Аннотация: Странный Лес, непохожий на другие, и легенда о бессмертном Белом Олене, живущем в его чаще...
Олень
Лес обступал его со всех сторон, вкрадчиво обволакивая лиственным шелестом, гипнотизируя медлительным качанием веток над головой, убаюкивая переливчатым посвистом невидимых птиц. В воздухе слабо витал запах хвои и перепрелых прошлогодних листьев.
Благодать.
Тем не менее, это не мешало Стуру время от времени чувствовать легкое касание взгляда, направленного на него словно бы отовсюду одновременно. Нет, за ним пока еще не следили по-настоящему - так, всего лишь ненавязчиво присматривали.
Он медленно перенес ногу через поваленный ствол, стараясь ступать бесшумно.
Не рассчитал. Прочная с виду ветка, подвернувшаяся под каблук, переломилась с оглушительным треском, словно выстрелом взорвав безмятежную лесную идиллию. Стур вздрогнул и негромко выругался. Откуда-то сверху раздался пронзительный резкий крик. Стур поднял глаза. Над его головой, на разлапистой сосновой ветке, сидел пестрый дятел. Его крик растревожил пару дремлющих сорок на верхушке сосны, те снялись с места, застрекотали - и пошли разносить переполох дальше по лесу. Лес внезапно проснулся и загомонил, засвистел на разные голоса, оживленно обсуждая услышанную новость - охотник в Лесу!
Дятел, между тем, покосился на него черным блестящим глазом и крикнул снова. Мысленно пожелав пестрохвостому крикуну еще до заката встретить ловкую и голодную куницу, Стур молча поправил на плече ружье и двинулся дальше, по-прежнему стараясь ступать как можно тише.
Лесной переполох уже почти затих в отдалении, когда древесные стволы внезапно расступились, открывая взгляду широкую светлую прогалину с высоким валуном посередине. Это было то самое место - место, о котором говорилось в старинной книге, найденной Стуром в библиотеке. Он в нерешительности остановился. Если верить старым записям, то по этой тропе дальше прогалины ни один охотник еще не заходил. Это был рубеж, некий последний предел, за которым гостеприимство Леса для охотников заканчивалось.
Стур задумчиво смотрел, как качаются на другом краю прогалины низкие ветви деревьев, шелестит под тихим ветром густая высокая трава. Все было точно так же, как на той гравюре в старинном запыленном фолианте. Чудно. Ведь почти сто лет прошло. Разве за это время все здесь не должно было бы зарасти без следа? Вон, какое буйство зелени вокруг... А оно не поменялось ни на малую травинку. Ни прогалина - ни размером, ни формой ничуть не изменившаяся с того времени, ни зернистый валун, похожий на стоймя врытый в землю кабачок, такой нелепый и неуместный посреди леса - и при этом ни на гран не истершийся, не раскрошившийся, и даже мхом поросший ровно в том же месте, что и на рисунке.
Все выглядело так, словно бы время даже не подозревало о существовании этого места.
"На другой стороне прогалины, в десяти шагах слева от валуна..." - с неожиданной ясностью всплыла в памяти строчка из книги, - "есть едва заметная тонкая извилистая тропка, ведущая в самую чащу Леса".
Да, он помнил. Там, в чаще, в окружении вековых деревьев, притаилась небольшая зеленая поляна с родником. Если верить преданию, это было совершенно особенное место, заповедное... Место, куда приходил на водопой Белый Олень.
Глубоко вздохнув, Стур шагнул на прогалину.
Откуда-то справа вдруг раздался шорох, потом громкий треск. Словно пушечное ядро, пролетев сквозь низкорослый кустарник, на поляну к самым ногам Стура выскочил крупный серый заяц. Завидев охотника, он резко остановился и присел, уставившись на Стура своими круглыми, раскосыми глазами. Стур замер, крепко стиснув побелевшими пальцами ремень, но даже не сделал попытки сдернуть ружье с плеча. Несколько мгновений они с зайцем неподвижно смотрели друг на друга, потом косой отмер и осторожно скакнул вбок - раз, другой - и вот уже вскоре с тихим шелестом торопливо затерялся в высокой густой траве. Стур еще некоторое время смотрел в том направлении, потом резко тряхнул головой, возвращая мысли в нужное русло.
Десять шагов влево от валуна, снова напомнил он себе, тут зевать нельзя. Промахнешься немного - и вполне можешь уйти совсем в другую сторону. Тропки в этом Лесу были, ох, какие странные...
Он осторожно двинулся вперед, думая, что теперь-то его уже точно заметили. Еще бы. Столько времени бродит по лесу с ружьем, и при этом не стреляет даже в то, что само под ноги бросается. Тут уж даже старое бревно, наверное, что-нибудь заподозрило бы... что уж говорить про Лес!
Теперь он буквально почувствовал затылком этот многоокий внимательный взгляд, словно устремленный отовсюду одновременно - и уже куда более пристальный, чем раньше. Шум и шелест листвы стих, птичий гомон в верхушках деревьев почти умолк. Лес настороженно замер, глядя на него множеством своих невидимых глаз и прислушиваясь множеством скрытых ушей.
Стур сделал еще несколько шагов и вгляделся вперед.
Так и есть! Едва заметная тропа - узкий просвет в густой траве - виднелась в указанном месте, устремляясь куда-то вглубь Леса и быстро теряясь из виду в высоком травостое между стволами. Стур вплотную подошел к просвету и осторожно поставил ногу на тропу, все еще не веря самому себе и чувствуя, как от волнения учащается пульс. И тут же резко остановился, осознав, что тишина в Лесу внезапно стала почти оглушающей.
Настороженной. Напряженной. Звенящей.
Казалось, даже ветер оцепенел, застряв крыльями в ветках деревьев. Стуру пришло в голову, что в этой тишине он легко мог бы расслышать стук собственного сердца, если бы захотел. Он в сомнении снова посмотрел в чащу - туда, куда вела тропа. Там, в глубине Леса, словно внезапно сгустился сумрак. Чаща недобро щерилась на него темными провалами между деревьями, предупреждающе шелестела ветками, хмуро скрипела старыми стволами...
Стур остановился в нерешительности.
Может, все-таки пойти дальше? Нет, с ружьем его точно не пустят. А если и пустят, то назад уже не выпустят - это было известно всем. Рисковать понапрасну он не хотел.
Еще немного поколебавшись, Стур вздохнул, досадливо подергал ружейный ремень на плече и, скрепя сердце, нехотя повернул обратно.
За его спиной Лес постепенно восстанавливал свою свистяще-шелестяще-копошащуюся деятельность - словно с облегчением вздыхал, выпроваживая, наконец, за порог нежеланного гостя.
Гостя, криво усмехнулся про себя Стур, с чувством тайного облегчения оставляя за спиной замшелый валун. Что ж, так оно, пожалуй, в сущности и было. Он был здесь не более, чем гостем, впрочем, как и любой другой человек. Для Леса они все были одинаковы.
