Аннотация: Yami no Matsuei. Первая часть, написанная по заявке Тсузуки из Гостевой под сакурой. Следующие части буду выкладывать по мере.
Примечания автора:
1. Автор признает, что "Седьмой уровень" был украден у Миюки Миябе, собственно за всеми подробностями обращайтесь к первоисточнику. Наверняка Мураки знал об истории доктора Сакаки, а также прекрасно понимал несовременность идей Профессора, которые он несколько изменил технологию соразмерно собственной извращенности.
2. Мураки пьет Evan Williams 23 Year Old Bourbon (350 долларов за бутылку 0,7 литра), носит часы Longines LungoMare L3.633.4.58.6 (http://www.longines.com/web.cfm) и использует туалетную воду Egoiste Platinum от Chanel (букет можно посмотреть вот здесь: http://www.basenotes.net/ID26121301.html). У него вообще очень много денег...
3. Цузуки посещает кафе напротив Kaminari Gate - недалеко от Plaza Hotel, где проживает Мураки (http://www.japan-guide.com/e/e3004.html)
4. Цую - сезон дождей. Длиться обычно с июня по июль.
5. Автор очень любит играть с курсивом, как средством смысловых ударений. Вот так. Автор пишет Цузуки, Мураки, Ория, Асакуса, Гиндза, Ходзо - все согласно системе Поливанова. И да, автор пишет Кадзутака, хотя сам этого очень не любит.
ЦУЮ
* * *
Холодная луна.
Под подошвами башмаков
Мелькая галька
- Бусон
* * *
ЦУЗУКИ
По заявке Тсузуки, частого гостя в "Гостевой под сакурой".
- Что же я делаю здесь? - спрашивает Цузуки сам себя, оглядываясь на свое отражение в окне кафетерия. Отражение молчит, однако очень хочет что-то сказать. От чашки поднимается мягкий пар, а ванильное мороженое тает на вишневом штруделе. Из-за окна, выходящего на большую улицу, доносится запах благовоний от Ворот Каминари.
Тацуми уговорил Асато взять отпуск и провести его где-нибудь в приятном месте, и Цузуки выбрал район Асакуса в Токио. Шумные улицы, магазины, кафе в сочетании с традиционной Японией времен Эдо - все это и подкупило шинигами. Да и ко всему прочему Цузуки раньше никогда здесь не был.
Именно секретарь оформил для него все бумаги, выбил разрешение у Коноэ, и снабдил необходимым количеством денег, чем порадовал и удивил. Однако, ответ: "Это подарок" полностью смел всякие сомнения, как и теплая улыбка секретаря. Жил Цузуки почти что в конспиративной квартире неподалеку от станции метро Асакуса-Гиндза, а питался в кафе около Ворот Каминари, к которому сразу же воспылал любовью исключительно благодаря оригинальным десертам.
Это был вечер, везде были включены фонари, хотя и не было особо темно, но уже ощущалась эта мягкость и таинственность присущая, пожалуй, только этому району Токио, восстанавливавшему в памяти шинигами атмосферу старой Японии.
Цузуки доедает штрудель, расплачивается, мило поболтав с официанткой, после чего выходит на улицу. В основном в это время гуляют парочки и туристические группы, небольшие, шумные, создающие приятную суету.
Цузуки интересно за ними наблюдать - беспечные по сути своей люди, особо не обращавшие внимания на окружающую их жизнь, на ее горести и ужасы. Которые Цузуки знает слишком хорошо, чтобы они казались ему просто непреложными фактами. Он слишком хорошо знает, что бывает и иначе.
Цузуки вспоминает газетные заголовки, пару раз попадавшие ему на глаза, в них сообщалось, что найдено несколько пропавших ранее людей. Все с амнезией. Его не трогает эта история, он следит за ней с брезгливостью театрального критика, от случая к случаю, хотя, по идее, должен переживать.
Очевидно, последняя история в Киото сделала его более равнодушным.
