Аннотация: Рассказ посвящен моим дядьям, которые в 1920-ых годах ушли из дома и жили за рубежом... США, Китай, Индия, Непал, Сикким, Афганистан...
Виктор Балдоржиев
КОГДА КРИЧАТ И КОЧУЮТ ПТИЦЫ...
1
О двух моих нагасах боялись громко говорить в нашей родословной... Весной или осенью над степью кочуют птицы и облака, а ветры несут в хмурую даль рыжий и жесткий хамхул . Нет покоя человеку весной или осенью. Быстрые всадники на лохматых вороных конях рассекают волнистые травы вдоль и поперек. Это скачут воины Дугара Тапхаева. У Дугара восемьсот сабель и быстрые кони. Счастливы имеющие одного сына, Дугар никогда не возьмет его на службу. Он берет только одного из трех и всегда оставляет старшего, опору семьи.
Но нет покоя и старшему сыну слепнущего год за годом Шарлан Цырена - Даши-Рабдану, У Шарлан Цырена три сына и пять дочерей, глаза его уже не видят, все заботы теперь на Даши-Рабдане. Осенние ветры срывают желтые листья берез и раскачивают старые юрты на стойбище. А весной Даши-Рабдан сказал тапхаевскому гонцу, что может отправить в отряд неугомонного Дамба-Дугара только осенью, после сенокоса. Не хотел отдавать Даши-Рабдан веселого брата Тапхаеву. Не мог Даши-Рабдан отдать и младшего брата, Даба-Самбу, молчаливого хуварака цугольского дацана... Шумят за войлоком юрты осенние березняки, звезды, бледные, как глаза отца, слабо мерцают в дымоходе, и кажется, что ветры вот-вот погасят их. Птицы кричат над степью, пора отправлять удачливого картежника и весельчака в отряд к Тапхаеву.
А беспечный Дамба-Дугар носится где-то по степи на коне. Картежничает, конечно. Если Шарланы начинают что-нибудь делать, то не могут остановиться, все об этом знают. Надо было и Дамба-Дугара отдать в хувараки! Люди шепчутся, что не миновать ему каторги или русской пули. Но те же люди говорят, что Дамба-Дугар самый смышленый из Шарланов, юрты и загоны которых стоят в этой пади рядом с железной дорогой и станцией Бурятская.
Есть среди них смуглые и белолицые, но волосы у всех с желтизной, потому и называют их Шарланами. Веселые сестренки Даши-Рабдана пасут овец у железнодорожной насыпи и березовых рощ. Младшая, Бутит, еще в зыбке, а Пагма, Долсон, Дулма и Долгоржап -- все мал мала меньше - простоволосые и босиком, мелькают пятками по осенней степи, путаясь в полах заплатанных тэрликов-халатов. Голоса у них звонкие, а смеются так голосисто, с такими переливами, что воздух вокруг подрагивает волнами. Но иногда они замолкают и, припав к блестящим рельсам, вслушиваются. Потом, отбежав от насыпи, вытаращив глазенки и крепко держась за руки, восторженно смотрят на летящие с грохотом и свистом вагоны, в окнах которых мелькает сказочная жизнь.
Даши-Рабдан давно понял -- белые отступают. Вчера по железной дороге проехало очень много офицеров, солдат и красивых женщин. Они что-то кричали и махали руками девочкам. Дамба-Дугар часто привозит сестрам сладости, хлеб, а иногда колоды карт. От радости они визжат. Где только он достает все это?
Дамба-Дугар заявился к утру. Все на нем было новое -- синий тэрлик и красный кушак, приехал он на откормленном гнедом жеребце с красивым седлом. Вот беспечный человек! Днем может проиграть коня, а ночью выиграть двух. Большие игроки в степи начинают побаиваться Дамба-Дугара.
- Я обыграл агинских богачей! -- белозубо смеялся Дамба-Дугар, вытаскивая из-за пазухи монеты и колоду карт. В глазах его вспыхивали огоньки. Девчонки проснулись и, завизжав, выхватили у брата карты, с треском распечатали и начали тасовать. Тоже будут играть, беда!
- Сегодня мы осмотрим наши копна, а потом ты отправишься к Тапхаеву, как и договорились, -- недовольно сказал Даши-Рабдан, когда братья вышли на улицу полюбоваться гнедым, пританцовывавшим у коновязи. Ветер утих, и солнечные лучи пронизывали рыжие листья берез, небо на востоке слегка зеленело и туманилось.
- Конечно! -- легко согласился Дамба-Дугар и тут же задумался, морща высокий и смуглый лоб. -- Интересно, а с кем я буду там играть? Тапхаев играет? В отряде много хороших коней... Да, ахэ, я выиграл у Намсарая двух бычков, надо будет пригнать. Этот Намсарай плохо считает вышедшие масти, он только за козырями следит и не собирает парные карты.
И, вспомнив игру, Дамба-Дугар громко рассмеялся...
В полдень мимо стойбища проскакало много вооруженных всадников, за ними пронеслись брички с пулеметами. Они промелькнули по рыжей степи, потом вдали зачастила стрельба, ровно зарокотал пулемет. Даши-Рабдан с Дамба-Дугаром взобрались на лысую сопку: на станции шел бой, красные теснили белых, горели избы и вагоны.
