Денис Волин
Прогулки с Ауки Саном. Дневник наблюдателя
***
Брезгливая осень за окном сверлила голову, как заутренняя электродрель воскресным утром. Свет пробивался в брешь между шторами и мучил так, что хотелось вскочить с постели и разъебать окно в дребезги. Твою ж мать, зачем так пить по пятницам, заведомо зная, что останешься без субботы. А что вообще вчера было? Достал телефон, посмотрел список входящих-исходящих: Винт, Жарик, Лена, Такси 'Максим'. С удовлетворением отметил, что такси в этом списке все же последнее. Значит, домой шел не пешком, в приключения не вляпался, что уже хорошо. Открыл плашку SMS. 'Андрей - ты конченая тварь, не звони мне больше, а лучше - убейся на хуй'.
Это Лена, моя милая девочка, когда наступают ненастные дни по Газманову. То есть те моменты, когда алкоголь уже не приносит радости, становится пресным и безвкусным, как вода в 'Пятерочке' по 17,20 за бутылку, и так хочется с кем-то поговорить. Ленка всегда была на подхвате. Всегда умела выслушать, утешить и ублажить...
Ну вот - заговорил в прошедшем времени. Дерьмо. Какое же дерьмо эти ваши ванильные отношения.
Еще раз взглянул на эсэмэс, почесал что-то в паху, отбросил телефон на журнальный столик. Уставился в потолок, пытаясь сконцентрироваться. Голова гудела страшно. Теперь загудел и телефон.
- Ну, кто там еще? - не глядя, ответил.
- Андрюх, - раздался радостный голос Жарика. - Тебе сколько времени надо на сборы?
- А что такое? - повернулся на бок, облокотился на левую руку. Что-то, чувствую, совсем худо.
- Ты прикалываешься? Вчера же договаривались. Чавс за тобой заедет через полчаса.
- Чего? - удивляюсь. - На хрена?
- В Москву едем, на концерт в 'Б2'. Ты вообще, что ли, мозги просрал? Сам же вчера Ауки Сану звонил.
- Чё, бля?!
Жарик отключился.
Я откинулся на спинку кровати, тяжело вздохнул, протер глаза, встал и пошел в ванную.
***
Чавс примчался ровно в полдень. Несколько минут сигналил под окнами, пока я наконец не показал в прорези жалюзей свою неопохмеленную физиономию. Спустился, сел в машину. Молча погнали на вокзал. Пока ехали, слушали Clowns Ball. Чуваки пели о том, что скоро ко всем приедут и всем навешают люлей. 'Мы будем делать, что захотим', - вещал фронтмен под жесткие гитарные рифы стриткора, а я думал о носках: в спешке пришлось напялить на ноги разные, причем один из них был ярко красным. Ну что за гребаная полифония.
На вокзале было влажно. Дождик прыснул обрывками. Вышел из машины, потянулся. Понял, что продрог. Решил закурить, но тут же почувствовал на своей спине руку Чавса.
- В собаке покуришь. Пойдем, времени нет, через пять минут отходит, - он щелкнул сигнализаций на замке и устремился к вокзалу, разрывая октябрьскую хромовую акварель тонкой клеткой бейсболки Burberry's.
Делать нечего, побежал за ним.
- А почему на собаке? Ты ж на машине, - сказал Чавсу, когда нагнал.
- Андрюх, не еби мозги. Я сам еще бухой. Тем более так договаривались.
Задавать дополнительные вопросы было излишне. Чавс, как и я, был не в духе. Сколько ж мы вчера выжрали?..
Когда вошли внутрь, то сразу заметили Жарика. Он стоял, напялив капюшон на голову, прямо под табло с расписаниями поездов. Жадно жрал шаурму и запивал 'Буратино'. Хорошо еще, что не продавал солому, а поблизости не было Мальвины, отметил про себя, как в той песне Вовы Нильса.
Поздоровались, без особого, впрочем, энтузиазма и двинули на перрон. Собака и вправду уже собиралась отходить. Запрыгнули, что говорится, налету, как бесстрашные в 'Дивергенте'. Только мы были бесстрашными в натуре, а в фильме - пидерастические выдумки. Тошно смотреть. Тем более подражать.
