В 1967 году семья мастера Дегай Хона проживала в Нинся Хуэйском автономном районе Китая. В этой местности испокон века жила народность Хуэйцзу Тунгань, название которой, в свойственной для России манере упрощать для удобства произношения иностранные слова и понятия, в русском языке трансформировалось в дунгане. Хозяин семейства был знаменитым на всю округу ремесленником. А еще он был известен, как партийный активист, который поддерживал позиции Коммунистической Партии Советского Союза и далеко не всеми фокусами собственного правительства был доволен. Причем взглядов своих Хон не скрывал и не боялся публично их высказывать на собраниях или других присутственных мероприятиях при большом скоплении людей. Но время было не то, чтобы безнаказанно восхищаться успехами "большого брата". На горизонте уже забрезжил призрак конфликта вокруг Даманского полуострова, который произойдет двумя годами позже. Поэтому поведение мастера не осталось без внимания блюстителей существующего режима. За Хоном и его семьей установили негласное наблюдение, но скоро ему стало все понятно, потому что в местную управу начали по очереди приглашать на собеседование его ближайших родственников, после чего они начинали сторониться мастера и его семьи. Однажды ночью в дом к нему пришла любимая младшая сестра Ю-Эмэй. Молодая женщина расплакалась и поведала брату о том, что над ним сгущаются тучи. Ее вызывали в местный совет и чуть ли не силой пытались заставить написать на брата донос о том, что он, якобы, занимается подрывной антиправительственной деятельностью и ведет активную пропаганду против маоизма. Хон сразу же сообразил, почему его трусливые младшие братья перестали, вдруг, ходить к нему в гости, но простил их за это малодушие, потому что очень любил и понимал, что они должны заботиться о своих семьях. У него самого подрастал восьмилетний сын Ю-Вэй, в котором он души не чаял. Поэтому он не стал испытывать судьбу, дожидаясь когда за ним придут, и подвергать риску своих родных. В один из вечеров мастер попрощался со своей старой матерью, оставив на нее дом, забрал с собой жену с сыном и исчез в неизвестном направлении. Ушел мастер вовремя, потому что через 2 дня местные оперативники, вооруженные до зубов, подъехали на машине к дому Хона с ордером на арест. Обнаружив, что "враг
1
народа" ушел у них из под самого носа, они арестовали всех родственников и целый месяц безрезультатно пытались выяснить у них, куда подевался мастер. Наконец власти поняли, что никто из родни на самом деле ничего не знает, и оставили семейство в покое.
Одному богу известно, как Хон с семьей перешел китайскую границу и добрался до города Фрунзе. Вообще-то эмиграция дунганских семей из Китая в Среднюю Азию возникла еще при царском режиме. Дунгане переезжали на окраины Российской Империи, начиная с 70-х годов 19-го века. Кто-то в поисках политического убежища, кто-то из-за религиозных предрассудков, а кто-то просто в поисках лучшей жизни. Эта эмиграция связана именно со Средней Азией, потому что в основной своей массе дунгане по вероисповеданию - мусульмане. В Средней Азии из переселенцев образовывались национальные поселки, районы и всевозможные землячества, в пределах которых дунгане могли вести привычный для себя образ жизни, сохраняя свои самобытные обычаи и культуру. За годы Советской власти поток этой эмиграции не уменьшился и не увеличился. Он всегда оставался примерно на одном уровне, понемногу увеличивая числен- ность национальных диаспор в южных республиках Союза. Селились выходцы из Китая не только в сельской местности. В каждом крупном городе практически всех среднеазиатских республик были районы или кварталы, называемые в народе "пекинами" или "шанхаями". Был такой "шанхай" и во Фрунзе. По территории это формирование ветхих одноэтажных построек занимало немаленькую площадь, на которой мог бы разместиться полноценный микрорайон. Здесь застройка была настолько плотной, что по "шанхаю" можно было бы, наверное, передвигаться после небольшой тренировки, перепрыгивая с одной крыши на другую. Район представлял собой такой запутанный лабиринт узких улочек, переулков и тупиков, что заблудиться в нем постороннему человеку немудрено было и среди белого дня. Трущобы тянулись с востока на запад от магазина "Юбилейный" по улице Советской до Актюбинской, упирающейся в городской железнодорожный вокзал. И с севера на юг от улицы Патриса Лумумбы до улицы Льва Толстого, проходящей вдоль железной дороги. В этом районе города и поселилась семья мастера Хона. Через земляков Хон узнал, где в скором времени освобождалось жилье и договорился с
2
переезжающими в деревню хозяевами купить их лачугу в рассрочку, обещая рассчитаться с ними в течение 2-х лет.
Постепенно жизнь наладилась. Мастер отремонтировал, как мог, выкупленную лачугу, чтобы она стала пригодной для жилья. Он устроился на работу в городской дом быта. Дегай Ю-Вэй пошел в среднюю общеобразовательную школу N29 и к 4-му классу уже догнал своих одноклассников, успешно справившись с первыми трудностями в преодолении языкового барьера. Несмотря на стесненные условия жизни, в семье родился еще один ребенок, которому они были безмерно рады. Девочку назвали по-дунгански Мин-Ся - светлая заря, потому что родилась она рано утром, а по- русски в метрике записали просто Дегай Марина.
Прошлое догнало семью Хона в 1977-м, хотя сам глава семьи об этом сразу и не узнал. Его сын Ю-Вэй, или как было записано в паспорте Юрий Дегай, заканчивал в этом году профессионально-техническое училище N5, где вместе с аттестатом о среднем образовании должен был получить удостоверение электросварщика ручной дуговой сварки и газорезчика. Однажды на урок математики вместе с преподавателем Николаем Нестеровичем в аудиторию вошел представительный мужчина восточного происхождения, на вид лет сорока или около этого. Николай Нестерович представил его как инспектора городского отдела народного образования. Ван Сергей Михайлович, якобы в рамках какой-то программы ГОРОНО, проводит работу с целью оказать помощь в трудоустройстве учащихся профессионально-технических училищ, которые являются представителями национальных меньшинств. Для этого он проводит предварительные собеседования с учащимися и, сегодня хотел бы переговорить наедине с Юрой Дегаем. Поэтому Юрия с урока отпустили, и юноша был даже польщен тем, что кто-то проявил заботу о его будущем. Когда они вышли в коридор, инспектор Ван, приветливо улыбаясь, предложил переговорить не в кабинете, а где-нибудь на улице, без посторонних ушей. Молодой Дегай был на все согласен, лишь бы не сидеть на математике. Они вышли во двор училища и устроились для разговора в беседке. Перемена давно кончилась, и все ушли на занятия, поэтому народу во дворе не было. " Дядя Сергей, скажите, пожалуйста, а как Вы меня нашли? Неужели у Вас там такой строгий учет ведется? Ведь в городе 16 училищ и 62 школы, а это ведь такая куча
3
учащихся?!". "Ты даже не представляешь, мальчик, насколько у нас строгий учет", - ответил инспектор, и обманчивая улыбка постепенно сошла с его лица. "А найти Вас было действительно не так уж и легко", - продолжил он. Голос его стал жестким, и монолог был уже совсем не похож на учтивую речь чиновника от народного образования. Вперив в Юрия взгляд черных бездонных глаз, от которого повеяло холодом, пустотой и безразличием, инспектор продолжал совсем уже другим тоном: "И никакой я тебе не дядя Сергей, я офицер внешней разведки Народной Армии Китая - Ван Сяо-Мин, а твой отец кое- что задолжал родной республике, поэтому-то я и здесь. Вообще-то, мне поручено убить Хона и всю его семью, потому что твоего отца переубедить повернуться лицом к Родине вряд ли удастся, а предателей мы не прощаем. Но если мы с тобой договоримся, можно будет, пожалуй, оставить Вашу семью в покое на то время, пока в силе будет наш договор". Юрий такого поворота, конечно, не ожидал и на некоторое время растерялся. Перед глазами на мгновение возникло доверчивое, любопытное личико младшей сестренки, потом он представил усталое лицо матери и как всегда напряженное и сосредоточенное лицо отца. Вспомнился из детства длительный, утомительный переход через бесконечные, поросшие лесом горные перевалы, вместе с группой перегонщиков скота из Монголии в Киргизию, к которой они прибились после перехода границы. Дегай был парнем не робкого десятка и хорошо развит физически. В повседневной жизни он всегда находил способ дать отпор местной шпане, которой в этом неблагополучном районе города было всегда предостаточно. Но одно дело гонять по улицам хулиганье, а совсем другое вступить в единоборство с настоящим специалистом. Тем не менее, юношеский максимализм и прямые угрозы благополучию любимой семьи вызвали в душе юноши дикую ярость, и он внезапно со всей силы нанес ненавистному мнимому инспектору удар правой рукой, целясь в левую челюсть. Но где уж там! Ван Сяо-Мин ожидал такой реакции от юнца. Он молниеносно отклонился всем корпусом в сторону, пропуская удар в пустое пространство, неуловимым движением перехватил запястье и локтевой сустав правой руки Юрия и, как бы продолжая движение по ходу нанесенного удара, резко вывернул правую руку вниз и назад, одновременно выворачивая запястье по часовой стрелке. Потом всем корпусом навалился на незадачливого бойца со спины, продолжая удерживать вывернутую руку почти между лопаток своей правой
4
рукой, а внешней стороной локтя левой руки прижал шею Дегая в основании затылка таким образом, что горло парня уперлось в перила беседки. В такой позиции можно было дожать противника, чтобы задушить, или резким движением переломить шейную часть позвоночника и хрящ гортани. "Ну вот теперь, щенок, я могу убить тебя прямо сейчас и тем самым начать выполнение своего задания",- злобно процедил сквозь зубы Ван Сяо-Мин: "Но я тебе, так и быть, еще раз предлагаю успокоиться и хорошенько подумать, потому что другим способом семью тебе все равно не спасти. Даже если ты погибнешь смертью героя, раз у тебя ума не хватает, все равно, твоей родне конец. Понимаешь, молокосос, невозможно воевать с целой страной, особенно если это Китай, потому что выиграть эту войну невозможно". "Ладно, отпустите, поговорим", - прохрипел младший Дегай. Они уселись на скамейке беседки, как- будто и не было никакого инцидента и, как ни в чем не бывало, продолжили разговор. "Ты ведь умный парень, Ю-Вэй, я- то знаю, что говорю, сам собирал сведения. И ведь уже не в младенческом возрасте покинул Китай. Наверное, помнишь еще и свою тетушку Ю-Эмэй, и дядюшек Шао-Ци и Юй-Цая. Посмотри на эти фотографии",- уже более спокойным тоном сказал Ван Сяо-Мин и, положил на колени Юрия три фотографии. На одной из них тетю Ю-Эмэй, лежащую на полу в порванной одежде, били ногами двое мужчин в военной форме. На двух других были оба дяди Ю-Вэя, привязанные к стульям, со ссадинами и кровоподтеками на лицах. Фотографии, по-видимому, были сделаны в одной и той же комнате, и вряд ли это был фотомонтаж. "Они-то здесь причем?"- задал Юрий наивный вопрос и, не дождавшись ответа, спросил: "Что Вы от меня хотите?". "Сейчас ты подпишешь вот эти бумаги, и с этого момента будешь работать на нашу с тобой общую, любимую Родину. Для начала, успешно закончи училище, а потом устроишься на работу, куда мы тебе скажем. О связи договоримся позже, когда начнется настоящее дело, а мы взамен оставим в покое Ваших родственников в Китае, и я через пару недель привезу тебе письмо, где они напишут о том, как у них все хорошо. И ты даже сможешь отдать это письмо своему отцу, конечно, не рассказывая ему больше ни о чем. Письмо адресуем через отдел народного образования на твое имя, так что никто ни о чем не догадается", Ван Сяо-Мин пододвинул
5
контракт поближе к Юрию. Юноша достал из сумки авторучку, и все подписал, даже не читая.
На остальные занятия Юрий не пошел, слишком уж сильное потрясение ему пришлось пережить. Ему нужно было собраться с мыслями и, наконец, понять для себя, правильно ли он все сделал в этой ситуации, и был ли у него какой-то другой выход. Но оказалось, что сюрпризы в этот день для него еще не закончились. Когда Юрий подошел к дому, у калитки его встретил озабоченный отец. Он был так взволнован, что даже не заметил, насколько сын не в себе. "Что случилось, отец?" - спросил Юрий. "По-моему у нас проблемы, Ю-Вэй. Утром я отвел Мин-Ся в школу, а когда вернулся домой, перед калиткой в луже крови лежал наш пес Хунвэйбин. Бедняга был пригвожден к земле китайским флагом с остро заточенным древком. Вот посмотри",- Хон показал сыну свернутый флажок, древко которого было все испачкано в крови несчастной дворняги. Основание древка действительно было затесано, превращая его в острый кол. "Я похоронил Хунвэйбина подальше от дома, на пустыре, возле железной дороги. У него древком был пробит позвоночник. Бедный пес, наверное, долго мучился перед смертью, пока не истек кровью. Нужно будет как-то успокоить Мин-Ся, она ведь его так любила", - Хон завернул флаг в тряпку и внимательно посмотрел сыну в глаза. -- "Ю-Вэй, ты случайно не встречал сегодня каких-нибудь незнакомых людей? С тобой никто не пытался о чем-нибудь разговаривать? Только скажи честно, это очень важно, потому что этот изуверский поступок вполне может быть каким-то предупреждением", - Хон на минуту о чем-то задумался. Юрий посмотрел на совсем уже поседевший, упрямый ежик прически отца и сразу же все для себя решил окончательно: "Да брось ты, отец, это просто хулиганская выходка местных дебилов. Мало что ли я им носов здесь поразбивал? А флаги всех социалистических стран в любом культторге по полтора рубля продаются. Узнаем, кто это сотворил, я их навсегда отучу такими вещами заниматься",- стараясь держаться непринужденно, сказал юноша. У него, несмотря на недостаток жизненного опыта, хватило ума сообразить, что это была просто акция устрашения, организованная Ван Сяо-Мином и, что адресована она была ему, а не старому Хону. Юрий в этот момент решил, что никогда, ни о чем не расскажет отцу, а сейчас, насколько может, постарается его успокоить. Теперь он был уверен, что поступил
6
сегодня правильно, подписав контракт, и перестал сомневаться в том, что у него действительно не было других вариантов.
Сирота из Ляо-Юань.
Шамен Лунг после детского приюта для сирот в маленьком уездном городишке Ляо-Юань попал в интернат для мальчиков с военным уклоном. Потом его в числе самых дисциплинированных воспитанников определили в Чан-Чуньское военное училище. Парень был круглым сиротой, поэтому интернат и училище заменили ему и мать, и отца, и дом. Учился военному делу он по-настоящему, не для того чтобы угодить маменьке или папеньке, а чтобы стать профессионалом с большой буквы. И нужно сказать, это у него получалось неплохо. Хотя к точным и фундаментальным наукам у юноши особенной тяги не было и учился он далеко не с отличием, зато по военно-прикладным дисциплинам, физической подготовке и общественно-политическим предметам равных ему среди курсантов не было. Поэтому, перспектива сидеть в штабе и перебирать бумажки, или строить блестящую карьеру, молодому Лунгу заведомо не светила. Ведь туда определяли только круглых отличников или детей из военных династий. А была ему прямая дорога в войска в качестве линейного командира, и предстояло испытать все тяготы и невзгоды военной службы не понаслышке, а на собственной шкуре, начиная службу в чине младшего офицера. На самом деле так все и получилось. После успешного окончания военного училища осенью 1978 года Шамен Лунг, как говорится, "попал из огня да в полымя". Не успел еще новоиспеченный офицер, только что прибывший к месту прохождения службы, толком освоиться и привыкнуть к личному составу войсковой части, которая должна была на ближайшие несколько лет стать его новым домом, как войска Народно Освободительной Армии Китая были подняты по тревоге и приведены в полную боевую готовность. В войска пришел приказ начальника генерального штаба НОАК Дэн Сяопина, немедленно выдвинуться в боевом порядке к вьетнамской границе.
Политическая обстановка на Дальнем Востоке в этот момент была крайне нестабильной, сложной и неоднозначной. Маленький Вьетнам, который вышел победителем из нескончаемого конфликта с Соединенными Штатами Америки, начал по инерции наводить порядок в сопредельных
7
государствах. Этому способствовал, в немалой степени, военизированный уклад жизни и экономики страны, который еще долгое время сохранялся во Вьетнаме, как остаточное явление. Огромная, для такого небольшого государства, боеспособная армия, создаваемая десятилетиями для противостояния контингенту американских войск, которая вдруг осталась без работы, наконец, нашла себе применение.
В декабре 1978 года ста двадцати тысячная группировка Вьетнамской Народной Армии вторглась на территорию соседней Кампучии с целью свержения режима Пол Пота и Красных Кхмеров, находящихся здесь у власти уже с апреля 1975 года. Руководитель СРВ Ле Зуан обосновывал свои действия благими намерениями спасения несчастного соседа от политики геноцида и экономической разрухи.
В руководящей верхушке Китайской Народной Республики на тот момент царила неразбериха. После смерти "великого кормчего" в 1976 году, позиции китайских лидеров были далеко неоднозначны. В правительстве не было единодушия, и страна не определилась еще с выбором дальнейшего пути развития. И вот, Председатель ЦК Коммунистической Партии Китая Хуа Гофэн решил показать всем "кто в доме хозяин". Хуа Гофэн всегда активно поддерживал политику Красных Кхмеров в Кампучии, которая была по своей сущности маоистской. Он был просто взбешен дерзким поведением вьетнамского руководства и потребовал от китайского правительства на правах Председателя Госсовета КНР жестоко проучить Вьетнам, чтобы эти "болотные лягушки в касках" знали впредь свое место и не лезли, куда не следует, без согласования своих действий с великим соседом.
Момент для успешного исполнения акции возмездия был самый подходящий. 85% вьетнамских вооруженных сил находились в Кампучии. Кроме того, Хуа Гофэн рассчитывал на поддержку двухсоттысячной китайской общины Хуа-Цяо, проживающей на территории Вьетнама. Поэтому китайское правительство посчитало план военного вторжения и молниеносного захвата Ханоя вполне выполнимым.
Молодой командир взвода разведки Шамен Лунг, пройдя со своим взводом энергичным маршброском не один десяток километров, 15 февраля 1979 года вышел к северо-восточной части китайско-вьетнамской
8
границы. Его взвод числился в составе инженерно-саперного батальона 32-й мотострелковой дивизии. Не успели его люди толком отдышаться после перехода, как поступил приказ - немедленно провести разведрейд на территории Вьетнама, с целью определения местонахождения основных опорных пунктов вьетнамской армии. Взводу Шамен Лунга была поставлена задача - в течение суток собрать необходимые сведения и при этом не быть обнаруженными. Также было приказано близко к опорным пунктам не подходить, по возможности в прямой контакт с местным населением не вступать, постараться не попасть на заминированные участки, а в случае возможных стычек, если их избежать не удастся, ни в коем случае не применять огнестрельное оружие. Все 35 человек из взвода молодого Лунга, во главе со своим командиром, были переодеты в крестьянскую одежду, характерную для этой местности, чтобы в случае чего не вызывать подозрений и глубокой ночью перешли вьетнамскую границу. В ночных южных джунглях специалисты ориентировались как у себя дома, потому что проходили специальную подготовку. 16-го февраля вечером взвод к установленному часу собрался в установленном месте. Из 35-ти человек к месту сбора не вернулись трое. Собранные разведданные были обобщены и немедленно отправлены в штаб командования.
