Переведено с оригинала: "Die seltsamen Abenteuer des Parzival. Nach Wolfram von Eschenbach
Neu erzaehlt von Werner Heiduczek" Verlag Neues Leben, Berlin, 1977
Вернер Гайдучек "Необычайные приключения Парцифаля. По поэме Вольфрама фон Эшенбаха"
Перевод с немецкого языка Ирины Власовой
Москва, 2014
КНИГА ПЕРВАЯ
Гамурет освобождает Белакану,
берет ее в жены и тайно покидает ее
Из далеких времен дошли до нас рассказы о чудесном Граале, про который одни говорили, что это драгоценный камень, другие наоборот считали его кубком или чашей. Как бы его ни описывали, и где бы он ни хранился, в Британии или Месопотамии, он обладал силой давать абсолютное счастье и совершенство тому, кто находился рядом с ним. Так он продолжал жить в душах людей, как тоска по совершенству, и каждый понимал его по-своему.
В замках и деревнях рассказывали о необычайных приключениях Парцифаля, того наивного простака, который отправился в путь, чтобы стать рыцарем Грааля, и который прошел через заблуждения и ошибки, прежде чем он нашел Грааль.
Выдумка стала правдой, а правда - выдумкой. И никто сегодня не сможет разделить того, что жизнь и фантазия в течение столетий связали воедино. Поэтому я расскажу о его жизни так, как мне это кажется правдоподобным.
Отцом Парцифаля был Гамурет, второй по рождению сын короля Анжу. У него была приятная внешность, веселый нрав и он был необычайно сильным. Поэтому не удивительно, что девушки пускали его по ночам в свои крестьянские дома, как и барышни из замков в свои покои. И с каждой из них он оставался до раннего утра, доставляя полное наслаждение и давая обещание снова вернуться, которое он обычно не выполнял. Только Анфлиса, жена короля Франции, сумела удержать Гамурета возле себя дольше, чем любая другая. Она была опытной в любовных играх, богата на выдумки и делала молодому человеку дорогие подарки, потому что он все время нуждался в деньгах. Так он и жил беззаботно, как получится.
Однажды утром кто-то из друзей извлек Гамурета из кровати трактирщицы, муж которой уехал на ярмарку, и сообщил, что его отец умер. Короля нашли мертвым в кровати, в которую он ночью лег спать, хотя и выпив немного, но в остальном он был здоров. Смерть, говорят, была божьим промыслом или убийством. Разузнать не удалось, ни того, ни другого. Но скорбь Галоэ, старшего брата Гамурета, вызывала некоторые предположения. Он горевал особенно энергично и громко и не позволял никому, кроме нескольких доверенных лиц, приближаться к покойнику.
Думать можно было все что угодно. Ясно было только, что старик мертв, а Галоэ стал наследником престола: так гласил закон - страна и власть доставались старшему сыну.
Гамурету не досталось ничего, при нем осталось только его мужество, красота и еще шестнадцать приближенных, которые хранили ему верность.
Вскоре Галое велел князьям всей страны приехать в столицу, чтобы убедиться в их преданности. Никто не остался в стороне от призыва нового короля, поскольку каждый опасался за свою жизнь. Устроили блестящий придворный праздник с танцами, песнями и рыцарскими турнирами. И Гамурет радовался этому.
Друзья советовали ему быть менее дерзким в соревнованиях на рыцарском турнире. Ему теперь полезнее быть сдержанным, говорили они, и не рисковать опрометчиво, покрывая себя славой. Что было на уме у его брата Галое, никто не знал; а женщины и так дарили Гамурету свою благосклонность, пока он был жив.
Гамурет оставил без внимания все советы друзей. Победа в борьбе и в состязаниях значила для него больше, чем взвешенные здравомыслящие расчеты. Никто не смог в этот день устоять перед ним, когда он скакал с копьем наперевес, и повсюду звучало его имя: среди рыцарей и женщин, среди юношей и девушек.
Оттого, что Гамурет не слушал советов, его друзья распространили слух, будто бы король хотел выслать Гамурета из страны, потому, что боялся влияния брата.
То, что ум посеял днем, благодаря вину созрело ночью. На буйном пиру бедные и богатые нашли в себе мужество попросить Галое сохранить братскую верность Гамурету и не изгонять его из Анжу.
Король был достаточно умен, чтобы не плодить преждевременно врагов. "Он - Анжу, - сказал Галое. - Я не допускаю никаких сомнений в том, что нас носила одна и та же мать. Он может быть в моей свите, если захочет. Он имеет мало, я - достаточно. Я буду давать ему все, что ему потребуется".
Гамурет возразил: "Господин и мой брат, если бы я был Вашим придворным, это имело бы свои приятные стороны. Но я прошу Вас подумать и посоветовать мне, потому что Вы всеми уважаемы и мудры. У меня нет ничего кроме доспехов, а с их помощью я не сделал еще ничего, чем бы я смог заслужить похвалу, чтобы служить Вам. Я хочу отправиться в чужие страны и, если счастье будет на моей стороне, я найду то, что подобает рыцарю".
"Ты не такой наивный, - подумал Галое, - но это меня устраивает. Дай Бог тебе доброго пути, а меня это избавит от некоторых неприятностей".
Но вслух он сказал: "Это разрывает мне сердце, когда я вижу, что ты уходишь. Наш отец оставил нам обоим достаточно богатства. Возьми из него столько, сколько ты считаешь нужным. Твоя щедрость должна быть повсюду прославляема, как и твоя храбрость и наш королевский дом Анжу. Если бы ты был странствующим певцом, который приносит радостную весть с самого дальнего Запада или с далекого Востока, я не мог бы любить тебя больше".
"Господин, - отвечал Гамурет, - рыцарское воспитание велит Вам хвалить меня. Так предоставьте же мне Вашу помощь".
Король дал ему пять коней, лучших в стране, сосуды, наполненные золотом и драгоценными камнями, а также приближенных, которые были к его услугам. Гамурет ускакал прочь.
Гамурет решил, что поступит на службу к государю только, если он окажется самым могущественным на свете.
Такой человек, как он слышал, правил в Багдаде. Говорили, что ему покорились две трети мира земного и даже больше. Звали его Барук Благословенный.
Итак, Гамурет отправился в Багдад. Он пришел как раз вовремя, чтобы предложить свои услуги Баруку, поскольку тот вел ожесточенную, междоусобную войну с братьями Помпеем и Ипомидоном, у которых он захватил город Ниневию. Калиф пообещал христианину богатое вознаграждение, если он победит оба войска из Каира.