Он хотел умереть, но остался жив.
Впрочем, Цузуки не уверен в том, что ему по-прежнему хочется жить. Зачем? Жизнь для него потеряла всякий смысл, которого, по сути, никогда и не было.
Цузуки не смог защитить тех, кому он обещал свою защиту. Он даже не спас их от собственной неосторожности, от себя самого - Мураки убивал, чтобы вымостить дорогу к нему, к Цузуки.
Мураки...
Воспоминание кольнуло Цузуки в самое сердце, заставив скривиться, как от боли, а душу наполниться бессмысленной и бессильной злобой. И еще - каким-то тягучим ощущением никомуненужности скручивая внутренности в узел.
В конце концов, думает Цузуки, проводя пальцами по шрамам на запястье, жизнь его уже закончилась.
В таких мыслях Цузуки добредает до отеля Plaza, что чуть дальше на перекрестке от его квартиры. Вообще-то, на эту улицу выходит только одно окно - в темной маленькой гостиной, а в сам дом можно попасть, если только обойти его кругом.
Фактически, он сделал полный круг около Ворот, через торговую улицу Син-Накамисэ.
Обычно он с интересом смотрел сквозь стеклянные окна в Plaza, отмечая для себя, что иностранцы, которые там в большом количестве останавливались, весьма забавны - Цузуки нравилась их нерасторопность и чрезвычайная нервность. Все их смущало, они постоянно требовали переводчика.
И, хотя Цузуки не знал английского языка, он все видел по лицам.
Это было единственным весьма сомнительным развлечением во всей этой истории.
Начались дожди. Июнь... в этом году несколько позже обычного, отмечает про себя Цузуки, поднимаясь по лестнице в квартиру на втором этаже. Он не включает свет, только разувается, снимает плащ и сразу же садиться на подоконник.
Окно именно то, из которого Цузуки наблюдает жизнь. Машины на перекрестке, темные, под струями дождя, и как яркое пятно - белоснежный джип у въезда на стоянку "Плазы".
Цузуки кажется, что машины такого цвета не существуют - настолько нереально выглядит "лексус". В том, что это именно такая машина, Цузуки не сомневается.
По его коже пробегает холодок - от мысленной, подсознательной ассоциативной линии.
Дверца машины открывается - и Цузуки словно теряет сознание. Белоснежный плащ, перекинутый через руку, небрежно брошенные мальчику со стоянки ключи, белоснежные волосы, по цвету словно сливающиеся с белоснежным костюмом...
Мураки!
Сердце Цузуки подпрыгивает в двойственных чувствах. С одной стороны, ему как-то непривычно нервно от осознания того, что доктор жив. С другой - безумно радостно, как будто своим появлением доктор вернул Цузуки хоть каплю смысла жизни, пусть Цузуки еще даже не успел полностью этот смысл осознать.
Он жадно впивается взглядом в белоснежную фигуру.
Вторая дверца тоже открывается, оттуда появляется мужчина в белом кэндо-ги и черных хакама, волосы длинные, забраны в хвост. Он царственно проходит по ступеням в отель.
Мураки следует за ним - и сейчас Цузуки кажется, что Мураки похож на ангела смерти из европейских легенд, которые невидимой тенью следуют за жертвой.
Хотя "самурай" на жертву никак не похож, скорее просто грамотная противоположность для Мураки, этакая гирька на весах - для баланса.
Цузуки отрывает взгляд из окна, только когда машина скрывается в подземном гараже, а Мураки с мужчиной - в отеле.
Шинигами чувствует себя паршиво, словно его только что облили из бочонка с грязью. Он чувствует, что внутри него что-то с хрустом ломается.
Цузуки проходит в ванную, на ходу сбрасывая с себя рубашку, набирает полную ванну воды. После этого в кухне заваривает большую чашку зеленого чая, которую ставит на полочку около ванны.