Услышал, как двери с глухим звуком захлопнулись за спиной. Ну вот, наконец-то можно теперь и покурить. Достал сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся. Накрыло почти сразу. По шарам на голодный желудок и после ночи алко-трэша дало так, что я даже пошатнулся. Почувствовал, что начинает тошнить. Резко взял у Жарика 'Буратино' и сделал пару глотков. Сразу стало легче. Побрел в салон, уселся на свободное кресло, прислонившись горячим лбом к холодному стеклу, и заснул. Снилось малиновое вино, игравшее пузырьками в бутылке, а потом разбивающееся в дребезги об асфальт. Кажется, это был День ВДВ. Все были молодыми, Жарик еще и пухлым. Всего человек десять. Стояли на пепельнице, смотрели на адовую дискотеку с парапета. Вдруг подошел какой-то бык. По нему сразу было видно, что неспроста. Явно хотел порамсить. Начал загонять какую-то дичь про 'малолеток' и 'обсосов'. В руках бык держал бутылку шампанского. Слово за слово, этот мудозвон вдруг толкнул Колю Мозгаря в спину, тот чуть ли не перевалился через парапет вниз, туда, где оголтелая толпа двигала телесами под трек Децла. Жарик среагировал быстрее всех: обошел быка сбоку, выхватил у нег из рук бутылку и обрушил ее ему прямо на голову. Бык обрушился тоже, встал на четвереньки, бутылка разбилась рядом. Пацаны решили сильно его не дуплить. Так, попинали немного в целях профилактического воспитания, так сказать, - для того, чтобы быдло осознало себя быдлом, и попыталось сделать правильные выводы. И ретировались. Решили продолжить веселье на квартире у Костяна. Народу набилось много. Пивко, водочка, портвешок, танцующие топлес Оля с Викой. В общем, душевно отдохнули. Расслабились и забылись.
Проснулся оттого, что собака дернулась. Огляделся по сторонам: парней не было. Встал, направился к тамбуру. Подходя ближе, разглядел в окошке Жарика, о чем-то спорящего с двумя мужиками. Один был в растянутой черной шапке, в которых часто можно увидеть бомжей вблизи Курского вокзала, и с торчащими из-под носа ницшеанскими усами. Мужик был на голову выше Жарика. Второй ростом поменьше, сутулый, в зеленой поношенной куртке. Жарик меня заметил, и, как мне показалось, стал еще громче доносить свою позицию до мужиков. Я открыл дверь, вошел спокойно. На меня никто не обращал внимания. Даже Жарик сделал вид, что не заметил. Он громко говорил что-то, но было не разобрать. Что это он, думаю, так горячится. Как только дверь закрылась, ко мне резко обернулся усатый мужик и сходу, без слов, с размаху двинул огромным, казалось, чугунным кулаком прямо в переносицу. Я взвыл от боли. Покачнулся, и мое тело откинуло в угол тамбура. Держась обеими руками за нос, я начал подниматься. Открыл глаза, увидел, что теперь уже оба мужика что есть мочи бьют Жарика. Он пытается отбиваться, но у него ничего не получается. Тот, что высокий, вцепился в него двумя руками, и подсекает, - коряво, неумело, - ногой. В это время второй мужик пробивает кулаками в бок Жарику. Я им совсем неинтересен. Видать, подумали, что мне и одного удара хватило. Ну, суки, взревел я, бросаясь к месту схватки, сейчас я вам, блядь, покажу мортал комбат в эйч-ди формате. Не обращая внимания на разрывающееся от боли лицо, в один прыжок оказываюсь возле здорового мужика. Параллельно вспоминаю правило: если противников несколько, начинай с того, что сильнее. Со всей силы бью ему ногой в колено, он взвизгивает, как пугливая баба, и нагибается: то, что мне и нужно. Я тут же обхватываю его шею руками и силой прыгаю на колени - получается так, что его голова трескается прямо об пол. Чувствую, что здоровяк обмяк. Из-под меня доносится лишь слабый стон. Оглядываюсь и вижу, что Жарик уже оклемался, держит второго мужика за шиворот, и бьет его лбом. Встаю на ноги, подхожу к ним, и помогаю Жарику разделаться с ослабленным противником. Через полминуты оба мужика повержены. Когда мы берем несколько секунд, чтобы отдышаться, дверь открывается. В проеме показывается довольная морда Чавса, но, увидев нас и распластавшихся на полу мужиков, он тут же меняется в лице.