Гамурет не щадил своей жизни, потому что те сокровища, которые он взял у Галое, были при его образе жизни быстро растрачены. Некоторые женщины на пути из Анжу в Багдад носили драгоценные украшения, подаренные им собственноручно; и было немало игроков, которые прославляли его щедрость. Поэтому он не спрашивал кто прав, кто виноват, а сначала копьем сбросил с коня Помпея, а потом победил и Ипомидона. Оба присягнули на верность Баруку, который сдержал свое обещание. Он подарил Гамурету золота и драгоценных камей столько, что тот мог бы из этих сокровищ насыпать крепостной вал; кроме того, Барук сделал его управляющим одной из провинций своей империи.
Гамурет прекрасно сознавал что, несмотря на его победу здесь и на его богатство, он бы не снискал похвал, если бы разузнали, что он - брат короля Анжу служит наемником. Он поменял пантеру на своем гербе на два якоря, которые означали надежду на блестящую жизнь. Снаряжение его коня и его шелковое одеяние отливали изумрудно-зеленым и были сплошь расшиты золотом.
Анжу был далеко и Гамурет позабыл его.
Но, ни богатство, ни роскошь, ни прелести женщин в огромном царстве Барука, не могли успокоить его беспокойное сердце. Его тянуло дальше. И вскоре его якоря уже знали в Персии и в Марокко, в Халебе и Дамаске. Никто больше не решался сражаться с ним на турнире.
Наконец он добрался до Зазаманка, страны западне Марокко. Шторм разорвал в клочья паруса его корабля, поломал мачты и только с трудом удалось морякам ввести серьезно поврежденный корабль в тамошнюю гавань.
Под стенами города разбило лагерь огромное войско, и люди Гамурета боялись, что поменяли смерть на воде на смерть от превосходящих в силе пик и мечей противника.
Гамурет выслал гонцов, чтобы узнать, против кого ведется война и еще какие -нибудь подробности, поскольку избежать встречи они не могли, и должны были попытаться извлечь из этой истории то, что еще можно было сделать. Ему сообщили, что вражда направлена против Белаканы - королевы этой страны. Говорили, что она велела погубить рыцаря, который был ей предан и любил ее. Его друзья и родственники из Шотландии были полны решимости отомстить за Айзенхарта, так звали несчастного.
"Говорят они много, - подумал Гамурет, - преступник всегда ищет какой-нибудь предлог, чтобы облечь жадность в одежды правосудия".
Хотя многие из его приближенных предпочли бы сговориться с осаждающими, Гамурет послал их к Белакане и велел передать, что он готов служить ей, если она окажет ему приятную взаимную услугу.
Белакана обещала ему все золото и все драгоценности, которые у нее были. Кроме того, она велела ответить, что он может благополучно оставаться в городе, сколько пожелает.
Гамурета не привлекало ни то, ни другое. Он был достаточно богат, а в городе, казалось ему, не было ничего, кроме скуки. У всех людей в Зазаманке кожа была черная, как ночь. Однако женщина вызывала у него жалость. Она была наивна и неопытна в обычаях света, иначе она должна была бы знать, чего он домогался, и лучше воспользовалась бы женской хитростью. Не в последнюю очередь именно ее наивность привлекала Гамурета, тем более что он никогда еще не оказывал услуги темнокожей женщине, а шла молва, что они могли так дарить любовь, что цветы прорастали сквозь лед.
Он не мог противостоять искушению и вместе со всеми своими людьми вошел в город, заботливо стремясь показать, что только его добрая воля помочь угнетенным заставила его приехать в это жалкое гнездышко. Десять вьючных животных тащили его богатство, впереди бежали слуги, повара и поварята. Позади вьючных животных скакали верхом двадцать приближенных, а за ними следовали двенадцать пажей, самый красивый из которых нес щит Гамурета. За ними следовали восемь коней, украшенных дорогими тканями, девятый был оседлан праздничным седлом Гамурета. Роскошный поезд завершали трубачи, флейтисты, уличные скрипачи, к тому же один барабанщик, который ударял в тамбурин и привычным жестом отбрасывал его. Замыкал шествие Гамурет и рядом с ним капитан корабля.
На узких улочках стояло множество любопытных женщин, мужчин, детей и стариков, чтобы подивиться на приезжих и приветствовать их, как своих спасителей, потому, что они были измучены, измождены от голода, страдали от болезней и ран. Все укрылись в городе, и он стал слишком мал для живых и мертвых. На стенах домов висели разбитые и проколотые щиты. Раненные страдали от жары и жажды и, хотя их клали к открытым окнам, это мало освежало их. Многих из них ждала смерть потому, что не было врачей.
Бургграф пригласил Гамурета в свой дом, сказал, что он может считать его своим собственным и велел своей жене поцеловать гостя. Гамурет испытал в своей жизни и другие наслаждения, но он смирился с поцелуем костлявой старухи и с вонью в доме, который был битком набит раненными. Хозяин велел принести все, что было из скудной пищи и подать Гамурету: черствый хлеб, сухой сыр и кислое вино. Сам он поспешил к королеве.
"Госпожа! - воскликнул он, едва соскочив с коня. - Я поистине заслуживаю богатую награду, как гонец, принесший радостную весть: наша нужда сменяется радостью. Боги послали нам этого рыцаря. Они хотят, чтобы мы были спасены".
"Но скажи мне поскорее, кто этот человек", - возразила королева.
"Я видел, как он сражался под Каиром на стороне Барука и обратил в бегство два войска. И, если я не ошибаюсь, это рыцарь из Анжу, непобедимый в войнах и на турнирах".
"Тогда поспеши и приведи его ко мне. На сегодня объявляем перемирие. Он может без опаски проехать в крепость". Так сказала королева.
Но не успел бургграф выйти за дверь, она поспешила за ним и велела ему остаться.
"У него другой цвет кожи, - сказала она, - и, возможно, он не станет служить нам. Может быть лучше мне пойти к нему. В такой нужде мне скорее подобает просить, чем проявлять гордость".
Хотя чужестранец и выглядит светлокожим, тем не менее, он не производит впечатления человека, настроенного властолюбиво, возразил Бургграф. Вы - королева и должны принимать рыцаря только как госпожа и женщина; мужчина есть мужчина, белая у него кожа или черная.
С беспокойным сердцем Белакана отпустила его, велев скакать обратно.
Пусть боги настроят рыцаря благонамеренно, подумала королева, но не стала полагаться только на расположение могущественных сил, велела своим дамам надеть самые красивые платья, а сама показалась во всем своем очаровании.
