Летнее тепло. Третьего дня прошёл обильный дождик. Раннее время на часах. День был пока ещё зелёным, то есть только собирался начинаться.
Средний по форме да и по росту мужичок, 28 лет (хотя кто-то назовёт его мальчиком, но в основном это прерогатива седых годами людей), крепко спал в тёплой постели. Все знакомые и близкие звали его Тишей, кто-то Тишкой, как кота. Для окружающих, по-видимому, Тиша отчества не заслужил. Находясь в значительном сне, Тиша лежал в престраннейшей позе для дневного постороннего взгляда, но для раннего утра и для кровати конфигурация его была очень даже обыкновенной. Я думаю, что никто не решится высмеять его лежачий вид, ибо никто не знает себя во сне со стороны и не может ручаться за свой пристойный для обозрения внешний вид. Лёжа на животе, прижавшись щекою к мятой подушке, согнув одну ногу в колене, а другую будто отбросив в сторону, наполовину свисая, Тиша не просто видел внушительный сон, но принимал в нём активнейшее участие.
Описание сна таково: Тиша слез с кровати, выдыхая гневливый дух из ноздрей. Одел лежащую возле накидку. Взял в правую руку револьвер, подошёл к окну. Сдёрнув с мясом плотные пыльные занавески, солнечный луч ослепил его глаза, заставив зажмуриться, нахмурив брови. Тиша, недовольный тем, что какой-то там лучик настырного Солнца самостоятельно лишил его взгляд комфорта, резко бросил ему слова: "Ага, вот ты и попался, источник вредной, бестолковой жизни!". Решив ответить солнечному шару за всё, Тихон выстрелил в него, как искажённо показалось ему, из ручного пулемёта. Да, что только не видится нам во снах: что-либо мелкое и обычное, через несколько секунд может предстать мечтательному взору, как громадное, мощное и совсем иное, чем то, что показалось нам вначале. Так вот, пустив пули прямо в Солнце, оно сразу же разбилось вдребезги и разлетелось на мелкие горящие осколки по большому небу. Резко на город опустилась тьма. Со злорадной ухмылкой Тихон сдул свежий дым с огнестрельного дула. Но Луна, замешкавшись, посему как только что очнулась, кинулась на помощь родному небу, потому что ей ещё предстояло выйти к нему, освещая ночь. Ведь у светил сотрудничество выработано очень чётко, у них пожизненный договор с небом. Скоренько выплыв освещать тьму, Луна не предполагала, что её ждёт та же участь. "Ах и ты тут, этакая проститутка, покровительница зла! Ведь под твоим светом совершаются прелюбодейство и страстные преступления!". Выстрелив, как ему показалось в никчемный бледный диск, Луна упала за самое дальнее ветвистое дерево. Заметив разъярённым взором, что свет продолжает исходить от уличных фонарей, рассеиваясь, Тихон стал стрелять по ночным столбам. Из него исходил истерический смех, смешанный с болью. Верша мщение миру, Тихон, осознав, что звуковые волны его баритона способны на большее, стал колебать землю, содрагая её. Стали рушиться жилые соседние дома, в одном из которых жил его бывший друг, и к которому теперь перебежала его жена с сыном. Боль от несправедливости, усиливала в нём разрушительный дух. Герой своего же сна стал громче кричать, нервно хохотать, целясь в банк, воздвигнутый рядом. "Цитадель зла и ненависти, хранящий грязные деньги!". Произнося слова, денежное хранилище, дрожа стеклянными стенами и купальной крышей, разбилось с силою большого воздушного шара, который лопается от тонкого прикосновения иголочкой. "Рассадник жадного обжорства!", - выпалил Тихон в сторону огромного магазина, по стенам которого дались толстые трещины, и который также быстро и легко разбился и ссыпался на асфальт. Гневливыми глазами Тиша смотрел на поднимающийся смог пыли, мелкораздробленных осколков. В воздухе кружились ураганно разноцветные купюры, тряпки, куски рваного нижнего белья, и какие-то колготки, зацепившись за острые ветки, растянулись, болтаясь на плотном грязном ветру. Тихон продолжал кричать громко, чтобы победить своею злобой ещё пока уцелевшие места.
