 |
Увидеть уральский Париж
Никогда не думал, что через сто лет после свержения царского режима мне придется столкнуться не только с масонами и белогвардейским подпольем, но еще и с живыми дворянами, помещиками и крепостными. А если бы кто посмел сказать, что я и сам скоро стану не простого рода, а княжеского, тому бы плюнул и растер. Да, несмотря на всю врожденную интеллигентность, впитанную от мамы-библиотекаря и папы-парикмахера.
Давно заметил, что самые секретные отделы часто имеют восьмой номер. В армии восьмерка, это особые отделы и шифрованная связь, даже в администрации президента под нулевым номером есть фамилия главы управления, и только под восьмым номером таблички нет. Но мы не ГРУ, а КРУ, что в переводе на новопутинский означает просто Контрольно-Ревизионное Управление
Наш шеф, Эльдар Идеалович, был точной копией первого русского президента, чем неимоверно гордился. Я подозреваю, что только из-за этого сходства он и стал главой отдела. Других ценных для работы качеств у него не было.
Он с утра до обеда расчесывал белую гриву и гонял с секретаршей бесконечную партию в шашки под чаек. С обеда до ужина наливался дорогими коньяками с бесчисленными друзьями, и шлялся по баням и саунам, где наиболее проявлялось его неимоверное сходство с давно усопшим президентом. Шеф прекрасно знал, что умирают люди, но не их харизма, которая потом кормит родню и бывших друзей очень долго.
Первую неделю занимался знакомством с делами и сотрудниками отдела.
- Зайди ко мне срочно, - голос шеф нельзя было не узнать, когда он неожиданно прервал мой каникулярный период.
Пройдя через тройные двери нулевого кабинета, заметил в его дымной глубине мигающий огонек сигары.
- Ну, что, сынок, пора и попотеть не только на свое, но и на благо нашего отдела, - шеф кинул мне через широкий стол толстую папку. - Едешь в срочную командировку. В Варну. Там два гранильных цеха нашего министерства. Еще два - в Париже и Лейпциге. Заедешь и туда. Есть сведения, что их начальнички организовали канал и гонят крупняк за бугор. Сдают под отчет только мелочь. И воруют не только изумруды. Яшму и малахит гонят на восток вагонами. Устроишься к ним на должность поближе к бухгалтерии, - я понимающе кивнул.
После слова "Париж", вся остальная словесная шелуха растворилась в миражном тумане. Ну вот! Дожил и я до французских вин и курочек. Эх, потопчу!
- Да, и еще. Личная просьба у меня, - громовой бас шефа вернул меня с вершины Эйфелевой башни за холодный полированный стол. - Там у меня в Порт-Артуре друг детства. Завези ему пару бутылей французского коньячка. Не сочти за труд. Правда, весной дороги заливает, придется пешочком. Но там недалеко от Парижа, прогуляешься по свежему воздуху. Да, и костюмчик смени.
- Это же от кутюр!
- А там тебе больше подойдет от бордюр.
Меня буквально заморозили последние слова шефа. Как холодный душ!
Пешком на Дальний Восток? Из Парижа? С двумя бутылками подмышкой? Да он что...?
Видимо вид у меня был настолько ошарашенный, что шеф оглушительно крякнул и, достав из стола листочек, быстро написал на нем несколько слов.
- Ладно, когда закончишь с делами, можешь недельку отдохнуть в пансионате под Парижем на Черном озере у моей племянницы Ирины. Я ей тут черкнул пару слов. Там в папке все документы и билеты. Иди, получай командировочные. Да смотри там, на рыбалке не поймай что-нибудь на крючок, - шеф гоготал долго и со смаком, пока я не закрыл третью дверь.
В кабинете дрожащими руками достал билет. Что такое? Билет до Варны через Орск? Я раскрыл атлас. Да это же все на Южном Урале, а не за бугром!
Какой облом! А ведь шеф знал! И ни словом, ни намеком! А ведь точно, тридцать верст пёхом напрямую до этого уральского Порт-Артура. И только узкая тропа вдоль Черного озера. Кстати,
это же о нем говорил шеф. Вот на обратном пути и зайду.
Это упоминание о племяннице шефа было единственным светлым пятном в этой черной командировке.
Этот лучик мечты и освещал весь мой путь до Варны. Там на вокзале долго торговался с водилой телеги. Тот за поездку до Парижа на трясучих ребрах подводы запросил сто баксов.
