Люди в такую пору непременно впадают в спячку и не перестают удивляться: как же осень могла вдохновлять Пушкина? Да как он вообще мог любить эту пору?
Впрочем, об этом думали не все. Вере Абрамовой, например, осень была в радость. В холодные пасмурные дни ее маленькое кафе никогда не пустовало. Ни один прохожий не обладал достаточной силой воли, чтобы пройти мимо дурманящего запаха горячих бутербродов и кофе. Это был не просто запах вкусной еды, но запах тепла и уюта.
В тот день было особенно холодно. Ветер пронизывал каждую клеточку, небо затянуло серыми громадами туч, а солнце казалось размытым пятном краски на холсте начинающего художника. Невольно начинаешь сомневаться, что когда-нибудь снова придет лето, а с ним яркое солнце, шорты и пляжные тапки.
И, тем не менее, жизнь продолжалась. Кругом сновали люди: на работу, учиться, жить... А вечером, при свете фонарей и витрин, как-то само собой забывалось, что с утра не было солнца.
Парочки отчаянных романтиков решались устраивать прогулки, шагали по лужам и, судя по виду, были этим счастливы.
Вера таких не любила - они были не частыми гостями в заведениях, подобных ее. Впрочем, от недостатка "нормальных" (именно так она называла тех, кто старался как можно чаще встречаться в маленьких ресторанчиках и кафе) Ч.П. Абрамова не страдала.
Вот и в этот вечер все столики были заняты. Официантки едва справлялись с заказами, на кухне беспрестанно что-то жарили, варили, резали. Вера же, наблюдая за всем этим, только ворчала: "Персонал никуда не годиться - надо менять..." Она произносила это тихо, но отчетливо, выдерживая паузу после каждого слова. Потом наблюдала за реакцией.
Нет, она вовсе не собиралась что-либо менять, и персонал ее устраивал, но Вера считала, что так положено - положено ворчать. Больше за этим ничего не стояло.
- Когда освободиться четвертый столик, никого за него больше не сажать. Уже почти девять,- обратилась Абрамова к одной из официанток.
На часах действительно было около девяти, и это значило, что с минуты на минуту появиться Сергей.
Вера мало что знала о нем (почти ничего), но знала размеры его кошелька, и этого было достаточно...,чтобы улыбаться.
Сергей, обеспеченный молодой человек в расцвете сил, приходил в кафе каждый день, ужинал, расплачивался и уходил. Это продолжалось уже в течении нескольких недель, а может и месяцев - точно никто не знал.
Иногда он появлялся не один. Вера в таких случаях словно пятнадцатилетняя девчонка выглядывала из-за стойки, пытаясь разглядеть новую пассию постоянного клиента. И стоит отдать должное - Абрамова не решалась судить о человеке по внешности. Для нее, как истинного профессионала, гораздо больше говорил заказ. Получалось вроде: скажи мне, что ты ешь - и я скажу кто ты.
Спутницы Сергея, как правило, заказывать не стеснялись, меню изучали неспеша.
- На четвертый как обычно и устрицы!
- На четвертый как обычно и куру с апельсинами!
Любимец женского пола - будь-то пятилетняя девочка или пожилая дама - Сергей был душой и мужской компании.
В нем была какая-то скрытая сила, заключавшаяся, может, в уверенности в завтрашнем дне, а оттого свободной походке или в открытом, даже вызывающем, взгляде и такой же улыбке. С детства мечтавший о чем-то большом, и в свои двадцать семь так и не понявший о чем, Сергей просто успокоился, просто перестал искать. Он вступил в отлаженный и спокойный этап своей жизни.
Тем осенним вечером заказ на четвертый столик вызвал бурю эмоций у персонала: у кого-то смех, у кого-то удивление:
- Как обычно и фруктовый салат!
Посмотреть, кто же пришел с Сергеем, стремились все, от поломойки до шеф-повара. И даже Верино "персонал никуда не годиться" не могло усмирить любопытства.
Девушке, сидевшей напротив всеобщего любимца, было лет семнадцать.
"На малолеток переключился,- вздохнула Вера,- странная она какая-то."
Эта самая "малолетка" на фоне взрослого Сергея действительно выглядела странно. Изумлял ее внешний вид. На ней было длинное черное платье, походившее больше на монашескую рясу, нежели на вечернее платье, мальчуковые ботинки и ярко желтые носки, так удачно сочетающиеся с такого же цвета платком на шее. Она выглядела очень естественно. Ни громкого смеха, ни томных взглядов - ничего общего ни с одной из тех, кто бывал в кафе с Сергеем раньше.
Она говорила мало, больше слушала. Предсказания "эта дня на два" не сбылись и очень скоро в кафе говорили: "На четвертый как обычно". И повара знали, "как обычно" - это то, что всегда заказывал Сергей и фруктовый салат.
Что могло быть общего у двадцатисемилетнего мужчины и школьницы, никто не знал. А они сами об этом никогда не задумывались.
Он был не таким, как все ее друзья, а она не была похожа ни на одну из тех красавиц, с которыми он обычно имел дело.
Она никогда не интересовалась, что с ним было до встречи с ней. Если он пропадал на несколько дней или просто не звонил, она ни о чем не спрашивала. Сергея это даже злило. Впрочем, причем здесь злость...
Их счастье бросалось а глаза: счастье встреч, ужинов, разговоров.
Это было так естественно, так логично. Это было колечко в маленькой коробочке. Однажды за ужином он отдал его ей.
Тот вечер был последним, когда Вера Абрамова видела Сергея и его спутницу. Через какое-то время никто уже не помнил, что некогда к девяти часам для них освобождался четвертый столик, и, что для этого самого столика существовало "как обычно" - ужин Сергея и фруктовый салат.
Как-то на кухне Абрамова слышала разговор официанток, мол та девушка, очаровательное созданье в желтых носках, которое, казалось, и появилось на свет, чтобы быть встреченным Сергеем, колечко ни разу не надела... И что Сергея видели разительно изменившимся, обрюзгшим и неопрятным, что от него разило спиртным.
________________________________
Это была самая обычная осень - точно такая, как и год назад: прохожие, снующие кто куда, огни фонарей и витрин.
Вот уже несколько недель на четвертый столик кафе Веры Абрамовой подавали ужин для Сергея.
Когда он появился впервые после долгого перерыва, хозяйка приветливо заметила:
- Вас долго не было!
- Я был болен. -Ответил Сергей.
- На четвертый как обычно! Персонал никуда не годиться,- проворчала Вера и чуть слышно добавила,- выздоровел - значит не болел...