- Все, Дамба-Дугар ты не пойдешь к Тапхаеву, я нарушаю слово, -- решил Даши-Рабдан. Но брат, кажется, не слушал его, он нетерпеливо ерзал на месте и внимательно всматривался вниз.
Да, пока одни убивали друг друга, другие успевали грабить. В дыму и пламени мелькали люди на телегах, прорывавшиеся к раскрытым красным вагонам, откуда вылетали белые мешки,
- Да там же мука! -- заорал Дамба-Дугар и, сорвавшись с места, ринулся вниз к гнедому.
- Стой, стой дурак! -- заволновался Даши-Рабдан, но было поздно, брат быстро объехал березовую рощицу и, пригнувшись к гриве коня, стремительно поскакал к станции. Нет, не миновать такому пули!
Вечером Дамба-Дугар примчался на стойбище весь в белой пыли и сразу начал запрягать коня в телегу, оглядывая загалдевших вокруг него сестер и приговаривая:
- Они бы все растащили! Но я успел спрятать пять мешков. Надо быстрей ехать. Пять мешков нам надолго хватит, а наш хуварак только лепешки ест...
Так Дамба-Дугар не попал в отряд Тапхаева. Но теперь пришли красные и забирали на службу всех. По стойбищам рыскал конный разъезд во главе с бурятом-комиссаром: мобилизовывал мужчин с подводами, забирал скот и овец, расплачиваясь расписками. Добрались новые власти и до Шарланов. Опять надо отправлять Дамба-Дугара, больше некого!
- А что мне у красных делать? В карты они не играют, скот не пасут, болтают только. Слова мы им не давали, -- рассуждал неспешно вечером в юрте Дамба-Дугар, подпоясываясь потуже и, собираясь куда-то ехать. -- Ахэ, я доскачу до Зугалая. Утром буду.
- Дамба-Дугар не хочет быть спицей в колесе зла, -- задумчиво промолвил маленький и бритоголовый Даба-Самбу, помешивая в бурлящем котле медным черпаком. В отличие от смуглого Дамба-Дугара он был светлолицым, сейчас в бликах огня его выпуклая в темени голова поблескивала. Вот-вот он должен стать ламой. Поговаривали, что учитель пророчит ему большое будущее. Даба-Самбу иногда приходил из монастыря, ночевал в юрте отца и матери, читал им монгольские и тибетские книги, много молился.
Утром Дамба-Дугар не приехал. Комиссар собрал много мужчин с подводами и велел запрягать коня Даши-Рабдану. Пришлось ему выступать вместе со всеми. Хорошо, что Шарланы знают русский язык, а сам Даши-Рабдан работал у русского купца и на железной дороге, знал грамоту и счет. Полгода его телега скрипела по степи и сопкам, перевозя разный скарб и народоармейцев, полгода не знал покоя Даши-Рабдан. Где Дамба-Дугар, дома ли Даба-Самбу, здоровы ли мать, отец и сестры? Наверное, опять голодают? Белые платили за скот золотом. Тапхаев никогда не забирал старшего сына у родителей, а красным все равно, они люди простые. Птицы кричат и кочуют над степью, домой пора ехать, семью кормить, но русские все продолжают убивать друг друга. Когда они начнут работать? Ничего не понятно!
Наконец-то Даши-Рабдана отпустили. Телега чуть не развалилась, когда обратно торопился. Через станцию проехал, березняки начались, а вот и Дамба-Дугар гонит по склону зеленеющей сопки двух быков. Опять в карты выиграл или украл? Увидел непоседа Дамба-Дугар брата, замахал малгаем-шапкой и поскакал навстречу, смеясь и крича. Сестры, услышав крики, высыпали из юрт, заголосили радостно на всю степь, мать отца вывела, а за их спинами Даба-Самбу в ламской одежде улыбается. А Дамба-Дугар кричит, что хуварак днями и ночами молился за старшего брата,
- Ты, Дамба-Дугар, ускользнул, а мне пришлось быть спицей в колесе зла! -- впервые за много месяцев рассмеялся Даши-Рабдан, оглядывая родных. Все живы и здоровы!
- Ахэ, простите, я не мог остановиться, -- рассказывал вечером Дамба-Дугар, когда братья и сестры собрались у тлеющего очага. --Сначала я играл в Зугалае, потом - в Догое, проиграл нож и огниво, на другой день вернул их и выиграл у жирного Сандана быка. Мне говорили, что отец бил Сандана плеткой! Правильно билне умеешь -- не играй...
Даши-Рабдан пил арсу, ел мясо и от души хохотал, а Дамба-Дугар продолжал, пьянея от воспоминаний:
- Это было какое-то затмение, я выигрывал и выигрывал, а через несколько дней оказался в Чите вместе с догойским Пинтой Гомбоевым. Мы играли с ним против русских картежников. О, в городе есть сильные игроки, я подружился с ними! А бумажные деньги сейчас -- ничто. У меня их было много, а они никому не нужны. Но я выиграл несколько империалов и золотые часы! Золото всегда в цене. Теперь живем сыто, не голодаем. А зачем горевать?
- Дамба-Дугар катится, как хамхул, и не может остановиться, -- заметил, улыбаясь, Дамба-Самбу. -- Он не знает цену деньгам и правильной дороге, ему все легко достается.