- Овес нынче опять подорожал, а моя Нюрка полмешка за день сжирает, скотина, - нудно и бесконечно грустно ныл водитель кобылы.
Немного полегчало, когда на розовом рассветном горизонте ажурным профилем узнаваемо засветилась Эйфелева башня. Конечно, была она и ростом пониже, и светом пожиже, но ведь все равно - Эйфелева!
И потянулись нудные рабочие деньки следователя КРУ по добыванию компромата. Устроиться удалось только уборщиком нулевых кабинетов. Через две недели клизменных промываний туалетов я стеснялся пальцами взять сосиску.
Когда все три диктофона забил туалетными диалогами, пришло время выполнить просьбу шефа.
Купил у своей квартирной хозяйки две бутылки желтой жидкости с надписью "Коняк фр.", переобулся в сапоги и направил свои стопы в Порт-Артур. Голос друга детства шефа удивительно напоминал записанный мною на диктофон одного из главных воротил местного криминала. Поэтому суетно попрощался и рванул на долгожданный отдых к Черному озеру.
Цветом оно больше напоминало утопленный военный грузовик довоенного выпуска. Такого же цвета был и двухэтажный пансионат, который очень, видимо, стеснялся своего прогнившего хибарного вида, поэтому старательно скрывался под мощными наслоениями серого мха и густых зарослей дикого винограда.
Во дворе бородатый мужик колол дрова. На мои попытки заговорить дико отмахнулся топором.
На облезлой двери висел позеленевший от древности звонок в виде мужского достоинства.
Двумя пальцами я взял зеленую сардельку и ударил по качнувшимся висюлькам, весом по полкило. Раздался изумительно красивый малиновый звон. Тишина. Уже с удовольствием стукнул еще несколько раз.
После долгого ржавого скрипа в проеме двери появилась могучая старуха яговского обличия со скрещенными на еще более могучей груди мускулистыми руками.
- Что, нравится? По своим постучи! - неожиданно тонким визгливым фальцетом съязвила бабуля.
- Я бы... Это... К Ирине, не знаю отчества, письмишко у меня. Вот.
- Письмишко у него... Ходят тут всякие. Потом бельишко пропадает. Проходи уже.
- А это точно пансионат? Вы не Ирина, простите, Батьковна, - мне очень быстро расхотелось отдыхать.
Жить неделю в таком жутком окружении? Один чуть топором не зарубил, другая... э-э, намёки грязные делает на пустые обстоятельства.
Старуха толкнула меня в спину, и я, споткнувшись о порог, на карачках, как таракан, вполз по пыльным половикам в гостиную.
Когда поднял голову, шустро вскочил, отряхнул пыль и, как бодливая корова, замотал головой.
Возле окна стояла Она. Ирина. Дама лет тридцати. Это я сразу понял. Благородное происхождение не пропьешь, в карты не проиграешь и холопской кровью не разбавишь.
Как есть породистые лошади, так есть и породистые женщины. Сексапильность и царственные манеры читались не только в узких изящных лодыжках, но и в повороте головы, в чувственном сложении тонких пальчиков, в шелковой глади черных локонов, в утонченных линиях лица и голубых прожилках на полупрозрачной коже.
Именно из-за этих прожилок и пошло поверье о благородной синей крови у дворян и прочих царских приближенных.
Я понял, что готов плюхнуться на колени и молить о прощении. Вот такова была сила ее серых с поволокой глаз. В их глубинах хотелось утонуть. Они звали, а не отталкивали, как яркие намалеванные зенки прожженных тусовочных львиц, вышедших на очередную охоту. С ними чувствуешь себя жертвой.
С Ириной я чувствовал себя рыцарем с сердцем на подносе.
- Я вас... э-э, вам, это, как его, письмо. Да, от дяди, - я так рванул руку с запиской , что оторвал карман.
- Ирина Андреевна. Спасибо, что навестили меня. Здесь ужасно скучно одной.
- Э-э, а эта... этот, мужик с топором? Ах, да, извините, Ярослав Генрихович по батюшке.
- Очень приятно. Но это же дворовые, - нежным колокольчиком прозвучал ответ.
Ах, да! Совсем забыл. Она же из этих. Голубых кровей. Для дворянской знати слуги - как мебель. Ими пользуются только по мере надобности. Кстати, я читал в мемуарах, что самыми ярыми противниками революции были именно слуги, те, ради которых и совершался переворот.
