Виноградов Николай Николаевич : другие произведения.

Железяка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
   Железяка
  
  
   - Э-э! Начальник, вставай! Слышь, подъем!
   - А-а? Чего? Ты кто? А сколько время?
   - 12 ночи. Давай знакомиться. Я, Саня, второй штурман. Только вот вахту сдал.
   - Ага. Я, Николай. Радист. Ты чего?
   - Вставай, на рыбалку пойдем. Я за тобой зашел. Сейчас переоденусь и пойдем. У тебя сапоги есть?
   - Что за шутки, Саня? Давай завтра пошутим, ага? Я спать хочу.
   - Тебя Кэп на мостик вызывает. На рыбалку пригласить хочет.
   - Ну, ты чего, родной? Говорю же, спать хочу. Давай, завтра приходи. Познакомимся.
   - Да я серьезно. Мы уже два часа, как из устья в Каспий вышли. У нас все рыбачат. Закон такой. Если не во что переодеться, пойдем в кондейку, боцман подберет чего-нибудь. Я в одних плавках всегда рыбачу. Только сапоги резиновые надо обязательно.
   - Ты о чем вообще? Какая рыбалка, а? Ночь же.
   - Мы, как раз, всегда по ночам и рыбачим. Короче, вставай и приходи на мостик. Там тебе Кэп сам все объяснит. Серьезно говорю, Николай. Давай, приходи.
  
   Вчера, поздно вечером, Николай наконец-то дождался, и прибыл на свой новый пароход под названием "Волгонефть". Ждал четыре дня. Жил неплохо, дали ему двухместный номер в заводской гостинице, а никого не подселили. Обои обшарпанные, как и линолиум на полу. Половицы скрипят. Но, зато, был телевизор, огромный, на полстола, только без сетевой вилки.
   До этого он на танкерах не работал. Считал, что такие суда ниже его достоинства. Когда он только увидел свой новый пароход, настроение у него сразу упало ниже ватерлинии. Ржавая длинная "железяка", приписанная к Астраханскому судоремонтному заводу. Он много раз бывал в Астрахани, когда на пассажирах работал. Но, даже не знал, что здесь есть затон и судоремонтная база, филиал от Самарского пароходства "Волготанкер". Эта железяка успела уже сходить в Самару, где ее осмотрели на предмет годности для перевозки бензина.
  
   Команда на железяке мало изменилась с прошлой навигации. В основном все были старенькие. Новеньких было всего несколько человек. Каюта начальника радиостанции находилась, как раз под штурманской рубкой. На этой палубе соседями были капитан - "Кэп", старпом - "Чиф", второй штурман - "Секонд" и стармех - "Дед".
   - Доброй ночи!
   - Ага, заходь, Николай Николаевич. Я тебе уже чаю налил. Сейчас, адаптируешься к темноте.
   На мосту, кроме Кэпа, у штурвала стоял рулевой и в лобовой иллюминатор смотрел третий штурман.
   - Знакомьтесь. Это наш новый начальник, Николай Николаевич. Вот! А это Иван, наш старший рулевой. Он же боцман, он же шкипер.
   - Очень приятно. Моя кликуха - "Клюз". Но это для своих.
   - А это мой "Третьяк" - Евгений Павлович. Только второй рейс делает. После Ленинградской мореходки и сразу к нам. Днем в море сам рулит, а по ночам ему одному еще рано.
   - Женя. Кликуха - "Студент". Тоже для своих.
   - Мы тут все свои. Меня обычно "Кэпом" кличут. Ну, а тебя уже просто, "начальником" начали звать. Тут до тебя радистом хлюст один был. Локатор, вот этот, маленький, весь раскурочил, а устроить не смог. Теперь вот приходится на одном ходить. Я давно его списать собирался. Совсем ничего не делал, только пьянствовал. Мы все здесь любители выпить, но надо же и дело делать. Надеюсь ты не такой? Женат?
  
   "Екарный бабай. Куда я попал и где мои вещи?" - как-то сразу пал духом Николай. - "Ну и дисциплинка здесь. Лучше бы в Тольятти, на "Сормовские" устроился. Там хоть цивилизация".
   - Был. В разводе сейчас.
   - И дети есть?
   - Дочка. Четыре годика. Алименты плачу.
   - У меня внученку тоже четыре. Завтра увидишь. Дочь здесь с ним катается. Я тут полную семейственность развел. Муж дочери - третим механиком, жена - поваром. Хотел дочь прачкой оформить, дак не дают пока. Штат раздуваю, видишь ли.
   - Василий Васильевич, а чего мне тут "Секанд" про рыбалку заливал?
   - Зови просто "Василич", я всем "господам офицерам" так разрешаю ко мне обращаться. Ну, при чужих, конечно, как положено. Это я к тебе Сашку послал. Вон смотри в окошко, что за рыбалка. Осетр пошел, севрюжатина, бестер. Даже пару белуг поймали час назад.
   - Эх, ни хрена себе, рыбалочка. А как это вы придумали? Эх ты, вот это рыбина? Это что за рыбина, вон та, огромная, как кит?
   - Где? А, это как раз белужка. Завтра моя Татьяна из ее башки такую уху сварганит, пальчики оближешь.
   - Я таких рыбин еще не видел. Акул ловили на экваторе, но они по сравнению с этой, просто мальки. Пойду спущусь, разгляжу.
   - Погоди. Мы тут все рыбачим. И тебе придется. Сейчас тебе Клюз сапоги резиновые подберет и топор даст помощнее. Одень трико какое-нибудь старенькое и майченку, что похуже. Видишь, волна гуляет по палубе. Надо будет сейчас балласт малость откачать, а то осадка лишнего, рыбачить хреново.
   Студент, возьми руль. А ты, Клюз, спустить, покажи начальнику, как глушить, и чтоб за борт хвостом его бестер не скинул. Через 10 минут всех рыбаков сюда, на инструктаж. А я сейчас осадку уменьшу.
  
   Поглазеть на рыбалку и пожрать осетринки Николай был, конечно, не прочь. Но, перспектива самому рыбачить, его не очень прельщала.
   "Видимо, придется порыбачить, никуда не денешься", - недовольно рассудил он. - "Этот боцман, Ваня-Клюз, громадина под два метра. А руки, как грабли. Он одной кистью руки может мне черепушку раздавить, как сырое яичко. Вот уж, кто точно от обезьяны произошел. Причем от гориллы. Ломом не перешибешь, а лишь пощекочешь. Создал же Бог образину".
  
   - Ты, Николаич, не бойся. Бей прямо между глаз. Я обычно обухом ябошу. Аж мозги на два метра разлетаются. Мы бошки все равно за борт майнаем. И требуху с ластами тоже. Берем только тушку. Хранить негде. А икра у них сейчас еще зеленая, не вкусная. Если только на жареху.
   - Слышь, Клюз? А что здесь за система? На что ловите-то?
   - Ни на что, сама в кукан залазит. Сейчас увидишь.
  
   Система окакзалась не сложная, но эффективная. По обоим бортам от бака до юта проложены по тросу. Длина расчитана опытным путем так, чтобы он волочился по дну. Трос взрыхляет дно и отрывает от него ракушки, на которые сбегаются осетровые породы рыб. Посредине троса приделывается кукан -- дугообразный, похожий на футбольные ворота, каркас, согнутый из толстой металической трубы, к которому привязана сеть крупной ячейки, как сачек, длиной 2-2,5 метра. Куканы поднимаются консолями, упраляемыми с крыльев мостика с обоих бортов. Стрелой, как удочкой, управляет вахтенный штурман, главный рыбак. Через 15-20 минут поочередно с правого и левого борта, один кукан поднимается, а другой погружается в воду. Высота ворот кукана где-то около метра, ширина чуть побольше. За один подъем из кукана вытаскивается 5-6 рыбин. Когда трос взрыхляет дно, осетр клюет ракушки и сразу его подхватывает кукан, хвостом в сачек, а мордой в ворота. Ячейка сетки расчитана так, чтобы рыбина не смогла вывалиться из кукана, запутавшись плавниками в сетке (ластами, как их называет Клюз). Задача Николая была, всего навсего, убить или сильно оглушить рыбину ударами топора по голове, и за жабры оттащить на середину палубы, где ее разделывают и режут на куски уже другие рыбаки. Поначалу ему было немного боязно. Средний осетр весит под 80 кг, а длиной около 2 метров. - "Не знаю, как Клюзу удается обухом разможжить осетру голову так, чтоб мозги отлетали. У меня что-то и с пяти ударов убить не получается. Ну и бестер попался. Вообще всю башку искрошил, а он все еще живой, гад", - бурчал себе под нос Николай. - "Похоже, придется за жабры сначала вытащить из кукана. Дотащу уж как-нибудь живого и трепещущегося, волоком, на середину палубы. Хорошо хоть, что рыбины все скользкие и палуба мокрая".
   Вообще, рыбины осетровых пород очень живучие. Бывает, даже без головы, а все еще бьется и трепыхается. Если хвостом по ногам даст, может и ногу сломать, и за борт смайнать. - "Помню, на Кубе баракуду поймали. Такая тварь, живучее бестера. У нее вообще, даже через пару часов, отделенная от тушки башка, может сама укусить и даже отхряпать палец. Ну, а про акулу и говорить нечего. Кто-то, помню, рассказывал, что она, если сильно поранится, сама себя жрать будет. Уж не знаю, правда ли? Дура хищная! Но, у осетра зубов нет. Он губами из ракушек слизняков высасывает. Укуса можно не бояться".
   На палубе рыбачат 4-5 человек, по четыре часа через 8. Один убивает и подтаскивает, двое разделывают, а последний солит и укладывает в тару. Соль, "бузун", крупные кристаллы желтоватого цвета, запасается заранее. Идет по Волге, например, мимо баржа с солью, вот и происходит "ченьчь". Меняешь у буксира-толкача соль на дизельку. Да и без дизельки, за пару литров водки, могут отдать хоть полбаржи этого бузуна. Днем, от скуки, солильщику кто-нибудь приходит помогать. Одному тут не справиться. Тары, как правило, не хватает. На судне всего 12 бочек 200 литровых. Приходится засаливать в пожарные ящики, которых по всей палубе 16 штук. Но и этого далеко не достаточно. Кэп на свой страх и риск, от жадности или от азарта, приказал солить рыбу прямо в шахте лага. Эта шахта находится на полубаке, размерами 2 на 2 метра и глубиной метров 6, не меньше, от палубы до днища. На дне шахты находится трубка "Пито", самая главная деталь лага, которым измеряют скорость судна в стоячей воде. Поэтому, из-за рыбы, на каботажных судах, типа "Волгонефть", вряд ли у кого-нибудь можно обнаружить действующий лаг. Да он таким судам в общем-то и не особенно нужен. В реке они идут по фарватеру, где особенно и не разбежишься, а в море на таких судах главное не скорость, а лишь бы добраться до порта назначения. Больше 20 км в час все равно не разгонишься, даже порожняком. В Каспии, например, штормит иногда похлеще, чем в океане. "Волгонефть" - "железяка" длинная, 130 метров, а шириной всего 17 м. Надстройка на корме. Бывали случаи, когда такие суда ломались на гребне волны, даже двойные борта не спасали. 8 штук танков. Обломится такое длинное корыто где-то посередине, и дрейфуют две половинки. Ладно бы порожняком, а бывает и с нефтью.
   Днем тоже рыбачили, но уходили подальше от берега. Так, чтобы в локатор, на самой большой шкале в 50 км, был виден край берега. С подачи Кэпа, Николай передал радиограмму на берег, что у них шторм, и они, якобы, вынуждены прятаться в подветренных берегах. Надо же до самого верха шахту лага севрюгой забить.
   На завтрак Татьяна Михайловна, жена капитана, успела уже пирогов с осетриной напечь. Знала про рыбалку. Хоть одна рыбина, но все равно поймается, на пироги. Опару заранее поставила. Ей, видимо, помогала Маринка, ее дочь.
  
   - Начальник! Николаич, садись сюда, за наш стол. Здесь всегда место начальников. Так, кто еще не слышал? Повторяю в последний раз, воды завтра не будет. Кто хочет помыться, мойтесь сегодня. А то до самого Волгограда грязными ходить будете. Воды оставляем только попить да суп сварить. Воду экономить! Передайте всем, чтобы не было неожиданности.
  
   Кают-компания небольшая. Посередине два стола, по четыре человека за каждым, и один длинный общий стол, вдоль иллюминаторов. Телевизор "Чайка", цветной, с большим экраном, встроен между книжными полками. Напротив мягкий диван, обитый зеленым дермантином, на 8 человек. Вот и вся мебель, которую можно было запихнуть в такую кают-компанию.
  
   - Ну, как тебе рыбалка? Плечо не болит? Намахался топором. Погоди, заболит еще. За ночь 38 рыбин засолили. 2 белуги, ты их видел, 8 севрюг небольших, килограммов по 40. Остальные осетры с бестерами. Сейчас позавтракаешь, радиограмму отправишь, что продолжаем штормовать. Еще ночку порыбачим и хорош. На обратном пути с бензином пойдем. Я груженым не рыбачу.
   - Василич, как же так, в шахту лага солить начали. Трубку "Пито" уже не отскребешь. Без лага останемся.
   - Не бери в голову. Мы уж 5 лет без лага ходим. Ты лучше вот что сначала: у нас связь с машинным отделением пропадает. Этот балбес до тебя чего-то целую неделю все вошкался, вошкался, да так ничего и не сделал. Посмотри сегодня, а то без связи с машиной на маневрах хреново. А потом уж и локатор. Он хоть и не к спеху, а надо. А то вдруг и этот накроется. Без локатора нам, сам знаешь, далеко не уехать.
  
   "Железяка" уже пятый год ходит рейсами Ленинград -- Махачкала, перевозит 92-й бензин. 15 членов экипажа. Из штурманов - Кэп, старпом, второй и третий помощники. Из "маслопупов" - "Дед", второй , третий и четвертый механики. К маслопупам относится также и электромеханик. На палубе - два матроса, в машине - два моториста. Повар - жена кэпа. Ну и сам Николай, начальник радиостанции. Конец марта. Судно пошло под первую свою погрузку. Сейчас на борту еще три пассажира. Дочь кэпа, Марина, молодая и довольно симпатичная женщина с маленьким мальчиком Антошкой, любимцем всей команды. И еще жена второго механика, Елена. Катается с ним весь отпуск. Тоже симпатичная, высокая и стройная женщина, но стеснительная тихоня. На палубу выходит редко, обычно с мужем. Или загорает на палубе, когда Аусыч, ее муж, на вахте. Прячется на приличном растоянии от рубки за мачты, чтобы матросы в бинокль не глазели.
   После завтрака Николай сходил на бак, проверил связь с мостиком. Связь есть. Попросил старпома проверить связь с машиной. Тоже есть. "Ну, ладно", - подумал Николай. - "Надо смотреть, когда связь пропадет". Зашел на мостик, включил ламповый локатор "Донец". Вообще целей не отбивает.
   - Чиф, а давно у вас "Донец" не фурычет?
   - Не знаю. Я вообще им почти не пользуюсь. Я все больше "Океаном". На нем след от цели хорошо виден. Можно сразу курс движущейся цели определить. А этот, пока-а раскочегарится...
   - Я тебя попрошу, не включай пока локаторы. Я на мачту слазаю, посмотрю.
   - Какой нельзя включать?
   - Никакой пока не включай, чтобы меня рупором антенны с мачты не скинуло.
   - А-а. Понял. А ты надолго?
   - Минут на 20. Можешь без радара?
   - Ну, давай. Я тогда сейчас ближе к берегу прижмусь.
  
   Старпом, тезка Николая, молодой еще, 31 год всего. Самарец, заканчивал Горьковский институт инженеров водного транспорта. Тоже, как и Николай, сначала на пассажирах работал лет пять. Женился, и жена заставила его уйти на грузовики. Хотя они с женой и познакомились-то на пассажирском пароходе, где он вторым работал, а она туристкой. Парень он видный, а в форме, так вообще Ален Де Лон. Тетки, которых на пассажирах всегда почему-то больше, чем по статистике полагается, сами липнут. Вот, из ревности, она его и отправила на "Волгонефть", чтоб у него соблазна не было. Парень он вроде и ничего, но сам себе на уме, как-то. Со всеми в хороших отношениях, но особой дружбы ни с кем не ведет. Здесь все матом ругаются. Одно мужичье, ясное дело. У жены Аусыча, наверное, уши уже все повяли. Лаются в дело и не в дело, а он нет. Ругнется может, если молотком по пальцу тяпнет. Так это не в счет, тут и Тургенев И. С. лихо бы выругался. Чистюля и брезгуша. В каюте ходит в махровом халате. На берег сходит, так прихорашивается, как мадмуазель, два часа. В карты играет только в преферанс. В шахматы Николай с ним сыграл партий пять.
   "Слабовато играет", - заметил Николай. - "И больше не предлагает. А почему? Болезненно переносит проигрыш? Я вот, например, даже люблю проигрывать. С сильным игроком и игра интереснее. Странный парень. Анекдотов знает мало, да и рассказывать совсем не умеет, но смеется над ними от души. Порой и анекдот-то не смешной, а если он засмеется, так сразу все заржут. И не от анекдота, а от него, как он заразительно хохочет".
   Антенны у локаторов находятся на слишком близком растоянии друг от друга. Если включить сразу оба локатора, то можно попасть на такой момент, когда при вращении оба рупора хоть на секунду " посмотрят" друг на друга, "поцелуются". Тогда более мощный выбьет более слабому полупроводниковые кристаллы в приемнике. Именно так, видимо, и случилось. Николай слил скопившуюся влагу из волноводов, подсушил их немного, как смог. Заменил в приемниках у обоих кристаллы и все заработало. Даже картинка на экранах обоих локаторов четче стала. К обеду эта новость уже разошлась по всему пароходу. На обед была такая уха, что Николай уплел три тарелки, и только из скромности не попросил четвертую.
  
   - Ну, Николаич, молодец! Я думал, ты, как минимум, дней пять локатор чинить будешь. Этот балбес его же весь искурочил. Ну, теперь у меня хоть душа спокойней будет. Я видел, ты на бак ходил. Связь что ли проверял?
   - Связь мостик-бак и мостик-машина есть. Надо ждать, когда пропадет. А сейчас ничего не сделаешь.
   - Понятное дело! Ладно, когда сломается, я тебе скажу.
   - Василич, знаешь почему "Донец" отрубился? Кто-то из твоих штурманов сразу оба локатора крутил. Вот один локатор другого и прострелил. Если есть нужда крутить сразу оба локатора, то один должен крутиться в ждущем режиме, без включения высокого напряжения. Скажи своим, может кто об этом забыл. Я кристаллы в обоих приемниках заменил. Осталось четыре кристалла, последние.
   - Это Студент, скорее всего, нагадил. Я его одного как-то пару раз оставлял ночью в водохранилище. Ладно, разберемся. А ты составь запрос на радиодетали, какие тебе нужны. Только радиограмму отправляй не в Астрахань, а на Самару. У наших куска мыла не допросишься. Честно тебе говорю. Отправляй, я потом подпишу.
  