Ирония же заключалась в том, что формально Стур считался хозяином не только Леса, но и всех прилегающих к нему земель на многие версты вокруг. Но это формально. На самом же деле, Лес не принадлежал никому. Он был сам по себе, и не желал подчиняться общепринятым нормам и правилам, устанавливая свои, и иногда довольно странные, порядки.
Иногда Лес просто морочил людям головы - то знакомая тропинка повернет не туда, то ружье даст осечку в самый неподходящий момент. Иногда мог и приструнить распоясавшихся посетителей - и тогда не знавший меры охотник или лесоруб мог вполне сам схлопотать собственную пулю или удар топора. Обычно это было не смертельно, однако всегда надежно останавливало того, кто имел неосторожность поддаться собственной жадности. Если честно, правила Леса были не так уж сложны: не бери больше, чем можешь унести, умей вовремя остановиться - и тогда твое пребывание здесь будет мирным и спокойным... Однако было в этом Лесу и нечто иное - нечто, от отчего в голову иногда начинали лезть куда менее миролюбивые мысли.
Время от времени кто-нибудь из охотников уходил в Лес, и назад уже не возвращался. Иногда их тела потом находили - кого через месяц, а кого и через год. Странными были эти находки - несмотря на давность исчезновения, ни на одном из найденных тел не было ни следа гнили или разложения. Только рана от охотничьей пули в груди. Однако кто в них стрелял и почему, было совершенно не понятно.
А Лес лишь многозначительно молчал.
* * *
Стур вышел на опушку Леса и неспешно зашагал в сторону Ильхольма. До имения было около часа ходьбы, но для Стура это не было серьезным расстоянием. После возвращения в Ильхольм он почти не пользовался автомобилем - и нужды особой не было, и дороги качеством не баловали. Да и обстановка, скажем так, не особо располагала. Автомобиль выглядел каким-то чужеродным предметом на фоне диких вересковых пустошей и обветренных скал - нелепым и неуместным здесь в своем сверкающем глянце.
Далеко впереди, на фоне усыпанного перистыми облаками неба, Стур заметил темнеющую прошлогодней соломой крышу старой овчарни и невольно ускорил шаг.
Долгие годы овчарня простояла пустой, пока однажды, три года назад, к Стуру в Ильхольм не заявился худой, странноватого вида субъект, и не предложил арендовать у того помещение на год. Стур легко согласился и отдал овчарню новому арендатору с разрешением делать с ней все, что тому заблагорассудится. Когда же через пару недель ноги случайно занесли Стура в окрестности овчарни, то он с удивлением обнаружил, что арендатор буквально поймал его на слове и взялся за перестройку вверенного ему имущества всерьез. Все перегородки внутри помещения были убраны, узкие окна бесхитростно расширены с помощью топора и рубанка, а стены выкрашены полосами яркими красками, и притом в самые невообразимые цвета. О том, кем же был в жизни его новый знакомец, Стуру долго гадать не пришлось. Кроме стола и кровати, застенчиво ютящихся в самом темном углу экс-овчарни, все остальное пространство было занято мольбертами всевозможных форм и размеров, стопками холстов, коробками с красками и всевозможными книгами по живописи. Владельца всего этого имущества звали Дерек Ройм, и, по его собственным словам, жизнь на лоне природы была "самой светлой мечтой его глубоко заасфальтированного детства".
С Дереком они поладили на удивление хорошо. Настолько хорошо, что по окончании срока аренды тот продлил ее еще на год, потом еще, а теперь вот, месяц назад, подписал договор на целых пять лет. Стур был этому только рад, тем более, что сам художник оказался не только интересным собеседником, но и просто хорошим человеком, а потому Стур никогда не упускал случая заглянуть к художнику на огонек, если оказывался где-нибудь поблизости.
Приближаясь к овчарне, он заметил неподалеку от входа одиноко стоящий мольберт. Его владелец появился на пороге через пару минут, с большой аппетитно дымящейся кружкой в руках. Стур приветственно помахал ему издалека. Дерек невозмутимо развернулся и снова скрылся в овчарне, чтобы через минуту появиться уже с двумя кружками. Подождав, пока Стур подойдет достаточно близко, он протянул ему одну из них, а сам направился мимо него к небольшому пригорку, возле которого и стоял мольберт. Там, на склоне, ярко синел ультрамариновой клеткой расстеленный плед. В данный момент он, похоже, интересовал художника куда больше, чем лежащие неподалеку кисти и краски.
Стур отправился следом за ним, на ходу прихлебывая ароматный обжигающий кофе.
- Откуда идешь? - спросил, наконец, Дерек, устраиваясь на пледе и жестом предлагая приятелю сделать то же самое.
Стур снял с плеча ружье и, положив его в траву, уселся рядом.
- Угадай, - с усмешкой предложил он, снова делая большой глоток из кружки.
Дерек угадывать не стал. Лишь искоса посмотрел на Стура, на ружье - и немного приподнял брови.
- Опять?
Стур в ответ только пожал плечами. Сделав слишком большой глоток, художник неожиданно поперхнулся горячим кофе и закашлялся. Стур бесстрастно постучал его по спине.
- Спасибо, - хрипло буркнул Дерек. И, прокашлявшись, тут же спросил: - И не надоело тебе?
- Нет, - спокойно ответил Стур. - Мне нравится. Мы сегодня снова играли с Лесом в нашу любимую игру "Отыщи тропинку в чащу"... И, ты знаешь, похоже, сегодня я выиграл.
- Серьезно? - недоверчиво откликнулся Дерек, снова прочищая горло. - Ну и ну...
Он немного помолчал и спросил:
- Кстати, а что слышно о том охотнике, которого ты нанимал месяца три назад?
Стур припомнил молодого черноглазого парня с явной примесью цыганской крови. Да, такого трудно забыть. Слишком сильно уж бросались всем в глаза его иссиня-черные волосы и ярко-зеленый жилет, который он все время носил. Невозможно было пройти мимо и не обратить внимание.
Он криво усмехнулся.
- Ты об этом цыгане? Ничего не слышно. Кто-то говорил, будто видел его пару месяцев назад в "Ольховой бочке", где он с успехом пропивал полученный аванс. И с тех пор - ни слуху, ни духу... Похоже, этот хитрец меня просто надул.
- Ясно, - коротко резюмировал Дерек, снова прихлебывая горячий кофе.
Ясно, мысленно добавил он, почему ты теперь сам бродишь по Лесу в поисках тропы. Решил больше не полагаться на других.
Он вздохнул и попробовал сменить тему.
- Кстати, ты уже решил, когда будешь мне позировать?
Стур недоверчиво покосился на него, удивленно приподняв бровь.
- Решил?.. Вообще-то я думал, что ты шутишь.
- Ни капли, - серьезно заверил его Ройм. - Никогда не шучу насчет работы. Особенно, когда нахожу действительно интересное лицо.