От своего же дикого низкодребезжавшего голоса Тиша вскочил, очнувшись резко от испуга. Бешеные мысли стучали красным пульсом в его взъерошенной голове, которые извергали, как вулкан, пот и страх, растекаясь по жирному, мятому лицу. Да, озлобленный на мир, но нерешительный человек часто только в снах видит и мнит себя героем-мстителем. Сбросив одеяло, Тиша сел, свесив ноги с высокой жаркой кровати. На голове - лохматые, немытые волосы; в глазах - похмелье; изо рта запах раздавленного самоуважения. Рот его сложен, уголки губ сильно опустились вниз, стянув также уголки глаз. Прежний астеничный Тиша тяжко вздохнул, осознав всю реальность жизни и точно так же осознав всю выдуманность и эфемерность сна, когда увидел из окна солнце; стоящий на месте магазин с изобилием товаров; банк, хранящий огромные суммы; соседний жилой дом, в котором живёт теперь уже бывший друг, имя которому Василий; смотрел на этот дом с обидой, гневливой ревностью.
II.
Наталия, жена Тишы, уходя, бросила ему в лицо следующие слова: "Я не хочу жить с неудачником, с опостылевшим мужчиной". Около двух часов Наталия отчитывала, уткнувшегося в точку, мужа, возмущённо сравнивая его с его же другом Василием, который и на работе имел видимость, живя в богатой материальной квартире, в отличие от Тишы, и в обществе имел не последний голос. "И всё потому, - раздражённо-разочарованно говорила жена, - что Василий - мужчина. И этим всё сказано, понимаешь, Тишенька!". "Тишенька" из её уст вышло пренебрежительно и как бы жалостливо, словно она разговаривала с глупеньким ребёнком.
И вот Тиша, смотря на живой город, на ходящих людей, на едущих машин, всё больше и больше погружался в проблемные отчаянные мысли, которые окрашивали его мимику в кислый, апатичный цвет. Внезапный для Тишы, но вполне ожидаемый сложившейся ситуацией, звонок разогнал собою скомканные мысли.
-Да.
-Привет, Тишка. Аполлон Григорьевич беспокоит...
-Да, да, здравствуйте, Аполлон Григорьевич.
-Ну что, голубчик, ваша задолженность превышает все лимиты как временные, так и пределы моего терпения. Дружок мой, Тишенька, уже как третий месяц слышу ваши обещания, что "Вот-вот!", что "Скоро-скоро!". Поэтому я спрашиваю, сколько ещё длинная "лапша" будет висеть на моих ушах?!
-А а-а... Аполлон Григорьевич, Вы понимаете, у меня сейчас сложная ситуация, семейные проблемы, безденежье, а-а, то есть кризис..., - говорил сбивчиво, дрожащим, местами пропадавшим голосом Тиша, пытаясь объясниться, придумывая на ходу какие-то слова.
-Родной мой, меня совершенно не интересуют ваши проблемы и кризисы, - отвечал кредитор невозмутимым, но настырным тоном. Аполлон Григорьевич использовал ласкательные и уменьшительные словечки, дабы унизить самым своего несчастного должника.
-Но поймите, войдите в положение Аполлон...
-Я не желаю слушать ваши сопливые объяснения! Я возобновляю требование: вернуть мне долговую сумму, и, более того, назначаю завтрашний день, как последний день моего терпения и вашего шанса. В случае невозврата денег, я обращусь в суд. Уяснили! - С этими словами Аполлон Григорьевич окончил разговор, оставив за собой последнее слово.
Тихон, выслушав слова и угрозы, понял, что сегодня был последний доброжелательный разговор с кредитором, потому как в сущности отдавать должнику было нечем. Даже квартиру в которой он сейчас стоит, продать невозможно, ибо Тиша здесь временный житель, постоялец, квартирант.
Тихон суетливо ходил по комнате взад-вперёд, посматривая на телефон. Страх и волнение в глазах только умножались, посему как даже заработать эти деньги Тиша не мог, потому как сумма имела крупненькое и кругленькое значение. Неделю назад Тихона уволили с места работы за участившееся пьянство, которое, ясное дело, сказывалось на его проф. пригодности. Да и выпивать несчастный Тишка стал неспроста, что называется "с горя", то есть с момента расставания с любимой.
Обречённому человеку ничего не оставалось делать, как позвонить своей, пока ещё законной, но не живущей с ним, жене. Диалог состоял в следующем:
-Наташенька, это Тиша, - говорил он с тоном последней теплящейся надежды, которая заключалась, по его убеждению, только в ней. Да, стоит заметить, что некоторые чувства к ней ещё оставались в его груди.
-А, это ты? Что тебе надо?