- Даба-Самбу ходит по земле, а живет на небе! -- рассмеялся белозубо Дамба-Дугар. -- Он как птица...
Да, Дамба-Дугар кормил семью, а Даба-Самбу молился за всех, и Даши-Рабдан, погладив братьев по выпуклым головам, добродушно сказал:
- Лучше работать и жить дома, чем в карты играть. Когда мы еще втроем соберемся. Пора на сенокос выходить. Надо размножать скот, девчонки уже большие, замуж пойдут. Пойдете, а?
Он повернулся к сестрам, те переглянулись и, подталкивая друг друга локтями, залились громким смехом.
Волновалась под ветром густая трава, братья начали сенокос и не могли остановиться. Но в сумерках неугомонный Дамба-Дугар седлал откормленного гнедого и гулял по стойбищам и улусам, а молчаливый и маленький Даба-Самбу сидел у балагана, поджав под себя ноги, и смотрел на звезды. Однажды он задумчиво сказал Даши-Рабдану, склонив лысую голову:
-Ахэ, я уже умею читать Книгу Судеб, Золотую Нить, расположения звезд и тайны родимых пятен.
Даши-Рабдан удивленно повернул к брату большую круглую голову, он не знал, что сказать на это.
- И о чем они тебе говорят? - посмеиваясь, спросил Дамба-Дугар, седлавший у балагана коня. Зеленоватая луна выплыла из-за облаков и озарила овальные, тонко очерченные, лица братьев.
-Я вижу длинные и запутанные пути, вижу, что скоро здесь нельзя будет жить, -- ответил Даба-Самбу и посмотрел на Дамба-Дугара. -- Но ты счастливый человек -- у тебя есть страсть. Ты не будешь зависеть от государства, людей и своих желаний. Ты будешь зависеть от своей страсти. Но это лучше, чем стараться перехитрить зло и участвовать в нем, лучше быть убитым своей страстью, чем быть угнетенным чужим злом.
Дамба-Дугар недоуменно покачал головой, потом рассмеялся и ускакал, но Даши-Рабдан запомнил эти слова на всю жизнь...
Через пять лет после этого разговора Шарланы проводили в дальнюю дорогу Даба-Самбу. Он белозубо улыбнулся и махнул родным из окна вагона. Поезд тронулся, и Шарланы больше никогда не видели своего Даба-Самбу.
Еще через несколько лет начали сгонять всех в колхозы. Дамба-Дугар сказал, что он не скот, чтобы ходить в ярме и ждать, когда его накормят или зарежут хозяева, и рассмеялся, как всегда. А с первыми криками осенних птиц он затосковал, и все чаще отлучался из дома. Однажды он прискакал откуда-то очень взволнованный и, крикнув брату, что съездит на станцию за хлебом, повернул коня. Сумерки поглотили его.
С тех пор Шарланы больше никогда не видели своего веселого Дамба-Дугара.
- Где ваш Дамба-Дугар? -- спрашивал на другой день Даши-Рабдана бурят-комиссар, прискакавший на стойбище вместе с группой вооруженных милиционеров. До этого они много раз расспрашивали о Даба-Самбу. Теперь они искали Дамба-Дугара, прочесали березовые рощи, соседние стойбища, заглядывали в юрты и загоны. Поползли нехорошие слухи о загадочном ограблении или даже убийстве русского купца то ли в Адриановке, то ли в Карымском. Повсюду скакали вооруженные всадники, обшаривая биноклями степь и сопки, проверяя на станциях вагоны, останавливая людей.
Дамба-Дугар исчез. Даши-Рабдан запретил сестрам и родственникам упоминать его имя, а сердце его плакало.
- Запомните, такого человека никогда у нас не было! -- гневно сказал он затосковавшим сестрам.
Но такой человек был, и весной люди стали шептаться, что Дамба-Дугар живет в городе вместе с русскими бандитами в большом двухэтажном доме, что в этот дом нарядные женщины и мужчины заманивают богатых людей, а Дамба-Дугар играет с ними в карты и всегда обыгрывает. Говорили, что русские бандиты очень уважают Дамба-Дугара и зовут его Золотым Монголом. Некоторые даже видели маленького и ладного Дамба-Дугара: он шел по городской улице в дорогом пальто и картузе в окружении высоких русских парней и смеялся, показывая золотые зубы. Да, да это был он -- Шарлан Дамба-Дугар!
А у Шарланов родился еще один сын -- Дашинима. Семья переселилась в новую деревню, Даши-Рабдана земляки избрали председателем колхоза, ведь он знал русский язык, грамоту и счет. Однажды его отозвал в сторону старик Олзобой и, оглядевшись, прошептал:
- Даши-Рабдан, я недавно был в городе, продавал на базаре мясо. Милиционеры окружили базар и никого не выпускали, была стрельба, крики, -- старик испугано оглянулся и, прильнув к уху Даши-Рабдана, выдохнул, -- я видел вашего Дамба-Дугара! Когда милиционеры окружили его, он поднял руки и рассмеялся. Потом его повели, он оглянулся, увидел меня и кивнул. Его взяли вместе с русскими людьми, всех увезли на двух черных машинах...