Когда Белакана увидела Гамурета, входящего в зал, она смущенно и радостно пошла к нему навстречу. Гамурет попросил разрешения поцеловать ее, и она склонилась к нему. Она почувствовала, как кровь прилила к щекам. Никогда еще она так скоро не открывала сердце мужчине, как этому чужаку. Белакана взяла его за руку, подвела к одному из больших окон, где поверх мягких подушек было постелено шелковое покрывало, и попросила Гамурета сесть рядом с ней. Они видели перед собой море и голубое небо над ним, и слышали шум из полевого лагеря врага. Но Гамурет не взглянул на одно и не слышал другого. Он смотрел на Белакану и думал, что если есть что-нибудь светлее, чем день, то все же оно не может сравниться с этой женщиной. И, хотя ее кожа черного цвета, она хороша, как роза, покрытая росой.
"Господин, - заговорила Белакана, - я слышала, как о Вашей храбрости, так и о Вашем мужестве. Простите, если я пожалуюсь Вам на свою печаль".
"Госпожа, - отвечал Гамурет, - кто бы ни угрожал Вам и, кто бы Вас ни обидел, у того я встану на пути. Но позвольте мне спросить, почему против Вас начали войну?"
"Раз Вы этого желаете, я Вам скажу. Мне служил человек, он был чернокожим, как и я, смелый и опытный в жизни. В своей верности и рыцарстве он был первым в стране. Я как женщина была не права, что отказала ему. Моя стыдливость принесла ему и мне только страдания. Его друзья считают, что я велела его убить, при этом он был мне мил, как никто другой. Боги мои свидетели. Но господин, я не хочу от Вас скрывать, в чем моя вина, а если Вы проклянете меня за это, я перенесу это без гнева. Моя гордость и тщеславие заставляли меня подстегивать Айзенхарта к поискам новых приключений. Он делал все, что я желала, и под конец снял свои доспехи и отдал свой шатер. Вы можете увидеть его, шатер стоит там, в лагере нашего врага. Они выставили его, чтобы угрожать мне. Я хотела испытать его любовь, думая принести славу ему и себе. Но все закончилось смертью и теми страданиями, которые Вы видите тут. Айзенхарт, вооруженный только мечом и копьем, предстал перед своим врагом, безрассудно отважный, словно жизнь была ему не дорога. Он умер в лесу под Асагогом. Я никогда не была ничьей женой, расплатой за мою стыдливость стала беда".
Сквозь слезы она бросала робкие взгляды на Гамурета и ее глаза говорили ее сердцу, что на него приятно смотреть.
Хотя она и язычница, думал Гамурет, но более обворожительной женщина просто не может быть. Ее слезы и ее искренность будут ее крещением.
Они смотрели друг на друга, и в обоих росло молчаливое желание.
Королева велела налить вина. Если бы не было так принято, она бы охотно обошлась без него, поскольку вино, это она знала, заставляло рыцарей забывать женщин.
Мужчины пили все, что только подавали им в золотых кубках. И некоторые думали: глоток перед боем вернее, чем после него. Слышно было, как они потягивали вино и смеялись, хвастаясь своими приключениями. Война была далеко, а жизнь близко. Гамурет, однако, сидел возле Белаканы и молчал, он пил только немного. И заметив, как неохотно она терпела поведение своих подданных, он вскоре встал и сказал: "Госпожа, я докучаю Вам, простите. Я мог бы постоянно сидеть подле Вас. Ваша печаль - это моя печаль и Ваши страдания - это мои страдания. Повелевайте мной".
"Господин, - отвечала Белакана, - я верю Вам".
Остаток дня Гамурет использовал для того, чтобы осмотреть поле боя. Бургграф проводил его к воротам, где до того сражались наиболее ожесточенно. День и ночь они стояли открытыми, серьезно охранялись и были готовы к исходу горожан. Шотландцы вышили на своих знаменах пронзенную фигуру Айзенхарта, а люди Белаканы вышили черным по белому бархату портрет королевы, поднявшей вверх два пальца, как клятву в ее невиновности. Ее портрет был виден на поле боя и на башнях высоко над городом.
"Господин, - сказал Бургграф, - король Кайлет возглавляет войско шотландцев и к счастью к нам в руки попал его племянник. Он служит нам заложником и должен поплатиться за все, что причиняет нам король. Это преимущество, которое мы, однако, оплачиваем смертью многих рыцарей оттого, что ни один из нас до сих пор не смог победить шотландца Хютегера. Каждое утро он дерзко подъезжает к воротам напротив тронного зала дворца, ругает нас и требует, чтобы ему прислали кого-нибудь на поединок. Он сознает свою силу и охотно красуется перед женщинами. Они восхищаются им, даже наши. Он об этом знает. Итак, он убивает одного за другим, словно это игра".
Гамурет внимательно выслушал все, но ничего не сказал. Наступил вечер, и они вернулись в дом, где жена Бургграфа устроила ложе для Гамурета. Но он лежал всю ночь без сна, а в его сердце были печаль и счастье. Он желал наступления дня и поединка; едва забрезжил рассвет, он встал, велел принести латы, меч, копье и поскакал к тем воротам, которые Бургграф показал ему накануне.
Белакана увидала его из окна, и ей показалось, что Гамурет равен богам.
Хютегер прискакал, как и каждое утро, чтобы высмеять рыцарей Белаканы и выманить их на поединок. В этот день ему не пришлось долго ждать. Но тот, который прискакал к нему, вызвал его удивление и любопытство. На его коне поверх кольчуги была зеленая бархатная попона, камзол и военный мундир незнакомца был из ткани зеленого цвета. Его щит светился красным золотом, а ремни были обшиты каймой и украшены драгоценными камнями.
"Конечно же, это не африканец, скорее француз, - подумал Хютегер. - Как он попал в Зазаманк?"
Но тут следовало сражаться, а не думать. Ему пришлось поторопиться, потому что конь Гамурета уже несся прямо на него так стремительно, что копье Хютегера сломалось, а сам он перелетел через седло и был отброшен далеко в траву. Бесспорно, такое ложе его не устраивало. Хютегер гневно вскочил, однако был снова и снова сбит с ног скачущим Гамуретом. Это было не совсем по-рыцарски, тем не менее, вполне целесообразно потому, что Хютегер вел себя как бешеный хищный зверь. То лежа на земле, то снова стоя на ногах, он изо всех сил наносил удары мечом вокруг себя и не успокоился до тех пор, пока Гамурет не пронзил ему руку копьем. Волей-неволей Хютегер вынужден был просить пощады, если он не хотел расстаться с жизнью.
"Воистину, - сказал он, - такого человека я еще не встречал. Кто ты?".
"Я - Гамурет Аншевейн".