17-го февраля, перед самым восходом солнца китайская армия без предупреждения нанесла мощный артиллерийский удар по территории Вьетнама. Артиллерийская подготовка длилась около получаса, после чего Народно Освободительная Армия Китая в составе семи армейских корпусов атаковала опорные пункты Вьетнамской Народной Армии - на всем протяжении 1460-ти километровой границы. Атакующим противостояли всего 2 дивизии вьетнамских вооруженных сил, пограничные части да силы народного ополчения. С китайской стороны в операции участвовало около 600 000 человек.
Шамен Лунг в качестве боевого крещения попал в самый центр мясорубки. Его взвод продвигался по джунглям впереди наступающих войск, нейтрализуя растяжки, обозначая ловушки и рассекречивая засады противника. Так же в задачу взвода входило уничтожение постов и дозоров вьетнамцев, попадающихся на подступах к опорным пунктам обороны. Если не получалось быстро разминировать какой-то участок, разведчики должны
9
были обозначить для войск направление обхода. Но это все были теоретически поставленные взводу задачи. На практике все получалось совсем не так красиво и гладко. Хотя специалисты у Лунга были неплохо подготовлены, но они все-таки работали на чужой незнакомой территории и на деле сами то и дело попадали в засады или подрывались на растяжках. Вьетнамцы вели бой на своей хорошо знакомой им территории, да еще и практический опыт ведения партизанской войны в джунглях был у них неизмеримо больше, чем у китайцев. Поэтому Шамен Лунг терял своих бойцов одного за другим и порою сам только чудом выходил невредимым из критических эпизодов.
32-я дивизия пробивалась с боями местного значения к городу Лангшон, откуда до Ханоя оставался бы всего 141 километр. Вьетнамская оборона носила очаговый характер. По джунглям на огромной территории было рассредоточено много небольших укрепленных районов, опорных пунктов или просто пулеметных и минометных огневых точек. Вьетнамцы агрессии со стороны Китая не ожидали и специально к ней не готовились, поэтому вторжение для них оказалось достаточно внезапным. Но во Вьетнаме, за последние несколько десятилетий, сложился такой образ жизни всего населения, что казалось, будто бы каждый вьетнамец после рождения начинал ходить, говорить и стрелять из автомата Калашникова почти одновременно. Такое население застать врасплох было в принципе невозможно. К тому же вьетнамцы очень дорожили своим суверенитетом, отвоеванным с такими трудностями, и все как один готовы были умереть за свою свободу, не раздумывая. Поэтому каждая пядь отвоеванных джунглей доставалась китайской армии ценой серьезных потерь. Другое дело, что обороняющихся, было слишком уж мало, и только поэтому наступление, все-таки, развивалось достаточно быстро.
Основной тактикой нападавших при проведении этой операции была так называемая "людская волна" или "психическая атака", известная у нас в стране по старому кинофильму "Чапаев". Суть ее была в том, что китайские солдаты нескончаемой толпой бежали на вьетнамские пулеметы в расчете на то, что у противника либо кончатся патроны, либо сдадут нервы. Но нервов у вьетнамских солдат, похоже, вовсе не было. Они больше были похожи на маленьких смуглых роботов в касках и камуфляжном
10
обмундировании, чем на людей. У этих злобных лесных гномов, казалось, напрочь отсутствуют эмоции и чувства, и работает только некая кем-то загруженная программа. Нажимать на курок пока не кончатся патроны, менять магазин и снова нажимать на курок и так до тех пор, пока не начнет плавиться от перегрева ствол автомата. После этого колоть штыком, бить прикладом, резать ножом и грызть зубами, но только не останавливаться и не отступать. Патроны у вьетнамцев тоже заканчивались не так уж быстро, как хотелось бы китайцам, потому что Советский Союз исправно поставлял дружественному государству достаточное количество боеприпасов. В результате захват каждой огневой точки и каждой заставы превращался в настоящее побоище.
Как бы то ни было к исходу дня 19 февраля, наступающие войска захватили город Лаокай, 2 марта - Каобанг, 4 марта - Лангшон и продвинулись на отдельных направлениях наступления уже на 50 километров вглубь территории Вьетнама от границы.
Советский Союз, которому выходки и финты китайского руководства и его внешняя политика начали надоедать еще со времени конфликта на Даманском полуострове, не мог оставаться равнодушным, наблюдая это очередное свинство, да еще и по отношению к дружественному государству. Для начала в качестве комплекса отрезвляющих профилактических мероприятий, были приведены в полную боевую готовность советские войска на Дальнем Востоке и в Сибири. 25 мотострелковых частей численностью 250 000 человек и несколько эскадрилий военной авиации сконцентрировались вдоль границы с Манчжурией. Затем 19 февраля группа советских военных специалистов по основным родам войск в составе двадцати человек во главе с генералом армии Геннадием Обатуровым прибыла в Ханой. Состоялся военный совет при участии начальника генштаба Вьетнамской Народной Армии Ле Чонга-Тана, министра обороны Ван Тьен-Зунга и руководителя республики Ле Зуана. Генералу Обатурову удалось убедить вьетнамское руководство начать срочную переброску армейского корпуса регулярной армии из Кампучии к Лангшону по железной дороге. После принятия решения переброска войск началась немедленно. Какую-то часть войск при этом дополнительно перебросили советскими самолетами
11
АН-12. Туда же был срочно выдвинут, сформированный на основе поставок из СССР, реактивный дивизион БМ-21. Это были знаменитые системы залпового огня "Град", которые запомнились китайским военным еще со времени конфликта на Даманском.
Утром 5 марта по позициям китайской армии, которая уже считала, что сопротивление обороняющихся сломлено, был нанесен сокрушительный удар в районе Лангшона с применением реактивных систем залпового огня. "Внучки" русских "Катюш" 2-й мировой войны накрывали своим огнем целые батальоны Народно Освободительной Армии, не оставляя камня на камне от оборудованных позиций войск, собиравшихся через неделю обедать в Ханое. На участках территории, которые накрывало залпами эрес-установок, оставалась только выжженная земля, горы обожженных искалеченных трупов и искореженная бронетехника. Получалось, что даже и отступать с этих рубежей после артподготовки было некому.
Китайское наступление захлебнулось в собственной крови. В этот день Пекин объявил о начале организованного отступления и планомерном выводе войск с вьетнамских территорий, а дивизии регулярной вьетнамской армии, подоспевшие из Кампучии, вместе с остатками войск, принявших на себя первый удар, перешли в наступление по всему фронту. Полностью боевые действия на территории Вьетнама завершились только к 18 марта. Китай в этой короткой войне потерпел сокрушительное поражение, потеряв убитыми более 60 000 человек, около 300 танков и бронемашин и около 150 орудий и минометов.
Шамен Лунг этого бесславного отступления и окончания войны уже не видел. Врачи в это время в одном из военных госпиталей боролись за его жизнь. 3-го марта, во время боев на подступах к Лангшону, Лунг получил тяжелое ранение в грудь. Осколок мины застрял у него в правом легком, и ему пришлось делать серьезную операцию. Из его взвода к концу военной операции уцелел кроме него только один человек, командир 2-го отделения Чжао Шу-Ли. Но он тоже был ранен и попал в плен к вьетнамцам.
Лунг провалялся в госпитале почти 4 месяца. Он выжил благодаря мощному жизненному ресурсу своего молодого организма и недюжинной
12
собственной воле к выздоровлению. Врачи только удивлялись, как при таком тяжелом ранении, его организм мог восстановиться за такой короткий срок.
Как только офицер выписался из госпиталя, его сразу же вызвали в генеральный штаб НОАК. Под приказом стояла личная подпись самого Дэн Сяопина. К великому удивлению Лунга, он удостоился аудиенции с самим начальником генерального штаба, причем беседа прошла безо всякой дистанции, несмотря на огромную разницу между собеседниками и в возрасте и в социальном статусе. "Ну что, герой, нос повесил?" - запросто задал вопрос генерал, по-отечески похлопав по плечу молодого офицера. "Думаешь, мы проиграли эту компанию, так уже и все кончено? Нет, сынок, все идет по плану. И компанию мы выиграли и ничего еще не кончено. Это просто большая политика, а ты в ней пока еще ориентируешься, как слепой котенок. Но я тебе открою глаза на некоторые вещи, потому что ты, по-моему, настоящий патриот Китая, каких к сожалению не много. Ведь я весьма подробно наслышан о твоих подвигах во Вьетнаме и считаю, что дрался ты отважно и по-настоящему профессионально. Поэтому послушай меня внимательно, а потом вместе подумаем о твоей дальнейшей судьбе и службе на благо Родине". Шамен Лунг был польщен таким вниманием и такой высокой оценкой своей скромной персоны со стороны одного из первых лидеров государства. Дэн Сяопин после короткой паузы продолжил: "Понимаешь парень, в большой политике не всегда понятно, какая цель преследуется и достигается теми или иными действиями. Видишь ли, со стороны иногда кажется, что никакого смысла в некоторых акциях или мероприятиях нет. И обычные люди, как правило, оценивают события по прямому получившемуся результату. Но поверь мне, все это на самом деле далеко не так, и почти всегда любой политический ход преследует какие-то конкретные цели, но не всегда для достижения сиюминутного результата, а часто с прицелом на более отдаленную перспективу. Цели нашей политики, да и всей жизни - это благополучие нашей великой Родины. Китай ведь даже не страна, а огромное незыблемое понятие вечное как этот мир. Это явление, которое никак не вписывается в общепринятые рамки и правила. Вспомни-ка нашу историю. Были когда-то Гунны. Они победили наши армии. Ну и что? Китай от этого перестал существовать? Нет, просто через 2
13
поколения, те из них, кто здесь остались, тоже стали китайцами, и Китай от этого только выиграл. А монголы? Они тоже нас вроде как завоевали и покорили? Но вместе с этим они обеспечили нашу экономику небывалыми экспортными возможностями. Мы, благодаря монгольскому правлению, вышли на небывалые для того времени рынки сбыта своих товаров по всему миру, и сами получили возможность импорта любых товаров необходимых нам. Сами же монголы, которые остались здесь, уже к 15-му веку тоже превратились в китайцев, а Монголия и по сей день не более чем отсталая окраина. Опять получается, что Чингис хан, в конечном счете, больше для Китая постарался, чем для самой Монголии. Если рассматривать нашу новейшую историю то, наверное, не приходится сомневаться в том, что русские были нам нужны в первой половине века. И они сыграли, отведенную им роль в нашей истории, как нельзя лучше. Без русских нам не разгромить было квантунскую армию, и мы воспользовались их помощью. Сами-то они кроме Курильских островов ничего ведь для себя из этой войны не выиграли. Да и то, на этих островах до сих пор ничего путнего не сделали. А мы избавились от реальной угрозы японского владычества и в 1949-м году смогли заявить на площади Тянь-Ань-Мэнь в Пекине всему миру о том, что великий Китай жив и китайский народ провозглашает основание Китайской Народной Республики. Русские помогли нам "поставить на ноги" нашу промышленность, сформировать собственный военно-промышленный комплекс, вооружить Народно Освободительную Армию Китая. И все это, без сомнения нужно было делать, поэтому и приходилось в этот период и в дело и не в дело Москве улыбаться и клясться в вечной дружбе. Но больше нам от Советского Союза ничего было не взять, мы выжали из русских все, что было возможно, а развиваться-то нужно было и дальше. Значит, наступило время разыгрывать новую карту и поэтому, для начала из острова Даманский мы решили сделать полуостров. Экономической выгоды и смысла в этом вроде бы никто до сих пор не усматривает, но мы, спровоцировав вооруженный конфликт, привлекли тем самым внимание широкой мировой общественности и в том числе, внимание серьезных американских аналитиков к взаимоотношениям Китая и СССР. Сейчас, затеяв агрессию во Вьетнаме, нам не важно было, победим мы в этом конфликте или нет. Важнее было втянуть в драку Советский Союз, и нам это удалось. Кроме того, Китай отправил в Москву официальную ноту с требованием немедленно
14
вывести ограниченный контингент советских войск из Афганистана. США из этого обязательно сделают свои выводы и постараются вбить поглубже клин в русско-китайские взаимоотношения, чтобы испортить их окончательно, чего бы им это не стоило. До этого-то момента все считали нас потенциальными союзниками, а теперь мы развенчали этот миф и вот увидишь, как в ближайшие несколько лет американцы будут активно вкладывать деньги в развитие нашей экономики, только для того, чтобы усилить наше противостояние с СССР и тем самым ослабить позиции Москвы в других регионах мира. Мы, понятное дело, воспользуемся этим и выжмем из американской экономики все что возможно, как из лимона. Помяни мое слово, сынок, не за горами тот день, когда вслед за Америкой и вся Европа начнет активные инвестиции в китайскую экономику, и будет даже размещать свои производства на нашей территории. Сначала, конечно, под давлением США, но потом предприниматели сами войдут во вкус. Ведь у нас такой необъятный рынок дешевой рабочей силы, что ни одному Рокфеллеру не снился. И причем рабочей силы достаточно квалифицированной, потому что мы очень быстро всему учимся. К 90-м годам под нашу юрисдикцию отойдут свободные экономические зоны Гонконг и Тайвань, и Китай станет страной с мощнейшей экономикой и развитой промышленностью. Вот тогда и наступит время вспомнить, что вся русская Сибирь это некогда исконная китайская территория, которая называлась в древности Син-Бяо. А проживающие там народы: якуты, эвенки и даже пресловутые чукчи - это все бывшие китайские племена, которые за долгие годы жизни "без присмотра хозяина" одичали, забыли родной язык и постепенно сформировали собственные наречия. Наша задача исправить эту историческую несправедливость. Русские ведь все равно не в состоянии освоить эти территории как надо, потому что их слишком мало. Может быть, я и не доживу до того времени, но когда-нибудь у Китая с его неограниченными человеческими ресурсами, получится расселиться на этих просторах. И не будет тогда более великой страны во всем мире, чем Китайская Народная Республика. И тогда уже не американцы, а мы будем диктовать всему миру, как нужно жить. А пока, чтобы приблизить это светлое будущее, нужно делать тяжелую рутинную, но необходимую работу. Мы еще не разобрались до конца с вьетнамцами. Сейчас, например, нам нужно любыми средствами ослабить их влияние на архипелаге Наньша. Нам нужен этот архипелаг
15
любой ценой и, чтобы отобрать у Вьетнама контроль над этими островами, мы готовы снова пойти на вооруженный конфликт и отбить острова у Вьетнама в морском сражении. Но если опять вмешаются русские, это может создать нам лишние проблемы, и наша с тобой задача сделать так, чтобы этого вмешательства не произошло. Вот поэтому я и пригласил тебя в ставку. И если ты не против, то тебе нужно прямо с завтрашнего дня начинать серьезно изучать русский язык и проходить дополнительную спецподготовку, для выполнения ряда диверсионных операций на территории СССР". "Почту за честь послужить Родине", - с готовностью ответил генералу молодой человек. - "Ну, вот и отлично. Со всеми деталями тебя познакомит один из моих офицеров, капитан Ван Сяо-Мин, с ним я уже беседовал накануне. А через 2 года вместе с ним и поедете в спецкомандировку". На этом аудиенция закончилась и у Шамен Лунга началась совсем другая жизнь.
16
В цепких объятиях плановой экономики.
В этот месяц у меня почему-то с самого начала все пошло через задницу. На работе ничего не клеилось. Почти половина бригады радиомонтажников была на больничном, другая половина, хоть и ходила на работу, но была неуправляема. Все были злые, как сволочи, огрызались по любому поводу и норовили все делать назло мне и друг другу. Трое из десяти настройщиков радиоаппаратуры, самые квалифицированные: Крятов, Звягинцев и Иргизцев были в командировке в Польше. Там были серьезные проблемы с нашим оборудованием, и на их возвращение в этом месяце можно было не рассчитывать. Бригадир слесарей-сборщиков Паша Шатов, работая где-то на даче, повредил себе руку, но на работу все-таки ходил перебинтованный. Работать ни молотком, ни отверткой, ни напильником он не мог и поэтому просто морочил всем голову и мешал производственному процессу. План по производству был на грани срыва. Почти пол месяца бригады просидели практически без работы, потому что отдел материально-технического обеспечения не смог вовремя поставить необходимые для нормальной работы комплектующие элементы. А во второй половине месяца, как говорится, началось. Руководство завода поставило задачу выполнить план до 27-го числа любой ценой и даже устроило по этому поводу общее собрание 6-го механосборочного цеха, на которое пригнали весь личный состав для разъяснения важности момента. На собрании выступил руководитель службы заказчика, военный представитель Филатов. По такому случаю, он был одет в черную парадную форму капитана 1-го ранга со всеми значками и наградными планками. Филатов произнес пламенную речь о том, что враг не дремлет, и гидра мирового империализма тянет свои жадные щупальца к границам дружественной Кубы и поэтому, мол, нужно всем упереться рогом и не посрамить отечество. На Вас, мол, смотрит не только вся страна, но и Фидель Кастро, собственной персоной. Поэтому, давайте, выполним план дорогие товарищи, точно в обещанные сроки и пусть еще больше перекорежит от злости звериное лицо капитализма. А руководство завода и представительство заказчика окажет Вам в этом посильную моральную поддержку. Моральная поддержка выразилась в том, что на ближайший месяц никому не подписали заявления на отпуска и отгулы, заработанные честным, самоотверженным трудом. И
17
мой отпуск, согласно графика, тоже отложили на неопределенный срок. Дома эту новость восприняли, ясное дело, без энтузиазма и без должного понимания сложности международной политической обстановки. В этом году мы с отцом отпуска планировали взять одновременно и сдвинуть, наконец, с мертвой точки строительство нашей дачи. Строительство уже второй год пребывало в состоянии законченного фундамента. Первый год мы еще как-то оправдывались сами перед собой, что мол, все нормально, фундамент должен набрать полную прочность. Кроме того, мол, нужно выдержать время на его полную усадку. Но бесконечно выдумывать причины, чтобы не работать невозможно и, нужно было когда-то двигаться дальше. К сожалению, в свете сложившихся обстоятельств, нашу "стройку века" приходилось откладывать на неопределенный срок.