   Василич, маленький, лысый мужичек-колобок с круглым солидным животом, короткими ножками, 58 лет от роду. Капитаном стал в 19 лет, как он сам про себя рассказывал. Но, капитаном-то был на барже. Образования даже среднего "нету-ти". В длинном слове может сделать две-три ошибки. Но, настолько тертый калач. Видно, жизнь его билась ключем (или била его, гаечным, разводным). Глазки маленькие, узенькие, как щелочки, но очень живые. Насквозь любого видят. Память для его годов просто феноменальная. Особенно, если это касается денег. Когда-то капитанов не хватало и он вовремя подсунулся. Сначала на буксирах, потом на судах побольше. И вот, уже лет 15, на судах река-море. Но он здорово справляется со своей должностью. Все видит, везде успевает, все заранее предусматривает. Но, бывает, уходит в запой дня на три, вместе с супругой Татьяной на пару. Видимо, нервы устают всегда быть в натянутом состоянии. Если Татьяна хоть иногда появляется на своем камбузе, то Василич на мостик не поднимется, хоть пожар. Все об этом знают, и все этого боятся, потому что без Вась-Васи, как его для краткости прозвали молодые члены экипажа, на судне не может решиться ни один, даже пустяшный, вопрос.
   Жизнь заставила его стать большим психологом-практиком. Он, как мудрый еврей, всегда знает, с какого боку подойти, кому и сколько сунуть на лапу. За его маленькой спиной, как за скалой от сильного ветра, может спрятаться вся команда. Он капитан, и всю ответственность всегда берет на себя. Он как-то спокойно, без суеты, находил выход из таких безвыходных ситуаций, что ему, кажется, даже сам маршал Жуков бы позавидовал. С рыбой попадались, он отмазывался. И бензин "налево" сбывали. Все у него схвачено, за все заплачено. Николай все время боялся залететь с дезынформацией в радиограммах. А Вась-Вася, как чувствовал, сам как-то пришел к Николаю в радиорубку.
   - Ну, давай распишусь.
   - В чем?
   - В радиограммах, конечно. Не тебе же садиться, если что. На это у тебя я, твой капитан есть.
   Он вообще ни одной радиограммы за все время не давал в письменном виде, хотя обязан давать именно в таком и с подписью. Все устно. Коля вообще у него, как секретарь был.
   - Николаич, сколько я в прошлом месяце мазута заказывал, не помнишь?
   - Не помню. Сейчас сбегаю, посмотрю.
   - Не бегай, ладно. Прибавь на этот месяц на пару тонн побольше. Нам они может и не нужны, погоды не наладят, а если дадут, то хуже не будет. Это во-первых. А в-третих, они там нас не так сильно подозревать будут. А то подумают, что мол, если не просят, значит хватает. А если хватает, значит не штормуют в Каспии, а отстаиваются где-то и сдают дизтопливо "налево".
   - Железная логика. А где пропало во-вторых?
   - А во-вторых, они сами там все знают, что на таком количестве мазута, какое они всем судам выделяют, никто не доедет, как ни экономь.
   А экономить Вась-Вася умел на всем. Это его кредо, жизненная позиция. На колпит (коллективное питание) для команды выделается не густо. Либо живи в проголодь, либо сбрасывайся с зарплаты на жорево. Никто не сбрасывался ни разу и ели всегда "от пуза". Никто никогда не считал, сколько колпитовских денег уходит на продукты. Конечно, крупы, картошку, макароны, масло и др. необходимо покупать, без этого никак. А вот если пошла осетрина, то мяса уже не жди. Осетрина считается деликатесом, и от нее не всякий осмелится морду свою воротить. Но и деликатес когда-нибудь, да надоест. Меньше, чем через пару недель, на эту осетрину уже никто смотреть не мог. Поначалу, каждый с большим удовольствием, конечно, откушивал пирог с белужьей визигой (спинным мозгом). Никто не ленился сходить на палубу, где по бортам во всю длину "железяки" висят и вялятся, истекая соком, сказочной вкусноты огромные куски осетрины, севрюги и бестера (помесь белуги с осетром). Нет, не ленился. Ходили и отрезали - таки граммов 300 севрюжьего балычку под холодненькое пивко.
   Но потом никто уже запаха осетрины переносить не мог. Начинался ропот команды. Татьяна выкидывала на помойку продукты своего труда со столов, не тронутые кусищи жаренного осетра. В каюте кэпа слышалась ругань. И на следующий день были уже макароны с тушенкой "по-флотски". Все окончательно поняли, что такое настоящий деликатес. Эта осетрина позволила кэпу совсем не тратить колпитовских денег. А они не малые. Не слабая прибавка к зарплате. Но, никто против не был. Все сыты, а как крутится Кэп, чтобы прокормить свой экипаж, никого не волнует.
  
   Николай сразу как-то подружился и легко сошелся характером с электромехаником Виталиком, молодым мужчиной 36 лет, на два года всего постарше Николая. Земляк, живет в Горьком, совсем недалеко, оказывается. Электромеханик, как и радист, на реке вахты не несет. Виталик уже четвертую навигацию на этой железяке.
  
   В последнюю ночь рыбалка была еще круче. Один раз в кукан попалось сразу 8 штук осетров. В мотне кукана были одни хвосты, а восемь огромных морд умудрились каким-то образом впихнуться в размеры ворот кукана. С одного подъема 650 кило!
   - " Василич был прав, плечо не просто болит, а ноет прямо, взывая о помощи к моему мозгу, как провинившийся матрос к строгому, но справедливому капитану", - ворчал про себя Николай. - "За две ночи я собственными руками убил 92 живых существа. Причем, варварски, топором промеж глаз, как учил меня великий наставник Клюз".
   Ваня-Клюз по возрасту - ровесник Виталика, может, чуть постарше. Он детдомовец. Детство было несладким. Был женат, но жена его бросила за пьянство. Платит алименты за сына. Да, пьет Клюз, частенько. Есть такой грех за ним. Старается держаться. Здесь ему с этим недугом немного легче бороться. Он осознает, что являяется маленькой шестеренкой в целом механизме, представляющем собой экипаж железяки. Что без него людям будет трудно выполнять свою работу.
   Прозвище это он получил потому, что всегда свои речи заканчивал словами : "Ферфатер в клюзе! ****охен шванс!". Видимо, в школе он неплохо учил немецкий язык. Из этой фразы всем без перевода было понятно только одно слово - клюз, которое и стало родным псевдонимом Ивана.
   Однажды на шлюзах, при опускании судна, спрыгнул какой-то наркоман - воришка, прямо в открытое окно кают-компании, когда оно находилось на уровне бетонки. Чиф был на мосту и заметил. Стали ловить всей толпой. Задраили все двери, чтобы не убежал. Зашхериться ему особенно негде было, и через 10 минут он был зажат у двери на корму. Но, у этого придурка, видимо, крыша поехала, или шибко обкуренный был. Он, как загнаный зверь, махал ножом и никого к себе не подпускал. За поясом у него был виден японский видеомагнетофон, хозяином которого мог являться только Саня -- Секонд. Все ходили к Сане в каюту смотреть Шварценеггера. Приемами против ножа никто не владел, а долбонуть каким-нибудь багром было жалко. Да и последствия могли быть непредсказуемы. Тут всех растолкал Клюз и спокойно приказал:
   - Рассосались все отсюда. Быстро!.. Брось нож, а то руку сломаю...
   Бандюга, поняв, что против гориллы нож бесполезен, а пистолета нет, взвыл утробным воем, как дикий зверь перед неизбежной гибелью, и опустил руку с ножом. Тут же, молниеносно, Клюз, ладошкой влепил ему такую оплеушину, что тот аж подпрыгнул. Железная дверь на корму открылась, и вор вывалился за порог.
   - Ферфатер в клюзе! ****охен шванс!
   Клиент ушел в глубокий нокаут, и не мог слышать сакраментальной фразы Клюза. Ваня-Клюз, в свое время, служил в морской пехоте. Потом остался на сверхсрочку, и там дослужился до мичмана. Владеет приемами боевого САМБО и рукопашного боя. Даже имеет награды. А по природе своей, он - есть самое добрейшее существо. Руки, хоть и имеют вид граблей, но умеют делать все. Или, хотя бы, очень многое, не считая основного предназначения по должности боцмана и шкипера. Он просто не может обходиться без какой-либо работы. Это его золотое качество не мог не заметить мудрый Кэп, и максимально приблизил его к себе. Назначил боцманом, хотя такой должности в штате нет, как и должности старшего рулевого. Это копеечные доплаты. Но дело здесь не в деньгах. Авторитет капитана на судне - это очень большое дело. Если нет авторитета, нет и дисциплины. Вась-Вася имел авторитет. Большой жизненный опыт. Он, может быть, и не знает, что такое психология личности, но с годами стал хорошим психологом-практиком. Кнут и пряник, как при дрессировке. Быть на капитанской вахте считалось достоинством. Это значит быть в фаворе, чего не так-то просто заслужить. Клюза все уважали и он это понимал. Поэтому он старался не "обваляться", следил и контролировал каждый свой шаг. Кому безразлично уважение общества, в котором живешь, даже такого маленького, как команда железяки? Но, специально он никогда не выпендривался. Он втихаря, оказывается, помогал Татьяне на камбузе. Никто его об этом не просил. Просто, увидел, что женщине тяжело и решил помочь. Сначала помои помог вынести раз, другой. Мешок картошки подтащить, тушу мяса разрубить. И так, постепенно, это как-то вошло у него в привычку. Не ради благодарности от Кэпа. Кэп даже не знал, что Клюз после ночной вахты не сразу ложится спать. Камбуз всегда открыт. Мало ли кого приспичит "похавать" среди ночи. Можно придти, подогреть то, что осталось от ужина, и вдоволь утолить голод. Никто тебя в этом никогда не попрекнет. Клюз, пока Татьяна еще не встала, начистит картошки, поставит на плиту бадью с водой, наточит ножи, хлеба нарежет и завернет в тряпочку. В общем, поможет, чем может. У Татьяны с утра всегда отличное настроение. Все это заметили, но, по мере своей испорченности, приписывали всё к мужским заслугам Кэпа.
   К 2 часам ночи наконец-то закончилась рыбалка. Все! На судне не осталось никакой свободной тары, даже пожарного ведра, куда можно было бы засолить рыбу. У всех руки разъело от этой соли, особенно у солильщиков. Хотя солить приходилось всем, даже Кэпу. Даже Елена, эта скромница, пару раз принимала участие, то ли из любопытства, то ли совесть замучила, то ли муж на нее поднажал. Шахта лага была заполнена до верху, мясные и рыбные морозилки забиты. И последние две осетринные туши валялись на палубе без приюта. Выкинуть за борт жалко, а прибрать совершенно было некуда. Матросы отмывали с палубы последние следы преступления, складывался лишний такелаж. Бузуна осталась еще целая гора. Накрыли полиэтиленовой пленкой в несколько слоев, накинули брезент, обложили досками и обвязали веревкой. Кэп, понимая истину, что выше задницы все равно не прыгнешь, распорядился идти на Махачкалу.
  
   - Команде приготовиться к швартовке! Боцману на бак, второму штурману на корму! Палубным матросам по местам стоять! Машина-мостику! Машина! Опять, мать твою. Как маневры, так связи нет. Студент, быстро позови начальника...
   - Вызывали?
   - Да, вызывал. Опять связь с машиной пропала. Как швартовка, так связи нет. Что ты ляжешь, будешь делать! Сделай что-нибудь, яви Божескую милость. Измучались ведь.
   - А где Клюз микрофон для бака взял?
   - У него свой. Ему его еще хлюст дал.
   - Мне нужно на бак сбегать.
  
   - Ваня, привет! На мосту связь с машиной опять пропала. Покажи, как ты тут все включаешь. Это твой микрофон?
   - Привет! Как меня научил твой предшественник. Вот эту фигню щелкаю сюда, эту хрень поворачиваю вот так, нажимаю на эту пипочку, и ору.
   - Ну, давай, поори чего-нибудь.
   - Мостик-баку! Как слышно?
   - Хреново, но слышно.
   - А зачем у тебя такой длинный провод у микрофона?
   - Как же? Мне приходится бегать вон, до брашпиля. Только оттуда орать приходится изо всей мочи. А на мосту все равно еле слышно.
   - Я выдернул твой микрофон совсем. Вызывай мостик. Давай я сам. Мостик- баку.
   - Все тоже самое, Николаич. Ничего не изменилось.
   - Ясно. Работаем.
   - Слушай, Клюз. Я эту установку "Рябина" не очень хорошо помню. У меня всегда "Березки" были. Твой микрофон не работает. Тебя слышат на мосту потому, что здесь где-то есть еще один микрофон, местный. Все закрашено 45 раз, его теперь хрен найдешь. Значит, так! Вот этот тумблер, когда тебя с моста кликать будут, поворачивай по середине, а не вправо до конца. Если вправо до конца повернешь, у тебя с мостом получится дуплексная связь и ты получаешь приоритет, и связь моста с машиной пропадает. Нам нужна только симплексная связь. На приоритет не включай. На вот тебе пока мой микрофон. Нажмешь на тангенту и говори. Потом, после швартовки, я сделаю тебе провод подлиннее. Понял?
   - Э-э, начальник, чего наговорил тут? Сам-то понял, чего сказал? Сиплес, дуплес. На какой притет нажать, ты можешь сказать по-русски, матом.
   - Короче, Клюз, смотри. Вот эту х... б....ё ... мать, не включай ни в коем случае.
   - Ну, так бы сразу и сказал. А то начал тут, штангенс, сиплес, диплес, праритет. Ферфатер в клюз! ****охен шванс!
   - Мостик - баку, как слышите? Связь с машиной и кормой есть?
   - Отлично слышу тебя, Николаич. И с машиной связь есть. Спасибо. С меня причитается.
   - Да, ладно тебе, Василич. Просто, не так включали.
  
   "От Махачкалы до Баку, волны катятся на боку", - вспомнились слова из песни, которые Николай слышал еще в юности. - " Тогда я даже и мысли не держал, что когда-нибудь побываю и в Баку, и в Махачкале".
   Порт, где грузились бензином, находился от самого города Махачкала очень далеко, не меньше 10 км. Кто-то поехал на автобусе разгонять тоску. У Николая денег не было. Виталик предлагал Николаю денег в долг, но тот отказался. На последние деньги, перед самым прибытием на борт этой железяки, он, как положено, купил 5 бутылок водки для "прописки". Одну оставил, чтобы распить отдельно с Кэпом, а остальные отдал на растерзание толпе, которых хватило ей только, чтобы "губы помазать".
   " Сдалась мне эта Махачкала", - рассуждал Николай. - "Я вообще не любитель песчаных берегов. Как в пустыне, жара да песок". Фильм "Белое солнце пустыни" снимался как раз в Махачкале, недалеко от места, где грузились бензином. - "И чего тут смотреть? Как молятся на своих ковриках бородатые мусульмане в выгоревших халатах? Или на тощих ослов? Вернее ишаков. Я не в том смысле. Я уважаю любую веру, конечно. Но, это место мне, как-то, совсем чужое, не родное. Если бы судьба заставила меня здесь жить, я бы считал себя несчастным каторжанином. Ни травы, ни берез, ни снега зимой. Скорее бы загрузиться и в обратку", - изнывая от жары мысленно выговаривал свое недовольство Николай.
  
   В железяку влезает 5 тысяч тонн хорошего бензина. Кэп опять, в который раз, бегает на берег с презентами, чего-то мухлюет с балластной водой. Хитрый и ушлый, как 25 евреев и один хохол вместе взятые. С берега пришел довольный. Что-то, видимо, уладил. Немного "навеселе". Николай, от нечего делать, в штурманской отирался, смотрел сверху в окно на погрузку. На мостике разрешалось курить. А вообще, курить можно только в строго отведенных местах, в список которых, кроме мостика, входит и радиорубка. Но, все равно, курят и в каютах, втихаря. Не бежать же вниз, в курилку, среди ночи. Увидят, по-первоначалу штраф. Но, все понимают, что на пороховой бочке сидят. Не зря же здесь "гробовые" платят. Парами бензина все дышат. А они кругом, спрятаться некуда. На палубу к танкам без особой нужды никто не ходит. Там вообще, кажется, пукни, и весь пароход взорвется.
   Кэп с берега почему-то не к себе в каюту, а сразу на мостик зашел, чего-то прятал в стол с картами. Сунул и запер стол. Николай кашлянул, чтобы Вась-Вася не сильно напугался.
   - А, начальник. Ты чего в город не поехал? Там такие дыни! Три копейки за тонну. О, слушай, выпить хочешь? Давай, по чуть-чуть.
   - Да, можно. Почему бы и нет?! Когда нас примерно закончат грузить?
   - Я планирую завтра к обеду отчалить. Не нравится мне ихняя культура, верблюды плюются. Скорее бы слинять отсюда.
   - Во-во, и я того же мне-ни-я.
   - Я тут от Таньки коньячок прячу. А то, при виде бутылки коньяка, она, как в гипноз входит, отказаться не может. У меня тут и пара конфеток осталась. Ну, давай. За успех!.. Фу-у. Ну и жара. За 30 наверное.
   - Только 28. Всего!
   - Как тут люди живут? Я сейчас к ихнему главному ходил. Сидит такой, в тюбетейке. Задница в два раза ширше, чем у моей Таньки, с кресла свисает с обоих сторон. Морда во-о, шеи нет, как у меня, но в галстуке, в костюме даже, и, что главное, не потеет. А я весь истек, как из парной. Ты вон, тоже потеешь, гляжу.
   - Не потеют только мертвецы. Фу-у, во-о, бензином как поперло, аж в носу засвербило.
   - Все 8 танков, считай, открыты. В море выйдем, не так сильно пахнуть будет. Ветерок подует. Ну, по второй?.. Все равно делать нечего. Я тут опять кое-чего схимичил. У меня от своих секретов нет. Думаешь, я просто так ходил на берег, чтобы с этим Буддой пообщаться? Я балласт весь слил, а сказал, что мне еще 20 тонн слить нужно. И пресняк весь слил. Потерпим до Волгограда. Будут грузить по отметкам. Если все пройдет гладко, а я за зря с мусульманами коньяк не пью, тонн 15-20 бензина у нас лишняка будет. В прошлом году мы удачно крутились. Перед Волгоградом, у Никольского, совхоз есть богатый. С паромной переправой на две машины 3-х тонки. За ночь весь лишний бензин продадим. Только качай. Они нам в последний раз еще двух хряков в придачу дали, с опаленной шкурой уже. Большую работу с рыбой сделали. Затарились -- обожремся. Четыре с половиной тонны засолено. Все морозилки забиты. У меня в Самаре сбыт есть. На всех денег хватит. Мы по паям делим. У меня 2 пая, у Деда с Чифом -- по 1,2; у всех офицеров, и у тебя в том числе -- ровно по одному паю, у остальных по 0,7. Никто не в обиде. На всех танкерах так. Как при коммунизме -- от каждого по возможностям, каждому по труду. Или по потребностям, как там?
   - Это принцип социализма, а при коммунизме изобилие, дележ не уместен.
   - Вот, гады, такую страну развалили. Кто там из них прав, кто виноват? Когда, в прошлом году, этот путч начался, мы в Каспии рыбачили. За работой все новости прослушали. Сюда приехали, как с Луны свалились, ничего не знаем. ГКЧП, растрел Белого дома! Етишкин ****олет! Теперь моя Украина для меня заграницей стала. Я же хохол, родом из Каховки.
   - А я на Украине учился, в Херсоне, недалеко от Каховки.
   - Да-а, чего говорить! Я на Родине уже 10 лет не был. Как родителей схоронил, так там и делать нечего стало. Ну, чего? Давай, за Украину, что ли? Допьем уж, чего тут осталось.
   - Ферфатер в клюз!..
   - А-а! Молодец. Нравишься ты мне. А чего ты с морей-океанов-то ушел?
   - Да, меня по распределению во Владивосток запихали. А там ни кола, ни двора. 5 лет проморячил, а очередь на квартиру не только не уменьшилась, а даже отодвинулась. Да и родители стареют. Женился, дочь родилась. Развелись, правда, два года назад. В общем, наморячился, хватит.
   - А я всю жизнь вот, на "железяках" живу. Эх, разморило меня что-то. Не спамши сегодня. Пойти, разве, вздремнуть до обеда.
  
   " Коньяк у Кэпа хороший. Че-то меня с полбутылки тоже развозить начало. Все на берегу, потрепаться не с кем. Один матрос на трапе парится. Усталость тоже еще сказывается. Плечо ноет. Пойти, может, тоже "замкнуться на массу" до обеда?" - расслабившись, решил Николай.
  
