает.

Я начала учить новый танец, но не "Лебединое озеро", потому что это а) слишком банально, хоть и классика жанра и б) большинство девушек выбрали именно его. Уверена, после половины из них жюри уже будет подташнивать от однообразия.

Выпад, шаг, поворот, на пальцы и три оборота, выпад, руки, руки, шаг, руки, взмах, прыжок... Во время танца я чувствовала, что до сих пор не знаю, буду ли участвовать, но быть вовлеченной во что-то всегда доставляет ощущение единения с делом, которое я люблю. И лучше я буду готова, если решу, что прослушивание это то, что мне нужно.

Ветер становился прохладнее, я выключила пару ламп и танцевала в полумраке. Постепенно в комнате посветлело, заря окрасила зал красным. А я всегда думала, что это цвет заката. Вот как можно ошибаться в таких простых вещах, и считать, что прав во всем остальном. А я знаю таких. Одна из наших девочек, любительница темной одежды, кроп-топов и сигарет с ужасными фильтрами, всегда ведет себя так, словно знает лучше остальных: как готовить пудинг, что творится дома у того парня и что ты думаешь по поводу фильма, который даже не смотрела, а вот если бы смотрела, думала бы именно так! Поначалу мне казалось, что она просто претворяется и это вроде образа, какие мы надеваем, выходя на сцену и играя. Но позже я осознала, что это была просто... она. Такая вот - она. Уверенная в себе. Девушка считала, что достаточно умна, чтобы раскусить всех и понять очевидные вещи, а остальные - не в состоянии. Она всегда говорила, что та книга в синей обложке шедевр, а если кто-то не соглашался, то это потому что "он ничего не понимает". Не знаю, может это здорово, так владеть собой. В сущности не важно, каким тебя видят другие, главное - каким видишь себя ты.

Последний час я останавливалась четыре раза, промакивая лицо и шею полотенцем. Волосы взмокли и выбившиеся из пучка пряди липли к телу.

Я услышала сквозь музыку как хлопнула дверь, но не обернулась, потому что уже одиннадцатый раз пыталась сделать движения без задержки, как полагается. Затем, закружившись, встала во вторую позицию, замирая и чувствуя, как по лицу катится пот. Музыка затихла и я обернулась.

- Джо?

- А то вы меня не узнали, - я накрыла лицо полотенцем.

- Ты во сколько пришла?

- В восемь, кажется.

- Еще нет восьми, - он стоял у станка, разминаясь. Я не стала отвечать, что имела в виду вечер прошлого дня. - Можешь стянуть полотенце с лица, от стыда это не поможет.

- Я пытаюсь освежиться, а у вас с утра всегда такие неудачные шутки получаются?

- Ну, знаешь, кто идеален с утра?

- Я? Посмотрите, я только что сделала "коду" идеально, - мой голос звучал приглушенно из-за полотенца.

- Вообще, ты опаздывала на две секунды.

- Черт.

Он тихо смеялся, а я делала вид, что не слышу.

- Только не заставляйте делать фуэте.

- Ты же стоять не можешь, Джорджия. Я не изверг. Да-а, я пытаюсь, но пока еще нет.

- Ну, спасибо, - я села на пол поближе к окну и ветру.

- Готовишься к просмотру?

- Нет, - я откинулась назад, прохладный пол покусывал кожу.

- Соврала.

- Нет.

- Ладно, все мы врем.

- Я не вру, просто еще не решила, стоит ли.

Мы слушали, как машины проносятся мимо, как отдаленно звучат голоса детей, гоняющих на велосипедах, шуршание подошв по асфальту. Только я лежала, мечтая, чтобы кто-нибудь стянул с меня пуанты, потому что у самой сил не осталось, а в нем они так и бурлили, пока танец кружил тело.

- Мне казалось, ты...

- Я?

- Хочешь чего-то добиться.

- Все этого хотят, иначе зачем ходить сюда?

- Тогда почему "нет"?

- А, вы про это... - я вздохнула. - Если вы хотите услышать долгую и слезливую историю о сомнениях, то ничего не выйдет.

- Это потому что я белый?

Громкий смех прокатился по залу, а акустика тут, нужно сказать, что надо.

- С этим вам повезло, - смотрела, как Дориан крутился на одной ноге, темные волосы хоть и не были очень длинными, прыгали из стороны в сторону.

- Цвет кожи не выбирают, а вот кем стать - да.

- Скажите, насколько труднее мне будет пройти прослушивание, чем остальным девочкам?

Он остановился и замер, рассматривая меня.

- Так же сложно, как и всем остальным.

- Говорите так, чтобы меня успокоить?

- Когда я кого-то успокаивал? Если бы моя дочь подошла ко мне с этим вопросом, ответ был бы тот же.

Я молчала, рассматривая в зеркалах отражения света и мелькания его движений.

- Да, может поначалу отнесутся настороженно, но если ты покажешь себя лучше остальных, никого не остановит то, какого цвета твоя кожа или волосы.

- Но ведь вам проще? - он соответствовал всем канонам балета: светлокожий, бледный, с темными волосами и классическим лицом.

- Сложно сказать, я работал не меньше вашего.

Я пробормотала что-то себе под нос, но Дориан не упустил этого.

- Что?

- Рамки.

- Рамки здесь, - он постучал по виску пальцем, немного удивленный тем, что я об этом сказала. - Моя дочь тоже темнокожая, и если бы она хотела чего-то добиться в балете и загоняла себя в рамки, что мешало бы ей, я бы тренировал её столько и так сильно, чтобы у нее не осталось и минуты подумать. А потом бы не осталось и сомнений.

- Жаль, что мой отец не танцор, - я улыбнулась ему, закидывая полотенце на плечо.

- А кто он? - Дориан обернулся к двери, заинтересованно смотря на меня.

Я рассмеялась и пожала плечами.

- Не знаю.

На девять...

Машина неслась по прогретому асфальту, а вокруг мелькали автомобили цветными пятнами, торговые центры, электростанции, заборы, поля, деревья. И постепенно город сменился пригородом, зелень заменила метал и бетон, солнце грело капот. Я всегда брала эту ласточку напрокат, она мне нравилась. Ретро, стиль пятидесятых, старенькое радио и плоская панель, тонкий руль, который всегда холодил ладони и простые сиденья. И прокат стоит недорого: ее никто обычно не берет. Я могла бы ездить на автобусе, что было бы куда дешевле, но я любила эти малые часы в дороге. На самом деле, два - это потолок.
Каждый месяц вот уже три года я езжу сюда, не пропуская ни одно седьмое число. Фактически, шесть лет. Вот только остальные три из них я была здесь лишь ментально. Как объяснить воспитателю в приюте, что тебе нужно за город в свои четырнадцать? Ответ был прост: никак.

Я затормозила на обочине у края поля, поднимая клубы пыли. Не дожидаясь, пока она осядет, я заглушила мотор и вышла, щурясь под солнцем. Оно было бесконечным: зеленые стебли поднимались чуть выше меня, хотя порой достигали лишь пояса, просто они все были разными. Да, бесконечное, но не настолько, как я помнила ребенком. Тогда казалось мир ограничивался бескрайним городом за пределами забора приюта и этим полем, словно бы огибавшим всю землю кругом.
Листья кукурузы царапали кожу, но это казалось такой мелочью. Я пробиралась в глубь, точно зная какое место ищу, и найдя, села прямо посреди растений.
Этот пригород напоминал мне деревню, что-то такое из книжек о фермах и сельском хозяйстве. Когда сидишь вот так, в чаще листьев, прячущих тебя с головой, и представить нельзя, что на той стороне чуть поодаль стоят дома, да и поле это не отдельная планета единственная на ближайшие сотню миль, а вполне значительная часть поселения. Неподалеку от моей машины разбегаются дороги к другим домам, магазинам, еще полям, пляжу и... множеству, множеству зелени, которая все прячет.
Я прикрыла глаза ладонью, пытаясь рассмотреть небо и вздрагивая, когда ветер шевелил стебли. Я ждала совсем не ветра.
Каждый раз я думала, что же упустила. Когда не пришла. И не появилась потом.

Однажды мы с Джулсом сбежали. Мы пытались уйти так далеко, как могли, он хотел показать мне кучу интересных мест. Сначала, он привел меня сюда, где скомандовал замолчать, потому что я болтала без умолку обо всем, что видела, и улыбаясь широко-широко, сказал слушать. Как ветер пролетает между качанами кукурузы, огибает стебли и теряется высоко в небе; как шумят редкие машины; как доносится крик соседских детей и лай собак; как он тихо напевает "Жужжание стрекоз в ночи", что-то простое и деревенское, я слышала только от него эту песню, он говорил: "дедушка живет этой песней каждое утро", - и хотя получается забавно, петь про ночь утром, но Джулс повторял, что каждое утро по своему вечер. Это самое странное, что я от него слышала, а он говорил не мало странностей.
Он выбрал початок поспелее, и пусть не обжаренная и не сваренная кукуруза это не самое удачное блюдо, мы выковыривали зернышки по одному и ели так, словно ничего вкуснее не пробовали. Он говорил, что если бы я хоть раз ощутила запах океана, то чувствовала бы, как он долетает даже сюда. Я старалась понять, что именно в этом чудном запахе от океана, но и правда не могла понять.
Потом нас нашли и больше мальчишка ничего не успел мне показать. Мой первый и последний побег окончился грандиозной взбучкой. Но что им не по силу, так это отобрать воспоминания. Самая чудесная и опасная вещь одновременно.
Я брожу здесь до ночи, пытаясь вспомнить мотив той песни про стрекоз, но напрасно. Слишком много времени прошло.
Джулс не появляется. Или он обманул, или я опоздала. На шесть лет. Кто знает. Я бы спросила самый старый стебель, с загрубевшим основанием и жесткими листьями, почти совсем не принимающими в гости молодые и сочные, а пришел ли он тогда? После того, как в приют ворвалась его мать, не желая, чтобы он общался со мной или были еще какие-то причины у женщины, так долго помогающей этому дому одиноких детей. Если бы не она, Джулс бы никогда не сел около меня впервые и не возвращался бы так долго обратно. Но он лишь успел шепнуть, чтобы я завтра приходила на поле и он будет меня ждать. А я не смогла выбраться.
Что бы ответило поле? Может, сказало бы мне перестать таскаться сюда. Но есть вещи, с которыми сложно распрощаться, потому что ты ими живешь. Я бы могла сказать, что живу лишь балетом, но эта фраза скорее сарказм на всю мою жизнь, ведь если не заглядывать внутрь меня, балет единственное, что вы увидите. А сложность в том, что жить можно не только тем, что есть, но и тем, что было и могло бы быть.

На десять...

Яичница с паприкой. Специи. Душ. Остывший чай. Пустая кухня. Тишина. Гул холодильника. Забытые часы в поле, в дороге, босиком по улицам. Ты просто уезжаешь, а потом просто возвращаешься и как будто ничего не было. Ты не думаешь, не мучаешься ночами, у тебя есть только один день для этого и он подошел к концу.
Раковина. Посуда. Стекающая вода с тарелок. Все еще мокрые темные волосы, всегда убранные в пучок, потому что иначе я словно одуванчик готова взлететь по ветру. Брелок на столике. Дверь. Снова улицы.
Сигналы машин, но я не слышу: танцую, обступая прохожих. Музыка в наушниках. И почему мы не танцуем под современный поп или инди-поп? Я от него таю. Не в обиду Моцарту и Баху, но я бы хотела добавить свежести в классику. Боже, мне кажется я умираю прямо здесь, посреди стоящих в пробке машин, глазеющих водителей, мелких падающих капель. Вот прямо здесь и сейчас я упаду от того, как мне хорошо. Знаю. Знаю, боль может заставить тебя работать не покладая рук (и ног, в нашем случае), может заставить сделать невозможное в желании доказать что-то. Но счастье... Наслаждение моментом, когда ноты рояля проникают в тебя, голос охватывает все сердце. Счастье заставляет парить, свершать, творить. Счастье заставляет создавать и отдавать. Отдавать без сожаления, без взаимности. Я кажется чувствую, что я окружена чем-то. Нет, я не про морось. И я не знаю, счастье ли это и может ли оно быть осязаемым, но как назвать ощущение, будто тебе до безумия хорошо и свободно, будто ты хочешь вдохнуть глубже, намного глубже, но больше уже невозможно? Потому что фразы "мне так хорошо" недостаточно. Это что-то другое. Может мимолетное, может обманчивое. Да только какая разница, я перестала гадать.
За квартал до студии меня окружили девчонки из средней группы. Они не слышали музыки под которую я танцую, но подхватили ритм и запрыгали рядом. Помню когда я была такой, только домой я ходила не с танцовщицами, а с соц. работником. Они посмеялись, хлопая всем нам, и пошли дальше, в своих джинсах и джинсовых куртках, а многие ли узнают в них балерин? Мне всегда было интересно. На перилах у входа кто-то сидел, я провальсировала к двери и захлопнула ее, стягивая наушники. Мимо меня протиснулся мальчишка, впуская в коридор солнечный свет и какой-то треск. Я успела обернуться до того, как дверь снова захлопнулась, и выглянуть наружу. Он наклонился к девчонке на перилах, а затем попятился, с поднятыми руками и пошел прочь. Сомнения подкрались незаметно ко мне и я постояла так еще какое-то время, но в итоге не выдержала и вышла. На асфальте валялись осколки и части мобильного. Я присела, рассматривая их. Чинить тут нечего. Глаза сами нашли лицо его владелицы.
- Даже не говорите ничего, - прохрипела она, смотря на меня и видя, я уверена, лишь размытое пятно.
- Джуно, да?
Она не ответила. Недолго думая, запрыгнула и села рядом. Я ждала рыданий, истерик, громких слез. Но девочка не плакала или, по крайней мере, не демонстрировала этого. Она медленно доставала шпильки из волос, бросая их на землю.
- Хорошие. Люблю жемчуг на концах, но мне... не идет, - я усмехнулась.
- Там им и место, - они разметались среди осколков телефона.
- Сегодня все зашло слишком далеко? - я наконец повернула к ней лицо. Не знаю, может я ошибаюсь, но ей бы нужно поговорить с кем-то.
- Давно зашло, - Джуно собрала волосы в хвост на макушке, не до конца вытаскивая конец так, чтобы получилась петля. Обычно когда танцуешь, такие хвосты быстро распадаются.
- Мне было бы страшно возвращаться с новостью о... верной смерти твоего боевого друга, - я слегка засмеялась. Я была рада ее улыбке, даже натянутой.
- Я не говорила, что вернусь.
- Нужно прогуляться. Мне всегда нужно время остыть.
- Долгая прогулка, - Джуно усмехнулась, шмыгая носом.
- Но сегодня, когда ты вернешься...
- Не сегодня. Никог... не в ближайшее время.
- Ты что..? - я должна была догадаться.
- Знаю, вы скажите, что это родители, что я еще слишком мала и ничего не понимаю. Тут была девушка в коротком топе, она так и сказала с презрением в глазах. И добавите, что у кого-то вообще родителей нет и эти дети были бы рады, чтобы кто-то так о них заботился. Но это же... это же не забота!
Джуно натянула рукава пуловера на пальцы, кутаясь. За секунды тысячи мыслей, и хоть бы одна задержалась. Хотя бы одна стоящая реплика, парочка нужных, правильных слов, которые говорят взрослые, разумные. Я потерла лоб, рассматривая соседнюю улицу.
- Пойдешь ко мне?
- А потом сдадите меня, - она улыбнулась мне.
- Мне незачем, я не твой учитель или... кто там еще считает такие методы правильными. Взрослые, точно, - я ответила ей еще одной улыбкой, пока та не погасла. - К несчастью, вряд ли меня можно назваться взрослой.
- Или к счастью.
Я спрыгнула.
- Пойдем. Если ты точно решила.
- Точно, как чертово гранд фуэте на 90 градусов.
Скрыть смех за ладонью, прикрывающей рот, не удалось.
- Тебе четырнадцать?
- Скоро шестнадцать, но спасибо, всегда приятно выглядеть моложе своих лет.
- Ну, хватит, я чувствую себя неловко.
- И правильно, ты фактически сообщница моего побега из дома, - она толкнула меня в бок, когда мы переходили улицу.
- Лучше тебе это так не называть.

На одиннадцать...