Даши-Рабдан отшатнулся от старика, сердце его заныло, и он отчаянно попросил:
-Ахэ, пожалуйста, никому не говорите об этом!
Через двенадцать лет после этого разговора пришел от станции к Даши-Рабдану русский человек в черном пальто и, отдав ему письмо и золотые часы, невозмутимо стал ждать ответа. Подрагивающими руками Даши-Рабдан распечатал конверт: Дамба-Дугар коротко рассказывал, что был в красноярских лагерях, теперь на свободе и женат, что он не может остановиться и вернуться домой. Он расспрашивал о родине, матери и отце, Даба-Самбу и сестрах. Ночью в колхозной конторе, при свете керосиновой лампы, Даши-Рабдан взволнованно писал ему, что Шарланы живут хорошо, что по слухам Даба-Самбу отправился в Тибет, что Дулма живет в Кункуре, Долгоржап -- в Зугалае, а остальные сестры - дома. Он отдал письмо молчаливому человеку в черном пальто и ночью же проводил его до станции.
Потом приходили вести от Дамба-Дугара и через десять лет, и через двадцать... Из Красноярского края, Средней Азии, с кавказских курортов, черноморского побережья. Сердце Даши-Рабдана не знало покоя. Он любил своих Шарланов и боялся за них.
А где-то во тьме лагерей или брызжущих огнями городах, в зэковской фуфайке или дорогом костюме, мелькал, тасуя карты, золотозубый Монгол и не мог остановиться. Его не убили красные или белые, он не стал крепостным колхоза и не старался перехитрить зло. Он зависел от своей страсти, просто жил на земле и был счастлив. В тяжелых снах Даши-Рабдан видел его яркую улыбку, быстрые пальцы, внимательные черные глаза с веселыми искорками, слышал треск распечатываемых и шелест летящих карт, раскатистый смех брата...
Мне неведомо, кто и когда сообщил Даши-Рабдану, что его брат Дамба-Дугар скончался в киргизском городе Оше за карточным столом: он торжествующе рассмеялся и упал, успев накрыть карту партнера козырным тузом. Но Даши-Рабдан не поверил. Он был уже стар и, усмехнувшись, недоверчиво прошептал:
- Как бы не так! Это же Дамба-Дугар...
Слухов гуляло много. Говорили, что сотрудники госбезопасности показывали бурятам фотографию старика в мусульманской чалме, пытаясь узнать что-нибудь о нем: он ушел когда-то из этих степей и воевал в горах Афганистана. Люди гадали: не внезапно ли исчезнувший Шарлан Дамба-Дугар? Конечно, нет. Шарлан Дамба-Дугар был выше людской суеты и злобы, он зависел только от своей страсти... Говорили, что до шестидесятых годов на черноморских курортах, в Москве и Ленинграде, появлялся маленький и элегантный старик с золотыми зубами по кличке Монгол, которого уважали все игроки. За его спиной всегда маячили два дюжих молодца, старик вежливо улыбался всем и не проигрывал ни рубля, ничто его не радовало и не печалило, кроме игры. Не Шарлан ли Дамба-Дугар? Вполне возможно. А еще говорили...
Но, может быть, он вернулся домой, и душа его вместе с ветром шумит в березовых рощах и в зеленой степи? Весной или осенью, когда кричат и кочуют птицы, а ветры несут в хмурую даль рыжий и жесткий хамхул, кто-то настойчиво подталкивает меня на головокружительные авантюры и путешествия.
Неужели это он?
2
Как только после жестоких и жгучих стуж начнет оживать и оттаивать земля, а над степью покажутся первые перелетные птицы, изумительно тонко запахнет влагой и черемуховой корой на берегах сверкающих излук Онона, где раскинулось ламское селение Цугол, в центре которого брызжет золотом устремленный в небесную высь ослепительный монастырь. Земля парит, гремят колокольчики, сотни бритоголовых лам и хувараков в развевающихся красно-желтых одеждах, как посланники и проводники иных миров, запрокинув смуглые головы, провожают взглядами тысячи кричащих журавлей и гусей, кочующих над ними в чистой весенней лазури...
- Ты готов? -- спросил вечером старый лама, сидевший где-то за множеством горящих лампад и золотых статуэток в струящемся сумраке просторного зала монастыря. Желтое пламя в лампадах подрагивало, воздух был овеян дыханием кадивших благовоний.
-Да, Учитель, -- коротко ответил Даба-Самбу, молитвенно сложив ладони. Маленький и изящный в ламской одежде, в желтых бликах лампадных огней, он казался одной из статуэток.
- Иди. Помни, что остановившийся хоть на миг - потеряет силу инерции и никогда не достигнет цели... Не достигнет... цели...
Слова старого Учителя гулким эхом разнеслись в просторном зале и растворились в сумраке.
Яркая розовая каемка окрасила горизонт, когда Даба-Самбу открыл скрипучие ворота монастыря. Вслед за каемкой выплыл алый круг солнца с золотящимся нимбом и залил все вокруг теплом и сиянием, малиново замерцала река, порозовела степь.