Он погружается в воду - тело сразу расслабляется, каждую мышцу больше не сводит холодная судорога. Если бы только и его душа так же легко могла расслабиться от горячей воды!..
Цузуки запрокидывает голову на бортик и закрывает глаза, делая глубокий выдох.
Конечно же, он не думает о Мураки. Не думает... не думает...
Черт, он все еще думает о Мураки. О том, как капли дождя падали на асфальт рядом с его фигурой, казалось бы, специально огибая ее, как его тонкие длинные пальцы сжимали связку ключей...
Цузуки вдыхает и погружается на несколько секунд под воду с головой.
А когда выныривает, то в его голове уже почти не стучит назойливым молоточком навязчивая мысль.
Следующий день для Цузуки начинается с неспешной прогулки от морского терминала Сумида до Ходзо, как раз мимо отеля Плаза. Конечно же, у него не было никакой мысли поискать Мураки!..
Вот уже он видит знаменитые красные светильники над входом в храм Ходзо. Толпа туристов стоит около него, однако, почему-то, не входит. Насколько успел убедиться Цузуки, Ходзо - не то место, которое стали бы закрывать от посетителей.
Если только, конечно, нет какого-то особого случая.
Цузуки подошел к первой же семейной паре с маленьким ребенком в коляске, чтобы узнать, что случилось.
- Да вот, закрыли. Мол, высокие гости и все такое прочее! Мы из самого Акабанэ сюда ехали! - Возмущался молодой отец. Но Цузуки перестал его слушать сразу же после "высоких гостей". Что-то у него внутри екнуло.
Он потолкался у храма еще немного, когда двери наконец-то отворили, а один из монахов, сложив руки рупором, прокричал всем благодарности за терпение и извинился несколько раз за причиненные неудобства.
Как ни странно, но, побродив по внутренним залам храма некоторое время, Цузуки, не увидев того, кого ожидал увидеть, покинул прокуренное благовониями помещение.
На улице, когда остатки ароматных масел выветрились из его головы, Цузуки захотелось выпить чаю и съесть что-нибудь сладкое, просто по привычке восстанавливая обычный ритм жизни.
В его любимом кафе в зале для некурящих, где он обычно усаживался, народа было много, хотя он и привык к этой давке, его огорчил тот факт, что его любимый столик у окна был занят. Конечно, официантка сразу же предложила ему ничуть не худший вариант, такой же столик у окна, только в зале для курящих. Он сейчас был полупустой, так что Цузуки это ничуть не смутило.
Только он успел сделать заказ, как за его спиной послышались два мужских голоса, в диалог которых иногда встревала извиняющаяся официантка.
- Так у вас нет отдельного кабинета?
- Извините, нет, наше кафе не может пока себе это позволить... - Цузуки прямо таки слышал, как девушка склонилась к полу, извиняясь.
- Может, ты все же удовлетворишься обычным столиком? Вон в том углу, например...
- Отдельного кабинета у вас нет... А мне говорили, что во всей Асакусе не найти кафе лучше.
- Тебя обманули, - мужчина усмехнулся.
- Ладно, принесите меню...
И вот только эти последние слова, прозвучавшие почти у самого уха Цузуки, заставили его вздрогнуть от простого осознания: за его спиной, за соседним буквально столиком, сидит Мураки. Не один, скорее всего с тем самым мужчиной, с которым Цузуки видел его прошлым вечером.
Цузуки осторожно обернулся.
Столик, за которым сидел доктор действительно был в углу. Однако, не так далеко от Цузуки, чтобы тот мог ничего не опасаться. Мураки сидел к нему спиной, и теперь шинигами мог спокойно рассмотреть его спутника.
Длинные темные волосы, теперь уже хорошо видные благородные черты лица, шелковое катагину, темное косодэ и европейские темные брюки. Почти до кончиков пальцев источаемая уверенность и полная противоположность традиционному ваби-саби.