Бригады на участках тоже роптали. Конечно в 1983 году авралы к концу месяца и штурмовщина на производстве, для выполнения плана любой ценой были не редкостью, но не до такой же степени. Обычно в последнюю неделю месяца, руководство попросит народ пару дней повечеровать часиков до восьми или до девяти вечера, или выйти дополнительно в субботу, и на этом аврал заканчивается. При таком раскладе у работяг был даже интерес выходить сверхурочно. Во-первых, основная масса трудящихся работала по накопительным нарядам, и если изготовлено больше продукции, сданной ОТК, то и денег в зарплату будет больше. Во-вторых, за работу в субботу можно было получить два законных отгула, что тоже никогда не лишнее. К тому же была от этого польза и стратегического характера, потому что каждые три месяца, цех, выполняющий план, получал квартальную премию. В среднем это было 15 - 20 рублей на человека, но при уровне заработной платы у рабочих в 170 - 180 рублей это было серьезным подспорьем к семейному бюджету. Хотя если честно, при рациональной организации труда и своевременной комплектации производства можно было бы достичь тех же результатов и без всяких авралов, равномерно распределив нагрузку по производству на весь месяц. На этот раз ситуация была такова, что в привычную схему аврала, никак не вписывалась. Судя по заявленным объемам, "пахать" придется пол месяца по настоящему, с вечеровками и без выходных. Да и то маловероятно, что таким составом справимся. Кроме того, наша работа
18
зависит еще от ряда участков, в основном механической обработки, а все ли у них пойдет нормально, предстояло еще выяснить. Неизвестно еще, насколько качественные радиодетали были получены отделом комплектации на этот раз. В последнее время все чаще стали поступать неисправные комплектующие изделия, и на это тоже нужно делать поправку. Ох, и тяжело будет разговаривать с народом, но делать нечего, такова уж должность старшего мастера участка. Никто за язык не тянул, когда соглашался на предложение администрации. Старший я не потому, что имею в подчинении еще кучу мастеров, а просто для приведения уровня зарплаты в соответствие со штатным расписанием. Просто мастер по штату должен получать от 130 до 150 рублей в месяц и ни копейкой больше. На такой вариант я не согласился сразу, поэтому администрация и присвоила мне при переводе квалификацию старшего. У старшего мастера вилка повыше, от 150 до 170 рублей в месяц, а это уже совсем другое дело. Только теперь для работяг, я всегда враг номер один, потому что представитель администрации. Притом, что зарплата всего 150 р. в месяц, а работая регулировщиком радиоаппаратуры, я получал 180 - 200. Да и отвечал я тогда только за свою работу, а теперь с меня спрашивают: за каждую сломанную гайку на участке, за выпуск продукции, за технику безопасности, за своевременную комплектацию, за производственную дисциплину, за качество и за многое другое, чего и перечислять устанешь. В общем, ответственности как у генерального директора и объем информации нужно постоянно держать в голове колоссальный, а толку с "гулькин нос". И сколько не стараешься, а начальство все равно смотрит на тебя как на Гитлера. Тем не менее, нужно все хорошо обдумать, взвесить и идти к заместителю начальника цеха Меняйлову Геннадию Викторовичу, вместе решать, как выполнить поставленную задачу наверняка. Просто тупо взять под козырек и сказать: "Есть!", а потом не выполнить, гораздо хуже, поэтому лучше сразу сказать друг другу горькую правду и не строить иллюзий. Если даже смежные участки не подведут, радиомонтажники, все равно не смогут выполнить такой объем в обозначенные сроки, даже с вечеровками. Слесаря сборщики и радиорегулировщики, если хорошо постараются, уверен, что справятся, потому что продукция не новая, технология сборки и настройки отработана до автоматизма. А вот бригаде радиомонтажников, понадобится
19
в помощь "тяжелая артиллерия", и я этот вопрос самостоятельно решить не смогу, потому что тут нужен выход на дирекцию завода.
Происходило это все летом 1983 года в славном городе Фрунзе на заводе "Физприборы". Завод у нас был секретный, работал на министерство обороны, а если точнее, на нужды военноморского флота. Выпускали продукцию не только для страны, но и для всего социалистического лагеря. Завод не маленький - в три смены на нем работало в общей сложности с учетом персонала филиалов и испытательных полигонов, около 10 000 человек. Над секретностью предприятия в городе посмеивались, и на эту тему даже был анекдот. Встречаются два старых приятеля, которые давненько не виделись и после стандартного обмена любезностями, один у другого спрашивает, где тот сейчас работает. Собеседник отвечает, что работает на "Физприборах", но рассказывать ему о том, кем он работает, и о том, что на заводе производится, не разрешается даже жене, потому что это, мол, государственная тайна. "Ну, нельзя так нельзя, а с деньгами как, с зарплатой?", спрашивает первый. "Да разве на этих торпедах что-нибудь заработаешь?!", в сердцах восклицает второй.
Зовут меня Серега Бутов. Старшим мастером я работаю недавно, с февраля 1983 года, а до этого я четыре года работал здесь же, в 6-м механосборочном цехе регулировщиком аппаратуры на участке КРС. Работу и коллектив, который мало за это время изменился, знаю хорошо, поэтому, наверное, рабочие со мной считаются. И я думаю, что в этом плане мне крупно повезло. Вот, например, на механическом участке, старшему мастеру так и не удалось добиться мирного сосуществования с фрезеровщиками и токарями. Хотя Охалая Иосиф Зурабович и по возрасту был не чета мне, да и производственного опыта у него было поболее, но вот не получалось у него с людьми и "ваши не пляшут". Прибыл он на "Физприборы" с нашего головного предприятия, "Ленинградского кораблестроительного завода" со всеми необходимыми рекомендациями, с целью получить от завода квартиру и остаться во Фрунзе на постоянное жительство. Как временный вариант, "супермастеру" выделили однокомнатную квартиру в малосемейном общежитии, и он приступил к исполнению обязанностей. Для начала, Иосиф, со свойственным его характеру кавказским темпераментом и напором, принялся устанавливать на участке новые порядки.
20
Противодействие со стороны трудового коллектива, не заставило себя долго ждать. Токаря, фрезеровщики операторы координатных станков на участке, были самой высокой квалификации и цену себе знали. На "Физприборы", в связи с тем, что это было режимное предприятие, просто не принимали на работу, кого попало. Здесь существовал жесткий контроль, принимаемых на работу профессионалов и даже родословную каждого соискателя проверяли до третьего поколения. Поэтому на предприятие можно было устроиться: либо вообще не имея профессии - учеником, либо имея исключительно положительную трудовую биографию и профессиональные навыки выше среднего уровня. Народ, который так себе, 3-го или 4-го разряда, почему-то не принимался ни под каким предлогом и даже по знакомству. А тут какой-то чужой крутой мастер, да еще и грузин, да еще и работать пытается учить. И кого учить? У девяноста процентов работников почетное, заслуженное право работать без ОТК, с личным клеймом. Мужики свою продукцию сразу военпреду предъявляют и, как правило, она принимается с первого предъявления, а он будет им, понимаешь ли, рассказывать, как у них там, в Ленинграде все здорово и правильно. И началось негласное "великое противостояние", которое закончилось весьма печально. И не то чтобы рабочие не подчинялись старшему мастеру, просто они при любом удобном случае умудрялись создать ему какие-то проблемы, а во всех остальных вопросах, не касающихся производства, напрочь игнорировали его существование. С ним никто не разговаривал в курилке. Его не пропускали за компанию, со своими, без очереди в столовых. Во время обеда, никто с участка никогда не садился с ним в столовой за один стол. Когда он сам пытался с кем-то заговорить не по работе, люди отворачивались и куда-нибудь уходили, ссылаясь на занятость. В общем, производственная жизнь Иосифа Зурабовича, мало того, что была неопределенного блекло-серого цвета, без живого общения с коллегами, но еще и таила в себе немало неожиданностей и даже опасностей. В его личную жизнь после работы, особенно никто не лез. Знали только, что он делает в своем общежитии недешевый ремонт, намереваясь в скором времени перевезти во Фрунзе свою супругу. Но мелких пакостей со стороны трудящихся Иосифу хватало и на производстве. Однажды он опрометчиво оставил на своем рабочем столе пропуск, без которого ни попасть на предприятие, ни выйти с его территории было невозможно. Что пропуск исчез со стола, Иосиф сразу и не заметил,
21
спохватился, только когда закончилась рабочая смена, и нужно было собираться домой. Мастер перепугался не на шутку. Пропуска на заводе представляли собой пластиковые карты, закодированные определенным образом, в зависимости от категории доступа различных цехов и участков, при помощи встроенных в них катушек индуктивности. С их помощью можно было открывать только те двери, кодовые замки на которых реагировали на встроенные коды пропусков. Утеря пропуска - это было ЧП, и по каждому случаю проводилось спецрасследование. Вылететь с завода в 24 часа за такое нарушение можно было элементарно, потому что "враг", нашедший утерянный спецпропуск, получал, таким образом, в свое распоряжение техническое устройство для доступа сразу на несколько участков с той или иной категорией секретности. До восьми часов вечера Иосиф перерыл все содержимое своего рабочего стола, раз двадцать проверил содержимое своей сумки и содержимое карманов всей своей одежды, обыскал весь пол на участке, заглянул в каждую дырку, но пропуска нигде не было. В конце концов? он решил сдаться, чтобы не ночевать в цехе и пошел с повинной в 1-й отдел, который заведовал пропускным режимом. Прибывшая в цех спецгруппа, при помощи специального оборудования быстро
отыскала пропуск. Как в народе говорится: "Если хочешь хорошо спрятать вещь, положи ее на самое видное место". Так фрезеровщики и поступили. Они прибили пропуск Иосифа Зурабовича гвоздем на доску для объявлений, приказов и информации, которая висела на главной стене, прямо посреди цеха. Любой человек, если бы думал, что пропуск где-то выронил или куда-то засунул, ни за что не догадался бы его искать на доске объявлений.
Виновных, как это обычно бывает, не нашли, а особисты хоть и посмеялись злобной шутке "народных мстителей", но все-таки заставили Иосифа Зурабовича написать подробную объяснительную и приказом по предприятию объявили товарищу Охалая выговор за то, что разбрасывает пропуска, где попало, а не носит всегда при себе. В столовой, например, пока Иосиф Зурабович относил разгруженный разнос в посудомойку, кто-нибудь обязательно успевал высыпать ему в стакан с компотом полную солонку соли, а потом весь обеденный зал украдкой следил за реакцией мастера и давился от смеха. Кончилось дело тем, что Охалая перестал ходить в ближайшие столовые, где могли обедать его работники, опасаясь, что его
22
рано или поздно отравят. Но Иосиф Зурабович, не представлял себе, насколько у нас народ изобретателен.
Директор нашего завода Уваров Виктор Иванович, имел обыкновение, несмотря на свою занятость, один раз в неделю обходить цеха и участки завода вместе со своей свитой и знакомиться с состоянием дел, что называется из первых рук. Весь огромный завод за один день, конечно, обойти было невозможно, но в течение месяца Уварову удавалось обойти почти все основные цеха. Во время одного из таких обходов директор зашел в 6-й цех на механический участок. Охалая к этому моменту, как он сам думал, тщательно подготовился. Хотя маршруты этих обходов никогда публично не оглашались заранее, опытные чиновники из окружения Уварова, чтобы не дай бог, директор не накопал какой-нибудь негативной информации о производстве, находили способы оповещать начальников цехов о предстоящем визите, заранее. Хотя точного времени появления директора в том или ином цехе не называли, потому что и сами его не знали. По такому случаю, Иосиф Зурабович с самого утра вырядился в свою новенькую спецовку. И поэтому, тем более, невероятно, что рабочие умудрились-таки подложить своему мастеру свинью. Часов в 9 утра на участоке зазвонил телефон. Трубку снял сам Охалая. Серьезный женский голос сообщил ему, что с ним разговаривает администратор общежития, что его квартиру затопили соседи сверху из 36-го номера и, что ему нужно срочно прибыть в общежитие, чтобы вычерпать с пола воду, а то, мол, еще и нижних соседей затопит. Иосиф Зурабович, как только представил себе, что там стало с его шикарным ремонтом, на который уходила почти вся зарплата, так и позабыл сразу обо всех проверках. Мастер, никого не предупредив, быстро переоделся, выписал себе в табельной разрешение на выход, выскочил через проходную и, сломя голову, помчался в сторону общежития спасать свое имущество. Вот тут-то в цехе и появился Виктор Иванович Уваров с целой свитой ответственных работников администрации и не раньше, и не позже. Меняйлов сразу понял, что-то в цехе не так. Половина рабочих на механическом участке сидели на своих рабочих местах с загадочными лицами и демонстративно "курили бамбук". Уваров поздоровался с рабочими и, не дожидаясь пока Меняйлов разберется, в чем дело, сам спросил ближайщего к нему токаря: "Валентин Васильевич, а что у
23
Вас сегодня в 6-м цехе несанкционированная забастовка?". "Да нет, Виктор Иванович, просто ту работу, что была на утро, некоторые люди уже выполнили, а теперь ждут мастера, чтобы выдал им новое задание", -простодушно ответил токарь генеральному. Уваров повернулся к ИО начальника цеха: "Меняйлов, где у тебя мастер?". Меняйлов в недоумении пожал плечами и, будто бы опомнившись, быстро затараторил: "Виктор Иванович, подождите секунду, сейчас я Вам все сам покажу". Он засуетился в растерянности вокруг рабочего стола мастера, перекладывая с места на место бумаги, и пытаясь найти необходимые документы по планированию производства. "Да нет уж, молодой человек, Вы мне все уже и так сверх плана на следующую пятилетку показали", -резким тоном остановил его Уваров и добавил: "Вам товарищ, исполняющий обязанности, наверное, нужно почаще заглядывать на свои производственные участки, а то там не ровен час, грибы вырастут, пока Вы соберетесь уже наконец-то работать". Видно было, что у директора пропало всякое желание делать дальнейший осмотр цеха, и он продолжал грозным голосом, обращаясь к Меняйлову: "Геннадий Викторович, что у Вас вообще в цехе происходит? Вы в течение дня из своего кабинета на участки-то хоть выходите? Или я за Вас должен Ваше производство контролировать?". Меняйлов стоял молча с видом побитой собаки. Свита покинула цех, так и не проверив остальные участки. И с этого дня ореол крутого ленинградского мастера был развенчан окончательно. Меняйлов, хоть и понимал, что все было подстроено рабочими и, наверное, коллективно, но слишком уж неприятный осадок остался у него после общения с генеральным, поэтому отношения со старшим мастером, как-то сами по себе стали натянутыми и неискренними.
На самом деле, никакого потопа в квартире у Охалая, конечно же, не было. Просто рабочие, зная, что мастер только что закончил делать у себя ремонт, решили над ним подшутить и уговорили знакомую табельщицу из соседнего цеха, Лукашкину Серафиму Степановну, сделать этот ложный звонок. По настоящему никто и не предполагал, что Иосиф Зурабович так легко поведется на этот розыгрыш, да видно наступили человеку на "больную мозоль", вот он сразу и поверил. А когда все увидели, что шутка удалась, то ни у кого не хватило духу сознаться в провокации, и сценарий был доигран до конца.
24
Дальше произошел случай, вообще из ряда вон выходящий. И до сих пор люди ломают голову, специально это было подстроено, или произошла роковая случайность? В приборостроительном производстве, по технологии используются в достаточно больших количествах всевозможные эфирные, очень горючие жидкости и вещества бензольной группы. Это: бензин, всевозможные спирты, ацетон, керосин, несколько видов нитролаков и нитроклеев. Отработанную, грязную массу из смеси этих веществ, распределители работ, по заведенным правилам, должны сдавать каждый день для утилизации на специальный участок, где она разбавлялась до взрывобезопасного состояния и сжигалась в специальных печах, оборудованных фильтрами, для очистки продуктов сгорания, перед выбросом их в атмосферу. Но, как видно, из-за лени некоторых распределителей работ, правило это не всегда соблюдалось неукоснительно. Так получилось и в этот раз. Распред, чтобы не переться через весь завод на полигон, просто вылил два ведра эфирной смеси в унитаз цехового мужского туалета. Как назло, перед обедом, именно эту кабинку занял Охалая Иосиф Зурабович. Расположившись поудобнее, мастер закурил и бросил спичку в унитаз. Живой факел, подоспевшим рабочим пришлось тушить при помощи огнетушителя. Теперь Охалая уже второй месяц лежит в ожоговом отделении городской больницы с серьезными ожогами 30% поверхности кожи. Особенно пострадало "хозяйство" ниже пояса. Когда его вылечат, пока непонятно, и вряд ли он уже вернется работать на механический участок 6-го цеха, если вообще сможет в ближайшие несколько лет работать. Сейчас пока на участке оставили исполняющим обязанности мастера одного из фрезеровщиков, Лешу Чечулина, который вдобавок ко всему был еще и комсоргом цеховой комсомольской организации.
Наш участок КРС расшифровывается как корректирующие радиоуправляемые системы, и занимается он производством электронных блоков наведения и управления навигацией торпедных установок. В народе название расшифровали по-другому - крупный рогатый скот. Может, просто буквы оказались подходящие, а может быть потому, что на участке работало много народу с фамилиями основанными названиями каких-либо животных. Иногда это выглядело достаточно смешно, особенно в конце месяца, когда начиналась спешка. Из выдачи обыкновенных оперативных распоряжений в
25
рабочем порядке, получалось примерно следующее: "Быков, сейчас быстро забираешь блок КР513011 на монтаже у Волкова, тащишь его на настройку Зайцеву, после прически быстро к Уткину на гидравлические испытания, а потом бегом сдаете блок военпреду Филиновой и галопом к Медведеву на упаковку. Петухов пусть в это время оформляет документы на отправку в 1-м отделе у Баранова". Со стороны послушать, так не участок, а просто скотный двор какой-то. Но в целом, взаимоотношения между разными участками были дружеские, и мы на народную расшифровку названия участка не обижались. Мы вообще на "Физах" жили дружно между цехами и участками и, несмотря на огромное количество работающего на заводе народа, почти все друг друга знали. По мере производственной необходимости, смежные цеха, которые в конечном итоге выпускали одну и ту же продукцию, частенько выделяли в помощь соседним производствам своих людей для усиления бригад, по согласованию с администрацией. Таким образом, и своим людям давали заработать лишнюю копейку и соседям вытянуть план. Именно это я и имел в виду, когда упоминал о "тяжелой артиллерии". По моим подсчетам, для выполнения плана в срок, нам нужно дополнительно, как минимум 4 опытных радиомонтажника. С этими проблемами я и пошел к Меняйлову, а он, в свою очередь, должен был согласовать вопрос о выделении людей из СКБ - специального конструкторского бюро, или из 22-го цеха, который тоже работал на нужды СКБ, с заместителем по производству товарищем Менгелем. Геннадий Викторович выслушал меня внимательно и с пониманием. Он не стал корчить из себя идейного борца за мировую социалистическую революцию и даже решил посвятить меня в "тайны мадридского двора" и рассказать из-за чего такой сыр-бор с планом в этом месяце. Оказывается, готовится крупная поставка нашей продукции на Кубу и уже назначены показательные испытания, которые пройдут в начале месяца в Феодосии, в акватории одного из наших испытательных полигонов. На мероприятия уже приглашены военные наблюдатели из ряда стран Варшавского Договора и дружеских государств. Естественно на испытания прибудет немало чиновников из Москвы и Ленинграда, будут представители и от промышленности, и от Министерства Обороны. Говорят, что из Гаваны должен прибыть сам генерал Хорхе Альварес. Поэтому-то и требуется не ударить лицом в грязь и показать товар лицом. - Если облажаемся, сам понимаешь, чем это для нас пахнет, поэтому поговори еще раз с людьми,
26
конечно не разглашая подробностей о том, что я тебе сейчас рассказал, а я пойду согласовывать тебе поддержку "тяжелой артиллерии". И еще хочу тебя обрадовать. После выполнения производственного задания поедешь в командировку в Феодосию с технарями из 1-го отдела, в составе экспедиции сопровождения груза. Там нужен радиорегулировщик, а наши старики, сам знаешь, все в разъездах. Я ради такого дела сам вместо тебя полторы недели на участке покомандую.
