Аннотация: Страх - часть нашей жизни. Но так ли он безобиден, как кажется на первый взгляд? История повествует о неравной борьбе, о силе и стойкости, о жизни справедливой или не очень.
ГОНЧАЯ СТРАХА
Глава 1
Гончая страха улавливала колышущееся неровное дыхание, и в мгновения оказывалась рядом, скаля желтые зубы, готовая вонзить клыки в горло и всосать жизнь в свое бестелесное тело. Будучи мальчишкой, я упрашивал родителей оставить слабое свечение такого же дрожащего огонька, каким был и сам. В тьме таились силуэты, шорохи и звуки половиц, страдающих от чьей-то тяжести. Мгновенно разливающаяся темнота, как только свет уходил за порог, оседала черным туманом в моей комнате. Опасность становилась осязаемой, запертая в венах кровь пульсировала в висках, ища выход, внутренний голос становился сиреной, не давая мыслям пробиться через звонкий раздирающий пространство вопль. На мои просьбы и жалобы родители отвечали отказом, особенно отец, его ярко-багровое, почти алое лицо при свете свечи покрывалось бледными пятнами, словно застывший воск, ровные полосы губ превращались в кривые, искажая лицо, сквозь сжатые зубы вылетали шипящие слова, окрашенные гневом. Смысл выпаленных фраз из раза в раз был неизменный, уже тогда, в 5 летнем возрасте я должен был стать бесстрашным мужчиной. Справедливости ради нужно заметить, что изредка, мне дозволялось жалостливой матерью спать при зажженной свече. Тонкий трясущийся на ветру или от испуга желтый огонек на восковом столбе, окруженный ореолом света внушал мне спокойствие, я знал, что за пределами огненного сияния, не смея выйти на обозрение сидит она - гончая страха. Слыша ее натужное дыхание преисполненное ненависти, я стремился забыться сном перед тем, как воск расплавится, оставив после себя на память обожжённый огарок с парящей ввысь струйкой дыма. В остальных же случаях, я оставался один на один с поглощающим меня страхом, прячась под одеяло или под кровать, затыкая уши, закрывая глаза, только бы не встречаться с гончей взглядом и не слышать ее тяжелое дыхание из зловонной пасти.
Я рос, взрослел, обрастая угольным цветом волос, затем морщинами у уголков глаз и рта, а после пучками седых волос, выбивающихся из общей картины своей белизной. Мой страх вырастал и старел вместе со мной, стремясь поглотить мою душу, и в конце концов, гончая победила. Тьма стала моей сущностью.
Я не чувствовал время, но знал, что время чувствует меня, начиная каждый свой день с расчета отмеренной мне жизни, старательно зачеркивая палочки, символизирующие остаток дней до того, когда гончая вцепиться в меня мертвой хваткой, рыча и мотая головой из стороны в сторону, разрывая мою плоть пиками зубов и я не найду в себе сил сопротивляться. Эта проклятая клетка была сплошь из тьмы, пучки света не пробивались сквозь камень пещеры, холодные бесчувственные стены были глухи к моим отчаянным молитвам. Остроконечные камни пещеры впивались в подушечки пальцев, грозя оставить памятные царапины на мягкой коже. Голод притуплял сознание, а вместе с ним и страх. Натренированный слух улавливал плеск капель, сочившихся сквозь толщу грубо обтесанной породы. Из шести органов чувств в моем арсенале осталось четыре: слух, вкус, обоняние и осязание. Обессиленный слепец в гнетущей темноте среди тоннелей дорог, ведущих вглубь темной бездны, но не наружу. Спотыкаясь о камни и разбивая колени, ударяясь головой о твердую породу, я вскоре приноровился передвигаться на четвереньках, выставляя вперед наименее травмированную руку для обретения эфемерного чувства безопасности.
Капли воды дразнили меня, лишь мне удавалось обнаружить их скопление и мокрый след, они меняли направление и всей гурьбой начинали стекать в другом тоннели, громко разбиваясь на брызги влажных частичек, маня обезвоженное тело живительной жидкостью.
Я сомневался в этой реальности, ставя под знак вопроса все, что со мной происходило.