Хютегер присягнул на верность Гамурету и тот отправил его в крепость к Белакане, где все женщины расхваливали Гамурета за его силу и за мягкость по отношению к побежденному врагу. Но недолго они смогли радоваться этой победе. Вскоре они увидели из своих окон Гашира, герцога Нормандии, который поскакал к Гамурету, а женщины боялись, что бой с Хютегером отнял у него много сил. Однако Гамурет с такой силой поскакал на Гашира, что тот рухнул на землю вместе с конем, и вынужден был, как и Хютегер, присягнуть на верность Гамурету: "Скачите обратно к Вашему войску, - сказал Гамурет, - распорядитесь, чтобы нас избавили от дальнейшей ссоры. Потом возвращайтесь ко мне в город".
Гашир так и сделал. Однако, когда Кайлет увидел, что шотландцы заключили мир, он вспылил и пришел в ярость. "Чего Вы испугались этого сарацина!" - воскликнул он, пришпорил своего коня и ринулся на Гамурета так, что колокольчики на его доспехах зазвенели на всю округу.
Тут случилось то, что вызвало удивление у мужчин, а у женщин испуг. Гамурет, цвет мужской красоты, как Белакана тайно называла его про себя, по силе близкий к богам, вдруг круто повернул коня, когда Кайлет был всего в нескольких шагах от него, и обратился в бегство, не обращая внимания на оскорбления испанца. Белакана не сомневалась, что все было потеряно. Она отвернулась от окна и заплакала. И никто никогда не узнал, оттого ли, что она потеряла свою страну, или из-за Гамурета, которого, как она призналась себе в это мгновение, полюбила больше, чем когда-то Айзенхарта.
Белакана не могла знать об отчаянии Гамурета, который по змеиной голове на щите и по султану на шлеме рыцаря признал в нем своего двоюродного брата. Скорее он пожертвовал бы счастьем и жизнью, чем поднял бы копье против сына своей тети. Он проклинал судьбу и хотел вернуться на свой корабль. Прощай Белакана, прощай Зазаманк, солнце растапливает снег, а время - любовь.
Но тут Гашир примчался на своем коне, схватил коня Кайлета под уздцы и воскликнул: "Почему Вы меня так опозорили, господин. Я присягнул рыцарю на верность и дал ему слово настоятельно просить Вас закончить войну. Это - Гамурет, Ваш двоюродный брат".
"Это - черт! - воскликнул Кайлет. У Анжу на гербе пантера".
Все-таки смутившись, он сдержался, но не хотел верить, а хотел увидеть. Гамурет снял шлем. Тогда Кайлет сделал то же самое, подъехал к своему двоюродному брату и оба поцеловались.
"Видит Бог, - сказал Кайлет, - придумай в будущем другую шутку, все могло бы плохо закончиться, так или иначе".
В городе царила большая радость, и весь народ приветствовал Гамурета возгласами ликования. Белакана поскакала к нему навстречу, взяла под уздцы его коня и собственной рукой развязала кольчугу, которая защищала лицо Гамурета. Она хотела, чтобы никто не отнял у нее счастье заботиться о любимом. Белакна хотела, чтобы все в городе видели его, потому что была уверена, что каждый должен был полюбить его, как она его любила. Так королева провела его по всем улицам. Когда Гамурет возразил, что ему оказывают слишком большую честь, она взяла его за руку и сказала: "Мой друг, мне хотелось бы, чтобы Зазаманк был богаче и красивее, я хочу отдать тебе все". И обратившись к его оруженосцам, которые неотступно следовали за ним, она сказала: "Какие вы ужасно преданные люди. Никуда он от вас не денется, возьмите его коня и больше ни о чем не беспокойтесь".
В крепости Белакана сняла с него латы, обмыла Гамурета и велела приготовить для него мягкую постель с одеялом из соболя.
Когда она подарила ему свою любовь, свидетелей не было.
На следующее утро все решили, что она похорошела вдвойне. Белакана вместе с Гамуретом вышла к князьям своей страны и сказала: "Моя жизнь и Зазаманк покорились этому рыцарю, как и его враги". Потом она обняла его и поцеловала, а за ним и Кайлета.
"Один Бог знает, господин Кайлет, - сказал смеясь Гамурет, - я мог бы отобрать у тебя Толедо и все твои земли в придачу и отдать то и другое королю Гасконии, твоему врагу. Кто вынудил тебя прибыть сюда?"
"Мой двоюродный брат Шильтунг попросил меня, он был обязан Фридбранду, а тот в свою очередь Айзенхарту. Так что все идет своим чередом, - ответил Кайлет, - успехи и невзгоды. Но и ты, как я вижу, строишь свое счастье таким же образом, как и в Анжу, я имею виду женщин".
"Каждый делает это, как умеет, - возразил Гамурет. - Между нами говоря, если любовь прекрасной женщины вдобавок к наслаждению дает мне еще власть и богатство, я ничего против этого не имею".
"Даже если бы сам черт одержал такую победу как ты, женщины и его съели бы с сахаром".
Гамурет отпустил пленных, снова дал каждому князю его земли в ленное владение и каждый был доволен.
Страна была опустошена, но у Гамурета было столько богатства, словно золото росло на деревьях, и он поделился со своим окружением и друзьями.
Свадьба с Белаканой продлилась целую неделю, после чего рыцари уехали в свои страны. Большое поле, на котором стояли шатры, опустело. Только королевский шатер все еще оставался стоять.
Проходили дни и недели, а любовь Гамурета к Белакане все еще была сильнее, чем его снова растущая тоска о странах, морях и отважных приключениях. Но его одиночество и боль росли. Каждая комната во дворце казалась ему пустой, как поле со стоящим на нем покинутым шатром, который он не решался разобрать, в этом была надежда и игра его желаний. Прошли зимние дожди, засветило весеннее солнце, и Гамурет почувствовал, что умрет, если еще дольше останется в Зазаманке. Он велел командиру своего корабля тайно приплыть к нему из Севильи и предложил ему богатое вознаграждение, если он вывезет его из Зазаманка.
"У меня быстрые корабли, - сказал испанец, - никто из здешних чернокожих не сможет нас догнать. Не беспокойтесь".
После этого Гамурет велел перенести шатер на корабль, а Белакане, которая спросила его, что это значит, он сказал, что хочет отправиться в Асагог, одно из княжеств Зазаманка. Одновременно несколько доверенных людей перенесли на корабль его золото.
Ночью Гамурет покинул город.
К этому времени Белакана была беременна, ребенку в ее животе было 12 недель.
Наутро она нашла в своем кошельке письмо от Гамурета.
"Женщина,- писал Гамурет, - моя любовь преклоняется перед твоей любовью. Я уехал, как вор, а за мое рыцарство ты платишь слезами. Но ты другой веры, чем я и, может быть, я мог бы вернуться, если бы ты приняла крещение, поскольку я сильно желаю тебя".