- Скажешь тоже! - насмешливо фыркнул Стур. - Что я тебе - девица, что ли, чтобы позировать? По памяти нарисуешь.
- Э-э, нет, приятель, - засмеялся художник. - По памяти еще можно пейзаж нарисовать. Или натюрморт - так, на кухне повесить. А настоящее живое выразительное лицо можно написать только с оригинала. Тем более такое, как у тебя.
Он с усмешкой наблюдал, как на щеках охотника снова медленно расцветают пунцовые пятна. Каждый раз, когда Дерек заговаривал с ним о написании портрета, Стур тут же начинал смущаться, как девушка, и принимался неловко отшучиваться. Дерека все это порядком забавляло.
Было время, когда люди платили ему большие деньги, чтобы только он рисовал их. Ну, а некоторые женщины за красивый портрет были готовы расплачиваться не только деньгами. А вот Стура он был готов рисовать не только бесплатно, Ройм усмехнулся. Черт, он даже был готов сам ему приплатить за позирование! Вот, только как того уломать?
- Ладно... - неожиданно сказал Стур. - Я согласен.
Художник несколько озадаченно взглянул на него и нахмурился. Столько месяцев только отнекивался - и тут вдруг такая спешка. С чего бы?
Он хотел было уже задать вопрос вслух, но потом передумал. Какая, в общем-то, разница?
- Хорошо. Дай мне пару минут.
И тут же принялся за дело.
Стур оказался превосходным натурщиком. Он сидел совершенно неподвижно, словно окаменев, глядя невидящими глазами куда-то в пространство перед собой. Ройм старался работать быстрее, пока тот не устал или - не дай Бог! - не передумал. Однако Стур словно бы и не замечал никаких неудобств. В конце концов, художник немного расслабился и замедлил темп работы, тем более что как раз принялся прорисовывать самое главное на лице своей модели.
Глаза.
Да, глаза у Стура, действительно, были необычные. Глубокие, темно-карие, то и дело вспыхивающие в глубине золотыми искрами. И при этом странно прозрачные. Словно заглядываешь в глубокий темный омут - и неожиданно обнаруживаешь, что вода в нем чиста, как роса, и просматривается вглубь до самого дна. А уже в следующую секунду понимаешь, что никакого дна-то, собственно, и нет. Есть лишь холодная темная бездна, в которой плещется горькая, как полынь, и тягучая, как волчий вой, тоска...
Ройм невольно отвлекся от работы, бросив на Стура быстрый внимательный взгляд, а потом снова вернулся к портрету. Они были знакомы три года, но за все это время он ни разу не видел Стура веселым. Тот, конечно, шутил временами. И даже улыбался иногда. Но глаза его никогда не улыбались, никогда не светились от радости, оставаясь холодными и темными, как зимняя ночь...
* * *
Дерек знал, что матери своей Стур практически не помнил. Два года - слишком юный возраст, чтоб запомнить того, кого теряешь. Зато отца, Нестора Ильхольма, Стур не просто любил - он его боготворил. Для него самого Нестор с успехом справлялся с ролью и отца, и матери... Пока однажды вечером не ушел на охоту в Лес и не вернулся.
Дерек вздохнул. Да уж, Лес...
Здесь, в Ильхольме, абсолютно любой разговор, даже самый невинный, все равно рано или поздно приводил собеседников к Лесу.
Лес был загадкой всего Ульм-Катрана. Для самого Ройма, изредка бродившего по его зеленой окраине с альбомом в руках и коробкой карандашей под мышкой, он мало чем отличался от любого другого леса на планете. Однако для местных жителей он был настоящей живой легендой - Лесом с большой буквы. Если верить рассказам старожилов, этот Лес испокон веков был совсем не таким, как другие. Взять хотя бы то, что он практически ни на пядь не менялся, оставаясь десятилетиями, а то и веками, абсолютно одинаковым. Словно бы здесь и вовсе не существовало времени.
А еще Лес хорошо умел хранить свои секреты. К примеру, войдешь в него в любом месте наугад - и иди, иди вперед, сколько захочешь. Но через пару часов, все равно, снова выйдешь к опушке. Никого не пускал Лес в свою чащу. А ведь многим так хотелось туда попасть!..
Потому что в чаще Леса жил Белый Олень.
Об этой удивительной легенде упоминали еще самые старые городские летописи в библиотеках Ульм-Катрана. Если верить их записям, этому зверю должно было быть уже никак не меньше пятисот лет, а слухи утверждали, будто бы он и вовсе бессмертен. Говорили, будто время от времени Белый Олень выходит из лесной чащи, и тогда его может увидеть практически любой... Вот только, пытаться подстрелить его было, ох, не к добру.
И, тем не менее, многие охотники продолжали попытки. Потому что, по преданию, тот, кто сумеет надеть на себя шкуру Белого Оленя, сам станет бессмертным. И уж если находились те, кто верил в существование живого пятисотлетнего оленя, почему б им было не поверить и еще в одну легенду? Так или иначе, но порой кто-нибудь из охотников уходил в Лес - и больше не возвращался. А Олень, если верить слухам, продолжал, как и прежде, выходить к людям из своего убежища.
Лично сам Дерек не видел Оленя ни разу. Честно говоря, он вообще сомневался, что тот существует. В глубине души Ройм подозревал, что это всего лишь очередное порождение местного, и без того достаточно богатого легендами, фольклора. Он, правда, встречал пару раз тех, кто утверждал, будто видел Белого Оленя собственными глазами. Однако все они, едва лишь услышав просьбу описать увиденное, тут же смущенно замолкали, только еще больше уверяя Ройма в его правоте.
А вот у Стура существование Оленя не вызывало ни малейших сомнений. Может быть потому, что именно из-за него много лет назад и пропал его отец.
Стуру было тогда двенадцать. Однажды Нестор, как обычно, ушел на охоту, а когда вернулся, то без устали рассказывал о чудесном белом звере, которого он якобы встретил в Лесу. С этого дня он, казалось, просто не мог думать ни о чем другом. Это было какое-то наваждение. А через несколько дней он снова ушел в Лес... и уже не вернулся. Стур-подросток прождал его в Ильхольме еще несколько недель, не желая уезжать из имения под опеку родственников и не желая верить в то, что отец больше не вернется. А потом его, все-таки, заставили уехать. Стур провел вдали от дома долгие годы, пытаясь наладить свою жизнь, однако где-то очень глубоко в душе, втайне даже от себя самого, он все еще продолжал надеяться на чудо. Пока однажды не понял, что чуда так и не произойдет.
Это было, пожалуй, даже немного странно, однако за многие годы с момента отъезда Стура из Ильхольма в Ульм-Катране никто больше ни разу не видел Оленя. Он словно бы сгинул, растворился в воздухе. И за все это время в округе не произошло ни одного нового исчезновения. А потом, неожиданно, в Тромсэ бесследно пропал один молодой чиновник из мэрии. Несколько дней его разыскивали с собаками по всему городу, но так и не нашли. Поисковые команды перекинули в Лес, а через день двое охотников сообщили в полицейский участок о найденном в Лесу неподалеку от Тромсэ свежем трупе...
