В позапрошлые выходные я была на Арбате. Где не была давным-давно.
Мы с Катри Клинг встретились в центре зала на гулкой станции "Арбатская". Я выскочила из поезда, близоруко озираясь - опаздывала минут на десять. Она узрела меня первой. Метров за десять от меня из-за воскресной толпы появилась её чёрная куртка и сумка из кожзаменителя.
- Чёртовы поезда, - говорю я. Она хлопает меня по плечу и радостно улыбается.
Толпа, вывалившая из подошедшего поезда, неторопливо фланирует к выходу. Воскресенье. Центр города Москва.
Ветер, и солнце, и весна, подкравшаяся так незаметно. Только луж на брусчатке нет, а я иду и рассказываю Катри про свою новую идею с диким пейрингом, и она хохочет, когда представляет, как Фенрир выпал из окна...
Потом Макдоналдс, я не завтракала с утра, и к тому же у меня нет кучи денег для того, чтобы идти куда-то ещё. И у Катри тоже. Мы заправляемся под завязку и идём до конечной цели нашего путешествия - до "Дома книги".
Как всегда, у меня разбегаются глаза. Глянцевые переплёты, сверкающие многообразием красок, заманчивые названия, сулящие неебательские приключения неебательских героев... Эх, мне бы, да попасть сюда году так в тысяча девятьсот восемьдесят пятом...
- Давай в канцтовары, - предлагает Катри. - Хотя нет, - тут же спохватывается она, - ты же курить хочешь.
- Фигня, - машу рукой в нетерпении. Канцтовары - это такая штука, которую я не обойду стороной.
Блокнотики в цветастых обложках, на любой вкус, тетради разного калибра, глянцевые, матовые, с выдавленным бархатистым рисунком, какие угодно, карандаши, фломастеры... О-о-о-о... Ластики... Мой Бог, сотни импортных ластиков, разноцветных, похожих на жвачки или экзотические конфеты неземной красоты, ну, и, наверное, вкуса... Я собирала их когда-то в большую картонную коробку из-под батареек, на ней было написано "Генерал Пурпоза". По крайней мере, я так читала. Мне всегда очень хотелось что-нибудь ими стереть, хоть одно слово, или букву. Но я берегла их, как зеницу ока. Как и ту единственную жвачку "Дональд", которую я так и не съела. Никогда.
Красные, синие, зелёные, разноцветные. А ещё... О, Господи. Я вижу огромную витрину с мягкими пеналами. Мне начинает казаться, что у меня дрожат пальцы, когда я ощупываю толстенькие крышки. С несколькими отделениями, или разворачивающиеся, как раскладушка, а внутри - целое богатство - всё те же ластики, ручки, карандаши, прозрачные линеечки, похожие на плоские леденцы.
Кто вырос в советской стране, в обычной семье, не имея доступа к спецмагазинам и заграничным примочкам, поймёт меня. Наверное. Понимает и Катри, видя, как я дрожащими пальцами нежно, как драгоценный мех или бриллиантовое колье, поглаживаю плотненькую мягкую крышку. Ей даже не надо ничего говорить.
"Помнишь?" - "Помню"
Тысяча девятьсот восемьдесят пятый. И даже позже. У меня есть подруга детства. Единственная, одна на всю жизнь. Это я сейчас с удивлением пишу, что единственная и одна на всю жизнь. Так же как и, удивлённо глядя в монитор, вижу слово "детство". Что это? Где это?
Они живут в шестнадцатиэтажной башне, стоящей под углом к моему дому. Из окна её комнаты видно далеко-далеко, чуть не до самого горизонта. Солнце в комнате почти весь день, и огромные дорогущие золотые рыбы лениво плавают в его лучах, заглатывая пузырьки воздуха от компрессора. Таких рыб нет в магазине, только на Птичьем рынке, но стоят они столько, что мне не скопить нужных денег, даже если несколько месяцев экономить на школьных завтраках, и у меня дома - только маленькие, словно уменьшенные копии или дети этих красавиц, на которых я прихожу полюбоваться - и поэтому в гостях у Машки я бываю часто. Сам аквариум тоже не такой, как в магазине, а плоский, сделанный на заказ, красивый, потому что всю массу воды насквозь просвечивает солнце, и у растений виден каждый листочек.