- Чаю?
- Ты всегда сначала делаешь, а потом спрашиваешь? - с улыбкой Джуно взяла кружку, зашипела от того, как та нагрелась и аккуратно перехватила ее пальцами.
- Прости, привыкла все решать сама, - я присела рядом с ней на свою кровать. Девочка все еще осматривалась и, могу поспорить, тоже думала о том, как мы тут будем ютиться.
Она тихонько глотала чай, в который я накидала все травы, которые сумела найти: это всегда было рискованно, но обычно выходило вкусно. Наверное, приготовление чая - единственное, где я рисковала. Запах трав имеет расслабляющие свойства, не всех конечно, но я старалась придать напитку именно такое качество. Пока Джуно сидела рядом, мне было спокойно, что она здесь, а не где-то еще: в темном городе, совсем одна. Знаю ее каких-то пару недель с тех пор, как увидела плачущей в раздевалке, но я... Я не знаю. Наверное, я слишком часто видела эту игру эмоций в глазах, чтобы ошибиться. И не смогла пройти мимо.
- Расскажи мне, - я взмахнула свободной рукой, оживляя пространство и притихший воздух комнаты. - Что ты планировала делать?
- Ну, я... Знаешь, найти местечко, где можно было бы перекантоваться, а там, если все пойдет плохо, найти бордель с условиями помягче, - она поставила кружку на пол, стаскивая ботинки.
- Теперь понимаю, почему мама так тебя опекает. Ты же просто как эти самые... трудные подростки с замашками... хотя какие уж тут замашки. Бордель! - я закатила глаза.
- Приятно, когда твои шутки понимают, - она подтянула босые ноги к себе и снова взяла чашку в руки.
- Мама не понимает?
- Мы не шутим, - девочка покачала головой. - Не говорим. Ссоримся только, последнее время. Такие у нас, знаешь, разговоры.
Мы обменялись немного грустными улыбками, прикладываясь к кружкам.
- Это мелиса? Я обычно беру такой чай в кофейне на углу десятой улицы и набережной.
- Правда? Тогда тебе бы понравился мой любимый из нашего кафе.
- У тебя свое кафе?
- Всего лишь стою за стойкой, - я усмехнулась, наблюдая за ней: девочкой, сидящей рядом. Что в ней было? Решимость, свойственная молодости и подростковому максимализму. Обида смешанная с болью непонимания, свойственные каждым сложным отношениям между детьми и родителями. Желание самой распоряжаться своим временем и жизнью - то, чего хочет каждый на этой планете. И слишком юные годы, чтобы это желание воспринимали всерьез. Как знать, порой дети и правда все рушат, совершают неправильные решения, ступают неровными дорожками за что страдают и расплачиваются всю жизнь после.
Как узнать, какой случай перед тобой? Я вижу, точно вижу, что она хорошая. Слишком хорошая, чтобы стать плохим человеком и скатиться из-за этого побега, который я бы назвала протестом. Но разве дети вообще рождаются плохими? Они становятся. Я в этом совсем не смыслю. Не знаю, что здесь правильно, а что нет. У меня даже детей нет. Есть только я и моя жизнь.
Я должна сделать то, что сделал бы каждый взрослый человек. Должна заставить ее подумать. Ведь уйти просто, но так ли просто вернуться? Готовы ли эти дети отвечать за самостоятельность, которую сами требуют?
- Ты же понимаешь, что так нельзя. Ладно, балет, а как же школа?
- Ты не обязана мне помогать.
- Я знаю, но...
- Тогда ты понимаешь, что я все равно это сделаю. Буду я здесь или где-то еще. Я не вернусь. Я больше не могу, но ей... плевать вообще-то, знаешь?
Джуно ступала по паркету в моей небольшой комнате, рассматривая немногочисленные вещи, проводя пальцами по пыльным стопкам книг на столе.
- Ты подумала о последствиях?
- Я подумала о том, что будет дальше со мной. Дома. И последствия не хуже, я ведь не собираюсь грабить банки, убивать людей и раздавать флаеры в переходах.
- За флаеры не садят, - я рассмеялась.
- Мама-то? За них она посадит на стул электрический. А банк, я думаю, она бы пережила, - девочка провела пальцами по мутному стеклу.
- Я думала, когда нет дома... ну, ты несчастен, понимаешь?
- Ага, но иногда и дома ты чувствуешь себя так, словно у тебя его нет.
- Твой пессимизм ободряет, - я отхлебнула, чувствуя заварку на языке.
- Да это... не пессимизм вовсе.
Ну, может она права. Когда человек начинает думать о том, что с ним будет если он останется д о м а, то, наверное, пора бежать. Вопрос лишь в том, куда и насколько ты силен, чтобы принимать такие решения в возрасте, когда принимать их у тебя нет права.
- Ты серьезно хочешь раздавать листовки вместо балета?
- Честно? - она дождалась, пока я кивнула. - Я бы лучше занималась этим или продавала мороженное в ларьке на набережной, если это то, чего я хочу. Да, я... - она глубоко вдохнула, прикрывая глаза, а затем выпалила, прижимая руки к груди. - Я лучше буду ходить в обносках и жить на нищенскую зарплату, но я вот тут - буду собой.
Мой взгляд бродил по углам и стенам, сталкивался со взглядом Джуно и отлетал в сторону. Не выдержав, я спрятала лицо в ладонях. Если думала, что меня разрывало на куски, когда в семь меня посадили между двух стульев, давя сверху, чтобы растянуть мышцы, я ошибалась. Рвало сейчас и так, словно это мой чертов первый шпагат, самый болезненный.
- Давно хотела ей это выдать?
Я не показывала лица, лишь пробурчала слова в ладони.
- Тебя не раздражает, что эта рама все время стучит? - она, кажется, показывала на окно пальцем.
Ладно, я могла бы не спрашивать. Я могла бы ничего не спрашивать и отпустить ее. Но не отпустила. Потому что они с т а н о в я т с я.
Самое сложное - это видеть перед собой казалось бы еще ребенка, но из его рта вылетают какие-то совсем не детские слова. И ты должен решить, как будешь относится к этому человеку: как к ребенку или как к равному.
- Тогда у меня есть условие, - я наконец оторвала руки от лица. Джуно подняла на меня глаза, переставая выводить что-то пылью на ладони. - Я послушала тебя и... Знаешь, я могла бы устроить тебе взбучку, сказать, как неправильно в отношении родителей ты поступаешь, но я этого не сделаю. Я не стану держать, если ты захочешь уйти, - я похлопала по одеялу рядом с собой, чтобы она присела, немного испуганная и озадаченная. - Но если ты захочешь остаться, у меня только одна просьба - позвони маме и предупреди.
Джуно уже открыла рот, и я не знаю, что бы она сказала. Не уверена, что хотела бы знать.
- Самое страшное для них - неведение.
- Если я скажу, она снова будет кричать и не отпустит. Будет еще хуже, - девочка смотрела в пол, на босые ноги, на ботинки рядом.
- Хуже? - я вопросительно посмотрела на нее и промолчала, когда она стала натягивать обувь.
Выйдя за дверь, я нашла на тумбе в гостиной внизу старенький синий телефон и потянула его наверх. Она сидела на кровати, смотря в окно, когда я вошла, закрывая дверь и немного зажимая ей тянущийся телефонный провод.
- Послушай, - встав подальше от двери, я пыталась подобрать слова. - Я только что решила, не знаю, головой или сердцем, что не буду относиться к тебе как к ребенку, потому что... Потому что именно от этого ты бежишь. Но тогда докажи, что ты умеешь отвечать за свои решения. Я хочу видеть, что ты понимаешь серьезность своих действий.
Я поставила телефон перед ней, синяя трубка закачалась.
- Это мудрый шаг.
Дверь была чуть шершавой на ощупь, я собиралась выйти, но обернулась, чтобы улыбнуться ей. Я видела ее глаза и знала, что она понимает и найдет правильный выход. Джуно уже набирала номер, держа трубку у уха, а я вышла, слыша напоследок сквозь щель:
- Алло, мам? Мне нужно тебе сказать...

Ну, что же, наверное, иногда нужно дать человеку свободу, чтобы он осознал, что она не приходит одна. Иначе как научиться быть сильным, быть ответственным и быть... смелым, чтобы добровольно броситься в эту борьбу? И хотя это сложно для любого родителя, они бы согласились, что глупо требовать от детей ответственности и разумности, продолжая все решать за них. Ты никогда этому не научишься без свободы. И тяжелых камешков на плечах.

На двенадцать...

Только начало светать и кто-то рядом заворочался, одеяло претерпело землетрясение пятибалльной мощности. Я перевернулась на спину в ожидании увидеть сонное лицо Джуно. Она открыла глаза, слабо улыбнулась.
- Доброе утро, - тихо прошептала я, снова прикрывая веки.
Мы долго лежали и ни одна не могла больше уснуть. Устав просто лежать, Джуно вытащила ногу из-под одеяла, задирая ее к потолку и сначала долго рассматривала пальцы, затем обхватила ступню руками, разминаясь. Может, некоторые привычки ей были привиты насильно, но тело об этом не знает.
Вскоре я услышала, как хозяева ушли на работу: сначала вода в душе перестала шуметь, затем свисток чайника, сиплый, протяжный, он был сломан, следом хлопок дверцы холодильника и через несколько минут, требующихся для того, чтобы закрыть крышку тумблера с кофе, хлопок двери. И как только он прозвучал, Джуно резко посмотрела на меня и вскочила с кровати. И только ее волосы волной всколыхнулись в воздухе.
- Я первая в душ! В большой семье клювом не щелкают, - донеся голос.
Тихо, а затем все сильнее и сильнее хотелось смеяться в голос и я расхохоталась. Не думала я, что первой нам предстояла битва за ванную.
За приготовлением завтрака я обдумывала одну мысль, пока Джуно не появилась. Она села за стол перед тарелкой и следила, как я наливаю чай.
- Как ты смотришь на то, чтобы поехать за город?
- Пикник? - она уплетала шакшуку. Я любила готовить это блюдо, когда завтракала не одна.
- Нет, - я улыбнулась ей. - Долгая прогулка.
- Будем жить в палатке, общаться с медведями и дуть на палочки, чтобы добыть огонь?
- Новый опыт, почему нет. Ты же хотела начать жизнь заново, - я пожала плечами.
- Но не со времен австралопитеков, - она прыснула, поднимая тарелку ко рту и доедая все до последнего мелкого кусочка: эти приятели никак не желали накалываться на вилку и так и норовили выпрыгнуть. - Ты что, серьезно?
Я подмигнула ей, медленно попивая чай. Я вспоминала телефонный разговор, пока она была в душе. Я убедилась, что иногда совсем не лишнее переводить тему на собеседника, ведь иногда то, что ты узнаешь, может помочь. И не тебе одной.
- Алло?
- Дарсия?
- Джо? - какое-то шуршание перекрыло ее голос. - Что-то случилось?
- Нет, все в порядке, я просто...
- Ты никогда прежде не звонила, - я представила, как она заправляет волосы за уши и как тревога растекается в ее глазах. Я слишком хорошо это знала.
- Помните вы упоминали, что вам нужен садовник?
- Да, участок зарос по самую крышу, - она вздохнула. - Но кому захочется из города ездить, чтобы... Ты кого-то хочешь предложить?
- Себя, на самом деле, - я замерла в ожидании ответа.
- А как же кафе?
- Мне просто нужен... ну, отпуск, понимаете? Немного свежего воздуха. И я нашла себе помощницу.
- Две руки хорошо, а четыре лучше, - я услышала шорох бумаг.
- И две пары ног. Мы балерины, вы удивитесь на что мы способны, - шутка ведь лучший способ расположить к себе, да?
- Запишешь, какие цветы мне нужно посадить?
- Уже приготовила ручку. Я надеялась, что вы не откажите.
- Ну, каждому дому нужны заботливые руки, а я сейчас редко там бываю.
- Вы ведь, - я вдохнула поглубже, проявлять чувства никогда не было для меня легкой задачей. - не забываете отдыхать? Работа никуда не денется, я серьезно.
- Детям, как и домам, нужно внимание, - я слышала улыбку в голосе Дарсии.
- Я хотела спросить, вы позволите нам на время работы остаться там?
- Конечно, если хотите. Только будьте... благоразумны, хорошо? Я доверяю тебе, Джо.
- Мы будем относиться к нему как к ребенку, обещаю.
- Тогда пиши список.

Сейчас лист был в кармане моих джинсов и я с нетерпением ждала, когда вновь окажусь за рулем. Ночь в тесноте дала мне понять, что так мы не протянем. Нам обеим нужно отвлечься, чтобы трезво оценить, чего мы хотим и что собираемся делать.
- Если тебе нужно собрать вещи, то иди. Я уберу здесь.
- Надеюсь, ты любишь цветы, - я загадочно улыбнулась, выходя из кухни.
Она уже намочила руки, вспенивая губку.
- Эй, постой, твои хитрые улыбочки меня настораживают!
- Тебе понравится! - прокричала я в ответ.

Не скажу, что все в кафе обрадовались моему внезапному "отпуску", но куда им было спорить, когда Джуно выглядывала из окна машины, а все заднее сиденье было заставлено рассадой, удобрениями и пакетиками с семенами.
- Что будешь делать, Джорджия? - Дог Хот-Дог протянул мне заказ и я напоследок подмигнула ему.
- Учиться.
Табличка на двери подлетела, когда я толкнула ее. Голос парня ударил меня сзади, заставляя улыбаться.
- Выпьем!
Девочка была права, приятно, когда твои шутки понимают.
Я передала ей стаканчик через окно:
- Я обещала дать тебе попробовать мой любимый.
И повернув ключ в зажигании, я посмотрела на нее ноги, упирающиеся в приборную панель.
- В путь?
- Рада, что ты спросила, - она усмехнулась. - Кстати, ты была права, машина то, что надо. Мы подружимся.

Я сделала музыку громче и она заполнила салон, вылетала через опущенные стекла и я верила, она долетит куда нужно. Мы подпрыгивали на кочках и смеялись, останавливались на мостах, чтобы посмотреть, чем отличается эта вода от прежней, мы не обращали внимания на сигналы машин, когда ехали слишком медленно, чтобы насладиться пейзажем или рассмотреть животных. Такие простые вещи, которые в компании становятся чем-то большим. Я всегда думала, что больше всего люблю ездить одна, но теперь Джуно поставила под вопрос это мое убеждение. Возможно, у меня просто не было человека, с которым любая поездка станет воспоминанием.

- Какое поле, - протянула она, неотрывно смотря в открытое окно.
- Хочешь расскажу тебе сказку?

На тринадцать...

Бывало мы забирались с ребятами на самый верх горки. Воспитатели бы обязательно нас согнали оттуда, но пока они не видели время казалось там тянулось бесконечно. Мы представляли, что это не железная горка вовсе, а целое дерево, такое огромное, что не обхватить руками, и его ветви расходятся на метры вокруг. Солнце бликами прорывалось бы сквозь его верхушку и пускало радугу, будто играя зеркальцем, но для нас это казалось сказкой, а мы были не детьми из приюта, брошенными и отвергнутыми, а превращались в смеющихся, секретничающих и каких пожелаем. На какое-то время ты становился кем-то другим.

В один из таких раз, воспитатели уже начали кричать, чтобы мы слезали, но девчонка с рыжими кудрями склонилась вперед, подзывая нас:

- Меня забирают, представляете? - она была взволнована.

- Счастливая!

- Что ты им сказала? - зашептала другая.

- Не знаю, - рыженькая откинулась назад. - Улыбалась и "вела себя прилично", как и говорила наша миссис.

- Так просто?

- Я тоже улыбалась. Даже ногти не грызла, как обычно, но меня все равно не взяли, - девочка потянула большой палец в рот.

- Может ты грубила?

- Кажется нет, - та на мгновенье оторвалась от своего занятия.

- Или делала вид, что тебе все равно?

- Но мне было не все равно.

- Завтра мой последний день, вы можете поверить? У меня будет семья, своя комната и...

Так приходила мысль, что для нас всех есть оттуда выход. Если ты был достаточно чист, то искренне радовался за уходящих, потому что они получали так желаемый всеми билет в счастливую жизнь. "Счастливая жизнь" - так мы звали то... что-то за железными воротами. Но если ты был больше обижен, чем рад, больше склонен зацикливаться на себе, чем отпускать ситуацию, как и большинство нас здесь, на самом деле, то было больно.

- Но почему ты?! - закричала одна из нас.

- Ты чего? - нахмурилась девочка с рыжими волосами.

- Чем ты лучше?

- Эй, послушай, для всех есть выход. У каждого свой.

- А вот и не правда. Так взрослые говорят, но они все врут. Потому что тебя могут никогда не выбрать.

- Я не виновата, что понравилась им. А ты нет.

Она ничего не ответила, но каждый чувствовал какой ураган бушевал внутри нее: вихри горечи, потоки обиды и множества, множества перебираний себя по косточкам. Это временами происходило с каждым из нас, но ты либо учился с этим бороться, либо нет. Девочка раздосадовано спускалась по лесенке вниз так, что мы слышали каждый ее удар ноги о перекладину. Я перевесилась через поручень:

- У всех есть шанс, - я хотела, чтобы она поверила мне. Посмотрела в глаза и...

- Вранье.

Она уже стояла на земле и подняла на меня взгляд. Но не поверила.

Может, потому что я не верила сама себе. Может, потому что сложно найти человека, который заставил бы тебя в это поверить. У нас есть только мы сами и в этом вся сложность. Дети не умеют обманывать ни себя, ни других. Для этого, печально, но нужно вырасти. Я была на пути к этому и попыталась, но моя попытка не удалась. Может, ребенок из тебя так просто не уходит. Даже в ситуациях, которые только этого и требуют.

На четырнадцать...