- Что за хуйня? - проскальзывает к нам, брезгливо озираясь на оппонентов.
- Ты где был, придурок?! - начинает кричать на Чавса Жарик.
Он хлопает глазами, молчит мгновенье, потом выдавливает из себя:
- Да я с телкой вообще-то тут познакомился. Я-то откуда знал, что у вас тут махач.
- Не знал он. Вот так бы друзей и лишился, - протянул, слегка передразнивая, Жарик.
- А ты-то чего с ними не поделил? - встреваю я. Мой вопрос обращен уже к нему самому.
Жарик сплевывает, поправляет темно-синюю куртку, смотрит, на месте ли патч Stone Island. Видит, что на месте, поднимает голову и говорит:
- Да, как всегда, парни, - растягивает на лице добродушную улыбку. - Сначала прикурить попросили. Затем начали зачихлять что-то за политику. Ну и слово за слово, началось. Вы ж меня знаете.
Мы с Чавсом понимающе кивнули.
Жарик был из тех, кого называют задирами. Ни дня не может прожить без подъебок и провокаций. Не говоря уже о чужих, если Жарик в компании со своими, то от него лучше держаться подальше. Вставишь слово, куда не попадя, тут же рискуешь стать жертвой его глумливой шутки. А что до чужих, то тут Жарик за словом в карман не лезет, сразу бьет по щучьему хлебалу. Ведь с чужим-то чего разговаривать, все равно разговора не выйдет, когда это ходячий Павел Воля, а шутки его зачастую фамильярные, острые, и левому человеку, без надлежащей подготовки, совсем не понятные. Конечно, поговорить, как приятели не удастся. А Жарик любил бить первым, не дожидаясь, кода прилетит.
Постояли еще минуту. Потом решили свалить подальше от места происшествия - прошли несколько вагонов, нашли свободные места и, соответственно, заняли их. До столицы было еще пару часов. Жарик понял, что пришло время вздремнуть. Чавс отправился к своей кобыле, а я достал наушники и убил время в дороге новым альбомом Ska-Jazz Review.
***
Москва встречала толпящейся, навьюченной, словно караван верблюдов, лимитой, дежурно строгими лицами ментов и смазливыми девками на чемоданах. Девки залипали в своих разноцветных смартфонах и завистливо лайкали зафотошопленные фотки пухлогубых подруг. Искали изъяны и сравнивали размеры бюстов в надежде, что вот ее-то окажется куда более убедительным. Эпоха похоти и порнохаба хорошо жахнула по мозгам отшибленного поколения. Зацени мой стайл, детка, как тебе мой выпестованный и упругий от глубокого приседа зад? Хочешь потрогать? Узбеки скалили зубы, втюхивая пропитанную пластмассой самсу, цыгане заискивающе пытались впарить недорогое золотишко. Город торгашей, кочевников, зажравшейся и повернутой на своей богоизбранности знати. Каждый раз приезжаю сюда с мыслью, что вот сейчас что-то изменится, но каждый раз надежды разбиваются в щепки могучим топором затхлого и испещрённого драгсторами мегаполиса. С плакатов все так же смотрит лощеное ебло Баскова, а голубой по сути билборд режет глаза огромными литерами ЛДПР.
Мы вышли из поезда и сразу же направились в Атриум, где нас уже дожидался Гена и Ауки Сан.
***
Когда Петьке исполнилось девять - он случайно придушил подаренного ему котенка. В двенадцать Петя поджог бабушкину квартиру, когда экспериментировал с химическими веществами, в шестнадцать Петя впервые получил по щам на площади 1905 года, тогда же - первый раз попробовал водку. Знакомство с последней переросло в нечто большее, чем легкий флирт. Конфетно-букетный период прошел, не успев начаться, а Петя вступил с водкой в крепкие и честные отношения. Когда все не только по любви, но и по дружбе. Ауки Саном его прозвал Генка за склонность к сочинительству хокку. Естественно, по пьяне. Петька привычно напивался и начинал выдавать на гора что-то типа: 'Есть смыл в осенних лохомотах. На зябкой лужице в ночи. Кричи иль не кричи, жизнь боль - и так и сяк'.
