Пандора очень любила своего отца Зевса. Но подобно многим любящим дочерям, оставила его ради другого мужчины.
- Скажи мне, папа! - маленькая девочка со светлыми косицами и голубыми, как у отца, глазами, сидела на его коленях, уткнувшись носом ему в плечо - любимая игра в прятки с миром: 'Я здесь, а мир исчез'.
- Да, родная? - отозвался Зевс.
- Ты ведь никогда не умрешь?
- Как если бы я был бессмертен, - ответил Зевс.
- Но все отцы умирают...
- Не все. Некоторые продолжаются в своих детях.
- Ты хочешь жить не один раз, а много?
- Мы все мечтаем о вечности.
- Не оставляй меня никогда, папа! Никогда! Ты оставил маму, и Геру, и многих своих женщин, но не оставляй меня, пожалуйста! Кого угодно, только не меня!
- Я тебя никогда не оставлю, -улыбнулся Зевс. - Мы с тобой настолько похожи, что я буду в тебе, где бы ты ни была. Я всегда буду с тобой. Как яблоня, которая таится в яблоке, дожидаясь своего часа.
'Как это страшно!' - подумала вдруг Пандора.
***
Было весеннее дремотное утро. Тихий косой дождь блестел в лучах солнца, как нити паутины, а по радио передавали сообщение об очередном стихийном бедствии, которое то ли уже произошло, то ли только собирается произойти.
Всю ночь Пандора видела сны, волчком вертевшиеся в ее голове, и проснулась грустная, но решившаяся идти до конца и по возможности еще дальше. Она позавтракала, приняла душ, брызгаясь и фыркая, как молодое, полное жизни и сил животное, подсушила волосы полотенцем, потом перед зеркалом - чик-чик - обрезала свои светлые локоны, мгновенно став похожей на хорошенького лохматого мальчика. Натянув на себя джинсы и рубашку, Пандора бросила несколько любимых платьев - синее, как небо, золотое, как солнце, и черное, как ночь, - в приготовленный с вечера рюкзак. Поколебавшись, кинула туда же пару фотографий - снимок мачехи Геры на фоне греческих развалин и старое фото сводной сестры Афины: молоденькой, беззаботно улыбающейся, видимо, еще не успевшей увязнуть в политической борьбе за равенство женщин во всем мире.
Пандора хотела взять с собой и фотографию Зевса, где он веселый, хитрющий, обаятельный, с трубкой, похож на стареющего Эрнеста Хемингуэя, но передумала и раздраженно бросила снимок в камин. Сжечь, правда, не осмелилась.
В дом Зевса тихо прокрался полдень и осветил желтые стены, полки с книгами, цветные диванчики и тоненькую девушку с неровно обстриженными волосами. Пандора сидела на пушистом ковре, поджав ноги, с раскрытым альбомом на коленях и с печалью рассматривала старые, пожелтевшие от времени семейные фотографии.
Вот черно-белый, весь потрескавшийся дедушка Кронос, с пушистыми усами, жестоким взглядом и в форменной одежде. Пандора никогда его не видела, но слышала о нем страшные легенды, как будто он сначала работал в КГБ, потом в ЦРУ, а затем на китайцев. 'Он работал бы и на самого бога, если бы ему там больше платили', - как-то пошутила Афина. Уж она-то умела в одной колкой фразе выразить всю суть человека. А вот и Афродита. С пленительными формами, пышной копной волос до колен и чувственным ртом. Что ни говори, а от поклонников у нее всегда отбоя не было. 'Прямо богиня любви', - тоже замечание Афины. Но с тех пор, как в моду вошли длинноногие худышки, Афродита будто с ума сошла - все пытается вогнать свое пышное тело в стандарт и распугивает воздыхателей разговорами о калориях.