Я вышел из кабинета, озадаченный новыми обстоятельствами и предстоящей незапланированной поездкой и пошел на участок поднимать моральный дух своих работников, обещаниями неплохого заработка и квартальной премии. Не успел я еще закончить свою агитационную речь, как прибыла "тяжелая артиллерия".
Ребята из СКБ были настоящие ковбои. Они, конечно, не умели паять так же красиво, как ребята и тетьки - радиомонтажницы с нашего участка, зато производительность у них была практически в 2 раза больше. Это были просто какие-то паяльные автоматы. Комплектовщицы не успевали им подносить рамы, платы, жгуты и радиодетали. Причем паяли они в отличие от наших, практически без ошибок в монтаже, наверное, потому, что все эти электронные блоки сами же в свое время и разрабатывали. По профессии это были, конечно же, не радиомонтажники, а инженеры конструкторы электронной аппаратуры, и для них эта работа была как развлечение и одновременно шабашка, за которую они получали немаленькую доплату, хотя и основная зарплата в СКБ у них была на порядок выше, чем у цеховых специалистов. Как только ребята появлялись на наших участках, тут же возникало оживление. Сразу заключались какие-то пари - кто больше изготовит и сдаст ОТК тех или иных блоков за фиксированный промежуток времени, и участок на какое-то время превращался в подобие ипподрома. Никакого социалистического соревнования или дополнительной агитации за повышение производительности труда при этом уже не требовалось. Потому что все эти моменты обеспечивались всеобщим азартом и здоровой спортивной злостью соревнующихся. Качество, конечно, от такой работы страдало, но за счет того, что по объемам план вытягивался даже с перевыполнением, появлялась возможность высвободить одного профессионального радиомонтажника с участка, для исправления всех
27
огрехов в монтаже после настройки блоков и всех замечаний ОТК. Это называлось на нашем профессиональном языке прической.
На этот раз нам в помощь выделили всего 2 человека, потому что больше не было. Весь народ и в СКБ, и в 21-м, и в 22-м цехах был или в командировках, или в отпусках. Были на заводе, конечно, и другие цеха с радиомонтажными участками, например 8-й и 18-й, но люди из этих цехов не знали нашу продукцию, поэтому приглашать их на помощь было бесполезно.
Хотелось бы, конечно, людей побольше, но даже и 2 человека из СКБ были для нас в сложившейся ситуации актуальны. Это были Саша Верхонцев и Миша Григорьев, оба наши старые знакомые. Саня с Мишей были по жизни кенты - "не разлей вода". Верхонцев был ростом 2 метра 10 сантиметров и белобрысый. Миша ростом, наверное, метр пятьдесят пять или метр шестьдесят, но очень плотного телосложения и как цыган черный. Друзья были неразлучны. И если в какой-то компании Вы увидели Верхонцева, то можете быть уверены, что где-то рядом найдете и Григорьева. Парни были абсолютно не похожи характерами. Долговязый Верхонцев был по жизни флегматичный философ. Все у него было основательно, отмерено, рассчитано и взвешено. Григорьев - ярко выраженный холерик. Очень темпераментный, беспокойный, даже суетливый. Ему никогда не сиделось на одном месте. Его постоянно обуревали какие-то идеи. Он постоянно с кем-то спорил и, несмотря на свою мелкую породу, был задиристым, агрессивным, а порой даже злобным. Верхонцеву частенько приходилось выручать товарища из всевозможных щепетильных ситуаций, в которые тот умудрялся влезть, где это было даже невозможно. В общем, ребята друг друга взаимно дополняли и уравновешивали. Если Верхонцеву не доставало в жизни действия, движения, энергии, какого-то живого процесса, пусть даже основанного на сиюминутном порыве, эмоциях и интуиции, то этого и даже в избытке было у Григорьева. А если Григорьеву не хватало в жизни спокойствия, уравновешенности, трезвого расчета, умения вовремя остановиться и способности к анализу и логическим рассуждениям, то все это с лихвой компенсировал основательный, как прошлогодний фундамент, Верхонцев. Окружающим оставалось только удивляться, как провидению удается так точно свести 2-х разных людей в этой жизни, чтобы исправить
28
тем самым какие-то огрехи в работе матушки природы. Ведь по сути дела, этот тандем, представлял собой одну целую социальную единицу, а вовсе не 2 отдельные, как это предполагалось изначально природой, потому что все, что делалось в жизни Григорьевым, происходило всегда, без вариантов, с участием Верхонцева и наоборот.
Раз уж нам на участок не получилось собрать необходимое количество легионеров со стороны, Меняйлов после обеда лично пришел на участок ставить задачу перед личным составом. Подтверждая серьезность своих намерений выполнить план любой ценой, Геннадий Викторович закончил свое выступление тем, что поставил на стол 2 трехлитровых чайника доверху наполненных спиртом и добавил, что это, якобы, должно нам придать дополнительные силы, но, что он очень надеется на благоразумие присутствующих. Такого запрещенного приема я от шефа не ожидал, но понял, что раз уж начальник на свою ответственность, сознательно пошел на такое грубое нарушение внутреннего распорядка, значит ставки действительно, серьезнее некуда.
Спирт ректификат в жизни завода, это, конечно, отдельная тема, потому что для приборостроительного производства этот материал в прямом смысле слова незаменим. Из него готовятся все разрешенные виды флюсов, применяемых для работы с паяльниками, им отмываются после распайки печатные платы и навесной монтаж блоков, из него готовятся лаки и клеи для маркировки и защиты радиомонтажа и крепления бандажей жгутов электронных блоков, наконец, им промываются перед упаковкой даже механические части заводской продукции "N". Причем никакие заменители волшебной жидкости не прошли сравнительные испытания, и в результате многолетней практики всевозможных экспериментов, проб и ошибок, в приборостроении остался все-таки спирт.
В обиходе мы его называли коротким словом "шило". Наверное, за то, что при употреблении продукта внутрь в неразбавленном виде, он одним ударом пронизывает насквозь весь организм до самых пяток. А если после этого еще и выпить стакан сырой воды, в организме начинается такая бурная реакция, как будто человека действительно ударили шилом в задницу. В общем, острота ощущений обеспечивается на грани фантастики. "Шило" на
29
заводе служило средством платежа за различные услуги. Его всеми правдами и неправдами пытались выписать и получить больше необходимой для работы нормы. Всеми способами пытались экономить, даже ценой нарушения технологических регламентов. Его тащили домой через проходную в плоских алюминиевых фляжках, спрятанных за пазуху, рискуя быть задержанными вооруженной охраной. Его перебрасывали в небьющейся посуде через охраняемый периметр предприятия, заранее договариваясь, чтобы кто-то ловил "посылки" с внешней стороны ограждения, в условленном месте. Когда на центральной проходной завода были установлены, наконец, металлодетекторы, спирт все равно не перестали выносить, его просто теперь воровали в пластиковой или стеклянной посуде. И, наконец, несмотря на строгую режимность предприятия, его без зазрения совести употребляли, в качестве алкогольного напитка, прямо на рабочих местах. Искоренить это зло не удавалось никому: ни работникам доблестной военизированной охраны, ни бюро режима завода, ни руководству на местах. Нарушителей отстраняли от работы, разбирали на партийных и комсомольских собраниях, понижали в должности и переводили на низкооплачиваемую работу, наконец увольняли по 33 статье КЗоТ, но ситуация почти никак со временем не менялась, и всегда находились новые желающие вкусить запретный плод. Постепенно употребление "шила" в качестве пищевого продукта стало абсолютно обыденным явлением и неотъемлемой частью производственного процесса и всего образа жизни доброй половины заводчан. Ведь пьют же португальцы или французы вино в завтрак обед и ужин, а у нас на "Физприборах" таким же образом пили "шило", причем вполне пристойно и интеллигентно. Наш цеховой комсорг Леха Чечулин, например, запросто мог подойти к сатуратору с газированной водой, отхлебнуть у всех на глазах несколько глотков "шила" из своей дежурной фляжки и тут же запить порцию стаканом газированной воды. При виде этой картины, даже бывалые мужики морщились, представляя себе, какая гремучая смесь получалась в организме из неразбавленного спирта и газировки. А Леха, как ни в чем не бывало, продолжал работать и повторял эту процедуру по нескольку раз за рабочую смену. В общем, все как во Франции, чинно и благородно. И никто по заводу, конечно, не бродил "ужрамшись до поросячьего визгу", разве что зеленая молодежь, еще не изучившая до конца коварные свойства продукта. Чистый
30
спирт действует на человека примерно так же, как грузинская чача. Пока употребляешь его сидя на стуле, сохраняется кажущаяся ясность ума, но стоит подняться на ноги и, тут же выясняешь, что координации движений нет никакой, как будто вестибулярный аппарат отключился напрочь. Поэтому в этом деле нужен был немаленький опыт для строгого соблюдения дозировки и интервалов между возлияниями и конечно, качественная закуска, в противном случае, Вас ожидала неминуемая катастрофа. На нашем участке люди все были опытные. Они знали про "шило" все. Тоесть: как пить, когда пить и сколько пить. Знали так же: где, у кого и сколько можно взять. Вторую половину задачи облегчил, а вернее вообще свел к нулю сам заместитель начальника цеха. Народ от такой акции администрации заметно развеселился. В потускневших было от предвкушения предстоящего аврала взглядах работников, сразу появилось вдохновение и решимость к беспощадной борьбе с мировым империализмом. Я понял, что народ готов к трудовым подвигам и если надо свернет горы во славу отечества. Со спокойной совестью, оставив распоряжения бригадирам и распределителям работ, я пошел к Меняйлову разузнать все подробности о предстоящей командировке. Потом сходил в отдел комплектации, где битых 2 часа занимался сверкой радиодеталей и метизов для сборщиков. Закончив, наконец, все вопросы по сверке, заскочил на механический участок узнать у Леши Чечулина, все ли у них в порядке и можно ли рассчитывать, что с их стороны не будет срыва по изготовлению наших блоков. После этого, ушел до конца дня на участок упаковки проверять, как идут дела у Гены Медведева с подготовкой к отправке предыдущей партии продукции. К концу смены позвонил по внутренней связи на участок бригадиру настройщиков, который у меня остался за старшего, Володе Сизых. Володя доложил мне, что ситуация под контролем, что сменное задание уже выполнено, и что весь участок остается до 22 часов на вечеровку. Я решил, что раз все так замечательно, не оставаться сегодня сверхурочно и, не заходя на участок, ушел домой. На вечер у меня была запланирована целая куча визитов, да еще и к матери на чай обещал заскочить. День выдался суматошный и за суетой, я даже не подумал о том, как поведут себя наедине с двумя чайниками "шила" прикомандированные ребята из СКБ. Своих-то, как здесь уже говорилось, я знал не первый год. А вот Верхонцев с
31
Григорьевым никогда еще у нас не работали с шестью литрами доступного спирта перед глазами.
Но ведь, как всем известно, рвется всегда там, где тонко. И вот, часов в 11 вечера, когда я уже собирался лечь спать, администратор общежития Наталья Вениаминовна буквально вломилась ко мне в квартиру и, вытаращив глаза, заверещала: "Сергей Александрович, у Вас на участке ЧП, Вас срочно вызывает на завод зам. начальника ВОХР Отунбаев". Вид у нее был такой, как будто начался всемирный потоп, на город напали китайцы, или, по меньшей мере, 6-й цех, вдруг, провалился под землю. Я с трудом выпроводил возбужденную администраторшу за порог и, недоумевая, что же могло такого случиться, поспешил на центральную проходную. Меняйлов был уже там, и мы сразу прошли в кабинет к заместителю начальника охраны. На столе у Отунбаева была насыпана изрядная кучка микросхем, транзисторов и других радиодеталей. Рядом стояли 2 двухсот пятидесяти граммовые фляжки. В помещении чувствовался ядреный запах этилового спирта, такой, что даже захотелось соленого огурца. Отунбаев начал без длинных предисловий: "Ну, что товарищи командиры? Вот это все, при досмотре обнаружено караулом в карманах и сумках Ваших работников Верхонцева и Григорьева", - он движением руки указал в сторону баклажек со спиртом и лежащих на столе радиодеталей. "Когда мы с Вами, Геннадий Викторович, договаривались, что Ваших людей выпустят через проходную после вечеровки и не будут с пристрастием обнюхивать, мы ведь, вроде бы, поняли друг друга правильно. Ну, надо так надо, я же все понимаю, сам человек. Я и начальника караула проинструктировал, что в 22 часа будут выходить около 35 человек из 6-го цеха, пропускайте всех через турникет без составления протокола, если даже люди будут выпивши. Но я-то предполагал при этом, что в меру выпившие работники, организованно и спокойно выйдут через проходную, мы пожелаем им спокойной ночи, и все закончится. А тут эти 2 урода, чуть не разнесли мне всю проходную. Мало того, что Верхонцев, который сам еле на ногах держался, практически на себе притащил в стельку пьяного Григорьева, так они еще вдобавок всю смену обругали отборным матом и покалечили мне начальника караула", - Отунбаев сделал короткую паузу. Потому что, по-видимому, даже и слов не мог сходу подобрать, для описания поведения двух великовозрастных
32
идиотов с высшим образованием. Оказывается, когда весь участок уже благополучно и без лишнего шума вышел через проходную, на сцене появились главные действующие лица вечернего представления. Довольные собой друзья в обнимку ввалились через стеклянные двери в вестибюль пропускного блока, сопровождая свое появление радостными возгласами: "А вот и мы", - и как будто бы ожидая от публики бурных и продолжительных аплодисментов, двинулись не твердой походкой к турникетам.
Начальник караула Самсонов Валентин Яковлевич, без всякой задней мысли попросил: "Ребята, предъявите, пожалуйста, сумочки для досмотра". Процедура досмотра была нормальная, обыкновенная, повседневная и для всех привычная, да вот только настроение и состояние у Мишки Григорьева было нестандартное и не повседневное. "Это ты кого обыскивать здесь собрался, морда вертухайская?", - злобно вращая пьяными глазами, прорычал Мишка, отмахиваясь, от пытающегося его успокоить Верхонцева. "Это ты меня что ли - инженера-конструктора 1-й категории шманать здесь собираешься, надзиратель хренов?". На шум из караульного помещения вышла отдыхающая смена. Григорьев продолжал с грозным видом надвигаться на Валентина Яковлевича и давить на него гонором: "Ни хрена себе, вас тут развелось дармоедов на нашей шее, вон какие морды отъели за наш счет, бездельники". Охранники отдыхающей смены сообразили, что добром это все не кончится, подхватили под руки Верхонцева, чтобы оттащить его от Григорьева и рванулись на помощь Самсонову. В это время, с криком: "Подавись жандармское отродье!", - Мишка со всего маху нахлобучил на голову Самсонову свою открытую сумку, из которой посыпались на пол радиодетали. И пока растерявшийся нач.кар. пытался ее снять, Григорьев с разбегу боднул его головой в солнечное сплетение. Из-за небольшого роста, это был его любимый прием в драке, который у него всегда получался лучше всего. Подоспевшие охранники начали крутить Мишке руки за спину, но в это время, Верхонцеву удалось вырваться из цепких объятий караульных, и он, желая прийти на выручку разбуянившемуся другу, метнул в голову одного из охранников полную фляжку спирта, которую достал из своего кармана. В цель Саня не попал. Фляжка только сбила фуражку с головы охранника, пролетела дальше и
33
разбила стеклянную витрину кабины для контролеров. Сазонов только что успел разогнуться после полученного удара и сбросить с головы Мишкину сумку вместе со своей фуражкой и вдруг, на него посыпалось битое стекло. Валентин Яковлевич, машинально поднял руки, закрываясь от падающих осколков, и получил несколько глубоких порезов на запястьях и ладонях обеих рук. Нарушителей наконец-то скрутили и препроводили в караульное помещение. При более детальном досмотре у ребят из карманов и сумок выгребли еще кучу радиодеталей, а у Григорьева из внутреннего кармана пиджака извлекли еще одну полную баклажку спирта.