- Есть что-то русское в этой японской поэзии, - говорил Ауки Сан, разливая водку по пластиковым стаканчикам прямо в вагоне метро. - За встречу.
Мы выпили, закусив яблоком,- откусывая по кусочку и передавая по кругу. Ехали в 'Кружку' убивать вечер. Гена ошарашил всех, объявив, что концерт перенесли на воскресенье.
В 'Кружке', как и повелось, было грязно и вонюче.
Заказали паршивого пшеничного, набрали гренок и сырных тарелок. Стали пить. Ауки Сан интересовался, как там наша, орловская, самогонка на крыжовнике. В последний свой приезд в Орле Ауки Сан разведал загадочную точку на улице Ленина, где сошелся с бабкой, гнавшей самогон. Он настолько расположил бабку к себе, что та, когда он пришел за второй бутылкой, выдала ему еще и огурец - за счет компании. На третий раз отдала всю банку. Ауки Сан в ту ночь так напился, что начал петь 'Боже, царя храни' прямо посреди проезжей части. Аккомпанементом выступали охуевшие от такого чуда автомобилисты. Ночевал Ауки Сан, разумеется, в райотделе, где изгадил все углы и с чувством до конца выполненного долга отчалил в Москву.
- Щас коней пойдем накрывать, - внезапно сказал Генка. Он сидел уже полчаса, накинув лицо на подставленные кулаки. И сейчас как-то резко проснулся, что все тут же уставились на него.
- Ты сам, как конь, ёба, - радостно шлепнул его по плечу Ауки Сан, он был рад, что товарищ пришел в сознание.
- Слы-ы-ышь, - протянул Генка.
- В ухо тебе дышь, - Ауки Сан легонько коснулся уха Гены, имитируя удар кулаком.
Пока Генка продолжал приходить в себя, отхлебывая выдохшееся пиво, Ауки Сан вдруг сделался серьезным.
- Дуть пойдем, - сказал он, обернув слова в деловую интонацию.
Жарик и Чавс тут же воспротивились. Они уже изрядно поднаклюкались и ужасно хотели спать.
- Не, Ауки, мы поедем к Чавсовой родне, он уже договорился, сказал, что через полчаса будем, - сказал Жарик. - Ты Андрюху у себя впишешь?
Ауки Сан пронзил Жарика взглядом насквозь, как Д'Артаньян гвардейца кардинала.
- Писькой закуси, - внезапно и явно не к месту вставил Гена.
Все снова посмотрели на него. Но никто не проронил ни слова.
Ауки Сан повернулся к парням и согласительно кивнул: мол, Андрюху, то есть меня, пристроим. Я был не против. Спать еще совсем не хотелось.
Когда Жарик с Чавсом ушли, мы с Ауки Саном пропустили еще по кружке, растолкали Гену и тоже свалили из бара. Полчаса потряслись в метро. Генка все это время спал. А меня волновало, что засыпать начинал и Ауки Сан. Сам я совершенно не понимал, куда мы едем. Поэтому изредка толкал его в бок. Ауки Сан сидел, откинувшись на спинку, немного запрокинув голову, иногда козырек его бейсболки бился об стекло. Каждый раз, когда я его толкал, он открывал слипшиеся глаза, возвращал на место голову, растекался в дурацкой улыбке и цедил, нараспев:
- Оле-е-е, Цервена Звезд, оле, Цервена звезд, оле, - и так далее.
Ауки Сан, конечно же, не болел за сербский клуб 'Црвена Звезда' и вообще не следил за сербским чемпионатом. Но поддержать кричалку всегда был готов, как и пионер повязать красный галстук. Ауки Сан гонял за мясо кучу лет и, естественно, поддерживал корпоративные тренды. Если партия сказала 'Црвена', Петька всегда отвечал - 'Оле'.