Белакана знала, что он лжет, и она онемела от горя. Как голубка ищет сухую ветку, тоскуя о смерти любимого, так она избегала любого общества.
Когда пришло время, Белакана родила сына. Кожа у него была двух цветов - черного и белого, как у сороки, и Белакана все время целовала его белые пятна. Она назвала мальчика Фейрефиц Аншевейн.
КНИГА ВТОРАЯ
Гамурета приговаривают к женитьбе на Герцелойде,
он зачинает с ней Парцифаля и умирает под Багдадом.
Прошел год с тех пор, как Гамурет покинул Зазаманк, тогда они приплыли в порт Севильи. Здесь Гамурет вознаградил капитана и вместе со своими людьми отправился в путь в Толедо, где Кайлет, как ему сообщили, содержал веселый двор. Однако он не встретил своего двоюродного брата потому что тот, как оказалось, выехал в поисках рыцарских приключений, и его можно было бы найти повсюду там, где не скупились на разноцветные копья и щиты. Гамурет искал его по всей Испании, потом ему стало жалко, что все усилия оставались без результата, и он отправился дальше на север, пока не прибыл в Уэльс. Возле Конвалуа, столицы страны, он приказал раскинуть шатры и послал в город специального приближенного, чтобы тот поискал подходящее жилье. Но оруженосец обнаружил, что каждый дом был битком набит щитами до самой крыши, а компании рыцарей шумели на улицах. Королева Уэльса провозгласила в Конвалуа рыцарский турнир не для робких мужчин: она предлагала победителю в награду две страны и себя самое в придачу. В день свадьбы ее постигло ужасное несчастье: мужчина, за которого она выходила замуж, умер, оставив ее девственницей и вдовой. То, что от него осталось, были Уэльс и Норгальс - две страны, которые стоили того, чтобы за них рискнуть головой. Вдобавок к этому - неисполненные желания молодой женщины, которая была красива и создана скорее для того, чтобы доставлять мужчине наслаждение, а не носить траур. Как бы то ни было, королеве и стране нужен был новый властитель и каждый, кто прибыл для этой цели в Конвалуа - из Британии и Марокко, Испании и Франции - полагал, что никто другой не является подходящим мужчиной, только он один.
Герцелойда, так звали королеву, сидела со своими дамами высоко наверху в зале дворца и смотрела вниз на реку, протекающую по окраине города, и на пеструю оживленную суету на улицах и на арене для турниров.
Поскольку Гамурет не мог жить в городе, он приказал разбить свой королевский шатер по ту сторону реки так, чтобы его могли видеть из замка. При всей его любезности в нем была сильна любовь к роскоши и большая доля тщеславия. Только один его шатер и все оснащение с трудом могли тащить тридцать вьючных животных. Он был подобен дворцу. И то, как Гамурет приказывал приносить еду, раскладывал свои сокровища и показывал оружие - все это было рассчитано на взгляды женщин, он знал об их слабости к подобному хламу, который и ему тоже доставлял удовольствие.
Случилось то, чего он ожидал. Королева послала пажа через мост c поручением осмотреться среди людей неизвестного князя и выяснить, кто он и откуда он прибыл. Уже вскоре паж сообщил ей о том, что он видел и слышал, и с восхищением рассказывал об отряде на том берегу реки, который состоит вперемешку из французов и сарацин.
"Госпожа, - воскликнул он, - тот, которого Вы видите из своего дворца, - это король Зазаманка. Один только его шатер стоит столько, что Вашей короны и всей Вашей страны будет недостаточно в качестве залога за него".
"Не болтай так много об этом, - сказала Герцелойда, - я и сама это вижу. Почему он не приходит сюда к нам?"
Она снова послала пажа, чтобы спросить об этом Гамурета, который тотчас тронулся в путь, чтобы с большой пышностью въехать в город с трубачами, барабанщиками и флейтистами, так что звуки разносились далеко и будили спящих. Все побежали к окнам и вышли на улицу; слышно было, как все спрашивали друг друга, кто может быть этот рыцарь, еще такой молодой и уже такой богатый. Гамурету это льстило, и он небрежно закинул ногу на шею коня. Так он скакал, сопровождаемый зеваками и множеством народа, до моста перед дворцом. Но когда вдруг он увидел Герцелойду во всей ее молодости и красоте, будто вспышка молнии пронзила его, и он выпрямился словно сокол, который выследил добычу. Так он сидел в своем расшитом золотом седле - солдат, король и нарушитель супружеской верности, но при этом все же обаятельный и достойный любви. Во всяком случае, Герцелойда смотрела на него с симпатией, и в ней проснулось желание, чтобы этот благородный человек одержал победу на турнире. Гамурету же казалось, что он не напрасно проделал путь до Конвалуа.
Среди рыцарей, прибывших на турнир, находился также и Кайлет. Вскоре ему сообщили, что Гамурет находится в Конвалуа. Перед его великолепной палаткой были воткнуты в траву сотни пик с зелеными вымпелами, а якоря на его гербе были видны издалека. Кайлет радостно вскочил, велел седлать коня и поспешил к Гамурету. Были объятья, поцелуи, принесли вино. Один хотел услышать от другого, какие у него были приключения, и что там еще слышно было о рыцарях и женщинах. Они опустошили много бокалов, а Кайлет перечислил Гамурету самых избранных мужчин, которые собрались здесь в Конвалуа.
Не стоит дальше рассказывать, что еще говорил Кайлет о людях из Прованса и дерзких португальцах, королях Аскалона и Арагона, и про Харди, своего старого врага из Гасконии; все это было затянуто и не без повторов, как это случается у людей, которые выпили достаточно много вина. Его люди с трудом усадили Кайлета на коня, который шел осторожно, словно состояние его наездника было для него не ново.
Между тем, рыцари из города появились на поле для предварительного соревнования перед турниром. Тут подъехали шестеро, там трое, сначала их было столько, вскоре их стало больше и сначала с удовольствием, а потом с возрастающим ожесточением они отдались схватке на копьях. Около полудня Гамурет лежал в своей палатке, солнце светило тепло, трава была зеленой, цветы пестрели, был подходящий день собирать их. Когда ему доложили после полудня об играх на лугу, его поманило развлечься, услышать звон оружия, крики "Айда!" и "Хей!" участников рыцарского турнира. Гамурет никоим образом не собирался принимать участие; он только хотел посмотреть, как там резвились, и на кого ему следовало обратить особое внимание, если дело примет серьезный оборот. Так он отправился на луг, где рыцари отмеряли дистанцию разбега, велел расстелить ковры на краю ристалища и смотрел.