Вот, только прибывшие на место происшествия работники полиции после некоторого замешательства опознали в убитом вовсе не работника мэрии, а пропавшего шестнадцать лет назад Нестора Ильхольма.
Получив сообщение о находке, Стур немедленно бросил все дела и приехал в имение. После похорон отца, подытоживших долгие шестнадцать лет бесплодного ожидания, в город он уже не вернулся. Большую часть свободного времени он теперь проводил, изучая старые книги в библиотеке имения или просто бродя по Лесу и окрестностям, и беседуя с местными жителями. Для Дерека не было тайной, для чего он все это делал - Стур настойчиво искал в старых книгах подсказку, которая указала бы ему, где находится вход в лесную чащу.
Он хотел сам найти Белого Оленя.
Ройм догадывался, что в отличие от других, Стур совсем не гнался за чудодейственной оленьей шкурой. Они никогда не обсуждали между собой причину, которая так настойчиво гнала Стура в Лес, однако Дерек считал, что она вполне очевидна. В конце концов, разве потеря единственного дорогого человека - не достаточный повод для мести?
За прошедшие несколько лет Стур уже не раз нанимал профессионалов, чтобы те выследили Оленя для него, но, как правило, всё это были приезжие, не знакомые с Лесом охотники, от которых, на самом деле, было не так уж много толку. Местные же жители наотрез отказывались ввязываться в это мероприятие, и, нужно было признать, у них были на то веские причины. Потому что с момента обнаружения тела Нестора Ильхольма, исчезновения в Лесу охотников снова участились.
* * *
- Все... Я закончил, - удовлетворенно заявил Ройм, опуская кисть и отступая на шаг от полотна.
Стур, наконец-то, поднялся с пригорка. Изо всех сил стараясь не морщиться - от долгого неподвижного сидения плечи и спина затекли намертво - он медленно подошел к картине и теперь стоял, глядя на нее со странной смесью удивления и скептицизма. Потом задумчиво потер подбородок, покрытый короткой темной щетиной, и хмыкнул.
- Что ж, хорошо хоть я сегодня побриться забыл. А то уж совсем бы был, как девчонка... Какой-то я у тебя чересчур смазливый вышел.
- Так ты такой и есть, - добродушно ухмыльнулся Ройм, машинально еще раз критически сверяя полотно с оригиналом. - Я ведь тебе уже говорил. Да вздумай я эту работу на сторону продать, чувствительные дамочки у меня бы ее просто с руками оторвали... чтобы потом рыдать над ней по ночам в подушку... Нет, серьезно.
Он отвернулся от недоверчиво фыркающего Стура и снова перевел взгляд на картину.
С залитого солнцем травяного пригорка на него смотрел худощавый светлокожий мужчина с удивительно красивым и немного усталым лицом. Длинноватые, чуть растрепанные ветром каштановые пряди в беспорядке спадали на высокий лоб. Пальцы правой руки рассеянно касались лежащего рядом в траве ружья, тускло поблескивавшего на солнце вороненым стволом. Карие глаза смотрели спокойно, задумчиво и немного печально. Да, этими глазами Ройм, как художник, мог заслуженно гордиться - ему поразительно точно удалось передать им ту прозрачную, с золотыми искрами, затягивающую темную глубину, что и у оригинала. Собственно, именно они-то и привлекали основное внимание к картине. Несмотря на залитый солнцем фон, от всего полотна веяло каким-то мрачным полумистическим шармом, какой-то необъяснимой грустью...
Дерек вздрогнул и усмехнулся, удивляясь странному впечатлению, неожиданно произведенному на него собственной работой.
- Не продавай ее, - неожиданно тихо сказал Стур, по-прежнему внимательно рассматривая картину. - Оставь себе.
Художник удивленно обернулся к нему.
- Да я и не собирался, вообще-то. Это так, к слову пришлось... А ты разве не заберешь ее к себе в Ильхольм?
- Нет, - Стур отрицательно качнул головой и повторил. - Оставь себе. На память... Мало ли что.
Дерек пристально на него посмотрел.
- Стур, ты что надумал?
Тот с усилием заставил себя оторвать взгляд от картины.
- Я нашел вход в чащу, - негромко ответил он, глядя на Ройма. - И теперь не отступлюсь. Сегодня я был там, у самого начала тропы, но дальше Лес меня с ружьем не впустил. Однако я все равно туда пойду. В следующий раз.
Дерек нахмурился. Если раньше вся эта затея казалась ему просто не слишком разумной, то теперь, когда Стур подошел настолько близко к ее осуществлению, разонравилась окончательно. Он немного помедлил, тщательно подбирая слова, и сказал:
- Стур, ты знаешь, как я сам ко всему этому отношусь. Черт, я даже не могу до конца поверить в этого вашего Оленя! Но одно я знаю абсолютно точно - люди уходят в Лес и погибают там, и поэтому я очень не хочу, чтобы ты туда совался, понимаешь?
Стур спокойно покачал головой.
- Я прекрасно понимаю, что это опасно. Но уж если у меня появилась возможность наконец-то разобраться с этим зверем - или кто бы он ни был - я хочу ею воспользоваться.
Ройм немного помолчал, а потом спросил:
- Почему ты так уверен, что у тебя получится? Без оружия в чащу Леса идти опасно, а с оружием... Сам же сказал, что с оружием Лес тебя туда просто не пустит.
Он почти надеялся, что именно так и произойдет. Однако Стур неожиданно усмехнулся и качнул головой.
- Ну, об этом как раз не беспокойся. Есть у меня одна идея, как обвести Лес вокруг пальца.
Хмурый художник посмотрел на него с сомнением, а потом вдруг сказал:
- Знаешь, что? Оставь-ка ты мне эту чертову книгу - ту, в которой указан вход в чащу. Тебе она все равно не нужна, ты весь Лес уже как свои пять пальцев знаешь. А мне пригодится.
- Зачем? - удивился Стур.
Ройм вздохнул, понимая что, возможно, выглядит сейчас не слишком-то умно, но все равно ответил.
- Чтобы я мог пойти искать тебя... если ты вдруг не вернешься.
* * *
Следующие два дня Стур практически не выходил из поместья. Ему нужно было многое успеть. Он подписывал бумаги, встречался с людьми, отвечал на телефонные звонки. А в свободное время без устали тренировался.
Наконец, на закате второго дня, он почувствовал, что вполне готов. Стур еще раз зашел в кабинет - проверить, все ли он подготовил - и убедился, что ничего не забыл. Повинуясь внезапному порыву, он неспешно прошелся по всему дому, по пути заглядывая в пустые комнаты, посидел несколько минут в старом вытертом кресле у пылающего камина. Потом поднялся, погасил огонь и решительно вышел из дома.