***
Выбрались из метро. Генка отсырел и постепенно пришел в себя. Чему-то обрадовался, всю дорогу, пока шли, травил шутки про какой-то замес с бомжами, в смысле - зенитосами. Сам говорил, сам смеялся. Я смеяться уже не мог по причине того, что дико устал. Ауки Сан не смеялся, потому что мог засыпать и на ходу. Чувствовал он себя при этом весьма достойно, даже толику важно. Идет себе по улице и посапывает. Знает, что парни рядом, не упустят. А если и упустят, что с ним тут может случиться, все его и так знают. Бояться было нечего.
Шли мы, наверное, битый час. Наконец Генка показал в сторону какого-то двора, окруженного десятиэтажными домами: вон, мол, туда пойдем. Зашли во двор. Все, как обычно. Типичный российский двор. Никого нет. Детская площадка со ржавыми перилами на горке, бельевые столбики, припаркованные машины, несколько коричневых гаражей. Расположились на лавке. Ауки Сан, лишь заслышав шелест целлофанового пакетика в руках Генки, в мгновение ока пришел в себя. Сидел с выпученными глазами, важно выпячивая грудь: из-под расстегнутой куртки виднелась красно-белая эмблема в форме ромба.
- Взрывай, - сказал Генка, протягивая мне на скорую руку сооруженную приблуду.
- Только попробую, - говорю.
Сделал вдох и задержал ворвавшийся в меня дым. Несколько секунд постоял молча, в позе истукана, выдохнул и тут же раскашлялся. Генка с Ауки Саном усмехнулись, но по-доброму. Понимали: чего возьмешь с любителя. Сами-то вон - пыхтели, как паровозы, раскочегаренные лопатами угля и литрами человеческого пота.
Выбросили приблуду. Сидим на лавке. Втроем. Три 'Тополя' над Тбилиси. Перед глазами все как будто застелило. В голове тоже голяки: ни мыслей, ни мнений. Через минуту Ауки Сан первым вышел из коматоза.
'Когда ютишься пташкой в дрёме. Когда расслаблен, как енот. И тогда будь готов защищать честь красно-белой розы'. - Ауки Сан, очевидно, декламировал только что сочиненное хокку.
Я, сам того не ожидая, похлопал. Генка посмотрел на меня, медленно поворачивая голову. В глазах его читалось почему-то по слогам: 'И-ди-от'. Я кивнул, в знак согласия, и клюкнул носом. Накатило нечто огромное и тяжелое. Понял, что жутко хочу спать. Судя по всему, Генка сразу обратил на это внимание, потому что буквально сразу взял меня за руку, поднял, быстро попрощался с Ауки Саном и повел меня в ближний к нам подъезд.
- Куда мы? - пробурчал я.
- У меня впишешься, - ответил Генка.
Я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Ауки Сана. Он продолжал сидеть на лавке, выпрямив спину и положив ладони на колени. Глаза были закрыты. Я хотел было спросить у Генки, а как же Ауки Сан, но Генка опередил меня.
- С ним все будет хорошо, стос. Он в своей стихии.
Когда мы зашли в квартиру к Генке, нас встретила его тётя. Она взглянула на меня, но не нахмурилась. Видимо, привыкла, что племянник водит домой разного рода неотесанных кочевников, слоняющихся по городам и весям в поисках захватывающих приключений, но постоянно спотыкающихся о банальный алкотрэш. Тётя позволила мне снять обувь и повесить на вешалку куртку, завела меня в спальню, где уже была расстелена кровать, показала, где я могу бросить остальные вещи, и прикрыла за собой дверь. Дождавшись, когда она уйдет, я сразу же бросился в кровать. Укутался поглубже в одеяло и моментально заснул. Мне снился Ауки Сан, гордо скачущий на орловском рысаке по равнине, в шлеме, напоминающим кастрюлю, расстрелянную из винтореза с бронебойными патронами, и лихо размахивающего над головой красно-белым шарфом. При этом Ауки Сан грозным голосом кричал: 'Мушкетеров было три - писькой закуси!'. Он скакал, как всадник Винтерфела, и все было под стать его доблестному образу, если бы не одна деталь. Ауки Сана постоянно цапала за ногу какая-то странная псина, несущаяся за ним и гавкающая что-то нечленораздельное. Каждый раз, когда Ауки Сан пытался расправить плечи еще шире, псина прыгала ему на ногу. Я присмотрелся лучше и ужаснулся. Морда псины почему-то отчетливо напомнила мне бывшего министра обороны Сердюкова. Псина злобно скалилась, но оскал больше походил на лицемерную улыбку, усмешку над всей моей жизнью и жизнями всех, кого я знаю. Отчего-то мне стало так грустно, что я зарыдал прямо во сне, прямо как ребенок, у которого злой дядя отнял подаренный мамой игрушечный паровозик и растоптал его своим грязным ботинком.