Дарсия была права: дом почти что оброс травой, а деревья вокруг добавляли ему деревенского шарма. Он сначала показался мне брошенным и пустым, но когда я заглушила мотор, медленно вышла и, скрестив руки на груди, глубоко вдохнула, оглядывая жилище. Трава закрывала небольшие ступеньки и навес около входа в дом, огибая всю местность.
- Неплохо, да? - Джуно касалась ладошками кончиков травы.
- Мне нравится.
- Жаль, что придется ее состричь.
Мы протискивались сквозь заросли, сухие веточки скрипели под ногами. Нам предстояла долгая работа.
Я достала ключ из кармана и отперла дверь. Мы на мгновение замерли перед тем, как войти. В доме пахло пылью и деревом. И пусть это было немного непривычно, но создавало какое-то ощущение уюта и защищенности.
- Мы займем гостевые комнаты, одна наверху, другая здесь, - я бросила ключи на кухонный стол.
Здесь было здорово. Не то, чтобы очень много места, но куда больше, чем я привыкла. Мне даже показалось, что я могла бы прожить тут всю жизнь.
- Самое то для старости, - протянула девочка, распахивая окна и выглядывая наружу.
- Ага, - как тут не согласишься. - Мне не хватает только дедули и приезжающих на лето внуков, обязательно без особого на это желания и...
- Как будто это их самое жестокое наказание, - добавила Джуно, усмехаясь. - А эта женщина, хозяйка, богатая?
- Не знаю, вроде бы нет, - смятение поплыло вокруг меня.
- Думала, нужно иметь состояние, чтобы жить в городе и иметь такой домик.
- Дом родителей. Отец умер девять месяцев назад, - я вздохнула, уверенная, что в этом мирке найдутся множество тому доказательств. На самим деле, сам дом - уже огромное подтверждение.
- Грустно.
- Грустно.
- Пойду принесу пакеты с едой, - Джуно поднялась.
- Хорошо, а я пока подключу и протру холодильник.
Она кивнула, проскальзывая мимо. Нам и правда предстояло много дел, я знала. И понимала, что в моей голове на этот счет были мысли не только касательно дома, но работы с самими собой. Мы, вообще-то, обе были холодильниками: может быть не такими старыми и поломанными, просто забывшими, как работать и для чего. Нам нужно, обязательно, непременно, найти ответы. Где-то там, в глубине собственных застоявшихся морозильных камер и полочек. Пусть я и старалась об этом не думать и ни слова не говорила Джуно.
- Дарсия провела здесь детство, - себе под нос проговорила, открывая один за другим шкафчики в поисках тряпки. - Может, оно еще здесь. Нам нужна компания.

На пятнадцать...

0x01 graphic

Предрассветный воздух наполнил кухню, медленно входя через открытые окна. Бьет шесть и ты уже на ногах. Тут по другому не бывает. А даже если бы мы с Джуно захотели поваляться подольше, птицы под окнами не дали бы нам воплотить задумку в жизнь. Мне нравилось просыпаться так рано, смотреть в окно, в котором колышется трава с проблесками раннего неба. Эти минуты дарили покой. Вот ты идешь по сонному дому, ведешь рукой по шершавой стене, проходишь мимо фотографий, аккуратно пробегаясь по ним пальцами. И пока Джуно, натянув на голову одеяло, все еще пыталась поспать, я разминалась на кухне, позволив прохладе войти.
Завтрак шкварчит в чугунной сковороде, которой, если честно, можно убить. Тарелки плавными движениями оказываются на столе, вилки опускаются рядом. Я верила, утром кухня всегда выглядит как-то иначе. Светлая от льющегося солнца, она становится эпицентром энергии и заботы.
- Решила закормить меня яичницей до смерти? - девочка, все еще в пижаме, плюхнулась на стул.
- Это только четвертая попытка, - усмехнулась в ответ, перекладывая еду в тарелки.
- Нужно поскорее проверить, взошли ли васильки, - Джуно наколола кусочек, отправляя его в рот. - Передай соль, пожалуйста.
- Семена не всходят так быстро. Дай им время.
- Не могу, это, между прочим, мои первые цветы, - от волнения ее рука задрожала и еда упала с вилки обратно в тарелку, брызгая соком на голую коленку, подтянутую к груди. - Черт.
- Если будешь бегать туда каждые десять минут, это не поможет, - я улыбнулась, вспоминая, что чувствую почти то же самое.
- Значит сначала польем саженцы.
С приезда, она только о цветах и говорит. Я не могла просто взять и не улыбаться. Горящие интересом глаза заставляют загораться и твои собственные.
- И докосим траву, - закончила я, откидываясь на спинку и тоже поднимая ногу на стул, как Джуно.
- Чур я срезаю, а эта машина на тебе, - она потянулась и ее лицо скривилось.
- Договорились, - я заметила, что она любит возиться с этими огромными ножницами, аккуратно укорачивая траву, подрезая кусты, и у нас еще оставались деревья. Она сначала выходила, брала инструменты и шла к нужному месту, минутку осматривалась и медленно заплетала волосы в косу, а уже затем принималась за работу. Она как будто бы не желала сделать им больно, все время осторожничала, где я бы быстрыми движениями срезала стебли непослушной травы. Но я не торопила ее, потому что мне казалось она словно... уходит в какой-то другой мир, который ей совершенно точно нравился и дарил наслаждение в купе со спокойствием. А времени у нас достаточно.
- Как же все болит, - простонала Джуно, разминая плечи.
- Нельзя просто взять и перестать заниматься, - я сочувствующее улыбнулась ей.
- Ну нет, я больше не собираюсь... - она покачала головой, словно отговаривая сама себя. Я пожала плечами.
- Как хочешь.

За домом был выведен краник, из которого я набирала воду в лейку и к которому можно подсоединить шланг. Но мне нравилось слышать, как вода журчит по стенкам железного сосуда, как переливалась внутри и я чувствовала насколько она ледяная, просто наблюдая пузырьки. Затем обходила каждый посаженный нами росток и кустик, каждую луковицу, пока вода не заканчивалась. И я шла обратно, краем глаза замечая Джуно с ножницами, что-то бормочущую под нос.
По одной капли стали падать с неба. Я подняла глаза, оно было чистым и таким светлым, что мне стало больно смотреть. Но капли все равно продолжали падать. Они становились больше и сильнее, собирались стайками и нападали вместе, и когда их стало слишком много, я словно очнулась. Повернула барашек, останавливая воду.
- Джуно, беги сюда, - мы обе прикрывали руками голову, понеслись к крыльцу и забежали под навес.
Ножницы остались валяться в траве, лейка у стены дома, а мы стояли здесь и смотрели. Он заворожил нас. Такой сильный, он бил по земле и впитывался в нее. Может они соревновались. Эта мысль мне нравилась. Стихии слишком сильны, чтобы бороться с человеком. Это глупо. Вот только мы этого не понимаем, и все продолжаем пытаться. Предсказываем ураганы, пытаемся предугадать шторм, вспахать землю и встать в дверной проем при землетрясении. Но стихиям, на самом-то деле, даже скучно с нами бороться. Вот смотрю я на него: всего лишь дождь, но до чего волевой, неуправляемый и неутомимый, почти страстный. Он просто развлекается, потешается над всеми нами, по-своему, конечно. Словно улыбаясь, говорит: "зря ты, Джо, таскалась с лейкой, давай я тебе помогу", - тогда, когда уже почти все закончено.
- Он знает толк в сарказме.
- А?
- Да ничего, я так. Знаешь, иногда дождь кажется мне живым, - мы сидели на полу, задрав джинсы повыше и высунув ноги наружу, вздрагивали, когда капли били слишком сильно, но нам было все равно.
- Растения мне кажутся живыми... Дождь он... вода.
- Вода не имеет жизни? - я внимательно смотрела на нее.
- Не знаю. Наверное, все имеет жизнь. Только мы этого не понимаем, - она бросила отколовшийся кусочек бетона прямо в воздух, заставляя его кружиться среди капель.
После дождя все было сырое и грязное, но пахло просто чудесно. В городе так не бывает, как будто в каждом месте происходит своя химия. Мы сбросили обувь и ходили босиком, потому что, честно говоря, ни одной не хотелось потом отмывать ботинки от грязи. Я осматривала не побил ли ливень наши цветы, а Джуно продолжала резать. Я обернулась, в страхе замечая, что она уже подобралась к моему окну.
- Стой! - ноги сами бросились вперед, шлепая по мокрой траве и сея брызги.
- Я делаю не так? - она испуганно обернулась.
- Да нет, нет. Слушай, как считаешь... - я замялась, еще раз осматривая траву, доходящую до середины окна в мою гостевую спальню. И эта зелень - лучшее, что в ней было. - ...если мы оставим здесь часть травы расти, это будет очень ужасно?
Она почесала щеку, оставляя грязные пятнышки.
- Не знаю. Ты хочешь ее оставить?
- Я ее обожаю. Чувствую, будто живу в поле.
- Ну, мы можем... обложить камнями столько, сколько нужно, чтобы изнутри комнаты выглядело, как... ну, ты понимаешь, поле. А остальное убрать. Будет мини-поле, но ухоженное, в виде грядки.
- Здорово! В тебе погибает садовник, - я легко рассмеялась, думая, где буду ставить отметки.
- А что там? - она указала пальцем.
- Там? - я обернулась, разглядывая стену деревьев, переходящую в нечто, напоминающее лес. Я плохо понимаю, что можно назвать лесом, а что нет, но сплетение этих друзей здесь было славное.
- Да вообще, вокруг, - Джуно присела, аккуратно отрывая какую-то травинку и сидя у мокрой земли, прикусила ее зубами.
- Понятия не имею, - я снова вернулась к своей грядке, но девочка все продолжала смотреть куда-то в чащу.
Я и не заметила, как ее босые ступни пропали из вида, и лишь услышала шаги по мокрой земле. Она уже отодвигала ветки в желании узнать, что они прячут.
- Эй, ты куда?
- Идем, - я едва расслышала ее взволнованный голос.
Вздохнула, усмиряя борьбу разума и любопытства внутри, и пошла следом.
Мы пробрались совсем немного, прежде чем вышли на тропу с небольшими лужицами, а с ветвей все капала вода, особенно когда мы их двигали. По краям шла трава, а затем сплошным ковром кусты и переплетенные ветви. Джуно побежала вперед, вертя головой во все стороны и не могла остановиться. Я слышала ее бормотание, радостный смех и повторяющееся "вау" и "ух ты". Я плелась за ней, не поспевая, и напротив не могла выговорить ни слова. Я слышала легкое шуршание листьев, запах мокрого дерева и чего-то еще, очень знакомого. Пальцы ног будто утопали в песке при каждом шаге, а сердце медленно билось. Джуно стояла перед огромным деревом, ствол которого шел вверх и делился на четыре увесистых ветви. Оно раскинулось так, словно было тут хозяином. Поспорить сложно, оно действительно заставляло остановиться с благоговением в глазах. Этот лес не был каким-то особенным, слишком уж королевским или экзотическим. Он был простым и именно это делало его таким непередаваемо сказочным и неповторимым. В простоте был его шарм.

- Я сейчас поклонюсь ему.
Девочка усмехнулась мне, не открываясь от осматривания каждой веточки и опутанного вьюнком ствола:
- Да, сказочное.
- Жаль нет фотоаппарата, - я прошла под свисающей веткой, пытаясь дотянуться до мокрых листиков на концах.
- Но мы ведь сюда вернемся? - она с надеждой смотрела на меня, не выпутывая пальцев из растения на коре.
- Мы же не можем бросить его в одиночестве.
Она просияла.

Мы бродили тут еще немного, когда она повисла на мне сзади, прикрывая глаза.
- Ты чувствуешь этот запах?
Я принюхалась, но не почувствовала ничего нового.
- Земляной и соленый.
- Как океан, - протянула она. Я слышала, как она глубоко дышит, весь воздух округи был в ее распоряжении.
- Я все еще не научилась его узнавать, - усмехнулась воспоминаниям.
- Как странно! Если ты там была, его нельзя спутать, - когда она говорила, плечом я чувствовала каждое слово.
- Где-то я уже это слышала.
- Боже, океан... Его мы тоже не должны бросить.
Она расцепила руки и закружилась.
- Волны бьют, пускают пену, а солнце блестит и убегает от них.
- Он, наверное, так близко.
- Очень близко. Послушай.
И мы затихли, вслушиваясь в каждый шорох. В один миг мы будто услышали звук прибоя: слабый в своем отдалении от нас, но тянущий за собой. Подо мной земля стала двигаться медленно-медленно, кто-то давил на тормоз. Целый океан, который я не видела. Где-то там, скрыт за деревьями, но не так далек, чтобы я могла махнуть рукой. Он ждет, точно ждет. С того самого дня, когда я впервые узнала, что он пахнет ни с чем не сравнимо. Теперь я знаю дорогу и запах с прибоем будут моей картой.
- Мы его отыщем, - Джуно взяла меня за руку, и я вздрогнула. Давненько никто этого не делал. Если честно, дольше, чем я могла бы припомнить.

Чуть дальше нашелся кустик с ежевикой. Джуно обещала, что это не ядовитая обманка и что в курсе по биологии они проходили разные плодоносные кусты. С полными руками, мы вернулись обратно, мокрые, словно попали под очередной дождь, вот если бы можно было выяснить, сколько ведер воды может уместиться на листьях деревьев над нашими головами...

На шестнадцать...

Кровать стала моей крепостью и моим пристанищем. Ночью снова начался дождь и на этот раз не прекращался. Вчера он дал нам шанс найти то замечательное место в лесу и обзавестись новым наваждением: океаном. Но затем вновь обрел уверенность, что литься на нас с небес - это то, чего он хочет больше всего. И я его понимаю. Будь я дождем, я бы тоже хотела покрыть всех. Я и человеком этого хочу, если честно. Хочу быть заметной, хочу отдаваться во власть танца: для меня то же самое, что для дождя срываться с облаков. По крайней мере, я всегда так думала. Или привыкла думать, кто его знает.
Надо мной деревянный потолок, а вокруг мягкие подушки. Они будто обволакивают меня, зажимая в свои объятия, и стук капель о стекло уже не кажется таким холодным, как прежде. Уютная постель - спасение. Это всегда срабатывает.
Я уткнулась в книгу, отысканную в одной из комнат наверху, но строчки бегали от меня по страницам: сколько ни листай, смысл уплывал все дальше и дальше, за горизонт моего понимания. Я отложила ее в сторону и потянулась за мисочкой с ежевикой. Свою долю Джуно съела сразу же, одну за одной забрасывая ягоды в рот и облизывая синие от сока пальцы. Я же привыкла растягивать удовольствие: есть по чуть-чуть, смаковать момент, тянуть предвкушение так долго, как возможно, чтобы потом с искушением раскусывать ягоду, чувствовать, как она лопается. У меня никогда ничего не было в обилии, так что чему я научилась, так это растягивать наслаждение.

Я натянула одеяло повыше, выключила ночник и стала всматриваться в окно, где колыхалось мое мини-поле, в правом верхнем углу был виден кусочек хмурого солнца, которое совсем не грело. Пасмурно было настолько, что хотелось спать, потому что организм чувствовал ночь.
Я не могла оторвать взгляда от стекающих капель, мокрой травы и собственных переживаний. Последнее было совершенно нежеланным гостем, но не будь этого посетителя в моем сердце, меня бы не было в этом доме. Док Хот-Дог учил искать положительное даже в самом худшем. Как ребенок учится ходить, так и я барахталась, но нетвердо шла. К чему, я пока еще не могла понять. Может, так потому, что я иду к чему-то, чего не хочу, но не могу этого признать?
Я долго наблюдала за Джуно. Она бежит. Такими быстрыми и широкими шагами улепетывает от балета, натиска чужих мечт. По крайней мере, она точно знает, чего не хочет. Может быть, на самом деле это окажется не правдой, но какое это имеет значение? Главное та убежденность и уверенность, которую она сжимает своими ладонями и которая помогает ей бежать.
Она наводит меня на мысли, а что если я тоже не желаю балета? Что если, вот так вдруг, спустя столько времени, я пришла к тому, что балет для меня вовсе не жизнь? Что, если моя жизнь за его пределами?
Я не могла пошевелиться. Собственные мысли парализовали меня, превратили в камень и бросили в костер, чтобы я обугливалась до потери очертаний. Страх подбирался сначала ползком, как кот, стерегущий мышь. И прыгнул, накрывая с головой. Я забыла, как прекрасен дождь и как он пробуждает во мне странные, но такие приятные мысли. Забыла, что трава под окном дарит спокойствие. Забыла даже, что я есть я. Вместо темнокожей девушки со странно серыми, будто грозовыми тучами, глазами под одеялом сидел комочек из страха, оцепенения и поражения.

И когда терпеть сил не осталось, обмотавшись одеялом, я поплелась на кухню. Босые ноги холодил пол, но я желала, чтобы он еще и отрезвил разум. К несчастью, так это не работало. Доносилась приглушенная музыка из комнаты Джуно и сопровождалась хлопками, когда я отпускала дверцы шкафчиков. Наконец, я нашла бутылку из темного стекла с белой этикеткой и завинченной обратно пробкой. Не раздумывая, я схватила ее с полки. Бутылка наполовину пуста или наполовину полна? А, плевать. Скоро она будет пуста полностью и бесповоротно. Прихватив бокал с отбитым краем, я отправилась обратно в постель.
Пить нам, как балеринам, нельзя. Балет - практически спорт, так что... Но если я даже не могу понять, нужен ли мне балет, на кой черт держаться в стороне от столь манящей затеи? Устроившись на не успевшем остыть от моего тепла месте, я вытянула пробку. Надежда, что оно было еще пригодным, не желала оставлять меня и была оправдана. Ну, хотя бы одна. Я тихо рассмеялась, заполняя бокал красной жидкостью.
Сначала ты всю себя отдаешь, мечтая, что твои старания однажды будут вознаграждены. А потом встречаешь девчонку, которая терпеть не может то, что ты так любишь, и в тебе словно что-то встает на место. Я неоднократно вспоминала свой сон, в котором постоянно звучат слова "главное бороться; не важно как и насколько сильно, ты только всегда сохраняй боевой дух", - и сейчас он бы мне пригодился. Вот только я потеряла нить, за которую столько держалась и теперь даже не представляю, за что бороться и за что боролась все эти годы. Что бы ты сейчас сказал, папа? Ты бы нашел еще одну умную фразу, которая так банальна и так сильна одновременно? Ты бы знал, что я должна делать?
Может, ты бы сказал, что во всем - главное желание. А я бы ответила, что если меня все время что-то останавливает, если я все время чего-то боюсь и не верю, что люди стали терпимее к другим людям с другим цветом кожи, то значит желания у меня нет, так, папа? Иначе бы ничего не смогло меня удержать. Что бы ты сказал?
Я сделала очередные пару глотков, облизала мокрые губы.
И ничего не осталось.
Страх губит нас. В нем все дело. А теперь только я, бокал и наш друг - вино. В голове чисто, пусто и дождь отдается барабанной дробью. Легко-легко, словно никаких мыслей и не было. Никакого страха, никакого испуга, что могу быть права.
Но что будет, когда вино закончится, наступит новый день с новым солнцем, заливающим кухню, и сердцем, которое никогда не забывает подобные мысли?