- Игры разума или меня похоронили заживо?, - спрашивал я вслух, то у гончей, то у зловещей тьмы, но никогда не получал ответа.
Чувствуя руками щербинки камней, я ненавидел всей душой титанический труд шахтеров, представляя дрожащие от напряжения руки, звенящую суставами поясниц и лязг металлической кирки об горную породу. Жалость к своей убогой жизни тонкими пальцами играла на струнах моей души. Слезы текли по дряблой пыльной коже, которые я слизывал, чувствуя соленую горечь, влагу и раскаяние в своем существовании.
Вода, в канувшей в забытье, пещере, имела родниковый привкус, без примесей и химических добавок, но такая же холодная под стать катакомбам, в которых мне было суждено сгинуть. Я уже не сомневался, что я шел по прямой дороги жизни последние метров пятьдесят или сто, до конечной остановки под наименованием "Смерть". Дорога была пустынна и я влачил свое бренное тело, чтобы закончить мои страдания по гробнице тоннелей, так я окрестил это место. Я засыпал с открытыми глазами, моля, чтобы гончая страха пришла за мной в этот раз. Но она не смела пошевелиться, стоя с открытой зловонной пастью, наполненной частоколом зубов, изредка гортанно рыча, чтобы я не посмел забыть о ее присутствии.
Глава 2
Клиника была наполнена печалью, безумием и запахом медикаментов. Облокотившись на стуле женщина понуро опустила голову, наблюдая за очередью ног мельтешащих врачей и медсестер. Морщины скатывались гармошкой на тонкой переносице, кончики губ опустились дугой к подбородку, вздох наполнил грудь и вырвался потоком исступленного стона, вызвав мгновенный интерес спешащей мимо медсестры.
- У вас что-то болит?, - раздался обеспокоенный голос.
- Нет, не беспокойтесь обо мне, - ответила женщина на автомате бесцветным голосом, - мой отец, ему стало хуже, я переживаю за него.
Глаза блестели, собирая влагу, готовые пролиться дождем.
- Уверена, врачи помогут, вам не о чем беспокоиться. Как зовут вашего отца?, - медсестра похлопала женщину по плечу и улыбнулась, стараясь подарить луч надежды.
- Лаймонд Грег, у него психическое расстройство, но кажется, оно прогрессирует, сегодня утром он пытался покончить с собой, меня не пускают к нему в палату, - прошептала дрожащими губами посетительница и не в силах более сдерживать поток отчаяния, залилась слезами.
- Позвольте я помогу, я поговорю с врачом, чтобы вы смогли навестить его, как вас зовут? - проговорила мягко медсестра.
- Я скоро вернусь, уверена, что лечащий врач позволит увидеться с вашим отцом пусть и на пару минут.
Медсестра поспешно скрылась за углом, унося с собой звук шелестящий звук шагов.
Мари достала кружевной платок и вытерла слезы, тушь бороздами грязи текла по худощавому лицу, очерчивая скулы, скатываясь черной краской по подбородку и падая на белоснежное платье, оставляла разводы клякс. На соседнем стуле покоились цветы, дуэт из белых хризантем и синих фрезий, обмотанные голубой лентой у основания стеблей. Запах свежих цветов разносился по коридору, внушая непривычную для этого места надежду. Белоснежные стены под стать потолков и пола, покрытого лоснящейся при свете ламп, плитки оказывали гнетущее воздействие на Мари. Медсестры и врачи в молочных костюмах, посетительские стулья в длинных тонких коридорах давили своей белизной. Из раза в раз, оказываясь в клинике, ей хотелось бежать из этого безликого пространства. И вот теперь в свадебном платье и сложенной в сумку фатой из воздушного фатина она оказалась частью этого белого заговора. В клоаках белоснежного безумства среди тонких верениц коридоров безмятежно под действием медикаментов покоился ее отец. Мари закрыла ледяной рукой рот, в надежде подавить рвущиеся наружу душераздирающие вопли. Вопросы веретеном кружились в голове, попутно надавливая острым концом на изувеченную ожиданием и отчаянием душу. Оставляя порезы, сквозь которые сочились омерзительные мысли: "Если его истинное желание умереть, возможно мне не стоить стоять у него на пути, ведь так он перестанет страдать и мучаться". Мари замотала головой, отгоняя гниль в сознании, расчищая голубое небо души от грязи грозовых туч и искрящих молний, истязающих ее внутри.