Цузуки чувствует укол ревности, когда видит, как самурай кончиками пальцев касается ладони Мураки, лежащей на столике. Мураки поднимает голову от меню. Самурай лукаво улыбается.
Цузуки спешит отвернуться. Ему кажется, что в этой на первый вид невинной сцене было куда как больше неприличного, интимного, постельного, чем, если бы он, например, застукал доктора с самураем за глубоким поцелуем в подворотне.
К столику доктора подошла официантка, а Цузуки, осознав, что слишком явно смотрит в их сторону, отвернулся к своему пирожному. Настроение у него испортилось окончательно, то ли от осознания того, что вот он, Мураки, на расстоянии вытянутой руки спустя все те ужасные события, то ли от элементарной ревности оттого, что Мураки предпочел Цузуки того самурая.
Конечно, Цузуки не был настолько наивным, чтобы не понимать, что все, что Мураки когда-либо делал или говорил, было всего лишь ложью, чтобы заполучить его, а никак не проявлением искренних чувств.
Так почему же от этой украдкой увиденной ласки, Цузуки стало как гадко на душе?..
Цузуки еще некоторое время посвящает созерцанию проходящих мимо кафе людей и только по прошествии минут десяти почти полностью успокаивается.
Он словно бы отключает свое сознание, чтобы не слышать разговоров за спиной. Впрочем, он и не слышит. Но обернуться не рискнет.
Официантка ставит рядом с ним чашку чая и кладет на край пепельницы сложенный вдвое листок бумаги. Цузуки удивлен, ведь точно помнит, что ее не заказывал.
- Вам просили передать, сказали, что вы сами все знаете.
Цузуки попробовал чай. Сладкий. Как он и любит - и точно такой же, какой он пил в том кафе в Нагасаки, когда Мураки сидел напротив и рассеянно накладывал сахар в чашку шинигами.
Он развернул записку, когда официантка ушла.
Черными чернилами были начертаны несколько иероглифов, легко сложившихся в ехидное пожелание: "Развлекайся".
За словами он почти что увидел холодную улыбку доктора, но вовремя сдержался, чтобы ничего не разбить только силой мысли.
Когда Цузуки обернулся, Мураки уже исчез из-за соседнего столика, как и самурай.
Цузуки сидит на кухне в темноте. Перед ним едва видна чашка с чаем, рядом - смятая бумажка, полученная в кафе. В комнате работает радио, но Цузуки не прислушивается к музыке.
Все его мысли устремлены в направлении самоубеждения, что эта повторившаяся история с Мураки ему только привиделась. Однако, насмешливые иероглифы на бумажке утверждали обратное.
Более того - они полностью подтверждали опасения Цузуки, что его гложет какое-то незавершенное чувство в отношении доктора. При чем чувство это далеко не самое худшее, можно сказать, нормальное, если только, конечно, забыть всю ту кровь, которая сопровождала их взаимоотношения.
Цузуки думает, что если бы он был вправе стереть что-либо из его жизни, он вряд ли бы стал избавляться от воспоминаний о Мураки. Слишком поучительно и слишком дорого.
Дорого?..
Цузуки удивляется тому, в каком направлении его размышления пошли против его воли. Впрочем, он почти не старается изменить ход своих мыслей. Нормальное состояние его в последнее время стало совсем другим.
Да и сам он стал другим, замечает Цузуки про себя. Глупо было бы это отрицать: то, что его взгляды почти радикально поменялись. Он где-то слышал, что сильные потрясения меняют людей.
Как было замечено им самим на личном опыте, это так. Когда он все-таки умер лет восемьдесят тому как, он стал другим - от аутичного коматозника до жизнерадостного разгильдяя. Вот и теперь, выхваченный из рук окончательной смерти, он стал в чем-то обычным человеком: думающем обо всем с одинаковой отстраненностью, но все же и принимающий то, что раньше не мог.
Цузуки еще раз берет листок бумаги в руки. В этот же момент раздается звонок в дверь.