На семнадцать...

Пыль не казалась мне ничтожной и грязной. Я не боялась выпачкаться, хотя она была всюду. Сама себе хозяйка в этой старой, запертой надолго комнате. Наверное, пыль помнит даже больше людей, она столько повидала и хранит множество тайн. Скелеты в шкафу? Нет, пыльные скелеты. Здесь стояла груда коробок: на полу, одна на одной, на мебели, - и все подернуто беловатой дымкой. Та самая пыль, конечно.
Я открыла очередную коробку, заглядывая внутрь. Может, копаться в чужих вещах было не самой лучшей идеей, но меня не покидало ощущение, что нужна история. Всему этому. Дому, саду, разбитым блюдцам, старым кувшинчикам на деревянной тумбе около заднего входа в дом. Тяжелый, холодный метал лег в руку. Я сняла потертую крышечку с объектива и провела пальцами по кнопочкам. Какая-то настройка выдержки, затвор, еще что-то. Поднесла ближе к глазам, чтобы различить выгравированные отметки у кнопок, и почувствовала запах метала.

Через окошечко все стало старее, чем есть.
- Эй, Джо! Скорее, смотри сюда!
Из открытого окна донеся громкий голос Джуно. Я встала и, оставляя следы на запыленном полу, выглянула. Широкая улыбка расцветала на лице девчонки, держащей за руль старый велосипед с корзинкой спереди.
- Я нашла его в сарае! Представляешь? За теми граблями и ящиками с пустыми мешками, - она провела ладонями по ручкам. - И там есть еще один!
- Ты плохо пытаешься уговорить меня на поездку, - я усмехнулась.

- Ты обещала мне отыскать океан! - задрав голову, она смотрела на меня.
Океан ждал, а я совсем забыла. Он должен был стать моим наваждением, а я ушла к цветам, траве и пыльным комнатам.
- Помнишь, мы хотели фотоаппарат? Смотри, что я нашла, - он показался из окна.
- День находок, да?
- Я надеюсь, - океан не может оставаться в тени так долго. - Спускаюсь!
И ступеньки не считались, как обычно на первый-второй, проносились словно были лишь воздухом.
- Выбирай коня, - протянула Джуно, упорно поглядывая на серебристый, и мне ничего не оставалось, как взять себе синий. Это было хорошим знаком. Голубой созвучен цвету волн, он будет вести нас.

Мы глубоко вздохнули на границе леса и шагнули вглубь, таща за собой железных друзей и отталкивая листья, мы вышли на тропинку. В скором времени показалось большое дерево, обвитое растением. Я спрыгнула, держа велосипед ногами и попыталась настроить фокус. Сначала все размывалось, как будто плыло от жары, но я крутила объектив и наконец остановилась. Джуно обернулась с улыбкой на губах, и я щелкнула.
- Осталось пять кадров, - так показывал фотоаппарат.
- Оставим их для пляжа, - и погладив дерево, она помчалась дальше.
И долгой была дорога, и извилистой, и подкидывала палки и ухабы. Там незнакомый лес, дичился нас, не понимал, что нам нужно и пускал в нас ветками-хлыстами. И не заканчивался путь, и не уменьшалось желание наше найти то, что ищем. С каждым поворотом мы ждали проблеска света и открытого пространства с гуляющим ветром, колышущим волосы, забирающимся под кофты. И останавливались мы, ловя соленый запах и облизывали пальцы, поднимая их над головой, чтобы понять, откуда он дует, и терпели малые неудачи, лес все от нас скрывал, он не желал выдавать чужих тайн. Лес хороший, если он тебе друг. Если посудить, у нас было множество друзей, вокруг. И наши кони, и дожди, и ветер, и океан, и друг тебе все, что пожелаешь. Только пожелай и попробуй быть другом в ответ. В этом прелесть: мир такой, каким ты его видишь. Он будет врагом, если ты считаешь, что он таковой. И будет другом, если обернешься и поймешь, что в нем нет зла, кроме того, что мы создаем сами вокруг себя.
С оглушительным криком ликования Джуно разогналась впереди меня, встала на педали, отрываясь от седла и вылетела в проблеск между деревьями. Мой велосипед затормозил на песке, смешанным с землей. Вдалеке я видела голубую черту, растекающуюся до горизонта, порывы ветра били в лицо, я задыхалась от соленого воздуха.
Когда океан так близко, до него, кажется, подать ладонью, но мы все крутили педали и крутили, пока не выбились из сил и не упали, смотря на манящий горизонт. Он перебивался деревьями, высокими и низкими, перемешивался с песком у подножия и дразнил равнинами.
- Ну что, мы почти нашли его, - протянула Джуно, откидываясь на землю.
- Да, но видишь там? - я указала пальцем влево, где земля уходила вниз, утыкаясь во что-то, скрытое от нас деревьями. - Нам не пройти, придется объезжать.
Я опустила голову рядом, также рассматривая темнеющее небо, как и она.
- Мы доберемся туда к темноте, как золушки.
Я рассмеялась, чувствуя приятную тяжесть в теле после нагрузки.
- Сложно, правда? - я поглубже вдохнула, шумно выпуская воздух обратно. - Он так и старается нас завлечь. "Спите на пляже, попадите в торнадо, но доберитесь до меня сегодня".
- А песок не манит? - она набрала его полную ладонь и обсыпала нас, смеясь.
Я улыбнулась в ответ, вздыхая.
- Все манит, чего не видел.

На восемнадцать...

С детства мы знаем, что солнце садится на западе. И может, мы не совсем уж правы, говоря, что нам не пригодится то, чему нас учат в школе. Как знать, может однажды тебе придется на время вычислить расстояние от пика горы до утеса, о который бьются волны. И у тебя даже не будет интернета. Вот тут-то алгебра с геометрией и придутся совсем кстати. И вот мы точно знали, что солнце спокойненько, стабильно, каждый день прячется за западный горизонт и сейчас, усердно скрипя педалями, взбирались по склону на запад. Просто так веселее: каждый раз выбирать новый ориентир. Сквозь слепящие лучи я уже видела край здания: может какой-то магазин, может дом с бегающими цыплятами по двору, - мне было не видно. Джуно запрыгнула на седло, совсем не заботясь тем, что поднимает песок в воздух, и он оседает на пальцы, лицо и куда только пожелает. Наконец взобравшись, я видела впереди такой блеск, будто кто-то сыпет алмазы. И щурилась, осматривая местность, как этот блеск пропал с поворотом головы, и улыбка моя неожиданно сбежала с лица.

- Эй, Джо, не отставай! - закричала Джуно, держа ногу на одной педали и готовая сорваться с места немедленно.

Но по-моему, отставало мое сердце. На пару ударов или на десяток, с их счетом у меня возникли проблемы. Парень впереди остановился, рассматривая мое лицо и, я не могла в это поверить, так же морщил нос, как и прежде, когда размышлял.

- Джорджия из Северной Каролины? - видя, что я не шевелюсь, наконец послышался его голос, и я вздрогнула.

В первую из наших встреч я гордо протянула свое имя, а он спросил, из какого именно я города. Вот вся нелепость, когда тебя называют в честь одного из штатов. Он мог шутить вечно и находил этот факт смешным всегда.

- Если ты сейчас добавишь, что вообще-то Джорджии должны жить в Джорджии, я тебя перееду.

- Раньше ты не была такой жестокой, - он аккуратно улыбнулся.

- А как же тот случай, когда я качелей заехала тебе по лбу?

- Кстати, отметина все еще тут, - Джулс коснулся лба чуть выше левой брови. - Не стоило тебя тогда пугать, да?

- Ну, со страхом у меня вообще дела плохи, - я рассматривала свои руки, лежащие на руле, и не знала, что в таких ситуациях нужно говорить. Я точно помнила, что солнце восходит на востоке и садится на западе, знала формулу дискриминанта и что междометие обособляется, но почему нас не учат жизни?

- Ты выросла, - он вертел тубус в руках. Все время забываю, как называется эта штука, а сейчас как будто буквы перед глазами проплыли.

- Ну да, - я подняла на него глаза: вытянулся, а каштановые кудри все такие же; глаза за стеклами очков до сих пор не приобрели четкого оттенка, все плавает в них что-то от зеленой тины до темно-синей глубины вод, мне не разобрать; за спиной огромная папка для рисунков, чтобы не мялись. - А ты все такой же.

- Джо! - Джуно сделала из рук козырек и рассматривала нас.

- Отдыхаете? - он бросил на нее взгляд и я заметила, как на мгновение пропала его улыбка.

- Всего понемногу. Сейчас: в поисках океана.

- Звучит, как название картины, - Джулс поправил ручку папки на плече.

- Как название постановки.

- Все еще танцуешь?

Я пожала плечами.

- А ты что здесь делаешь?

- А я... ну, дом родителей тут, - он неловко обернулся, указывая куда-то вдаль домов. - То есть, там.

- Здорово. Да, класс.

- Ну да, - парень потер лоб, заставляя кудряшки подпрыгивать.

Джуно колесила в прямом смысле слова: нарезала круг один за другим. Сюда долетали крики каких-то птиц и шум волн. Я вздохнула поглубже, улыбаясь ему.

- Ну, ладно, еще увидимся.

- Конечно, увидимся, - он улыбнулся в ответ, отступая на шаг назад, будто мне было мало места проехать, закинул тубус на плечо и засунул руки в карманы.

А я шла к девчонке, катя велосипед и отчетливо слышала в голове голос Дориана: "все мы врём". Интересно, предполагал ли он, что его слова засядут у меня в голове и знал ли, как дрожат руки.

Ты просто идешь и всё. Держишь руль покрепче, чтобы случайно не упустить или не упасть самой. И теперь я знала. Знала, как это бывает. Знала, как это заканчивается. Песок просто скрипит под ногами, Джуно что-то щебечет и смеется, а ты уходишь.

Мы не говорим: я так скучала. Мы не говорим: прости, что не смогла прийти, - и не раскрываем объятий. Теперь я знала, как это бывает на самом деле. Ты просто улыбаешься, думаешь, как можешь так просто стоять напротив человека, который однажды был тебе близок, и говорить неловкие фразы. Вы не заплачете на плече друг у друга, не покаетесь в своих грехах и не станете рассказывать, что с вами приключилось за годы разлуки.

Вы улыбнетесь, удивитесь, как изменились и как остались прежними одновременно, скажите пару банальностей и до жути очевидных вещей, вроде "ты выросла" и разойдетесь. Честно? Я теперь знала. Встреча не решает ничего. Дружба не действует, как два противоположно заряженных магнита. Если ты думаешь, что разорвав их однажды и отдалив так далеко, как можно, то они моментально стянутся вместе, как только окажутся рядом, ты обманываешь себя. Почему? Да потому что все мы врём.

На девятнадцать...

- Два ванильных латте, - Джуно похлопала по стойке.

- Один латте и чай, пожалуйста.

- Ты мне обещала, Джо! - возмутилась она, складывая руки на груди.

- Ты не должна была запомнить! Ты же целый бокал вина вылакала, - я закатила глаза, вспоминая нашу долгую и веселую ночь после так и неудавшегося отдыха на пляже. Я хотела немного забыться, а Джуно "напиться". В ее понимании: помочить язык в вине (жалких остатках, на самом деле), покривиться, но сделать вид, что ты в восторге и потихоньку потягивать за компанию со мной, как "взрослые". Хотя я, напротив, чувствовала себя подростком.

- Два латте, - упрямо повторила она парню за стойкой. - А бокал вина что, срамное пятно на моей репутации и ты будешь теперь на каждом углу об этом рассказывать?

- Прости, но Джо не пьет кофе, - я повисла на стойке, разглядывая ее.

- Моя Джо открыта всему новому, - невозмутимый тон заставил меня улыбнуться; парень передал ей две кружки.

- Да, я буду рассказывать это на каждом углу! - воскликнула, видя в обеих кружках латте.

- Как простое кофе способно тебя раззадорить.

С ухмылкой она отодвинула стул, оглушая всех вокруг, и села. Когда я не шевельнулась, Джуно настойчиво кивнула на соседний стул.

- У нас еще отменные равиоли впереди, помнишь?

- Как-то в детстве, в одном кафе, я пробовала их, - я глотнула напиток, задумчиво смакуя. - И чуть не умерла тогда.

- Ты шутишь! Ужас.

- И кажется умираю сейчас, - протянула я, наслаждаясь ее видом.

- Боже, только не говори, что у тебя аллергия на чертово кофе!

- Нет, просто мне очень вкусно, - я пожала плечами, а она сначала не шевелилась, но через мгновение все оборачивались на нас из-за ее смеха.

Я видела каждого за столиками и в то же время не видела никого. Одни были ярче, другие незаметнее, но все они были здесь. И на мгновение я вдруг осознала, что все они живут. Ладно, это конечно довольно очевидно и прозаично. Но разве я раньше задумывалась всерьез, что они не просто сидят рядом за столиком в кафе, не просто проходят мимо с пакетами продуктов, окатывают из лужи, сидя в своих машинах, не просто придерживают дверь или толкают в общественном транспорте?
Я просто знала, что они есть и что они живые. Но в слове жить слишком мало букв, чтобы полно описать, что оно значит на самом деле.

Я слышала неторопливые глотки Джуно, и как она напевает мелодию песни, которую я поставила ей в машине на пути к дому Дарсии. Мне нравилась эта девочка еще и за то, что с ней не сложно было помолчать, когда этого требует все твое существо. Ей не было скучно с самой собой, что я считала огромным успехом. Так часто мы нуждаемся в людях, в тех самых, которые живут, и острая необходимость в них нас губит. Они нужны для всего: прогулки, просмотра фильма, чашечки чая, похода в зоопарк и любой свободной минуты, потому что так сложно придумать, чем занять себя наедине с самим собой.

А я же, кажется, слишком долго была одна. Я забыла, что вокруг меня жизнь не останавливается. Я взяла паузу, а они - нет. Мне нужно подумать или я хочу свободы разума и свободы от груза собственных мыслей и убегаю куда-то за город, но они не бегут вместе со мной, надо же. Этот парнишка как обычно ходит на работу и делает двум девушкам ванильное латте; адвокат так же не спит ночами и листает бумаги; любовники занимаются любовью; писатели все еще страдают над произведениями; в муках сидит над мольбертом один и не спит третий день другой, не в силах оторваться; кошка переходит улицы исключительно на желтый; а та женщина в пурпурной шляпе огромных размеров не перестает курить десять сигарет в день. У них все в порядке.

Вот та, за столиком в углу, сидит одна, потому что не может разобраться в своих чувствах к мужчине. Другая, в кроссовках, счастлива и забот не знает, потому что ее все устраивает. Третий мужчина в белом поло и с ракетками на соседнем стуле и маленькой девочкой на коленях, думает лишь о том, что будет, если он скажет жене, что оставил всю зарплату в автоматах. И так с каждым. Жизнь не стоит, если стоишь ты.

- Посмотри на них, - я указала на мужчину с ребенком. - Как они тебе?

- Кажется, счастливые, - Джуно улыбнулась.

- Ты думала, что происходит в городе, пока ты тут?

- Мама в работе, папа копается в своих машинах, как всегда, девочки уже далеко ушли и, наверное, могут сделать "батри", - она стерла пенку с верхней губы.

- Забавно, - и я вовсе не о смешении коричневых и молочных цветов в кофе, хоть и смотрю в него так, будто там плавают крокодилы.

- Не страшно тебе быть здесь, пока там жизнь идет?

- Но ведь здесь она идет тоже, разве нет? Мои растения уже вылезли из почвы, а твою траву нужно подстричь. Мы с тобой ведь... ну, знаешь, думаем о чем-то, и в нас что-то меняется, потому что жизнь идет.

- А мне кажется, что я стою, как вкопанная. Забавно, да?

На двадцать...

Я поняла, вот так однажды утром, с улыбкой на лице, когда готовила завтрак на двоих. В то утро была моя очередь, а Джуно отсыпалась. По крайней мере, ее ворчание в подушку я восприняла как решение поспать подольше, а на мои толкая в бок она лишь отмахивалась. И поняла я, может быть, слишком простую вещь: нужно искать людей, с которыми не перестаешь улыбаться. Место для грусти найдется в любых отношениях, но на вес золота те, что будут заставлять носить улыбку просто так.

Когда я озвучила свою мысль девочке, она оторвалась от своих растений и протянула что-то о том, будто я и правда теперь таскаю улыбку, как любимый браслет. В каждой шутливой фразе можно найти до невозможности разумный штрих, и в каком-то смысле Джуно была права: улыбка стала моим любимым аксессуаром. Неосознанным, но постоянным.

И если бы я могла превратить улыбку в нечто осязаемое, вроде браслета, сейчас бы я крутила его вокруг запястья, не давая покоя. Волны шумели так сильно, что на секунду я подумала, будто они прямо в моей голове. Брызги кружились вокруг, как мне однажды и рассказывал Джулс. Девчонка стояла на деревянном пирсе у самого края и смотрела, как вода бьется и рассыпается дождем. Она все время отмахивалась от облака волос, что вились, застилая лицо.