   - Э-э! Николаич! Подъем! Опять я тебя бужу. Привет! Мы уж все отобедали. Меня Татьяна за тобой прислала. Сегодня обед из-за нас на час позже сделали. Кэп тоже еще не обедал.
   - Привет, Сань! Чего-то я никак от рыбалки этой отойти не могу. Спасибо, что разбудил. Ну, как съездили?
   - О, нормалек. Зря не поехал. Дынь накупили, еле в автобус влезли. Я три новых фильма купил, да Виталя два. Сегодня посмотрим. Два боевика, два ужастика и один - порнуха даже. Новьё, еще в России не крутился, говорят. Я купил. "Греческая смоковница" называется.
   - Я это твое новьё еще два года назад смотрел. Смеешься? Это классическая эротика. Ее можно даже по телеку показывать. Порнуха! Ты когда уходил с обеда, Кэп уже в кают-компании был?
   - Вот, блин, чурки! Опять обули. Ладно, и классику посмотреть можно. Я вот сейчас, как раз, Кэпа будить иду. А что?
   - Ты, это. Скажи ему, пусть сначала ко мне заглянет. Дело есть, скажи.
   - Ладно. Ну, давай, вставай...
   - Николаич, что это у тебя за дела ко мне в твоей каюте? Я по каютам команды не хожу. Ко мне все ходят. Возьми это в привычку. Без обид.
   - Понял, Василич! Больше не буду.
   - Ну, чего за дела у тебя? Давай быстрее. Татьяна только нас с тобой ждет. Ей тоже отдохнуть хочется.
   - Пять секунд. Василич, не обижайся. Я тут на толпу 4 пузыря выставил "за прописку", а один для нас с тобой специально заныкал. Может, перед обедом, по чуть-чуть, а?
   - Ферфатер в клюз! Только давай покороче... Ты мне тут команду не спаивай. Я ведь знал про прописку. Студент себе нос ободрал об дверь. Еле до каюты дошел. Он еще пить-то не умеет.
   - Последний раз, Василич. Но, ведь положено!
   - Ладно. Давай, наливай мне полный стакан за это, и пошли.
  
   - Ну, наконец-то, явились. Я уж два раза разогревала. Ну-у! Где-то уже причастились, голубчики. Чего -- нет! Нет еще, главное! Вон, морда-то раскраснелась. И пахнет от обоих. В такую-то жару!
   - Мне чур маленько. Куда столько-то, Михайловна! Не съем. В такую жарищу что-то и аппетит весь пропал.
   - Ешь, Николаич, надо поесть. Зря что ли жена старалась? Чтоб все съел!
   - Наши-то мальчишки, опять в городе напились. Фрол Мичурину морду намылил. Дыню не поделили. А дыня-то действительно хороша, под два пуда.
   - Фролова надо в Астрахани списывать. Он на практике у нас из ШМОньки. (ШМО-школа мореходного обучения). Как с берега возвращается, так пьяный. Так-то дурак-дураком. А пьяный, ко всем драться лезет. Жалко мальчишку, а что делать? Я в его возрасте себе такого позволить не мог.
   - Штурмана с Виталькой новых фильмов понакупали. Сегодня смотреть будем. У тебя в радиорубке, Николаич, между прочим. Она у тебя большая, как кинозал. Больше кают-компании, все уберутся. Мы при Федоре Степаныче всегда у него смотрели.
   - Степаныч - это тот самый хлюст, что до тебя здесь начальником был. Действительно, все как-то привыкли в радиорубке. И покурить можно. Два дивана, а кто хочет, на полу. Только, Тань, передай всем на полднике, чтоб с дынями и арбузами не приходили. Всех выгоним, и арбузы отберем.
  
   Татьяна Михайловна, хоть и является представительницей слабого пола, но, если бы не женская одежда и частые слезы на глазах, вряд ли бы кто-то догадался об этом. "Конь в юбке" - это сказано про нее. Короткая стрижка, чуть ли не под полубокс. Голос -- густой бас. Даже когда она спокойно говорит, кажется, что орет. Матом владеет не хуже боцмана Клюза. Вес под 150 кг. Если вдарит и попадет -- нокаут обеспечен. Ей также присущи мужские пороки, она курит и пьет. Если Кэп прячет свое спиртное на мостике, то она, естественно, где-то на камбузе. После выпитого стакана водки она даже выглядит лучше, как бы расцветает немного. Появляются женские жеманности, подобие кокетства. Курит она тонкие женские сигареты и то не часто. С возрастом, а ей тоже уже давно за 50, у нее стали опухать ноги. Ходить долго она уже не может. Ее постоянно мучает давление, особенно она плохо переносит вот такую жару. Образование -- 8 классов. У нее нет даже корочек судового повара. Ее профессия -- капитанова жена. Несмотря на кажущуюся грубоватую внешность и привычки, Михална очень широкой души человек. Она переживает за каждого члена команды, как за родного. Не придти на обед или ужин -- значит обидеть Татьяну. Для этого у тебя должны быть очень веские причины. А таких причин для нее не существует, кроме одной, которую она считает уважительной -- быть пьяным в стельку. Она всегда видит, кто и как уплетает ее стряпню, и радуется, как ребенок, когда у человека хороший аппетит и он просит добавки.
   - Эй, Мичурин, зайди к Деду. Он последний остался.
   - Он не может прийти. У него уважительная причина.
   - Ладно, я ему прямо на плите оставлю. Очухается, придет, и сам себе разогреет.
   Стаж работы на флоте у нее огромный. На берегу она помнит себя только почтальоном, когда ее покусала собака. Но это было 100 лет назад, еще до замужества. А потом всю жизнь - куда муж, туда и она. Иногда они ссорились с мужем. Ругань с десятиэтажным матом из их каюты была слышна даже в машинном отделении.
   - ... дождешься. Спишу к е...матери на берег и будешь там куковать.
   - ... без меня. Я хоть слежу за тобой, неблагодарный. А кто людей кормить будет?
   - ... людей я кормлю, а не ты. Ты только готовишь.
   У всей команды в такие периоды падает настроение. Уже не до шуток и анекдотов. Каждый чувствует за собой подобие вины. Как ребенок, когда из-за него ругаются родители. А остальные являются невольными свидетелями этой ругани. Но, слава Богу! Такое бывает не очень часто. Но, когда какой-то праздник, или кому-то из команды день рождения, все собираются на корме вечерком. Накрывается общий "шведский" стол, ломящийся от всевозможных яств. Здесь Михална особенно старается, чтобы память от вкуса этих яств осталась в памяти каждого на долго, может, даже на всю жизнь. Праздник проходит весело, чуть ли не до утра. Вахтенных подменяют, пока остается на столе что-то особенное, но им не наливают, да они и сами бы не выпили, как и те, кому предстоит вахтить. Вот сменишься, тогда маленько можно.
   - "Уж каких увеселительных мероприятий я не видывал за время работы на пассажирских судах с туристическими рейсами, но вот так, почти по семейному, можно устроить праздник только на такой "железяке", - вспоминает Николай приятное. - "Кто-то сбацает свою любимую песню на гитаре. Кто-то фокус покажет. Шутки, анекдоты, смешные жизненные случаи, смех до слез. Потом песни под баян. С берега машут рыбаки с удочками. Хорошо, мол, поете! Завидуют. И выпито порядочно, а пьяных нет. А память, как о маленьком кусочке счастья, на всю жизнь".
  
   Радиорубка действительно на "Волгонефти" очень большая. От кормовой палубы вдоль правого борта всей надстройки до каюты радиста, которая кажется маленькой коморкой, по сравнению с радиорубкой.
   - "А аппаратура-то!" - удивлялся Николай. - "Два однополосных передатчика. Средние волны -"Муссон", короткие- "Корвет". Когда работал во Владивостоке, не на всяком океанском пароходе была однополостная аппаратура. А тут, практически на речке, и такая мощь. Свободно свяжешься хоть с Австралией, хоть с Америкой. Правда приемники, "Русалка" и "Волна", еще ламповые, широкополосные".
  
   - Николаич, а это тот самый ключ, на котором ты стучишь?
   - Это, так называемый, "Русский" ключ, или "Дятел" в простонародии. Я на нем редко работаю. Рука быстро устает и скорость большую не дашь. Я с собой вожу вот этот, электронный. Сам сделал. Одними пальчиками работаешь. В одну сторону нажмешь -- точки выдает, в другую -- тире. И скорость можно вот этой ручкой регулировать.
   - Эх, ай-яй, вот это магнитофон! Чего он такой огромный? Зачем он тебе?
   - Многоскоростной, чтобы быстродействие принимать. Если нам идет радиограмма с большим по объему текстом, то ее пуншируют на ленту и передают нам на очень большой скорости. Такой, что невозможно различить ни точек, ни тире. Все сливается в один звук. Передача идет "Блиндом", т.е. без согласия. Прием подтверждаешь в следующем сеансе связи. Вот я этот "Блинд" и записываю на магнитофон, включая его на самую большую скорость. А потом распечатываю уже на маленькой скорости, когда тире и точки явно различимы.
   - А это что у тебя под столом вместо ящика выдвигается? Печатная машинка что ли? Зачем она тебе? Ее ты тоже с собой возишь? Ты чего, книги пишешь?
   - Сейчас работают на скоростях минимум в 100 знаков в минуту. Если принимаешь длинный текст, то рукой записать не успеешь. Руку сведет. Даже если символами писать будешь. Поэтому принимаешь радиограмму на машинку. Приходится учиться печатать всеми пальцами, "вслепую". А "на руку" принимать, да потом сидеть и перепечатывать, много времени уходит. Я, когда быстро пишу, потом и сам разобрать не могу, чего накарякал. А машинка эта не моя. Она есть у радистов на всех судах.
   Телевизор парни притащили из кают-компании. На него еще в прошлом году поставили декодер "ПАЛ-СЕКАМ", чтобы смотреть фильмы по видику. Не бесплатно, конечно. Таскали его в телеателье. А вот на общий видак денег собрать не смогли. Если даже всем скинуться, все равно дороговато получается. К тому же, никто не знает, будешь ли ты на следующий год опять на этом пароходе работать.
   Саня, второй штурман, фанат видеофильмов. Накопил денег на японский видак и маленький телевизор с декодером. Возит его с собой на каждый свой пароход со всей, довольно солидной, колекцией фильмов, которые просмотрел, наверное, уже раз по 10 каждый, и знает их все наизусть. Просто он, этот Саня, не может быть один. Ему обязательно нужно общество. Если к нему в каюту никто не приходит смотреть видак, то он идет на корму играть в карты или домино. Если он не найдет никого в людных местах, с кем можно было бы пообщаться, то, даже оттянув свою 4-х часовую вахту, он может снова торчать в штурманской рубке. Только ради общения. Он знает все сплетни на параходе. Кто кому нравится и кто кого ненавидит. Кто чего умеет, кто о чем мечтает, кто как жил до этого. Любитель компаний, не пропустит ни одной выпивки. Но хмелеет быстро, начиная хвастать и привирать, пока сам не поймет, что наврал такое, чего и быть не может. Закончил тоже, как и Студент, Ленинградскую мореходку. Но визу ему "хлопнули" на последней практике, когда он пытался провезти из Италии контрабандой 30, вместо положенных 2-х по таможенной декларации , музыкальных дисков. Погорел на искусстве, поэтому вот и сидит в каботаже на этой "железяке". Ему уже 29 лет, а он все еще второй помощник. Хотя выглядит он, как пацан с 3-го курса. Не был женат и говорит, даже не собирается. "Моряку жена, что некурящему сигареты. Сам не куришь, а других угощаешь". - Это его любимая фраза, придуманная, конечно, не им. Но из-за частого ее употребления в разговорах, он привык считать ее своей. Она, как бы, оправдывает его вынужденную холостяцкую жизнь. На самом деле, он очень робкий с девушками. Он надеется повстречать скромную, добрую и верную. Но, при такой его флотской жизни, ему попадаются далеко не такие.
   Фильмы смотрели долго. Одни уходили на вахту, другие приходили. Даже Дед пришел. Его "за глаза" все "Тетеря" зовут, потому, что он глухой, как тетерев. Он Татьяне приходится двоюродным братом. Возрастом уже под пенсию. Высокий, худощавый, с длинными седыми волосами, но еще довольно крепкий на вид мужчина. Тоже, всю жизнь механиком проработал, из машины не вылезал. В машинном отделении настоящий ад. Шум от двигателя такой, что кричишь, а сам себя не слышишь. Даже не верится, что такое может быть. Чтобы сказать кому-то что-либо, нужно орать прямо в ухо. Трапы очень крутые и скользкие от масла. Того и гляди, поскользнешься и ребра переломаешь. Если на улице под 30, то в машине все 40-45. Да еще духота, запах соляры и этот запредельный по децибелам шум. Никто Иваныча на пароходы уже не брал, а жить без пароходов он уже не мог. Только Василь Василич сжалился, Татьяна упросила. У него был слуховой аппарат, но маленький наушник все время выпадал из уха. Он часто обрывал проводок. И батарейки менять замучился. Поэтому он изобрел свой собственный усилитель звука. В обыкновенном оцинкованном ведре сделал вырез для лица и надевал это ведро на голову, как шлем. По бокам, где уши, вварил две воронки-рупоры. На пароходе он везде носил с собой свое изобретение, надевал на все собрания. Над ним все смеялись, как над придурком, потому-что он в этом шлеме был похож на инопланетянина. Но Иваныч не обращал внимания. Главное, что он хоть что-то в нем слышал.
   Саня был горд, что, благодаря своему видаку, он доставляет всей толпе такое удовольствие.
   Все эти фильмы Николай уже смотрел по нескольку раз, когда сам крутил видео на пассажирах, что входило в его обязанности, как радиста. Поэтому он рано ушел спать. Николая разбудили только на рассвете, чтобы закрыть радиорубку. Накурено в ней было так, что сквозь дым, как в густом тумане, едва можно было различить очертания передатчиков.
  
   В Астрахани Василь Василич, как хозяин железяки, и как абориген, всегда приказывал бросить здесь якорь на пару суток, якобы на мелкий ремонт и пополнение ЗИПа. Сам же, со всей своей челядью, просто отдыхал в домашних условиях. Большинство членов команды тоже были местными. Всех их тоже ветром сдувало с парохода первым же буксиром до самого отхода.
   Остались только шесть человек нести все вахты. Николай с Виталиком, как самые ненужные, были посланы гонцами в город за спиртным. Им насовали столько денег, что они даже не запомнили, кто сколько дал. На все деньги они накупили водки и большую сумку помидор с малосольными огурцами. Вернуться на судно им удалось только через 4 часа. Пришлось долго ждать рейдового катера. Увидев кучу бутылок спиртного и закусь, сдачи никто не потребовал и даже не заикнулся про нее. Да ее и не осталось, т.к. все деньги были изведены на это святое дело. Все, до последней копейки. Как говаривал Клюз: - "Сколько водки не бери, все равно два раза бегать".
  
   - Где будем, в кают-компании или на мостике?
   - Может лучше на корме посидим, на воздухе?
   - На мосту не позволю. Я здесь у вас за старшего. А мостик -- это святое место!
   - Да, ладно тебе, Колян! Святое... Сколько раз там выпивали. И на корме тоже стремно, увидеть с берега могут. Даже без бинокля увидишь. В кают-компании душно, пропотеем все. Опять же, кому-то надо всегда на мосту находиться. А вдруг по рации вызовут.
   - Матроса посадим. Пусть торчит. Кто у нас остался?
   - Один Мичурин. Он Волгоградский. Но его Дед заставил машину драить. Сказал, чтоб к его приходу машина блестела, как котовые яйца. Он уже в машине, пашет.
   - Ладно! Пойдем на мост. Только, пожалуйста, не свинячить. Клюз, возьми пока пару пузырей. Зачем все тащить? Мало будет, сходим. Студент, не в службу, а в дружбу, сбегай на камбуз, принеси тарелочки, вилочки там, и все такое. Посидим по человечески.
   - Да! Вот именно! И давайте не будем нажираться, как свиньи.
   - Чья бы корова мычала, Санек.
   - Ну, погнали! За удачный рейс!..
   - К вечеру Астраханцы начнут за рыбой приезжать. Наверняка и Кэп кого-нибудь из своих пришлет. Надо бы погодить с пьянкой.
   - Ну, до вечера-то все выветриется. А у них там на берегу что, сухой закон?
   - У тебя-то точно выветриется, Саня. Только, не раньше, чем придем в Волгоград. Без обид.
   - Ну, раз так, то я вообще больше пить не буду.
   - Ладно, извини. Пошутил я.
   - Надо бы Мичурина позвать на чарку. А то, как-то неудобно.
   - Ты прав, начальник. Я как-то про него и забыл. Машина-мостику! Ботаник, поднимись срочно на мостик!
   - Батюшки! Вовка, ты же негр настоящий. Неужели у вас в машине столько грязи, что ты ее всю на себе сюда принес? Ты же на мостик пришел, не в машину. Штурманская рубка, запомни -- это святое место!
   - Не-е, не всю. Это только маленькая ее часть. Я, наверное, и до отхода не успею все отскрести. Чего я один-то.
   - Мы тут решили немножко расслабиться. Много не нальем, тебе еще пахать. Робу сбрось на палубу, умойся и приходи в одних трусах. Да, списывают твоего дружка. Один теперь в машине сидеть будешь, безвылазно.
   - Ну, за тех, кто в море!
   - Вот это моряк! Сразу видно. Только, как такого моряка с фингалом под глазом в Волгограде родители встретят? Подумают, что тебя все здесь бьют.
   - Я вот и хочу скорее разделаться с машиной, да сбегать в город. Надо позвонить, чтобы не встречали.
   - Ну, это ты зря. Ну, подрался, с кем не бывает. А родители - это святое! Ты им балыка свалишь, как добытчик. Надо порадовать предков. Это -- святое! Наоборот, позвони, чтобы обязательно встречали.
   - Ладно! Ну, спасибо, я пошел продолжать.
   - Ну, давайте, вот эти две доделаем, а уж вечерком посидим капитально. Так, Клюз и Студент идут на камбуз. Посмотрите, что можно быстренько, но питательно приготовить на всех к обеду и ужину. Жрать все равно захочется. Мне нужно вздремнуть. А то мне с 16.00 до 04.00, всю ночь не спать. Ты, Санек, расчитывай с 04.00 до, хотя бы 10.00. "Радиоэлектрические" и Студент с Клюзом на подхвате. Цель -- смотреть, чтобы никто не подплывал, и следить за вызовами по рации на 16 канале.
  
   Низовье Волги. Жара, лето настоящее. А в Горьком - "Апрель! На дворе звенит капель!". Увидев в бинокль на берегу помидорное или бахчевое поле, например, железяка останавливается, бросает якорь. Спускается дюралюминевая лодка "Казанка" с мотором "Вихрь" на воду. И, у сторожа, за литр водки, набирается помидор, арбузов, дынь, когда они соспеют, сколько надо и сколько возможно увезти. В совхозе, около Никольского, где обычно пассажирские суда делают "зеленую стоянку", устраивая "праздник Нептуна", железяку уже ждали. Как стемнело, к ее борту подошел буксиришко с платформой, на которой убралось две 3-х тонные машины-бензовозки. За ночь скачали в них 15 тонн бензина по цене, в 2 раза меньше государственной. И совхозу хорошо, есть топливо для техники, и экипаж не в накладе. В придачу колхоз дал двух поросят, прямо живых, по 100 с лишним кг весу в каждом. Клюз, временно, до освобождения морозилок, сделал им подобие хлева на корме. Дед притащил откуда-то маленькую, глупую собаченку, которая всю дорогу тявкала на них. Деньги от продажи бензина Кэп, как и обещал, поделил согласно паям по принципу социализма. У Николая появились первые деньги. До получки еще дожить надо. А тут с неба свалилось три месячных зарплаты. Появилась вода. В душевую не прорваться.
   Эх, хорошо-то как на Волге! Красота! В Самаре, бывшем Куйбыцшеве, по приходу, пришлось бросить якорь на рейде. 18 часов ждали, пока причал не освободился. Нужно было сделать промерку груза, пополнить ЗИП, и пр. Как в Самаре не причалить, когда здесь находятся все руководящие органы. Все, свободные от вахт и работ, поехали рейдовым катером на берег. Похоже, будет неплохая пьянка. Четыре человека, как маленький табор, Николай, Виталик, Саня и Ваня-Клюз, первым делом заглянули в кафешку. Как же? С приходом, по коньячку -- святое дело! Коля-Чиф, местный, уехал домой, к жене. Помотались по магазинам. Зашли на почту, отправили небольшие посылки. Потоптали Самарские достопримечательства. Зашли еще по коньячку. И, с чувством выполненного долга, затарившись спиртным на время стоянки, поехали на железяку.
   За ужином у каждого на столе уже стояло по стакану водки, лично от Кэпа. Потом пьянка пошла полным ходом. Группировались компаниями по каютам. Получили деньги за осетрину, и не малые. Как не обмыть -- святое дело!
   Маленький табор в том же составе, плюс Коля-Чиф, сидели в радиорубке, чтобы была возможность покурить для полного кайфа. Ночью к табору примкнули Кэп с Татьяной и двумя пузырями, оставив Студента вахтить на мостике. Им, видимо, было скучно выпивать вдвоем. Все уже были в "солидном" состоянии. К водке с балыком организмы у членов табора уже испытывали отторжение. Поэтому, выпивали, в основном, только Кэп с женой.
   - Ты, Колян, давай последнюю, и... поспать тебе надо, чуток. Скоро на вахту. После вахты можешь домой съездить, до вечера.
   Высказывались слова благодарности лучшему капитану Астрахани, от которых у Василича аж слезу прошибло. Санек незаметно отрубился на диване, т.к. окончательно заврался, и его уже никто не слушал. В третьем часу ночи, едва выговорив свою знаменитую фразу, пошатываясь, ушел к себе спать Клюз. Чуть позже, вся иззевавшись, и задевая за все углы своим тазобедренным, пошла и Михайловна.
   - Иди, ложись. Тебе спать-то осталось чуть-чуть. Мы еще посидим.
   - Вот, Николаич. Это тебе, довесок. Не говори ничего, бери, это твое. За жестокое убийство благородных пород рыб. У тебя была самая тяжелая и опасная работа. Мы тебя испытать хотели. Вон, и твой брат, Виталька, подтвердить может. Считай - это, как премия.
   - Спасибо, раз так. Тогда, по чуть-чуть? За премию...
   - Ну, давайте. Да пойду я Чифа будить, вахту сдавать. Я сейчас к вам Студента пришлю. Так вы ему плесните, он пацан хороший...
   - Заходи Палыч. Я, правда, уже пьяный совсем сижу. Вон, с Виталей выпейте. Виталька, ты один у нас живой еще остался, как последний из Могикан. О, Палыч, да ты еще и со своим пузырем. Тогда буди Саню. А я сейчас на его место, до завтрака.
  