Долговязая Артемида с очаровательной мальчишеской стрижкой. Быстрая, стремительная, неугомонная. Пандоре так хотелось когда-то на нее походить. Вот здесь Артемида в маленьком черном платье на большой арт-выставке в Лондоне. А здесь вообще без ничего на нудистском пляже - скандальный снимок, за который бедняга папарацци получил от Артемиды пару пощечин. Артемида... Девственная красота, аристократичность, холодная кровь... Пандора, вздохнув, пролистала страницы.
Афина, Афина, Афина... Папина любимица (до появления Пандоры, конечно). Красивая, с косой челкой над серыми глазами, всегда с саркастической улыбкой и сигаретой в зубах, Афина была прямолинейна, властна и чарующе самонадеянна - 'вся в дурака папочку', как говаривала она, когда Зевс мог ее слышать. Афина в профиль. Афина анфас. Афина с камелиями. Афина учиняет разгром в каком-то кабаке. Афина и ее мужчины. Афина и ее женщины. Ее всегда было слишком много. Таких людей трудно не любить. Но и ненавидеть проще простого.
Кузины, кузены, тетки, дяди. Многочисленное семейство, протянувшее свои щупальца по всему миру. Пандора с ненавистью захлопнула альбом и швырнула его об стенку. Старые снимки разлетелись по гостиной. Некоторое время она смотрела на них, не двигаясь, потом вздохнула и начала, ползая по ковру, собирать фотографии. Ей хотелось плакать, но она сдержалась. 'Я все делаю правильно, - сказала себе Пандора. - Если и уходить, то только так. Не оглядываясь'.
Она запихнула фотографии в альбом и убрала его в шкаф. Бросив прощальный взгляд на когда-то любимые стены, картины, книги, девушка повесила на плечи рюкзак, вышла из дома, сунула ключи в почтовый ящик и исчезла из жизни Зевса.
Так Пандора бросила отца, отцовский дом, оплачиваемый им университет, где она по его настоянию вот уже два года блестяще изучала право, его стареющих друзей, с которыми упражнялась когда-то в искусстве светской болтовни, машину, которую он подарил ей на восемнадцатилетие, книги, которые он научил ее понимать и любить, и жизнь, которую он для нее выбрал.
***
После этого она некоторое время жила то здесь, то там, с разными любовниками, то с одним, то с другим, изредка мелькая на страницах бульварных газет и на театральных афишах, пока ей не надоело прожигать свою жизнь в бессмысленных связях и эпатажных выходках. Через полгода после побега из дома Пандора стала женой некоего бродячего актера Эпиметея и уехала с ним к его брату Прометею куда-то на юг, то ли в Канны, то ли в Ниццу.
- Она всегда была с приветом, а теперь от нее и привета не осталось, - насмешливо сказала Афина Зевсу, услышав о побеге сестренки. Однако в ее голосе слышалось не осуждение действий Пандоры, а что-то вроде умиления от поступка 'младшенькой' и даже ехидство над бешенством обманутого отца и его страданиями. Афина с улыбкой наблюдала за тем, как Зевс кружит по кабинету, будто разъяренный лев в домашнем халате. Сама она сидела на столе, болтая босыми ногами - туфли остались на ковре. Время от времени она подливала себе виски из графина, который для удобства поставила рядом с собой. Зевс с раздражением отметил, что графин стоит на его любимой книге и что дочь пьет неразведенный алкоголь как воду.
- Да не переживай ты так, пусть развлечется малышка! - воскликнула она, когда ей надоело наблюдать за его метаниями. - Посмотри на себя со стороны! Ты просто смешон. Ведешь себя не как отец, а как муж, у которого увели жену.
Зевс вздрогнул, как будто ему неожиданно вылили за шиворот ведро ледяной воды, и остановился прямо перед ней, задыхаясь от злости. Однако Афина встретила его яростный взгляд с улыбкой, что еще больше взбесило Зевса.
- Сам знаешь, бунт против отцовской власти у нее в крови, - добавила она.
Афина явно намекала на беднягу Кроноса, своего старого выжившего из ума деда, с которым когда-то случилась 'темная история', и сам Зевс участвовал в судебном процессе и добился жесткого приговора. С тех пор некоторые члены семьи Олимпийских с ним даже не раскланивались.