Герцелойда увидела его, лениво сидящего на солнце, и была недовольна. "Каких только чудес я не слышала о нем, о том, который там внизу глазеет и ничего не делает", - сказала она.
Но скоро Гамурет не выдержал на ковре. Он не мог противостоять звону колокольчиков и лат, фырканью лошадей и свисту копьев; он потребовал доспехи и оружие, которые его главный оруженосец не забыл прихватить, потому что знал Гамурета и его страсть. Не обращая внимания на вес лат, он вскочил на коня и под крики своих приближенных сломал ряды атакующих его рыцарей, мчась туда и обратно, и снова вперед. А прямо за ним с подветренной стороны мчался Кайлет и ревел, как целое войско. Мечами расчесывали волосы, а от пик летели искры, словно шел снег. Удовольствие было испорчено, а сопротивление героев в железном снаряжении было сломлено пинками и ударами дубиной. Все уходили с черными шишками и ушибами, как раз подходщими для любви. Золотые щиты лежали в пыли, раздробленные на куски, а рядом - украшенные драгоценными камнями шлемы. У некоторых, которые гордо явились сюда, еще хватало сил устало упасть на траву.
Гамурет хотел сменить коня, выехал из сутолоки и снял шлем, чтобы охладить разгоряченное лицо. Тут к нему подошел пастор и заговорил с ним по-французски. "Sois le bien venu, дорогой господин, - сказал он. - Моя госпожа - королева Франции, она ждет Вас. Ее муж, упокой Господи его душу, скончался". Пастор передал Гамурету письмо и тот нашел в нем привет от Анфлисы и маленькое кольцо, которое он однажды после приятной игры оставил, как залог своей любви и в насмешку над обманутым супругом.
"Мое сердце приветствует тебя, Гамурет, моя печаль и моя страсть. Твоя любовь дала мне счастье и боль. Я прошу тебя, явись ко мне и прими из моих рук корону, скипетр и державу, которые достались мне в наследство. Возьми подарки, которые я посылаю тебе через моего посла. Я хочу, чтобы ты был моим рыцарем там в Уэльсе. Пусть даже королева Конвалуа узнает об этом, меня это не беспокоит. Я красива и богата и могу давать любовь и принимать ее лучше, чем она", - так писала Анфлиса.
Видит бог, думал Гамурет, эта женщина - ангел и черт одновременно и стоит ста грехов. Он не мог отрицать: ему льстило, что Анфлиса поступалась своим стыдом ради его любви, и Гамурет не скрывал, как высоко это письмо подняло его настроение. Послов он велел отвести в свой шатер и угостить их самым лучшим образом. Сам он, однако, снова ринулся в бой туда, где толпа, напирала яростнее всего, потому что иначе он не мог совладать со своей страстью и со своей заносчивостью. Он должен был бить, наносить удары и кричать. Вскоре стали слышны восклицания: "Сюда скачут якоря, беги, беги!" И те, кто видел его перед собой, устремлялись прочь, полагая, что приятней было бы со здоровыми костями собирать сладкие груши, чем быть прославленным с переломанными костями.
Вскоре, однако, чувство счастья сменилось у Гамурета сильным испугом. В сутолоке боя он внезапно оказался перед рыцарем, который нес свой щит заостренным концом вверх в знак траура. Его герб был гербом Галое - пантера династии Анжу. Король был мертв, так говорил щит. Хотя живой Галое и не был близок с Гамуретом, но мертвый он воскрешал воспоминания и вызывал тоску, которая, казалось, изгладилась из памяти. Гамурет опустил копье и поскакал с поля.
Оруженосец Герцелойды последовал за ним до самого шатра и попросил для королевы разрубленное обмундирование, потому что знал, что его госпожа щедро наградит его за это. Гамурет дал пажу то, что он просил и отослал его: он хотел побыть один.
Герцелойда приняла одежду с радостью, особенно потому, что решила будто Гамурет прислал ее в знак своей рыцарской любви. Нужно искусно начать, думала она, чтобы я не обидела и не восстановила против себя других, прибывших на турнир в Конвалуа.
Рыцари еще сражались на поле до глубокой ночи, и никто из них не знал, что Герцелойда уже сделала свой выбор.
В это время Гамурет сидел в своем шатре, свечи и горящие поленья освещали его, подобно солнцу. На полу были рассыпаны листья оливкового дерева, а на них были расстелены дорогие ковры и подушки. Но Гамурета не радовала мягкость ночи и удобство шатра. Правда, он все еще слышал вдали шум боя, но это оживление казалось ему бессмысленным. Он хотел вернуться обратно в Зазаманк к Белакане, чья нежность была словно песня птиц в ночи.
Однако Герцелойда была женщиной, которая умела оберегать свое счастье и не боялась использовать для этого власть, данную ей как королеве. Она прискакала к шатру Гамурета со своими дамами и служанками и хотела видеть героя, который в полуденных играх проявил столько силы и мастерства, что последующий турнир стал бессмысленным. Что же нового должен был выявить завтрашний день, полагала она, если она видела своими собственными глазами, что тут в шатре Гамурета самые важные короли и князья сидели в кругу: они были его пленниками. Было бы никчемной отговоркой, фарсом продолжать спор; она не хотела бы своих почетных гостей и себя самое считать способными, требовать такого недостойного спора. Господин Гамурет, об этом она сожалеет, немного необдуманно превратил предварительную игру в турнир и лишил тех и других настоящего удовольствия. Но, несмотря на это, слово, которое она однажды дала, она готова сдержать. Обратившись к Гамурету, она сказала: "Правда в этом шатре Вы хозяин, но в этой стране хозяйка - я. Если Вы желаете, чтобы я приветствовала Вас поцелуем, я согласна".
"Госпожа, - отвечал Гамурет, - чего бы еще я мог пожелать. Если бы даже погасли все свечи в этом шатре, Ваша красота давала бы достаточно света. Но я должен отказаться от наслаждения, которое дадут мне Ваши губы, пока Вы сначала не поцелуете тех благородных людей, которые сидят вокруг меня".
"Я, правда, не видела раньше никого из этих мужчин, - возразила Герцелойда, - но если Вы этого желаете, пусть так произойдет".
Она поцеловала каждого из его пленников, под конец его самого и, говорят, это не был поцелуй, которым обычно приветствуют чужеземца. Можно было подумать, что она была вдова, а не девственница, но все-таки она была женщиной.