Я прикрыла глаза, чувствуя какое-то совсем другое солнце на коже. Сейчас я жалела только о том, что раньше не отправилась на поиски этого или подобного места. Но, наверное, без Джуно все было совсем не так, да и нашла бы его? Задалась бы вообще такой целью? Может, когда-нибудь будучи в преклонном возрасте. Когда воспоминания бы не давали мне покоя, когда я была бы достаточно мудрой, чтобы найти в себе силы отыскать такого живого и прекрасного призрака прошлого в одиночку.

Я распахнула веки, как только услышала, что ее голос относит ветром вдаль и растворяет в нем. Она махала руками и кричала, но было бесполезно. Как будто летя, девочка остановилась около меня.

- Нам нужно спуститься на пляж! - Джуно прижимала длинные волосы в попытке усмирить.

- Мы проделали такой путь, я без этого не уйду!

Мы вместе рассмеялись и поспешили спуститься к велосипедам, брошенным у четырех огромных камней в песке. Не долго думая, мы спрятали их под пирс, потому что по влажному песку на них далеко не уедешь, и побрели вдоль береговой линии. Жаркие лучи не казались изнуряющими и невыносимыми в тандеме с прохладным бризом. Джуно бежала впереди, как обычно, никого не ждала, держала обувь в руках и наслаждалась тем, как ноги проваливаются в песок. Она даже не бежала, нет. Она летела, или парила, или стала невесомой, и кружилась, подпрыгивая и устраивая песочный град. Я нагнала ее.

- Тебе нравится такая жизнь, да?

- А кому бы не понравилась? - она улыбалась так широко-широко, что даже не верилось. - Я могу вечно быть такой и все больше влюбляться в эту жизнь.

Джуно расставила руки в стороны и закружилась, смотря в небо. Я бы хотела знать, каким она его видит. Здесь нет особого секрета, что каждый видит его по-своему.

- Но ты же понимаешь, что это лишь лучшая часть жизни? - чайки соревновались со мной в громкости, всё кричали и кричали. Кто первый сдастся? - Есть ещё та, где рутина, работа, чтобы можно было купить ужин, и ещё куча житейских штук.

- Вся серость мира собрана в этом предложении, - она схватила меня за руку, пристраиваясь рядом.

- И к тому же, ты не можешь всю жизнь бегать от предков. Это же твоя семья...

- Ну, хватит, Джо! Не будь такой занудой, - и вот она уже летит вперед, прямо к волнам, и они накрывают её ноги и желают утянуть в свои глубины. - Лучше расскажи мне про своих. Как они дают тебе такую свободу?

- Как? - я села так, чтобы волны набегали на ноги и убегали прочь, забирая с собой мелкие камешки. Джуно стояла в прибое, выкапывая носком ямку, пока вода не заполняла её. - Своим отсутствием.

- Прямо как у меня сейчас, - она улыбнулась, присаживаясь рядом.

- Иначе, - улыбка в ответ, и вот уже тема не кажется такой болезненной.

- Расскажи, - она мягко толкнула меня в бок, хотя в её взгляде я не смогла прочесть прежнего задора.

- В этой истории мало слов, - я пожала плечами. - В три я оказалась в приюте, и... я всеми силами старалась вспомнить, как я там оказалась, но ничего. Меня просто туда отдали, и я не знаю, как они с этим живут. Если еще живы, вообще-то.

Джуно молчала, слушая шум волн, крик чаек откуда-то издалека и шуршание песка.

- И никто тебя не взял?

- Да.

- Мне так жаль, - тихо протянула она, кладя голову мне на плечо.

- Так что это спорный вопрос, что такое эта свобода. А когда у тебя нет семьи или она далеко, это не свобода, это одиночество.

- А если семья тебя не понимает?

- Я не знаю, Джуно, - я утопила ноги поглубже в песок.

- Иногда семья - это тоже одиночество, - хмуро протянула та.

- Просто нужно умение, чтобы превратить холод в тепло, понимаешь?

- Балет стал огромной льдиной между нами. Его не расколоть. Мама вся обросла льдом.

Я пропала где-то в своих мыслях, шорохе одежды и прохладной воде, что не оставляла нас ни на секунду.

- А для меня, балет - тепло. Ты знаешь, я почти ничего так не люблю, как балет. Он стал моим спасением. В нём все чётко и я точно знаю, что в нём правильно, а что - нет, что в нём будет завтра и что было вчера. Балет моё тепло, которое не позволило мне покрыться льдом.

- Как будто два разных балета.

- Он один, - я встала, отряхивая джинсы. - Просто мы смотрим по-разному.

Я прикрыла глаза, как тогда на пирсе, вслушалась в беспорядочное пение птиц, ритмичное биение волн и встала на пальцы. Песок не лучшая сцена, но, наверное, самая стихийная и вдохновляющая. Я слышала и танцевала: раз движение, два движение, поворот и руки. Мягко, плавно. Джуно улыбалась, смотря на меня, а мне было слишком хорошо. Сколько бы еще я протянула без него? Я наталкивалась на волны и отбегала в сторону, кружилась и делала всё то, что так часто видела лишь балетная студия. Девочка бродила туда сюда, не обращая внимания на мокрые джинсы и буйные волны, окатывающие пеной. Вот я оглянулась, и она мягко подступила рядом, повторяя за мной. Из Джуно она вмиг стала балериной. Ее волосы так же разлетались в стороны и лезли в глаза, джинсы были в песке и пропитаны океаном, а ногти накрашены жутким зеленым лаком, который она нашла в коробке в пыльной комнате. Но её движения были отточенные, аккуратные и плавные, осанка прямой, а носки вытянуты, словно затянуты пуантами. Я видела их, когда она поднимала одну стопу к колену, делая поворот, и до чего же пальцы были натянуты. Поверить сложно, что эти ноги считали балет целой Арктикой.

- Вот так, заводи выше, - я помогла ей, поправляя руку в нужное положение.

- Поняла, вот так, - она повторила движение.

Я снова станцевала партию, одновременно наблюдая за ней.

- Здесь "а ля згонд" на 120 градусов.

- И-и, так?

- Почти. Ты быстро схватываешь, - я улыбнулась ей, теперь уже беспорядочно размахивая руками, смешивая всё вместе.

- Приходилось, - она усмехнулась, тоже танцуя что-то свободное и неопределенное, как она сама.

И мы снова утонули. И хоть рядом жил океан, тонули мы точно не в нём. И может, тонула я одна, как знать. Я часто ошибалась в людях. Мы всё танцевали, двигаясь из одной части пляжа в другую, пока Джуно не споткнулась, падая на песок. Она лежала в развалинах песочного замка, или даже целой крепости, и хохотала, как сумасшедшая. Наш смех переплетался и тонул вместе с нами. Я упала на колени рядом с ней и мы оценили причиненный ущерб.

- Предлагаю достроить кухню и эти комнаты слуг, - протянула я.

- Тогда я эту... а это что?

- Ну, например, бальный зал, где принимают гостей из других стран, - протянула я. - Ну, что ты так смотришь? Я в детстве любила принцесс.

Она рассмеялась, махая руками и случайно снося ещё одну башню.

- Эй, разрушитель! На тебе ещё и снесённая смотровая площадка гвардейцев.

Здесь было мокро, как будто волны побывали в замке до нас. И теперь мы заметили, что начинается прилив. Медленно, шаг за шагом, но океан тоже не стоял на месте. Мы молчали, иногда комментируя нелепые постройки друг друга и посмеиваясь то над собой, то каждой из нас. Джуно тыкала пальцем в кучу песка, делая что-то вроде окон, хотя эта паска скорее напоминала овраг, чем часть замка.

- И ты не хочешь их найти? Родителей, - она внимательно рассматривала, пока я лепила башню, которую Джуно отстроила и снова свалила, в очередном приступе смеха.

- Не знаю. А зачем? Они не хотели меня тогда, так почему должны хотеть сейчас?

- Ну, осознание своей ошибки там, например.

- Они же знали, где меня искать, так? - я слабо улыбалась, и закончив свою работу, перевела взгляд на горизонт.

Некоторые истории не имеют решения. Они живут в нас, дышат, заставляют любить и в то же время ненавидеть, порождают безумное множество мыслей, которые и делают нас нами. И тем самым, они словно пахари, сеют внутри нас поля сомнений, неуверенности и тех самых вещей, на которых зиждутся комплексы. Ты либо переживешь эти истории, либо нет. Но решения... нет, увы, в таких делах их не существует.

Солнце ярким пятном медленно шло к закату, и потом, как лопнувший помидор, все окрасит в красный.

- ...и если бы ты могла остаться там, ты бы... эй, Джо, ты слышишь?

Но я не слышала. Я видела, как скоро солнце окрасит берег, чаек, кружащих над водой и также одинокую фигуру, бредущую по пляжу.

На двадцать один...

Я опустила взгляд обратно на замок из песка, делая вид, что он мне куда интереснее. Когда я говорила "еще увидимся", я не предполагала, что это будет так скоро. Честно, я вообще не думала, что это произойдет, потому что такие пропасти не срастаются мгновенно, а мы не люди одного круга, чтобы видеться настолько часто и потихоньку сокращать расстояние.

- Это тот парень, да? - Джуно сгребла горстку мелких камушков и посыпала ими "внутренний двор".

"Тот парень", да. Я вдохнула поглубже и подняла взгляд, встречая его. Белая футболка липла к телу и готова была слететь: ее будто относило назад непослушным ветром. Но ему, казалось, было комфортно. Преодолев расстояние, он замер, рассматривая дело наших рук.

- Джо, - улыбка.

- Джулс, - я кивнула в ответ.

- Решил побыть наедине со своими мыслями. Пляж обычно пуст в это время года.

- Прости, что помешали, - Джуно усмехнулась.

- Да нет, - он махнул в сторону волн. - Хорошо, что развлекаете его в мое отсутствие. Классный замок.

- Мы сделали только эти кучки, - девочка указала на наши постройки, пока я разглядывала его.

- Тогда классные кучки. Почти как странные работы Пикассо, только из песка, - он посмеялся собственной шутке.

- Никогда не разбиралась в живописи, - пожала плечами Джуно, неловко вставая и отряхивая ноги. - Схожу за песком.

Я ковыряла пальцем стену крепости, и тихо посмеялась девчонке. В ее духе было сказать: "Ну, ладно, я вижу, вам нужно поговорить. Отойду, чтобы не мешать", - но она выбрала более тактичный путь.

Джулс сел рядом, смотря на меня.

- Как дела?

"Как дела". Все люди спрашивают, как твои дела. И сколько из них действительно хотят слышать ответ? Мне кажется, это самый лицемерный вопрос, который требует такого же ответа. И как глупо спрашивать об этом, точно зная, что тебе не услышать правды.

- Люблю этих птиц, - я показала на ту, что спустилась к воде и рассматривает там что-то. Когда я смотрела на Джулса, я была точно такой же чайкой. - Как же твоя прогулка?

- Не знаю. Может мне наоборот нужен разговор?

- Любишь здесь бывать?

- Да, - он глубоко вдохнул, наполняя легкие воздухом и будто пропитываясь им. Я видела мальчика, который сидел тогда со мной в поле и рассказывал, что у океана невероятный запах.

Мы смотрели, как Джуно носится среди волн, касается их руками. Я любила тот момент, когда солнце еще не скрылось, а луна уже появилась с другой стороны. Уже темнеет, но еще светло и на горизонте два светящихся шара отдают свет друг другу. И нам, конечно. В добавок.

Трава, растущая позади в песке, раскачивалась, как качели на детских площадках, и доставала до наших спин. Она щекотала своими кончиками шеи и словно нарочно ждала, когда ветер поднимет майку, чтобы коснуться поясницы. Джулс все отмахивался от нее, а я была рада. Такая же росла под моим окном и я верила, что эта не хуже. Она просто шутит над нами.

- Спой "Жужжание стрекоз в ночи", - протянула я, стараясь не думать ни о чем. Я хотела просто быть той девочкой, а не мучиться воспоминаниями и не гадать, что будет, скажи я это или то. Какая разница, вот так, на минуточку, что было и что сейчас? Я хочу просто забыть обо всем и провести этот день, делая только то, что хочу.

Наши плечи почти касались. Услышав мою просьбу, он повернулся с удивлением на лице.

- Ты помнишь?

- Конечно, помню, - я в замешательстве посмотрела на него в ответ.

Джулс молчал какое-то время, выводя что-то пальцами на песке, а потом тихо запел. Так тихо, что иногда пребывающая пена заглушала его слова. Я слушала и наблюдала, как прилив все стремительней набирал обороты и подступал все ближе к замку. Если посидим тут еще час, то сможем увидеть, как он потерпит наводнение и уйдет на дно, словно загадочная Атлантида.

Его голос теперь уже не был детским, не срывался на высоких нотах, когда он пытался их вытянуть и смеялся после неудачи. Мы оба смеялись. Теперь он стал немного тяжелым и каплю хриплым. Не знаю, может он курил. Но честно, я бы могла слушать его вечно, даже несмотря на неудавшиеся ноты. Прибой все скрашивал, так что их дуэт стал для меня самым любимым.

Джуно сидела, сгребая мокрые комки песка в кучи. Она не оборачивалась, ей было хорошо так, одной. Я не отпускала взглядом ту границу на воде, откуда появлялась волна; там вода словно набегала сама на себя и рождала пену, выталкивая ее к нашим ногам. Я неожиданно заметила, что песня прекратилась, и вот пена подступает к нашим босым ступням и я замечаю рисунок на песке между нами, выведенный его пальцами. Косой домик с крышей и человечком внутри. Я прикрыла губы ладонью, чтобы ничего не сказать раньше времени, и подтянула ноги к себе. Такой домик я нарисовала на мокрой земле около качелей в тот день, когда он впервые рассмеялся над моими каракулями. Я всегда рисовала одного человечка внутри.

Под домиком было два слова: "да" и "нет". И я видела, как сейчас его палец, провел рядом еще одну вертикальную черту, руки, ноги и кружок, на месте головы. Два. Два человечка. Два слова.

Перед глазами стояли туманные и серые от времени воспоминания. Он смеялся тогда так громко, что я и слова не могла произнести. Не отрывала взгляда от своего пальца, измазанного землей, и нелепого рисунка. А он сел рядом и подписал тогда всего два слова.

Я не подчеркнула и не обвела кружком ни одно. Моим ответом была маленькая улыбка и время, когда мы заняли освободившиеся качели. Я просто не знала, что все это значило. Но с того дня я была менее, чем одна. Пусть не навсегда, но разве это имеет значение?

Прошло много времени и сейчас я снова не могла оторвать взгляда от этой картинки и вряд ли стала понимать, что это значит.

Он внимательно смотрел на меня, пока я не подняла глаза. Молчание наполнило воздух между нами, и было готово взорваться мелкими разрядами. Или это просто ветер.

- Почему ты не пришла? - Джулс не отрывал взгляда, как будто пытался разглядеть что-то в отражении моих глаз. Себя?

- У меня не так много причин, - я обхватила колени руками. - Мне только жаль, что я не могу ничего изменить.

- Ты можешь, - улыбнувшись, он кивнул куда-то в сторону рисунка.

- Знаешь, о чем я думала каждый раз, сидя в том поле?

Парень не говорил ничего, только слушал. Кудряшки упали ему на лоб, но он по-прежнему не смахивал их.

- Ждал ли ты тогда. И не пришла ли только я, или ты тоже.

- Ждал, - ответил парень, хотя это и не было вопросом. - Ты приходила туда после?

Я пожала плечами, не понимая, почему рассказываю это ему. Ему. Никому прежде я не доверяла эту историю. А теперь так просто могу признаться, что не пропускала ни одно седьмое число.

- Каждое седьмое, после "выпуска". Но это... знаешь, уже не слишком-то важно.

- Не важно?

- Зато теперь я знаю, как пахнет океан, - я улыбнулась ему, прикрывая глаза от слабого, но меткого луча садящегося солнца.

- Не спутать ни с чем, ведь правда? - Джулс находился где-то далеко. Может, там же, где и я. Он чуть сдвинулся, прикрывая меня от света. - Еще у тебя очень ловко получается не отвечать на вопросы.

- Правда, он такой соленый и...свежий, как листья деревьев после сильного дождя.

- И снова, - он странно усмехнулся.

- Я ответила, - подперла голову рукой, упираясь в колени, и вздохнула. - А что я могу ответить? Что не сумела сбежать, потому что после нашего побега от меня ни на шаг ни отходили? Или что все бы отдала, чтобы сбежать и узнать, что бы тогда было? Или чтобы узнать, почему ты неожиданно исчез, оставив мне лишь "опасные" воспоминания? Или что каждый чертов раз сидя на том поле седьмого числа, я ждала, что сейчас кукурузка расступится, и тут появишься ты, такой большой, но знакомый Джулс, но тебя каждый раз не было? И что я не знаю, на сколько бы меня еще хватило ездить туда от одной лишь глупой надежды? Или что...

- Остановись!

- От тебя когда-нибудь сбегал друг? - я с улыбкой посмотрела на него.

- Да. Представляешь, ждал его весь день. А потом еще пару недель, в надежде, что он все-таки придет, но вот... не сложилось.

- Одно несчастье на двоих, выходит, - мы отсели назад: вода пребывала. - Как тебе позволили уходить каждый день?

- Я был рад убежать, - он пожал плечами. - Моя сестра тогда ушла из дома с парнем из вашего приюта. Там они познакомились, веришь? И она просто взяла, собрала вещи и ушла. Они собирались в Нью-Йорк, первая любовь, жить вместе, покорять город.

- И как, покорили?

Он грустно улыбнулся, рассматривая Джуно.

- Я помню ее такой: в этих топиках, с кучей плетеных браслетов и с толстыми книжками. Шумную и с претензией на самостоятельность. Прямо как эта девчонка. Они разбились где-то в Филадельфии.