Изложив нам все обстоятельства происшествия, Отунбаев закурил и с наигранным сожалением продолжил свой монолог: "Хотел я Вам помочь ребята, но Вы же сами понимаете, что теперь расклад меняется. Как ни крути, здесь только одних радиодеталей рублей на 500 или 600. Это же хищение социалистической собственности в крупных размерах. А если посмотреть на это с другой стороны? Радиодетали-то ведь еще вдобавок и не ширпотреб, в цуме "Ай-Чурек" ведь такие не купишь. Я не радиотехник, но и то сразу вижу, что это спецпроизводство. При желании можно понять, что произведены они на Новосибирском 618м заводе, а 618 - это номер почтового ящика". "Ну ладно тебе, Николай Анатольевич", - попытался его остановить Меняйлов: "Начнешь сейчас нам здесь шпионские страсти рассказывать, такое вообще только в кино бывает, еще закон о неразглашении государственной тайны сейчас сюда приплети. Мы же взрослые люди, не пионеры какие-нибудь. Давай уже конкретно и по делу, что дальше?". "А дальше вот что. Ваших "орлов" я сейчас оформлю в городской медвытрезвитель. Здесь, по факту задержания и хулиганских действий, а так же по факту хищения материальных ценностей составим протокол. Вызовем медэксперта и засвидетельствуем травмы, полученные Самсоновым, при исполнении своих служебных обязанностей. Составим медицинское заключение, где будет определена степень тяжести вреда, нанесенного его здоровью. Вызовем специалиста для определения стоимости материального ущерба в результате повреждения кабины контролера. Ну, вот, пожалуй и все. Да, чуть не забыл, только я еще напишу свою докладную, где изложу свое мнение по поводу случившегося, на имя товарища Уварова, а копию передам в кабинет, который прямо над моим,
34
нашему куратору, полковнику комитета государственной безопасности Красавцеву". Наступила короткая пауза. "Мужики, поймите меня правильно, здесь ничего личного, это моя работа и, в конце концов, так положено. А насчет шпионов и излишней секретности и бдительности, это Вы зря, Геннадий Викторович, потому что лишней бдительности никогда не бывает. Я за свою долгую службу во внутренних войсках и живых бандитов, и шпионов, и врагов народа столько повидал, что не могу к этим моментам относиться так же как Вы, скептически. И я Вас уверяю, что "Враг не дремлет" - это не пустая фраза из лозунга и не выдуманная нами страшилка, для того чтобы найти себе занятие, а фактическая, повседневная проза и правда жизни. Мужики, Вы ведь по этой теме не специалисты. И я ведь, не лезу Вас учить, как нужно паять микросхемы, раз не специалист в этой области. Поэтому и Вы не рассуждайте о вопросах, которые не входят в Вашу компетенцию. А вот товарищ Красавцев - специалист, так пускай во всем и разберется". Отунбаев покачал головой и развел руками, показывая, что не о чем больше разговаривать. "Ну ладно, Анатольич, успокойся, ну прости, погорячился", - засуетился Меняйлов: "Парни ведь просто дорвались до бесплатного и набедокурили сдуру. Давай как-нибудь решим все без протоколов, докладных и всего прочего, нам ведь еще не один год вместе работать". "Не знаю, не знаю, Геннадий Викторович, захочет ли Уваров с Вами дальше работать, когда прочитает мою докладную?",- картинно изображая на своем лице задумчивость и озабоченность за судьбу Меняйлова, вставил свое замечание Отунбаев. "Да брось ты Анатольич, щеки-то надувать, ты же меня знаешь, в долгу не останусь", - все больше возбуждался Меняйлов: "Ну, прокол получился, не подумал я, что этим идиотам может оказаться спирт противопоказан, виноват, исправлюсь. Давай все уладим. Ведь не шпионы же они, в самом деле, и я не враг народа. С Самсоновым я сам договорюсь, радиодетали и спирт сдадим обратно на склад, а стекло Вам завтра Гена Медведев за пол часа поставит новое". "Ладно, Меняйлов, уговорил", примирительным и одновременно снисходительным тоном произнес Отунбаев: "Но только из чувства солидарности, по признаку нашего одинакового служебного статуса. Ты зам. начальника цеха, я зам. начальника службы, оба сейчас исполняем обязанности своих руководителей. Спустим на первый раз это дело на тормозах. Радиодетали сдайте на склад и Медведева ко мне с утра с
35
рулеткой и стеклорезом пришлите. А вот спирт, раз мы акты не будем составлять, я оставлю себе, кокарду на фуражке протирать. И завтра, пусть твой мастер часика в два еще один литр занесет, мне к субботе будет нужно для одного мероприятия. И запомни, Меняйлов, ты мне еще останешься должен, а сочтемся при случае". Ударили по рукам. "А где же у тебя сами-то ребята?", - спросил Геннадий Викторович. "Да здесь они, в караульном помещении, под арестом. Там за ними добрый хлопец, отставной прапорщик Побережнюк присматривает, не бойтесь, у него не забалуешь. Женя у нас парень-то мелкий, в дверной проем караульного помещения всегда бочком проходит, да и то пуговицы на животе об косяк всегда отрывает. Прямо заходить, конечно, не пробовал, но наверняка не пройдет не в плечах, ни в бедрах", - и мы отправились в караульное помещение забирать своих работников всей компанией.
В караулке на стульчиках возле стенки, скромные как пионеры и уже почти трезвые, сидели непримиримые борцы за человеческое достоинство, Верхонцев и Григорьев. У Григорьева под правым глазом красовался здоровенный синяк, у Верхонцева, как в зеркальном отражении, такой же точно был под левым. Как видно прапорщик Побережнюк, оказался не таким благодарным слушателем вдохновенных речей инженеров-конструкторов 1-й категории, как его начальник караула. Добрый молодец Побережнюк, сидел здесь же, за столом дежурного, занимая собой почти третью часть караульного помещения. Он беззаботно мурлыкал себе под нос: "Сердце красавицы склонно к измене...". Отунбаев похлопал его по плечу: "Этих деятелей мы у тебя забираем, оформлять ничего не надо". "Как скажешь, командир", - бодрым голосом ответил Евгений: "А нука артисты, встали и вышли отсюда и пропуска свои не забудьте сдать!". Григорьев с Верхонцевым, как солдаты по команде встали и почти строевым шагом направились к выходу. Сразу было видно, что между ними и прапорщиком было установлено, какое-то особенное взаимопонимание. Я с опаской оглядел фигуру отставного прапорщика и подумал, что, пожалуй, Отунбаев поскромничал, давая ему характеристику, потому что сразу было видно - Побережнюк и по росту, вряд ли пройдет через дверной проем караулки, не наклонивши голову. Когда мы вышли с завода, было уже половина первого ночи. Я побрел к себе в общежитие, а Меняйлов на своем 412-м москвиче
36
повез наших легионеров по домам, потому что они жили в одном с ним микрорайоне.
Но на этом история не закончилась. На следующий день в 9 часов утра нас с Меняйловым вызвали к Уварову на ковер. Всю дорогу до административного корпуса мы ломали голову, что же случилось? Неужели кто-то донес уже информацию по Григорьеву с Верхонцевым? Мы, конечно, догадывались, что получим серьезную нахлобучку, но причину ее, как позже выяснилось, не угадали. Когда мы дождались своей очереди и вошли в директорскую приемную, за столом заседаний о чем-то разговаривали, время от времени посмеиваясь, Филатов с Уваровым. На столе перед ними стоял один из наших блоков с участка КРС. Уваров нас пригласил сесть и осмотреть наше "детище" повнимательнее и добавил: "Это мне принес товарищ Филатов сегодня утром. Продукция, которую Вы предъявили для приемки заказчику, а так же и продукция, которую я должен поставить, по Вашему разумению, Фиделю Кастро".
У нас с Меняйловым чуть глаза на лоб не повылазили. В самой середине электронного блока управления навигацией торпеды, прямо на центральной печатной плате, прочно зажатый со всех сторон жгутами проводов, стоял граненый стакан с недопитым чаем, а рядом лежал недоеденный пирожок с повидлом и использованная, скомканная бумажная салфетка. Все это хозяйство было аккуратнейшим образом свинчено слесарями-сборщиками внешними шасси и элементами каркаса блока и закрыто фальшпанелью. На всех крепежных элементах, как положено, стояли контргайки, окрашенные красным цапон-лаком. На лицевой панели красовался гордый штамп ОТК, поставленный Балацкой Ириной, которая оставалась вчера работать вместе с участком сверхурочно.
"Ну и как прикажете это понимать, товарищи коммунисты и комсомольцы?", - вкрадчиво, но со стальными нотами в голосе спросил генеральный. Мы с Меняйловым молчали, пытаясь сообразить, что вообще можно сказать в такой ситуации. "Виктор Иванович, это они, наверное, там у себя в цехе новую модификацию оружия разрабатывают. Вот попадет такая торпеда во вражеский корабль и спасающимся вплавь вражеским морякам, будет, чем на первое время перекусить", - пошутил Филатов. Уваров, кисло и
37
недобро улыбнувшись, продолжил говорить: "Геннадий Викторович, Вы уже меня за последние пол года со своим цехом достали. То мы у Вас всем заводом старших мастеров разыскиваем, которые в рабочее время дома ремонт делают, то у Вас люди на унитазах взрываются, то вы из серьезных блоков сервировочные разносы начинаете производить. А как работу с Вас спросишь, так то Вам не такие радиодетали завезли, то у Вас, чуть ли не весь цех болеет, как будто во Фрунзе эпидемия чумы. Работать уже надо по-серьезному товарищ Меняйлов, а у Вас в цехе, не понос так золотуха, то хрен торчит, то рубашка короткая. Сколько уже можно сюрпризов от Вас получать? А Вы молодой человек, что?", - Уваров переключил свое внимание на меня: "Не успели еще производство освоить как следует и уже перетрудились? Участок, значит, сверхурочно работает, а мастер устал и пошел домой спать? А за работу на участке кто будет отвечать? Может мне Леонида Васильевича попросить?", - кивнул он в сторону Филатова: "Подежурьте, мол, вечером в шестом цехе часиков до одиннадцати, а то у нас товарищ Бутов шибко сильно устал. Вы только подумайте, и это, произвели на одном из самых показательных заводов республики, на заводе, известном на весь Советский Союз. Да Вы хоть знаете, что меня добрая половина президиума Верховного Совета лично знает, а Вы хотите меня опозорить на всю страну и на все социалистическое содружество. Вы хотите, чтобы вся Европа про меня анекдоты рассказывала, о том, что я Фиделю Кастро торпеды продаю, а заодно и продовольствием помогаю, контрабандой на Кубу пирожки с капустой переправляю, упаковывая их в блоки наведения. Или как еще понимать Вашу самодеятельность? Если честно, уволил бы Вас к чертовой матери, за такую работу, да просто момент сейчас неподходящий. Но когда вернется Ваш начальник цеха Усачев из Москвы, я обязательно расскажу ему во всех деталях про Ваши художества, чтобы он сделал организационные выводы. И еще, Вы двое, даже если цех выполнит план, на премию можете не рассчитывать, а план, только попробуйте мне не выполнить к 27 числу. Забирайте свой блок и идите, работайте, и чтобы к вечеру мне все объяснительные от конкретных исполнителей представили: и от монтажников, и от настройщиков, и от сборщиков, и от технического контроля. Сам с ними буду разбираться". Мы с шефом, так и не проронив ни слова, взяли блок за рукоятки и поплелись к выходу. Я про себя подумал: "Хорошо еще, что Отунбаев не обманул и не
38
донес никому про вчерашний инцидент на проходной, а то бы точно, не сносить нам с Меняйловым головы". Словно отвечая на мои мысли, Меняйлов сообщил мне, что Отунбаев ему уже с утра звонил, а поэтому мне нужно получить у нашей кладовщицы 1 литр спирта и унести ему сегодня в обед: "Раз договорились, нужно и нам свое слово сдержать, мало ли еще когда понадобиться воспользоваться возможностями охраны. Балацкую, наверное, придется уволить, а ребят из СКБ я верну назад, попробую найти других людей. Ну, а тебе придется на недельку попрощаться с родственниками и побыть вечерами на участке, потому что еще один косяк, Уваров нам уже не простит".
В процессе разбора вчерашней работы выяснились такие обстоятельства. Оказывается, как только я покинул участок в 14-00, рабочие, "для поправки глазу", сразу же пригубили по пол стаканчика и начали ударно трудиться. Работа, под действием допинга, шла хорошо и, к восьми часам вечера, всю запланированную на этот день продукцию, уже сделали. С настройки возвращались последние блоки на "прическу". Оставалось их привести в порядок, собрать в корпуса и сдать ОТК. Народ перед последним рывком решил культурно передохнуть, перекусить и расслабиться. Сказано - сделано, подаставали все, что было из своих сумок, разлили уже по серьезному и, пообщались немного в неформальной, так сказать, обстановке. Только вот коржики, пирожки да печенюшки - неважная закуска для шила и к девяти часам участок оказался полностью деморализован. Паша Шатов уже пил с Саней Верхонцевым на брудершафт, Олег Титов "травил" дамам неприличные анекдоты, старейшины участка Юрий Петрович с Александром Валерьяновичем играли в карты, на еще не заработанную квартальную премию, а Миша Григорьев с контролером ОТК Иркой Балацкой, вроде бы вышли покурить и, пропали куда-то, аж на пол часа. Поэтому дальнейшая работа пошла, мягко говоря, неорганизованно. Володя Сизых, наверное, действительно устал, и после двух порций шильца уснул прямо у себя за столом. Работой участка руководить стало, вроде бы как, некому. Вернулись невесть откуда Григорьев с Балацкой, оба возбужденные и довольные жизнью, как слоны на водопое. Потом, все-таки, какое-то подобие порядка восстановил, наконец-то проснувшийся Сизых. Подремав пол часа или минут 40, он проснулся абсолютно трезвым и злым,
39
как скотина, не то на себя, не то на товарищей по работе. Чуть ли не силой он заставил народ все немедленно убрать и садиться "причесывать" блоки, а то, мол, так и до утра не закончим. Саша Верхонцев с Пашей Шатовым, которые все это время выясняли, кто из них кого уважает, прощались, чуть ли не со слезами на глазах. Верхонцев вручил Шатову свой последний блок, который стоял здесь же, на столе, уверяя его, что только Паше и, никому другому, он может доверить свою продукцию для окончательной механической сборки. В этом-то злополучном блоке и оставили во время трапезы, новоиспеченные друзья: недоеденный пирожок, салфетку и стакан с недопитым чаем. Хорошо еще, что не с шилом, хотя недопитое шило, вряд ли кто-то бы оставил, это ведь считалось западло. Верхонцев с Григорьевым в процессе "прически" блоков не участвовали, поэтому, невзирая на уговоры Сизых идти домой, продолжали "квасить", взяв себе в компанию в качестве третьего собутыльника Ирку Балацкую.
Шатов утащил блок к себе в слесарную мастерскую и на автопилоте собрал его за десять минут. На его верстаке уже скопилось и ждало своей очереди еще 2 блока. Поэтому ему некогда было смотреть, что там внутри, а то не дай бог, еще что-нибудь подтащат и тогда уж точно, даже "на посошок" выпить не успеешь. После сборки, слесарь подоткнул во все блоки, свернутые в трубочку сопроводительные документы, погрузил их все на тележку и повез сдавать продукцию ОТК. Теперь за бумагами никаких пирожков и стаканов, вообще не было видно.
А на монтажном участке царило небывалое оживление. Полным ходом шла сдача продукции. Дело было практически поставлено на поток. Ирка, у которой в глазах двоилось не только от выпитого спирта, но и от впечатлений после недавнего "перекура" с Григорьевым, подписывала акты о приемке и ставила штампы ОТК на автомате, даже не глядя на принимаемую продукцию. Верхонцев с Григорьевым продолжали друг другу наливать, да теперь еще и Паша к ним присоединился. Володе Сизых стоило больших усилий выпроводить их с участка, когда работа была закончена. Принятые ОТК блоки, уже давно перетаскали на стол военной приемки, и нужно было закрывать и опечатывать участок, а Верхонцев с Григорьевым все еще рассовывали по карманам и сумкам, оставшиеся от сменной
40
комплектации радиодетали и сливали в свои дежурные фляжки из чайников остатки спирта. Ну, а о том, что случилось дальше, Вы уже знаете.
Вернувшись в цех, мы с Меняйловым посвятили все время до обеда: воспитанию личного состава, сбору объяснительных и прочим организационным моментам. После обеда я, как мы и договорились с Геннадием Викторовичем, получил на складе спирт и понес его Отунбаеву. Когда я подошел, в кабинете Николая Анатольевича находились двое парней. Отунбаев пригласил меня войти, похоже, что у него не было секретов от присутствующих. Николай Анатольевич забрал у меня баклажку со спиртом и поставил в тумбочку. Потом он представил меня присутствующим. С Юрой Дегаем, газорезчиком с заготовительного участка, я и так был хорошо знаком, мы с ним состояли в одном отряде добровольной народной дружины и вместе бывали на патрулировании, когда выпадала очередь дежурить нашему отряду. А вот второго я видел первый раз в жизни. Парень был азиат лет 28-ми или 30-ти, спортивного телосложения. Жесткие, как проволока волосы были пострижены коротким ежиком. Одет он был со вкусом, в очень удобную и практичную одежду, не стесняющую движений. Прикид был не дешевый, но не вычурный и не бросающийся в глаза. Манера держаться была у него слегка высокомерной, чувствовалась неуловимая уверенность в собственном превосходстве. Но это никак не унижало собеседника, потому что в силу своей, по- видимому природной коммуникабельности, он умел сразу же расположить к себе, и тут же возникало ощущение, что знаешь этого человека уже давно. Отунбаев рассказал, что зовут парня Шаменов Леонид. Что по национальности он уйгур. Что приехал к нам недавно из Алма-Аты и изъявил желание поработать на нашем заводе. - Кстати, Сергей, поговори с Меняйловым, может быть похлопочет за парня, он ведь сам говорил, что у него настройщиков аппаратуры некомплект, а Леня в этом понимает, и опыт работы у него есть, Отунбаев панибратски похлопал меня по плечу. - Серега, возьмите парня в цех, не пожалеете, как за себя за него ручаюсь, но лучше бы он этого не говорил. На заводе ведь, какой бы он секретный не был, как в деревне, все обо всех все знали. И у Отунбаева, несмотря на то, что он работал у нас не так уж давно, сложилась вполне определенная репутация. У
41
меня на этот счет тоже было свое собственное мнение и совсем не в пользу заместителя начальника охраны. Поэтому его поручительство произвело на меня обратный эффект и я в глубине души, сразу же настроился против протекции Шаменова, но из политических соображений, пообещал поговорить с шефом и не подал виду, что об этом на самом деле думаю. Попрощавшись с присутствующими, я пошел на свой участок. Дел сегодня предстояло еще много, да еще и вечеровку нужно было организовывать. В цехе в это время полным ходом проводился разбор полётов. Ирина Балацкая наотрез отказалась писать, какие бы то ни было объяснительные, и мы с Меняйловым так и не смогли ее уговорить это сделать. Пришлось, приказом по цеху отстранить её от работы и выпроводить с предприятия, до окончания служебного расследования.
Красавица и трущобы.
Ирка Балацкая была еще та оторва. Выросла она в том же весьма неблагополучном районе, что и Юра Дегай, и характер у нее был вполне хулиганский. Дело в том, что "Шанхаем" в этом районе города Фрунзе трущобы не заканчивались. Был небольшой разрыв этой зоны вокруг т-образного пересечения улиц Актюбинской и Льва Толстого. Перекресток со всех сторон был обстроен несколькими пятиэтажными "хрущевками". Дальше был еще один ухоженный квартал - дом-интернат для слепых с небольшим сквером. Потом почти на 4 километра между улицами Льва Толстого и Патриса Лумумбы тянулись трущобы, так называемого рабочего поселка, до самого Проспекта Мира. Эта абсолютно дикая территория, очень тесно застроенная одноэтажными постройками частного сектора не лучшего качества, только изредка прерывалась небольшими островками цивилизации. Это были небольшие продовольственные и хозяйственные магазины с прилегающей к ним асфальтированной территорией, да городская инфекционная больница, которая тоже не являлась образцом архитектурного искусства. Это стихийное поселение сформировалось еще в годы Великой Отечественной войны, когда во Фрунзе был эвакуирован из центральной части России "Завод имени Ленина", имеющий оборонное значение. Он располагался здесь же, но по другую сторону от Проспекта Мира.
