Утро было теплым, и Сашка обрадовался - не придется одевать мамину кофту. Сашка ее не любил, хотя кофта была зеленой и теплой. Во-первых, она застегивалась на женскую сторону, а во-вторых, висела на нем как на колу. Просто ужасный вид для восьмилетнего парня. Хотя по сравнению со своим другом Игорем, который жил на той же Библиотечной улице через два дома, ему еще повезло. Игорю приходилось ходить замотанным в теплый бабушкин платок.
Сашка посмотрел на стол. Там ничего не было, кроме серых бумажек - хлебных карточек. Значит, мама ушла на работу голодной, и для них с сестрой завтрака нет. Ему идти за хлебом. И уроки он сделать опять не успеет. Сашка учился во вторую смену, и в его обязанности входило носить воду, топить печь и отоваривать хлебные карточки.
Вчера вечером при тусклом свете каганца он немного почитал букварь, но глаза так слипались, что до арифметики дело не дошло. Ведь после школы просто необходимо погонять с друзьями мяч на пустыре! Тогда на уроки сил уже не остается. Опять учительница будет ругать, еще матери нажалуется. А маму огорчать не хотелось. Ей и так тяжело.
Сашка заглянул в комнату через открытую дверь. Собственно комнатой это помещение назвать было трудно. После того, как сгорел их дом, они жили в летней кухне. Дед разделил кухню на две части дощатой перегородкой. В первой половине, где была печка, стоял стол, два стула и сундук, на котором спал Сашка. На стене висело несколько самодельных полок для посуды. Во второй половине помещался обшарпанный пузатый комод и полуторная железная кровать, на которой спала мама и младшая сестренка Людка.
Из-под одеяла выглядывал нос картошкой и косичка - "мышиный хвостик". Людка еще спала. Вот и хорошо. Пусть спит. Если повезет, то он вернется до того, как она проснется и можно будет вместе позавтракать.
Сашка вздохнул, набрал в жестяную кружку воды из ведра и всю ее выпил торопливыми мелкими глотками. Потом повесил кружку на ведро, засунул в карман карточки и чистую тряпицу, чтобы заворачивать хлеб. Он хотел было уже идти, когда услышал из комнаты: "Сашка!". Должно быть, он звякнул кружкой о ведро, вот и разбудил сестру.
- Мамка уже ушла?
- Ушла.
- На работу?
- На работу.
- А еды нет?
Людка смотрела на него своими круглыми карими глазами-вишенками.
- Нет. Я за хлебом щас смотаюсь. А ты спи. Еще рано.
- Дай водички попить.
Сашка снова набрал кружку и подал ее сестренке. Он смотрел как Людка пьет и думал, что у нее отцовские глаза. А вот у Сашки серые, материны. Он хотел бы тоже отцовские глаза, чтобы быть хоть чуть-чуть на него похожим. Отец погиб совсем недавно, в феврале, под городом с трудным названием Кенигсберг. Сашка не мог произнести это название целиком за раз, только по слогам.
С другой стороны, если бы у него были темные глаза, то он стал бы совсем похож на цыгана. Смуглого и черноволосого мальчишку и так дразнили на поселке Цыганенком. А он никакой не цыганенок, просто на деда по материной линии похож. А дед - болгарин. Мать всегда говорила: "Вылитый дед!". А Сашка не понимал. Он совсем не похож на низкорослого, кривоногого, лысого с густыми седыми бровями деда Антона. Он хотел быть похожим на отца. Дед-то живой, а отца уже нет.
Вот шестилетняя Людка отца не помнит. Только на фотографии и видела. Когда он в сорок первом уходил, ей еще двух не было.
Сестра снова замоталась в одеяло и закрыла глаза. Сашка вернул пустую кружку на ведро, аккуратно прикрыл за собой двери, а потом и калитку. И зашагал по улице.
Если ему повезет, то хлеб будет в ближайшем магазине на улице Манкевича. Если нет, то придется идти дальше - на Каляева, а если и там не будет, тогда придется топать аж на Колонию. Там сразу два магазина недалеко друг от друга.
Не повезло. На Манкевича хлеба не оказалось и на Каляева тоже. Зато на Колонии был. Сашка еще издалека увидел длинный хвост очереди. Пристроился в конец и приготовился долго ждать. Очередь двигалась медленно. И Сашка думал. Он думал, что скоро лето и его опять отправят в деревню к деду Антону и бабке Марии. А там житье - красота! Уроки делать не надо, в школу ходить не надо. Можно целыми днями бегать по старому, еще панскому саду, грызть зеленые яблоки и груши, взбираться на деревья за птичьими яйцами. А еще там есть корова, а значит - молоко. Сашка даже облизнулся, вспоминая большую кружку парного молока, которую каждое утро ему наливали. Кружка молока, кусок хлеба - и на целый день до темноты вольная воля.
Он переступил с ноги на ногу и вдруг почувствовал, что голова кружится. Накатила дурнота и Сашка сжался, стараясь не двигаться. Такое уже бывало и не раз. В школе вот на прошлой неделе он свалился с лавки прямо на уроке. Да и не только он. Голодные обмороки у детворы были обычным явлением.
Сашка переждал еще два приступа головокружения, а потом все же провалился в темноту. Очнулся от того, что кто-то трепал его по щекам.
- Эй, малец, очухался?
Сашка открыл глаза. Он сидел на каменной кладке - основании забора. До войны этот забор с чугунными завитушками окружал скверик, сейчас от него осталось только основание и каменные столбы. Да и от скверика мало что осталось.
Перед ним стоял старик в потертой шляпе с глазами грустной собаки. Должно быть, этот сердобольный мужчина вынес его сомлевшего из очереди и посадил здесь в тенечке.
Сашка осторожно кивнул. Перед глазами все еще летали черные мушки. Но нужно вставать и идти. Не дай бог потерять очередь. Он сунул руку в карман и облегченно вздохнул - карточки на месте.
В это время над его головой на столбе вдруг ожил громкоговоритель. Пару минут он хрипел и сипел, а потом над очередью, разоренным сквериком и всеми соседними улицами узнаваемый голос диктора Левитана ясно произнес: "Окончательная и безоговорочная капитуляция... Этот день 9 Мая, День Победы, считать праздничным днем...".
Толпа замерла. И молчала, молчала неподвижно. А Сашка подумал: "Праздничный день? Значит, сегодня в школу идти не надо?".
Это потом были танцы под гармошку, слезы и смех вперемежку, счастливые лица везде. А в первые несколько минут люди еще не осознали, что все... Кончилось... И поэтому потрясенно растерянно молчали. И очередь никто не покинул.
Позже Сашка брел домой, прижимая к себе тряпицу с хлебом, и думал, что теперь все будет хорошо. Ведь они победили! И хлеба будет сколько хочешь! А потом они с мамой поедут в этот самый Кенигсберг и найдут могилу отца. Обязательно.
Тогда он еще не знал, что на могиле отца так и не сможет побывать. Только увидит ее на фотографии, которую внук отыщет в интернете в мае 2018-го.