Медсестра вернулась в сопровождении врача и улыбнувшись, ушла.
Узкие очки в роговой оправе смотрелись несуразно и отталкивающе на круглом лице доктора. Лоснившееся лицо от пота и мокрые кусты волос, стоящие торчком и снова этот колючий взгляд.
- Мари, вы же знаете, что ваш отец без сознания. Сегодня ночью он пытался покончить с собой, обмотав шею ремнями. И если бы мы вовремя не подоспели, ему это удалось бы. Вы не можете сейчас навестить его, я говорил вам, он слишком слаб.
Не сумев подавить заряд ненависти током прошедший через тело, дрожа, Мари язвительно произнесла:
- Доктор, почему вы позволили ему это сделать? Какие меры безопасности в вашей клиники? Я вовремя оплачиваю услуги клиники, и доверив вам своего отца, я была уверена, что вы позаботитесь о нем, но я понимаю, что это не в ваших силах. Я забираю его сейчас же!
- Вы не можете забрать его сейчас! Как врач я не позволю это сделать. Если уж ваше желание столь велико, то можете забрать дня через три, когда вашему отцу станет лучше, - тон доктора перестал быть дружелюбным, его зрачки бегали под стать слов, выпаленных скороговоркой.
Разряды одним за другим пронзали ее тело, увеличивая амплитуду дрожи, злость заполняла разум, отключая рычаги других эмоций.
- Я хочу увидеть своего отца. Немедленно, - Мари подошла вплотную к доктору, губы сжались в одну полоску, взгляд был преисполнен гнева.
Доктор отпрянул от неожиданного напора посетительницы.
- Ладно. Будет по вашему. Я дам вам пять минут, - и отвернувшись тихо добавил, - только не устраивайте сцен.
Мари поднималась по лестнице, считая пролеты, дыхание сбивалось от тревожного волнения и физической нагрузки. Достигнув пятого пролета, запыхавшийся доктор открыл этажную дверь и ввалился в коридор. Лицо было багровым от напряжения, а слова порывистые:
- Третья дверь...налево, палата... номер... пятнадцать. Запомните, всего...пять...минут, - он облокотился руками об колени, и заметив взгляд Мари, добавил: У вас мало... времени.
Мари не стала отвечать, развернувшись, она побежала в указанном направлении. Стук каблуков разносился эхом по пустынному коридору и отдавался в ушах. Наконец, она увидела нужную палату и надавив на дверную ручку, распахнула металлическую дверь. Перед ней открылась небольшая комната, в центре находилась железная кровать. Бетонные стены обрамляла мягкая ткань белого цвета, внешнюю сторону оконного прямоугольника закрывала решетка из толстых прутьев. Сердце сжалось от тоски, палата, была похожа на клетку. Отец, связанный в смирительную рубашку, неподвижно лежал на больничной кушетке. Солнечный свет оставил его, предоставляя пространство крохотной комнатки сумраку. Полумрак придавал Грегу Лаймонду серый, болезненный цвет лица. Глаза были закрыты, сиплое дыхание вырывалось из ноздрей. Мари опустилась на кушетку и погладила отца по голове. Злость, бушевавшая в сердце отпустила, оставив место печали и усталости. Глаза блестели, капли собирались в уголках красных глаз, готовые сорваться.
- Папа, почему? Почему ты сделал это с собой? Я ведь так тебя люблю!, - она обняла его тело, но он не пошевелился.
- Что тебя так мучает? Что ты чувствуешь? Какие мысли тебя одолевают наедине с самим собой? Я так виновата, что доверила этим людям заботу о тебе. Прости меня, - шептала Мари, вглядываясь в лицо отца.
