Аннотация: Было написано на конкурс на одном из литпорталов. Заняло третье место.
6.
Мне шесть, и в июне день кажется бесконечным. Но у меня есть четкое бабушкино указание - не позже 9 часов вечера быть дома. У меня нет часов, но мы играем на дороге за бабушкиным участком в "Море волнуется раз", и когда бабушка захочет меня видеть - она просто прокричит с крылечка или, если уж будет совсем сердита, выйдет из сада и позовет меня лично, что немножко унизительно при всех.
Все - это Женька с дачи напротив, Ирка-большая, Ирка-балерина и ее младшая благоразумная сестра Таня, Юра и я, конечно. После жаркой недели песок стоит столбом, пока мы ищем удобную позу, в которой замереть и представить свои актерские данные на суд ведущего. Отмерев, фигура не спешит занять начальную позу, и ведущему следует за ней как следует погоняться, чтобы "заморозить" игрока обратно. Включается фонарь над воротами дачного поселка, и его лучи рассеивает нежной листвой молодая слива-дичка. Хотя я ведущий и мне предстоит оценивать игру своих друзей, я точно знаю, угадываю по холодку на спине, что сейчас будет, когда я, именно я стала ведущей...
- АААААЛЯААА, ДОМООООЙ!
Опоздать нельзя ни на секунду.
- Бегу, бауш!
Бегло машу рукой, наобум тычу в Женю - ты водишь, и закрываю калитку.
Теперь самое сложное - пройти по освещенной аллейке сада и не испугаться. Вам, наверно, известная магия ночи. То, что днем было освещено и обласкано солнцем, ночью кажется таинственным, жутковатым. Я иду по дорожке, чуть замедляю шаг, чтобы тренировать силу воли. Мне не страшно. Мне совсем не страшно. Прохожу мимо чуть зловещего ночного виноградника - мне вовсе не страшно, хоть я и вру. Тревожно шумят под напором вечернего ветра кусты смородины - я не боюсь, хотя кто его знает, что в них сидит и блестит на меня чем-то опасным. Я медленно иду, стараясь глубоко дышать, когда под ноги мне кидается что-то небольшое, но явно сердитое. Возможно, это Джек-Потрошитель, про которого мне Женька полчаса рассказывал днем, когда зашел на минуточку навестить. Тут уж не до шуток, и я пускаюсь бежать, оступаюсь, валюсь на металлический кран в трубе и - острая боль в колене.
- Бауш, бааауш, - рыдаю на весь сад, - меня ранили!
Бабушка, встревоженная ревом, выскакивает из домика, когда я, вся в слезах, добредаю до крылечка.
- Да что же это! - вздыхает она, затаскивая меня в дом.
- Бауш, - реву, - мы же сегодня полы мыли!
И это, поверьте, аргумент, ведь у бабушки даже цветы растут по команде, как шутят соседи. Бабушка - военная на пенсии, в дачном домике даже пылинка не садится без ее разрешения на белоснежную скатерть под телевизором. А ведь весь поселок такой необычный, как любят говорить местные, многозначительно поднимая бровь. С карьерным прошлым, добавляют. Но что для меня значит - "необычный", если моя бабушка - майор, а я с младенчества знаю, как работает ночная правительственная связь?
- Завтра снова помоем, - бабушка усаживает меня на крохотный зеленый садовый стульчик и надевает очки, чтобы оценить масштабы трагедии. Затем молча подходит к небольшому холодильнику, достает - только не зеленку! Боженька, я слышала, что ты есть - только не зеленку! - бутылек с перекисью и обильно поливает мою пострадавшую коленку. Розоватая пена стекает на пол. Я чувствую себя в лучшем случае преступником, потому что после дневной уборки все еще сижу в доме, не сняв уличных кроссовок.
- Алла Паллна, Аллочка! - зычно зовет бабушка с крыльца. В соседнем домике выключается телевизор. - Алла Палллна, зайди на минутку!