- Ты ни черта не понимаешь, - услышав о Кроносе, Зевс скривился и устало опустился в кресло. - Пандора пустилась во все тяжкие - с этим я еще готов смириться. С кем не бывает. Как вспомню тебя в ее возрасте... Вообразила себя гениальной актрисой - снимается в эротических фильмах. Пройдет. Вышла замуж за религиозного идиота - это уже хуже! Не удивлюсь, если он из какой-нибудь секты... Однако и это можно стерпеть. Браки заключаются на всю жизнь, а распадаются каждый день. Но она подрывает мою репутацию. Теперь и чихнуть нельзя, чтобы не попасть в светскую хронику. И все это из-за неблагодарной дуры, которая сама не знает, чего хочет.
- Не такая уж она и дура, - заметила Афина. - Может, она и не знает, чего хочет, но точно знает, чего не хочет. Уже это стоит уважения...
- Уважения, - пробормотал Зевс и поморщился, будто попробовал это слово на вкус, и ему не понравилось. - В ваше время все, кому не лень поорать, требуют уважения к себе. Научитесь сначала уважать других.
- Золотые слова, папа. Жаль, что у тебя нет Твиттера.
- Для тебя вообще нет ничего святого, - снова разозлился Зевс. - Ты хоть кого-то любишь в этой жизни, кроме себя?
- Скажем так, мы с тобой - одного поля ягода, папа... Кстати, куда ты дел сигары, которую я подарила тебе на день рождения?
Зевс молча вытащил коробку с сигарами из кипы бумаг и протянул ей. Афина чиркнула спичками, затянулась и с удовольствием выпустила в потолок облачко дыма. Как ни странно, огромная кубинская сигара шла ей. Ей было за сорок, и с каждым годом она становилась все более красивой. Есть такие редкие женщины. 'Этой бестии идет все, что бы она ни делала, - подумал Зевс. - Все-таки хорошо, что она пришла'.
- Выпей, папа, и успокойся! - она протянула ему свой стакан. - Все это не стоит твоих нервов.
Зевс послушно глотнул виски. Стало и вправду легче дышать. Он плеснул себе еще алкоголя и набил трубку. Какое-то время они молча курили, каждый думал о своем. Афина рассматривала детские фотографии на стенах. На ее лице не отражалось никаких эмоций. Зевс наблюдал за ней с легким недоумением: как из маленькой наивной девочки, которой она когда-то была, могла вырасти эта волевая насмешливая женщина?
- Так что будем делать? - наконец спросил он, признавая свое поражение.
- Ничего. Все, что ты можешь и должен сделать, - это оставить ее в покое. Пусть живет так, как ей нравится, а не так, как нравится тебе.
- Ты как заноза в ноге, Афина. Твое присутствие вещественно, неоспоримо и напоминает о жизни, но лучше бы все-таки нога меньше ныла, а Пандора бросила свои глупости и вернулась. Здесь ее дом, ее семья.
- Пандора никогда не вернется, - пожала плечами Афина. - Ты дал ей все, что мог. Больше ей с тебя взять нечего. Не печалься о ее жизни. Она умна, красива и эгоистична. С этими качествами она нигде не пропадет.
На этом они закончили тот разговор. Но Зевс не мог успокоиться. Пандора была его лучшим творением, его наследницей. 'Само совершенство', - с гордостью говорил он о ней когда-то своим друзьям. Он возлагал на нее большие надежды, прочил ей блестящее будущее. Как он ошибался. Он дал ей все, а она предала его, став самым большим разочарованием в его жизни. Когда она ушла из дома, Зевс звонил ей каждый день, тешась мыслью, что блудное дитя образумится и вернется. Но она не образумилась. По крайней мере, пока она жила в Париже, он знал из надежных источников, где она живет и с кем спит. Подробные отчеты частного детектива терзали его сердце, но это было лучше, чем ничего. И вдруг Пандора исчезла. Окончательно, бесповоротно. Все нити оборвались, и Зевс остался один на один со своим одиночеством. Он старел, дряхлел, постепенно терял былую сноровку и увлечения, друзей и вкус к жизни.