Вечером в гостиной мы пили чай из тончайшего китайского фафора. Чашечки толщиной в яичную скорлупу розово просвечивали и дарили бархатный поцелуй при каждом горячем прикосновении.
Ирина была в белом кимоно с цветными дракончиками. Некоторые женщины умеют отталкивающе одеваться, напяливая на себя хирургически белоснежные одеяния.
Кимоно Ирины манило прикоснуться к себе и ощутить бархатную нежность теплой ткани. Еще более хотелось погладить ее матовую кожу и окунуться в улыбку зовущих глаз.
Под руку она провела меня по всему пансионату.
Возле моей комнаты на втором этаже мы остановились у огромной картины.
- Это мой дедушка, Андрей Андреевич Гагарин, - Ирина грациозно повела пальчиками. - Он был долгое время главой масонской ложи в столице. Папа в масонскую ложу не успел вступить по дедушкиной протекции, зато он до самой смерти руководил белогвардейским подпольем на Урале. Видите, у дедушки в руке дамский платочек?
На картине был усатый драгун в боевом снаряжении на лошади.
- Да, и что?
- Этот платочек, единственное, что оставил мне в наследство Андрей Андреевич. Он погиб на Урале в гражданскую войну. Шкатулку с платком доставил его вестовой. Пойдемте я ее вам покажу.
Побывать в спаленке Ирины - это была моя тайная мечта.
Стараясь подольше протянуть удовольствие дышать интимными ароматами девичьей постели под бархатным красным балдахином, я мял платочек в ладонях, чтобы перенять его запах, нюхал и смотрел на свет.
Вот именно тогда я их и увидел - цифры. Ажурные дырочки четко складывались в восемь цифр.
- Ирина Андреевна, а почему у дедушки был женский платочек? Почему на картине он держит его в протянутой руке? Обычно военные любят оружие.
- Ярослав Генрихович, я сама долго об этом размышляла. Картина написана с фотографии местным художником. Пришла к выводу, что это платочек бабушки. Для дедушки это было, конечно, самым дорогим воспоминанием.
- А что означают цифры?
- Какие? - давно я не любовался такими круглыми от удивления серыми глазами.
Я показал.
- Вот. По две цифры на каждой стороне.
Ирина взяла платочек и долго разглаживала его на коленях, наклонив голову.
Вечернее чаепитие и мои пылкие намеки на постель ни к чему не привели. Неужели за такими девицами надо ухаживать годами и дарить тонны цветов, чтобы они позволили поцеловать краешек лифа? Но у меня всего неделя! Интересно, нельзя ли как-то ускорить этот процесс?
В своей комнате я написал на салфетке обнаруженные восемь цифр: "34 54 05 61".
Похоже на номер телефона, но слишком много цифр. Может, это два номера? Бред. Идет война, номера телефонов меняются, зачем их навечно записывать?
Номер счета в банке? Но тогда в России не было номерных счетов. За рубежом? Но там номера намного длиннее.
И тут я вспомнил, как искал на карте уральский Париж. Какие у него координаты? Я спустился в библиотеку и полистал атлас. Если цифры расположить так: "54 05 61 34", то получается близко, но не совсем. Я нарисовал крестик координат на карте. Он расположился поблизости от Троицкого монастыря. Господи, и на картине, за спиной деда видны купола. Та фотография была сделана в Троицке!
Теперь все сходится. Схватив атлас, я понесся к спальне Ирины.
- Молодой человек! Что вы себе позволяете? - девушка сидела в пеньюаре за столом и рассматривала платочек.
- Извините, ради бога! Вижу, свет под дверью...
- А стучать вас не учили в вашем министерстве?
Кончики ушей у меня запылали.
- Но... Я нашел! Вот! Это координаты Троицка! - протянул девушке атлас с крестиком.
- Правда? - яростные морщинки у глаз мгновенно растаяли.
Поняв, что прощен, по-барски уселся за стол.
- Да, точно, Троицкий монастырь. О нем дедушка писал в письмах. Там он и погиб. Но эти цифры?
Зачем эти координаты? Да еще на платочке?
- Ирина Андреевна, эти цифры не точно указывают на Троицк. Они немного в стороне, - у меня в голове мгновенно созрел план, как выманить девушку из дома на природу.