***
Когда я открыл глаза, за окном уже вовсю резвилось полуденное, не греющее совсем, солнце. Я прислушался: с кухни до меня доносился звук шипящей сковородки и скребущей по ней вилки. Сразу же захотелось есть. Я встал, оделся и двинул на запах. Пахло, как ни странно, жареной фасолью.
На кухне, облачившись в фартук, страстно орудовал Генка. Он действительно мешал в сковороде фасоль, бурлящую в собственном соку на раскаленной поверхности. Я прошел мимо него, поздоровался и уселся у стены за белый стол. Покончив с фасолью, Генка вывалил содержимое сковороды в тарелку и открыл дверцу холодильника. Через секунду он поставил на стол тарелку и непочатую бутылку водки.
- Ну, позавтракаем! - радостно воскликнул он.
Я поморщился. Но все же выпил. Отметил про себя, что из рюмки пить куда приятнее, чем из пластикового стаканчика. Есть в этом какая-то своя прелесть, эстетический блеск.
Повторили.
Спустя пару минут раздался звонок в дверь. Генка пошел открывать, и я услышал голос Ауки Сана.
- Ну что, мракобесы, все жрете! - ехидно процедил он, войдя на кухню. В руках он держал йогурт и хурму. - Алкоголики, вашу мать. Не чтобы как я - начать утро со здорового образа жизни. Вычеркнуть из нее всю минувшую гниль. Стать наконец человеком. Трезвым, настоящим воином.
Мы с Генкой переглянулись. Ауки Сан поставил йогурт на стол, откусил немного хурмы и бросил остатки в мусорное ведро. Повернулся к нам и выпучил глаза, что стало как-то боязно.
- Ну, что стоим, кого ждем? Наливай, хуле! - спустя мгновение гаркнул он.
Генка взглянул на него с подозрением.
- Ты же только что про ЗОЖ зачихлял...
Ауки Сан ответил невозмутимым тоном.
- Так я ж про утро говорил. Начал я его трезво, со здорового образа жизни. А сейчас уже почти полдень, - он взглянул на часы. - А? Смекаешь?
Генка махнул на него рукой и достал третью стопку. Мы стали пить. Причем достаточно безбожно.
Спустя час, изрядно охмелев, начали собираться. Напялили куртки, обулись. Вышли на улицу. Было зябко. Я засунул руки в карманы, окунулся по нос в шарф и шел так до самого метро. В вагоне почти не разговаривали. Я смотрел на хмурые лица пассажиров, по большей части залипающих в электронные книги и смартфоны. Онлайн поглотил обывателя сильнее, чем марш энтузиастов, идущий навстречу космическим широтам. Общество погрузилось на дно интернета, лишь изредка выпячивая наружу перископ, чтобы поинтересоваться у соседа, далеко ли еще до Триумфальной площади. Фильмы, музыка, еда, одежда, френды и френдзоны, секс без обязательств и прелюдий, тут было все, и сам факт существования человеческого 'Я' подтверждался посредством лайка и зеленой лампочки напротив никнейма. Кажется, еще чуть-чуть и все пророчества 'Черного зеркала' и 'Суррогатов' станут явью, в которой не будет ни меня, ни Жарика, ни Ауки Сана. Нас заменят фотки на страничке и ответные месседжи в стиле: 'Ну шо ты там?'. Тотальная интернетизация затмит собой все предыдущие 'зации', вскоре о них никто и не вспомнит. Информация обнуляется со скоростью Tesla-мобиля или ракеты Falcon. Размноженные Илоны Маски, облаченные в униформу агента Смита, - вот принцы обновленного мира будущего. Такие дела, дружище Гераклит, ты даже и представить себе не можешь, насколько быстро все течет и как стремительно меняется исходящий трафик.
