Внезапно проснувшиеся птицы заорали на все голоса, и этот крик прервал его по-утреннему тревожный сон. Он поворочался, пытаясь отмахнуться от этого раздражающего звука, но и без того некрепкий сон превратился в рваную дрему. Только хуже. Он сел. Попытался разлепить глаза. Сумрачно. Еще даже путем не рассвело. Господи, что может быть хуже, чем просыпаться на рассвете? Особенно, если заснул всего за пару часов до того. Особенно, если ты сова. Но надо вставать... Он совершенно точно помнил, что было какое-то дело. Дела?
Он застонал. Сумерки обступали его и растворяли в себе сознание, казалось, что они сливаются, и вот уже ничего нет, ничего... Так, не засыпать. Холодно. Еще и ужасно холодно. Даже если расслабиться, плюнуть на все и попытаться заснуть опять, все равно холод и птичий гам останутся. И тогда будут только они. А следующий сон еще далеко, боже мой, как далек вечер, как нескоро, нескоро. Нескоро, но тогда будет - блаженство.
Он встал и пошел умываться.
На душе было неспокойно. Что-то сидело внутри занозой и изредка поворачивалось, напоминая о себе.
Плеснув в лицо холодной водой, он вспомнил. Сон. Такой сон... Он медленно отнял руки от лица, посмотрел на свое отражение. Потом потрогал свои губы, вспоминая поцелуй... И вдруг мгновенно и отчетливо понял, что это был не сон. Это было по-настоящему.
Иуда, потрясенный, так и застыл, склонившись над ручьем.