Дородная Алла Павловна снимает комнатные тапочки на крылечке и босиком стоит рядом со мной, разглядываю мою коленку. Алла Павловна - детский стоматолог, и к ней обращается весь дачный поселок с любыми хворями.
- Роза, она коленку разбила. Никакого криминала, - у Аллы Павловны всегда брезгливое выражение лица. - Замажьте зеленкой, назавтра ребенок будет как новенький.
Проводив соседку, бабушка идет к аптечке.
- Бауш, только не зеленку!
- Чего? - оборачивается, и ярко-рыжие кудри трепещут над лбом.
- Орать буду, - поясняю я. Бабушка минуту думает, достает вату и движениями, не терпящими прекословия, протирает мою коленку перекисью. Кровь больше не идет, но под лавочкой стоит лужица.
- Бауш, мы полы мыли, я сейчас вытру, - пробую выслужиться.
- До завтра не убежит, - машет рукой бабушка. - За стол давай. Молоко пить.
Про себя удивляюсь, но, стараясь не подавать виду, сажусь за стол. Бабушка дает мне огромную чашку молока и ломоть хлеба-"кирпичика" с коричневой корочкой сверху. Хлеб, слой масла, слой меда. На столе плотная клеенка с нарисованными причудливыми цветами - я всегда, когда рисую цветы, пробую их изобразить, до того они мне нравятся. Бабушка старательно отмывает тряпочкой какое-то пятнышко на скатерти, что поближе к ней и исподтишка поглядывает на меня, перемазанную слезами и пылью. Жую хлеб с медом, попивая молоко и гляжу на абажур, обклеенный цветочными узорами. Цветочная тень, чуть покачиваясь, ложится на стены комнаты. Корочка чуть горькая, но мед сладкий.
Так будет всегда.
10.
Мне десять, и первая половина сентября - самое бессмысленное время года, когда уже не лето, и тебе самое время привыкать к городским хлопотам и образу жизни, но когда еще не осень с дождями и спелой тыквой. Нахально ярко светит солнце, и мы, которые все - Женька, Ирка-большая, Ирка-балерина, Таня, Юра и я - будто изголодавшись по играм, бесимся под прощальным поцелуем лета на пыльной дороге. Я тут с пятницы, Женька приехал еще в четверг, а сестры Ира с Таней - рано утром в субботу. Зеленые металлические ворота дачного поселка скрипят калиткой.
- Мама, папа! - кидаюсь к ним, будто мы прощались не позавчера, а вечность тому. Мне и радостно от встречи, и горько оттого, что скоро уезжать, и снова погружаться в мир превратностей школьной жизни. Мама целует меня в лоб, и родители уходят к бабушке в садик. Чтобы не растягивать эту муку, прощаюсь со всеми и мчусь сквозь сад к домику - собирать вещи. Вещей у меня негусто с собой, но тетрадки и учебники не стоит забывать на даче.
А дома, в городе, то, что родители называют "рабочей обстановкой" - зря я отказалась от жаркого на ужин у бабушки. Наспех отваренные макароны и банка бычков в томатном соусе. Бычки вкусные, хотя и страшноватые на вид - но тут главное есть, и не задумываться, что ты ешь. Звонок по телефону, и у меня по спине почему-то бежит дрожь. Мама снимает трубку.
- Да. Да. Это ошибка. Как инсульт? Где она?
Через 4 минуты становится ясно, что бабушка - нет, не так, моя бауш - в больнице. И что среди любимых роз ее, беспомощно лежащую на земле, нашел сосед дядя Коля, Женькин папа. Родители собираются в больницу, хотя сгущаются сумерки. Квартира в миг собралась в маленький островок, освещенный лампой, вокруг - злобная, сердитая действительность. Родители закроют дверь, и мое дело - готовиться к завтрашним урокам и ложиться спать, хотя из каждого уголка, из каждой неосвещенной частички квартиры на меня выглядывает страшное слово "инсульт". Я не знаю, что это, и оттого страшней.