  
   Николай завалил рыбой всех своих родственников. Железяка на пару часов, якобы для забора питьевой воды, причаливала в Кстове, недалеко от Горького. На самом же деле, Вась Вася просто давал возможность Николаю с Виталиком выгрузить свою рыбу. Николая встречали отец на своем "Запорожце" и двоюродный брат Володя, на год моложе Николая, который был даже ближе, чем родной. Все детство и юность у них прошли рядом, бок о бок. В детстве они были даже похожи, как близнецы. Володя встречал на служебной "Газели". Кроме осетрины, грузились арбузы, помидоры, абрикосы и персики, зеленые и красные перцы, целыми мешками вяленая вобла, свежие лещи, толстолобики, сазаны, сомы и пр. рыба, которая стоила в Астрахани в садках очень дешево. Отцу приходилось даже подкачивать колеса у "Запора", так сильно он был загружен. Не меньше выгружал в "Волгу" своего брата и Виталик.
  
   Навигация как-то незаметно стала подходить к концу. Лето кончилось. Ах, как хорошо было летом! Желязяка отходит из Лениграда. Еще один, последний раз осталось придти сюда, и домой, в Астрахань на зиму, до конца февраля.
  
   - Слышь, Виталь, а может это частота у нас гуляет? Там у локатора, в блоке высокого напряжения, есть система блокировки. Я точно не помню, но вроде эта блокировка срабатывает, даже если частота хоть на один Герц свильнет. Меня Вась-Вася задолбал уже этим локатором.
   - Ты че, Коль? Если бы частота гуляла, у нас бы не только твой локатор, все бы электроприборы сдохли. У тебя на эти два локатора свой электрогенератор где-то должен быть. Там смотри. Напруга, наверное, гуляет. Может подшипники смазать пора.
   - Как я ненавижу все эти ваши железные электродвигатели, генераторы, блин. Может, вместе посмотрим? Ты в них лучше разбираешься. Пузырь за мной, так и быть.
   - А я твои транзисторы с микросхемами ненавижу. Мелко все больно, и не крутится ничего. Ну, пойдем. Разберемся, я думаю. А ты видел какая краля к нам в Питере села? Валентиной Вениаминовной кличут. У всех шары на лоб лезут от этой Витаминовны. Фотомодель! Бритни Спирс и Дженифер Лопес, две в одной!
   - А чего это она у нас забыла?
   - Хрен ее знает. Она бактериолог какой-то. Мы везем ее лабораторию в Махачкалу. Оттуда она на пароме в Красноводск, в Туркменистан поедет.
   О, смотри, Саня компанию себе никак не найдет. Сейчас к нам подрулит. Он, как партизан, то тут посидит, послушает, потом на мостике поторчит пару часиков, уже отстояв свои 4. После обеда в машину спустится, там все пронюхает, разнося все сплетни по пароходу.
   - Привет, близнецы! Че вы тут раскорячились? Че чините? Это че за железяка у вас? Может, помочь чего?
   - Привет, Саня! Помочь хочешь? Притащи тогда из машины масла, подшипники смазать. Только немножко, а то целое ведро притащишь...
   - Стоко хватит? А вы видели, какая "бактерия" к нам на борт села? Я чуть на жопу не сел, когда увидел. Молодая, а "грудя" - во! Торчком торчит, хоть пальто вешай. А корма-то! Вон, Виталя видел. Скажи, Витальк! Никогда бы не поверил, что такие в природе бывают. Секс модерн! Все ее бактерии мужского полу, при виде такой кормы, резко в размножение, наверное, уходят. А ты че, начальник, не видал ее еще? Вот на ужин пойдешь, увидишь. Советую сразу памперсы надеть, а то поллюция замучит.
  
   Конец октября. На Верхней Волге в этом году ярко зеленые берега уже постепенно добавляют в свой цвет багрянец малыми порциями. Еще месяц, полтора, и начнется тоска. Любоваться с палубы на прекрасные Волжские откосы уже не захочется. Лето ушло, теплых деньков теперь ждать не дождаться. На палубе дожди, ветрище. Осень скоро оголит натуру, выкажет всю свою костлявость и уродливость тела, пораженного проказой, как смерть с косой. Лучше бы уж сразу зима.
  
   Четвертый день все на судне сходят с ума от "бактерии". Только и разговору во всех местах скопления о Витаминовне.
   - "Студент даже зуб себе сломал. Пялился на ее ляжку, и пустую вилку откусил, думая, что на ней котлетина. Видал, какая на ней юбчонка коротенькая. Погоди, нам до Махачкалы еще ого-го сколько. Все бзигнемся. А на югах жара будет. Не дай Бог, она загорать в купальнике захочет. Надо будет фотоаппарат приготовить", - высказался в своем репертуре Саня. - "Видал, как электроВиталик к ней клинья бьет, как хвостом своим размахался? Того гляди, задница у него задымится".
   - "Тут не только у Виталика, у всего экипажа везде сразу зачесалось. Между прочим, она вчера и мне один раз улыбнулась. Я на корме палубу швабрил, и тут -- Батюшки! Она. У меня чуть швабра из рук на выпала.
   "Здравствуйте!" - говорит. - "Можно я здесь постою?" И улыбнулась мне", - с умилением восторгался Ваня-Клюз.
   - "Она всем улыбается. Говорю же, хочет нас всех заиками сделать", - продолжал Саня. - "Я вчера в кают-компанию заглянул вечером. Гляжу, она в иллюминатор на берега любуется. Меня не видит и не слышит. Нагнулась так, что аж трусики видно. Я чуть не кончил, пока смотрел. Даже забыл, зачем заходил".
   - Колян, ты чего тут торчишь в своей радиорубке. Она в кают-компании, лекцию про вирусы рассказывает. Там народу набилось, встать некуда. Даже Вась Вася прикатился, слезу умиления пускает. Ты же ее еще ни разу не видел. Айда скорее.
   - Не, Виталя, мне про вирусы не интересно.
   - При чем тут вирусы? Она там в таком свитерочке, что грудь всю обтянуло. Все разглядеть можно. Мама моя, ты такого нигде не видел, зуб даю. И хрена с два где еще когда-нибудь увидишь. У нее такие тяжелые светлые волосы, волнами прямо на эту грудь ложаться. Че ты тут читаешь? Шо-пен-гагер! Опять, что ли логику взялся изучать? Брось ты этого Шопен-Жопена. Все прозеваешь.
   - Да, ладно тебе. Увижу еще. Сто раз.
   - Ты че, больной? Ну, как знаешь...
   Саня уже не ищет компанию. Он от безделья теперь готов стоять в карауле у двери каюты родной сестры Дженифер Лопес, в надежде ее увидеть хоть мельком.
   Один Николай еще ни разу ее не видел. На обеды он приходил всегда самый последний, когда все уже отобедают. Пустая болтовня толпы его уже раздражала. Он настолько знал каждого из членов экипажа, что стоило кому-то открыть рот, и Николай догадывался, о чем тот хочет сказать. Вся толпа, как всегда, собиралась на корме. Играли в домино, в карты. Просто тусовались. Николай на корму уже приходил редко. Если только, когда его пригласят на партию в шахматы. На реке у него работы особой не было. Он читал книги, как художественные, так и познавательные. Даже английским языком занимался, который уже порядочно подзабыл. Делал профилактики радионавигационным приборам на мостике, слушая пустой треп, из пустого в порожнее, вахтенных судоводителей и всех, кто там собирался от безделья. В каюте, его предшественник, "хлюст" Федор Степаныч, сделал такую широченную кровать, что Николай обычно спал поперек нее. Вдоль стены над кроватью висел дешевенький коврик, создавая уют. Над изголовьем уже сам Николай повесил себе бра. Каюта получилась шикарная. Ни у кого такой уютной каюты на пароходе не было. Может быть, поэтому Коля и не хотел из нее выходить никуда. Целыми днями он в основном валялся на кровати с книгой.
   Ему уже скоро 35 стукнет. Пора бы его и по отчеству называть. Но на флоте это как-то не принято, если ты не капитан или не ветеран флота, какой-нибудь. С детства он мечтал стать моряком. Морская жизнь казалась ему полной романтики. А что на берегу? Скучно, монотонно, однообразно. Вон отец -- с утра на завод, вечером телевизор, поспал, и утром опять на работу. Он окончил мореходку, мечта сбылась. Но, за пять лет он уже так наморячился, что понял окончательно - лучше береговой жизни у человека быть не может. Семья, дети, любимая работа, родственники и друзья, неограниченный выбор действий. А самое главное -- это знакомства и общение с новыми, интересными людьми. Но на берегу его с распростертыми объятиями ждали только родители и многочисленные родственники, тетки, дядьки, двоюродные братья и сестры. А работу по специальности найти не смог. Немного поработал в телеателье. Немного на заводе, регулировщиком радиоаппаратуры. Опять обыденность, серость, пресность. Женился. Пришло время, вот и женился. Девушка порядочная, хоть и не писаная красавица, но и не страшилище. Почему бы и не жениться? Любовь, любовь! Жди ее. Может, к пенсии и объявится. А природа уже брала свое, звала заиметь потомство для продолжания рода. Родилась дочь. Но, в конце концов, работа на берегу стала в тягость. Ему казалось, что его не ценят, как специалиста. Ощущал свою ненужность. К его мнению никто не прислушивался. Мелкая сошка, молчи и делай, что тебе велят. Вспоминалась морская жизнь, разные страны, пьянки-гулянки в ресторанах во время стоянки, женщины в каждом порту. А главное, вспоминалась интересная работа, которую он знал досканально, и которую на судне мог выполнить только он. Ему хотелось быть снова нужным, необходимым. Конечно, долгие рейсы, по полгода без захода в Союз, его уже не интересовали. Ему снова захотелось жить, двигаясь куда-либо. Как в песне: "Старость меня дома не застанет. Я в дороге, я в пути". Пусть и в маленьком колективе, но хотелось быть незаменимым. И возвращаться, соскучавшись по дому, где тебя ждут с радостью. Но однажды получилось не с радостью. "Эй, моряк! Ты слишком долго плавал". Развод. Дочь с матерью. Алименты. Прописка у родителей. Плыви дальше.
  
   - Скажите пожалуйста, а где можно увидеть начальника радиостанции?
  
   У Николая от неожиданности даже книга выпрыгнула из рук, которую он с интересом до этого читал, лежа на спине нога на ногу, и ковыряя между пальцами верхней ноги. Кровать была застелена широким толстым покрывалом, на котором он лежал из-за жары в каюте в одних плавках, которые растянулись на бедрах так, что были похожи скорее на очень короткие трусы, из которых того гляди все хозяйство вывалится. В открытую дверь просунулась сначала голова со светлыми вьющимися волосами, а потом и вся стройная фигура Валентины Вениаминовны в таком облегающем трико, практически колготках, которые отчетливо обрисовывали все выпуклости, ямочки и бугорки ее прекрасного тела. Николай вскочил с кровати. От растерянности у него сначала отпала нижняя челюсть. Потом подкосились ноги, и он плюхнулся задом на кровать, вцепившись в край откидного стола, чтобы усидеть, не падая на спину от головокружения.
   - Здравствуйте. Это вы Николай Николаевич, радист?
   - А? Да.
   - Я здесь уже четыре дня, а вас еще ни разу не видела.
   Николай не мог пошелохнуться, даже не моргнул ни разу. Его глаза смотрели на прекрасный бугорок лобка, в то самое место, где сходились стройные ноги. Трико так врезалось ей в это место, что смотреть в другие места, его не могла бы заставить никакая сила воли.
   - Меня Валентина Вениаминовна зовут. Можно просто Валя. Мое отчество трудно выговаривать без привычки. А я вас буду тогда просто Николаем звать, как все. Ладно?
   - А? Ага. М-мне бы штаны одеть. Вон там.
   - Вам подать штаны?
   - А? Я сейчас.
   Николай сделал один шаг и понял, что все, отходился. Пока он пялился в одно место у Валентины, плавки в том же месте, только у него самого, растянулись настолько, что ходить он уже не мог. Он снова сел на свою кровать и со стыдом, готовый провалиться сквозь землю, посмотрел на свою помеху ходьбы. Закрыть руками эту помеху он боялся. Если нечаянно за нее задеть, то может случиться еще больший стыд и срам. Валентина тоже с открытым ртом смотрела туда же. А когда Николай, весь красный, с мольбой в глазах, как бы прося ее отвернуться, взглянул на нее, она произнесла с едва сдерживаемой улыбкой:
   - У вас, кажется, начались проблемы? Я зайду попозже, хорошо?
   Когда Валентина вышла, Николай закрылся на ключ и стал лихорадочно приводить себя в порядок. За две минуты он успел под раковиной в углу вымыться практически весь несколько раз под холодной водой. Но вода его мало остудила. Он продолжал гореть синим пламенем, которое не могла затушить даже вода.
   "Вот это бомба! Че такое я увидел-то? Атомная! Хиросима, не меньше." - крутилось у него в голове. - "Стыд-то какой! Чей-то она приперлась в таком виде? Прав был Саня, памперсы бы не помешали. Вот уж не думал о таком визите! Опозорился. Че делать теперь? Надо трусы одеть. Все потуже будет. И джинсы напялить".
   В дверь уже стучали, а он все еще продолжал плескать на себя воду.
   - Сейчас. Одну минутку.
   - Колюня, ты че заперся? Открой, это я... Ты че здесь воды-то сколько налил? Лужа целая. Че случилось? Может в шахматы сыграем. У меня вдохновение. Я тебя надеру сегодня.
   - Не-не-не, Виталя. Не. Я занят. Извини, мне сейчас некогда. Я зайду, когда освобожусь, ладно?
   Николай одел чистые трусы и джинсы прямо на мокрое тело. Видя недоумение на лице Виталика, Коля уже с нервной интонацией повторил:
   - Давай, Виталя, иди уже. Некогда говорю. Ну, давай, давай, пока.
   Выталкивая в плечи из каюты своего друга, Николай чуть было не толкнул его на Валентину, готовую открыть входную дверь.
   - О, Виталик, привет!
   - А?
   - Привет, говорю. Не виделись еще сегодня.
   - А? Ага. Я п-пошел.
   - Пройдите, пожалуйста, в радиорубку пока. Я еще не совсем готов. Коля натянул впопыхах белую майку наизнанку, вытер пол прямо полотенцем, не найдя никакой тряпки, и бросил его под раковину. "Потом постираю. Некогда" - решил он. Вошел в радиорубку, и не глядя на Валентину, успев заметить только, что та уже была в длинной юбке в крупную клетку и в белом легком свитере, типа водолазки, подчеркивающем ее умопомрачительную грудь, спросил:
   - Что вы хотели, Валентина?
   - Мне сказали, что вы можете отправить телеграмму прямо отсюда в Красноводск?
   - К сожалениею, радиостанций в Красноводске нет. Могу только через другие радиостанции. Сейчас смогу только через Москву.
   - А когда ее получат в Красноводске?
   - Не могу сказать. Все зависит от Московского радиоцентра. Из Москвы ваша телеграмма уже телетайпом уйдет. Думаю, часа через четыре, не раньше.
   - А когда я смогу получить ответ?
   - На этот вопрос я вообще затрудняюсь ответить. Здесь от многих факторов зависит. В первую очередь от того, кто должен вообще ответить.
   - Ясно. Ну, других вариантов у меня все равно нет. Вот радиограмма...
   - Это частная радиограмма. Извините, но в таком виде я ее у вас принять не могу.
   - В каком таком? А в каком виде надо? Вы что, Николай, злитесь на меня? За что? Я же не знала, что вы так сильно... смутитесь.
   Николай весь снова покрылся краской, стесняясь посмотреть на Валентину.
   - Это к делу не относится. Просто в вашей радиограмме, как в частной, нет определенного смысла. У меня ее просто не примут, как похожую на шифровку. Прочтите сами еще раз. Вы сами видите какой-нибудь смысл? Все шифровки должны отправляться, как служебные.
   - Какая шифровка? Что вы выдумывете, Николай? Ну, прекратите дуться. Я больше не собираюсь вас так возбуждать своим видом. Я же серьезно. Мне нужно ее отправить.
   - Я тоже серьезно. Шифровкой у радистов считаются все радиограммы, не имеющие явного смысла. Извините, что я так растерялся. Все получилось так неожиданно... Вам нужно как-то изменить текст, чтобы появился смысл.
   - Как изменить? Я не знаю. Здесь нет ничего лишнего. Адресат все поймет. Ну, подскажите тогда, как надо?
   - Я вам советую отправить ее, как служебную. Подойдите к Вась-Васе. К капитану, извиняюсь. Попросите его поставить подпись под вашей радиограммой. Тогда она, во-первых, будет для вас бесплатной, а во-вторых, она быстрее дойдет. Частные радиограммы даже я имею право задерживать на двое суток. Столько же времени могут задерживать и другие, по пути следования.
   - Ах, вон оно как! Спасибо за совет. Пойду тогда к Вась-Васе...
   "М-да! Экземплярчик, нечего сказать! Ничего подобного в жизни не видел. А видел не мало. Как ее, "кишечная палочка", вроде, прозвали?" - вспоминал Николай. - "А! Бактерия! Да уж, такая бактерия всех здесь перезаражает".
   - Он не подписал. Говорит, что не понял текста... Телефон где-то звонит у вас.
   - Ты че, Николаич, ко мне красоток посылаешь. Я не понял ни хрена в этой радиограмме. Под чем я по-твоему должен подписаться?
   - Ей нужно именно этим текстом отправить. А это шифр, Василич, сам понимаешь. Никто ее, как частную, не возьмет. И мне еще втык сделают... Из текста ясно, что это про ее бактерии с микробами. Но смысла не прослеживается. Так как, не подпишешь?.. Ясно.
   - Очень жаль, но я ничего не могу сделать. Он не подписывает.
   Коля действительно переживал, что так получается. Он посмотрел на Валентину. На ее прекрасном лице, на большие голубые глаза стали наворачиваться слезы. Он и хотел бы как-то успокоить эту красивую девушку, но сам не понимал, как это сделать. Подойти и погладить по головке? Он боялся, что она может неправильно расценить этот жест. А еще больше боялся снова перевозбудиться от прикосновения к такой красоте. Еще раз опозориться он не хотел.
   - Это очень важно. Там, в Красноводске, засуха. Вода только стоячая, в глубоких водоемах осталась, неуспевшая испариться. Эта вода уже стала непригодна для питья. Все овцы и верблюды заражены и могут погибнуть.
   Валентина стала рассказывать Николаю о каких-то штаммах, вирусах, бактериях, эукариотах, но он ничего не понял.
   - Мы с вами везем спасение для них. Какой у нас следующий город? Мне бы позвонить.
   - Только Горький. Это еще не скоро. Погодите, а куда вы хотите звонить?
   - В Красноводск.
   - Так чего же вы сразу не сказали? Телефонный разговор я могу вам сделать.
   - Как? Прямо отсюда? Телефон?
   - Ну, да. Только это не дешевый вариант.
   - Это очень важно. Деньги здесь уже не имеют значения.
   - Тогда давайте номер телефона в Красноводске и имя абонента. Опять же, только через Москву. Заказ делается телеграфом. А это очередь, на час, примерно. Потом еще очередь на телефонный разговор, еще часа на два. Это, уж как получится.
   - Николай, Коленька, выручайте, миленький. Я буду вам очень признательна.
   - Да, конечно. Какой разговор? Приходите через часок. Я скажу вам, как дела сложатся.
   - Нет, нет, я лучше здесь подожду. А то еще пропущу, чего доброго.
   - Ждать придется, возможно, долго. Я могу вызвать вас по громкоговорящей связи, когда наша очередь будет подходить.
   - Ой, я бы лучше здесь подождала, если можно. Вы меня не выгоните?
   - Да пожалуйста. Можете в каюте посидеть, если хотите, пока я связываюсь. Правда, у меня не прибрано.
   - Мне бы лучше тут, с вами.
   Николай стучал на ключе, вызывая Москву, и внутренне радовался тому, что опять стал кому-то нужен, что кроме него этого никто не сделает. У него появилась любимая работа, хоть и совсем пустяшная по сложности, но очень важная для вот этой красивой девушки, что сидит рядом. И он маленько станет причастен к спасению каких-то верблюдов. Вся его хандра осенняя куда-то сразу исчезла.
  