В этот раз, без оружия, Лес, казалось, и вовсе не заметил его появления - словно ему и не было никакого дела до шагающего по ночной тропе человека в спортивной куртке, с маленьким тусклым фонариком, потешно болтающемся на конце длинного тисового посоха.
Стур уверенно шел вперед. Ночные шорохи окружали его со всех сторон ненавязчивой многоголосой симфонией. Кроны деревьев что-то сонно шептали вверху. Где-то вдалеке глухо ухнула сова и снова затихла.
Вот, опять - поваленный ствол, сухие ломкие ветки на тропинке... Сосны уже привычно расступились перед ним, открывая глазам знакомую Прогалину. Не сбавляя шага, Стур ступил на нее и пошел вперед. Высоко над головой, в разрыве древесных крон, звезды тускло блестели холодной стеклянной крошкой.
Десять шагов влево от валуна. Вот она, тропа... Стур замешкался всего на долю секунды, внимательно вглядываясь в непривычно тихую, мирно дремлющую чащу. И шагнул на тропу.
Шаг. Второй.... Третий!..
Лес безмятежно продолжал свое сонное бормотание. Никакой настороженности, ни малейшего намека на недавнюю враждебность.
Нет, он, все-таки, гений... Стур медленно выдохнул, чувствуя, как расслабляются скованные напряжением плечи. И спокойно пошел вперед, держа фонарь низко - у самой травы - чтобы ненароком не потерять тоненькую, то и дело изгибающуюся в зарослях нить тропинки.
Через некоторое время Стур поймал себя на мысли, что в природе вокруг него что-то незаметно изменилось. Он попытался понять, что именно, и внезапно сообразил, что за тропой теперь стало следить не так уж и трудно. Потому что теперь сквозь густое кружево ветвей откуда-то спереди начинал пробиваться неяркий рассеянный свет.
Теперь фонарь уже был практически не нужен, и поэтому Стур выключил его и положил в карман. И невольно ускорил шаг, в нетерпении пытаясь разглядеть, что же может светиться подобным образом в темноте посреди Леса?
Вскоре низкие ветви деревьев расступились, и внезапно Стур очутился на краю просторной поляны, притаившейся в самом центре нехоженой лесной чащи. И застыл, потрясенно озираясь вокруг и не в силах поверить собственным глазам.
Это место поражало воображение. Окруженная колоннадой вековых корабельных сосен, скрытая от любопытных человеческих глаз, поляна напоминала древний языческий храм, увенчанный куполом из переплетенных древесных ветвей. Звездный свет не проникал сюда сквозь сомкнувшиеся в вышине густые кроны деревьев - и при этом на поляне было светло, как днем.
Стур медленно, словно во сне, шагнул вперед, и его ноги тут же с шелестом утонули в кружеве ажурных резных листьев - всю поляну, словно пышный густой ковер, покрывали изумрудно-зеленые кусты папоротника. И каждый куст - цвел! Нежные белые соцветия, похожие на продолговатые кисти сросшихся вместе пушистых шариков, возвышались над розетками листьев на высоких толстых стеблях - и мягко светились в темноте. Это именно их неяркое, матово-белое сияние наполняло странным светом всю поляну и прилегающую к ней часть леса.
Стур всегда считал истории о цветении папоротника всего лишь мифом. Но сейчас, глядя на тихонько качающиеся перед ним на высоких стеблях странные цветки, он уже не чувствовал себя настолько в этом уверенным. Осторожно протянув руку, он коснулся одного из цветков. Стебель мягко качнулся, деликатно уклоняясь от руки, и легонько мазнул пушистым соцветием по ладони. На руке остался продолговатый, слабо светящийся след, присыпанный пыльцой. Невесомая шелковистая пудра едва уловимо щекотала ноздри сладким запахом корицы и меда.
Он еще раз с интересом огляделся по сторонам - и неспешно пошел по поляне, раздвигая спутанные заросли перед собой посохом, который по-прежнему крепко держал в руке. Вся поляна казалась какой-то нереальной, совершенно фантастической иллюстрацией из волшебной книги сказок. Она словно бы принадлежала другому миру - миру древних легенд и забытых мифов. Если бы прямо сейчас перед Стуром появился из-за деревьев единорог - он, наверное, совсем бы не удивился.
В самом центре поляны Стур заметил широкую прореху в густом ковре изумрудной зелени. Он направился туда и, заслышав еще на подходе тихий плеск, понял - это и есть родник. Нет, пожалуй, это даже был не родник, а крошечное прозрачное озерцо. Стур раздвинул посохом густые листья папоротника, нависающие над самой водой, и опустился на колени. Сквозь хрустально-чистую воду родника хорошо просматривалось дно - маленькие фонтанчики песка, взметаемые вверх бьющими из-под земли струями, несколько тонких веточек, упавших с деревьев. Стур склонился к самой воде, зачерпнув в роднике ладонью, и сделал большой глоток. Вода была холодной, свежей и как будто немного сладковатой на вкус.
Над его головой неожиданно раздались тихие шелестящие шаги. Стур мгновенно вскочил на ноги, распрямляясь, словно сжатая пружина.
На другой стороне родника стоял Олень.
Так, значит, он все-таки существует! - на мгновение мелькнула в голове потрясенная мысль. Значит, все это время он потратил на поиски не напрасно...
Белоснежный, прекрасный, словно выточенный из чистейшего белого мрамора, этот зверь был действительно способен околдовать, затуманить разум и увести за собой куда угодно, хоть смерти в лапы. Стур смотрел на стоящего перед ним сказочного зверя, чувствуя, как его почти одурманенный сладковатым ароматом цветов разум медленно возвращается обратно с небес на землю. Он медленно отступил от родника и снова крепко сжал в руке свой тонкий тисовый посох. Олень продолжал еще какое-то время неподвижно смотреть на незваного гостя своими влажными, агатово-черными глазами, а потом медленно шагнул к роднику. Над изящной головой царственно качнулись жемчужно-белые ветвистые рога, он еще раз мельком глянул на стоящего перед ним человека, а потом спокойно опустил голову к воде - и принялся пить.
Если пьет, значит не призрак, в некотором замешательстве подумал Стур. Неужели он действительно прожил целых пять сотен лет? Но... как?!
Стур еще раз внимательно посмотрел на оленя. Потом - на колышущиеся в безветрии над землей белоснежные соцветия папоротника.... На мгновение ему показалось, словно шкура Оленя точно так же слабо светится, как и эти колдовские цветы. Может, в этом все дело? Цветущий папоротник, бессмертный Олень - в этом была некая своеобразная логика. Логика странного, зачарованного мира, существующего словно бы в другом измерении. Это был чужой мир, в котором привычные и знакомые понятия как-то странно смазывались и постепенно теряли смысл. Мир, откуда пророс и за прошедшие века укоренился на нашей земле этот странный Лес, обладающий собственным разумом и волей. Мир, где бесследно исчезнувшие в чаще леса люди абсолютно ничего ни для кого не значили...