Но однажды, три года спустя, Пандора вернулась сама. Не затем, чтобы остаться, а чтобы понять, почему у нее не получилось то, что она задумала: жить так, будто в ее жизни никогда не было отца, словно она вовсе не 'плоть от плоти его', а сама по себе, и сама хозяйка своей судьбы.
***
Была зима. Зевс сидел у камина с трубкой, разглядывая огоньки пламени, и в их уютной трескотне ему чудились голоса прошлого, которые нашептывали: твое время на исходе, старина, пора тебе с этим смириться. Женщины уходят - даже дочери! - а новые не приходят. Гера нашла себе молоденького мальчика и думать забыла о том, как вы были когда-то счастливы, старые любовницы снимаются в Голливуде и им не до любовных утех, дочь Афина собирается баллотироваться в депутаты, Афродита лечится алкоголем от несчастной любви и никого не желает видеть, Артемида уехала в Австралию собирать фотоматериалы о животных, Пандора, его любимая Пандора, оставила его - и ради кого! Ради Прометея, этого дрянного художника, который все тщится нести свет людям, а сам свести концы с концами не может, и этого мерзкого актеришки Эпиметея, бывшего ветеринара. 'Ветеринара!' - с ненавистью подумал Зевс, но его гнев исчез так же быстро, как появился: он был слишком стар для таких сильных чувств.
Огонь облизывался и с уханьем кидался на очередное полено или уголек, а потом ворчливо обгладывал их черные кости.
- Вот и остались мы с тобой вдвоем, - я и ты, Гелиос, - сказал Зевс.
- Здравствуй, папа! - тихо проговорила Пандора. Даже не оборачиваясь, он сразу узнал ее нежный голос.- Ты не вынул ключи из почтового ящика?
- Я знал, что ты вернешься, - ответил Зевс, а сам едва сдерживал радостное удивление - ведь он-то думал, что потерял ее навсегда! Однако уже спустя минуту он забыл о своих терзаниях и сомнениях и сам поверил своим словам.
Зевс обернулся и увидел дочь. Коротко стриженная, в майке, курточке и кедах, она, как ему показалось, сильно подурнела, а в ее глазах, как будто вымаранных в черной туши, появилось что-то отчаянное и нахальное.
- Ты ведь всегда все знаешь, папа! Самый умный, самый совершенный, почти христианский бог, только еще не дорос, - резко сказала Пандора.
- На кого ты похожа, - поморщился он, решив не отвечать на колкости. - Твои волосы! Зачем?
- Потому что я - не ты, - ответила Пандора, улыбаясь. - И я смотрю на себя не твоими глазами, а своими, и мне нравится то, что я вижу.
- И эти драные штаны тебе совершенно не к лицу!
- Главное, чтобы они были по моей заднице.
Зевс схватился за голову.
- И ты туда же! Нахваталась выражений! Понимаю, Афина, но ты-то! Ты всегда была такой женственной!
- Я всегда остаюсь женщиной - и в джинсах, и в платьях! Что за старомодные взгляды! - отмахнулась Пандора и присела на краешек его кресла. - Может, обнимешь свою дочку? Или не рад?
И он обнял ее, она как когда-то в детстве уткнулась в его плечо и вдруг начала плакать. Зевс терпеливо ждал.
- Ты повзрослела, - сказал он наконец, тяжело роняя слова.
- Проклятая одышка, - пояснил, заметив ее вопросительный взгляд. - Похудела. Стала женщиной. Несчастной женщиной.
- А тебе ведь хотелось, папа, чтобы я была несчастна без тебя, ведь так?
Пандора смотрела на него с холодным изучающим выражением, которого он раньше никогда в ней не замечал.