   Он давно стал замечать за собой, что по осени у него всегда начинается какая-то непонятная болезнь, когда ничего не хочется делать, абсолютно. Какая-то отреченность от всего мира, тоска на душе, словно не с летом расстался, а с любимой женщиной, ровно на год. Летом ему все было приятно, он мог радоваться, улыбаться. Все люди, все члены экипажа, были для него интересны. В Ленинграде, Куйбышеве и Астрахани они с Виталиком всегда ходили в ресторан, чтобы подтвердить самим себе, что еще не перестали быть мужчинами. Глаз, за столько времени флотской жизни, на легко доступных женщин, у обоих был хорошо наметан. Не надо никаких объяснений в любви, клятв в верности. Просто, полезный для организма секс, слабое подобие скоротечной любви. Ходили в музеи, на всевозможные выставки, в кино. Ходили в баню париться, с веником и пивком под воблу. А теперь у него заболела душа. Он чаще стал задумываться о смысле своей жизни.
   "Мне 34, а ничего путного я за всю жизнь не сделал. Жена и та ушла от меня к другому. Если уж ей, такой невзрачной, такой неприхотливой, я стал настолько не нужен, что она даже дочку оставила без отца, то кому я вообще нужен? Да я и дочку-то практически не видел. Почти не принимал участия в воспитании. Все считал ее еще слишком маленькой. Вот еще пусть подрастет маленько, и тогда я займусь, по-настоящему, как и подобает хорошему отцу. Вот и дождался! Как дальше жить, что делать? Жениться снова? На ком? Вон и Виталька, такой же невезучка. Два лоха на одном пароходе, рогатые братья по несчастью. Ну, Клюз хоть за пьянство. Тут все понятно. А я почему? Виталька тоже алименты платит, за двоих даже. Он вообще больше жениться не собирается. "А зачем? Чтобы снова развестись?" - говорил он. - "Мне с одной женщиной теперь жить уже не хочется. Отвык. Вон их сколько! Одна краше другой. Хочешь - девушку, хочешь - разведенку, хочешь- замужнюю, которую муж не удовлетворяет. Не можешь удовлетворить - вот тебе рога! И ни кто из этих женщин никогда не попрекнет тебя ничем. Никому ты не обязан. Зато, всегда тебе рады без притворства. Они и отдаются-то тебе, не как жена, по обязанности, а с желанием. А в любовь я вообще не верю. Какая любовь в наше время?". В рейсах, по осени, тоска зеленая, а на берегу еще зеленее" - мрачные осенние мысли не давали ему покоя.
  
   Валентина впервые в жизни наблюдала, как работают на ключе. Сколько всяких кнопок, тумблеров, ручек настройки, измерительных приборов, моргающих лампочек. В огромном, как кухонная плита, приемнике пищит морзянка, и Николай понимает, что там пищит. Ей было интересно, любопытно. Она совершенно не знала ничего о радио. Все, что проходили когда-то в школе, она давно забыла. Ей думалось, что домашний приемник или телевизор -- это совсем другое, не такое, как здесь. Дома у нее в приемнике всего две ручки: включение с прибавлением громкости и настройка. А здесь целая куча всяких. Она наблюдала за Николаем, и как-то сразу зауважала того, над которым недавно чуть не расхохоталась.
   - Ну вот. Пятая очередь всего. Это недолго. Мне нужно следить на этой частоте, пока не объявят мой позывной. А вы можете пока идти.
   - Куда?
   - Куда хотите. Не знаю.
   - Мне некуда идти. Мне здесь у вас интересно. Можно я посижу с вами?
   - Да сидите, конечно. Продумайте свой разговор пока. Радиопереговоры оплачиваются по минутам. Это не дешевое удовольствие. Поэтому, все стараются говорить кратко. Да, нет, до свидания!
   - Да я уже все сто раз продумала. Может, "на ты" перейдем? Мы же ровесники. Так проще.
   - Я не против, давайте. Хотя, я не очень уверен, насчет ровесников. Мне уже 34.
   - Да? А я думала, что тебе, как и мне, 32.
   - Тебе? 32? Да, ладно! Что ж я, не знаю, как женщина в 32 выглядит? Шутишь Валь? 25, самое большое.
   - Ну, скажешь! Я только в 28-мь второй раз замуж вышла. Два года уже незамужняя. И не собираюсь больше. Хватит с меня.
   - Вот уж никогда бы... Ох, нас вызывают. Минутку... Ну вот, мы всего седьмые с тобой на очереди. На 22 мегаГерца послали. Боюсь, не очень хорошая связь получится. Часиков бы в 7 вечера, частота была бы идеальная. Ну, посмотрим. Если плохо будет, попрошу другую частоту. Может, чаю? Не хотите? Не хочешь, то есть?
   - Спасибо, Коля. Я бы лучше кофе.
   - Хм. У меня, к сожалению, кофе нет. Кончилось. Не начинаясь. Где бы его купить? Дефицит! Кофейный напиток-то, ячмень голимый, и тот нарасхват.
   - У меня есть. Сейчас принесу. Я быстро...
  
   "Прямо чудеса! 32! Кто бы мог подумать? Дважды замужем была уже. Охренеть, не встать" - удивлялся Николай. - "Как и я, тоже два года в разводе. Прямо не верится. А как она возбуждает-то в свои 32! Еле сдерживаешься, чтобы в любви с первого взгляда не признаться. Да я уже влюбился, похоже. И взаимность не исклоючена. Ах, голова прямо кругом идет. Разомлел в мечтаниях".
  
   У Николая было много близких связей с женщинами. Он любил всех более менее симпатичных. Их у него было так много, что он даже при всем желании не смог бы подсчитать сколько. Но, любви настоящей, о которой мечтают все, при которой ни на каких других женщин даже смотреть не хочется, о которой пишут в книгах и слагают стихи поэты, у него не было. Через какое-то время он уже не мог вспомнить ни лица, ни имени женщины, с которой был так близок.
   До этой железяки он долгое время работал на пассажирских судах, обеспечивая по своей возможности, как радист, комфортное катание туристов на 22-х дневных рейсах Москва-Астрахань. Туристы - это, обычно, мужчины и женщины, которые пришли не только полюбоваться на красивые берега великой реки, Волги-матушки. Не только посмотреть достопримечательности исконно русских городов на ней. Но, самое, может быть, главное, они пришли с тайной надеждой познакомиться, а если повезет, то и повстречать свою любовь, которую никак не могли найти из-за повседневности быта, монотонности работы, не имея при этом никакой возможности отыскать подходящие условия для таких знакомств.
   Поэтому, здесь, на белоснежном двух- или трехпалубном пароходе, на 22 дня скромный инженер превращается в супермена, гусара, галантного кавалера, в Джеймса Бонда или Ален де Лона. Он долгое время откладывал со своей скромной зарплаты на этот круиз, чтобы потратить все эти свои накопления на возможную будущую невесту, или, по крайней мере, любовницу. А женщины, которых здесь намного больше мужчин, из простых бухгалтеров, воспитателей детских садов, учителей русского языка и литературы, превращаются в истинных леди. У них меняется походка, сами по себе как-то разглаживаются морщинки на носиках, загораются каким-то привлекательным блеском глазки. Они становятся желанны. Но, каждая из них понимала, что для покорения понравившегося мужчины, ей придется побороться со своей конкуренткой.
   Николай не понимал, для чего вообще нужен на таком пароходе радист, которому здесь совершенно нечего делать, кроме подачи сигнала "СОС" при гибели судна. Когда все локаторы, УКВ радиостанции, трансляционная установка и остальные нехитрые радиоприборы работают исправно, в его обязанности остается лишь показывать видеофильмы в салонах, быть диск-жокеем на танцплощадке, в которую поздними теплыми вечерами превращается корома второй палубы, все объявления по громкоговорящей связи и организация автобусных экскурсий в городах. Практически, он ничем не отличался от туриста, только не оплачивал путевку, а даже наоборот, ему платили, за то, что он здесь катается.
   Как большинство обыкновенных мужчин, забыв о седьмой заповеди, он не упускал своей возможности стать любимым для которой-нибудь из этих туристочек. При такой жесткой конкуренции у женского контингента, стать таковым для него было проще простого.
   Поэтому, он давно сбился со счету. Знакомиться с женщинами и заманивать их к себе в постель уже вошло у него в привычку. Был накоплен большой опыт. Одни туристы уходили, другие прибывали на новый 22 дневный рейс. Он понимал при расставании, что больше никогда не встретится с женщиной, с которой был так близок, испытывая некое счастье от этой близости. Каждая из них могла бы стать женой для него, при каких-либо других обстоятельствах. Каждая оставляла шрам в сознании, в душе, а иногда и на сердце. В некоторых из них он даже влюблялся по-настоящему. Иногда ему нравилась какая-то женщина, но ее соперница оказывалась шустрее, сама первая прыгала к нему в постель. И только при расставании он подходил к этой женщине.
   - Извините. Так все сложилось. Я все эти 22 дня думал только о вас. Вы весь круиз были одни, я заметил.
   - Теперь поздно говорить об этом. Я видела, как вы тяготились этой девушкой, как смотрели на меня. Не хочу скрывать, я надеялась на наше с вами знакомство. К сожалению, от этого круиза у меня останется теперь грустная память.
   - Так быстро пролетело время. Вы правы, очень грустный вояж получился. Быть может, мы упустили свое счастье. Разрешите мне вас поцеловать на прощание...
   - Если хотите, я могу оставить вам свой телефон. Если будете в Москве и захотите встретиться, позвоните. Может быть, еще не все потеряно...
   Но, чаще всего Николай расставался без сожалений. Он знал, что впереди у него будет новый любовный роман, возможно даже более интересный. Только осенью, когда туристов становилось все меньше и меньше, Николай заболевал осенней хандрой.
   В прошлую зиму, в свой межнавигационный отпуск, он работал в частной компании, которая, кроме своего какого-то бизнеса, выпускала еще и УКВ приемники с электронными часами. Работа была сдельная. Сам паяешь платы, сам регулируешь. Все, от начала до готового приемника, делаешь сам. Фирма небольшая. Таких, как он, в ней, на этих приемниках, работало всего шесть человек. Однажды он вышел покурить. К нему подошла довольно симпатичная молодая женщина, лет 30-ти.
   - Коля! Николай Николаевич! Не узнаешь? Это же я, Тамара. На пассажирском теплоходе. В прошлое лето. Ну, вспоминай!
   Николай, как ни вгладывался в лицо Тамары, не мог вспомнить. Что-то знакомое, конечно, было. Что-то хорошее, приятное, но что именно? Ему было понятно, что у них, наверняка, была близкая связь. "Не узнать женщину, с которой спал, значит обидеть ее", - рассуждал Николай. - "Надо хотябы сделать вид, что вспомнил".
   - Боже, Тамара! Как ты похорошела за это время. Даже не узнал сразу. Ты что, здесь работаешь?
   - Ой, Коленька. Я так часто вспоминаю тебя. Какое прекрасное время мы с тобой пережили. Такого счастья у меня, наверное, уже никогда не будет. А ты? Ты вспоминаешь обо мне?
   - Как забыть такое? Конечно.
   - А я здесь главным бухгалтером. Пойдем ко мне в кабинет, поболтаем.
   - Ой, Тамара. Я здесь на сделке. Покурить вот вышел. Надо норму сделать до обеда. Извини.
   - А до скольки ты работаешь? Давай после работы посидим где-нибудь.
   - Я не против.
   - Ну, все. Я загляну к тебе. Жди. Милый мой. Как я рада, что ты нашелся.
   "Вот, гадство. Влип. Угораздило ее тут работать. Кто такая? Совсем память отшибло. Прошлым летом. Хм. Тамара... Нет, не вспомню. Бесполезно. А вроде, ничего так, женщина. Хорошенькая. Очень даже ничего. Неужели я смог покорить такую?", - напрягая память, думал Николай. - "Ладно. Осталось месяц здесь доработать. Скоро уже в навигацию идти. Как-нибудь выкручусь"
   До этого все шестеро работали тихо, спокойно. Никто к регулировщикам не заходил, кроме технолога. А тут, буквально через полчаса после встречи с этой Тамарой, к ним в мастерскую повадились зачем-то ходить молодые женщины. Они в упор разглядывали Николая, делая вид, что смотрят какие-то бумаги, документы. "Ну, наверное, эта Тамара уже своим языком всем подругам растрепала. Сейчас норму сделаю и надо валить. Пялятся, как на зверя в зоопарке", - думал Николай.
   Пока он сдавал свою работу и одевался, Тамаре, видимо, уже кто-то доложил. И она уже, тоже одетая, ждала в коридоре.
   - Мне девчонки сказали, что ты закончил работу на сегодня. Я тоже освободилась. Отпросилась пораньше, специально. Ну, пойдем куда-нибудь, поболтаем. Здесь кафе недалеко, давай там посидим.
   Николай никак не расчитывал на такой поворот событий. К тому же, денег в кармане у него было не густо.
   - Ты знаешь, Тамар, почему я раньше-то ушел. Я вспомнил, что матери обещал в аптеку зайти, лекарства купить. А деньги дома забыл, как назло. Надо вот, домой мне сначала заехать за деньгами.
   - Так давай я тебе дам. Завтра отдашь. Чего туда-сюда мотаться? Пойдем в кафе, я угощаю, раз ты без денег... Ну, как ты живешь? Рассказывай.
   - Да вот, работаю здесь у вас пока. В марте уеду в Астрахань. Я теперь на танкерах. Пассажирские суда нынче все стоят. Пассажиров нет. Билеты дорого стоят. Легче за границей отдохнуть, чем до Астрахани сплавать. Ну, а ты? Как семья, дети?
   - Я же не замужем. И детей у меня нет. Ты что, забыл? А ты, не женился еще после развода?
   - Нет. Не встретил пока подходящей кандидатуры. Извини, я че-то перепутал. А ты с кем на теплоходе была, я че-то забыл?
   - Ну, ты даешь, Николай Николаевич! Одна я была. С кем мне быть? Ты меня все балериной называл. Неужели все забыл?
   "Все. Вспомнил. Как же я забыл-то? Такая классная женщина в постели, а я забыл. М-ма! Да я даже был влюблен в нее. Вот память стала! А чего же я ее бросил-то? А-а! Это было в начале лета. Потом у меня были другие женщины. Вот я и забыл про нее. Вспомнил, и захотелось сразу. Ах, какая женщина! Балерина! Как сказала, так сразу и вспомнил. Надо как-то продолжить роман?" - подумал Николай.
   - Что ты, Томка? Как я могу тебя забыть? А помнишь, как мы с тобой в Никольском на остров заплыли. А обратно плыть, у нас с тобой силы кончились. Все силы на том острове истратили. На бревне каком-то еле-еле добрались. Ты еще перепугалась, что не успеем к отходу? А с кем ты живешь здесь, и где?
   - Помню, конечно. Все, до мельчайших подробностей. Ни с кем. Одна живу, с кошкой. Здесь, в Щербинках. Совсем рядом отсюда. Хочешь посмотреть, как я живу? Приглашаю. Пошли прямо сейчас.
   - А что? Знаешь, с удовольствием. Пошли. Я думаю, успею еще в аптеку. А могу и завтра эти лекарства купить. У мамы еще не все таблетки кончились. На пару дней еще хватит. Тогда, возьми, за мой завтрашний счет, бутылочку коньяка, чтобы стряхнуть скованность и быть такими же, как тогда...
   "Что это? Неужели долгожданная любовь? Или просто мне надоело быть одному? Во всяком случае, Тамара точно влюблена. Вон, какая счастливая. А мне, дураку, до такой любви чего-то, кажется, маленько не хватает. После завтра мне уже уезжать. Не представляю, как на грузовых работать? Может, и не понравится там. Жениться на ней, разве? Да нет, торопиться, пожалуй, не стоит. Надо проверить свои чувства временем", - думал Николай, лежа с Тамарой в ее постели.
   - Я буду ждать тебя. А может, не поедешь никуда? Хочешь, я поговорю с шефом, чтобы он устроил тебя на какую-нибудь хорошую должность?
   - Спасибо тебе, Томик. Я уже решил. Мне как-то тошно жить на берегу. Я всегда тоскую здесь. Никакой радости. Даже, когда ты со мной рядом.
   - Нет, Коленкька. Просто, я не смогла тебя привязать к себе. Не удалось. Ты слишком избалован женщинами. Я же знаю. Ну скажи, чего во мне, как в женщине, не хватает? Чего не хватает такого, чтобы ты полюбил меня, как я тебя? Я все равно буду ждать. Буду надеяться. У меня есть надежда, скажи?
   - Ну что ты, Томочка. Я тоже люблю тебя. Как мне тебя не любить? Ты такая красивая, душевная, добрая. В тебе, может быть, нет только какой-то искорки. Нам, мужчинам, всегда нравятся женщины, которые всем своим существом, как бы кричат, что они женщины. В тебе должна быть какая-то своя изюминка. Найди ее. Мы же, все мужики, кобели по природе. Сучек много. Но кобели бегают только за той, которая истекает. Истекай, и все мужики твоими будут. Извини, я, может, обидел тебя. Я хотел сказать, что вот тогда, на пароходе, ты была той самой сучкой, истекающей любовным соком. Я тогда из кожи чуть было не вылез, чтобы тебя добиться. Улыбайся чаще. Даже когда плакать захочешь, все равно улыбайся. Несчастные женщины мужчин не прельщают.
   - Как же мне отыскать в себе эту искорку, чтобы ты от меня не ушел? Подскажи, я все сделаю, как ты хочешь.
   - Если бы я знал, чего я сам-то хочу. Будь просто собой. Будь счастливой, вот и все. Я приеду в Горький в конце ноября. Это очень долго. Не нужно мне ничего обещать. Ладно? Я действительно люблю тебя. Ты очень дорога мне. Но если ты не дождешься, я смогу тебя понять.
   - Я все равно буду ждать тебя, любимый мой. Возвращайся скорее. Пиши...
  