42
В самом центре рабочего поселка находился настоящий бандитский рассадник, так называемый, городок строителей. Микрорайон состоял из 50-ти или 60-ти жутких по внешнему виду одноэтажных бараков, каждый из которых был рассчитан на 20 семей. Несмотря на название, никаких строителей в этом жилом массиве не было. Все, кто строил когда-то завод, давно уже получили квартиры и разъехались в разные части столицы республики. Проживали здесь всякие антисоциальные элементы: тунеядцы, алкоголики и наркоманы. Каждый третий житель городка когда-либо уже сидел в тюрьме, а для доброй половины остального населения, это был лишь вопрос времени. Попросту говоря, дело было только в том, что они еще не попадались с поличным. Не только по вечерам, но и днем находиться в этом районе было небезопасно. И даже местный участковый Байкучуков Алмаз Муратович, старался без особой необходимости не появляться на этих улочках, чтобы не получить ненароком доской по голове. Хотя ему достаточно часто приходилось здесь бывать по долгу службы. И в этом не было ничего удивительного. Ведь кроме того, что здесь проживало множество проблемных взрослых, местная молодежь тоже через одного состояла на учете в детской комнате милиции.
В этой "благодатной" среде и прошло "золотое" детство Ирки Балацкой. Родители занимались воспитанием дочки от случая к случаю, потому что вели такой образ жизни, при котором для этого не оставалось времени. Если какой-то день у них не было пьянки дома, то они обязательно шарились где-то по гостям и только поздно ночью возвращались к себе в барак, как правило, набравшись до поросячьего визга. Ребенок был целыми днями предоставлен самому себе и получал все свое воспитание в компании уличных тусовщиков. Родного отца Ирина совсем не помнила, а отчим у нее был уже третий за ее короткую жизнь. Ему было абсолютно "по барабану", чем занимается его падчерица. Матушка тоже была занята своими интересами, которые полностью совпадали с интересами 4-го по счету мужа и, дочкой не занималась. В будние дни они всю неделю пытались работать где попало: то в пункте приема стеклотары, то грузчиками на железной дороге или разнорабочими в магазине, а по выходным, воровали что придется на вокзале и потом продавали краденое на "толкучке". К сожалению, вся эта кипучая деятельность проистекала не с целью улучшить
43
свой быт и благосостояние семьи, а только лишь для того, чтобы накупить побольше самой дешевой бормотухи и потом ужраться до зеленых соплей. Поэтому особенно нежных дочерних чувств по отношению к своим родителям Ирина никогда не питала. Она с горем пополам доучилась до 8-го класса средней школы, перебиваясь с двойки на тройку и поступила учиться в ПТУ N2 на монтажницу радиоаппаратуры. Но вот ведь какое дело, не иначе как в порядке компенсации за трудное детство, природа наградила девчонку такими физическими внешними данными, которым позавидовала бы любая фотомодель. К 16-ти годам у Ирины сформировалась такая фигура, что не только сверстники, но и взрослые мужики все как один оглядывались, при встрече с ней, чтобы проводить ее взглядом. Вдобавок ко всему Ирина умела все это должным образом преподнести. Несмотря на ограниченные финансовые возможности, она умудрялась одеваться несколько вызывающе, но со вкусом. Всегда ухаживала за своими волосами и имела редкую для своего возраста способность пользоваться минимальным количеством косметики.
В рабочем поселке между местными хулиганами происходили настоящие кобелиные бои, для того, чтобы заслужить Иркину благосклонность. Пацаны безрассудно разбивали друг другу носы и сворачивали скулы, а Ирине нравился весь этот "кипишь" вокруг ее персоны. От такого внимания ей казалось, что весь мир вертится вокруг нее, и она всегда использовала ситуацию в свою пользу. Во всяком случае, ей никогда не приходилось заботиться о своей безопасности. Потому что в ее бой-френдах всегда числился самый отъявленный и отчаянный хулиган в районе, и, зная эти обстоятельства, в рабочем поселке и прилегающих окрестностях ее никто не посмел бы и пальцем тронуть.
Однажды, когда Ирина уже заканчивала училище, ее родители на выходные уехали, по случаю дня рождения отчима с такими же, как и они сами, забулдыжными друзьями, на Чумышскую плотину. Планировалось культурно отдохнуть на свежем воздухе и порыбачить. Подготовка к мероприятию была нешуточная, потому что на пикник было заготовлено две полные сумки плодово-ягодного крепленого вина по 1р. 05коп. за бутылку, которое в народе называлось плодово-выгодным. Весело, или нет прошел пикничок на Чумышском водохранилище, одному богу известно, но только
44
ни в понедельник, ни во вторник родители домой не вернулись. Безрезультатно прождав до конца недели, Балацкая заявила о пропаже в милицию. Поиски никаких обнадеживающих результатов не дали. Милиция опросила соседей и знакомых пропавших, но ничего от них не добилась. В лесу, недалеко от берега Чумышского водохранилища нашли предполагаемое место банкета: остатки костра, кучу мусора и гору пустых бутылок из под плодово-ягодной бормотухи, но понять куда подевались Иркины родители так и не удалось. Места в окрестностях водохранилища были достаточно глухие - сплошные овраги, рощи, перелески, заросли джаргонака, терна и камыша. Большая часть прилегающей территории не имела проездов для транспорта, а пешком прочесывать такую огромную территорию сплошных зарослей, никто не горел желанием. Поэтому, поиски ограничились осмотром берегов самого водоема, куда можно было подъехать на машине. После этого Балацких объявили пропавшими без вести, развесили в отделениях милиции и общественных учреждениях листовки с их фотографиями и на этом активные поиски прекратили. Ирина, по поводу исчезновения родителей, не очень-то и расстроилась. Зато теперь в ее распоряжении было, какое-никакое отдельное жилье, и теперь она стала, по местным понятиям, "богатой невестой".
После окончания училища Ирина попыталась работать на "Физприборах" по приобретенной специальности, монтажницей радиоаппаратуры. Но ведь там нужно было выполнять план, а это Вам не шутки. И ладно бы еще у Балацкой для этого не хватало только производственного опыта, он-то как раз все равно бы пришел со временем. Не было главного: усидчивости, прилежания и трудолюбия. Недели две Ирка мучила и себя и всю бригаду, пытаясь работать. За это время она: сожгла себе паяльником все руки, прожгла каплями расплавленного припоя всю новенькую спецодежду и обувь, наделала в монтаже целую кучу "хомутов", которые пришлось исправлять всем участком, и переломала пол ведра радиодеталей. Последней каплей, переполнившей чашу ее терпения, оказалась вязка жгутов. Эта операция оказалась абсолютно несовместимой с Иркиным красивым маникюром, и она в первый же день работы переломала себе все ногти и изрезала суровыми нитками все пальцы. Тогда Ирка окончательно решила, что эта работа не для нее и перевелась в отдел
45
технического контроля учеником контролера. Неудачи на работе компенсировались у девицы успехами в личной жизни. После работы к ней обязательно кто-нибудь из пацанов приходил в гости. Теперь она могла себе это позволить, потому что была полноправной хозяйкой своей "берлоги". Правда, каких-либо средств, для того чтобы привести эту "берлогу" в подобие жилого помещения у нее не было и даже не предвиделось. Но ее и такие условия пока вполне устраивали. Несмотря на отсутствие денег, жизнь текла весело и беззаботно, как это обычно бывает в молодости. Продолжалось это до тех пор, пока некий Леня Шаменов не положил этому конец.
Познакомил Ирину с Леонидом Юра Дегай. Шаменов появился во Фрунзе нежданно-негаданно и сразу же нашел Юрия. Представившись, кто он такой и откуда, Леонид спросил у Юрия, где можно снять квартиру, так, чтобы ему никто не мешал и не в центре города, а где-нибудь в захолустном районе. И Дегай решил поговорить с Ириной, не возьмет ли она себе квартиранта. Леонид сразу же предложил Ирине месячную оплату за комнату равную половине ее зарплаты. У Ирки аж дух захватило от восторга, и она сразу же согласилась, несмотря на то, что квартирант поставил условие - не устраивать в квартире никаких увеселительных мероприятий, пока он будет снимать у нее комнату. Ирина мужественно решила согласиться. "Ничего", подумала она: "Обойдусь как-нибудь пол года без ухажеров, зато денег заработаю целую кучу". Но это она так думала. Местные же пацаны не собирались никого из посторонних или новеньких терпеть на своей территории, а особенно тех, которые лезли "со своим уставом в чужой огород". И вот, хотя Балацкая и предупредила приятелей, что к ней по вечерам приходить не нужно, ее последний ухажер Чиплаков Саня, известный в округе под прозвищем "чиполино", на следующий же вечер с двумя своими приятелями и их подружками, заявился к Балацкой в гости. Авторитетный хулиган прихватил с собой пару бутылок вермута, чтобы никто даже и не сомневался в его намерении устроить вечеринку. На самом деле, Чиплаков в глубине своей хулиганской души надеялся спровоцировать скандал с квартирантом своей зазнобы и проучить его как следует, чтобы знал впредь, кто в этом доме и в этом районе хозяин. Настроение у компании было приподнятое, в предвкушении не трудной разборки всего с
46
одним человеком и предстоящей вечеринки. Ребята шумной толпой ввалились в хибару, и не разуваясь начали выставлять на стол бутылки вермута и закуску. Но напустить страху на квартиранта, как это себе представлял "чиполино", не получилось. Квартирант попался какой-то неразговорчивый. Услышав в прихожей шум, Шаменов вышел из соседней комнаты, окинул взглядом обстановку, увидел бутылки с вермутом на столе и сразу все понял. Он безо всяких предисловий, на глазах у изумленных девчонок отдубасил всю компанию за пять минут. Первым пострадал Слава Салпагаров по кличке "сява", который находился к Леониду ближе всех. Шаменов, слегка оперевшись левой рукой о тумбочку, нанес ему правой ногой в прыжке удар прямо в солнечное сплетение. Едва коснувшись пола, он тут же, после небольшого разворота на месте, ударил пяткой левой ноги назад. Удар пришелся как раз в промежность Чиплакову. Пока оба друга корчились на полу, согнувшись пополам, на помощь товарищам с ножом в правой руке бросился, Сема Онищенко, которого в народе звали "кривой", из-за шрама возле правого глаза, полученного от удара кастетом. Шаменов слегка отклонился от удара, нацеленного ему в левый бок, перехватил запястье и вывернул руку на излом, затем резким движением вниз переломил ее в локтевом суставе о край табуретки, как сухую ветку. Тут же, разворачиваясь лицом к Салпагарову, Леонид одновременно прихватил со стола за горлышко одну из бутылок вермута, и вместе с окончанием поворота врезал ею, уже отдышавшемуся "сяве", по макушке. "Чиполино" тщетно пытался одной рукой извлечь из кармана кастет, другой он все еще держался за свое ушибленное хозяйство. Но сделать он этого не успел, потому что Шаменов отправил его в нокаут, проведя обыкновенный боксерский хук правой, в левый глаз Чиплакова. Удар был такой силы, что "чиполино", падая во весь рост с одной рукой в кармане, пробил своей пустой головой стеклянную витрину старенького Иркиного серванта, испортив один из немногочисленных предметов мебели этого убогого жилища. Потом Шаменов врезал табуреткой по голове, орущему от боли благим матом Онищенко, наверное, уже просто для того, чтобы не слышать его вопли и повернулся к девчонкам: "А ну-ка барышни, вон отсюда! И вермут свой забирайте". Девицы, наблюдавшие за происходящим с раскрытыми от удивления ртами, поспешили к выходу. Ирка, которая тоже, в общем-то не ожидала такой развязки, с виноватым видом промямлила: "Я
47
же их предупреждала...", - и будто бы в недоумении пожала плечами. "Ну, раз предупреждала, значит сами виноваты", - сказал Шаменов: "Помоги-ка мне здесь все прибрать". Потом он как мешки повытаскивал волоком за ноги, слабо сопротивляющихся "крутых парней", на улице на прощание надавал им, уже по отечески, пинков под зад и подзатыльников и оставил их на попечение подружек.
Ирка сидела возле окна с унылым видом и веником в руках: "Зря ты так с ними, теперь они тебя точно зарежут", - сказала она задумчиво, вошедшему в прихожую Леониду. "Не бойся, не зарежут", -сказал Леонид отряхиваясь. Он подошел к Ирине вплотную, достал из кармана нож и поднес лезвие к самому ее носу: "Запомни, я теперь в этом районе главный". Спрятав нож, Шаменов продолжил: "Завтра найди Юру Дегая, покажи ему свой сервант и табуретку, пусть отремонтирует. У него старик на все руки мастер. Скажи, что я оплачу ремонт".
Как Ирина и предполагала, Сане Чиплакову отменная взбучка на пользу не пошла. Он еще больше обозлился и стал строить коварные планы, как проучить и поставить на место зловредного китаёзу. Шуточное ли дело, ведь эта падла осмелилась поднять руку на самого "чиполино", "великого и ужасного". И если сразу не ответить ударом на удар, то может серьезно пострадать имидж. А то и вовсе по закоулкам пацаны будут посмеиваться и показывать на них пальцем, дескать, вон те ребята, которые всемером не смогли справиться с одним тщедушным китайцем. Для надежности исполнения своей акции возмездия, Чиплаков решил подстраховаться и позвать на помощь пацанов из соседнего района, с улицы Логвиненко. Эта тусовка называлась "6-я школа" и в ней в основном преобладали представители коренного населения города. Руководил здесь некий Буранчиев Мирбек, которого приятели называли "буратино". Разделом сферы влияния соседствующих молодежных группировок служила железная дорога, по одну сторону которой был главным "чиполино", а по другую "буратино". Между собой группировки не враждовали, каждой из них вполне хватало своей территории и проблем. "Чиполино" через "сарафанное радио" передал, что хочет с Мирбеком выкурить косячок и кое о чем побазарить. Вскоре встреча состоялась.
48
Саня выложил Буранчиеву весь расклад, как есть и попросил о сотрудничестве. Мол, когда-то и тебе понадобится кому-нибудь хрюкало намылить, так и я глядишь, пригожусь, а сейчас, мол, он моих основных пацанов покалечил и из надежных у меня осталось в строю только 2 человека. "Буратино" слушал соседа и задумчиво жевал травинки, ожидая, когда до него дойдет по кругу косячок, предложенный Саней в знак уважения к тусовке. Потом высказал свое мнение: "Послушай Чипа, я в принципе-то не против. Ты же знаешь, что я всегда за любой кипишь в разумных пределах. Но зачем толпа? Не слишком ли много шума из-за одного фуцина. Давай вдвоем с ним побакланим. Объясним ему, что сегодня он орел, а завтра гавно. Ну, а уж если он совсем не догоняет, тогда и начистим ему пятак до блеска". "Нет уж, Мира, топтаться так, топтаться. Насчет побакланить, это, конечно, зашибись, но только вот чувачок-то не очень разговорчивый. Мы с пацанами тоже хотели у него спросить, чё он тюльку гонит? А он уделал нас за 2 минуты, так что мы даже железки из карманов достать не успели. Ты же знаешь моих пацанов. Так вот: Сема кривой сейчас дома в гипсе, а сява в 6-й травмотологии с сотрясением мозга. А мне он так втер по переносице, что до сих пор шнифты ломит и чайник раскалывается ажна вилы. Я когда падал, башкой витрину пробил, соображать, что к чему только на следующий день начал. Вон видишь, синяк на фэйсе еще не прошел", - возразил ему "чиполино". "А чё, так клево машется?", - уже заинтересовался "буратино". "Да не поняли ни хрена, каратист, что-ли? Или другая какая-то китайская байда. В общем если метры и велосипедные цепи возьмем, отвечаю, что затопчем", не очень уверенно предположил "чиполино". "Ну ладно, раз он такую алямдру гонит, тогда только махла", - согласился Мирбек: "А где его прижать можно?". "Чиполино" придал своему лицу деловое выражение и посвятил Мирбека в свои стратегические планы: "Мы тут с пацанами его немного пропасли. Короче, где он днем бывает непонятно, а возвращается на район всегда по одной дороге. Самое удобное место будет возле хозяйственного магазина, что на Ала-Арчинской дамбе. Народу там в это время почти никого и пустого места вокруг много, не убежит по закоулкам". "Да, местечко действительно козырное", - ответил Мирбек и продолжил: " Ну чё, тогда по рукам и размажем завтра жёлтого по всей дамбе. Ты со своими двумя пацанами начинай, а я с двумя своими, по ходу впрягусь. Мы будем в засаде возле
49
моста, который рядом с магазином, если чё, гоните его на меня, тут ему и вилы". На самом деле, Мирбек не собирался сразу впрягаться в разборку, поэтому он и обозначил себе такую позицию, с которой можно было легко уйти в сторону набережной Ала-Арчи. Про себя он рассуждал так: "Если верить Чипе, то этот мэн, похоже, тёртый калач, поэтому посмотрим, как покатит. Если он в натуре крутой, так тогда он и мою кодлу на хер переколошматит, а мне-то зачем лажаться на всю округу? Вот если Чипины торчки будут брать верх, тогда я со своими и впрягусь, тогда и слава пополам. Да потом за свои услуги ещё полкило травы у Чипы выпрошу. Народ говорит, они неделю назад на Курдай ездили и на хороший план набрели, вернулись во Фрунзе с полными рюкзаками. Вот и отведаем с пацанами травки из нового урожая". Чиполино протянул Мирбеку руку: "Ну, чё, будем считать, что добазарились? Тогда, завтра в 18 часов возле дамбы". На этом встреча "на высоком уровне" и завершилась.
На следующий день, когда Шаменов, возвращаясь из города, проходил мимо хозяйственного магазина по пустынной улице Панфилова, навстречу ему из открытых ворот склада вышел низкорослый, коренастый парень лет восемнадцати и попросил закурить. Во рту у паренька демонстративно торчала дымящаяся сигарета. По этому признаку Леонид сразу всё понял, но ответил, что он не курит и попытался пройти мимо, хотя к неожиданностям уже внутренне приготовился. Коротышка уцепился за его рукав: "Чувак, ты гусей не гони, а лучше сходи в магазин и купи пачку "Родопи". К людям-то надо уважительно относиться, пока тебя просят по-хорошему". Дальше он договорить не успел, потому что Шаменову уже надоел этот цирк. Он вывернул, схватившую его руку парня за спину, перехватив её запястье и, одновременно провёл подсечку, так, что со всего маху впечатал коротышку в землю мордой лица. Парень, чуть не проглотил свою собственную сигарету. Из ворот склада тут же вышли ещё два "лба" с чиполино во главе. В руках у ребят недвусмысленно раскачивались разложенные, раскладные металлические метры и велосипедная цепь, хотя по всему было видно, что парни не собирались ничего мерить, да и велосипеда поблизости нигде не было видно. "Ну ты чё, пидор, маленьких тут обижаешь?", - "чиполино" кивнул на коротышку, который сидел на земле с глупым выражением лица, перепачканного пылью и до сих пор не
50
мог прийти в себя. К удивлению отморозков, Леонид бросился бежать вдоль пустой улицы и как раз в обратную сторону от засады с ребятами из 6-й школы. Мирбек, который из-за моста через канал наблюдал эту сцену, безнадёжно махнул рукой: "Раз он уже удирает, значит "кина не будет", пойдём, пацаны в домовую кухню. Раз уж оказались в этом районе, так хоть пивка выпьем, да может быть, хоть там кому-нибудь рыло начистим?". Компания поплелась вдоль канала по направлению к руслу Ала-Арчи.