Возьму одну палатку, а там вокруг цветочки, пестики, тычинки. Глядишь, уже и любовь пошла. С женщинами трудно только вначале, при нежном духовном сближении, а потом недалеко и до грубого материализма, когда можно одухотворять по полной программе.
- А что, если это координаты схрона? Дедушка мог там для вас оставить военные трофеи, ведь шла война.
Я увидел, как вспыхнули розовые ушки. Все-таки женщины, даже дворянки, неисправимые барахольщицы. Тряпки для них всегда на первом месте.
- Вы думаете?
- Конечно! Там же, наверное, горы меховых шуб, персидских ковров и золотых украшений. Там же в округе полно золотоплавильных мастерских, - я подбрасывал в адскую топку угольки лопатой. - Да, и тут недалеко. Наймем машину с шофером и завтра уже будем в собольих шубах щеголять.
- Зачем нанимать? У меня есть свой шофер.
- А у меня есть права, - я ловко отстегнул от упряжки третьего.
Ирина стрельнула на меня хитрым глазом, давая понять, что видит мои устремления насквозь.
К утру мы, ни разу не сомкнув глаз, добрались до вычисленного места. Ближайшее жилье было часах в двух езды. Мы стояли на вершине небольшой горушки, поросшей редким лесом.
И все. Никаких примет схрона не было. Я с лопатой носился между деревьями, пытаясь найти рыхлую землю. Нет. Тонкий слой дерна и дальше скальная порода.
Устав, я вернулся на вершину. Пора перекусить. Но Ирины там не было. Оглядевшись, я заметил ее оранжевый шарф на северном склоне.
Девушка стояла у могильного холмика из рыхлых камней, опершись на черный крест.
- Нет никаких табличек и надписей. Ярослав, как ты думаешь, может в этой могиле дедушка?
Я вздрогнул. Ничто так не греет душу, как близость чужого могильного холода. Вздрогнул оттого, что прошел границу духовного сближения.
- Может, Ирина, очень даже может быть. Или дедушка, или то, что от него осталось, - я откинул с холмика первый камень.
- Ты намекаешь, что здесь закопан...
- Да, и собираюсь в этом убедиться.
- Но, это нехорошо... раскапывать чужие могилы!
- Чужие - да. А дед тебе не чужой. Свое берем.
Через час я углубился на метр. Вся могила была заполнена камнями. Еще через час я добрался до скального основания и понял, что это воронка от взрыва, замаскированная под могилу. Никаких костей там не было. А соболиными шубами даже не пахло. Я с досадой пнул лопатой черное основание креста, покрытого смолой.
И обмер. Под сколом блеснул желтый металл. Как эксперт, я сразу понял, что это золото.
Выскочил из могилы и стал перед Ириной, как рыцарь, на одно колено.
- Дорогая Ирина Андреевна! Я прошу вашей руки и сердца в обмен на мою вечную любовь и золотой крестик.
Ничего не понимая в моем внезапно изменившемся настроении, Ирина нахмурила брови, но руку не отняла.
- Если на вечную любовь, то да, я согласна. А почему еще и крестик? У меня есть свой. А твоего я не вижу.
- Правильно. Потому что я нехристь, крест не ношу. Да и такой крест никто не унесет, даже на спине.
- О чем ты? - опять непонимающе нахмурила брови моя драгоценная невеста.
Я молча ткнул лопатой верхушку могильного креста, сбив толстый слой черной смолы. Ирина долго недоверчиво трогала пальчиком теплое желтое пятнышко.
Еще при первом осмотре, как следователь, обратил внимание, что крест не сварной, а литой. Но вторая мысль - почему и зачем такой тяжеленный крест тащили за десять верст, так в голову и не пришла. А ведь не стукни я в ярости лопатой, так бы и уехали ни с чем.
Зато теперь оба с прибытком, я с красавицей невестой, а она с богатым мужем, который накупит ей не только собольих шуб, но и детишек полный дом настрогает.
Шеф остался очень доволен добытыми доказательствами воровства чиновников.
- А это что? - он взял в руки последний листок.
- Увольняюсь. Уезжаю на Урал. Воздух там чище.
- Понимаю, какой воздух тебя там околдовал, - шеф по-президентски звучно крякнул. - Если бы сам не толкнул тебя в руки Иринки, не отпустил бы. Учти, женщина она дорогая. Где столько денег возьмешь?
- Крестик золотой продам.
- Ну-ну, дай-то бог тэляти да волка зъисты.
|  |