Стур усилием воли заставил себя вспомнить, для чего на самом деле явился сюда, и его пальцы снова крепко сжали легкое и прочное тисовое древко. Другой рукой он медленно достал из внутреннего кармана острый стальной наконечник, и принялся аккуратно навинчивать его на вершину копья.
Олень продолжал неторопливо пить, не обращая никакого внимания на стоящего перед ним человека. Стур привычно перехватил копье ладонью для броска, отводя руку назад для замаха...
Белый Олень по-прежнему стоял над водой, низко склонив голову к роднику. Словно не подозревал, не догадывался, какой смертоносный сюрприз для него приготовил незваный пришелец, доверчиво позволяя тому стоять рядом с собой. Видимо, здесь не существовало того многоокого зоркого взгляда, способного разглядеть и вовремя предупредить об опасности. Это был храм Леса, его святая святых, где никто ни от кого не ждал предательского удара...
Стур внезапно заколебался, с силой стиснув пальцы на древке. Потом на секунду прикрыл глаза - и беззвучно выругался, опуская обратно занесенное было копье. В этот момент он буквально ненавидел себя за то, что не может метнуть копье в ничего не подозревающего зверя. Он прекрасно сознавал, что сейчас проигрывает величайшую битву в своей жизни - битву между жалостью к этой хрупкой неземной красоте и спокойствием всего Ульм-Катрана, и поэтому мысленно клял себя последними словами, постепенно отступая к краю поляны и понимая, что если сейчас уйдет отсюда, то второй попытки ему уже не дадут.
Под ногой что-то странно хрустнуло. Стур невольно опустил голову вниз, потом присел, опираясь на копье, и раздвинул рукой листья папоротника, пытаясь рассмотреть это "что-то" в густой траве. В мягком свете высоких соцветий тускло блеснул металл.
Это было охотничье ружье - с граненым иссиня-черным вороненым стволом и покрытым изящной инкрустацией ореховым прикладом. Коллекционный образец. Его брат-близнец до сих пор висел над камином в библиотеке Ильхольма, а рядом с ним на стене до сих пор сиротливо зияло стальными крючьями пустое место. Вот уже целых двадцать лет...
Стур снова судорожно стиснул пальцы на древке, чувствуя, как от вида находки неудержимо темнеет в глазах, и поднялся на ноги, с трудом заставляя себя оторвать взгляд от ружья. Кровь бешено стучала в висках.
Он медленно повернулся обратно к роднику.
Белый Олень уже давно поднял голову и теперь внимательно смотрел в его сторону. Он поймал ошеломленный взгляд Стура, и его черные глаза при этом странно блеснули.
Стура неожиданно прошиб холодный пот. Слишком уж осмысленным и проницательным был этот холодный внимательный черный взгляд. Словно зверю было прекрасно известно, что именно нашел Стур. На мгновение ему даже показалось, будто в глубине темных агатовых глаз мелькнуло какое-то мрачное, злорадное торжество... И этого оказалось достаточно.
Тело сработало быстрее, чем разум успел очнуться от потрясения. Резкий замах, бросок... и копье, с тихим свистом разорвав воздух, стремительно унеслось к своей цели. Краткую долю секунды Стуру казалось, что оно все-таки пролетит сквозь Оленя и вонзится в рыхлую землю позади него...
Но этого не произошло. С влажным чавканьем копье вонзилось в грудную клетку зверя, с хрустом ломая кости грудины, и застряло там, торжествующе качнув напоследок древком. Олень покачнулся, отступил на подламывающихся ногах - и тяжело завалился на бок в траву у самой воды.
Стур с трудом перевел дух и выпрямился, не отрывая взгляда от неподвижно застывшей оленьей туши на другой стороне родника. На мерцающей белоснежной шкуре зверя вокруг раны медленно расплывалось большое темно-красное пятно.
Все еще не веря собственным глазам, Стур медленно приблизился к зверю. Наклонился над ним, внимательно рассматривая мертвое тело - и нахмурился.
Неужели вот так, просто? Всего лишь один меткий бросок, и все? И легенда, веками будоражившая людские умы, в одно мгновение рассыпалась в пыль?..
В это было сложно, просто невозможно поверить.
Стур растерянно смотрел на застывшее бездыханное тело у своих ног, ощущая себя так, словно после долгого выматывающего пути неожиданно зашел в тупик. Неужели он ошибся, убив самого обыкновенного оленя, пусть даже и белого?.. Но разве можно где-нибудь еще встретить в природе зверя, подобного этому?
Чувствуя себя совершенно сбитым с толку, Стур вздохнул и опустился на колени рядом с поверженным зверем. Шерсть мертвого животного по-прежнему словно бы мягко светилась изнутри, выделяясь ярким белым пятном на фоне темно-зеленых зарослей. Стур осторожно провел ладонью по шелковистой белоснежной шкуре. На ладони остался широкий, слабо светящийся след от пыльцы. Пыльцы, сладко пахнущей медом и корицей.
Стур снова задумчиво нахмурился, глядя на этот мерцающий след. Потом снова перевел взгляд на Оленя...
И вздрогнул.
Неподвижно лежащее перед ним тело уже начинало меняться. Белоснежная шкура, еще мгновение назад казавшаяся такой плотной и гладкой, на глазах становилась рыхлой и ноздреватой, принимаясь крошиться на куски, словно перепеченная булка хлеба. То, что еще совсем недавно выглядело как великолепная оленья шерсть, теперь рассыпалось от малейшего движения воздуха на мириады легких белоснежных пушистых шариков. Шариков, рассыпающих вокруг себя облака ароматной цветочной пыльцы.
Соцветий.
А под ними... Стур с трудом перевел дух, ощущая, будто начинает потихоньку сходить с ума.
Под пушистым ворохом рассыпающихся во все стороны белых цветков постепенно начинало обретать знакомые контуры бездыханное человеческое тело. Повторяя про себя, что все это невозможно, что такого просто не может быть, Стур, тем не менее, с ужасом узнавал эти густые смоляные кудри и незрячие, широко распахнутые в пространство, агатово-черные глаза на молодом смуглом цыганском лице. И, конечно же, этот ярко-зеленый жилет.
Из груди молодого охотника торчало длинное тисовое копье.
Он попытался было отодвинуться от лежащего перед ним на земле мертвеца, но оцепеневшее от шока тело никак не желало слушаться. Он внезапно запутался в ворохе мелких невесомых пушистых шариков, окружавших его теперь со всех сторон. И откуда их столько взялось? От тошнотворно-приторного запаха соцветий у него уже начала кружиться голова. Стур попытался задержать дыхание, чтобы унять тошноту. В голове царили хаос и неразбериха, он никак не мог сообразить, что нужно делать, куда идти... И еще эти маленькие вездесущие бестии! Они были повсюду - цеплялись за одежду, набивались в карманы, застревали в волосах. Стур пытался стряхнуть их с себя, однако они только вспархивали под его рукой невесомым облаком и тут же снова оседали на прежнее место. Вскоре ему уже начало казаться, будто он полностью покрыт этими проклятыми цветами. Задыхаясь от их липкого душного запаха, он отчаянно рванулся, пытаясь освободиться от этого кошмара...
