Две удивительно тонкие завлекающие полоски выступали у нее на штанах сзади, на попке, сдавленной легкими летними брюками, под которыми больше ничего - кроме этих трусов - не было, и если долго смотреть на нее сзади, можно видеть, рассматривать, почти вдыхать эти трусы, даже их кружевная строчка проступает наружу, и получается так легко представить, что вовсе нет больше ничего лишнего, все уже снято, и я обнимаю, провожу рукой по этой попке, заранее зная, что последует за этим и что стану делать с ней, пришедшей сюда и точно знающей, что должно случиться между нами. Я твердо уверен, что она знала, потому что трудно найти того наивного человека, кто станет приглашать на свидания и добиваться встречи, пропуская мимо себя бесполезные отказы, просто так, ради простого интереса, надеясь, что все закончится старомодным жеманным фуфлом, от которого всем станет тошно, потому что бестолковый день и вечер и ночь лишь принесут всем лишнее разочарование, о чем точно следует думать в самом начале.
Но я сейчас представлял себе видимые в лишних подробностях трусы, и сквозь это точно знал, что просто не смогу увидеть всего того, что останется под ними даже тогда, когда моя гостья снимет штаны, чтобы повесить их на кресло и быстро залезть под одеяло моей кровати, приглашая лечь рядом. Я так долго стремился к этому, но пройти последнюю грань было уже невозможно, я остановился на границе и только грустно взирал на утомленного контролера, прекрасно зная, что у меня нет заграничного паспорта, и я не смогу подойти к нему с просьбой пропустить меня на тот берег. И все же я затащил девушку к себе, и все же я теперь стоял позади нее, вглядываясь в кружева трусов, и все же я только ждал момента, когда мы ляжем спать.
Я проводил жену в деревню три дня назад, прокатившись с ней до нашего старого дома и вернувшись потом один, оглядываясь на детей, машущих мне своими ручонками, прощаясь до следующего выходного, когда закончится моя работа, и я смогу снова приехать к ним, отдыхать два дня. Я проводил жену и промаялся все время в тупом и жестоком разочаровании, выбраться из которого мне, наверное, уже никогда не удастся, я просто так и останусь прилежным отцом и усталым любовником, который уже не удовлетворяется ничем, вовсе ничем, просто отпыхивая все положенное, брызгая белыми каплями, что уже перестали вылетать из меня, теперь все он лишь выдавливались наружу, долго вытекая из головки даже тогда, когда все закончилось, и я уже забрался обратно в трусы, отвернувшись от всего и тихо прячась от всех со своим пятном на самом смешном месте, пятном, что высыхало очень быстро, но все же этого следовало ждать, или долго стоять, склонившись над унитазом, теребя обвислый хуй, и все равно чувствуя, как из него что-то вытекает и растворяется в ткани трусов. Я просто так и останусь слюнявым извращенцем, что устал и от жены, позволяющей мне безо всякого удовольствия делать с собой все, что я захочу, лишь бы только между нами ничего не произошло, и можно было бы смело продолжать говорить "люблю", вкладывая в это еще достаточно много смысла; извращенцем, что устал каждый день бегать в туалет и застревать там, дроча и долго потом стряхивая противные белые капли, что сразу же сворачиваются, попадая в воду и становятся невзрачными серыми комочками. И то и другое так давно не приносит мне никакого удовольствия, и я проделываю все автоматически, заранее зная, что последует за чем, и когда я больше не смогу сдерживаться и кончу.
И вот теперь, когда жена с детьми остались в деревне, я вдруг оказался в еще большей пустоте, валяясь целый вечер на большом пустом диване, дроча прямо на него, втирая сперму в простыни, чтобы, высохнув, она стала невидимой для жены, которая обязательно захочет сменить постель сразу же, как вернется. Но трудно проводить так слишком много времени, я выпил один целую бутылку вина и кончил три раза, отчего мне стало так плохо, что захотелось блевать, я даже вскочил и добежал до туалета, чтобы стоять там и сглатывать кислый желудочный сок с вернувшимся вином, боясь выпустить его наружу.
Я так устал за эти два дня, что моментально схватился за первую же знакомую, что оказалась свободна и не отказалась пройтись вечером, прогуляться по парку и поехать потом ко мне, допивать оставшееся вино. Мы долго сидели и просто пили, не делая больше ничего, разговаривая о чем-то несущественном, и только после полуночи, когда она собрала свои вещи и вышла на улицу ловить машину домой, только тогда я постарался остановить ее, попросил, жалобно заблеял, понес какую-то чепуху и вдруг стал рассказывать, как я люблю и уважаю свою жену, как мы доверяем друг другу, даже не думая загадывать что-то и проверять.
- Ты что, не пристаешь к девушкам?
- А зачем? - ответил я вопросом на вопрос, - Я же не смогу получить больше, чем уже имею.
- Но другие же стараются что-то получить.
- Наверное.
Я все твердил ей "оставайся", пока она, действительно, не согласилась остаться, и тогда я повел ее обратно к себе, вдруг страшно испугавшись, что у подъезда окажутся наши словоохотливые старушки, болтающие всем и обо всем, а возле гаражей тесть станет прогуливать перед сном собаку, проверяя, как всегда, замки и запоры. Я боялся и шел рядом с девушкой, прячась за нее, чтобы она только проскочила внутрь и там, раздевшись, показав мне свои бежевые трусы, точно такие, как я разглядел сквозь просвечивающие брюки, пожелав мне "спокойной ночи", спряталась под одеяло нашей большой семейной кровати. Я тихо разделся тоже и лег с другой стороны, забрав себе второе одеяло, чтобы лежать в стороне и даже не смотреть на нее, успокоившись на подушке и мечтая о чем-то своем, тщетно унимая поднимающийся член, который мог бы сегодня получить свое, но просто покоился теперь, покоился и ждал, пока засопит рядом девушка и можно станет очень аккуратно вытащить его из трусов и медленно выпотрошить все, что скопилось внутри, а потом так же медленно водить рукой по липким лужам, распихивая их по складкам одеяла и простыни. Водить и тяжело слушать, чтобы не разбудить ее, лежащую рядом, закрытую одеялом и недоступную теперь даже для глаз.
Потом я заснул.
- Доброе утро, страна, - бодро сказала она, когда прозвонил будильник, сказала и вскочила с кровати, снова сверкнув передо мной своими плотненькими трусами с кружевной полосой по краям.
- Доброе утро, - крикнул я ей уже в ванную, - как спалось? Никто не приставал?
- Знаешь, - ответила она сквозь заводящийся душ, - я тут пару раз ночью просыпалась, так смешно, мы с тобой спали, разбежавшись по углам, так что целый взвод можно было положить между нами.
- Ага, - тихо пробурчал я, представив этот взвод в сапогах и грязных зеленых штанах, весело и дружно дрочащий между нашими отвернутыми друг от друга жопами.
11.07.2002