Сообразивши, наконец, что происходит, с криками: "Стой, сука!", - Чиплаков с товарищами бросились догонять беглеца. Но, как выяснилось, рано они начали праздновать победу и записали китайца в трусы. Оказалось, что всё это бегство, просто тактический приём. Когда погоня растянулась в одну линию на пятьдесят метров, Шаменов, вдруг, резко затормозил и ударил как конь копытом назад, опять же, прямо в промежность, не успевшему так же быстро затормозить, "чиполино". Потом он, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, той же ногой провёл пинок в челюсть, согнувшегося пополам противника. Выбитые зубы полетели во все стороны. Этот старинный китайский приём назывался "шаг колесом и 2 пинка". К этому моменту уже и следующий противник оказался в десяти метрах от места короткой схватки. Леонид бросился ему навстречу, чтобы придать действиям дополнительное встречное ускорение. Он на ходу уклонился от просвистевшего над головой метра и, не останавливаясь, но приняв на один корпус влево от оси встречного движения, провёл страшный удар "крылом" правой руки в кадык противника. После такого удара, противник, падая, как правило, отбивает себе "хвост", то есть бьётся о землю прямо копчиком, а уже в завершающей стадии падения, бывает, что ещё и затылком. Поэтому, не сомневаясь в том, что противник очухается не скоро, Шаменов бросился навстречу третьему противнику. Но оказалось, что уже и не навстречу. Третий парень, увидев какой получается общий расклад ситуации, уже развернулся на 180 градусов, выбросил в сторону велосипедную цепь и, что было духу припустил в обратном направлении. Леонид бегал гораздо быстрее и быстро настиг беглеца. Дальше, последовал приём, почти что футбольный. Шаменов прямо на ходу, носком своей правой ноги, как крючком, зацепил голеностопный сустав правой ноги, убегающего хулигана, за его левую ногу. Такому беспримерному полёту позавидовал бы
51
и Юрий Гагарин. К тому же для полноты ощущения, Леонид, пробегая мимо, дополнительно подтолкнул парня в спину. Приземление произошло в аккурат носом по чугунному люку водопроводного колодца. Шаменов огляделся вокруг, коротышки нигде не было видно. Только за мостиком, на другой стороне канала слышно было, как шелестели кусты и трещали сучки под ногами человека, быстро убегающего по направлению к набережной Ала-Арчи.
После этого случая, местные хулиганствующие элементы, прекратили всяческие попытки устраивать с китайцем разборки и барак, в котором жила Ирина, обходили "десятой" дорогой.
Чужой среди чужих, чужой среди своих.
Отунбаев появился у нас на заводе чуть больше, чем пол года назад, уволившись в запас с действительной военной службы по выслуге лет в звании майора. По национальности он был киргиз, но всю свою сознательную жизнь прожил в России. Основную часть его военной биографии составила служба во внутренних войсках Уральского Военного Округа. Последние несколько лет перед выходом в отставку он служил заместителем командира полка, но звание подполковника ему по каким-то причинам так и не присвоили. На самом деле звали его Наскан Анарбекович, но как только он начал самостоятельную жизнь и поступил в Алма-Атинское военное училище, с легкой руки однокурсников его окрестили Николаем Анатольевичем. И с тех пор, он уже давно привык к русскому варианту своего имени и даже не пытался никому напомнить, как его зовут на самом деле. В довершение ко всему, Отунбаев был женат на русской женщине и прожил с ней всю свою сознательную жизнь. Друзья семьи и родственники из-за этого отреклись от него и считали Наскана отщепенцем и предателем. Особенно его терпеть не мог и даже ненавидел родной младший брат Нурбек. Он при любом удобном случае во всеуслышание называл его русским прихвостнем, а когда бывал, выпивши, даже похвалялся, что когда-нибудь его убьет. В какой-то степени, Отунбаев был почти как в кино, своим среди чужих и чужим среди своих, но только с небольшой разницей - в России его своим тоже никто не считал. Ведь весь период жизни и службы в России, его в офицерской среде за глаза, а иногда и в глаза называли чуркой, калбитом
52
или другими обидными словами. Но Отунбаев был парнем не робкого десятка, да и здоровьем бог его не обидел, поэтому на явственные наглые оскорбления он всегда отвечал действием. Может быть, поэтому и военная карьера у него продвигалась не так быстро, как могла бы. Ведь не проходило и месяца, чтобы он не получал какого-либо дисциплинарного взыскания за неуставные взаимоотношения, а попросту говоря, за драку с сослуживцами. Усугубляла и без того сложные взаимоотношения с товарищами по службе его страсть к женскому полу. Дело в том, что он являлся объектом повышенного интереса среди женской части населения военного городка. Закрутить с ним "шуры -муры", для женщин было своего рода экзотикой. Женщин в этих романах привлекало то, что среди скучных однообразных гарнизонных будней в их жизни вдруг появлялся здоровенный, восточный дикарь, да еще и в военной форме, да еще и не солдат, а целый красный командир.
В конце концов, он заслужил таки уважение среди сослуживцев. Во-первых, потому что хоть и медленно, но по служебной лестнице вверх он все-таки продвигался, а с занимаемой должностью, от определенного ее уровня, в армии принято считаться. Во- вторых он наконец-то женился на русской девушке, а в-третьих, к нему, наверное, просто привыкли. Теперь его уже стали считать чуркой, но "своим в доску", и не говорили об этом при нем вслух, потому что знали насколько это небезопасно. А с тем, что его называли Николаем Анатольевичем, он постепенно примирился и привык к прозвищу настолько, что и сам стал представляться вымышленным именем.
Длительная жизнь в условно замкнутых пространствах военных гарнизонов в среде прапорщиков и сверхсрочнослужащих, сделала Отунбаева практичным и изворотливым до противного. Он никогда не пропускал мимо ничего, что плохо лежит, и обожал разжиться чем угодно нахаляву. Если даже "это" ему было в данный момент не нужно, он все равно тащил "это" домой, раз уж представлялся случай. "Авось пригодится", - рассуждал офицер: "А потом случая взять, не представится". С годами он становился до невыносимого хвастливым. И предметом его бахвальства, почти всегда была его пресловутая практичность и умение жить. Занимая по служебной лестнице все более, высокие должности, он вкусил все преимущества своей власти над людьми и стал своего рода грозой
53
офицеров, прапорщиков и сверхсрочнослужащих интендантских служб. Но, поймавши очередного начальника вещевого или продовольственного склада на воровстве, он никогда не поднимал шума и не сдавал "куска" на растерзание вышестоящему командованию. Принцип его был очень прост. Наскан выяснял, что именно стащил прапорщик, и каким образом ему это удалось. Если это было просто тупое грязное воровство и при этом, никак не был решен вопрос о списании похищенных ценностей, то такой прапорщик сразу же попадал в черный список и надолго в части уже не задерживался. Если же все было решено красиво и "шито-крыто", так, что комар носа не подточит, работала другая схема. Наскан, тоном, не терпящим возражения, в форме приказа командовал: "Товарищ прапорщик, чтобы сегодня в 18-00 такая же коробка с тушенкой стояла на лестничной площадке, рядом с дверью моей квартиры, в противном случае будем разговаривать с Вами по-другому и совсем в другом месте". Работал прием безотказно, и в квартире красного командира всегда было полно: гречневой крупы, макарон, тушенки, нового обмундирования и даже посуды. И вот после выхода в отставку в возрасте 45 лет, Наскан решил вернуться на родину. Дети ехать во Фрунзе не захотели, они были уже вполне самостоятельные. Дочь училась в Уральском Политехническом институте на 2 курсе, а сын годом раньше поступил в Тамбовское Военное училище. Они ведь даже киргизского языка толком не знали, потому что у них не было практики живого общения, ведь они выросли в среде русскоязычных сверстников. Честно-то говоря, Наскан и сам по-русски говорил достаточно чисто, а на киргизском, с заметным акцентом, все по той же причине отсутствия разговорной практики в течение долгих лет. Тем не менее, он принял решение и, все-таки, переехал во Фрунзе. Враждебное отношение родственников его не пугало. На младшего брата Нурбека, он вообще не обращал внимания и считал, что все его выходки обусловлены тем, что по жизни Нурбек всегда был неудачником и горьким пьяницей. А ведь всем хорошо известно, если человек ничего из себя не представляет и ничего не может с этим поделать, он выбирает самое простое - начинает во всех своих бедах обвинять русских и наиболее удачливых и состоявшихся ближних, даже если это родные братья. Так уж повелось с некоторых пор во всех среднеазиатских республиках. И определенные политические силы, в собственных интересах всячески поддерживали, лелеяли и культивировали эти настроения среди коренного населения.
54
Наскан, к тому же и в детстве частенько устраивал взбучки своему нерадивому братцу, поэтому даже если бы он и не уезжал на долгие годы в Россию, отношение младшего брата к нему, вряд ли было бы другим. Когда Наскан уже переехал во Фрунзе и занимался поисками подходящей работы, в какой нибудь из областей народного хозяйства, на "Физприборах" как раз проводили на пенсию заместителя начальника охраны Рыжова Петра Ивановича, и была вакансия, которая как нельзя лучше соответствовала квалификации Отунбаева, и выбор был сделан. Устроившись на завод, Отунбаев очень быстро освоился в обстановке, изучил особенности режима производства и правила внутреннего распорядка. По должности он имел доступ во все цеха и на все участки завода. Это очень облегчало задачу досканального изучения объекта охраны, и через месяц отставной майор знал уже каждый закоулок предприятия, как свою собственную квартиру. Он начал активно знакомиться с работающим контингентом и опять взялся за старое. Принцип был тот же, что и в армии, дай украсть другим, и другие помогут украсть тебе, причем всю ответственность за кражу возьмут на себя.
Основной легендой маскирующей истинное назначение завода, был выпуск товаров народного потребления и приборов для медицинских исследований. Для этого на "Физприборах" целый ряд цехов выпускал: посуду, игрушки, примусы нескольких разновидностей, электромиксеры, электромясорубки, электрочайники и еще огромный ассортимент продукции, абсолютно мирного предназначения. Отунбаев решил, что для полного счастья, ему вполне достаточно будет в качестве "пастбища" этих нескольких цехов прикрытия и в режимные подразделения не лез, ограничиваясь в отношении этих цехов честным исполнением своих служебных обязанностей. Как это ни странно, но в его промысле основную помощь оказывал Наскану его собственный шеф, Тихомиров Иван Владимирович, причем сам того не подозревая. Иван Владимирович, был профессионалом в своем деле до мозга костей. До работы на заводе он служил начальником пограничной заставы где-то в горах, в Нарынской области. Участок границы был весьма неспокоен и очень неудобен для организации охраны. Это было обусловлено сложным рельефом охраняемого участка, при его достаточно большой протяженности. Характер нарушений, в основном, был связан с контрабандой наркотиков на
55
территорию СССР, и скучать погранцам не приходилось. Однажды Тихомиров подорвался на растяжке, установленной контрабандистами и, после госпиталя был уволен в запас по состоянию здоровья в звании подполковника. Ему так и не удалось до конца вылечить искалеченную правую ногу, и при ходьбе он немного прихрамывал. Тем не менее, тростью он никогда принципиально не пользовался. Кроме ноги Ивану Владимировичу взрывом повредило правую сторону лица и стянутая шрамом кожа, не давала полностью открываться правому глазу. В профессиональном плане это было даже полезно, потому что у него из-за этого легкого прищура было всегда немного недоверчивое выражение лица. При общении с ним у собеседников всегда возникало впечатление, что их в чем-то уже заранее подозревают. Сам по себе Тихомиров был немногословен, и замкнут, но человеком был вполне простым и порядочным. Ему даже и в голову не приходило, что можно что-то скрывать от своего заместителя в планировании своей работы и в разработке каких-то оперативных мероприятий, потому что он был уверен в том, что все работники ВОХР делают одно общее дело. Так, по крайней мере, была поставлена служба на его родной пограничной заставе, и в таком же ключе он уже 2 года пытался выстроить работу и организацию ведения службы военизированной охраной завода. В принципе, до прихода на работу Отунбаева, у него это весьма неплохо получалось. После ухода на пенсию его предшественника Свечкина Виктора Федоровича, Тихомирову удалось наладить четкую работу в несении караульной службы по охране спецобъектов, навести порядок в соблюдении пропускного режима и в работе бюро пропусков, довести до совершенства работу контрольно-пропускных пунктов, работающих с выезжающим и въезжающим автотранспортом. Он установил жесткий контрольза технической службой охраны. Добился от руководства, оборудования периметра завода двадцатью видеокамерами, потребовал усовершенствовать существующие системы оповещения и связи, охранной и пожарной сигнализации, а так же наладил строгий учет срабатывания технических средств охраны. По его просьбе добавилось количество объектов, сдаваемых ежедневно под охрану на пульт централизованного наблюдения. И в целом, под его руководством, служба охраны заработала четко, как часы. Кроме того, сам Тихомиров обладал удивительным чутьем, распознавая только ему известными
56
способами, еще только замышляемые хищения. Потом просто собирались дополнительные сведения, уточнялись детали, устраивалась грамотная засада и, похитителей брали с поличным. Таким образом, на заводе было уже предотвращено немало хищений. Поскольку Отунбаев сам принимал участие в разработках этих мероприятий, он получал возможность заранее предупредить похитителей о намечающейся засаде. Если ему удавалось уговорить злоумышленников работать на него, он сам начинал координировать работу расхитителей, меняя время и место похищения таким образом, чтобы не попасть в засаду. Если же видел, что с людьми разговаривать бесполезно, позволял Тихомирову довести операцию по задержанию нарушителей до конца, да еще и сам принимал в ней, напоказ, активное участие. Таким образом, как минимум еще на одну зарплату Отунбаев себе зарабатывал почти каждый месяц. Бытовая техника в это время уходила на продажу со свистом, из-за всеобщего дефицита в торговой сети, а уж про спирт можно даже и не говорить.
Но была у Николая Анатольевича одна страсть, с которой он не в силах был совладать. Он до одури любил играть в азартные игры. Многое он готов был отдать за то, чтобы с кем-то в этом понимающим перекинуться в картишки. Его брат Нурбек, тоже всегда был не прочь сыграть пару партий в покер, в очко или расписать тыщу, но с ним было не интересно. Ему вечно было не на что играть, а выигрывать у родного брата в долг было бесполезно, все равно ведь никогда не отдаст.
Однажды, во время планового обхода территории, к Наскану подошел газорезчик с заготовительного участка Юра Дегай. Парень наглым образом попросил у заместителя помочь вытащить с территории литр спирта. Отунбаев усмехнулся про себя, тому, что похоже приобрел на заводе определенную популярность. Но не стал устраивать истерики и корчить из себя обиженного святошу, а просто спросил у Юрия, где же ему столько удалось раздобыть и зачем ему спирт вообще. "Ну, понимаете, Наскан Анарбекович, спирт не мой, поэтому я не могу сказать где его взял, а нужен он мне и моим друзьям. Мы в субботу на большую игру в карты едем в совхоз Ала-Тоо, на всю ночь, а там это дело без спирта никогда не обходится", - ответил молодой человек. Отунбаев удивился еще больше: "Откуда это ты знаешь мои настоящие имя и отчество? Меня ведь даже при
57
приеме на работу представили коллективу как Николая Анатольевича?". Юрий уклончиво ответил, что друзья подсказали, к кому и как нужно обратиться. "Ладно, неси свой спирт", - задумчиво произнес Наскан Анарбекович: "Но с одним условием - познакомишь меня со своими друзьями". "Да мне что, жалко что ли, поезжайте в субботу со мной на игру, там и познакомитесь", - ответил Дегай, передавая Отунбаеву плоскую фляжку. Глаза у Наскана загорелись азартом: "Где встречаемся в субботу?". "На остановке, напротив сельхозинститута, что на Коммунистической, в 9 утра. Там пригородный автобус останавливается вначале десятого. Ехать минут 20 не больше", - ответил молодой человек. "А ехать-то хоть стоит? Играете не по пятьдесят копеек, как пионеры?", - спросил с иронией и одновременно с надеждой в голосе Наскан. "Да что Вы, народ серьезный собирается, общих ставок бывает столько, что можно бы было новый москвич сразу купить", - вроде как с обидой в голосе ответил Дегай. "Ладно, не обижайся, принесу я тебе твой спирт прямо на остановку, в субботу, к девяти", - Наскан спрятал фляжку во внутренний карман кителя и развернулся в сторону проходной. Дегай отправился к себе на заготовительный участок.
С этой субботы и началось знакомство Отунбаева с Леонидом Шаменовым, ведь именно он организовал этот подпольный клуб по игре в карты на деньги в совхозе Ала-Тоо. Компания собиралась действительно серьёзная и с деньгами. Играли на серьёзные ставки всю субботу и всю ночь с субботы на воскресенье. Состав публики был интернациональный. Здесь бывали: киргизы, казахи, китайцы, монголы, узбеки и представители других народов юго-восточной и средней Азии.
Заезжали проиграть излишки денег суровые перегонщики скота из Монголии в Киргизию и обратно, после получения расчета за очередной перегон. Бывали узбекские оптовые торговцы фруктами после успешной реализации товара на Ошском рынке. Специально приезжали сюда поиграть развесёлые контрабандисты из Китая. Они умудрялись без проблем пересекать государственную границу в районе города Панфилов в Казахстане. И после каждой удачной сделки по сбыту оптовым спикулянтам некондиционной бытовой электроники, тоже были не прочь попытать счастья в карточной игре. Из местных здесь бывали в основном кассиры,
58
которые экспедиционным способом развозили зарплату чабанам, уходящим с отарами на целый сезон на дальние альпийские пастбища - джайлоо. Чтобы просто устроиться на должность такого кассира, нужно было уплатить не много ни мало 10 000 рублей. И, несмотря на это, вакантных мест всё равно никогда не было. Почему-то считалось, что чабанам деньги в альпийской зоне Тянь-Шаня не нужны, или, во всяком случае, нужны не в полном объёме. Главное чабану завезти: транзисторный приёмник, коробку батареек для него, пару ящиков водки, чай, сахар и табак, купленные на их же зарплату. Кстати, зарплата у чабанов была немаленькая, да и выплачивалась сразу за пол года. Так вот, сколько денег от той зарплаты отдать неграмотным пастухам, решал не иначе как сам кассир. Поэтому у этой категории самоотверженных строителей социализма всегда было на что поиграть в карты.
В общем, здесь собирались люди, которым деньги, образно говоря, было некуда девать. Посиделки получались отменные. Обычно в процессе игры, участники выпивали за сутки ведро спиртного и съедали целого барашка, поэтому, чтобы прокормить гостей, существовал не маленький в денежном выражении клубный взнос. Но, если желающий поучаствовать, приносил с собой на общий стол какие-то продукты, размеры взноса уменьшались соразмерно ценности принесённого. Отунбаев решил оплачивать клубный взнос спиртом, и для этого у него были все возможности.