Сама квартира маленькая, но уютная. Ни у кого из нас нет ни телевизора, ни видака, ни красных ковровых дорожек, которые страшно испачкать грязными ботинками. Стенка из светло-жёлтого дерева - я подхожу и пальцем трогаю матовую поверхность - старинная подставка для цветов, телевизор, аккуратно накрытый салфеткой. Огромная родительская кровать с разноцветным пледом, таким мягким, словно он сделан из пуха, и его тоже хочется всё время трогать, что я периодически и делаю, когда никто не видит. Как и нажимаю на кнопочки двух пультов дистанционного управления, предусмотрительно прижав их излучателем к собственному животу, чтобы случайно что-нибудь не переключилось, и никто ничего не заметил.
У Машки много "штучек". Которых нет у меня или у кого-нибудь ещё. Осьминожка, сделанный из такой мягкой резины, что, если его прилепить к окну, он сам поползёт по стеклу вниз и не упадёт - мы кидаем его с размаху, и он прилепляется и висит, не падая, вот потеха! Пенал из жёлтой прозрачной пластмассы, в которую встроены белые клавиши почти настоящего пианино - на нём можно играть, что хочешь, звук, правда, электронный, но разве это кого-то волнует? И я играю на нём музыку из "Звёздных войн", которые мы смотрим тут же, на видео, которое для большинства людей в то время недоступно - а для меня получается доступно, вот удача! По ходу фильма я постоянно отвожу взгляд от экрана и смотрю на переднюю панель с мигающими циферками и стрелочками, такими непонятными, такими ЗАГРАНИЧНЫМИ. Два пульта дистанционного управления, обтянутых плёнкой - её периодически меняют и заклеивают края прозрачной клейкой лентой, которую называют странным словом "скотч". Мне больше всего хочется как-нибудь что-нибудь переключить самой, и иногда Машка просит меня об этом, редко-редко - не думаю, что она знает, как мне хочется понажимать на кнопки, просто она сидит в дальнем кресле, и иногда ей лень тянуться. Вот и хорошо.
Мы - лучшие подруги, на всю жизнь. Машка на два года младше, и учиться вместе мы не можем, а жаль. В основном я прихожу к ней, потому что у меня смотреть не на что, разве что на собак, кошек и рыбок, но её рыбки всё равно круче, так что это не причина. А вот собаки - это да. Мы катаемся на них зимой, привязав к санкам. Одна из нас бежит впереди, а одна едет. Иногда гонка заканчивается в ближайшем сугробе, но не беда, нам всё равно весело. И нам хорошо вместе, не смотря на то, что у меня нет таких же "штучек".
Зато я умею ПРИДУМЫВАТЬ. Долгие-долгие игры с сюжетом, которому позавидовала бы какая-нибудь киностудия. В бандитов и инкассаторов, и в отель "Корона", в шпионов, и космических пиратов - да в кого угодно. Целыми днями режем из бумаги и разрисовываем почти настоящие деньги, делаем игрушечные удостоверения с гербом Советского Союза, нарисованным золотой краской, всяческие ведомости и бумажки. Я выношу из дома старый стартовый пистолет со спиленным бойком - он похож на настоящий - и мамино кольцо с большим розовым камнем. По очереди становимся грабителями и инкассаторами, но в основном, по праву сказочника, грабитель - это я. Или главный шпион или космический пират. Вот, чёрт возьми! Крыс с планеты Крокрыс. Я сейчас хохочу над этим, а тогда это и была жизнь, каждый день, каждый час. Но иногда мне хотелось осьминожку или пенал. Но больше всего видак. Потому что в нём в далёкой-далёкой Галактике бушевали "Звёздные войны".
На самом деле пенал все мечтали заиметь не такой. А большой, мягкий, обтянутый гладким пластиком, под которым было что-то вроде поролона, яркий, разрисованный чем угодно - зайчиками, так зайчиками, роботами, так роботами. Да хоть цветами. Хоть в горошек. Только большой и мягкий.