- Не отмахивайся и не передергивай, - сказал Зевс. - Я-то все вижу. Нет больше огонька, который обычно горит в глазах тех, у кого вся жизнь только начинается, и они живут, полные радужных надежд. А у тебя будто все уже закончилось. Сколько запретных плодов ты перепробовала, чтобы смотреть на меня такими глазами? Не вижу что-то счастья в тебе - ни внутри, ни снаружи. И я ли в этом виноват? Стоило ли уходить ради этого из дома?
- Скажи мне, папа, - вместо ответа проговорила Пандора, - с тобой бывало когда-нибудь, что ты возвращался вечером домой, туда, где жил многие годы, где тебе было не то чтобы хорошо, но всегда спокойно, и не мог вернуться? Ты шел по знакомым улицам, но почему-то не мог найти дорогу... Ты все шел, и шел, и плутал по закоулкам, которые знал с детства, и не мог понять, где совершил ошибку - пропустил ли нужный поворот, или же просто свернул на чужую улицу. И вот ты ходишь кругами, возвращаешься, начинаешь все сначала, но не можешь найти чертову дорогу, и хочется плакать от бессилия, от усталости, от потерянности, а ведь дом где-то близко. Совсем близко твое любимое кресло, куда ты сможешь забраться с ногами и отдохнуть, графин с водой, который тебя напоит, теплый плед, который тебя согреет, а ты заблудился в трех соснах и будешь блуждать до самой ночи. И никто тебе не поможет, потому что никто кроме тебя не знает, откуда ты, где ты жил, где ты свернул не туда, с какой точки началась эта ошибка... С тобой такое бывало, папа?
- Нет, со мной никогда такого не бывало, - ответил Зевс. А потом зачем-то добавил:
- Все мы блуждаем по жизни.
Гелиос терпеливо замер перед тем, как накинуться на новую жертву. Ночь еще не наступила, а день уже закончился. Зевс смотрел на свою любимую дочь и не мог понять, почему не чувствует того, что должен был бы почувствовать при ее появлении. А ведь он так мечтал о том, что она войдет в эту дверь, произнесет в своей обычной манере 'Скажи мне, папа' или еще что-нибудь привычное, как раньше, или уткнется ему в плечо, будто она снова маленькая девочка, а он главный мужчина в ее жизни. И вот - она пришла, и ничего не изменилось. Некоторые вещи, однажды случившись, уже никогда не меняются.
- Расскажи мне, как ты живешь. Почему ты бросила все это, - Зевс широким жестом махнул в сторону гостиной, - ради этого бедолаги?
- Эпиметей любит меня. Я для него - все. Он делает все, что я хочу.
- Это доказывает, что Эпиметей не мужчина, а тряпка, - рассмеялся Зевс. - Ты выбрала себе в мужья тряпку, малышка. Прости, но когда ты вытираешь ноги о половик или выжимаешь губку для мытья посуды, и из нее течет вода, ты не думаешь - 'о чудо!' и не превозносишь ее человеческие качества и ее чувствительность.
- Ты говоришь ужасные вещи, папа.
- Я говорю тебе правду. Ты могла выбирать между тем, кого ты полюбишь когда-нибудь, и тем, кто любит тебя сегодня. Между тем, что будет с тобой - но за это надо бороться - и тем, что принадлежит тебе без борьбы, а значит, не имеет для тебя ценности. И ты выбрала вариант полегче. И кто после этого говорит ужасные вещи, дорогая? Ты разве не чувствуешь, что я прав?
- Я ушла, потому что ты всегда и во всем был прав. Вернее, думал так и заставлял думать других, - теперь она смотрела на него почти с ненавистью.
- Все, что у тебя есть, тебе дал я, - Зевс стукнул кулаком по столу. - И даже то, что ты считаешь своим, всего лишь отражения меня. Ты это знаешь, просто не хочешь себе в этом признаться. Тебе кажется, что я не вижу дальше своего носа, но в отличие от тебя я прожил долгую жизнь и видел такое, от чего у тебя бы волосы встали дыбом. И я выжил.