Виночерпии принесли вино, празднество в шатре началось и заставило Гамурета позабыть свою печаль. Герцелойда, то ли из-за вина, то ли от вожделения, взяла руку Гамурета и показала, что она на свой манер тоже умела провести предварительную игру, и, если он к тому же пожелал бы турнир, она сумела бы встретить его копье. Она шептала ему кое-что, и он слушал с охотой.
Но пастор Анфлисы, напившись вина, как и все другие, сердито воскликнул: "Хватит! Он принадлежит королеве Франции. Она любит его больше, чем его может любить любая другая женщина". И три князя, которых Анфлиса послала вместе с капелланом в Уэльс, подошли к Гамурету и сказали: "Если ты умный, ты легко можешь устроить свое счастье".
Герцелойда была смущена и рассержена, но стараясь сохранить дружелюбие, она сказала Гамурету: "Достойная француженка послала к Вам славных вестников любви и наверняка она может предложить кое-какие прелести, об этом говорят то тут, то там. Конечно то, что ей принадлежит, она может свободно раздавать. Ее муж мертв, он умер в подходящее время. Ее тело и ее душа не касаются меня. Но Вы, господин Гамурет, подумайте: Вы - рыцарь и Ваше поведение должно оставаться рыцарским. Поэтому не убегайте, до тех пор, пока мои права на Вас не будут выяснены или мне будет отказано. Я прошу Вас, защитить в моем лице честь всех женщин и не оставлять меня опозоренной".
Она удалилась с меньшим удовольствием, чем пришла, но с желанием влюбленной женщины не отдавать сопернице мужчину, которого она выбрала, будь что будет.
После того, как женщины ушли, в шатре начали вдвое больше пить, только Гамурет не находил в этом никакого удовольствия.
"Что ты за глупец!" - воскликнул Кайлет.
"Что ты понимаешь, - возразил Гамурет. - Здесь меня раздирают две женщины, а в Зазаманке я оставил такую, какой у меня еще никогда не было. Мой брат мертв. Я могу возвратиться в Анжу, но я сижу в западне. У красивой королевы Уэльса достаточно остроумия и власти, чтобы сделать меня своим мужем. Черт внушил ей мысль об этом турнире и заманил меня сюда. Я совсем не собирался принимать участие в главном турнире. Проклятая похотливая страсть, в конце концов, становишься просто жертвой своих собственных желаний. Посоветуй же мне что-нибудь, друг мой".
"Ах, дорогой кузен, - ответил Кайлет, - конечно, в супружестве бывают временами скучные дни, но, если только ты это выдержишь и станешь на несколько лет старше, это тоже принесет свою пользу".
"Ты знаешь только то, что знаешь, - возразил Гамурет. - Ты еще не был женат, а мне сейчас придется испытать это во второй раз".
Он устал от болтовни, приказал приготовить рыцарям постель и сам пошел в свои покои, но не мог уснуть.
Когда настал день, все рыцари договорились: кто бы здесь ни находился, старый или молодой, слабый или сильный, должен был прекратить борьбу. Поэтому утро показалось всем светлее, ведь у каждого были раны на теле, а лошади были загнаны. Прочли мессу и, когда совершили обряд благословения, Герцелойда подошла к Гамурету и заявила перед всеми о своем праве.
"Госпожа, - сказал Гамурет, - Вы, должно быть, не знаете, что у меня уже есть жена, она мне дороже собственной жизни".
"Оставьте мавританку, - возразила королева, - она язычница и никогда не была с Вами законно обвенчана. Вы знаете это так же, как и я. И если она Вам дорога, как Вы говорите, тогда почему Вы оставили ее одну. Я полагаю, что гораздо больше Вам мешают не сарацины, а что-то французское. Послы Анфлисы говорили заманчиво, и я заметила, что Вы дослушали их до конца".
"Но если это и так, госпожа, Анфлиса научила меня быть рыцарем. Мы оба были тогда еще очень молоды и счастливы".
"Как Вы можете узнать, что я могу дать, если Вы этого не испытаете?"
"Тогда, Госпожа, я скажу Вам то, что я хотел один нести в себе, о своей боли. Мой брат умер, я услышал об этом вчера. Обратите свою любовь туда, где царит радость. Во мне нет ничего, кроме горя".
"Чем бы Вы каждый раз ни оборонялись, - возразила Герцелойда, - приз, который выписан - Ваш. Никто не может освободить Вас от этого".
"Другие сделали не меньше моего, - ответил Гамурет. - Подарите мне Ваше приветствие, большего я не заслужил, и ни слова далее".
Из-за того, что они не могли договориться, они пригласили судью. Он должен был рассудить, на чьей стороне правда. Когда солнце достигло полудня, судья объявил решение: "Если рыцарь прибыл сюда и завоевал приз на турнире, то королева должна взять его в мужья: так было провозглашено заранее".
Королева с радостью приняла приговор и сказала Гамурету: "Теперь Вы мой. Я буду Вам служить, и Вы получите такие удовольствия, что никакое горе не будет больше печалить Вас".
Но ее счастье не было его счастьем. Если только у кого-то достаточно власти, - думал он, - у того есть послушный судья.
Прошел апрель, поле покрылось зеленой травой, деревья были усыпаны майскими цветами. Это могло сделать храбрым даже робкое сердце и поселить в нем желание отправиться на поиски рыцарских приключений.
"Госпожа, - сказал Гамурет, - для того, чтобы я был счастлив с Вами, пусть Вам не придет в голову стеречь меня. Вы должны разрешить мне каждый месяц участвовать где-нибудь в рыцарском турнире. Если Вы не сделаете этого, тогда я знаю старую уловку и сбегу от Вас, как однажды от Белаканы".
"Господин, - отвечала Герцелойда, - Вы можете делать все, что Вы хотите".
Пастор Анфлисы тайно навестил Гамурета и уговаривал его скакать с ним во Францию, которая могла предложить ему больше, чем неотесанный грубый Уэльс.
"Добрый человек, - отвечал Гамурет, - Анфлиса сама сделала меня рыцарем, и я должен им оставаться, принесет ли мне это несчастье или даст счастье. Даже если бы все короны мира ожидали меня, приговор вынесен, и я буду его исполнять. Поезжай обратно и передай своей госпоже, что я предан ей".
Он преподнес домовому священнику и трем князьям богатые подарки, но они ничего не взяли и уехали, не прощаясь.
В тот же день Гамурет получил Герцелойду в жены, а ее страну принял как свое королевство.
Он велел позвать к себе рыцарей из Анжу, которые приехали на турнир, поцеловал каждого и сказал: "Смерть моего брата не должна угнетать вас безмерно. Я сделаю все, чтобы заменить его для вас. Носите щит, как при нем, и наслаждайтесь радостью вместе со всеми. Я снова возьму герб моего отца, мои якоря легли на дно. Другие могут нести свои по миру и искать счастья. Я должен жить, как повелевает мне долг. У народа есть немало печалей, а он всегда возлагает надежды на нового господина".