   - Вот, растворимый. В Москве случайно купила. Сразу 10 банок. Только две осталось, последние. Покайфуем?
   - Сто лет кофе не пил. Забыл, как и пахнет... Что-то боязно. Боюсь, сейчас на этот запах половина экипажа сбежится.
   - А ты дверь запри. Кому надо, позвонят по телефону.
   - Задохнемся. Окно если открыть. Давай, попробуем... Ах, аромат. Я бы покурил в окошко. Кофе без сигареты -- кощунство! Как лимон без коньяка. Разрешишь?
   - Кури, конечно. Ты же здесь хозяин. А какие ты куришь? Опал? Угости сигареткой. Я свои в каюте оставила.
   - Пожалуйста. А ты чего это куришь? А если мама узнает?
   - Мама знает давно. Я редко курю. Могу по три дня не курить.
   - Может, ты и выпиваешь еще?
   - Ну, это смотря когда и с кем.
   - Удивительно! Просто не верится.
   - Что удивительно?
   - Что ты такая, оказывается?
   - Какая? Обыкновенная я.
   - Вот именно! Обыкновенная. А выглядишь, как совсем необыкновенная. Тебя здесь все боятся.
   - Почему?
   - Боятся твоей красоты. Все с ума спятили. Подойти боятся, только издали любуются.
   - Ну, почему же все. Саня ваш, вообще, как давнишний друг уже. Только с ним и общаюсь, в основном. Все обо всех знаю от него. С Виталиком общались пару раз. Он мне так нравится. Прямо влюбилась в него. Только он, действительно, не смелый какой-то. Был бы он чуть понапористей, я бы не устояла, сразу бы отдалась ему.
   У Николая от такого ее откровения даже в сердце кольнуло. Он уже успел влюбился в эту красивую девушку "по самые не балуй". Успел мысленно представить себе, как она отдается Витальке.
   "Вот Виталька, счастливчик! Он, конечно, достоин такой красивой женщины", - с безысходной тоской на душе, почти убитый горем такими словами, мысленно завидывал своему другу Николай. У него к горлу подступил какой-то ком, из-за которого он уже не мог ничего говорить, - "Как бы слеза из глаз не покатилась. Сходить бы умыться. Ах, как обидно.
   Как дальше себя вести? Сделать вид, что мне "по-барабану"? Скорее бы она ушла. Я бы хоть смог в подушку поплакать. В холодильнике коньяк стоит. Сейчас бы не помешало пару глотков сделать. Но, надо же о чем-то говорить. Молчание затянулось".
   - Саня еще тот у нас партизан. Могу спросить? Почему ты выбрала себе такую профессию? Это же опасно. Вирусы всякие, бактерии. Заразиться же можно.
   - Ну, это редкость. Есть же множество средств безопасности. Я медицинский заканчивала. Микробиология -- моя стихия. Здесь столько неизведанного, столько открытий впереди. Командировки, правда. Я в Монголии почти два года работала. Вот, весной только приехала.
   - Извини, Валя, нас зовут уже. Сейчас я настроюсь и отдам тебе наушники. Вот микрофон. Только держи его немножко на расстоянии, вот так, примерно. Говори нормально, громко не нужно...
   Ну, все. Держи наушники. Говори, я выйду...
   - Все, Коленька, поговорила, спасибо тебе огромное. Не знаю, как тебя и отблагодарить. Поцеловать боюсь. Вруг, поймешь неправильно. Да и возбуждать тебя понапрасну не хочу.
   - Да уж. Лучше не надо. Мне уже сегодня хватило позору.
   - Ну, какой это позор? Многие это за достоинство принимают. Мне сейчас нужно к своим бактериям. Можно, я к тебе буду заходить иногда? Кофе будем пить с сигаретой.
   - Конечно, Валь. Всегда буду рад. Только предупреди, если в своем сексуальном трико будешь. Я хоть джинсы надену... Кофе забыла.
   - Пусть у тебя будет. Только все не выпей. А то у меня последняя банка осталась.
   - Нет уж, забери, пожалуйста. Виталика угостишь. Он тоже большой любитель кофе.
   - Нет уж. Оставлю. Не грусти. Я же все вижу по твоему лицу. Все будет хорошо. Я приду, ты даже не успеешь по мне соскучиться. Чего же я с ней таскаться буду.
  
   " Ушла, слава Богу! Зачем она только сказала мне про Витальку? Лучше бы ничего вообще не говорила. Еще выпью, пожалуй. Как же хреново, оказывается, быть в этой шкуре, когда ты сгораешь от любви, от страсти, а тебя за бревно даже не считают. Прямо в твой толоконный лоб говорят, чтобы не мечтал, и не раскатывал свою губищу. Представляю, как страдали и плакали те женщины, которым я разбивал сердца, и бросал на произвол судьбы. Как тяжело! Напится, разве?" - оставшись наедине, горестно рассуждал Николай. - "Но, надо продолжать жить. Не мое, значит, нечего и думать. О другом думай, Николай Николаевич. Скоро дома будешь. Там мама с папой. Тамара есть, которая любит, утешит.
   В Горьком надо будет плавки новые купить. Эти совсем растянулись. Давно пора выкинуть. Ни позагорать, ни искупаться в них", - здраво начал рассуждал Николай.- "Надо же? И Шопенгауэр с Кантом уже не нужены стали. Это Валентина на меня так подействовала. Я бы, наверное, с ней и не смог совсем. От одного вида бы постоянно эякулировал, не дойдя до главного события. Это же не понятно, что такое! Сколько было всяких, и чего только не было, а такое вижу первый раз в жизни. Она просто рождена, чтобы сводить мужиков с ума. Интересно, кто были у нее мужья? Наверное, Ален де Лоны, не меньше. Неужели можно мужику так зажраться, чтоб от такой женщины отказаться? Это ж кем надо быть? Интересно, придет вечером или нет? Чего она делает вечерами? Главное, не подавать виду, что с ума сошел. Хотя, как сумасшедший может притвориться нормальным? Даже до сих пор ее запах в радиорубке витает. Вот в этом кресле она сидела. Ух, как пахнет, мамочки родные! Может, она сейчас уже с Виталькой целуется"...
   - Колюня, один? Можно? Че, ушла уже? Извини, что я сунулся не вовремя. Не знал. Ну, че? Как? Неужели уже успел?
   - Чего?
   - Ну, того. Трахнул уже?
   - Ты че, Виталя, больной? Она просто радиограмму на передачу приносила. Даже мысли такой не было. Ты, я гляжу, совсем сексуально озабоченным стал.
   - Станешь тут. Везде ей пахнет, где она была. В кают-компанию боязно заходить стало. Там все стулья ее телом пропахли. От возбуждения угораешь прямо. Как ты только вытерпел ее здесь?
   - Давай коньяка выпьем с тобой, пожалуйста.
   - Ну давай. А с чего? С радости или с горя?
   - И с того, и с другого сразу.
   - Как это?
   - С горя, потому что она не меня любит. А с радости, потому что любит не кого-нибудь, а моего друга.
   - Это кого же?
   - Тебя, Виталька. Она сама мне сказала. Говорит, был бы ты понапористей, она давно бы тебе отдалась. Ты думаешь, с чего это я вдруг коньяк-то пью. Прямо в лоб мне сказала. Так что, давай, действуй смелее.
   - Неужели не врешь? Не могу поверить. Ой, боюсь даже. Ну, спасибо за такую новость. Пойду клинья забивать. А ты чего же сам? Не смог уломать? Или не пытался?
   - Я не успел еще даже попытаться, как она меня огорошила. А я уже успел втюрился в нее. Ну и счастливчик же ты!..
  
   "Ну, вот и все, наверное. Уж Виталька-то своего не упустит. Тома, Томочка, забери меня от сюда. Мне так плохо без тебя", - совсем упал духом Николай. - "После ужина пойду радиограмму моей Томочке передам. Зимой женюсь на ней. Ей Богу, женюсь! Хватит, нагулялся".
  
   - Это я опять. У меня коньяка нет. Давай с тобой водки выпьем.
   - Что, уже? Так быстро? Ну, ты даешь!
   - Ты чего мне наврал? Я, как дурак, в гости к ней пришел. Она банку кофе открыла.
   - Вот такую?
   - Ага. Именно. Будешь водку? Теперь у меня в точности такой же повод появился. Обманул меня, значит.
   - Ты чего? Я даже чуть не плакал от обиды и зависти. А че случилось-то?
   - Я, как ты сказал, сделал. Попили кофейку, слово за слово. Все, вроде, нормалек было. Ну, я полез. Тискать начал. А она -- бац мне пощечину. Я чуть на жопу не сел. Извини, говорит, мне Николай нравится.
   - Че, так прямо и сказала?
   - Я ведь, не ты, врать друзьям не умею. Прямо так вот и сказала.
   - Честное слово, она мне сама сказала, что ты ей нравишься. Был бы он понапористей, говорит, отдалась бы.
   - Че за черт? Она что, поиграть нами решила? Я теперь тоже, впору разрыдаться. Во, баба попалась! Обоих нас с ума свести хочет. Че делать будем?
   - Ну, жребий, я думаю, здесь не пройдет. Я тебе палки в колеса ставить не собираюсь. А там, куда ветер подует. А ты чего предлагаешь?
   - Может, нам обоим отвернуться от нее?
   - Думаешь, лучше, если она с Санькой-балаболом каким-нибудь будет? А мы с тобой соплями будем умываться? Я, кажется, уже так втюрился, что помани она меня пальчиком, и я, как собаченка, на цырлах за ней побегу.
   - Во-во, и у меня тоже самое. Ладно, тогда. Будь, что будет. Давай еще выпьем, да на ужин пора...
  
   "Да, время уже восемь. Похоже, уже не придет. Че жду, дурак? Ничего на ум не идет. Хорошо-то как на палубе! Свежо, воздух-то какой чистый. Пойти, разве, на своем любимом месте постоять?" - размышлял Николай.
   Его любимое место было - самый пик судна на баке. Форштевень называется. "С мостика тебя никто не видит. Никто туда не ходит. Наверное, просто никто не знает, как там хорошо", - думал Николай. Он любил смотреть на воду, как нос парохода режет ее на две части. - "На баке такая тишина, не слышно шумов двигателя и винтов. Особенно приятно стоять там вечером или ночью. Там даже исчезает плохое настроение. Душа какой-то радостью наполняется. Появляются какие-то надежды, и вера, что все будет хорошо, все наладится. Да и ничего плохого-то в сущности нет. Тревога только непонятная. А беда-то еще даже не пришла. Чего же волноваться, расстраиваться раньше времени? Все будет хорошо!"
  
   - Валя? Ты чего здесь делаешь? Это мое любимое место. Я всегда здесь стою.
   - Да? Я не знала, что оно твое. Ну, разреши мне, пожалуйста, постоять тоже на твоем месте. Здесь здорово! Самое лучшее место. Я уже весь теплоход облазила. Ничего лучше не нашла, чем здесь. Спрячешься, и не найдет никто.
   - Значит, ты все время здесь прячешься? А все думают, что ты в своей каюте сидишь. Да, действительно, здесь самое лучшее место. Тишина-то какая? На берегу такой тишины не бывает. Какая-нибудь муха или комар, все равно пролетит. Даже в деревне глухой, то собака затявкает где-то, то корова замычит. А воздух-то какой, а Валь? Скажи? Не надышишься прямо. У меня, когда плохое настроение, я всегда здесь от него спасаюсь. Постою часок, и все проходит. Скоро Череповец будем проходить.
   - А почему у тебя сейчас плохое настроение?
   - Что это? У меня хорошее. Я и с хорошим настроением сюда хожу. Оно еще лучше становиться у меня. А тебе здесь почему нравится?
   - У меня тоже самое. Такие же ощущения. Думается хорошо. Мечтается. Успокоение, как в церкви побываешь.
   - Ага! Только я не знаю, как в церкви. Но успокаиваешься здесь легко.
   - Ты что, в церкви никогда не бывал? Ты не веруешь?
   - Нет, почему? Я бывал, пару раз, давно. Че-то я боюсь в церковь ходить. Больно много грехов, наверное, накопил. Не отмоешься.
   - Ты грехов накопил? Каких грехов, Николай? Откуда у тебя грехи? Я же вижу всех мужчин насквозь. Не можешь ты согрешить, не способен. И не наговаривай на себя.
   - Ну как? У всех грехи есть. Как же без них прожить? И потом, я попам всяким не больно доверяю. И молитв никаких не знаю. А как ты мужиков всех насквозь видеть можешь? Меня, например, ты не увидишь. Можешь даже не стараться. Я и сам-то себя понять не могу, иногда.
   - Вижу, Коленька, все я вижу. Не сомневайся.
   - Чего же ты терпишь мое присутствие, если все знаешь про меня?
   - Я не вижу ничего плохого в том, что ты хочешь меня. Многие хотят. И мне это даже нравится. Быть желанной женщиной -- это природное богатство. Я благодарна судьбе за этот дар. И мне самой, многие мужчины нравятся. Ничего поделать с собой не могу. Вот, мои мужья, бывшие, и не смогли этого вытерпеть. А вот ты? Смог бы такое вытерпеть?
   - Я? А почему я? Не знаю. Вряд ли. Я тоже, простой мужик. Хотя в жизни и не был обделен женскими ласками. Мы в этом очень похожи с тобой. Меня жена много раз за измену прощала. Но, в конце концов, ушла к другому. Когда мне, как мужчине говорят, сейчас я тебя осчастливлю женской любовью, а потом пойду осчастливливать другого, то мне такого счастья уже не хочется. У меня за свою жизнь уже достаточно рогов выросло. Опыт есть. Рога очень тяжело носить. Лишние мне без надобности. Это, как конфетку ребенку дать, а когда он обрадуется, отнять ее у него. Слава Богу, что ты не собираешься меня награждать таким счастьем.
   - Почему-то мало кто из мужчин видит во мне что-нибудь еще, кроме тела. Вот ты, например, что еще можешь разглядеть? Скажи честно.
   - Честно? Если честно, Валь, то твоя красота все затмевает. Мужикам все остальное, что у тебя есть еще, становится уже безразличным. Прости, но ты сама просила честно. Лично я, сегодня узнал, что ты любишь свою работу. Ты чуть не заплакала от безысходности, когда я твою радиограмму не принял. Так может переживать только тот, кому дорого то, что он творит. И душа у тебя добрая. Сразу чувствуется. Только, повторюсь, это все на втором плане. Извини за честный ответ.
   - Ну, слава Богу. Хоть один человек в первый же день знакомства заметил что-то еще, кроме моей сексапильности. Спасибо. Что-то прохладно стало. Ты не замерз? Пойдем, может, кофейку попьем.
   - Пойдем. Я с удовольствием. Только мне не хочется, чтобы кто-то видел нас вдвоем. Ты даже не знаешь, какие мы мужики все сплетники. Хуже баб.
   - Да знаю я все про вас. Лучше, чем вы сами о себе. Ну, пошли. Я замерзла совсем.
   - Слушай, Валь. Я на минутку на мостик зайду. Может, меня кто-то спрашивал. Так, на всякий случай. У меня всегда открыто. Поставь электрочайник пока. Я быстро...
   - Ну вот. Никому я не нужен. Никто меня не искал.
   - А здесь Виталик, на твоей кровати лежал, когда я вошла.
   - Да? А где он?
   - Убежал, почему-то. Я даже сказать ничего не успела.
   - Если хочешь, можем его позвать. Мы с ним друзья. Он должен знать, что я не претендую на его место.
   - Не претендуешь? Вот уж неправда. Не может этого быть. Это в тебе просто, как у всех мужчин, ваша мужская дружба сидит. Не понимаю только, при чем здесь ваша мужская дружба? Ну, как хочешь. Мне бы сейчас хотелось побыть с тобой вдвоем. Мы еще недолго посидим. Время уже одиннадцатый час.
   - Ну, это разве время? Мы и до утра иногда не спим. Ты тоже Опал куришь? Это, пожалуй, самые лучшие из доступных. А ты надолго в Туркменистан?
   - Не знаю, как получится. Новый год там отмечу, это уж точно. Наверное, как и в Монголии, года на два.
   - Что-то мне не нравится там, куда тебя в командировки посылают.
   - А ты что, был в Монголии?
   - Нет, не был. Но мне туда и не хочется совсем, почему-то.
   - А куда тебе хочется?
   - Не знаю. В Европу куда-нибудь. В Канаде бы не отказался побывать еще разок. А лучше всего, на своей малой Родине, в Кинешме. Там такие места замечательные.
   - Ты бывал в Канаде?
   - Да, приходилось. Ну, не по два года, как ты, конечно. Я моряком был раньше. По молодости еще.
   - Ага, а по старости, значит, на реку перешел.
   - Да, Валь. Мне пяти лет хватило этого моря. А здесь я потому, что на берегу для меня работы мало. Переучиваться лень. А телевизоры чинить не охота. Надоело... Ты как-то смотришь на меня, словно спросить хочешь о чем-то. Спрашивай, не стесняйся.
   - Просто я мысли твои прочитала.
   - Смеешься? Как их можно прочитать? Да у меня их и нет ни одной.
   - Времени уже много. Надо идти спать. Мне в четыре вставать к своим вирусам. Спасибо тебе! Приходи ко мне теперь в гости.
   - И не скажешь даже, чего в моей башке прочитала?
   - У нас все с тобой будет, Коленька. Не сомневайся. Только не сегодня. Не торопи меня, ладно.
   - Подожди. С чего ты взяла? Я об этом не думал. Я даже не надяюсь.
   - Думаешь, Коля. Думаешь постоянно, и надеешься. Я же знаю. Ты мне нравишься. А насчет секса я никогда против не была. Приходи завтра ко мне. После завтрака сразу. Буду ждать. Спокой ночи.
  
   "Вот это фокус! Неужели я об этом думал? Все будет! Господи, Боже! Я же умру сразу. Неужели я так сильно думал об этом, что у меня даже на роже все было написано? Ну, теперь я уже боюсь. Не женщина, а вампир. Так чего после завтрака? Просто так, или как? Не усну теперь. Может, не ходить? А вдруг опозорюсь? Лучше в монастырь, чем позор. Да, нет! Не этого я боюсь вовсе. Я боюсь влюбиться и быть брошенным, как множество женщин, с которыми я сам так поступал. Так не влюбляйся. Ходил же ты с Виталькой в кабаки. Не влюблялся же. Возьми и сам влюби ее в себя. И брось, как обычно ты поступал с женщинами. Пусть хоть раз в жизни помучается. Да что уж там?! Все равно уже не сможешь отказаться. Это ж какую силу воли надо иметь?", - так думал Николай до половины ночи.
  
   - Здравствуй, Валя. Вот, пришел в гости. Что ж тебе какую каюту-то выделили? Рядом с машиной. Как ты тут спишь? Шум-то какой.
   - А! Я не прихотливая. Если спать захочешь, где угодно заснешь. Плохо только, что из иллюминатора ничего не видно. Я люблю на берега смотреть. Давай кофе попьем, понаркоманим. Как спалось?
   - Плохо спалось, если честно.
   - Обо мне думал? Боишься?
   - Опять мои мысли читаешь? Как это у тебя получается? Научи. Я бы тоже хотел знать, о чем ты думаешь.
   - Я сама не знаю, и научить тебя не смогу. Хочешь знать, о чем я думаю? О том же, о чем и ты. Только я не боюсь, в отличии от тебя. Ты боишься, что не сможешь удовлетворить меня? Так ведь?
   - Как ты догадалась? Да, именно этого я и боюсь. Ну, ты телепат, прямо!
   - Если не будешь торопиться, то все у тебя получится. Ты же не мальчик, сам все знаешь. Только, об этом лучше не говорить, мне кажется. Этим нужно заниматься. Я тоже уже давно вся горю желанием. И хочу сразу сказать, чтоб ты знал. Я не забеременю, если не захочу.
  