Вышли на Патриках. Встретились с Жариком и Чавсом, с ними была еще пара моложавых кабанов. Выбрали лавочку напротив оазиса, быстро порешали, кто пойдет за пивом. Жарик с Чавсом и погнали. Через полчаса мы уже квасили крафт и хрустели чипсами.
Народа в парке стало прибавляться. Большинство - на сложных щах, с пафосно сложенными на груди руками. Деловито кивали, приветствуя по вене своих корешей, сверкали лейблами на пестрых шмотках, имитировали незамысловатые поединки. Все как обычно. Агрессивная среда язвой разъедала мирную атмосферу. С каждым новым литром выпитого пива гул все усиливался. В ход пошли пошлые шутки и глумливые заряды. Рядом с нами на лавочке тусовались торпедоны. Самый бойкий чувачок, в черных скамштанах и в темно-зеленом анораке, с вызовом просил подать ему ключ на тридцать два.
- А где он? - вопрошал хор его приятелей.
- В пиз...де он! - реагировал глашатай.
- А-ха-ха-ха-ха-ха! - вновь подключался хор.
Через пруд, почти напротив, бухали молодые кони. Ауки Сан хмуро кивнул кому-то из их моба. Парни поглядели на него с легким недоумением.
- Да это Швед, сосед мой, не парьтесь, - сказал Ауки Сан.
На других лавочках кучковались неформалы. В черных куртках, плащах и всевозможных пальто, с рюкзаками и, непременный атрибут, с подвернутыми узкими джинсами, так, чтобы были видны щиколотки. Мудозвоны хихикали своими увешанными серьгами и пирсингом ртами, источая фимиам дешевого портвешка. Их ущербные профили забавляли и подначивали на какую-нибудь глупую подъебку.
- Эй, пидоры, убавьте-ка волюмэ, - крикнул им, кажется, прочитавший мои мысли Генка.
Неформалы разом замолчали, уставившись на нас. Один из них, чуть менее ущербный, чем остальные, хотел было что-то ответить. Но заметивший это дружбан остановил его, что-то шепнув на ухо. Кучка собрала свои шмотки и ретировалась. Осенние Патрики были по-дарвинистски удивительными. Здесь ты можешь чувствовать себя в своей тарелке, только если ты лев. Мышам и кроликам лучше сидеть в своих норках и не показывать свой нос. Иначе можно и отхватить ненароком. Суровая уличная жизнь диктовала свои правила. С ними можно было соглашаться или не участвовать в этой игре, не нажимая кнопку Enter.
До концерта оставалось около часа. Генка предложил выдвигаться к клубу. Мы аккуратно собрали свой хлам в кучку, запихали в пакеты и выбросили в урну, оставив себе по бутылке пива. По пути встретили общего знакомого - Пехотница. Он был с девушкой. Тоже собирался на концерт. Предложил заглянуть в магазин, взять бутылку водки, чтобы окончательно войти в кондицию. В это же самое время Ауки Сан, по всей видимости, уже находящийся в кондиции, объявил всем, что идет прямиком в клуб, чтобы намутить всей компании тикеты. Возражать никто не стал.
- Отзвоните, как закончите. Я буду ждать, - прохрипел напоследок Ауки Сан и, покачиваясь, свернул в сторону 'Б2'.
Мы с Пехотинцем и Геной зашли в магазин. Жарик с Чавсом и парнями остались курить на улице. В магазине ходили между рядами, торгуя щами и не зная, что взять. Увидел, как Пехотинец схватил первую попавшуюся под руку бутылку водки, даже не взглянув на марку. И пошел к кассе. Гена постоянно крутился возле меня и как-то заговорщически подмигивал. Не придавая этому значения, я продолжал блудить: типичное чувство, когда что-то хочется, но что именно - ты не знаешь. Побродив еще пару минут, так и не выбрав ничего подходящего, вышел на улицу. Спустя минуту вышли и Пехотинец с Геной. Гена подошел ко мне, развернул по-хозяйски, так, что теперь я стоял к нему спиной. Я почувствовал, как он полез в мой капюшон. С удивлением обнаружил, как он выуживает оттуда пару йогуртов, кусок сыра и чупа-чупсы.