-Наташа, дорогая, прости меня за всё. Мне только что звонил кредитор и сказал, что завтра последний день срока. Ну помнишь его, мы вместе с тобой были у него... Аполлон Григорьевич?
-Хм, "дорогая", "родная" - к чему этот пафос. Я никого не помню... Я всегда знала, да, знала, что ты никогда не любил меня, и все твои признания связаны только с твоей нуждой. Но прости, ведь ты сам впутался, ты и, как говориться, "сам эту кашу и доедай", - прозрачным, равнодушным тоном, будто издеваясь, отвечала Наталия.
-Наташа, но эти деньги мы брали в долг вместе, для сына, для Сашеньки. Ты была сама тогда настойчива и инициативна, а сейчас будто всё забыла...
-Тиша, я этих денег не видела, как и мой сын Саша, - сначала поперхнувшись этаким уличением, но сделав серьёзный акцент на местоимение "мой", сказав о сыне.
-Ну может ты поговоришь с Васей, может быть он сможет помочь?
-А что это ты сам с ним не переговоришь? Вы же друзья...
Тиша, переведя возмущённый дух и наглый тон жены, сказал:
-Я не могу, мы не друзья.
-Так, Тишенька, это твои проблемы. И он тебе никакой не Вася! Это ты до сих пор в Тишках ходишь. Поэтому ты останешься Тишенькой, а он - Василием. Так что разговор окончен!
И Наталия сбросила разговор, как и предыдущий человек, с которым Тихон имел беседу.
Бродя безысходно по пустой комнате, в которой располагалась старая тахта и деревянный лакированный стул, Тише попалась на глаза статья в газете, лежащая на полу в качестве подстилки для ботинок. Эту местную газету принёс на днях почтальон. История в статье поразила его. И повествовалось в ней следующее:
"Молодой человек, лет 30, решил покончить жизнь самоубийством. Причина не указывалась. Однако подробно рассказывался сам процесс. Вскрыв себе вены, этот человек, видимо, не получил желаемого результата и к нему приехала скорая помощь. Помощь же их заключалось, не в том, чтобы вызвать бригаду психиатрической помощи, а просто в серьёзном увещании обязательно получить консультацию психиатра и как можно раньше... Приехавший мед. персонал перебинтовал кровоточащие намеренные раны, после чего, оставив человека дома с неудавшимся суицидом, бригада скорой помощи уехала обратно.
Что и следовало ожидать, но герой газетной статьи всё-таки окончательно решился на самоубийство, выбросившись теперь уже из окна, и важно сказать, что выкинулся он с 4-го этажа. Понятное дело, что в тяжкую минуту тяжёлого душевного неустройства, чёткой расчётливости и ясности в содеянном молодой человек не имел. И упав, он получил массу переломов, ушибов, сотрясений и гематом, но погибнуть ему так и не удалось. После такого рода попытки убиться, уже другая бригада скорой помощи, доставила пострадавшего в отделение реанимации. Придя в себя, молодого человека перевели на несколько дней в отделение травматологии. Следом его перевезли в психиатрическую больницу, определив в отделение интенсивной терапии, с его историями неудачных попыток суицида...".
Вот такого содержания статья. Конечно, этот случай стал интересен журналистам и поместился, разумеется, в средства массовой информации, как поистине уникальное происшествие, и как выгодная массовой целевой аудиторией читабельная история. Прочитав случай несостоявшейся смерти, которая ходила, ходила возле героя да вскоре прочь убежать от него решила, Тиша глубоко задумался: "Бедный человек! И погибнуть, как хотелось, не получилось, и теперь уж и жить, как прежде никак нельзя! Ужас... Несчастный, лежит теперь в больнице, и что ему нынче за жизнь?!".
У Тихона давненько уже пробегали в голове мысли о самоубийстве, но бегали подобные мысли как-то вяло. А уж теперь, как ни странно, газетный случай возбудил подобное настроение и укрепил решимость. История неудачника-самоубийцы, напротив, побудила Тишу подойти к этому вопросу детально. И он подумал: "Выкинуться, конечно, нужно с достаточной высоты. Как раз с крыши той высотной свечки, что подальше от этого жилого района, чтобы труп не сразу нашли!". Эти свежие, бурлящие кровь мысли завладевали Тишей, как игрушкой, как марионеткой.