- Лучше бы ты умер! - завизжала Пандора. Она вскочила и, казалось, вот-вот набросится на него. Зевс с тоской посмотрел на ее перекошенное, покрасневшее от ярости лицо и тайком покосился в сторону бара.
- И твоя ярость и ненависть - это тоже я, - заявил он. - Посмотри на себя. Ты ничем не лучше меня. Ты можешь ненавидеть меня, бежать от меня, но я всегда буду жить в тебе. Даже когда меня не станет. И ты это знаешь.
Зевс налил себе виски и, подумав, разбавил его водой. У него слегка тряслись руки. Он сел в кресло, сгорбившись, как больной голубь, и сидел так со стаканом, совершенно забыв о нем. Пандора вдруг заметила, что свитер отца был весь в дырках, а на вельветовых штанах тут и там виднелись пятна.
- Прости меня, папа, - пробормотала она. - Я не хотела обижать тебя. Ты разозлил меня, и я сказала тебе страшные вещи. Но ты ведь знаешь, что если ты умрешь, я этого просто не переживу.
- Конечно, переживешь, - ответил Зевс. - Иначе и быть не может. И твои дети переживут тебя. И дети твоих детей.
Они помолчали.
- Скажи мне, папа. Неужели ты никогда не плакал из-за любимой женщины? Никогда не чувствовал, что готов ради нее на все?- неожиданно спросила Пандора.
- Почему же, плакал, - весело признался Зевс, облегченно вздыхая. - Когда я любил Геру. Но я тогда был очень молод и чувствителен. И что ни говори, глуп. Иначе я бы никогда на ней не женился. Я потерял голову от ее царственной осанки и замашек светской львицы, а кроме этих качеств у нее за душой ничего не было. Я поздно это понял, но не настолько поздно, чтобы не взять от других женщин все, что не дала мне она.
- Скажи мне, папа, а ты вообще любил всех этих твоих женщин?
- Скажем так, я увлекался ими. А потом не мог от них избавиться, и позволял им любить меня. Я хотел, чтобы они были счастливы, понимаешь, малышка.
- И даже Ио?
- А что с Ио?
- Ты похитил ее у отца и жениха. Неужели и ее ты не любил?
- Она действительно была прекрасна. Ее невозможно было не любить. И я любил ее какое-то время.
- Я ненавижу тебя, папа, - ее голос был тих, теперь в нем не было ни тоски, ни боли, только пустота. Она отвернулась от него и долго смотрела на камин, в котором тлела зола.
Они снова замолчали. Да и о чем было говорить?
- Ты не понимаешь, - сказал наконец Зевс, - что разрушаешь жизнь бедняги Эпиметея, что в твоих генах, в твоих привычках, в тебе самой, в твоей жалостливой нелюбви к нему, заложена некая разрушительная программа, от которой тебе не уйти. Ты - бедствие, Пандора. Ты еще не научилась любить, но научилась вызывать любовь, ты не разобралась, куда идешь и куда хочешь прийти, но уже стала забывать дорогу назад. У тебя не было своих детей, но ты начинаешь учить отца, у тебя больше нет дома, потому что ты отказалась от родного, а свой не построила. Иди же. Иди по моей дороге, думая, что идешь по своей, совершай мои ошибки, думая, что совершаешь свои собственные. Когда-нибудь ты снова вернешься сюда, но это уже не будет то место, которое сможет тебе помочь. Отрекаясь от прошлого, человек становится слишком слабым. Пытаясь сбежать от судьбы родителей, человек сам роет себе яму, в которую...
- Но ты, папа, почему ты, столько раз твердивший, что такое 'надо' и 'не надо', почему ты всегда поступал наоборот, почему ты сам не следовал своим учениям? Почему ты говорил мне о добре, а сам заводил очередную любовницу и бросал ее, когда она тебе надоедала? Почему ты говорил мне о благородстве, а сам всегда был капризен, жесток, гневлив...
- Разве я когда-то был жесток с тобой?
- Не со мной, с другими. В этом-то все и дело. Я слишком боюсь быть такой, как ты, папа, потому что ты... Потому что ты - это ты!