Что вы чувствуете, когда земля уходит из-под ног? Я - что сейчас онемею и застыну так навечно; что на меня спускаются тучи и мне не выбраться; что за каждый миг, на который оставила его тогда, я буду расплачиваться вдвое больше; что я упала и не могу встать.

- Дома было невыносимо. А потом маме рассказали о нашей "прогулке" и она взорвалась. Этот Дон стал для нее запуском замедленной программы по самоуничтожению. Место, которое она так любила, принесло ей в конечном итоге столько боли. Это я потом понял, что значил для нее наш маленький побег, но тогда я... не знаю, наверное, не хотел ничего понимать.

- Я даже не представляю, какие слова сейчас не будут звучать глупо, - я надеялась, он смог прочитать все в моем взгляде и потянулась, аккуратно прижимаясь щекой к его плечу, как Джуно к моему до этого.

- Все уже пережито, Джо. Просто теперь ты знаешь. Прости, что вывалил все это на тебя.

- Глупый, - едва слышно шепнула я, не замечая, как дрогнули губы парня.

Этот пляж был создан для того, чтобы тебя окутывал ветер, оглушали волны и ты бы открывал свои мысли этому месту. Оно было создано для того, чтобы размышлять и главное, приходить к каким-то выводам. Или открывать для себя новое. Здесь невозможно лгать или оставаться равнодушным. Здесь невозможно прийти к чему-то, кроме того, что ты должен грести против течения, а не плыть по нему. Иначе оно унесет тебя в неизвестное и нежеланное. Так что борись с волнами. Только смелые и сильные побеждают их. Или, по крайней мере, договариваются.

- Мне кажется, многие приходят сюда подумать.

- О чем думаешь ты? - он подтянул колени к себе, устраивая голову на руках.

- О том, что солнце садится на западе.

- А мне жаль луну, - протянул Джулс.

- Почему?

- Ты знаешь, почему мы вообще ее видим?

- В каком смысле? Она ведь спутник Земли, так?

- Так. Но ее поверхность, как камень, так почему мы ее видим отсюда?

- Потому что... - у меня, действительно, не было ответа. - Ой, ладно, рассказывай, умник.

- Она отражает солнце, - он улыбнулся. - Она не горит, понимаешь? Это лишь отражение.

- Наверное, грустно быть чьим-то отражением.

-Как знать. Но мне ее немного жаль. У нее одинокий вид.

- Конечно, одинокий! Она там совсем одна, потому что вы тут шепчетесь между собой. Я тоже скоро превращусь в луну, - воскликнула Джуно, неожиданно подбираясь к нам с боку и заставляя вздрогнуть. Смех взлетел в небо, пуская фейерверки.

Пора было возвращаться к покинутым велосипедам и продолжать искать ответы на свои вопросы, раз океан уже найден. Ладно, может быть чуть больше, чем океан. Мне показалось, что он вдруг зашумел сильнее, когда мы шли вдоль берега к пирсу. Словно не желал нас отпускать, схватывал своими солеными ладошками, осыпал холодными слезами. Наверное, поэтому Джулс сюда возвращается: он знает, что здесь его ждут.

Я оглянулась в тот самый момент, когда прилив накрыл песочный замок и смыл домик с поспешно обведенным в кружок "да".

На двадцать два...

Тишина медленно ступала по дому. Даже Джуно не стала включать старенький магнитофон у своей кровати. Тишина, наверное, то, что мы уже перестали ценить. Или понимать. Возможно, все сразу. Сначала первое, потом второе. Как цепочка, по которой строятся заборы: ты не поставишь следующий колышек, пока не будет сделан предыдущий. И вот мы живем в ритме больших городов: там шум машин, сигналы телефонов, болтовня на каждом углу, доносящиеся звуки дискотеки и разгоряченных тел из баров и клубов, мигающие светофоры, стоит такой гомон, что не слышно собственных мыслей. Мы не сидим в кресле просто так, не лежим в кроватях под простынями: нам пусто. И мы включаем любимые песни, мы заменяем тишину звуками гитары, барабанов и нежным сопрано. Мы не готовим, слушая, как тишина заходит в комнату и шепчется с шипящим на сковороде беконом, переговаривается, только очень тихо, с томатной пастой в жестяной банке. Мы включаем тв-шоу, чтобы избавиться от самих себя и заполнить то, чего нам не достает шумом телевизора на фоне. Мы забыли, как это - вслушиваться в мелодичное стрекотание кузнечиков и воркование голубей, ловить едва слышные крики чаек (но если высунуться в окно, закрыть глаза, то можно заметить что-то протяжное, но острое в отдалении - это чайки), не вздрагивать от скрипящих половиц, внимательно слушать, как ветер до безумия разыгрывался за окном: очень сильный, порывистый и неугомонный, - и пытаться представить, как выглядит он, если бы могли его видеть, и как он сталкивается с собственными потоками, вьется и опадает, утихая; как колышутся деревья и антенны кабельного тв. Это странно для нас - жить в тишине и замечать то, что обычно скрыто за шумными и пыльными мегаполисами.

И может быть слишком опасно говорить за всех, но я знаю, что нас таких много. Порой мы даже не подозреваем, во что ввязались и как были покорены цивилизацией. А потом просыпаемся. Вот как я: открыла глаза и услышала, как стучит мое окно в комнате под потолком. И затем уже сложно вернуться к прежней слепоте и не замечать такую маленькую, но красоту. И ведь маленькая не значит маловажная, скорее невидная затуманенному взгляду горожан. Я наблюдала из окна, как на противоположной улице, за низеньким забором резвятся дети, тыкают палками в собак, развалившихся на траве и совершенно не обращающих внимания на мух. А дети отгоняли их и представляли, что они тоже мухи: жужжали, махая руками и нюхали цветы. Они думали, мухи куда больше любят цветы, чем уставших от солнца собак. Я в этом не была бы так уверена, но нам уж точно никогда не узнать ответа. По крайней мере, до тех пор, пока мухи не научатся говорить. Может быть, мухой действительно здорово жить. Да, пусть всего на день. Но ты ведь можешь столько всего увидеть за сутки! Нам кажется невозможным вместить в такой короткий промежуток целую жизнь. Но ведь у них есть крылья и весь мир, который открыт, если ты сам пожелаешь распахнуть его двери.

Мне казалось, та женщина в старенькой соломенной шляпе тоже думает об этом. Что может быть приятнее, чем знать, что ты не один такой чудик, что какой-то человек так же, как и ты, сочиняет странные истории в голове и видит простых мух великими путешественницами? Ей на вид было лет за пятьдесят, с худыми пальцами, держащими шланг, из которого льется студеная вода. Она поливала деревья на своем участке и дошла до грядок с помидорами, не спуская улыбку со своего лица. Она, как и я, наблюдала краем глаза за детьми и загадочно прикрывала глаза, чем заставляла меня еще больше желать узнать, что же скрывается в ее мыслях за этой улыбкой и добрым взглядом. Что именно она вспоминает?

Женщина поправила шляпу, склоняясь над грядками и только теперь я заметила пучок лоскутков, торчащий из кармана ее комбинезона. Она стала подвязывать те растения, которые были слишком высокими, чтобы держаться прямо под весом плодов. Она приблизила ветку к лицу и вдохнула, прикрывая глаза, затем умелыми руками, с уже постаревшей кожей, завязала узелок. И вот она оглядывается на копошащегося в кустах малины кота и замирает: она слушает. Вдалеке пляшут лучи и парит тишина, а в ней, как в море, плавает смех ребят, земля, потревоженная лапой животного, жуки, ползающие по листьям посадок, и все это ни на каплю не напоминает городской шум. В нем что-то всегда не умолкает, а здесь, даже когда пространство наполняется звуками, они словно тонут и оставляют после себя лишь след.

Я села поудобнее на подоконнике, устраивая старенький альбом на коленях и снова обращая взгляд за забор. Интересно, как ее зовут? Ей бы подошло что-то вроде Дреа, в нем чувствовалась связь с природой, с тем временем, когда люди еще считали, что боги - это деревья, когда у них были тотемы животных и они верили, что окружающая среда это не просто материал для нашей жизни и не простые блага, которыми мы пользуемся. Они ведь верили, что природа живое существо и относились к ней должным образом. Или, может, Джоди? Джоди тоже хорошо звучит. Как будто девчонка с фермы, с двумя косами и вечным желанием кататься на лошадях. Она выросла, вышла замуж, но осталась Джоди: те же косы, тот же свободный нрав, та же неугасаемая любовь к близким и миру, и вера. Какая-то странная, необъяснимая вера во что-то... я даже не знаю, во что-то свое. То, что она сумела пронести через всю долгую жизнь. Но, наверное, я удивлюсь, узнав ее настоящее имя.

На фотографиях в альбоме жили десятки моментов. Сам альбом можно назвать одной большой жизнью. Наступает время, когда людей уже нет, а воспоминания о них есть. Эти карточки живы и несут в себе больше, чем просто снимки. Только ступив на порог этого дома, я подумала, что он несет в себе историю. А теперь поняла, что ключ к этой истории заключен в фотоальбоме. Не черно-белые, но уже выцветшие и потертые фото были вставлены в металлические уголки на станицах. Вот тут я вижу, как худой мужчина пристраивает балку на две другие: он делает навес над крыльцом, под которым мы прятались от дождя и под которым проходим каждый раз совсем не думая, что это место куда больше, чем маленькая крыша перед входом. Он обернулся с улыбкой, не отпуская балки и тут его щелкнули. Дальше дети в тазиках с водой плещутся под солнцем, а на следующем кадре их мать вся в мокрых пятнышках и, смеясь, закрывает лицо руками: дети неожиданно решили ее обрызгать. Я кажется нашла там Дарсию: ей было уже не семь, а около четырнадцати и она сидела, скрестив ноги, у дерева, которое росло там, где сейчас мы посадили фиалки и гортензии. Я не знаю, что это за дерево, но вот она спряталась в его тени с какими-то книгами. Одна лежит прямо перед ней, поверх тетрадь, и она что-то пишет. Она уже тогда заправляла волосы за уши, надо же. А вот я узнаю мужчину, который изображен на фото в рамочках в коридоре. Волос не так много, как прежде, и они подернуты сединой, руки стянуты морщинками и теперь уже старческой худобой, но он улыбается. На лице разбегаются морщинки от глаз и растет небольшая щетина. Знаю, что он последние годы занимался плетением сетей для рыболовства. А теперь вижу, что он ухаживал за деревьями и все время копался в земле. Вот срывает сливу с того дерева, под которым сидела Дарсия, и вытирает ее о рубашку. Вот чем жил этот дом и чем жили люди в нем.

Он любил своих девочек. Сложно спутать с чем-нибудь еще взгляд отца, который с улыбкой смотрит на своих детей. Детей, которые уже давно не дети. Им по тридцать, они сидят на траве перед домом, держа в руках стаканы и разговаривают. А он в старых джинсах, каких-то шлепанцах и потрепанной шляпе, и абсолютно счастлив. Вот так просто и незамысловато. Они всегда нас ждут, что бы ни произошло. Дети уезжают, оставляют их надолго и занимаются устройством жизни, а они ждут. Что мы вернемся, на денек, на два, навсегда. Мы дарим им свет, которым они живут всю жизнь до самого конца. А после оставляют дом, который пропитан их душой и альбом со снимками из жизни. И держа в руках такую память и касаясь стен, сидя на стульях, на которых они однажды сидели, их след, оставленный повсюду, и любовь, посеянную в траве и сидящую за обеденным столом, нельзя недооценить.

На двадцать три...

-... ну хватит, хватит! Прекрати, - Джуно задыхалась от хохота, пока мои пальцы порхали по ее ребрам. Сама я была спокойна к щекотке, потому мне было еще интереснее, как это - буквально задыхаться.

- Всё-всё, больше не трону, - я усмехнулась, падая рядом.

- Какие у тебя жестокие эксперименты, я больше не стану, - он покачала пальцем в воздухе.

Комната была залита теплым, желтым светом, а тени прыгали по стенам. Не знаю, что рассматривала девочка, а я наблюдала, как они колышутся.

- Почему Джулс тогда сказал, что "просто так не уезжают"?

- А ты-то все запоминаешь, да? - у нее красивый профиль: темные губы с острыми уголками, крылышки носа чуть круглые, что добавляло ее виду детской простоты и наивности.

- Ну, я просто... я же тоже не просто так уехала. Он прав.

Я промолчала, снова обращая взгляд к потолку. Он часто был прав. Не знаю, как сейчас, но тогда... Больше, чем говорить с ним, я любила слушать.

- Он хороший, да?

- Да, он хороший, - я улыбнулась.

- Ты не хочешь мне рассказывать? - она поднялась на локте, поворачиваясь ко мне лицом и впилась взглядом, как ненасытный кот, ждущий у своей тарелки.

- Раньше я любила болтать просто так. Знаешь, со временем это проходит, - я улыбнулась, настырно не отвечая на ее взгляд. - Джулс уехал из дома почти сразу после школы. Учеба - хороший предлог покинуть родительский дом, не находишь?

- Но его предлог был не так прост? - Джуно не поддавалась на мои уловки.

- У каждого есть свой собственный предлог, исходящий изнутри. У тебя ведь тоже есть, - я наконец посмотрела на нее.

Она, задумавшись, кивнула. Мы размышляли какое-то время в молчании. На полу едва слышно бурчало радио, колесико все время двигалось, щелкая новые частоты.

- А почему уехала ты?

- Мне нужна причина?

- Просто так не уезжают, - она усмехнулась. - Ну, ладно, Джо. Почему ты поехала со мной? Не в смысле, почему ты взяла меня с собой, но почему просто не помогла мне найти комнату и не продолжила жить, как жила до этого? Ты не говори мне, что ты здесь из-за меня. Я же знаю... Ладно, я не знаю. Я просто... вот смотрю на тебя, а ты такая в мыслях все время и задаешь странные вопросы, вроде если я была рекой и не знала, хочу ли впасть в океан, что бы я делала?

- И что бы ты делала?

Она вздохнула, откидываясь на спину. Я практически видела, как она мысленно махнула на меня рукой, мол что с нее взять, она может только спрашивать всякую ерунду, а толкового разговора с нее не выйдет.

- По крайней мере, я была бы рада, что могу сама решать, впадать в него или нет.

- На самом деле, это ни капли не помогает.

- Тогда не знаю.

Тени сползали по стенам и снова запрыгивали на потолок, качаясь на люстре.

- Как думаешь, может быть, что ты так часто говоришь себе, что любишь балет, и даже если это было неправдой, то ты все равно в нее поверила?

- А знаешь, мне нравятся твои странные вопросы. Вот только ответы... Не знаю, но разве можно так долго чем-то заниматься без любви?

- Ты ведь занималась, - заметила я осторожно.

- Но тебя никто не заставлял, - она пожала плечами, складывая руки домиком на животе. - Ты сомневаешься?

- Я просто не понимаю, если люблю его, почему нелепые страхи меня останавливают? Говорят, если чего-то хочешь, для тебя нет помех. Так значит, я недостаточно хочу?

- Ты много думаешь, - она повернула голову, касаясь носом моего плеча. - Иногда это полезно, конечно.

- Здесь просится "но". Ну же, Джуно, помоги мне, - прошептала я.

- Ты не можешь решить, впадать тебе в этот океан или нет? - тихонько спросила она; я видела, как бегают ее глаза, рассматривая мое лицо.

- Мне кажется, я одна такая с кучей сомнений. Глупая, не решающаяся.

- Да каждый просто кладезь сомнений, Джо. Люди живут в сомнениях, потому что не могут ни на что решиться.

Я закрыла глаза, потому что внутри меня снова началась война. Может, она и не прекращалась, может был момент затишья, когда обе стороны готовят боеприпасы для нападения. Одна армия сосредоточилась в голове, вторая в районе грудной клетки. Поле боя - шея, и у меня ощущение, что когда оторвется чека и полетит первая граната, я начну задыхаться.

- Ты не знаешь?

- Не знаю, - просто ответила я. Этот ответ вообще был самым простым в любой ситуации.

- Ну, ты представь, что просыпаешься в своей постели... Помнишь свою кровать?

- С открытым окном.

- Точно, раздражающий стук. И представь, что тебе не нужно на балет. Что тебя никто не ждет и тебе нет необходимости идти туда. Представила?

- Представила.

- Вижу, что представила.

Полетела чека. Упала граната. И два выстрела.

Какой драматизм, Джо, какая пылкость.

Если убрать балет, что останется? Только сама Джо в своих рваных джинсах из светлой джинсы, потому что когда-то Джулс сказал, что такой цвет красиво оттеняет темную кожу, в свободных белых майках и плеером, на котором два альбома: неумирающая классика и слишком молодой инструментальный поп с необычными голосами. Вот и все. Есть ли что-то, ради чего стоит просыпаться?

Балет не то, что все на него возлагают. Не то, какую важность ему приписывают все учителя. Он то, какую значимость придаешь ему именно ты. Он то, во что превращается внутри твоей собственной души. Я не хочу заниматься им, чтобы добиться успеха. Я хочу танцевать, потому что я люблю балет. И, капля лукавства уже пущена, чтобы дать балету кое-что новое, то, что могу дать ему именно я.

Если ты не делаешь что-то ради успеха, то не имеет значения, возымеешь ты его или нет.

Я хочу просыпаться, зная, что полечу в студию, где снова поспорю с Дорианом и поймаю непонимающие взгляды. Остальные девочки не хотят ввязываться в споры с "таким профессиональным занудой", они лучше будут оттачивать свои партии для каких-нибудь постановок и проходных туров, или еще чего-то. А мне доставляет удовольствие слышать, когда мастер скажет: "Вот, это было отлично, теперь свободна".

