"Итак, не важно, сколько я сделаю сегодня, важно, чтобы мне было уютно и чтобы меня ничто не обмануло. Поэтому и за делом, и за едой, и при разговоре сижу задумавшись; задумавшись о чувствах своих, склонных к лукавству и о мыслях своих неотчетливых. И даже сплю задумавшись и чувствуя томление".
"Душа-обманщица! Ты прекрасная, живая, вызывающая нежность, но ты говоришь: "Корпи, работай, суетись, чтобы построить мне большой дом, чтобы обуть и одеть меня красиво, чтоб накормить сладко; напиши мне умные книги и приятную музыку; и отгони ты, наконец, тех негодяев, тех злых собак, задай им перцу!"
...Да, отнюдь не должен человек быть рабом у своей души или у своей жены...
Но слезть с креста было бы так приятно сейчас - с покупками посуетиться, книжку почитать на диване, яблоком хрустя: "Какие глупые! Но вот это я, пожалуй, использую в собственных трудах" - после чего и пописать...
__
Выпросив у меня что-нибудь для нее соблазнительное, после она любила меня, делала мне знаки внимания, была весела. А когда ей самой надо было что-то сделать, то она ругала весь свет и меня вместе с ним, называя то бездельниками, то бракоделами, то просто очень неумными людьми. ...Свое лукавство она называла умом, гордость мужеством, упрямство настойчивостью, скрытность сдержанностью, раздражительность нетерпимостью к несправедливости, резкость правдивостью, суматошность энергичностью, суетливость расторопностью, глупость милой беспечностью, жадность восхищением, скупость бережливостью, болтливость доброжелательной общительностью, а лень - милым недостатком, простительным женщине. Если же речь шла обо мне, то все повторялось с точностью до наоборот. Она, душа втянула меня в какую-то странную игру, в которой говоришь не то, что чувствуешь и чувствуешь не то, что говоришь, в которой лучше всего себя чувствуешь, когда вообще не думаешь - т.е. не я ее спас и сохранил, а она меня погубила и сделала пленником. Тут вспомнишь "возненавидь и душу свою".
__
Темные кучи вещей ночью смотрят врагами; в них уже жилища и норы врагов; и та ваза стала женою врага, для него оголилась; и тот карандаш писал то, чего не хотел.
Я стал землею ночью - все мои враги могут встать и ходить по земле. Я стал черным воздухом и черной водою... Клубы черного дыма делают из потолка черное небо, мой дом опять дымит и чадит, не горит, не стоит. Черные сковороды всюду - колеса, арены. Едем ко злу, закончились все представления, лишь по краям остатки жалкие зрителей. Входит кто-то в черном пальто...
__
"Надо было перейти по мосту через реку и я продвигался стремительно, торопясь, но мост бесконечен - видно река широка - так что, боюсь, как бы не пришлось и заночевать на мосту. А мост ажурный, не сплошной и во все красивые фигурные вырезы видно, что падать надо два километра. ...Смотрящие издали называют мост ажурным, но на самом деле ажурами занимаются здоровенные рельсы с ковбойскими заклепками. Вот на них и примощусь... Буду на небо глядеть; хотя вверх тоже глубоко...; или вбок, с рельсы на рельсу; ближе, ближе к носу...; обниму ее... "а теперь держись! держись! держись!"
__
"Что-то пусто, все по инерции..." - перебивая: "значит, дурак!"
"Пожалел другого и хотел помочь ему, но не стронулся с места, потому что пожалел себя".
"Пожалел себя" и "обиделся на других" - это синонимы. Заткнулся, замкнулся, обиделся и ушел жалеть себя. Долго жалел, потом вышел и опять сразу обиделся и замкнулся, но не ушел, а на зло всем ходил взад-вперед как вепрь.
__
"Чувствовал себя тихо и уютно, но, как на грех, смех подвернулся - ну и растрясло. Уюта уже не вернешь - все вещи перетряслись, все сдвинулись, кое-какие набок упали; и что-то разбилось; и что-то глухо шлепнулось, словно ставилась последняя жирная точка..."