Спустя долгие три недели, когда и город, и нашу дачу накрыли нудные осенние дожди, мама привозит бабушку домой. Не мою бауш, а чужую мне куклу, туго спеленутую одеялом, из которого выглядывает острый нос. Сильные и сердитые санитары помогают переложить бабушку на кровать. Наиграно, мама зовет меня - мол, иди сюда, поздоровайся с бабушкой. Убегаю в дальнюю комнату и, рискуя двойкой за невыполненную на завтра домашку, не появляюсь на люди до поздней ночи.
С утра собираюсь в школу, сонно рассовывая учебники и тетрадки в рюкзак. Вдруг - шевеление под бабушкиным одеялом, шепот бумаги: подойди. Слушаюсь и подхожу ближе.
- Думала, умру я? Нет уж, поживу еще, на дачу еще поедем, - шелестит инопланетная бабушка, чуть перебирая пальцами по одеялу. На секунде она поднимает на меня глаза, и я узнаю мою бауш. Хватаю ее за пальцы и жадно целую. Вскакиваю, улыбаюсь, машу рукой, хватая рюкзак и выскакивая в парадное.
Долго глотаю слезы, глядя во двор из окна подьезда. Дождь унылыми серыми каплями смывает картинку двора, моих всех, меня, бабушкин садик с розами.
Так будет всегда.
14.
Мне 14, и я снова на даче, не с бабушкой, а с ее подругой. Правила те же - до девяти часов вечера мне надо быть дома. Но если я опоздаю - меня попросту позовут. Но если и тогда опоздаю - ничего не случится, за исключением угрызений совести: у тети Светы - больное сердце, ей нельзя волноваться.
Мы с Женькой сидим и осматриваем неисправность его велосипеда после яростной перепалки. Мы с полчаса обсуждали его любимые истории о Робине Гуде - и чего это его тянет на такие смешные сказки? - и я пришла к выводу, что романтические истории с его героем - полнейшая глупость, а Женя пришел к выводу, что я - полная дура.
- Цепь слетела, - важно цедит Женька сквозь зубы. Мне кажется, что он чуть огрубел с момента нашей последней встречи, и солнечные зайчики перестали водиться в его кудрях.
- А ты сможешь починить?
- Конечно. Я нашел на краю лесопосадки малинник. Хочешь, покажу?
Киваю. Какой дурак откажется от малинника?
Выходим за зеленую металлическую калитку, которая мне казалась такой большой раньше - честно, она просто уменьшилась в размерах! - и движемся к лесопосадке. Малинник здесь мог найти только Женька с его зорким хозяйственным глазом - никто иной бы не додумался сделать не два шага по тропинке, а перпендикулярно, как бы вопреки ей. Малина сладчайшая, и мы жадно обрываем ее горстями, чтобы потом загрузить сладкий комок в рот и, многократно облившись соком, пережевать и проглотить его.
- Знаешь, - деловито сообщает Женька между делом, - мне кажется, что я тебя люблю.
Он берет меня, замершую от неожиданности, за руку и оставляет на запястье фруктовый поцелуй. Я чуть ли не давлюсь малиной от неожиданности, как вдруг зажигаются фонари. Дурак. Совсем помешался на своих леди и рыцарях, не иначе. Женя деловито, будто ничего не случилось, отвлекается на малину и собирает ягоды с кустов, но для меня время застывает, как сладкое желе. Сквозь его толщу я слышу тетьСветино:
- ААААЛЯАААА, ДОМООООЙ! - на секунду зажмуриваюсь, чтобы проснуться, и выпаливаю:
- Жень, меня зовут. Поговорим завтра, - и пускаюсь наперегонки со знойным июльским ветром. Он трепет мне волосы, и я физически чувствую, как вращается Земля у меня под ногами.
- Я все запомнилааа! - горячий ветер разносит мои слова по дачному поселку, и я ощущаю Женькин взгляд у себя на спине. Волосы бьют меня по пояснице, один кроссовок чуть натирает, но не беда, и я готова бежать так долго-долго, лишь бы чувствовать взгляд, лишь бы волосы били по спине.