1-го декабря случился апокалипсис. Внезапно, без объявления войны и предупредительных выстрелов, наступила зима.
Проснувшись, я тут же почуял недоброе и кинулся к термометру. Увидев минус 20, ужаснулся. Еще вчера мир был полон света, тепла и юбок по колено, а сегодня лишь холод и дурацкие кальсоны.
Пока грел завтрак и собирал детей в школу обнаружил отсутствие шапки и теплых ботинок. Детям в этом вопросе проще. Каким-то чудом они всегда заранее успевают подготовиться к морозам. Как-то я занялся разгадкой этого феномена и вот что выяснил. Чудо, посредством которого дети достигают таких удивительных результатов, зовут Аня Серова. Блондинка, два высших образования, кандидат химических наук. По совместительству работает мамой и женой. Это она в нужный момент достает из шкафа, как из волшебной шляпы все необходимое.
Аня Серова - человек серьезный, у нее не забалуешь. Пришло лето - готовимся к зиме. Зимой, соответственно, наоборот. Кто не успел - уходит в снежную даль, грустный и одинокий. Не успеваю, как правило, только я, поэтому снежная даль всегда в моем распоряжении.
Лето в этом смысле мало чем отличается от зимы. Разве что даль из заснеженной превращается просто в светлую.
Лето - это когда женщины и дети, повинуясь какому-то неизученному еще инстинкту, начинают собираться на море. Женщина Аня Серова и мальчики Глеб и Даниил не исключение. Однажды наступает день Х и я вижу свою семью, экипированную в кепки, шорты и открытые южному солнцу сандалии. У меня же из туристического багажа лишь стоптанные демисезонные ботинки и старая майка неопределенного цвета. Глядя на них, Аня категорически отказывается лететь со мной в одном самолете. Мой вид не соответствует ее имиджу и представлению о прекрасном. Что бы не менять билет, приходится идти в магазин и подгонять себя под Анины идеалы. Однажды купил себе рубашку с голубыми пальмами и розовым дельфином. Проходил идеальным все лето, пока не перевел надпись на фоне оранжевых облаков "The magic world of the moron".
Так вот, зима всех обманула и все-таки наступила. Кое-как утеплившись, я вывел на улицу закутанного по самые брови мальчика Глеба и мы пошли в школу. Путь наш был тернист и не легок. Взявшись за руки, преодолевая шквальный ветер, мы двигались к источнику разумного, доброго, вечного. Мальчик Глеб шел с закрытыми глазами, полностью доверившись мне, как собаке-поводырю. При этом он рассказывал историю из жизни Орков и Гоблинов. Историю, которую с некоторыми изменениями я слышу почти каждый день на протяжении последних трех лет. Я делаю вид, что внимательно слушаю, изредка поддакиваю, иногда даже "в тему". Я признанный специалист по Оркам и Гоблинам. Могу, если надо, написать диссертацию, причем и по тем и по другим в отдельности.
Далее, что бы не утомлять описанием долгой зимней дороги, сделаю отступление.
Тот, кто не водил ребенка в школу, не может считаться полноценным родителем. Это мое искреннее убеждение. Только прошедший этот адов путь, бреясь по утрам, может честно смотреть в глаза своему отражению в зеркале. Дело в том, что ваше желание побыстрее доставить ребенка в пункт назначения, резко контрастирует с желаниями самого ребенка. Мальчик Глеб, обычно не стремящийся по утрам к свету знаний, проявляет нечеловеческое упорство, что бы прибыть к этому свету как можно позже. В ход идут руки ( с их помощью он цепляется за все, за что можно зацепиться), ноги (при помощи них, он падает), и любые другие подручные средства, способные затормозить поступательное движение. Обычно к концу пути у меня ноют пальцы, сжимающие Глебову ладонь, немеет спина и хрипнет голос. Зато я переполнен чувством выполненного долга и спокойно бреюсь по утрам. Отражение мое смотрит на меня без укора.
Тем временем, не смотря на разбушевавшуюся стихию, постоянно падая, сшибая урны и ларьки "Союзпечать", мы дошли таки до ворот школы ?716. Мальчик Глеб, прервав свой бесконечный рассказ, открыл глаза и, попрощавшись, засеменил к входным дверям. В меховой куртке он был похож на маленького толстого пингвиненка. Я проводил его замерзшим взглядом и что-то теплое неожиданно шевельнулось в моей груди, отогревая заиндевевшее тело. Что-то нежное такое и трогательное до слез.
Потом я шел к метро, обдуваемый всеми ветрами на свете. Лицо мое постепенно превращалось в скукоженный абрикос и теряло чувствительность.
А к вечеру поднялась температура. Горло заволокло колючей проволокой, сознание помутилось. Я выпил чай с медом, и включив телевизор, начал умирать в течение трех дней. Серьезная женщина Аня Серова ругала меня за лень и безответственность и кормила таблетками от простуды. А мальчик Глеб рассказывал об Орках и Гоблинах и был несказанно рад такому терпеливому и благодарному слушателю.
Теперь непосредственно про Альберта Гора. С высоты своей сорокоградусной температуры, ответственно заявляю, что все гипотезы о якобы наступающем глобальном потеплении, за которые Альберт Гор получил Нобелевскую премию, являются либо откровенным вымыслом, либо болезненной фантазией вышеназванного господина. В связи с этим, требую лишить его незаконно полученных денег в пользу голодающей Африки, которая открыла это природное явление еще миллион лет назад и с тех пор успешно пользуется им бесплатно и круглосуточно, за что и была наказана Всевышним отсутствием у себя Всего Остального. Это ее пожизненное бремя и долг прогрессивного человечества оказать ей посильную гуманитарную помощь, хотя бы в виде отобранной премии господина Гора. С него не убудет.