Встретив солнце, Даба-Самбу легко зашагал по дороге. В голове было светло и благостно. Степь просыпалась: вдалеке слышались людские голоса, мычание коров, ржание коней и блеяние овец. Не останавливаясь, Даба-Самбу шел по утренней дороге. Он всегда ходил пешком по этой каменистой земле, через сопки, вдоль берега реки и железной дороги или, привычно срезая путь, по степи. Ночами он любил смотреть в звездное небо, а по утрам размышлял у чистых вод Онона. Учитель говорил, что одиночество -- отечество человеческого духа и мысли, как и все на земле, мысль растет в одиночестве, и, если долго смотреть в бездну, бездна тоже посмотрит на человека. Даба-Самбу углубился в свои мысли, и утренние краски стали контрастнее и цветистее, запахи обострились.
- Даба-Самбу ходит по земле, а живет на небе! -- неожиданно сказал откуда-то веселый брат Дамба-Дугар. -- Он, как птица... как птица...
Слова брата, умноженные далеким эхом, испарились в воздухе. Даба-Самбу рассмеялся и зашагал быстрее. В небе появились низко плывущие тучи, медленно и плавно пролетел клин журавлей. По дороге проскрипело несколько телег, протарахтел на тарантасе русский мужик, недалеко подростки гонялись друг за другом и пасли овец с ягнятами. Клонясь в разные стороны в седле и бесшабашно распевая во все горло песню, промчался лихой наездник в бурятском малгае, видимо, еще пьяный после гулянки... На склонах сопок и в степи стояли серые юрты, скотные дворы и загоны.
Даба-Самбу вздохнул и огляделся. Монастырь, окаймленный белым прямоугольным окладом каменных стен, потонул за рыжеватыми сопками, обрывки рыхлых туч плыли по небу, обнажая бледную и струящуюся голубизну... Очень скоро Даба-Самбу отправится в далекий путь. Увидит ли он когда-нибудь Онон, зеленую ширь степи с рыжими отливами, эти серые юрты и сверкающий монастырь, где прошли его детские и юношеские годы? Наверное, комиссары запретят учение Будды и закроют монастырь. Учитель сказал, что в поступках новых властей нет постоянства и последовательности, следовательно, они не ценят мысль и человеческую жизнь. А небо и земля неизменны в своем движении к совершенству, непостоянны только несчастные люди, каждый из них хочет стать выше другого. Завтра стать выше самого себя сегодняшнего -- вот цель всего, что рождается под солнцем! Любая травинка тянется к свету, растет вверх, а не наоборот. Это движение последовательно и неизменно.
В монастырь все чаще и чаще приходят комиссары, они говорят о равенстве и свободе. Но в равенстве не может быть свободы, а в свободе -- равенства. Никого невозможно заставить быть похожим на другого!
Голова налилась мрачной тяжестью и тупой болью. Все, Даба-Самбу больше не будет думать о комиссарах и спорить с глупостью и злом. Горе тому, кто убедит глупца в своей истине, рано или поздно он будет уничтожен глупцом... А время и пространство вечны и прекрасны, надо двигаться в них, чтобы когда-нибудь услышать голос Великого Безмолвия и рассказать об этом людям. Даба-Самбу радостно рассмеялся и заспешил. Он перестал думать о комиссарах, и боль в голове прошла. То исчезая в ложбинах, то внезапно появляясь, замелькала в начинающей зеленеть степи красно-желтая ламская одежда...
-Даба-Самбу идет! -- закричал вдруг Даши-Рабдан, всмотревшись в степь и, отвязав коня, поскакал, только полы старого тэрлика взметнулись черными крыльями.
- Наш хуварак ходит быстрее коня и никогда не устает, -- рассмеялся Дамба-Дугар, вглядываясь в ровную голубизну горизонта и зеленеющую степь, где двигалось заалевшее пятно, похожее на степную сарану. Сестры, визжа, выбежали из юрт и побежали навстречу брату, мать вывела улыбающегося и совершенно ослепшего отца.
Вечером, перед дойкой коров, на стойбище зачадили дымокуры, а небо у горизонта стало светло-шафрановым, а чуть выше слегка зеленело, потом медленно начал разгораться малиновый пожар заката, сгустились запахи земли и навоза, смешавшиеся с благовониями богородской травы, зажженной матерью. Было празднично и весело. В юрте мягко пахло дымом аргала, в очаге пылал огонь. Мать с отцом ушли в свою юрту, а братья и сестры сидели вокруг очага. Искоса посматривая на брата-ламу, о чем-то перешептывались повзрослевшие сестры. Даба-Самбу сказал всем, что покидает родные края. Дамба-Дугар обрадовался и завидовал брату, который увидит много разных людей и стран. Ах, как жаль, что Дамба-Дугар не лама!
-Правильно! - ликовал он, похлопывая брата по плечу и заглядывая ему в лицо. - Зачем здесь киснуть? Иди!
Но Даши-Рабдан был печален, смутные думы блуждали на его светлом и мясистом лице. Наконец, не поднимая глаз, он спросил:
- Надолго ли ты оставишь нас, Даба-Самбу?
- Не знаю.. Мне надо много учиться. Учитель сказал, что я не должен останавливаться.
-А ты и без своего Учителя не остановишься! - рассмеялся Дамба-Дугар, толкнув локтем брата и снова заглянув ему в лицо.