Ночью в покоях Гамурет и Герцелойда искусали друг другу губы в поцелуях, и королева отдала Гамурету свою девственность.
Прошло время. Гости отправились по домам, а Герцелойда жила в согласии со своим мужем. Если Гамурет уезжал на турнир, то поверх доспехов он надевал рубашку жены из белого шелка, а когда он возвращался с игр и боев обратно, она надевала пронзенную и разрубленную мечами рубашку на свое голое тело.
У нее уже было восемнадцать таких реликвий его рыцарского достоинства. Тут Гамурету сообщили, что братья Помпей и Ипомидон снова поднялись против Барука, напали на него с огромным войском, дошли до Каира, и человеку приходилось плохо. Гамурет не выдержал дольше в Конвалуа. И хотя Герцелойда плакала, целовала его, и просила оставить Барука - Баруку, а Каир - Каиру, потому что Уэльсу тоже нужны были свои мужчины, но Гамурет вооружил сильное войско и поплыл с попутным ветром на юг. Барук и его люди встретили его с большим ликованием.
Долгие месяцы Герцелойда не получала известий и жила в большой заботе о своем муже. Однажды днем ее испугал тяжелый сон! Ей снилось, будто ее рывком подняло в воздух, и она сгорала на лету, как падающая звезда. Вспыхивали молнии, гремел гром, искры разлетались вокруг ее волос и горящие слезы низвергались на нее как дождь. Потом гриф схватил ее за правую руку; дальше ей казалось, что она с материнской радостью кормит грудью дракона, который рвет ее тело, забирает ее сердце и улетает прочь. Герцелойда громко закричала во сне, служанки подскочили и разбудили ее. Дурные предчувствия охватили королеву, и она не могла больше уснуть.
Вскоре после этого ей сообщили, что Гамурет мертв, пал в бою не в честном поединке, а из-за лжи и коварства. Один из собственных людей Барука, завидовавший милостям, которые дарили этому Гамурету, помазал бараньей кровью алмаз на его шлеме, из-за чего он стал мягким, словно губка. И сам Господь не смог или не захотел предотвратить того, что копье Ипомидона разрезало шлем Гамурета и его лоб. Так раненный и умирающий, он поскакал с поля боя.
"Эту рубашку и проклятое копье, которое убило его, госпожа, он посылает Вам. Вы можете сохранить и то и другое", - так говорил посланник. Барук приказал построить для него гробницу возле Багдада. Она богато украшена золотом и драгоценными камнями, бальзамированное тело Гамурета лежит внутри, словно он спит сладким сном. А на кресте из драгоценного изумруда высечены слова, которые звучат так: "Того, кто здесь лежит, звали Гамурет. Удар копья пробил его шлем. Он был королем в трех землях, родился в Анжу, умер в Багдаде. Не родился такой рыцарь, которому он, как вассал, присягнул бы на верность. Другу он дарил помощь и совет. Бедных он щедро одаривал. Благородным дамам он служил. Лицемерие было чуждо ему. Его оплакивают христиане и сарацины. Пожелай спасения тому, кто здесь лежит. Он пал из-за предательства".
Герцелойда склонила голову и была близка к смерти. Она тоже, как когда-то Белакана, носила ребенка в своем чреве. Она в судорогах извивалась на полу, и пришлось силой открыть ей рот, чтобы влить воду. Когда она снова пришла в себя, то в отчаянии звала своего мужа. Но потом она обхватила свое располневшее тело и сказала: "Я хочу остаться здоровой и родить ему ребенка. Если я причиню себе вред, Гамурет умрет во второй раз".
Она разорвала пополам рубашку, не заботясь о том, кто это видел, и надавила на свои груди; тут случилось удивительное: из них потекло молоко еще до того, как женщина родила.
"Этим молоком я накормлю моего ребенка, - сказал она, - и мои слезы смешаются с тобой".
Через четырнадцать дней Герцелойда родила мальчика. Он был такого большого роста, что при родах у нее порвалось лоно, и она кричала от боли. Но когда ребенок лежал у нее на руках, она целовала его и повторяла снова и снова, как сумасшедшая: "Мой хороший сын, мой любимый сын, мой красивый сын". Она не взяла кормилицу, а вскармливала его своей грудью. Когда Герцелойда прижимала к себе ребенка, она чувствовала счастье и боль.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Парцифаль вырастает в пустоши под Солтаной,
уезжает, чтобы стать рыцарем, и убивает короля Камберланда
Солнце для Герцелойды затуманилось, а день стал для нее ночью. Она сложила с себя корону, покинула три своих страны и удалилась с мальчиком в пустошь под Солтаной. Только немногих людей она взяла с собой, чтобы возделывать землю.
Еще до того, как ее сын стал разумным, она созвала слуг и повелела мужчинам и женщинам пока она жива, не говорить ребенку о рыцарях. Никогда, так она пожелала, он не должен был узнать, что такое рыцарская жизнь. В своем страхе и заблуждении она полагала, что сможет таким образом уберечь юношу от глупостей света. Она держала его вдали от всего, что обычно полагалось королевскому сыну, и разрешала ему играть только со стрелой и луком, который он вырезал сам.
Мальчик был высокого роста и сильнее, чем бывают в его возрасте, но при всей его телесной крепости он обладал необычайно чувствительный душой. Правда, ему доставляло удовольствие стрелять из лука по птицам, он был бесстрашным и неугомонным, но, когда он убил одну, он плакал и рвал на себе волосы, потому что не мог больше слушать песню, которая звучала перед этим. А по утрам, когда он умывался в ручье и птицы пели в большом лесу, в нем часто просыпалась такая тоска, что он плача бежал к матери. Когда Герцелойда спрашивала, кто мог его обидеть, видя, что он был один на лугу, мальчик не мог ответить, а молча прятал голову у матери на коленях.
Характер юноши беспокоил женщину. Однажды она увидела, как он стоит, уставившись на дерево. Он слушал пение птиц и слезы бежали у него из глаз. Тут Герцелойду охватил сильный страх, она подумала, что пение птиц могло увести от нее сына. И она возненавидела птиц и приказала убить их всех. Но сколько ни ловили птиц, сколько ни убивали, все время пели другие.
Мальчик с удивлением наблюдал за действиями взрослых и спросил: "Почему вы убиваете птиц? Что они вам сделали?"
Мать поцеловала его смущенно и сказала: "Возможно, ты и Бог простите мне мою любовь, которая соблазнила меня делать такое".