"Ой! - продолжал рассуждать увлечённый человек, - Да кто вспомнит, что я жил вообще, что умер?! Никто! Ежели только Аполлон Григорьевич - это денежное проклятие. А вон, как было с дедом Матвеем, с соседом моим в деревни, по дому?! Жил чистокровным алкоголиком! Ежедневный раз пил и напивался до чёртиков. Была жена у него, дети - ну и что?! Выдра эта, как сам дед Матвей называл её, обзывала его всякими словами нехорошими и даже на букву "С" обзывала его, да, да, ой и впрямь выдрой-то была! Она не кормила его, не одевала. Дед Матвей подрабатывал там у одного знакомого, так жена его чистокровная, деньги у него все отбирала и не давала никогда! Уж поверьте мне, это мне сам покойник рассказывал...". Как же увлечённо Тихон, вспоминая, проговаривал вслух эти мысли, то ходя по комнате кругом, то чашки расставляя на кухне, то наливая чай, то капашась в вещах своих бесцельно, вполголоса говорил и говорил. В нём появилась одержимость идеей самоубийства, и теперь на стадии скоро разрешившейся жизни, он мог что-то вспомнить, порассуждать вот так, как болтает сейчас. В его жилах бегала тревожная радость и очень страшное предвкушение того, чего он никогда не знал. Некоторое геройство ощущал Тихон, ведь он идёт впервые на смерть и смело, смотря ей, пока ещё не в глаза, а в рот. Но взор его на пути к её загадочным глазам; навстречу этой таинственной, но известной незнакомке. Он продолжил рассказ про покойного деда Матвея: "Так вот, когда он умер, наконец, от отравы, спутав её с вожделенным алкоголем, жена его, та, что выдрой кличится, достала много денег из сундука, набитого шмотошной ерундой, и заказала чёрный костюм с белою рубашкой, по-моему, даже галстуком его обвязала.... Ой, а как она его оплакивала, будто умер какой-то артист её любимый, ну тот, что из телевизора... А ведь он смахивал на артиста, не лицом, правда, оно у него было такое, какое-то, стыдно сказать: красное, мясистое, нос картофелем свежевымытым... Всегда выглядел, будто из бани только-что выскочил, разъярённый до красного помидорного лица. Нет, артист, в смысле, ловко вертел жену свою и вокруг пальца, и вокруг носа её, но это когда как, смотря какая ситуация была... Ой, как рыдала, словно жила душа в душу с ним всю жизнь... Поникшей ходила, как одинокая лебёдушка, спустя дни и даже месяца. Что с ней было, Бог её разберёт?! Сама поди, как артистка, талантом-то не обделена...".
Кончив живые сердцу воспоминания, Тихон, с манером тайного разведчика, пошёл осматривать место. Со стороны, этот шаг, марш на смерть, выглядел как шарж, то есть манерно и чудаковато. Посторонний человек мог рассудить его походку так: "Идёт затрёпанный жизнью мужик, быстро идёт, будто спешит куда-то. Видно, жизнь налаживает. В глазах - устремлённость, потому как такой трезвой искры во взгляде быть не может у конченого пьяницы...".
И вот, найдя высотный дом, Тихон забрался на крышу и встал, как победитель: прямо, лицом на ветер, взглядом вдаль. На эту минуту в его, уже чуть было не сумасшедшей голове, образовалось разумное балансе. Он выглядел более, чем психически нормальный: полноценность и значительность как в мыслях, так и в глазах. В руке его был телефон; в груди бешено билось сердце; перед глазами предстала вся жизнь - скучная, прожжённая напрасно, безвыходная, но - жизнь. В венах пульсировал страх, вперемешку с близящейся свободой.
Увидев недалеко от себя мокрого ворона, искупавшийся, по-видимому, в какой-то луже, Тихон сказал: "Сейчас ты нажрёшься до смерти, падальщик! Что смотришь, созывай своих на обед?! Мяса хватит на всех!" - говорил Тихон ворону гордо, но будто в тисках, с частыми вдохами; небольшая влажность выдавилась на веки. Сказал он эти слова и свободно, и больно. Сквозь зубы выскакивала накопившаяся слюна - это волнение, это ритм сердца.
Выкинув сперва телефон из рук вниз, Тихон тщательно проследил, как он летел и как быстро разбился. Это было наглядным олицетворением его рокового, смертельного прыжка.
III.