-Куда же ты отправишься? - недовольно спросил Даши-Рабдан, стараясь сдерживать себя и не обращать внимания на непочтительные слова Дамба-Дугара.
- В Тибет.
- О, у нашего хуварака большая мечта и быстрые ноги. Он дойдет! - снова рассмеялся несносный Дамба-Дугар. Сестра заахали и испуганно всплеснули руками. О, Тибет! Это... Это ужасно далеко, туда ходят только умные и храбрые люди. Простые степняки, уставшие от тяжелой жизни, часто поют жалостливые песни о том, как тоскует сердце человека по далеким заснеженным горам и теплым долинам сказочного Тибета, где можно навсегда избавиться от страданий. Ахэ пойдет в Тибет! Широко раскрыв глаза, они почтительно смотрели на Даба-Самбу, и он подумал, что уже отстранился от них и скудной мечты семьи о пище и одежде. Он мысленно помолился, чтобы укрепиться в своем решении. Даба-Самбу всегда будет молиться за своих Шарланов!
- А нельзя ли учиться здесь? - снова после долгого молчания спросил Даши-Рабдан, даже не взглянув на брата.
- Ахэ, скоро здесь нельзя будет жить ламам, - быстро сказал Даба-Самбу, задумчиво смотря на пляшущие блики огня, при свете которых лица братьев и сестер отсвечивали жаркой медью.
- Все куда-то бегут... Многие буряты ушли в Китай и Монголию, - пробормотал Даши-Рабдан. -- Мы бедные люди и никуда не уйдем.
- А зачем уходить? Воевать русские перестали, торговать снова начинают, - быстро и весело заговорил Дамба-Дугар. -- Опять большие игры начинаются. У Намсарая третий день играют догойские и зугалайские картежники, Сандан снова быка проиграл, он никогда не научится играть! Кончилось плохое время...
Даба-Самбу улыбнулся и, быстро оглядев сидевших, как и он, поджав под себя ноги, братьев и сестер, сказал;
-Время тут ни при чем, время ни в чем не виновато. Человек живет хорошо и долго тогда, когда он уверен в другом человеке, а мы не знаем, что может случиться завтра, через год, что придумают русские люди утром и как они поступят вечером. Вот мы и изворачиваемся, как можем... Я не вижу настоящего.
-А что настоящее? -- не унимался Дамба-Дугар, подавшись вперед и с жадным любопытством смотря на младшего брата, говорившего странные слова. Сестры тоже придвинулись к Даба-Самбу,
-Настоящее? Настоящее - то, что не кончается.
-Значит - солнце настоящее... или луна. А человек...
Даши-Рабдан молчал. Люди стали совсем другими, жизнь изменилась. Но простые степняки не смогут жить без лам и дацанов! Без них каждый станет делать то, что захочет. Что же тогда получится? Голова шла кругом, Даши-Рабдан ничего не мог понять. Но не ему изменять жизнь, а Даба-Самбу уйдет. Он умный и смелый парень, надо приготовить ему одежду, еды на дорогу. Еще не известно когда он вернется. Может быть, Шарланы больше никогда не увидят своего Даба-Самбу! Сердце Даши-Рабдана затосковало, он тупо смотрел в огонь, желтые блики расплывались перед глазами, как в тяжелом и больном сне, он слушал непонятный разговор братьев и быстрое перешептывание сестер... Огонь в очаге начал гаснуть, и, когда затрепетали горячим дыханием малиновые угли аргала, слабо освещавшие густой сумрак, Даба-Самбу внезапно встал и отправился в юрту родителей, где он всегда ночевал.
Проснулся Даши-Рабдан от холода и смутной тревоги. Войлок дымохода был откинут, в далеком клочке неба мерцали бледные звезды. Он выглянул из-под овчинного одеяла. Дамба-Дугар и сестры спали, из щелей подоткнутых одеял и тэрликов поднимался пар. Перед старой божницей тускло горели лампады, ниже поблескивала голова Даба-Самбу. Брат молился. Значит, это он открыл дымоход. Неужели он не спал и молился всю ночь? Стараясь не мешать брату, Даши-Рабдан стал одеваться.
После полудня Шарланы отправилась на станцию. Братья ехали верхом, а сестры и Даба-Самбу -- на телеге. Отец понюхал голову Даба-Самбу и, как бы запоминая, провел руками по его лицу, потом тяжело вздохнул и прошептал какое-то заклинание. Мать долго брызгала молоко вслед отъезжающим, уже и телега, и верховые скрылись за ближним бугром, а мать с отцом все еще стояли у юрты.
Над зеленеющей степью летели птицы, шумели белоствольные березовые рощи, над юртами вились струйки дыма, сопки плыли в голубом тумане. Даба-Самбу оглядывал родные места и шептал слова молитвы. Братья и сестры молчали.
На станции было много людей, груженых подвод, высоко вскидывали маленькие головы верблюды, стояли привязанные кони. Пыль и дым не успевали оседать. Шарланов ждали четверо молодых лам, тоже решивших идти в Тибет. Вдруг вдали показался черный паровоз, люди закричали и засуетились, с грохотом и свистом простучал мимо них состав, резко качнувшись, остановились вагоны. Даба-Самбу и его друзья один за другим поднялись в тамбур, не обращая внимания на любопытные взгляды пассажиров. Вдоль состава прошли военные и чумазые рабочие. Из окна вагона Даба-Самбу улыбнулся братьям и сестрам, стоявшим унылой шеренгой на перроне в своих бурятских тэрликах и малгаях, крепко держась за руки. Светлолицые и смуглые, волосы каждого отливают желтизной: Даши-Рабдан, Дамба-Дугар, Пагма, Долсон, Дулма, Долгоржап и шестилетняя Бутит. Они впились глазами в окна вагона и тревожно смотрели на Даба-Самбу.