...и упал, не удержавшись на подкосившихся, ставших вдруг ватными, ногах. Тело отказывалось подчиняться - кости, казалось, сделались неожиданно мягкими и податливыми, словно воск, а мышцы наливались странной пульсирующей болью. Маленькие светящиеся шарики снова облепили его с головы до ног, словно пытаясь врасти прямо в кожу, прилипая к рукам, к волосам, к лицу. Стур ощутил вдруг острый, панический приступ ужаса - и отчаянно закричал, позабыв о том, что на многие версты вокруг ни одна живая душа его не услышит...
Налетевший внезапно порыв ветра, неизвестно откуда ворвавшийся в кольцо сосен, подхватил его голос - и смял, разметав в воздухе коротким ломающимся эхом. Изумрудные кусты папоротника закачались, зашелестели, полоща широкими листьями на ветру - казалось, сама земля ожила и заворочалась под ними. Кружевные листья еще раз дрогнули, распрямляясь, и снова замерли.
Через некоторое время на поляне вновь воцарилась безмятежная тишина.
Мертвое тело куда-то исчезло. Копье тоже пропало из виду. Трава на том месте уже успела подняться и распрямиться, ни малейшим намеком не напоминая о том, что еще совсем недавно происходило на берегу родника.... Впрочем, происходило ли?
Мирно спящий в траве Олень открыл глаза и медленно поднял голову. Жемчужно-белые рога величаво качнулись над изумрудными листьями папоротника. Он немного неуверенно поднялся на ноги и подошел к роднику. Низко склонив над озерцом белоснежную, увенчанную рогами голову, зверь задумчиво и долго смотрел на свое отражение. А потом спокойно потянулся к воде и принялся пить.
* * *
- Добрый день, господин Ройм! - крикнул еще издалека Ларс Мэйт, заметив стоящего возле овчарни художника.
Тот курил, прислонившись к стене овчарни, отрешенно глядя куда-то в пространство перед собой. Обернувшись на окрик, Дерек увидел местного почтальона и слабо махнул тому в ответ рукой.
Мэйт подъехал поближе и остановил велосипед, вынимая из форменной сумки несколько больших белых конвертов.
- Ваша почта, господин Ройм, - сообщил он, тускло поблескивая на солнце круглыми стеклами очков. - Кстати, слыхали новость?.. В Лесу опять нашли тело.
Ройм вежливо изобразил удивление, про себя мрачно подумав, что для Ульм-Катрана подобная новость уже могла бы считаться одной из самых рядовых.
- Помните цыгана? - между делом спокойно продолжал почтальон. - Ну, он еще в такой зеленой жилетке ходил... Господин Стур, кажется, нанимал его для охоты.
Сигарета замерла в руке Ройма.
- Да, я помню, - он обернулся и уже внимательнее посмотрел на Мэйта. - Так это его... нашли?
- Да, вчера утром. Недалеко от опушки, со стороны Майберга. И знаете что? Этот парень был убит копьем! Его тоже нашли и забрали на экс... экспертизу.
- Любопытно... - пробормотал Ройм, чувствуя, как по спине отчего-то пробегает озноб, и снова глубоко затянулся сигаретой. - А... как дела у господина Ильхольма? Вы ведь к нему тоже заезжали?
- Да, разумеется, - ответил Мэйт. - Однако его нет дома. Уже третий день. Говорят, он уехал по делам в город, и когда вернется, неизвестно.
Дерек коротко кивнул и, попрощавшись с почтальоном, тут же рассеянно закурил новую сигарету.
Вообще-то, он бросил курить еще лет восемь назад, а теперь, вот, опять начал... И даже сам не знал, почему. Их последний со Стуром разговор все никак не хотел выходить из головы.
Тем же вечером Дерек сам отправился в Ильхольм.
Подойдя к имению, он свободно открыл скрипучие подъездные ворота и прошел через лужайку к дому. Входная дверь неожиданно тоже оказалась не заперта. Он вошел внутрь и, после некоторого колебания, медленно принялся обходить все комнаты, одну за другой. Вряд ли он смог бы объяснить, что именно ищет, но был уверен, что непременно что-то найдет.
Какое-нибудь объяснение. Какую-нибудь зацепку.
И, в конце концов, он ее нашел. В библиотеке на столе, поверх стопки каких-то серьезных деловых бумаг лежала та самая книга, о которой говорил Стур. Дерек взял ее в руки и раскрыл. Из-под обложки на пол выпал сложенный вчетверо лист бумаги.
Ройм неторопливо поднял его и развернул.
"Дерек!
Если ты сейчас читаешь это письмо, значит, я не вернулся. Да, мне тоже очень жаль.
Наверное, с твоей точки зрения это был идиотский поступок, но я был уверен, что попытаться стоит. Хотя бы для того, чтобы в нашем Лесу люди никогда больше не видели Белого Оленя.
Ты просил оставить тебе книгу. Вот она. Хотя, если тебе интересно мое мнение, я скажу - не пытайся сам искать тропу. Просто сохрани эту книгу, как память.
Стур.
P.S. Если я все-таки не вернусь, после того, как меня официально признают пропавшим, мой юрист передаст тебе мою дарственную на овчарню. Все совершенно законно. Можешь делать с этим сараем все, что захочешь.Хоть сжечь. Не хочу, чтобы кто-нибудь другой претендовал потом на это место. Для меня оно навсегда останется студией Дерека Ройма."
Он сложил письмо и положил его обратно под обложку. Снова нестерпимо захотелось курить.
Дерек засунул книгу в карман и вышел из дома.
* * *
На закате следующего дня Ройм впервые отправился вглубь Леса.
Он прекрасно понимал, что это решение никак нельзя было назвать разумным, но все равно шел, подсвечивая себе карманным фонариком и поминутно сверяясь с картой, нарисованной в старой книге. Тут же, на полях, густо пестрели набросанные карандашом заметки, касающиеся основных ориентиров на местности. Эту книгу Стур явно зачитал до дыр. Следуя его записям, Дерек миновал поваленный сосновый ствол, потом беспорядочную кучу валежника на тропинке и, в конце концов, очутился именно там, куда так стремился.
Вопреки всем ожиданиям, Прогалина вовсе не поражала воображения. Ничего особенного, обычная такая залысина посреди леса. На ней самой и растительности-то почти не было. Хотя на другой ее стороне, за торчащим посередине грубым камнем, трава росла практически сплошной стеной.
Дерек остановился и задумался. Идти дальше особого желания у него не было. Честно говоря, он и сам не до конца понимал, за каким чертом понесло его сегодня в Лес. Это просто было какое-то... внутреннее наитие.