Утро заканчивалось, наступало дневное время... Тихон встаёт на ограждение и, вдыхая, прыгает. Голова его перевешивает и летит он лицом вниз, с зажмурившимися глазами. Летит, летит и ощущает, как приятный летний свежий ветерок обволакивает собою каждый его волос, отчего волосы сделались лёгкими и мягкими. Ощущает он, как потоки воздуха входят под рубашку и падающее тело, остужаясь, соприкасается с частичкой природы. Тихон почувствовал что-то не то, потому как летел уж он подозрительно долго, и смертельно приземлиться никак не мог. Летит и летит, летит и летит... Поняв какую-то неестественность процесса, процесса самоубивания, Тихон восклицает круглыми, напуганными глазами: "Боже! Что это?! Я же волен сам выбирать: смерть или жизнь?! Я уже сделал свой выбор! Что же делается?! Неужели всё закончится, как у героя вчерашней газетной статьи?! Я не хочу этого! Я же специально... повыше да посмертоноснее выбрал место!". Падает Тихон уже лицом кверху. Он всё летит и летит..., уже долго летит.
Когда всё-таки суетные, беспокойные мысли о неудавшейся смерти и подвешенном состоянии начинают степенно выветриваться, посему как Тихон падает уже несколько часов, наконец, летящий вниз самоубийца видит простое НЕБО. Большое, голубое, но слегка облачное, потому как явного солнца нет и оно не слепит очи. Тихон выговаривает удивлённо, но спокойно, будто впервые: "НЕБО...", протягивая гласные медленно, слипающимися губами, вполголоса, посему как немного, совсем чуть-чуть охрип.
Его дыхание схвачено мощью, огромными порциями небесного воздуха. "Ах! Как свободно, внушительно и вместе с тем гениально просто!". Действительно, здесь напрашиваются на пересказ восторженные слова Николая Гоголя, который сказал, увидев воодушевившее его зрелище, об ощущении "семистах ангелах", будто влетевших в ноздри одновременно, и о желании оттого сделаться одним только большим носом, чтобы вместить всё это. Увидев громадность неба, летевший вниз человек, захватывается духом, разверзшим его взор. Оторопев, Тиша успевает только глотать и выдыхать сизый воздух под голубым навесом. Размазанные, местами белые, кучевые облака, будто слои кондитерского крема. Здесь же его вновь посещают воспоминания о его малой родине: деревня, мама; её собственноручный торт, сверху домашний сладкий крем. Тихон буквально слышит этот вкус, разок причмокнув, словно сладость, ностальгию, и будто, правда, это не облака, а родной детский аромат. Да, ностальгия...
"А ведь небо-то одно, единое оно! Что 30 лет назад над моим деревянным домом, что сейчас, что через 130 лет - всё одно небо: большое и голубое! Да, ведь зелёным, положим, оно никогда не станет или полностью одним только жёлтым. Всё небесное - постоянно!". Эти простые, глупые, на взгляд денежных, занятых людей, истины поражают Тихона своей простою глубиной. "Будто новорожденный! Кожа гладкая, приятно сухая от комфортного ветерка...".
Вы не поверите, уважаемый читатель, жадно следящий по строчкам за каждым словом и движением невесомого героя, но таким образом он падал и летел весь Божий день!
Окутываясь воздушными струями и словно целиком завёрнутый в эти свободные небеса, которые влетают просторно в его нос, грудь Тихона наполнялась обветренной восторженностью. Его озаряют ясность и лёгкость мысли! Он уж забывает, что обязан по всем физическим законам приземлиться, причём насмерть. Тихон глотает ветер, глотает наивные, но помогающие жить, основные мысли. "Как же мелок мир! Как же тонки деньги! Боже, да ведь это вздор, бумага, раскрашенная цветными красками! Их так легко порвать. Отчего же их никто не рвёт, а напротив коллекционирует?!", - на чей-то взгляд блаженные, светлые откровения. "Как слаб человек! Как хрупок сосуд его жизни, который в любую непредсказанную минуту может лопнуть от неосторожного движения... Всё гениальное - просто! А ведь только я осознаю, и иду до сих пор по тонкому, секущемуся волоску жизни и смерти. Только единицы в мире понимают то, что понимаю сейчас я... Почему же мы не видим неба? ... А вот уже и сумерки...". Тихон падая, летит ещё и всю ночь под звёздным куполом, лицом наверх. Оттого не знает он, далеко земля от него или нет.