Паровоз заголосил, зафырчал, с лязгом дернулся состав, вагоны медленно поплыли. Даба-Самбу махнул рукой братьям и сестрам, шагнувшим вслед за его вагоном, замахав малгаями и что-то неслышно крича. Потом они побежали, путаясь в полах тэрликов, в последний раз мелькнули их взволнованные лица и исчезли. С той поры Даба-Самбу никогда не видел своих Шарланов, в памяти его они все бежали за окном набиравшего скорость вагона.
Много раз комиссары и чекисты спрашивали Даши-Рабдана о Даба-Самбу, но он ничего не мог сказать о своем брате. С того памятного дня Шарланы никогда и никому не говорили о Даба-Самбу, в памяти их он махал рукой и улыбался за окном вагона. Изредка, собравшись у семейного очага, они осмеливались вспоминать о нем и исчезнувшем Дамба-Дугаре, хотя Даши-Рабдан запретил сестрам упоминать их имена.
Страна спуталась колючей проволокой. Буряты с боями прорывались через пограничные кордоны, многие из них падали, сраженные пулеметными очередями, по взлохмаченной степи мчались оседланные кони без седоков. Но случалось, что с той стороны, редко и тайком, пробирались в родные края смельчаки. Доходили вести и до Даши-Рабдана.
Люди говорили, что Даба-Самбу живет среди китайских бурят в местном дацане, что тамошний народ шибко уважает Шарлан Даба-Самбу, который молится за счастье и здравие всех. В 1928 году в маньчжурские степи с боями ворвались красные кавалеристы. Потом туда пришли японцы. Среди русских и бурят Китая шныряли сталинские сексоты и провокаторы, запоминая всех, кто покинул Россию. За шпионами рано или поздно наступает армия...
Прошли годы и люди сказали Даши-Рабдану, что его брат Даба-Самбу отправился в Тибет. Сердце Даши-Рабдана тосковало и радовалось, ведь если Шарланы начинают что-нибудь делать, то не могут остановиться. Он видел в беспокойных снах своего маленького брата в красно-желтой одежде, шедшего от горизонта до горизонта.
Даба-Самбу прошел по Северному Китаю, пересек Внутреннюю Монголию, алашаньские и цайдамские пустыни, и дошел до озера Кукунор, страны Амдо, родины великого Цзонхавы. Не останавливаясь, он шел все дальше и дальше. Его схватили китайские жандармы. Три года Даба-Самбу размышлял и молился в страшной, инквизиторской, тюрьме, находя, что это очень удобное место для совершенствования духа и тела. Но его отпустили.
Он шел один, а иногда с другими паломниками. Его не поддерживало никакое государство, никто не снаряжал в дорогу, не снабжал деньгами и рекомендательными письмами. Он не был связан ни с какой организацией, кроме земли и неба. Для того чтобы быть счастливым он, как и всякий свободный человек, не нуждался в стимулах и поощрениях. Он был настоящим ламой и буддистом-паломником! Маленький и сильный, он быстро шагал по знойным пескам, переходил через болота, горы и реки, ночами по-прежнему смотрел на звезды, а по утрам размышлял у водной глади. Он не бежал от зла, ибо оно повсюду... Зло нельзя победить или перехитрить, никакие уловки и ухищрения не остановят его колесо кроме чистой совести и веры, обогащающих своей чистотой атмосферу для окружающих!.. Дух Даба-Самбу крепчал с каждым днем.
С вершины снежного перевала ему открылся ослепительный дворец Потала, внизу была -- Лхаса. Позже он содрогнулся, узрев потаенные глубины человеческого невежества и суеверия, но от этого его сердце стало только сострадательнее и мудрее. Теперь он постигал непрерывно. Практикуя буддизм, он вошел в святая святых Учения и открыл иные миры. Созерцая ночами звезды, он думал, что все религии мира -- это лучшие иллюстрации человечества к величайшей тайне мироздания, ведущие человека к истинной свободе духа; но ни одна истина не должна останавливать человека на этом пути...
Через много лет Даши-Рабдан узнал, что его брат дошел до Тибета и побывал в крупнейших буддийских монастырях, где учился и молился за счастье и здравие всех... Он молился в горах Бутана, Непала, Сиккима и восемь лет провел в совершенном отшельничестве в каменной келье. Оттуда вышел легким и просветленным, он услышал голос Великого Безмолвия и открыл Дверь в Свободу!.. То, что мы знаем -- это наше знание, то, чего мы пока не знаем -- наша тайна, но знание одного -- пока еще тайна для другого, движение это бесконечно, а некоторые ушли в своем познании и совершенствовании так далеко, что только свет, исходящий от них, озаряет мглу человеческого сознания...