Телефон зазвонил мелодией жалобной скрипки. Мари открыла сумку и отыскав источник звука, ответила на звонок. Она отошла к окну, чтобы не мешать отцу и уставилась в пространство между прутьями. Окно выходило на задний двор, где неспешно в сопровождении гуляли пациенты клиники, некоторые покачивались из стороны в сторону, другие сидели на лавочке, уставившись в одну точку, кто-то пародировал звуки животных.
- Мари, моя семья недовольна тобой. Ты расстроила свадьбу, похоронила все о чем мы мечтали! Как ты посмела? Разве это оправдание, что твой отец попытался покончить с собой? Он под наблюдением врачей! Ты могла поехать после свадьбы или медового месяца, за ним все равно ухаживают. Но ты предпочла опозорить мою семью перед всеми гостями, перед высокопоставленными лицами, даже перед мэром! Как ты посмела сбежать со свадьбы!
- Марк, это мой отец! Я не жалею, что так поступила. Более того, я бы сделала тоже самое, если бы ситуация повторилась. Все кончено между нами! - твердо ответила Мари несостоявшемуся мужу.
В трубке послышалось шуршание, затем проговорил женский голос, пронзающий слух своей низкой частотой:
- Проклятая девчонка, верни кольцо, которое купил тебе мой сын. И убирайся из наших жизней!
Мари отключила звонок, слезы скатывались по щекам, ударяясь об пол.
Глава 3
Камни впивались в спину острыми краями, но опустошение прочно пригвоздило меня к полу, отнимая остатки сил. Тьма сгущалась вокруг меня, изолируя собой звуки. Рык гончей и звонкие капли воды потонули в бездонной мгле. Я ощущал присутствие страха и его возрастающую власть над собой, улавливал температуру его дыхания - поток огненного воздуха у самого лица. Чувства заменили всепоглощающая усталость и бессилие перед гончей.
- Ты шла за мной всю жизнь! Чтобы наконец забрать меня, - прошептал я с насмешкой, зная, что она слышит меня.
- Я прожил, несмотря на твое присутствие, хорошую и длинную жизнь, у меня была жена и дочка, интересная работа и путешествия. Я прожил до самой старости и оберегал себя светом. Был счастлив, невзирая на твою злобу и ненависть, на твое огненное дыхание и мрак. Ты не могла заставить меня сгинуть, растоптать своей тьмой свет моей души, истребить или повергнуть в хаос мою жизнь. Даже сейчас тебе достанется тело старца, а не мальчишки. И знаешь что? - я вгляделся в темноту, пытаясь отыскать гончую страха, с улыбкой сказал пустоте: Я победил тебя, жалкий падальщик!
Внезапно меня обладало жаром раскалённой печи, языки огня порхали в воздухе. Я услышал шепот, но не мог разобрать звуки, пока спустя мгновение не услышал явственное:
- Мари.
Я задержал дыхание. Должно быть игра воображения.
- Я заберу твою дочь, Мари, после тебя. Хочу, чтобы ты знал это прежде, чем умрешь.
Крик застряв в горле, так и не покинул тело. Сердце пропустило удар, затем еще один и замерло. Навеки.
Глава 4
Мари сидела на кушетке, вглядываясь в лицо отца.
"Когда он успел так постареть?"
Корни болезни и старости оставляли свои отметины и глубокие морщины на некогда красивом лице Грега Лаймонда. Серебристые волосы мирно покоились на плечах, затмив собой природный цвет. Впалые щеки делали старческое лицо худым и несчастным. Она обняла его в последний раз. Сбивчивое сиплое дыхание становилось все слабее.
- Папа? Папа, что с тобой? Доктор! - закричала Мари, пытаясь привести отца в сознание.
Он выдохнул в последний раз и тело обмякло. Жизнь уходила, забыв попрощаться.
Мари звала на помощь и выбежав из палаты обнаружила, что коридор опустел. Руки лихорадочно трясло, слезы стекали по перекошенному от ужаса лицу. Мари вернулась в палату и принялась делать массаж сердца.
Солнце умирало, бросая звездные крюки в надежде зацепиться за уходящий день. Темнота в палате сгущалась. Ощутив затылком движение, Мари обернулась. Из зарождающейся ночи за ней наблюдала гончая.