Со мной на одной лестничной площадке жила девчонка. Ей, по всеобщему, и её собственному мнению, крупно повезло. Родители развелись, мама тут же вышла замуж опять, и через некоторое время её новый папа увёз всю семью в далёкую и неизвестную страну Вьетнам. Взрослые работали там то ли на строительстве, то ли на запуске и наладке нового производства, мы тогда не знали. А самой Светке жутко повезло снова: сразу же по приезде новый папа купил ей пару огромных попугаев какаду. Мы узнали это от подруги, с которой она переписывалась всё то время, пока они были в неизвестной стране Вьетнам. От неё приходили большие письма с яркими марками с изображением джунглей и птиц. Хотя, почему неизвестной? Из журнала "Пионер" мы знали про плохих американцев, напалмом сжигающих джунгли, про "агент Оранж" и зарин, и про героических советских солдат, помогающих не менее героическим вьетконговцам в борьбе против империализма. Ну, наверное. Политика меня тогда не сильно интересовала, как, впрочем, не заинтересовала и впоследствии. А тогда, в то далёкое время журнал "Пионер" мы выносили во двор, тем более что там печатали крапивинскую "Заставу на Якорном поле", а у меня, как назло, кто-то спёр из ящика новый номер, и я долго жду своей очереди, чтобы прочесть о том, что же дальше. Но поле - полем, а Вьетнам - Вьетнамом. Я читаю о мальчике, который переписывался с вьетнамской девочкой и представляю джунгли, птиц с почтовых марок и Светку с двумя попугаями какаду.
За то время, что их нет - два или три года - в квартире почти рядом со мной поселяется вредная девочка Катя, у которой тоже есть видак, и они с Машкой подолгу обсуждают всяческие фильмы с неизвестными, но такими вкусными названиями, а потом долго смеются надо мной, когда я лажаюсь и говорю, что у видеокассеты две стороны. Нет, запись там только на одной стороне, но я узнаю об этом гораздо позже, спустя много-много лет, когда мои родители покупают у Машкиных за восемьдесят долларов старый видак. У него не работает запись, и он ревёт, как трактор, когда перематывает кассеты, но это такая ерунда! Ведь теперь я могу смотреть "Звёздные войны", что я и делаю, до посинения, до рези в глазах, но мне не надоедает. И я с удовольствием смотрю их до сих пор. Именно те, старые, затёртые чуть не до дыр кассеты, где изображение перемежается рябью помех и порой становится чёрно-белым, потому что переписано оно в сто двадцать пятый раз, а переводчик говорит таким знакомым и таким забытым бубнящим голосом, по которому тогда мы сразу опознавали не просто фильм, а видеофильм. Фильм с табличкой "смотреть обязательно", про что бы он ни был.
Девочке Кате покупают щенка овчарки, лобастого, чёрного, как ночь, кобеля, и я понимаю, что мои собаки по сравнению с ним - как деревянные лодки рядом с океанской яхтой с белыми парусами. Такой дорогой и такой огромный пёс каждое утро волочит Катину маму с лестницы, через дверь подъезда и дальше, носом в сугроб, или в асфальт, как повезёт, и я радуюсь, что наши собаки не такие. Но с тех пор моё сердце принадлежит только овчаркам.
Однажды вредная девочка Катя исчезает, и в пустую квартиру возвращаются хозяева. Загоревшие, одетые в какие-то красивые вещи папа, мама и Светка. Её не узнать, так она вытянулась. Но весь двор знает, что она дура, как не крути. Мы проверяем это ещё раз, и убеждаемся, что дальние страны не меняют людей, если это им не суждено. Ну, может, ещё поумнеет, решаем мы с Машкой, ведь она чуть-чуть младше нас. Хотя, какая нам разница, ведь мы не дружили с ней ни тогда, не будем дружить и теперь, у неё есть своя компания, своя лучшая подруга, которая получала большие письма с марками, и Светка не любит играть в прятки и разбойников, а, может, её просто не пускают, потому что боятся, что она полезет вместе с нами в подвал или на крышу. Да она не полезет, мы-то это знаем. Она не умеет быстро бегать, прыгать с высокого парапета около соседнего здания НИИ, и уж тем более, лазить по деревьям. Она любит короткие юбочки, косметику и не любит книги.