Блестяще сдав выпускные экзамены в буддийской академии, Даба-Самбу получил высшую ученую степень, венчающую систему ламаистской иерархии. В конце пятидесятых годов он написал Шарланам из Индии, в начале шестидесятых -- из Америки. Он был живым человеком и тосковал по родине, Цугольскому монастырю, по своим Шарланам - Даши-Рабдану, Дамба-Дугару, Пагме, Долсон, Дулме, Долгоржап, Бутит, Дашиниме, расспрашивал о племянниках. Его письма написаны на старомонгольском и английском. Я отправил ему фотографию опустевшего и полуразрушенного Цугольского дацана, он ответил, что сердце его полно любовью и воспоминаниями, а Цугол теперь всегда перед его глазами.
- О, Даба-Самбу неутомим! -- воскликнул как-то старый лама, приехавший в конце восьмидесятых годов из Китая. - Нас было несколько бурят. Однажды Даба-Самбу сказал, что Тибет ожидают большие беды, и показал на горные вершины, покрытые снегами и льдом, предлагая перейти их. Но мы испугались, а Даба-Самбу рассмеялся и ушел.
Тридцать лет он прожил в Америке. Оттуда писал, что вместе с калмыцким ламой Вангьялом и другими ламами он открывает американским студентам буддизм в тибетском учебном центре, который был основан ламой Вангьялом в сердце Америки -- Вашингтоне. Вместе со своими студентами они переводили с тибетского на английский буддийскую литературу.
Много лет я думал о Даба-Самбу и теперь могу сказать: он не зависел от времени и пространства настолько, насколько это возможно человеку вообще; суетливой и малой мечте большинства он противопоставил великую мечту созидания духа и разума, мечту совершенствования импульсов сознания до непрерывного потока; он зародил в одних и увеличил в других внутреннюю независимость, а, следовательно и способность мыслить, без которой человек никогда не будет счастлив.
Когда в январе 1991 года окончился земной путь Даба-Самбу, Далай-Лама провел специальный молебен, где собралось множество учеников бывшего хуварака Цугольского дацана. Через год после этого события мои друзья привезли мне из Америки, тибетского буддийского учебного центра Шедруб Лин, буклеты с портретами Даба-Самбу и английскими текстами. Я перевел их на русский язык, открыв для себя и других своего нагасу и его жизнеописание. Вот один из текстов -- верлибр, сложенный его учеником и последователем:
Великий лама, геше Даба-Самбу,
Сын мудрых Будд, дитя небесных ханов,
Монгольская звезда, божественная комета,
Которая кружила в наших жизнях
И исторических вихрях десятилетиями,
Орошая светом простой чистоты,
Украшая религиозной сладостью,
Животворящую сущность континентов
И гравитацию людских судеб!
О, Учитель, в свои последние земные месяцы
Вы продолжали делиться словами чистой жизни,
Учением Будды, Ваджрахары и более...
Наша связь росла непрерывно и временами становилась
Настолько тонкой, что иногда мы
Переставали понимать безбрежность Махаяны.
Сегодня в нашей печали мы говорим:
"Добрый День и Добрая Ночь",
Ожидая и готовясь к великой потере.
Теперь мы крепки и не потеряем зрение,
Ведь через Вас, нашего учителя, даны нам глаза Атиши.
Теперь мы видим и всегда будем видеть,
Что глубина и безбрежность человеческого счастья --
Вне библиотек и ошибочных понятий сумасшедшего большинства.
Постигая смысл этих строк, я вижу Далай-ламу и множество американцев, окруживших в ночи пылающий костер, где плавится уставшая плоть великого ламы, и душа его, не омраченная ни одним плотским желанием, возносится в небо... А весной или осенью, когда кричат и кочуют птицы, я просыпаюсь ночью от теплого прикосновения, но в комнате никого нет. Неужели это он?
Помню, после проповеди, Далай-лама раздал всем по стеблю неизвестного растения, посоветовав положить его на ночь вдоль позвоночника. Я так и сделал. Снился мне сон: мускулистые бритоголовые ламы в красно-желтых одеждах поднимались по скалистым кручам к ледниковым вершинам, а я -- сидел у подножия гор в окружении болтунов и бездельников, но внезапно один из лам оглянулся и, улыбнувшись, позвал меня за собой...
Неужели это он? Когда кричат и кочуют птицы, а луна заливает степь серебряно-зеленым сиянием, демонический ангел поэзии уносит мою душу в сладостные выси, но рушится за это время мое бытие и страдает сердце. Именно тогда я слышу из струящегося сумрака ласковый голос: "Да будет у тебя устремленность к делу, но никогда к его плодам, да не будет плод действия твоим побуждением... Для не имеющего творческой мысли нет мира, а для не имеющего мира -- откуда быть счастью? If you want a thing well done do it yourself"... Слова тают в лунном сиянии, но я помню первые и мысленно перевожу последние: "Если хочешь сделать что-нибудь хорошо, сделай сначала самого себя". Теплое дуновение овевает мой лоб, сон мой после этого спокоен и крепок.
Неужели это он? Кто знает, может быть с ветрами или птицами душа Даба-Самбу вернулась домой и витает над нами и Цуголом, который он покинул юношей на рассвете?
О двух моих нагасах боялись громко говорить в нашей родословной...