Теперь свободна.

- Спасибо, Джуно, - я нашла ее ладонь и сжала.

- За что?

На двадцать четыре...

Я рылась в сумке и вот, наконец, на дне нашлись мои пуанты. Я с облегчением выдохнула, доставая их. Я надеялась, что в упадническом настроении не забыла тогда их положить (на самом деле, настроение не играет роли, если есть место привычке; а моя была в том, что пуанты практически мое оружие, которое всегда должно быть при мне). Я присела на краешек кровати, размышляя, какова вероятность, что неподалеку есть студия.

Громкие шаги по деревянной лестнице, и я заглянула на кухню. Джуно у плиты: вот берет рыбину средней длины за хвост и, почти бросая ее на сковороду, отскакивает в сторону, масло шипит. Она подступает ближе и уже чуть увереннее кладет рядом следующую, затем посыпает их солью и перцем. Мы купили рыбу неподалеку от океана, у гавани, где много лодок и рыбаков. Они согласились продать нам немного свежего улова.

- Тебе нужна помощь? - я стояла в дверях.

- О, Иисус! - она подскочила, хватаясь за сердце, как старушка. - Ты уходишь?

- Хочу прогуляться.

- Я справлюсь, - она потыкала вилкой в рыбу. - Видишь, все идет по плану.

- Точно?

- Как в математике, - она улыбнулась.

-Звони, если что... ах, сеть. Ну, значит, не звони, - я рассмеялась уже на выходе.

Пройдя за дом к небольшому сараю, я взяла велосипед и покатила его к улице между домами. Перекинула ногу через сидение и стала распутывать наушники, когда заметила соседку у дерева.

- Простите, - она не обернулась, я попробовала громче. - Извините!

- Да? - у нее был чуть растерянный взгляд, когда она заметила меня, оторвавшись от своего занятия.

- Вы не знаете, есть здесь недалеко какая-нибудь студия танцев?

- О, - женщина приложила палец к губам, думая. - В местной школе, кажется, был факультатив. Внучка бегала, - пояснила она с улыбкой.

- Спасибо, - я широко улыбнулась в ответ.

Вставила наушники, открыла папку с современной музыкой, выбрала Ellie Goulding и закрутила педали. Я видела школу, когда мы искали дом, и примерно знала, в каком направлении двигаться.

Не знаю, как люди умеют отключать мысли, слушая песни. Для меня это обратный процесс, мысли словно несутся потоком. С другой стороны, как тут иначе, когда сердце отзывается на строки, а мимо свежий ветер, все зеленое и камушки летят из-под колес. Перед глазами я видела день, когда шла в свою студию и танцевала между машинами в пробке, забиралась на парапет и обступала спешащий народ на улицах. Я помнила то чувство, которое разливалось по всему телу. Как будто я движусь к правильному, будто мой сделанный шаг не ставит галочки напротив "неправильное решение" или что-то в таком духе. Спустя полчаса я уже не могла дождаться, когда же на горизонте объявится школа.

Сквозь облако пыли я увидела ее и понеслась скорее. Звон пронзил пространство и через минуту оттуда посыпали дети. Конечно, будний день. Последний урок.

Я примостила велосипед у дверей и вошла. Интересно, есть ли тут охрана. За стеклом у стола сидел мужчина в возрасте, с которым не оказалось сложным договориться пустить меня на часик-другой. Я предложила ему понаблюдать, если он не верит, что я не собираюсь ничего портить. С улыбкой он пообещал проверять меня каждые десять минут.

Когда открылась дверь и он впустил меня внутрь, я даже оторопела. Это не было похоже на современный зал или тот классический, в котором занималась я. Поручни у станка тут были деревянные, как будто из восьмидесятых, стены выкрашены в белый, а у них стояли какие-то картины и некоторые были скрыты бумагой. Здесь немного пахло пылью и чем-то пряным. Я села, чтобы сменить обувь на пуанты, и осмотрелась. Здесь даже пахло стариной! Наверное, это все пыль. Прямо как в той комнате на втором этаже. Хотя, впрочем, и в остальных тоже. Я не могла оторвать взгляда от огромной картины в черно-белом цвете, на которой была изображена темнокожая женщина с большим ожерельем, и она была прекрасна. Я слышала джаз, хотя должна слышать Паулса, Эдмони, может быть, Чайковского, Глинку.

Все старания ушли на то, чтобы выбросить мысли из головы. Мне отчаянно не хотелось переключать на классику. Она то, на чем зиждется балет, но сейчас я была готова к чему-то непривычному. Я закрыла глаза, встала и попробовала забыть, где я и что я, и почувствовать песню, каждый ритм, каждое повышение тона и музыкальное замедление.

Зал был маловат, но его хватило на то, что мне требовалось. Иногда я замечала, как охранник заглядывает внутрь и, постояв с минуту, закрывает дверь. Так я определяла, что еще не достаточно хороша. И вот заиграла, наверное, самая подходящая песня, которая взорвала все. И когда он заглянул, то стоял в дверях какое-то время. Пусть он не слышал музыку, но это делало проверку еще более строгой. Тяжело дыша, я остановилась, неожиданно понимая: вот то, что стоит показать. Я поползла к сумке, вытащила блокнот и принялась записывать па, их последовательность и паузы. Затем повторила вновь, поставив песню на повтор, и прерывалась на запись.

Вещи не происходят просто так. Ты не влюбляешься в музыку просто так и не отзываешься на голос просто так. Это к чему-то однажды приводит. Не слышишь личный разговор просто так и не забираешь Джуно к себе просто так. Не слышишь краем уха какие-то фразы просто так и не запоминаешь мелкими крупицами слова из детства просто так. Не просто так. Теперь мне кажется, я пыталась забыть то, что никак не хотело уходить прочь. Музыка. Она искала выход так, она играла во мне постоянно, чтобы сегодня, здесь, перед этой картиной (невероятно символичной) я, наконец, сообразила, что к чему.

Помнишь, пап, я спрашивала, что мне делать? Можешь не отвечать, правда.

Я обвела взглядом комнату.

Я теперь сама знаю. Может, не навсегда, и может, моя война далека от финала, у нее еще впереди множество сражений, но не знак ли это о предстоящей победе, когда ты, по крайней мере, знаешь, на что нацелен? У каждой войны свои цели, и теперь я поняла свои. Это лишь шаг, правда, пап? Малюсенький. Но ведь я делаю, как ты говорил. И знаешь, кажется, слышу почти осязаемо, как все-таки ты отвечаешь на некогда брошенный мной вопрос. Конечно, мое "можешь не отвечать" не остановило бы тебя. Мне даже кажется, я знаю, что ты упрямый. Добавил бы: "Я сам знаю, что мне делать, Джо", - а потом улыбнулся бы и я поняла, что ты не злишься. И тогда ты бы внимательно посмотрел в мое лицо и спокойно, как тогда в лесу, тихим голосом, чтобы не спугнуть белок, заметил, словно невзначай. Как будто бы я не слушала тебя, ловя каждое слово.

Ты бы сказал, что я должна отбросить страхи и рамки, что сама настроила внутри себя, и бороться. Сохранить тот самый боевой дух, как ты наставлял в детстве. Ведь с того времени ничего не изменилось, кроме меня самой, а истина осталась той же. Правда, папа?

"Правда, папа?", - так бы в конце спросила я. Мой вопрос не изменился с того дня. Может, потому что ребенок где-то там? И, наверное, глупо полагать, что одинокие дети чем-то отличаются от одиноких родителей. Может, одинокие слишком сильное слово. Оставленные. Оставленные дети в приютах или оставленные родители детьми, уезжающими на учебу, а затем в собственную жизнь. Есть ли между ними разница? Я не тот человек, чтобы судить, хотя бы потому что являюсь лишь одной стороной, но мне кажется их объединяет такая вещь, как ожидание. Все они ждут. Не знаю, чего жду я до сих пор, но ожидание, граничащее с надеждой, самое последнее, что покидает наши души.

На двадцать пять...

Сложно жить, когда вокруг тебя колючки. Много-много колючек. И каждая колючая по-своему и желает быть колючей больше остальных. Это сложно, потому что обычно такие иголки твоя сущность.

За окном было уже темно, так что свет лампы неравномерно рассеивался по комнате. Я аккуратно наклонила стакан, чтобы струя воды побежала в цветочный горшок. Не знаю, как кактусы выжили. С ними так давно никого не было. Наверное, для них это время было периодом длительной, одинокой засухи. Маленькая пустыня в большом мире.

Они так разрослись. У самого большого кактуса было множество детей, куча маленьких кругляшков поверх. Один отвалился от моих неосторожных движений. Горшки были слишком просторными для такой малютки, так что я выключила свет в крайней комнате и вышла на задний двор, где стоял старенький столик со всяким садовыми штуками. Желтый квадрат поселился на старенькой плитке, выложенной у двери. Мне казалось, не важно, какую форму будет иметь внешняя оболочка этой малютки, главное, что там внутри, правильно? Так что я выбрала обычную кружку из-под чая, которой наверное уже десяток лет. У нее был отбит краешек и ручка вся истерлась, но мне нравилась ее форма. Такая пузатенькая, с лиловыми цветами на бело-небесном фоне и золотой, уже едва различимой, каемкой. На дно я уложила камешки, удерживающие влагу и сверху наполнила землей. И когда маленький кактус был туда посажен, я совсем немного полила его водой. Затем устроилась на диване, рассматривая зеленый колючий комок.

Кем бы мы были, если бы не людьми? Можжевельник, пустырник, пион или кактус. Может, я бы тоже была кактусом. Скорее всего, это даже слишком очевидно. Ты хочешь обняться и не можешь, ты сам себе помеха, вот так.

- Я бы обняла тебя, малыш, - протянула я, касаясь его пальцем.

Попробовала надавить чуть сильнее, чтобы посмотреть, насколько они и правда колючие, и резко отдернула руку. Выступила капелька крови. Я приложила палец к губам. Не знаю, все так делают, словно это помогает ее остановить. Вот еще одно доказательство: эти красавцы неволей ранят других и в итоге остаются одни. Ведь кто же желает быть раненым?

Не выпуская его из рук, я пошла на поиски Джуно. Может, у нее есть пластырь. Я обошла все комнаты, но ее нигде не оказалось. Вот певунья! пела мне, что мечтает стать невидимкой и, видимо, стала. Вернее, невидимо. Каламбур, честное слово. Я в третий раз заглянула в ее комнату, где тихо шипело радио и теперь заметила открытое окно. Вечерняя прохлада сидела на кровати, покрывала пол и холодила руки, устилая их мурашками. И только подойдя к окну я поняла, что девчонка перебралась на крышу прямо перед окном и сидит.

Я села рядом, поставив кактус сбоку, как будто он один из нас. Джуно даже не вздрогнула.

- Смотри, кого я тебе принесла, - снова прижала палец к губам. - Он немного не осторожен в обращении с людьми, но... будем считать, наш клуб открыт.

Они слабо улыбнулась, не отрывая взгляда от неба, усеянного мелкими блестящими капельками.

- Давно так делаешь?

- С тех пор, как мне требуется подумать.

Мы замолчали. Я не умею выспрашивать, что происходит где-то там, за внешним спокойствием человека. Джуно в этом была проста, она не скрывала, что ей интересны чьи-то мысли или переживания. Может, все потому, что она молода. И дело даже не в возрасте, а духовном мире. Он у нее полон, но ему еще предстоит обрести своих жителей, стражей и пополнить ряды демонов. Я же напротив не желала лезть в города людей, если мне там не место. Слишком уж часто мне не было места в этих городах, так что я старалась обходить их стороной, чтобы не обзаводиться новыми ассасинами в своем личном мирке.

В воздухе пахло костром, можно было даже представить, как потрескивают поленья и горят сухие ветки. Или кто-то жег старые вещи, прощался с надоевшим и освобождал свое пространство. Или просто любил смотреть на огонь. Нам никак не узнать.

- Иногда нужно остыть, да? - спросила девочка, не поворачиваясь.

- Ты о чем?

- Например, если ты костер, тебе нужно остыть, чтобы понять, что именно тебя зажигает.

- Ну вот, я заразила тебя. Теперь ты тоже говоришь странные вещи, - я усмехнулась. - И их действительно сложно понять.

- Если я сделала что-то неправильно, я плохой человек?

- Какая чушь! - я легонько толкнула ее плечом и обратилась к кактусу. - Ты только послушай.

Легкие заполнились тяжелым воздухом и освободились, ощущая легкость. И так снова и снова.

- Разве не все ошибаются, Джуно? Это не делает тебя плохой.

Она не отвечала.

- Но я знаю, что делает.

- И что?

- Неумение признавать ошибки и просить прощения. Для этого нужно куда больше силы духа и воли, чем кажется на первый взгляд.

- Я просто... Не знаю, - вздохнула девочка, обхватывая колени руками. - А если я неправа, что ушла? Может мне не стоит быть такой резкой, Джо?

- Я не могу ничего посоветовать, правда. У меня-то и родителей нет, - я улыбнулась, хотя она и не видит.

- В этом все дело, - я наконец увидела ее лицо, на которое падал белый лунный свет. - У меня есть и я кажется все испортила.

- Три недели.

- Что "три недели"?

- Всего три недели и ты уже во всем винишь себя. Вот он, не закаленный юный характер.

- Я не говорю, что... Я просто... Ну что за ерунда.

- Я себя ни в чем не виню. Что может такого сделать маленький ребенок, а? И вообще-то, это мне никак не делает легче. Ты просто цени, что все можешь исправить.

- Тебе больно?

- Мне? - я опустила взгляд на цветок, мечтая, чтобы он тоже что-нибудь сказал. - Редко. Время не лечит, но учит... справляться. Не думать, оставлять позади, просто жить, всякие такие штуки. Иначе не выходит.

- Ясно, ты вроде как не паришься, да?

- Не париться - мой девиз, - смех прокатился по крыше. - Так ты возвращаешься в балет?

- Что? - она возмутилась. - Нет!

- С чем тогда к ним пойдешь? - я заинтересованно наблюдала, как Джуно перебирает концы волос.

- С тем, что я вообще-то их дочь.

- Весомо.

- Этого мало?

- Да нет, в самый раз. Но... ты справишься?

- Больше никаких скандалов. Не хочу кричать, чтобы меня услышали. Ты же меня слышишь, почему они не могут?

- Люди не всегда такие, как мы хотим.

- Поэтому я сижу здесь. Когда внутри куча противоречий, я прихожу сюда, сажусь на краю и смотрю на небо. Мне помогает, что у меня есть выбор: я могу, например, прыгнуть или залезть обратно. А небо просто как-то... направляет в нужное русло.

- Я люблю звезды. Обычно я с ними обнимаюсь.

- Как это? - она наконец улыбнулась со всем чувством.

- Я делаю так, - раскрыла руки, протянутые к звездам и закрыла глаза. - И как будто они в моих руках.

Я открыла глаза и увидела, что Джуно повторяет за мной. Может, не так уж плохо, что мы проводим время вместе. Есть небольшая надежда, что ей это что-то принесет.

- И еще я долго-долго смотрю, пока не перестаю замечать все вокруг и тогда кажется, как будто есть только я и небо. Так проще слышать себя.

Жаль, что я об этом забыла. Но счастье, что у меня нашелся такой хороший помощник.

И вот мы наблюдаем, как точки на темно-фиолетовом полотне то зажигаются, то гаснут, то вновь находят в себе свет. Отсюда нам кажется, что он мягкий, осторожный, но на деле, звезды объяты огнем. Пылают так, что больно смотреть. Но Джуно была права: нужно остыть, чтобы суметь трезво оценить свои действия, решения и желания. Может, ты был не так уж и прав, а, может, все сделал верно и уверен, что движешься в созвучии своего сердцебиения.

Мы все гаснем. И это нормально. Потому что следом всегда разгораемся вновь.

- Отвезешь меня домой?

Послышался ее тихий голос. Когда говоришь тем, кто тебя слышит, кричать не приходится. Ты можешь даже шептать, и они все равно расслышат.

?- Конечно, Джуно. Пора пылать.

На двадцать шесть...

Чемоданы были собраны. Хотя "чемоданы" довольно громкое слово для рюкзака и спортивной сумки. Они стояли у входной двери напротив зеркала в темно-зеленой потемневшей раме. Стекло было чуть пыльным и залапанным с парой повреждений дарованных временем и живущим рядом человеком. Вещи, они... ведь не так уж отличаются от живых существ, только лишь говорить не умеют.
Когда я смотрелась в него, то словно видела себя на фотографии из того старого альбома. Даже как будто становилась частью этого дома. Сладкая иллюзия, нужно признать. Недостаточно пожить какое-то время, чтобы место начало хранить в себе что-то взятое из чьей бы то ни было души.
Сейчас мы разбрелись по дому в одном из тех тихих моментов. Они не были уж такими частыми гостями, но порой случалось заглядывали. Может нам наоборот стоило снова носиться по лестнице, прятаться в шкафах и за шторами, представляя, что нам снова по десять. Может стоило собрать все подушки и построить себе мягкий плот и, накрывшись одеялом, рассказывать в темноте истории: реальные и нет, - и гадать, какие из них действительно являлись правдивыми. Может нужно было сготовить пирог, чтобы оставить после себя запах выпечки, а не тишины. Может, петь песни и почти валиться на пол от смеха. Сколько всего здесь было, и может нужно было выбрать что-то из этого.
Но вот я сижу в кресле-качалке, которое увидела на одном из фото и разыскала в одной из комнат. Я была "одной из" тех, кто тут бывает. И надеялась, что буду одной из тех, кто возвращается. На день, на два. Хоть на час.
Было немного пасмурно, но тепло. Передо мной распахнутое настежь окно и поле, которое тянулось на мили вперед, так я говорила себе. В голове звучит мелодия, а ноги ноют от желания танцевать. Меня немного разрывало между желанием вернуться и нежеланием уезжать. Раньше я и не замечала, как скучаю по группе, по комнате. Просто потому что это так долго было всей твоей жизнью, что когда она исчезает, то будто отбирают левую руку: вроде бы жить возможно, но чего-то явно не хватает. И покидать это место казалось пыткой. Здесь было легко, спокойно и весело, несмотря на тягостные переживания внутри. Как это: проснуться и не открыть на кухне окна; не отодвигать кухонный стол, чтобы не только размяться, но и сделать пару движений; не готовить завтрак на двоих, вместо привычного "на одного"; не копаться весь день во дворе, привыкая к ощущению на ладонях, когда земля высыхает; а потом бежать по пыльным дорогам между домами, ища новый, короткий путь к воде; не выходить на улицу ночью, когда Джуно уже спит, сидеть на порожке и разглядывать звезды; не ловить соленый воздух, пытаясь отделить его от всего остального: цветущей сирени, пыльцы с деревьев, травы и дерева. И так я могла бы перечислять всю ночь. Но мне почему-то не грустно. Только капельку. Улыбка все равно трогает губы. Но не такая лучезарная во все зубы, а легкая, понятная только редкому человеку.