Тьма выдаётся ясной, то есть безоблачной, видной. Тиша восторгается плотной, громадной темнотой, тьмой осязаемой, которую хочется ему откусить с оскоминой на зубах; жадно наесться неосязаемой материей, пространством. "Какая тишина!", - разумеется, полёт отчасти оглушает и притупляет остроту слуха. "Мудрость, точность... Созвездия... Млечный путь, как он зернист. Если приглядеться, то пустые, казалось бы, чёрные места на небе, вовсе не пусты! Там проясняются новые плеяды звёзд, туда глубже, в космос... ... Луна, как же она нужна...", - тихо, но уверенно замечает летящий человек в неизвестный низ.
"Хм!" - этой ухмылкой вспоминается Тихону его вчерашний разъярённый сон, где он гневливо стрелял в жизненно важные светила, в Солнце и Луну. "Луна не диск, как видится с высоты приземлённого, тупого взгляда. А всё значительно шире и объёмистей...". Тихон летит, и продолжают влетать в грудь его и под одежду потоки ветра, вольготно существовавшие рядом с ним, обволакивавшие Тишу целиком.
IV.
Наконец, первые лучи солнца. На голубом небе рисуется рассвет. Ясно и безоблачно. Над головой пролетает белый голубь с едва зелёной веточкой в клюве... И резко для сознания, но мягко для тела, Тиша падает наземь, но так, словно мягко прикладывается на зелёную травку. Упав, Тихон, видимо от неожиданности, теряет на несколько минут сознание. Очнувшись в зелёной траве, под вновь голубым небом, приземлившийся благополучно человек, вдыхает цельной грудью. В руке - несколько длинных листочков какой-то свежей травы; в груди уставшее, но умиротворённое сердце; в голове ясная мыслительная тишина; в глазах - жизнь, жизнь новая, с обновлённым духом.
Постепенно штиль в голове начинает раскачиваться, образуя новые волны волнительных мыслей: о жизни, Творце, необъятности Вселенной и мелкости людской жизни. Трезвость возобновляет чувство ответственности у Тихона-отца пред сыном-наследником. Лежит Тихон умиротворённо и думает: "Что же я могу дать мальчику? Наследник - громко сказано, возлагает обязательства на отца передать наследие, то, которое будет нужно ребёнку в час, когда покинут его деньги и остальная внешняя безопасность. Эта безопасность, как вон то облачко, которое сейчас кажется милым и перспективным слоником, а через минуту окажется длинным зубастым крокодилом. Как же наглядно и символично небесное, и как же пусто и аморфно земное...". Тихон, наконец, встаёт. Недалеко от места приземления в траве лежит его также целый телефон. Тиша, нагнувшись, берёт его в руки, с повторно посетившей его мыслью: "Как новорожденный!", и решает позвонить сыну, четырёхлетнему Сашеньке:
-Привет, сынок!
-Привет, пап!
В нём открывается уже третье по счёту дыхание, ощутив себя действующим отцом, живущим в сознании ребёнка.
-Я хочу сводить тебя в парк, хочешь? - волнуясь, предлагает отец.
-Да, хочу, - в голосе сына послышалась нотка жизни.
-Я зайду за тобой... Я хочу рассказать тебе одну интересную историю.
-Ух ты! А ты сам сказку эту придумал?
-Нет, это не сказка. Это - жизнь.
Окончив сентиментальный для Тихона разговор, с чистым и светлым лицом обновлённая личность идёт к одному своему знакомому, чтобы договориться о подработке и, объяснив ситуацию, попробовать попросить заранее, авансом, деньги, и начать их отрабатывать.
V.
Навстречу шагает мужчина, знакомый, знавший образ жизни Тихона. Он идёт мимо и не собирается тратить своё дорогое время на приветствие и показную тактичную заинтересованность в нём вопросом: "Как жизнь молодая?". Но увидев резкую перемену в лице Тишы, отличавшего его же самого от себя вчерашнего, знакомый не мог не спросить, уже с подлинным интересом: "Как дела?"
-НЕБО, - ответил гордо, с вдохновением смотря наверх.
-Как это так?! Что это - "Небо"?
-Смотрите, люди, почаще на небеса!
Тихона провожает со спины недоумевающий, подозревающий в нём психическое неустройство, взгляд, которым посмотрел встречный знакомый.
"Цель моего бытия - жить для неба и для тебя. Быть марионеткой не плохо. Главное - в чьих руках: небесных или земных".
Вот такую формулу жизни для себя вывел герой Тихон, ставший участником совершенно необывалого происшествия.