   Все получилось. Так получилось, что оба плакали от счастья. Обоим было так хорошо, такое наслаждение получили друг от друга, что ничего уже в их головах другого не было. Не ходили ни на обед, ни на ужин. Николай один подходил к Михайловне на камбуз. Валентина в это время бегала в лабораторию к своим бактериям.
   - Михална, положи мне второго в кастрюльку. Я в каюте есть буду. Мне так надо. Только на двоих положи, пожалуйста. И две ложки я возьму.
   - А-а, все ясно с тобой. Если прозеваете обед или ужин, я вам оставлю на плите. Сами себе потом разогреете.
   - Спасибо, Михайловна, за понимание. Если я твоему мужу потребуюсь, знаешь где меня надо искать.
   Так и получалось. Занимаясь любовью, они пропускали и обеды, и ужины. На минуту не могли оторваться друг от друга. Только Татьяна Михайловна замечала, что кто-то по ночам доедает остатки от ужина. Стала оставлять специально что-нибудь повкусней.
   - Схожу к Татьяне Михайловне. Возьму опять кастрюльку вотого и хлеба.
   - Только прошу тебя, побыстрее. Не останавливайся нигде. И к себе в радиорубку не заходи. Ладно? Я больше 10 минут не смогу выдержать, с ума сойду.
   Вот и ночь уже вся прошла. У Валентины едва хватало силы воли, чтобы проведать ночью своих вирусов. Завтрак опять прозевали. И время уже к обеду. Но, счастливые часов не наблюдают. Их объятия разорвать невозможно. Все, что можно сделать мужчине и женщине в постели, они уже сделали по много, много раз. Сил уже не было ни у того, ни у другого. Постель у Вали превратилась в грязную подстилку. На ее кровати им было тесно, и они давно перебрались на пол, постелив матрасы, Валино осеннее пальто, халаты и другую одежду. Все было мятое, обильно облитое любовными соками. Но их все устраивало.
   - Скоро уже Горький. Будем стоять сутки. Мне бы домой надо съездить, родителей повидать. Плавки надо бы купить новые. Ты же видела, какие у меня. Ни позагорать, ни искупаться в них на людях. А скоро на юга спустимся. Жара будет. Поехали со мной? Я тебя со своими родителями познакомлю.
   - Ой, Коленька, как-то не удобно. Да и за лабораторией мне следить надо. Я уже совсем забросила своих микробов с тобой. Ты уж один езжай. Мы же утром приходим. У нас еще целая ночь впереди.
   - Я беспокоюсь. Вдруг меня ищут. Вдруг сломалось чего-нибудь. Я не наказания за это боюсь, а за ребят беспокоюсь. Как без связи маневрировать?
   - Да, да. Я все понимаю. Оставь меня здесь. Запри только. Я буду лежать и ждать тебя. Сколько потребуется, столько и буду ждать. И ты не думай, что я буду плакать.
   - Ну, так же нельзя, Валя. Нам с тобой надо сходить в душ, прибрать все в твоей каюте. Посмотри, во что мы твою одежду превратили? Надо в мою каюту перебираться. Тебе на моей кровати понравится. Будем музыку слушать в наушниках. У меня много записей. Ну, согласна?
   - Я на все согласна. Как ты скажешь, так и будет. Все, я встаю. Надо в лабораторию заглянуть, микробов своих проведать. Позвоню тебе в радиорубку из кают-компании, когда буду готова.
   Николай, зайдя в свою каюту, сразу понял, как он по ней соскучился. Как все у него здесь было удобно и комфортно. Кажется, он уже давно, давно здесь не был. За это время столько всего произошло, сколько и за год, и за три года, может быть, не произойдет. Словно вся жизнь перевернулась. Он посмотрелся в зеркало. "Боже мой! Я ли это? Лицо-то как похудело, аж скулы выпятились. Надо на ужин обязательно сходить. Как же есть хочется. Никогда таким голодным себя не чувствовал. Валя, Валечка моя. Радость великая, счастье человеческое. Я люблю. Я снова люблю женщину. Какое счастье!" - никак не мог поверить счастливым переменам в своей жизни Николай. - "Сейчас, срочно на мостик. Если искали, скажу, что аккумуляторы заряжал на полуюте. Придумаю чего-нибудь. Буду действовать по обстановке".
   - Всем привет!
   - Привет Коль! Вон чай, наливай, еще не остыл.
   - Ну, как этот локатор? Не выбивает больше высокое?
   - Нет. Все нормально. Пашет, как зверь. Тебя Виталька искал. Час назад заглядывал. Потерял своего брата.
   - А больше никто не искал?
   - Да нет, вроде. Что-то ты редко стал к нам заходить. Все уже соскучились по тебе. В Горький приходим раньше на два часа. В город пойдешь? Может в кабачок сходим? А, ты же местный, я и забыл.
   - Все равно, у меня на кабак денег нет. Я на книжку стал зарплату переводить. А то зимой не на что будет жить.
   - Да ладно тебе. Уж четыре месяца-то как-нибудь. Что, работу что ли не найдешь? Я вон третью зиму грузчиком в продуктовом магазине работаю. Безо всякой трудовой взяли. Директорша, то ли из своих платит, то ли по какой-то левой бухгалтерии. А ты, ящик водки не поднимешь, что ли? Проживем, не боись!
   - Ладно, пойду брата искать. Счастливой вахты!
   - Давай, тезка. Заглядывай.
  
   "Вот жизнь! Никто и не искал, никому не нужен был. За что зарплату получаю? Надо Валю проведать. Может помощь какая нужна" - забеспокоился Николай.
   - Валя, ну как ты? Все нормально? К бактериям ходила? Как они, живы?
   - Надо же! Еще бы полчаса, и все бы пропало. Температура поднялась почему-то. Термостат не держит. Я Виталику сказала. Он что-то подкрутил там, и все опять нормально стало. Он, мне кажется, пьяный был. Даже ни разу не взглянул на меня.
   - Он, как и я, сильно влюблен в тебя. Переживает страшно. Не дурак, догадался, наверное, что ты со мной. Представляю, что у него на душе творится.
   - Возможно. Мне очень жаль. Слушай, ты в следующий раз прямо выгоняй меня, ладно? Нельзя мне так увлекаться.
   - Мы с тобой, вообще! Совсем обезумели. Я так жрать хочу, если честно. Я на камбузе у Татьяны две котлетины попросил, и хлеба два кусочка. Давай, заморим червячка.
   - У-у, вкуснятина. Ничего вкуснее в жизни не пробовала. А чего это у тебя губы-то какие? Как у негра. От моих поцелуев опухли?
   - Ты на себя посмотри. Это быстро пройдет. Уже завтра все нормально будет, если больше не целоваться.
   - Ты что, Коленька? Как же не целоваться? Я не смогу. Я уже умираю, как хочу тебя поцеловать.
   "Ну вот. Нехватало, чтобы еще и ужин пропустили", - подумал Николай, самопроизвольно целуя и раздевая Валю до гола. - "Невозможно, просто никакой силы воли не хватает, чтобы отказаться от такого счастья. Сам весь уже обессилил, и ее всю измучил, изнасиловал".
   - Еще, еще, Коленька, любимый мой. Не уходи. Пожалуйста. Прошу тебя. Еще... Ах, я все...Не могу больше. Устала. Давай одеваться. Ты иди на ужин. Я подойду...
  
   "Должна же она понимать, что я не машина. От самого Череповца, каждый день, сутками напролет. Все болит уже внизу, воспалилось. Надо же и перерывы делать", - оправдывал он сам себя. Ему вспомнилось, как еще маленьким мальчиком в детстве, мама принесла ему огромный кулек клубники. Ягоды были такие сладкие, спелые, вкусные, что он не мог оторваться. Он их ел и так, и с молоком. Они были очень крупные, в рот не убирались. Ему приходилось откусывать каждую ягоду. Сок брызгал на его белую майку, но Николай не в силах был остановиться. В конце концов он так объелся этой клубники, что его стошнило. Но когда мама, ради шутки, предложила отдать ягоды мальчикам во дворе, он заплакал, и стал есть их снова, пока мама не предложила убрать ягоды в холодильник до вечера.
   "Очень похожее сравнение. Только Валю в холодильник не положишь.
   Нужно чем-то отвлечь ее. Предложить прогуляться по палубе. Сходить на наше любимое место, например", - думал Николай. Но Валя гулять не захотела. Эта ночь прошла для нее не очень счастливо.
  
   - Здравствуйте, родители! Денег не дадите ли? Маманечка! Батенька, дорогие мои! Как же я по вас соскучился, родненькие!
   - Ой, Колюшка! А мы к обеду тебя ждем.
   - А мы вот раньше пришли.
   "Дорогой батянька, постарел-то как!", - с грустью и радостью одновременно смотрел на своих родителей Николай. - "Отцу уже 62, но он еще продолжает работать, хоть и на пенсии. Скоро Вовка со своей Настей и дочкой приедут. Посидим, закусим. Хорошо-то как дома!"
   - Опять, только на ночку?
   - На ночку. Утром надо будет ехать на пароход. В обед снимаемся. На рейде стоим, продуктами запасаемся. Ну, ничего, еще один рейс на Ленинград, и домой. В середине ноября уже якоря дома брошу. Мне, мамань, надо бы по магазинам прошвырнуться, купить кое-чего. Ты меня быстренько покорми чем-нибудь, да я побежал, ладно?.. Ну, какие новости у вас?
   - Да, какие у нас новости? Все по-старому. У Насти Вовиной живот уже большой. Скоро мальчик у них будет. Она на УЗИ ходила, сказали, мальчик.
   - Ну, а о внучке своей что-нибудь слышала?
   - Нет. Людмила замуж вышла. Сейчас они в Москве живут. Ничего не знаю...
   Николай успел все купить. Хотел позвонить Тамаре, но, вспомнив о Валентине, передумал. "Зачем бередить раны, которые, может быть, уже заживают", - подумал он. - "А если не заживают, то захочет встретиться, что в настоящий момент совершенно не желательно. Лучше не стоит".
   Был брательник. Была радость встречи. Душе было тепло, уютно и радостно. Утром надо было уже на пароход.
   - Пап, как в верх на Лениград будем подниматься, я телеграмму дам. Встречайте меня с Вовкой опять в Кстово. На двух машинах. Рыбы, наверное, много опять будет. Арбузы, помидоры и пр. Мам, я тут всем подарки привез из Лениграда. Ну, поеду я, ладно?..
  
   "Ну, отвел душу. Мама, вроде, еще ничего, а вот батенька что-то быстро стареть начал. Надо на мостике поторчать, новости послушать. Сейчас старпом на вахте. Коля, наверняка, в курсе всех дел" - решил Николай для начала.
   - Ну, че? Ходили в кабак-то?
   - Не-а, ни у кого денег нет, почему-то. Столько денег все получили, а на кабак никто не удосужился отложить. Да и с кем идти-то. Клюз здесь нажрался. До сих пор не отойдет еще. Тебя нет.
   - А что, Виталька, раньше меня, что ли, приехал?
   - А он и домой не ездил, почему-то. Каюта у него открыта, а его самого я че-то нигде не нашел. Целые сутки его уже не видел. Санька на вахте был. Говорит, когда все в город уехали, его "бактерия" на кофе к себе в каюту пригласила.
   - Ладно, пойду чемоданы распаковывать...
   Николая словно током ударило. Он едва добежал до своей каюты. От боли в душе у него сразу потекли крупные слезы, падая с губ, с подбородка. Он даже не догадался их вытереть. Не мог выговорить ни слова. В голове сразу перепутались все мысли, кроме одной: "Не может быть! Этого не может быть!"
  
   "Даже хмель не берет. Без спиртного бы с ума сошел. Слезы не дают успокоиться. Текут сами, как тогда, в детстве, когда мать ягоды клубники мальчишкам собралась отдать", - не вытирая слез, с воспаленными глазами, горестно размышлял бедный Николай. - "Как тяжело, невыносимо прямо. Сейчас, наверное, в эту самую минуту, она отдается Витальке. Да будь ты проклята, змея подколодная. Красивая змея с убийственным ядом, укусила прямо в сердце. И зачем только такие на свет рождаются? Осчастливила, спасибо!
   Вот уже третий день Николай не выходит из своей каюты. Звонила Татьяна Михална, лично спрашивала о причине игнорирования обедов и ужинов. Он едва мог ответить ей в трубку: "Уважительная у меня!"
   "И чего я в ней такого нашел? Обыкновенная женщина. Симпатичная, не более того. Я знаю все ее тело досканально, все ямки и бугорки. Все родинки перецелованы мной по миллиону раз"
   На этот раз звонил сам Кэп:
   - Николай, давай завязывай! Хватит хандрить. Я сейчас к тебе зайду, открой мне...
   - Василич, захвати пузырь водки, если есть. У меня все кончилось.
   - Ладно... Ну, ты чего? Ты же нормальный мужик. Подумаешь, лярва изменила. Не жена же. На вот, выпей последний раз, и хорош душой терзаться. Что вы, в самом деле? То ты, то брат твой. Пока ты сней был, он пил, как сумасшедший. Теперь поменялись. Потерпи уж, полмесяца ей здесь быть осталось.
   Николаю было стыдно. И за то, что все знают, что ему женщина изменила. И за то, что он в пьянку ударился. За слезы, которые видит капитан, и которые он никак не может унять.
   - Прости, Василич. Сам не пойму, что со мной. Тяжело мне... Когда жена ушла, и дочь с собой забрала, у меня даже слезинки ни одной не капнуло. А тут...
   - У тебя что, баб мало было, что ли? Убиваешься.
   - Не любил ни разу, видно. Все на халяву было, без страданий. Ладно, Василич. Спасибо за сочувствие. Сейчас, я в порядок только себя приведу. В душ схожу. Но, ты бы оставил мне этот пузырь, на всякий случай, чтобы я ночью по параходу не рыскал. Ужинать приду, пусть Михайловна не беспокоится. У нас там все с радиоаппаратурой нормально?
   - Все хорошо пока. Ну, давай. Поправляйся...
  
   Боль в сердце у Николая была уже не такая острая, но душа все равно еще маялась. Он не мог ни читать, ни слушать музыку. Один он уже не мог оставаться. Смотрел видак у Сани, вместе с толпой. Все эти фильмы он видел уже по многу раз. Сидел просто так, лишь бы не быть одному. Или всю ночь мог просидеть на мостике, слушая пустой треп судоводителей. Он просил руль, любил управлять этой огромной железякой.
   - Сань, дай порулить. Соскучился. Это интересней даже, чем на "Запорожце".
   Просто, ему необходимо было не оставаться на едине с самим собой. Отвлечься любыми способами от этих мучительных мыслей.
  
   Уже подходили к Самаре.
   - А че, Николаич, может в кабак сходим?
   - Да че-то не охота, Клюз.
   " Вот и Клюз, как-то тоже хочет морально поддержать меня. Да все ребята понимают, как мне тяжело, стараются как-то по-дружески успокоить, подбодрить, как больного", - заметил Николай.
   - Давай лучше в баньке попаримся. Давно не ходили. Только втроем придется. Чиф домой уедет. Братан с "бактерией" все никак не накувыркается. Саньку возьмем. Куда пойдем, в Амадеус или в Избу?
   - Че-то не хочу в баню. Я насмотрелся тут на вашу с братом "бактерию". Так бабу захотелось. До гландов бы достал. Давай тогда просто погуляем. А потом здесь, на железяке, отдохнем. Шашлычок вечерком заварганим на корме. Надо будет в Самаре подарок Тетере купить. У него же послезавтра день рождения.
  
   Сегодня ужин будет проходить на корме, как всегда в таких случаях.
   - Николаич, гитару не забудь прихватить. А Аусыч баян свой притащит. Я ему уже сказала. Петь хочу. Пить хочу. Все хочу.
   - Как женщине отказать, Михайловна? Все исполним для вас.
  
   Валя сначала стеснялась. Сидела, как дикий зверь, забившись в угол. Но, после многочисленных тостов в честь Деда, которых глухой Тетеря все равно не слышал, после вкусной еды, различных деликатесов, на которые была способна Татьяна Михайловна, она постепенно освоилась. Стала улыбаться даже. Было действительно весело, по-доброму приятно в такой дружной компании. На корме Аусыч с Клюзом готовили шашлык. Татьяна своим женским басом рассказывала похабные анекдоты, над которыми громче всех ухохатывался Коля-Чиф. Санька, после двух стопок, начал врать и сочинять, как обычно. Заврался почти до своего участия в Великой Отечественной. Все над ним смеялись, а ему это нравилось. Он еще больше и складнее сочинял всякие небылицы. Татьяна попросила Николая взять гитару: - Давай нашу, Шаферана.
   Где-то звезда ранняя светит
   Где-то летят в ночь поезда
   Татьяна своим густым басом подхватила:
   Где и когда счастье нас встретит?
   Где и когда? Где и когда?
  
   Время идет, но без любимых
   Тянутся дни словно года
   Тут уж и Василь Василич не в той тональности запел:
   Если любовь встретить должны мы
   Где и когда? Где и когда?
  
   Сердце найдет к сердцу дорогу
   В небе взойдет наша звезда
   Аусыч, бросив шашлыки, присоединился. Даже Тетерев, услышав что-то в своем ведре, стал тихонько подпевать:
   Вот бы узнать раньше немного,-
   Где и когда? Где и когда?
  
   У Татьяны по щекам побежали слезы в три ручья. Вась-Вася обнял ее и поцеловал в губы прилюдно. Налили все еще по одной.
   Николай первый раз за четыре дня увидел свою недавнюю любовь. Вновь все вспыхнуло. Обида и невыносимое желание, воспоминание о великом счастье и безысходное горе, все в куче, сразу прожгло мозг.
   "Ах, хороша, змеюка. Только бы предательская слеза не пошла" - снова заныло где-то под сердцем у Николая, - "Ух ты, гадство, как подпирает. Сейчас прорвет на рыдание. И не убежишь никуда. Умыть бы сопли свои. Ах, ну все. Прорвало..." - Николай не придумал ничего лучшего. Подбежал к Татьяне Михайловне, и громко, со слезами на глазах, сказал:
   - Не могу больше. Василь Василич, разреши тоже твою Татьяну поцеловать. Она всем нам, как мать родная... Михайловна, начну с рук...
   Николай пустил слезу. Не мог удержать. Но, эффект получился просто феноменальный. Вслед за Николаем стали подходить и целовать руки Михайловны все ребята. Стояли в очередь, по старшинству. Последним в очереди был Мичурин.
   - Ну-ка, Аусыч, бери свой баян. Частушки давай:
   .. Я с миленком у метра
   Целовалась до утра.
   Целовалась бы еще,
   Да болит влагалищо...
   Э-эх...
  