А потом я прихожу к Машке посмотреть какой-то фильм и вижу, что перед телевизором, накрытым красивой салфеткой, сидит Светка. Она умело жмёт на нужные кнопки пульта, не боясь сделать что-то не то, потому что дома у неё, наверное, точно такой же телевизор. И ещё много всего, даже того, чего в этой квартире с малиновыми дорожками нет. Она сидит в моём кресле, и Машка без слов уступает мне своё, а сама садится боком на валик дивана и включает этот фильм. Она разговаривает как-то странно, и я долго не понимаю, в чём дело, пока не догадываюсь, что не слышу слов "блин", "жопа", "предки" и так далее. Очень прилично разговаривает. И смеётся там, где не смешно. Ну не смешно же, чёрт возьми!
Я сижу и смотрю в экран, а сама думаю, зачем она это делает? Впрочем, на кухне её мама, которая дружит с мамой Светки, и это, наверное, всё и объясняет? Но ведь Светкиной мамы тут нет. Вот странно!
А потом мы идём на улицу, и Машка приглашает эту дуру идти с нами, и мы ходим медленно туда-сюда, никаких пряток, ведь бегать в юбке неудобно, никаких разговоров о дальних планетах, где мы хотим побывать, ведь качели, на которых мы обычно сидим, такие грязные, и весь двор видит, что мы ВТРОЁМ, а не вдвоём. Вместе с девочкой, про которую последний первоклассник знает, что она дура. Мне скоро становится скучно, и я ухожу домой. Вот бедная, думаю я про Машку. Не иначе мать велела ей быть повежливее. Странно, конечно: когда мать велит ей делать то, что она не хочет, Машка и не делает, сбегая погулять или куда ещё. И я не делаю, но просто откровенно говорю об этом, но не каждый ведь может так, ладно уж.
Светка появляется в нашей - или только в Машкиной - компании каждый день. Я не говорю ничего, ведь я уже всё поняла, тогда зачем слова? Но бойкая Ф*** из соседнего дома как-то раз прямо говорит:
- Маш, скажи, ты думаешь, они тебе Барби подарят, или пенал на магнитике? - и моя Машка стоит с застывшим лицом и пытается сделать вид, что ей всё равно.
И я вижу, что она мечтает разорвать Ф*** на тысячу кусочков, потому что это правда.
- Да нет, с чего ты взяла? - отвечает она. И начинает нести какую-то чушь о том, что человек только-только приехал, ему нужно помочь адаптироваться (конечно, тогда она говорит какое-то другое слово, не такое умное), и так далее, и тому подобное, но все мы понимаем, что это чушь, и ничего больше.
А мне почему-то делается стыдно. Хотя я не сделала ничего плохого.
Совсем скоро Машка становится счастливым обладателем вожделенного пенала, а я... я продолжаю с ней дружить, теперь понимая, что взрослые называют лицемерием. И осознавая, что я так не смогу, даже если мне подарят кучу пеналов. Или чего бы там ни было. Не смогу даже из-за видака. Даже из-за кассет со "Звёздными войнами".
Я так и не смогла пересилить в себе это. Не смогла и не стала успешным членом общества, делающим карьеру, покупающим машины, дачи, квартиры и знающим, что он всегда сможет засунуть куда подальше свою гордость, честь и своё "я" и в нужный момент поцеловать кого надо в задницу. Многие думают, что, узрев нечто подобное, я полезу грудью на амбразуру, но нет. Я просто отойду в сторону. Потому что с такими людьми мне не по пути. А вскоре и совсем уйду подальше, не желая и близко находиться к человеку, думающему почти всегда диаметрально противоположное тому, что он произносит вслух. Потому что от этого меня начинает тошнить.
Мы с ней поссорились тогда, в 1998. И я не испытала ничего, кроме облегчения. Наверное, и она тоже. Её путь, конечно, даже и близко не лежал с моим, и она только рада была избавиться от опасного балласта.
Сейчас Машка живёт по-прежнему в одном доме со мной, ходит в стильных вещах гламурного вида, и к подъезду за ней подъезжает иномарка. Не ахти какая иномарка, конечно, и квартира-то в нашем доме, а не где-то ещё. И мне почему-то кажется, что ей давно перестали сниться сны о дальних планетах и неизведанных мирах, а снится особняк на Рублёвке и новый "Мерседес". Каждому своё. И, честно говоря, мне её жалко. Странно, да? Мне - и её...