- Знаешь, ты бежишь, дочка, бежишь. И не понимаешь, что сможешь справиться только с тем, с чем не побоишься встретиться лицом к лицу. Ты ведь не против меня воюешь. А против себя самой. Не против моего эгоизма, а против своего собственного. Не против моей распущенности, а против своей блудливости.
- Все это мне дал ты!
- А ты приняла!
- Я не вернусь к тебе, - с вызовом сказала Пандора. - Ничего не будет, как раньше. Никогда не бывало, и теперь не будет. Я оставлю Эпиметея, ты прав: он был нужен мне только, чтобы досадить тебе, хотя в этом я даже себе не признавалась. Но к тебе я не вернусь. Ты не нужен мне, чтобы свершиться, а я тебе нужна, в этом вся разница. Но нельзя прожить дважды одну и ту же жизнь, нельзя идти по чужим следам, нельзя позволять кому-то спасать тебя от ошибок, потому что тебя могут спасти нечаянно не только от бед, но и от твоей судьбы.
- Как же мы все-таки похожи, - вздохнул Зевс.
- Прощай, папа.
Зевс поежился от порыва ветра, который ворвался в дом из открытой двери, опустился на подушки и уставился на огонь. Он был стар и никому не нужен.
Пандора взбежала по грязной лестнице на третий этаж - лифт, как всегда, не работал - и замерла на лестничной клетке, прислушиваясь к соседям снизу. Бедолаги снова выясняли отношения, от которых, как от вчерашнего обильного ужина, давно не осталось ни сытости, ни довольства, а только расстройство желудка. Потом открыла дверь своим ключом, и, спотыкаясь об обувь в прихожей и бесчисленные коробки, еще не убранные мужем после переезда, прошла в спальню. Несколькими решительными движениями скинув с себя одежду, она помедлила, а потом нырнула под одеяло к Эпиметею, все еще вздрагивая от холода и прижимаясь к его теплой спине прохладной грудью.
- Ты здесь? - спросил он, мгновенно просыпаясь. - Как все прошло? Зевс, наверное, метал гром и молнии?
- Да нет, - равнодушно ответила Пандора. - Он был спокоен, как камни на дне пропасти.
Эпиметей повернулся к ней. Он улыбался. Он всегда улыбался глазами, когда смотрел на нее.
- Папа объяснил мне, что я шкатулка с неприятностями, которая в конце концов взорвется и все испортит. Он считает, что все беды человечества - моих рук дело.
- Он ошибся или просто был рассержен. Такие сильные люди, как он, не любят терпеть поражение. Тем более перед собственными детьми. Ты не можешь быть злом. Ты - само совершенство, - нежно сказал Эпиметей, тронув ее щеку. - Пандора - значит 'всем одаренная'. Ты забыла?
- Значит, я совершенная шкатулка с неприятностями.
- И что ты ответила ему? Ты объяснила, что у нас все серьезно? Что мы любим друг друга? Что я ищу работу и скоро все наладится?
- Прометей нашел тебе что-нибудь?
- Нет, но ищет.
- Ты должен быть хозяином своей жизни! Неужели ты даже этого не понимаешь?
- Такого не бывает, чтобы человек был сам себе хозяином. Все это - языческая гордость. Все люди связаны. Так учил Иисус.
- Я сказала Зевсу, что ты моя судьба, - Пандора легонько коснулась рукой его лба и отодвинула с нее светлую прядь. - Что я люблю тебя и всегда буду с тобой.
Эпиметей молча прижал ее к себе.
- Но с тех пор, как я оставила отца, - продолжала она, - с тех пор, как я узнала этот сладко-горький вкус предательства до расставания и одиночества после, я всегда знаю, с самого начала, что все мои отношения с мужчиной закончатся - так или иначе, и даже в момент самого незабвенного счастья чувствую, как во мне сидит запущенная бомба, с механизмом, отмеряющим оставшиеся нам часы...
Она порывисто отстранилась и поцеловала мужа в щеку.