Он опустился на траву, прислонился спиной к стволу дерева и положил раскрытую книгу себе на колени. Потом, неторопливо пошарив в кармане куртки, достал сигареты. Щелкнув зажигалкой, закурил и, оперевшись затылком о ствол, прикрыл веки. Лес тихонько шелестел, бормотал вокруг него, навевая покой и дремотную истому. И почему все так много толкуют об этом месте? Лично Ройму оно казалось куда миролюбивее многих других уголков на земле.
Прозвучавший в тишине тихий хруст сухой ветки под ногой заставил Дерека резко открыть глаза. На другой стороне прогалины стоял Олень.
Ройм на мгновение изумленно замер, глядя на него. Вид молочно-белого, матово сияющего в сгустившихся сумерках рогатого зверя не вызвал у него никакого другого чувства, кроме крайней степени удивления. Впрочем, он даже не был до конца уверен в том, что не задремал, и что все это ему не снится...
И все-таки, до чего же хорош, шельмец!
А потом совершенно автоматически сработали профессиональные рефлексы. Ройм зашарил по карманам в поисках чего-нибудь, способного оставлять хотя бы слабые следы на бумаге. И, найдя в одном из внутренних карманов куртки карандаш, почувствовал себя почти счастливым. Он поспешно перевернул книгу, и на внутренней стороне обложки принялся быстрыми точными движениями набрасывать фигуру стоящего перед ним великолепного Оленя. Его взгляд то и дело переходил от животного к книге, и обратно.
Белоснежный зверь неожиданно громко фыркнул, словно смеясь над художником, и уверенно шагнул на прогалину. Дерек на секунду оторвался от работы, наблюдая за тем, как Олень медленно и величественно шествует прямо к нему. Не дойдя до художника нескольких шагов, зверь остановился.
Надо же, значит, он действительно существует - наконец-то немного вернулся к реальности Ройм. Но каков красавец... Неудивительно, что никто ни разу не смог его описать - ни у кого просто слов не хватало для такой красоты. А глаза-то, глаза! Художник снова мельком взглянул на оленя - благо, тот теперь находился совсем близко - не переставая, между делом, набрасывать эскиз.
Зверь продолжал стоять неподвижно, словно чего-то ожидая.
Дерек практически закончил набросок оленьей морды. Карандаш, разумеется, не давал того богатства возможностей, которые ему бы сейчас хотелось иметь, и поэтому оставалось надеяться только на свою хорошую память, чтобы потом суметь по возможности точно передать всю богатейшую гамму этих мягких сияющих цветов и оттенков.
Он еще раз вгляделся в неотрывно глядящие на него влажные оленьи глаза, стараясь запомнить их получше.
Глубокие, темно-карие, то и дело вспыхивающие в глубине насмешливыми золотыми искрами. И при этом - странно прозрачные. Словно заглядываешь в глубокий темный омут - и неожиданно обнаруживаешь, что вода в нем чиста, как роса, и просматривается вглубь до самого дна. А в глубине...
Дерек выронил карандаш. Он смотрел на стоящего перед ним Оленя, чувствуя, как ужасная, просто невероятная по своей чудовищности мысль в его мозгу постепенно начинает обретать форму и плоть.
Ночь уже успела наглухо зачернить небо. Высоко над прогалиной, в просвете древесных крон тихо блестели звезды. А на прогалине, словно случайно сорвавшаяся с неба звезда, в ореоле мягкого серебристого сияния стоял Белый Олень.
- Невозможно... - продолжал одними губами шептать Дерек.
Олень вопросительно склонил рогатую голову на бок. Золотисто-карие глаза снова насмешливо блеснули. Ройм едва не застонал, осознав, что действительно смотрит в те же самые, вот уже три года как знакомые, глаза... Глаза, чей хозяин в своем человеческом облике теперь остался только на недавно написанной Роймом картине.
- Говорил же я тебе не лезть в эту проклятую чащу... - огорченно пробормотал он, в конце концов, понимая, насколько глупо звучит в данном случае эта расхожая фраза. Раскрытая книга соскользнула с колен Ройма. Из-под обложки на землю выпало забытое там письмо.
Олень медленно наклонил голову и коснулся мордой сложенного вчетверо листка. Еще не понимая, что это значит, Дерек медленно поднял листок и, немного поколебавшись, развернул и положил на прежнее место. Тонкий лист бумаги неожиданно смялся под тяжелым ударом оленьего копыта. Ройм вздрогнул от неожиданности.
- Что?..
Копыто снова с глухим стуком впечаталось в листок.
Озадаченно хмурясь, Дерек поднял истоптанное письмо и недоуменно пробежал его глазами. Потом, поразмыслив, перечел его еще раз, вслух.
- "...чтобы в нашем Лесу люди никогда больше не видели Белого Оленя..."
Когда он дошел до этого места, Олень снова топнул ногой. Дерек опустил письмо и долго задумчиво смотрел в его золотисто-карие глаза. Кажется, до него постепенно начинало доходить.
- Ты серьезно?.. Но...
Карие оленьи глаза вновь упрямо сверкнули - и художник, неожиданно для самого себя, усмехнулся. Да уж, он действительно хорошо знал этот настойчивый взгляд. И еще раз с сожалением посмотрел на стоящего перед ним белоснежного зверя, думая о том, что вот этого-то сумасшедшего упрямца из Ильхольма ему будет по-настоящему не хватать.
Еще немного помедлив, он, в конце концов, медленно кивнул и сказал:
- Ладно... Я все сделаю.
И тогда Олень бесшумно склонил перед ним свою белоснежную голову, а потом развернулся и медленно скрылся в чаще Леса.
* * *
Дерек вернулся на Прогалину на следующее утро. В этот раз, кроме книги, он прихватил с собой еще и лопату.
Он потратил почти полдня, выкорчевывая с привычного места огромный замшелый валун - пока тот, в конце концов, не сдался и не рухнул плашмя поперек прогалины. Потом еще несколько часов он старательно перекапывал всю прогалину, чтобы скрыть от любопытных глаз даже самые малейшие следы прежнего местонахождения камня.
Когда он закончил, Прогалину было просто невозможно узнать. Теперь ни один, даже самый опытный, следопыт не сумел бы по известным ориентирам отыскать вход в заповедную чащу... Ну, а в том, что сам Олень никогда больше из чащи не выйдет, Дерек мог бы поклясться на Библии.
Стур всегда был упрямым парнем.
Напоследок Дерек развел небольшой костерок из сухих сосновых веток и, когда тот хорошенько разгорелся, бросил в него старую книгу. Он смотрел, как постепенно чернеют, сворачиваясь в пламени, ветхие книжные страницы, мял в пальцах снова ставшую вдруг ненужной сигарету и думал о странностях жизни. О том, как превратно порой люди истолковывают иные старинные предания, и о том, что одни умудряются утратить человеческий облик, даже находясь среди себе подобных, а другие и в звериной шкуре сохраняют в себе то лучшее, что было в них человеческого.