Цузуки открывает дверь и почему-то не удивляется, видя на пороге Мураки. Вопреки обыкновению, тот стоит без плаща, но костюм его намок от дождя. Он встряхивает волосами, капельки, слетевшие с них, щекочут Цузуки шею.
- Что тебе нужно? - Спрашивает Цузуки как-то устало.
- Думаю, для начала войти. - Произносит он с той незабываемой холодностью и уверенностью, что ему не откажут.
Цузуки и не отказывается, просто освобождая дверной проем и включая свет в прихожей.
Мураки проходит внутрь, сразу же проходя в гостиную. Цузуки начинает сомневаться в том, чей это все-таки дом. Хотя тут же понимает, что с привычками Мураки бесполезно бороться, так что молча садиться на диван.
- И все же? - Уточняет Цузуки, пока Мураки ходит по комнате, изучая содержимое книжных шкафов.
- Да так. Решил зайти и поздороваться. Надоело делать вид, что меня устраивает твоя слежка.
- Слежка? - Удивляется Цузуки. До этого он как-то не думал о том, как может выглядеть со стороны его присутствие в столь непосредственной близости с Мураки. А теперь оказалось - слежка...
- Не думал же ты, что я расценю это как скрытые вуайеристские наклонности в тебе?..
Цузуки отводит взгляд, отчетливо ощущая, что начинает заливаться краской. Его снова гипнотизирует голос Мураки. Поэтому, он пытается перевести разговор на другую тему.
- А что это за самурай с тобой?
- А... Ория. Неужели ревнуешь?
- Ревную? - Взвивается Цузуки. Конечно же, что за бред, он не ревнует Мураки!
- О, подборка музыки неплохая. Это ведь не твоя квартира, да? - Спрашивает неожиданно Мураки. Цузуки не находит ничего другого, кроме правды в ответ.
- Тацуми предложил мне ее.
- А, так секретарь все еще не решился в открытую высказать свои чувства? - Мураки бросает насмешливый взгляд в сторону Цузуки.
- Чувства?..
- Не предложишь мне хотя бы выпить? - Спрашивает Мураки таким тоном, что очень явно слышится подтекст с намеком на постель. Цузуки упорно игнорирует это.
- Что предпочитаешь?
- Бурбон. Эван Уильямс, хотя я сомневаюсь, что это у тебя есть.
- Да, бурбона у меня нет. Зато есть очень хороший зеленый чай.
Мураки усмехается, кивая.
Цузуки ставит чашки на столик. Мураки усмехается исподлобья, но ничего не говорит, дожидаясь, пока шинигами сядет на пол напротив.
- И что ты делаешь в Токио? - Спрашивает Цузуки, отпивая глоток обжигающего чая. От одного присутствия доктора ему становилось не по себе.
- Я здесь по своей основной специальности.
- Маньяк-убийца?
Мураки усмехается, оценив шутку, но качает головой. Цузуки прекрасно знает, что доктор не раскроет карты. Однако, ему все же не хочется поддерживать эту паузу, уж слишком вымученной и неподходящей кажется она.
- Ясно... - Начинает Цузуки, но его грубо прерывают.
- Цузуки-сан, я, конечно, понимаю, что ты обо мне думаешь, но все же хочу тебя разубедить - здесь я как врач. Исследователь.
- И что же ты... исследуешь? - Невольно подобранное слово, да еще и пауза перед ним казалась имела свой подтекст.
- Память человеческую, - изрек Мураки, поднося чашку к губам. Цузуки смотрел на его руки, почему-то вспоминая их первую встречу.
- И как? Успешно?
- Вполне.
- Еще чаю? - Спрашивает Цузуки, когда понимает, что разговор окончен.
- Нет, спасибо. - Мураки бросает беглый взгляд на часы на запястье. Цузуки замечает блеск бриллиантов. - Я еще загляну как-нибудь.