***

Я подумала, что ветер здесь сильнее, но ошиблась. Он лишь тихо бродил где-то в деревьях. Я незаметно вышла из дома и пошла, куда глаза глядят. Вязанная кофта Джо кололась, но ей все простительно за теплоту. Я укуталась поплотнее и вышла на пригорок, который мы не так давно нашли. Самым чудесным в нем была трава, которую ничьи ботинки еще не успели истоптать. Вдалеке виднелась синяя полоса океана и, наверное, это он слал мне сюда соленый ветер на прощание.
Что-то было в этом месте такое, приятное и взрослому и молодому, и старому и юному. Что-то, чего нельзя объяснить. Может только я не могу, это сложно. И уезжать сложно, и прощаться сложно. Мне все сложно. Жизнь не так проста, как говорится. Сказки немного врут, что мир исчисляется добром и злом. Будь добрым и тебе вернется. Будь честным и правильным и тебе воздастся. И нигде не написано, что жить сложно. Что сложно выбирать, сложно принимать решения и сложно взрослеть.
Я помню все слова, сказанные мне. Как папе было все равно или он делал вид, что ничего не происходит. Как мама заставляла танцевать до изнеможения, а потом сама же выхаживала. Как кричала и срывалась, не давала выбора и заставляла любить то, что любит сама до потери сознания. А потом ночами плакала на кухне при одиноком свете лампы, и когда я выходила за стаканом молока, украдкой вытирала щеки и рассказывала, почему для нее это так важно. И это совершенно не просто! Как можно понимать мать и при этом чувствовать себя непонятой? Как можно понимать и в то же время осознавать, что не в твоих силах ей дать то, чего она хочет и желание нельзя просто вырастить в себе, как базилик на подоконнике. Это сложно.
Сложно уходить. Сложно ставить точку. Сложно убегать. Сложно делать только то, что сама хочешь и сложно говорить "нет".
Взрослые говорят, подростки легкомысленные. "Вы так просто сбегаете, ни о чем не думаете. Просто убегаете от проблем и не желаете их решать. Вы дети." Но это не просто. Не просто решиться уйти. И побег - вещь не из простых. Это с л о ж н о. Им кажется, ты просто смеешься жизни в лицо и бездумно играешь. Но я могу признаться, что смеяться единственное, что мы можем, потому что все остальное - сложно. Смех делает все чуть менее замороченным. Но это не так просто решиться на что-то. Мы не герои и не бунтари, мы лишь хотим ими казаться. Ведь нам трудно признаться, что вокруг все слишком, мать его, сложно.
Букашка ползет по моей ноге и я ее сбрасываю. И вспоминаю, как Джо заметила синяк на теле, когда я потянулась. Ей это не показалось "простым". Я лишь сказала: "Сама виновата, попалась под горячую руку", - и в тот момент не могла даже понять, почему защищаю. Наверное, потому что это сложно.
Я ненавижу слово "сложно".
Должна была сказать, как мне обидно и вообще, вокруг столько несправедливости. Может иногда она мнимая, но от этого не приносит меньше грусти.
Синяки пройдут, а слова, брошенные в сторону семьи, останутся в тебе и том, кому ты их скажешь, навсегда. Так же, как синяки пройдут, а раны от них останутся внутри навсегда. У медали порой даже не две стороны.
Отпустить обиды и попытаться снова не легко. Мне потребовалось много часов на крыше, чтобы понять, что иногда переступить через себя стоит ради близких. Иначе ради кого же еще? Я всегда смогу уйти. Но хочу, чтобы мне было куда возвращаться.
Это сложно, потому что я решилась и теперь остается лишь верить, что за это время в моем доме "крыша" тоже сделала свое дело.
Трава щекочет колени, ладони влажные от росы, небо хмурое, прячет солнце. Может, оно, как я, хочет поскорее выглянуть, чтобы не передумать. И ждет, пока тучи рассеются, доставляя его туда, где оно попробует найти компромисс. Только бы поскорее, а то все это как-то слишком уж сложно.

На двадцать семь...

- Скажи, вот ты живешь, так?
- Ну, так, - я усмехнулась, кидая на нее быстрый взгляд.
- И бывает, что есть точка начала или конца? Ну, когда что-то происходит и, как в фильмах, знаешь? Переломный момент. Так случается?
Она вытащила еще один одуванчик из букета, который мы взяли с собой. Этот был ее, еще парочку мы сделали для знакомых, и они смирно сидели на заднем сидении. За машиной было спокойно, в открытые окна иногда залетала дорожная пыль, иногда тонкие волокна, отрываемые от качанов кукурузы с поля потоками ветра из-за проносящихся машин.
- Как в фильмах? Не нужно было показывать тебе те старые кассеты.
- Ты так говоришь, потому что уснула на самом интересном месте! - она подула на одуванчик и он разлетелся десятками парашютиков куда-то за обочину.
- Я не уснула, а слушала, - запротестовала я, не открывая взгляда от дороги.
- Ой, ну все, - она махнула рукой, скидывая обувь и поднимая ноги на сиденье.
- Не знаю, наверное такое случалось, - со вздохом чуть запоздало ответила я.
- Правда? - девочка заинтересованно смотрела, вертя в руках лысый одуванчик.
- Конечно у жизни нет никаких точек. Люди сами их себе придумывают.
- Но зачем?
- Как зачем? Вот ты долго идешь к чему-то, а потом достигаешь и считаешь, что с этого момента начинается "счастье". Или терпишь неудачу и зовешь "отсюда все пошло не так". Зачем? Я не знаю зачем. Просто все так делают. Все идут к своим точкам и держатся за них: или для того, чтобы благодарить, или чтобы за все винить.
- Не хочу точек, - произнесла она и голос почти сразу растворился в гудении мотора и шипении радио.
Мимо неслись знакомые пейзажи и где-то там, впереди, каждый видел что-то свое. Пусть не точку, но личное и сокровенное наваждение. Или недалекий, маленький, но план.
Джуно сидела, подобрав под себя ноги. Я часто замечала, что она так делает, словно хочет стать меньше. Маленькая-большая Джуно.
Девочка подпевала радио, наконец поймавшему волну, и отрывала тонкие нити от стебелька одуванчика. Я помню, как сидела точно так же на крыльце, и как она возмущалась и кричала на меня, будто бы я злодейка и причиняю боль растению.
- На меня ругалась, а сама рвешь? - я с улыбкой кивнула в сторону ее рук.
- Но он же уже ничего не чувствует, - покачала та головой.
- Но он ведь живой.
- Уже нет, - она посмотрела в окно. - Он улетел.
И мне как будто послышалось, как Джуно добавляет: "далеко-придалеко". И я вспомнила, что сама тогда не сдула семена.
- Но ты права, все равно не нужно. Они же все помнят, - и она выбросила стебель в окно, наверное, надеясь, что он найдет выпущенные прежде пушинки.
После бензоколонки мы обе почувствовали, что совсем скоро пейзаж переменится. Джуно сказала, что ей нужны именно эти воспоминания, и она высунулась из окна, фотографируя. Нелепая картина, но до того теплая, что впору слезы лить. Вот она залезает обратно, улыбается и, задыхаясь, что-то рассказывает. Потом ловит воздух руками и делает из него шары, бросая в меня. Потом тянет, что при большой скорости воздух становится почти осязаем, но его все равно никому не поймать. "Это странно, да?" Да, Джуно, это странно. И иногда поймать себя так же сложно, как шумный ветер. И это тоже странно. Да, Джуно?

На двадцать восемь...

За мной закрылась дверь, и я оказалась под солнцем города. В рюкзаке за спиной лежал старенький фотоаппарат из дома Дарсии, а теперь в руках практически излучали теплоту свежие фото. Большая половина из них сделана очень давно, могу предположить, что когда еще хозяин дома был жив и, быть может, довольно молод, и последние шесть кадров приходились на наши с Джуно мини-жизни за городом. Скоро фотоаппарат вернется к своей законной обладательнице вместе с ее же кадрами, приближается день нашей месячной встречи.

Я устроилась на лавочке, выбрав ее совершенно случайно. Зашуршала бумага и полился такой теперь редкий запах настоящих фото. Я решила, что с этого начну свой собственный альбом.

Однажды фотоальбомы были одной из "опасных" вещей. Что связано с ними такого, спрашивал меня каждый, с кем бы я ни обмолвилась, что невзлюбила их. И знаете, отвечала я, альбомы это семейное, от них веет потрескивающими поленьями и запахом маминого ростбифа. Они опасны, эти альбомы. В них заключена моя маленькая слабость и отчаяние, ведь у меня их никогда не существовало. Именно так, не существовало. Они живое существо, и опасно рычат, напоминая, что у меня нет даже того, с кем бы я могла завести свой тайник фото.

Теперь мне кажется, что с опасными вещами нужно бороться. Может, я не сильна для всех сразу. Я не осилю, это точно. Но я помню, что должна грести против течения. Осознание приходит постепенно, складывается из мелких разговоров, спонтанных действий и времени.

Вот Джуно с велосипедом, повернулась с улыбкой на лице. Счастливая, стоит перед деревом. Затем я перед кухонным столом. Полотенце завязано на голове тугим узлом, как будто новомодная повязка, но мы обе понимали, как нелепо она выглядела. Мои руки в большой миске с порезанными овощами и порванными листьями салата: я мешала его. Как сейчас помню: Джуно так смешила меня, что думала, задохнусь. А потом она прибегает с фотоаппаратом, щелкая без предупреждения, когда я стою с широкой кривой улыбкой, начиная смеяться. Дальше дорога с полями, еще какие-то кадры в саду и то, что девочка сфотографировала уже в городе. Люди, так много людей в сравнении тем пространством, что было на кадре до этого. Они все спешат куда-то, такой огромный поток, который мы даже порой не замечаем, потому что сами являемся его частью.

Все мы бежим. За последние недели я так часто стала это понимать, что непременно возвращалась к мысли об этом. Просто постоянно. Я вот бежала-бежала, а потом остановилась. Это ошеломляет? Пожалуй. Погружает в сомнения? Наверняка.

Что еще?

Что еще, Джо?

Что же, мать его, еще?

Джорджия?

Вот все эти люди бегут. Я не знаю, отчего или куда. Теперь то я поняла, что бывает и то, и другое. Я бежала куда-то, а Джуно от чего-то. Давайте без конкретики. И вообще-то не так уж важно, какой вариант ваш, если вы двигаетесь.

Иногда мы бежим так долго, мы устаем, мы ищем лазейки в собственных желаниях, потакаем лени и кормим сомнения. Мы спотыкаемся. И падаем. Тихонько или с грохотом, какая разница, Джо? И порой лежим так долго, что забываем об этом. И мы даже не понимаем, что на самом-то деле лежим. Нам кажется, мы в движении или, напротив, мы сокрушаемся, что ничего не меняется, я мол бегу, но где то самое пресловутое движение? Вспомни об этих строках, Джо, когда такие мысли закрадутся в твою голову. И это станет сигналом, емкой, но необходимой подсказкой: все дело в том, что ты не бежишь. Только не обманывай себя, а признайся и вставай.

Важно всегда бежать. Чуть быстрее, чуть медленнее. Ведь стоит тебе остановиться, как ты забываешь, что это такое - бег. Помню, когда в приюте нас учили крутить педали, то говорили, что это словно бег: раз научился и твои ноги никогда уже этого не забудут. Но как бы сейчас мне хотелось разуверить их. Сказать, что они обманули всех нас. Всех тех, кто однажды остановился, думая, что легко вскочит на беговую дорожку. Всех тех, кто однажды остановился и потом не смог встать. Они соврали нам. Потому что велосипедом управляешь ты, а бег - тобой. Это же разные вещи, правда? Мои сомнения развеялись, когда я почти ушла на дно вместе со всеми своими "опасными" вещами, страхами, сомнениями, которые всегда тянут вниз, как балласт, только тебе стоит остановиться.

Я подставила лицо солнцу. Оно, кстати, тоже бегало. Только так, для развлечения. Проскакивало между людьми, запрыгивало на крыши, бегало по газонам и тротуарам, смотрелось в отражения всех блестящих поверхностей. Ему всё было мало.

А мне сейчас всего было достаточно. Я снова начала "бежать" и я вижу впереди, как солнце садится на западе. Оно всегда там, день ото дня. Встает, заходит, сеет лучи. Солнце в вечном движении, мое солнце. И когда я буду смотреть его закаты, я буду знать, что оно шепчет: "я бегу, Джо, так давай вместе?"

На двадцать девять...

Сердце задрожало, когда я еще издалека заметила студию. Шаги стали быстрее, мысли легче. Музыка немного тише, а затем и вовсе плеер отправился в карман. Лечу, лечу, как раненная птица (раненная, потому что здоровые не мельтешат, как я и, все-таки, находятся чуть выше уровня земли) и сталкиваюсь в дверях со знакомым лицом, обрамленным темными волосами.

- Возвращение блудной Джорджии, - протянул Дориан, потирая плечо.

- Блудная от слова блудить или бродить? - рюкзак так и хотел соскочить с плеча.

- Это как тебе больше нравится, - он посмотрел на часы. - Неужели ты успела забыть, когда начало тренировки?

- Хотела позаниматься сама, - неловкость волной набежала на меня; сейчас подумает, что я избегаю группу или его самого. - Пробы на роль в той постановке еще не закончились?

- Ты шутишь? Нет, конечно, как они могли начать без тебя?

- А вы вот совсем не изменились, - я усмехнулась, шутил он все так же.

- Кто же меняется за пару недель? - он снова бросил взгляд на часы.

- Как знать, - я пожала плечами. - Опаздываете?

- Свидание, - многозначительно протянул он. - Представляешь? Сто лет не ходил!

- О, Иисус, нет! Давайте без подробностей, мастер, - с ухмылкой воскликнула я, хватаясь за ручку и вбегая в здание.

- Блудная от слова бродить! - крикнул он вдогонку, усмехаясь в ответ. - Какая из тебя блудница.

Пахло здесь всё так же, как я помнила. Только как будто бы на одно отчаяние было меньше: Джуно здесь больше не появлялась. Немного эгоистично, но мне ее не хватало в этих коридорах и залах. Не потому, что раньше я ее уж так часто встречала тут, но потому что сейчас я была бы рада просто так сталкиваться с ней.

Наш зал пустовал, и я миновала раздевалку. Сегодня мне не нужно было переодеваться: простые легинсы, майка на бретелях и пуанты. Последние мне предстояло надеть и я села посредине зала, привыкая. Казалось, ничего не изменилось, словно я и не уезжала.

Я закрыла глаза и будто внутри себя слышала собственные слова.

"Она затянула пуанты потуже, потому что точно знала к чему идет. Рука плавно обхватила поручень у зеркал, стопы в мгновение вытянулись, пальцы приятно налила тяжесть. Взмах, два, поворот.

И если не получается, замедлись на секунду-другую и досчитай до двадцати девяти. "Не до тридцати и не до шестнадцати", слышала она, - "двадцать девять то самое число. Давай." И тогда вертится она и вертится всё вокруг нее. Город смазывается, краски перетекают одна в другую, льются через край."

Давай. Тише. И... на раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь...

К солнцу, Джорджия. Пылай.

Оставить комментарий © Copyright Лаф Энн (NuTka.ponKa@yandex.ru) Размещен: 06/01/2016, изменен: 06/01/2016. 177k. Статистика. Рассказ: Проза CALLOWRIMO Иллюстрации/приложения: 18 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Мы все состоим из страхов, переживаний о будущем и всепоглощающей любви к делу жизни. И все однажды начинаем сомневаться, то ли дело полюбили и обеспечит ли оно солнечное будущее, о котором грезим. И пока кто-то мечется на перепутье своих собственных решений, другие стараются бороться с решениями навязанными. Эта история о Джо, темнокожей балерине с побережья Северной Каролины, которая ищет саму себя и запах океана. Это история о Джуно, девочке-подростке с ненавистными шпильками в волосах и пуантах, которая уже саму себя познала. Для одной, балет - вся жизнь и чуть больше, для другой - наказание. Порой достаточно найти путь к океану, побросать велосипеды и открыть сердце прибою, чтобы все встало на свои места.

Лаф Энн : другие произведения.

Солнце садится на западе