   Кто-то притащил кассетный магнитофон. Устроили танцы. Валентина была нарасхват. Даже пьяный именинник Тетеря пригласил Валю, но едва не уронил ее и сам чуть было не упал. Матросы вовремя подхватили его под руки и усадили в кресло именинника. Николай наблюдал, как Валя хорошо танцевала, изящно владея своим телом.
   Ради такого праздника Кэп поставил свою железяку на всю ночь на якорь в районе Камышинского рейда. Здесь уже было настоящее лето. Тепло, как в июле в Горьком. Ближе к Волгограду будет вообще жара.
   Ужин продолжался до самого рассвета. Николай незаметно, часов в одиннадцать, ушел к себе в каюту.
   На откидном столике стояла початая бутылка коньяка, стакан и блюдечко с нарезанным лимоном. Николай одетый сидел в темноте, забившись в самый дальний угол кровати, обхватив колени. Слезы уже не текли. Они просто застыли в глазах. Он ни о чем уже не думал. В голове, как и в душе все было пусто. Николай, словно наслаждался таким состоянием. За дверью он услышал возглас отчаяния:
   - Не уходи! Прошу тебя...
   Это был голос Виталика. Николай с большой неохотой выходил из своего опустошенного состояния.
   - Николай, открой. Это я, Валя. Открой пожалуйста... Я знаю, что ты здесь. Открой мне, Коленька.
   Валя нажала на ручку двери, и дверь открылась. Она вошла в темноту каюты.
   - Коленька, ты здесь? Любимый мой!.. Где ты?
   - Не включай свет, пожалуйста. И не запирайся. Чего тебе?
   - Я пришла извиниться перед тобой. Я поняла, что люблю только тебя. Я никогда никого так не любила. Прости, прости меня.
   Валентина плакала, закрыв лицо руками, присев у двери. Николаю было все безразлично. Он не хотел уже ничего ни говорить, ни слушать, ни видеть. Валентина долго тихонько плакала. У нее затекли ноги, и она подсела к столу.
   - Разреши мне коньяка выпить?
   - Возьми на полочке стакан и налей себе сама. У меня сил нет подняться.
   - Я так виновата перед тобой. Мне было невыносимо одной, когда ты уехал. Я хотела только, чтобы хоть кто-то был рядом. Сама не пойму, как все случилось. Он плакал, и мне его стало так жалко. У нас почти ничего не было. Я, во всяком случае, ни разу не была удовлетворена за все это время. А он выдохся уже в первую ночь. Я так тяготилась. С ним даже говорить не о чем было. Такой низкий интеллект. Вы такие разные с ним. Как вы смогли стать друзьями, я не понимаю? А потом я просто боялась встречи с тобой. Я думала, что умру от стыда...
   Валентина снова заплакала. Николай вдруг расхохотался. Он снова выпил коньяка.
   - Почему ты смеешься? Мне больно.
   - Я не понимаю, зачем ты пришла? Хочешь рассказать мне подробности своего неудачного секса? Или хочешь пожаловаться мне на моего друга? Не исключаю возможности, что ты ему и про меня что-то похожее говорила.
   - Зачем ты так? Я пришла просить у тебя прощения.
   - Прощения? За что? Я же не муж тебе, третий по счету. Ты мне ничем не обязана...
   Валентина, рыдая, едва могла говорить.
   - Мне нужно знать, просто необходимо, что ты меня прощаешь. Прости, умоляю. Я дура. Проклинаю себя, за то, что я такая дура. Ради всего, что у нас было, прости...
   - Ну, хорошо. Я прощаю тебя, если тебе это так важно. А теперь, прошу тебя, уходи. Я хочу остаться один.
   Валентина снова заплакала. Уже светало. Николай мог видеть, как вздрагивали ее плечи. Точно так же они вздрагивали и у него самого некоторое время назад. Он понимал, что у Валентины начинается истерическое расстройство, которое долго не остановится. Свою обессию он укрощал коньяком.
   - Прекрати истерику! Выпей еще коньяка лучше. Я ничем уже не могу тебе помочь.
   - Ах, Коленька. Любимый мой. Что я наделала!? Я не могу, не могу больше. Вернись ко мне. Я умру без тебя...
   Валентина опустилась на колени перед кроватью, и продолжала рыдать. В дверь постучали. Вошел капитан и включил свет.
   - Боже мой! Что тут у вас такое? Николай, мы снимаемся. Нужна твоя помощь. Мой Клюз опять нажрался. Сходи на бак со Студентом. Покажи ему, как связь сделать. А лучше, постой с ним на баке. Возьми свой микрофон. А то Клюз свой куда-то запрятал, не найдем. Это ненадолго, минут на 20.
   - Конечно, Василич. Пусть Студент идет пока. Я догоню...
   После маневров Николай поднялся на мостик.
   - Я свободен, Василич? Спокойной всем вахты.
   - Пойдем на крыло выйдем, покурим... Чего у тебя там? На коленях, гляжу, ползает, рыдает. Нехорошо все это. Доиграетесь вы у меня, оба. Мне ее в Махачкалу доставить надо, здоровой и невредимой. Вместе с ее бактериями. Как хочешь, а приведи ее в порядок. Если она от твоего брата снова к тебе убежала, то теперь давай опять, ты ее ублажай. Мне не нужно здесь, чтобы кандидаты наук на коленках в припадке по палубе ползали. Никто тебя здесь тряпкой считать не будет. Я быстро всем рты позатыкаю.
   Можешь считать это, как приказ. И чтоб до самой Махачкалы у меня...
   Николай уже и сам не понимал, чего он хочет. Его душа была разорвана на клочки. Его болезнь вот-вот должна была бы стабилизироваться. Должно было скоро все пойти на поправку.
   Он зашел в свою каюту. Валентина спала на его кровати. Юбка у нее задралась до трусиков, маечка выехала. На столе стояла почти пустая бутылка. Он пододвинул Валю повыше, положил подушку под голову и укрыл покрывалом. Достал под кроватью еще бутылку, и пошел к Виталику.
   - Можно, брат? Выпьем?
   - Коля, прости меня, если можешь. Не смог удержаться. Совсем крыша поехала. Не смотри на меня, пожалуйста. Слезы текут, не могу...
   - Давай выпьем. Легче будет. По себе знаю... Я ненадолго зашел. Спать хочу, умираю. Пришел тоже прощение у тебя просить, Виталя. Прости, что так получилось. Она у меня опять. Коньяком ее напоил, спит пьяная.
   Я думал, выздоровел от нее. Но, похоже, это не излечимо. Держись! Старайся не находиться наедине с самим собой, со своими мыслями. Иди в толпу. Там наши друзья. Они все поймут и помогут. Проверено...
   У Николая с Валей вновь вспыхнула любовь. Да она и не угасала. Они уже не стесняясь, в открытую плакали на груди друг у друга, рассказывая о своих переживаниях и душевных муках, когда им было плохо. Они снова были счастливы. Очень бережно относились даже к мелочам, заботясь друг о друге. Николай ходил с ней в ее лабораторию. Она везде и всюду была с ним. Даже в штурманской рубке, куда Николай ходил проверять и делать профилактические работы радионавигационным приборам, она стояла рядом. Ребята уже привыкли видеть их всегда вместе. Постепенно она становилась своим человеком, без которого было бы скучно в компании. Все удивлялись такой идилии. Никто уже не смотрел на нее с вожделением. Когда они с Николаем загорали вдвоем на крыше радиорубки, со встречных судов судоводители рассматривали Валентину в купальнике в свои бинокли. Переговаривались по УКВ:
   - Кто это у тебя, Василич, на крыше радиорубки загорает? Боже мой! Мы все тут пялимся в бинокли. Ничего подобного в жизни не видели. Кто же у тебя там такой счастливчик, рядом с ней?
   - Бактерию в Махачкалу везем. Рядом радист, пока. Он новенький, первую навигацию у нас только.
   - Почему пока?
   - Э-э, Степаныч. Здесь у нас не все так просто. Зимой встретимся, расскажу. Целый роман можно написать. Ну, давай, до встречи...
   Валентина, как хвостик, всегда была рядом с Николаем, как привязанная. В Каспии снова была рыбалка. Валентина была в восторге. Она помогала Николаю оттаскивать рыбин к середине палубы. Была такая разгоряченная, радостная, смешная и счастливая. В резиновых сапогах на десять размеров больше и в своем сексуальном купальнике она прыгала по палубе, радовалась каждой рыбине. На мостике ее разглядывали в бинокли в упор. Однажды, от натуги, у нее оборвался крючок на лифчике, и она, не обращая совершенно никакого внимания на это, с голой грудью, продолжала выполнять работу.
   На палубе все вытаращили глаза на это чудо. Наконец, опомнившись, она побежала поднимать свой лифчик. Николай снял свою майку и надел ее на Валю. Сквозь сырую материю этой майки сногсшибающе прекрасная, умопомрачительно сексуальная грудь Валентины просвечивала так, словно никакой майки и не было. Работа встала. Никто уже не мог ничего делать. Николай понял это, и заставил Валентину сходить в каюту, и одеться более скромно. Только после этого работа снова продолжилась.
  
   Железяка шла под последнюю погрузку в Махачкалу. Последняя ночь. Оба плакали, изошлись слезами от горя перед предстоящей разлукой. Оба большие практики в любовных делах, они должны были уже привыкнуть к таким расставаниям.
   - Я не смогу больше жить без тебя. Сделай мне предложение, прошу тебя. Я хочу, чтобы мое счастье было всегда рядом со мной. У меня хорошая квартира в Ленинграде. Я разменяю ее, и перееду жить к тебе в Горький. Давай с тобой поженимся. Мне никогда никого, кроме тебя, уже не нужно будет. Я буду самой верной женой в мире.
   - Я тоже люблю тебя. У меня никогда такого не было, чтоб я так сильно любил. Если мы больше не встретимся, я никогда не смогу быть полностью счастлив. Дело вовсе не в этой злосчастной печати в паспорте. Пиши мне чаще. И я тебе буду писать. Когда вернешься из Туркменистана, мы обязательно должны встретиться...
  
   Они оба плакали, понимая внутри себя, что больше никогда уже не встретятся. Валя оставила Николаю свой Ленинградский адрес и координаты НИИ Микробиологии, Ленинградского филиала в Красноводске. Николай оставил ей свой Горьковский адрес. Но, они оба абсолютно достоверно знали, что расстаются на всю жизнь. Валентине нужно делать свою работу, которая была важнее ее личной жизни. Два года, очень большой срок. Ни она сама, ни Николай, просто физически не смогут ждать так долго. Они еще молодые люди, в самом расцвете сил, оба имеющие огромный опыт в любовных делах. Не пройдет и месяца, как встретятся на их пути другие мужчины и женщины, являющиеся достойной заменой, возможно, даже еще и лучшей. Просто, нельзя жить на свете, если нет рядом с тобой любви и счастья, каждый день, каждую минуту. Но, как же тяжело расставаться навсегда с любимым человеком. Какое это горе, какое несчастье! Весь экипаж провожал Валентину на служебный автобус. Последнее обнимание, последний долгий поцелуй, последнее перемазывание лиц друг друга своими слезами и соплями. Рыдала Татьяна Михайловна, скатилась скупая слеза у Вась Васи. Где-то, спрятавшись за спинами толпы, утирал свои горькие слезы друг Николая, Виталик. У всех были грустные лица, как на похоронах. Да это и на самом деле были похороны. Погибала любовь, которая еще вчера была так сильна и здорова. Вот и все!..
  
   "Последний раз в эту навигацию входим в устье Волги", - с грустью наблюдает в иллюминатор Николай. - "Вход с Каспия в устье идет по очень узкому и длинному каналу, границы которого обложены буями и бакенами. Чуть в сторону и брюхом сядешь на мель. Его постоянно расширяют и углубляют земснарядами, но он все равно сужается и мелеет. Мошки и комары одолевают. В воздухе стоит ровный гул от взмахов их крыльев. Хлопнув себя по щеке, убьешь целую кучу комарья. Ладошка вся грязная от их трупов. Вся палуба в огромных кузнечиках. Таких больших, что боязно одного взять в руки. По ним прямо ходишь, давишь их, и под ногами образуется жидкая зеленая грязища. Водная трава, типа камыша, высотой доходит чуть ли не до мостика. Все стрекочет, пищит. В воздухе ни дуновения. Вон цапля на одной ноге стоит, лягушек ловит. Болото - не болото, река - не река, но явно не берег. Еле ползем черепашьим пздёхом, можно сказать, пердячим паром, до самой темноты"
   . Среди ночи железяка почему-то остановилась. Послышалась беготня по палубе, крик, ор. Оказалось, что ее остановили рыбаки с местного рыб-кооператива, промышляющие здесь воблу. Кучка небритых и одичавших в таких климатических условиях мужиков, как речные пираты на моторных лодках, взяли железяку на абордаж и просят слить им бензина в обмен на воблу. Кэп сразу скумекал и смякал выгоду, и вся команда быстро вывалила на палубу грузить на борт еще живую рыбешку.
   "За всю жизнь, я помню, только однажды, в детстве, поймал всего три рыбешки на удочку, хотя целый день просидел над речкой. Полосатого окуня, беленькую сорожку и маленького колючего ершишку. Всего улова едва хватило кошке на завтрак", - вспоминает Николай. - "Здесь же нам, буквально за пару часов, свалили воблы, как потом было подсчитано, по 220 кг "на рыло", т.е. на каждого члена команды. Вот это, я понимаю, улов! Мы навалили три огромных кучи, как скирды сена, в районе полубака, сгребали огромными совковыми лопатами. В честь такого случая Татьяне пришлось срочно готовить завтрак. Никто уже давно не спал, и все были не прочь "заморить червячка". Разделив всю воблу на примерно равные по объему 15 куч, каждая из которых представляла собой конус с высотой под 2,5 метра и диаметром основания в 4 шага. Большинство сразу приступило к солению свих паев. Из подручных средств в виде досок, фанерок, ящиков и пр. делалось что-то, наподобие колодца, внутрь которго в один - два слоя прокладывался полиэтилен, клеенка или брезент. На дно высыпалась пара ведер бузуна и потом шел первый слой воблы. В рот и жабры каждой воблины напихивалась и плотно утрамбовывалась соль. Потом густо натерев и обсыпав солью сверху, она укладывалась вплотную к своей сородичнице. На уложенный ряд высыпалось ведро соли ровным слоем и шел следующий ряд. И так до конца. Сверху на эти ряды надо было бы положить "гнет" в виде тяжелого камня. Но, пока я корячился, все, что было тяжелое, разобрали и все мои четыре колодца остались без гнета. В те дни я очень уставал. Руки разъело от соли так, что кожа потрескалась. Мне даже во снах снилось, что я солю воблу. Бывалые солильщики засолили свои паи еще за сутки до Астрахани. Я же, как ни старался, еле успел к приходу в родной для "железяки" город" - вспоминал Николай.
   Последний заход в Самару, к начальству на ковер. Последний раз Кэп разделил деньги за рыбу. Это дело отмечается в радиорубке. Все уже поуходили спать. Остались только Николай с Кэпом.
   - Ну, как тебе на нашей "железяке"? Помнишь свой первый рейс? Когда еще и первой зарплаты не успел получить, а денег имел, как за половину навигации. Ты, вот, все на Волгу-матушку любуешься. А я считаю ее кормилицей нашей. Она кормит тех, кто на ней работает. Как поле, которое крестьянина кормит.
   - Эх, Василич! Зарабатывать бы столько все время, но честно! Я бы никогда отсюда не ушел, до самой пенсии.
   - Ах ты, неблагодарный. Считаешь, что я ворую? А для кого я это делаю? Не для вас разве?
   - Не надо Василич. Я ведь не пацан, и глаза имею. Для себя или для нас... Ты думаешь, если тебя посадят, нам по фигу будет? Нас-то просто с работы выгонят. А тебя мы откупить не сможем. И даже передачки тебе носить всем некогда будет.
   - Типун тебе на язык. Давай, наливай!.. Я, Николаша, не первый год замужем. На флот пришел пацаном, еще моложе Мичурина. Какой флот был! А сейчас? Ты с пассажиров сюда что, от хорошей жизни ушел? Стоят твои пассажиры, все в затонах ржавеют. На Волге белый пароход редко увидишь, как в диковинку стало. Все развалили, гады. Все по швам трещит. Каждый мало-мальский начальник не упустит своей возможности стырить, что плохо лежит. А мы с тобой что, хуже? Им всем сейчас не до нас. То, что мы с тобой рыбки порыбачили, да бензину "налево" отписяли, это для них, что гайку с завода унести. У них глобальный грабеж идет. Я просто не хочу при этом с голым задом остаться. Да, риск есть. Допустим дом горит многоквартирный. Пожар врасплох застал так, что все в одних трусах выбежали. Кто-то рискнул, пока не разгорелось, вынес документы и деньги. Кто-то дважды рискнул, пёр сквозь огонь, и вытащил одежонку поценнее. А кто-то вообще все вытащил, до последних шлепанцев, рискуя жизнью. Вот и стоят они, глядя, как догорает. Государство, конечно, не даст с голоду подохнуть, и угол в трущебе предоставит. Только не хочу я быть на месте тех, у кого одни трусы после пожара остались.
   - Не все же воруют, Василич. Зря ты так.
   - Эх, начальничек! А говоришь не пацан, и с глазами. Наливай! Чего сидишь, как в гостях?! Мне ведь уж и жить-то осталось, как пару рейсов сделать. А у меня дочка -- дура. С одним разошлась, думает этот лучше будет. Я ведь не еврей, а хохол. Моя хитрость глобальная. У меня дома сосед - друг. В городском автохозяйстве работал начальником автоколлонны. Это автохозяйство в прошлом году стало акционерным обществом. С чего бы вдруг? А не может городская власть больше поддерживать на плаву это хозяйство. Нет денег, и выплывай, как хочешь. А соседушка, хоть и не хохол, а тоже мудрый. Предчувствовал, что всему скоро "кирдык" прийдет. Откладывал на "черный день" по копеечке. Подворовывал с оглядочкой. Вот они с директором хозяйства и стали скупать все ваучеры и акции у своих шоферов. Стали держателями пакета. 63% акций в их руках оказались. Тот директором остался, а сосед стал его замом. Машины все прораспродали, шоферов поувольняли, а подсобные помещения посдавали в аренду. Платят в городскую казну налоги по "двойной бухгалтерии", но стабильно. У соседа теперь личный шофер и служебно-личная "Волга". По утрам на работу, как положено. Кофию там попьет, секретутку полапает до обеда и на дачу. Я вот, глядя на него, тоже акции своей фирмы "Волготанкер" начал скупать. Рогом упираюсь, свободой рискую. Но уже 11% имею. Простой капитан, каких пруд пруди. Да меня с такими акциями не только посадить, а скоро в задницу целовать начнут. Так, что не пукай, начальник. Прорвемся! Ну, наливай, что ли! А то уйду.
   - Тебя послушать, Василич, кажется, ты прав. А что-то внутри все равно свербит.
   - Не бери в голову, Николаич! Осталось тебе свою рыбу с арбузами в Кстове сгрузить, в Ленинграде в Эрмитаж сходить, да и все. Жду тебя следующей весной. Поработаем еще с тобой. Я пока умирать не собираюсь. Разве плохо тебе было? Такую женщину повстречал! На всю жизнь шрам на сердце останется. Приезжай. Приедешь?
   - Скорее всего. На берегу мне тошно. Если не женюсь снова, то жди Василич. Спасибо тебе!
  
   Навигация для железяки закончилась в ноябре. А новая начнется в феврале будущего года.
   "Чего же тоска-то такая?" - задумался Николай. - "Все ведь хорошо. Порадовал всех своих дарами Волги. Неплохо подзаработал за навигацию. Едем домой в поезде. Все думы о предстоящей встрече с родителями. Тамара недавно телеграмму прислала. Ждет, не дожется. Едем вчетвером. Виталька, Саня, Студент и я. Они с нами за компанию до Горького, а потом в Ленинград", - вспоминал Николай.
   В купе билетов не досталось, пришлось плацкартом. Ехать двое суток. Взяли в дорогу - святое дело! Рядом расшумелись тетки, хотя место в этом отсеке было только у одной. Санек, молодец, выставляя на стол бутылки с пивом и водкой, пошутил:
   - Эх, бабоньки! Не повезло вам с нами, попутчиками. Мы моряки, домой едем. Сейчас выпивать здесь будем, потом песни петь. Ну, а потом уж и драться, как полагается.
   Тетки быстро все убирают со стола, собираясь перейти в другое купе.
   - Погодите, бабоньки! Мы еще песни не пели...
  
   Николай с Тамарой стоят у памятника Чкалова, любуются на Волгу. Тамара беременна, уже животик приличный. Николай рассказывет ей о своей жизни на железяке.
   - Вон, видишь, напртив трамплина, где две баржи стоят? Это и есть рейд. Здесь наша железяка всегда якорь бросала. Все люди по многу раз смотрят отсюда на "Волгонефти" и другие суда. Но никто не знает, как там на них люди живут. Вот, теперь и ты представление имеешь. Это труд не из легких. Я про себя, как дармоеда, молчу. А вот почему "Дед" оглох? Нет, не от старости. Он оглох, когда ему еще и 50 не было. Не многих за такую зарплату заставишь в машине "маслопупить". А штурману по обмелевшей Волге такой "железякой" управлять? Высота борта 5,5 м, под водой 3,5 м, да плюс надстройка в два этажа. И в длину 132 метра. А в трюме опасного груза 5 тысяч тонн. Это не на катере в шлюз пропихнуться. Это, считай, высший пилотаж. Опять же, на судоводителя учиться надо. Даже на матроса сейчас два года учатся.
   Николай, по окончании навигации, сразу приехал к Тамаре. Они не виделись почти девять месяцев. Она скрывала, и он даже не знал, что она беременна, и совсем скоро уже родит ему мальчика.
   - Вот она, твоя изюминка. Ты ее все-таки нашла. Спасибо тебе, родная моя женщина. Я самый счастливый мужчина в мире, и у меня самая лучшая в мире женщина. Я люблю тебя, Томочка! И буду любить всю свою жизнь!
   Все, что было раньше у Николая, ушло в далекое и невозвратное прошлое. Наученный опытом, он уже никогда не вернется к прежней своей жизни.
   Через месяц Валентина написала ему, что будет работать в Красноводске не менее двух лет. Извиняется, и просит ее не ждать. Николай даже обрадовался, что с прошлым у него оборвалась последняя нить.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"