- Подожди, - сказал он, когда я хотел отойти в сторону.
Я замер. Тем временем Генка полез в карманы моей куртки. Через мгновение он вытащил оттуда полпалки копченой колбасы и пластиковый контейнер с салатом.
- Это еще что за херня? - удивленно спросил его.
- Все нормально. Закуска есть, - последовал ответ.
Ребята наблюдали за этой картиной и посмеивались.
Генка протянул йогурты даме Пехотинца, и мы побрели во двор рядом с клубом.
- Ну что, за встречу! - сказал Пехотинец, нацедив каждому по пятьдесят граммов.
После третьей стопки я поплыл. Все происходящее было обволочено туманной дымкой. Перед моим лицом мелькали знакомые и незнакомые лица, поднимались тосты за движ, за мясо, за Орёл, почему-то за Михайло Пьяновича и обязательно за Сербию. В какой-то момент к нам подошел некий брутального вида персонаж и предложил накрыть коней, бухающих в соседнем дворике. Все воодушевленно согласились. Меня, естественно, никто не спрашивал. В полном коматозе я брел за парнями, незнамо куда, делал вид, что бодрюсь вместе с ними, но самого одолевало дикое желание проблеваться. Разумеется, выбрал я для этого самый неподходящий момент. Когда мы вошли в темный двор и раздались характерные заряды с обоюдными угрозами надавать пиздюлей друг другу, я остановился и начал выдавливать из себя содержимое желудка на испещренный ямками асфальт. Вокруг был шум и гам. Кажется, наша бригада ураган проигрывала, но гордость не позволяла этого признать, да и видно почти ничего не было. Сделав дело, облегчившись, я наконец распрямился и уже собирался взглянуть в лицо подлой вражине, издевающейся над моими спутниками, как тут же получил мощный удар в щи и потерял сознание.
Очнулся с дикой головной болью на руках у Жарика. Его круглая физиономия, со свежей ссадиной у подбородка, нависла надо мной, как картинное чудовище из фильма 'Люди в черном', в которое не стал стрелять Уилл Смит. Жарик молча смотрел на меня, как на какого-то нашкодившего котенка, которого и отшлепать жалко. Немного придя в себя, я понял, что Жарик тащит меня, взяв снизу под руки.
- Что, - спрашиваю, - случилось?
- Ничего особенного, попал под лошадь, - обиженно, как мне показалось, ответил Жарик.
- А где остальные?
- Впереди.
- Мы проиграли?
- Проиграли, проиграли, - выдохнул Жарик.
Я собрался с силами и встал на ноги. В голове гудело, а еще жутко болел нос. Урод попал туда же, куда вчера врезал мужик в поезде. Что за долбанная карма. Я даже не помню его лица. Хотел было сказать себе в назидание, что пора прекращать квасить, но осекся. Понял, что буду выглядеть, пусть даже и внутри себя, слишком банально. Поэтому ничего не сказал.
Дошли до лавки. Посмотрел на парней. Все были дико помятыми. Особенно досталось Генке. Курточку ему разорвали, про щи вообще молчу. Они стали походить на поднявшееся на дрожжах тесто, сдобренное вишневым джемом. Смотреть на него было ни сколько противно, сколько стыдно. Все-таки я так и не внес свою посильную лепту в минувшей схватке. Я и не понял, с кем мы в конце концов дрались. Этот факт сильно меня опечалил.
Пехотинец был тоже истерзан. Под его правым глазом краснела шишка, обещающая вскоре почернеть, а носом все еще текла кровь. Но он отчего-то был бодр и весел.
- Отлично перемахнулись, - сказал.
- Ага. Пошел ты на хер, - процедил Чавс, отряхивающий грязь с куртки.
|