В карты майор играл неплохо. Он был на седьмом небе от счастья, а как же, ведь он неожиданно попал именно в такую среду, о которой давно мечтал. Ему везло, и в первую же субботу он выиграл почти, что четыре свои месячные зарплаты. В следующие выходные он уже привёз на игру своего непутёвого братца Нурбека, и опять они остались в выигрыше. Нурбек, конечно, больше занимался спиртом, чем картами. И к вечеру каждой субботы уже не мог связать и двух слов, но Наскан Анарбекович считал, что пусть лучше братец "заливает шары" под его присмотром, чем шляется где попало, по рабочим посёлкам, да "шанхаям".
Сам Наскан, конечно, "шило" употреблял, но весьма умеренно, чтобы сохранять ясность рассудка. Ему важнее был азарт игры, чем какой-то
59
непонятный "бычий кайф" от алкогольного передоза, который предпочитал его братец.
Однажды, уже во второй половине июля, в одну из суббот никто на игру, почему-то не приехал. Кворума не получилось, и в клубе были только "свои". Кроме Наскана в доме находились: хозяин усадьбы старый уйгур Баймурзак, Шаменов с Дегаем, да Нурбек, который к вечеру уже набрался под самую завязку. Наскан сообщил "высокому" присутствию, что в следующие выходные на игру вырваться не сможет, потому что нужно будет от завода отправлять серьёзный груз с сопровождением в Феодосию и его присутствие при этом обязательно. Сообщил он об этом без всякой задней мысли, просто чтобы новые приятели не рассчитывали на его спирт и от досады на то обстоятельство, что эта суббота прошла так неудачно. Но вдруг, Шаменов этим фактом заинтересовался и начал его расспрашивать о подробностях: "Какой груз? Как повезут? Сколько охраны? Каким транспортом и, по какому маршруту?". Леонид так увлёкся, что потерял бдительность и даже не заметил, что Наскан отложил карты в сторону и внимательно на него смотрит. Бывалый майор, оказывается, был не настолько пьян, как думал Шаменов, и чутьё профессионала автоматически подсказало ему, что эти вопросы - не просто праздное любопытство. В его голове сразу же сформировалась полная четкая картина всей истории знакомства с этой компанией. Вспомнились сразу: все расспросы Шаменова о заводе, его желание устроиться по знакомству в один из режимных цехов и непонятная осведомлённость о его, Наскана, личности. Наконец-то Наскан сообразил, что не давало ему покоя в глубине души после этого знакомства на подсознательном уровне. Не похож был, всё-таки Леонид на обычного советского парня из Алма-Аты. Чем именно не похож, сказать было трудно: или это был едва уловимый своеобразный акцент, или немного не характерные интонации речи, или какие-то незначительные отклонения в манерах и жестах не свойственные для "совка", но то, что Леонид не тот за кого он себя выдаёт, Отунбаев в этот момент понял окончательно. Наскан окинул взглядом обстановку. Посмотрел на спящего в безобразной позе, пьяного в умат Нурбека и понял, что на его помощь можно не рассчитывать. То, чью сторону займет Юрий Дегай и хозяин усадьбы, не вызывало сомнений. Всё это, в тот же момент, Шаменов прочитал в глазах Отунбаева,
60
как будто оно было написано у него на лбу крупными буквами. Нависла тяжелая пауза, которая длилась не долго. Наскан понял, что дурачком прикидываться поздно и резко вскочил из-за стола, одновременно хватая свой стул за спинку, чтобы запустить им в Шаменова. Но Леонид оказался быстрее. Тяжелая столовая вилка из нержавеющей стали просвистела в воздухе над карточным столом, пробила Отунбаеву левый глаз и проникла глубоко в мозг.
Его нашли в понедельник на городской свалке с вилкой в глазу и шестью ножевыми ранениями. Рядом, весь в крови, изрядно побитый и в стельку пьяный спал Нурбек. И в руках у него был, по-видимому, тот самый нож, которым Наскану были нанесены ранения. Вокруг валялась разбросанная, почти новенькая колода карт и несколько пустых бутылок из под вермута. Кроме того, в карманах Нурбека была обнаружена изрядная для его социального статуса сумма денег - 560 рублей мятыми купюрами. У следствия даже не возникло никаких сомнений по поводу обстоятельств убийства и виновности Нурбека. На рукоятке вилки, естественно нашли отпечатки его пальцев, а соседи подтвердили, что он неоднократно во всеуслышание грозился зарезать старшего брата за то, что тот продался русским. Нурбека посадили в тюрьму за убийство брата по 102 статье уголовного кодекса.
Час от часу не легче.
На заводе, конечно, все были в шоке от этой истории, но жизнь продолжалась. Мы в цехе уже заканчивали выполнение задания N1. Ирку Балацкую уволили по результатам служебного расследования инцидента, но она не очень расстроилась, по- видимому, у нее в тот момент существовали и другие источники доходов. Григорьев с Верхонцевым вернулись в СКБ, а я начал активно готовиться к предстоящей командировке. Раньше мне в такие командировки ездить не приходилось. И поэтому я для начала переговорил с технарями из бюро режима. Ребята меня успокоили, дескать, ничего там страшного, и уметь ничего не надо - знай себе, наливай, да пей. На всех наших испытательных полигонах: и на Иссык-Куле и в Феодосии, и в Финском заливе, на спирт не было таких строгих лимитов и такого учёта как на заводе.
61
Там промывали торпедные боеголовки, обдавая их этиловым спиртом, прямо из ведра. Поэтому ребята считали, что единственным недостатком этих мероприятий, всегда был дефицит на полигонах персонала женского пола, которого, как раз и не хватало для полного счастья.
В первом отделе на меня оформили удостоверение установленного образца и все необходимые допуски на мои полномочия. Закрепили за мной табельное оружие - револьвер системы "наган" за номером 6385913. Провели со мной практические занятия по стрельбе и прочитали все необходимые инструкции. В общем, всё шло по плану. Но ещё одно из ряда вон выходящее событие произошло на этой неделе, которое потрясло нас всех до глубины души.
Хотя Ирина Балацкая и уволилась с завода, Мишка Григорьев, не собирался прекращать с ней взаимоотношения. Влюблённый парень разузнал её адрес и в один из вечеров, после работы отправился к ней в гости, невзирая на предупреждения товарищей о том, что одному-то и не надо бы ходить под вечер в такой нехороший район. Но Григорьев даже отказался от компании своего закадычного друга Верхонцева. Он считал, что в любовных делах каждый должен быть сам за себя.
Мишку нашли на следующий день, возле железнодорожной насыпи. Его череп был пробит в теменной области штакетиной с торчащим из неё огромным ржавым гвоздём. Эксперты констатировали, что смерть наступила мгновенно, вчера вечером, между 19-30 и 20-00 местного времени. Естественно, никаких свидетелей не нашли, а у Алмаза Байкучукова на участке образовался ещё один безнадёжный "висяк". Хоронили Мишу всем заводом. На Верхонцева во время похорон страшно было смотреть. У него было такое лицо, что к нему даже не подходили выразить соболезнование, хотя все знали, что для него значил Миша в этой жизни. Но вот, после окончания похоронной церемонии, когда все начали уже расходиться, Саша отозвал в сторону зарёванную Ирину Балацкую, и они о чём-то долго и серьёзно разговаривали. Не даром, наверное, в народе бытует поверье, что беда одна в дом не приходит, если уж навалится, так навалится. Во всяком случае, события последней недели на нашем заводе, это поверье подтверждали.
62
Следователи на завод ездили всю неделю. Но больше, наверное, чтобы соблюсти необходимые формальности. Все равно никто из сотрудников ничего вразумительного им так и не рассказал. По всему получалось, что врагов у Григорьева не было и, по серьезному, он ни с кем не ругался, а даже, наоборот, со всеми коллегами по работе был в дружеских или приятельских отношениях. А как и зачем он оказался на улице Льва Толстого, никто и понятия не имел. Верхонцева, как самого близкого Мишиного товарища, дважды вызывали для дачи показаний в следственный отдел Первомайского РОВД, но он был замкнутым и угрюмым и ничего не добавил к уже имеющимся у следствия данным, хотя и знал - куда и к кому именно, отправился Миша в тот вечер. В РОВД, как раз был ужасный беспорядок, потому что проводился ремонт помещений. Рабочие переносили мебель из кабинета в кабинет, или выносили ее в коридор. Везде были кучи ободранных обоев и другого строительного мусора. Когда Верхонцев уже подписал протокол и собирался уходить, рабочие как раз начали заносить в кабинет следователя разную мебель. И молодой старлей увлекся расстановкой дополнительной мебели у себя в кабинете, а то ведь расставят так, что потом и работать будет невозможно. Никто не обратил внимания, что Саша, уходя, прихватил с собой вещдок, тот самый штакетник с огромным ржавым гвоздем, которым был убит его друг. Хоть этот предмет и был приобщен к делу, но стоял почему-то в углу кабинета вместе со швабрами, вениками и другим подсобным инвентарем. Потом, когда следователь, наконец, спохватился, что вещественное доказательство исчезло, все решили, что это рабочие выбросили его вместе со строительным мусором и увезли на свалку. Следователя поругали за неаккуратность, да и забыли об этом незначительном происшествии. Зачем этот старый кусок доски понадобился Александру, он, пожалуй, и сам не знал. Разве что на память? Ведь хранят же в качестве сувениров старые солдаты пули и осколки, вынутые из них после ранения.
Саша после гибели своего друга сделался ещё более замкнутым и угрюмым. Он и так-то был не особенно многословен, а теперь превратился в настоящего "буку". Раньше они с Мишкой частенько задерживались после работы, если была интересная тема по конструкторским разработкам, или просто поиграть с товарищами в настольный теннис и поболтать. Теперь всё
63
изменилось. Верхонцев выходил через проходную завода ровно в 17-05, не задерживаясь на работе ни одной лишней минуты, и исчезал неизвестно куда на весь вечер. Домой он возвращался поздно и сразу ложился спать. А с утра всё повторялось сначала, и каждый день был похож на другой, как две капли воды. Сотрудники поговаривали между собой, что, якобы, видели несколько раз, как после работы он садился в автобус, идущий совершенно в противоположную сторону от микрорайонов, а потом выходил на остановке "ботанический сад" и быстрым шагом направлялся в сторону рабочего посёлка. Куда и зачем он ездил, оставалось только гадать на кофейной гуще.
Путешествие на курорт.
К 27-му июля наш цех, несмотря на все трудности, всё-таки справился с заданием. Как и было запланировано, в субботу состоялась погрузка продукции N в количестве восьми контейнеров, упакованных в деревянные ящики, и мы отправились, наконец, в командировку. В такие поездки от завода обычно ездила молодёжь не старше 35-ти лет, потому что человеку в возрасте, четверо суток трястись в товарном вагоне через весь Казахстан, было бы тяжеловато. А нам такие невзгоды были нипочём. Вся жизнь была впереди, и море было по колено, и горы по плечо. Душа просила приключений, и зачастую мы их находили, как говорится: "На свою задницу", даже в избытке. Грузились на товарной станции Пишпек, и мне с самого начала показалось, что всё делается не совсем правильно. Раз груз везём серьёзный и даже секретный, зачем тогда столько суеты вокруг этого мероприятия? Пока ехали через город, фуру сопровождали две милицейские машины и целый эскорт легковушек от завода. Начальник охраны присутствовал при погрузке лично, да ещё и при полном параде. Кроме него от охраны был начальник караула и двое вооружённых стрелков одетых в униформу. Уже к самой погрузке подъехал руководитель заказчика Филатов с двумя военпредами, тоже все из себя важные и серьёзные, в чёрной форме военно-морских офицеров. По моему мнению, всё это привлекало к погрузке излишнее внимание окружающих. Но раз мои более опытные товарищи не проявили по этому поводу никакого беспокойства, я решил, что так и надо. Худо или бедно, но мы всё-таки отправились в свой вояж и к вечеру были уже далеко за пределами республики. В составе группы, кроме меня от
64
технической службы охраны поехал Осадчий Сергей, а от первого отдела - Гена Петухов и Зуев Олег.
Первая часть нашего путешествия прошла без особенных происшествий, если не считать того, что на станции "Луговая" Осадчий чуть не отстал от поезда. Он решил во время стоянки купить пару арбузов, да не рассчитал времени. Когда поезд тронулся, Серёга подхватил арбузы под подмышки и пустился догонять состав. Благо, что поезд набирал скорость очень медленно. Но всё равно, как он умудрился залезть с таким неудобным грузом на крышу последнего вагона никому из нас до сих пор не понятно. На следующей станции мы оставили Петухова присматривать за грузом, а сами с Олегом пошли вызволять товарища из беды. Зрелище было что надо. На крыше последнего вагона важно, как орёл, озирая окрестности свысока, сидел Серёга, держа под подмышками злополучные арбузы. Я даже пожалел, что не захватил с собой
65
фотоаппарат. А дальнейшие события этой командировки показали, что фотоаппарат не помешал бы и в других эпизодах нашей беспримерной одиссеи.
Когда проезжали Кызылорду, мне показалось, что на перроне вокзала промелькнула знакомая физиономия Юры Дегая. Понимая, что это маловероятно в высшей степени, я всё-таки вышел из вагона и обошёл весь перрон, чтобы убедиться в своей ошибке. Сходил даже в зал ожидания железнодорожного вокзала, но никого даже отдалённо похожего на Дегая мне найти не удалось. Вернувшись к товарищам, я рассказал, что вроде бы, только что видел на перроне Дегая, покупающего пирожки, а пока до этого места добрался, его уже и след простыл. - "Ну, ты Серёга даёшь", усмехнулся Зуев: "Ты бы ещё стакан "шила" намахнул в такую жару, так тебе бы и Адольф Гитлер собственной персоной на перроне пригрезился. Ну и компания у нас подобралась. Один с арбузами верхом на товарных вагонах по стране разъезжает, у другого глюки среди бела дня начались". - "Олег, да это наверное мираж", поддержал разговор Петухов: "Как никак Муйынкумы проезжаем, я где-то читал, что в этих местах, миражи - частое явление". - "Ага, и ничем от этого не спастись, пока не примешь "для поправки глазу" немножечко шильца", -вмешался Осадчий, доставая из своего портфеля дежурную фляжку. - "Но насчёт Муйынкумов, это Вы господин Петухов ошибаетесь. Здесь, да будет Вам известно, обыкновенная ковыльная степь, а пустыня восточнее за хребтом Каратау, что виднеется на горизонте. Но миражи в жару случаются и здесь, особенно, если, как я уже и говорил, не вмазать вовремя по 50 граммов шила". От такого предложения трудно было отказаться и нам пришлось подчиниться обстоятельствам.
Впоследствии оказалось, что я всё-таки был прав, и мы с приятелями убедились в этом на собственной шкуре, в буквальном смысле. Через трое суток путешествия наш состав достиг, наконец, границ Казахстана и остановился на сортировочной станции славного города Актюбинск, почти что на два часа. Мы с друзьями по очереди решили прогуляться по городу, размять кости и пополнить запасы провианта на оставшуюся часть пути. Я и Осадчий пошли в город первыми, и вопреки инструкции - никуда не ходить поодиночке, разбрелись в разные стороны, как коровы на пастбище. Осадчий сразу ушёл в город через железнодорожную станцию, а я
66
отправился в туалет, который находился на перроне, метрах в ста пятидесяти от здания станции. Уже вечерело, в окрестностях вокзала было безлюдно, и я был единственным посетителем общественного туалета. И вот, когда я уже собрался выходить и подошёл к проёму входной двери, перед глазами у меня на одно мгновение промелькнуло, как мне показалось, знакомое лицо. В следующий момент я получил такой удар ногой в лицо, что сразу же отключился.
67
Очнувшись, я обнаружил себя лежащим на кафельном полу туалетного вестибюля. Здорово болела ушибленная скула, в которую пришёлся удар. Перед глазами роились мелкие искорки и прыгали тёмные пятна. Рядом валялся мой открытый нараспашку портфель. Я проверил карманы. Портмоне было на месте, в нем в целости и сохранности все деньги и удостоверения. Часы на руке тоже были в целости и сохранности, значит, грабить меня не собирались. Портфели нам перед самой отправкой вручил сам Филатов и строго наказал, носить их с собой везде. Мы так и не поняли, зачем? Ведь внутри портфелей ровным счётом ничего не было, кроме старого выпуска газеты "Комсомольская Правда", хотя портфели были не дешёвые и весьма солидные на вид. Мысли в моей голове постепенно начали приходить в порядок и я подумал: "Неужели кто-то пытался искать в моём портфеле сопроводительные документы на груз? Но ведь это же был явно Юра Дегай. Не мог же я дважды так ошибиться. Нужно скорее предупредить своих, сдаётся мне, что тут дело нечисто". Часы показывали уже 19-00 и полчаса, отведённые мне на прогулку, уже истекли пять минут назад. Я, насколько это можно было сделать на ходу, привёл себя в порядок и, перепрыгивая через рельсы, поспешил к своему вагону. Картина, которую я застал в нашей теплушке, окончательно привела меня в чувство. Не кто иной, как Лёня Шаменов дрался в вагоне сразу с тремя моими приятелями. Движений было практически не видно, но ребята разлетались от него по углам вагона как мячики. То, что Гена был кандидатом в мастера спорта по боксу, а Олег занимался вольной борьбой, как видно им не помогало.
В другом углу вагона, возле контейнеров, почему-то обложенных соломой и стружкой, сидел на корточках Юра Дегай и возился со спичками, пытаясь поджечь солому. В голове промелькнула идиотская мысль: "Сейчас будет пожар и придётся вспоминать, как правильно пользоваться огнетушителем". Огнетушитель висел здесь же, на стене вагона, и я решил, чтобы не тушить пожар попробовать его предотвратить при помощи того же огнетушителя. Сняв баллон со скобы, я со всей дури врезал им по макушке Юрия, потом затоптал разгорающийся огонь и поспешил на помощь товарищам. В этот момент Серёга Осадчий получил такую затрещину, что наконец-то у него мозги заработали, и он вспомнил, что у нас ведь есть револьверы. Стрелял он из нас лучше всех, потому что когда-то около двух
68
лет занимался в секции спортивной стрельбой из пистолета "Марголина". Когда я сообразил, что он замышляет, расстёгивая кобуру, то подумал, что надо бы убраться как-то с линии огня. Но эту проблему за меня очень быстро решил Шаменов. Он уже переключил внимание на меня и первым же пинком с разворота выбил у меня из рук огнетушитель, а пока я размышлял, как бы мне не угодить в перестрелку, так врезал мне в челюсть, что я уже во второй раз за этот день отправился в нокаут. Осадчий выстрелил навскидку и попал Шаменову в бедро. Леонид не стал дальше испытывать судьбу, наверное, пули зубами ловить он всё-таки не умел. Двумя кувырками он быстро перекатился к выходу и выскочил из вагона. Преследовать беглеца ни у кого не было сил. На всех нас больно было смотреть. Все были в синяках и ссадинах, с разбитыми носами и выбитыми зубами, а у Осадчего, по всей видимости, было сломано ребро. До отправки состава оставался ещё целый час и, нужно было что-то делать.
