День как день, думал он, шагая по белой полосе знакомой извилистой тропинки. Она словно издевалась, скрывая тонкую сущность льда, под девственным еще пухом снега, не потоптанным десятками безразличных ног, даже не подозревающих о самой возможности такого прегрешения. По краям, то там, то здесь чернели следы провалов этих самых ног - слишком маленькая, по человеческим меркам, расплата за надругательство. Оп! И его след оказался в их числе. Он рассмеялся, вдохнул ноздрями, чтобы узнать вкус сегодняшнего утра, и на выдохе - изменился, неотвратимо и беспричинно. Еще не поняв этого, он обрел замечательную уверенность, что это его день, что все удастся и получит, что все будет хорошо.
По дороге все светофоры приветствовали зеленым, а там где их нет, чудесным образом не оказывалось и машин. Ни секунды он не потерял на глупые остановки и ожидание. Он шел и улыбался, более сам себе, чем для кого-то, но все прохожие невольно улыбались в ответ, не отдавая впрочем, себе отчета в происходящем. Для них это не имело никакого значения потому что, пройдя несколько шагов, они, ничего не заметив возвращались в свое исходное состояние, но измененное приобщением к чему-то, приобретением странно энергии огромной жизненной силы, не пытаясь, впрочем, найти разумного объяснения тому, что только испытали. Примерно в это время он впервые осознал изменения внутри себя, почувствовав переливы той самой энергии .
Он назвал их ощущением маленьких радостей жизни, неуловимых моментов сотворения просто хороших вещей. Он спросил: "Кто их творец?", и нашел внутри себя ответ. Главное, что он научился радоваться малому, поняв, что вся жизнь состоит из маленьких радостей, приметы которых, может и не заметны неискушенному, но их влияние на окружающее огромно. Кто может различить среди обыденной суеты эти моменты и получать удовольствие от их существования, тот сам в конце-концов становится их творцом. Тогда начинаешь излучать благодать, изменяющую все вокруг, меняются не только люди, но весь мир трансформируется неловимо, но верно, приобретая новые грани, подобно бриллианту чудесной огранки, увеличившей ценность алмаза исходного состояния.
- Почему ты такой сложный?! - вопрос с особой злобой в голосе.
- А я не хочу быть простым В моем мире, где много места для чувств, простота не критерий надежности и долговечности. Хочешь любви и долгих отношений? Тогда не упрощай! Все что тебя окружает, должно иметь столько граней, сколько вынесет твой рассудок. Счастье живет там, где нет и не может быть ответов - свой или чужой, где не известно куда приведет шаг в ту или другую сторону. Балансируй, веря в себя, и в один момент почувствуешь,что ты сам управляешь своей судьбой, что найдутся силы исправить неисправимое, вернуть необратимое, понять непознаваемое. Когда пройдет головокржение, ты поймешь ответственность, и только после изменишься сам и обретешь способность менять других. Ты станешь совершенно другим, и это будет твоя беда и боль, счастье и самое великое разочарование. Это дар! Так и относись к нему - хочешь, растрать, как пустое, хочешь береги и лилей, как единственное и неповторимое произведение гения немыслимого искуства.
Боль, как боль. Она приходит всегда неожиданно, будьто знает все скрытые пути и лазейки. Она возникает сразу и внутри. Ноющая, как тоска и разящая как острие кинжала. Боль убивает что-то важное, не давая понять что именно, не разрешая разобраться с этим. Сначала он не мог понять причину боли, но вскоре прозрел. Боль это часть дара, но часть настолько с ним единая, что вместе они составляют неделимое целое. Прошло совсем немного времени, он чувствовал, что дар растет и развивается внутри него. Пульсирующая точка дала начало озеру, волны которого хлестали то ознобом, то жаром не только внутри него, но и на излете, своими гребнями задевали тех, кто был рядом. В такие моменты его либо боялись животным страхом, либо любили слепым обожанием. Тогда он решил, что должен разобраться с этим, понять и подчинить происходящее своей воле. Сначала он думал, что боль есть цена, но быстро понял, что ошибается и стал искать в ней смысл. Для начала он исследовал боль физическую, а чуть позже и другие ее виды. Он доверился дару и тот повел его по пути.
Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы найти тех, кто испытывает потребность в простой физической боли, получая удовольствие, не осознавая причин этого. Он погрузился в этот странный механизм, постигнув его образы и пути. Он сам становился болью и бежал по нервам, заполняя собой все, что встречал на пути, достигал конечной цели, но никогда не попадал туда, куда стремился, туда, где жила его боль. Затем он познал тех, кто осознанно стремился к границе блаженства, используя боль, как проводника. Результат был тот же. Он приобрел знания, но опять не те, что хотел. Чувствуя, что сила дара растет вместе с его стремлением понять, он сделал окончательный выбор. Это была его точка возврата, перейдя которую изменения в нем стали необратимы. Он увидел темную сторону, узнал разрушающую силу дара и прибег к более жестоким эксперементам. Он создавал человеческие чувства во всех их проявлениях, а после видоизменял их. Он ломал сознание людей, заставлял их страдать, изменял их жизнь, если видел в этом даже малую необходимость. Едва ли он страдал меньше, чем те, кого выбирал, но дар питал его подобно наркотику, толкая на новые исследования, не давая останавливаться на достигнутом. И он добился больших успехов. Многое смог понть и уже более он управлл даром, чем наоборот.
И все же он был человеком. Кроме стремления понять и подчинить, в минуты особенно изматывающей боли, он пытался убить дар. Алкоголь, наркотики, экстрим - он пробовал многое, если не все. Но возврата уже не было. Дар, казалось пропадал, но тут же возвращался измененный и усиленный, как в отместку выпячивая наружу самые худшие и нелепые свои стороны, и тогда, вершимые им непроизвольно, изменения толкали в депрессию бессмысленности бытия, ощущением ошибки создателя сего и чувством необходимости бесконечной борьбы с ее последствиями. В такие дни он тратил силы своего дара по-пусту. Зимой шел дождь потому, что у него никогда не было слез, летом - опадали листья и жухла зелень травы, или приходил ураган, бессмысленный в своей дикой необузданности, как, казалось, и все вокруг.
В какой-то момент ему показалось, что силы кончились, что он сходит с ума, теряет рассудок. Тогда он встал на путь саморазрушения. Тщетные попытки отключить сознание, чтобы заблокировать мозг, чередуя алкоголь и наркотики, прогарая в телесных извращениях оргий. Когда он все же огляделся вокруг, то понял, что в мире что-то не так. Началась война на востоке, и с западом тоже было не все в порядке, он неожиданно ощутил звенящее напряжение миллионов нитей вероятностей событий. А самым большим его открытием стало то, что не смотря ни на что, его дар вырос до размера целого мира. Он понял, что чтобы он ни делал, какими бы ни были его желания - теперь дар это он сам, и дар это мир. Каким он будет зависело только от него. Еще он понял, что готов к этой ответственности, что все что с ним было, было не зря и не просто так. Он осознал, что несмотря на то, что прошел свой путь, будет всегда находиться только в его начале. Больше он не противился дару. Он открылся полностью, распахнул всего себя без остатка и дар влился в него безграничным потоком. Только теперь он управлял им как хотел. Он успокаивал стремительность течения и сглаживал водовороты, если чувствовал необходимость. Следил за непрерывностью и равномерностью.
Оставаясь человеком, в силу происхождения и по природе своих потребностей, он вместил в себя целый мир. Он стал одновременно всем и ничем потому, что только этот путь был возможен, только эмоционально и интуитивно он мог остаться человечески разумным и справиться со всем этим. При кажущейся противоречивости он находил равновесие среди милиардов проблем и событий, не различая их по степени важности или значимости. Внешне это никак не проявлялось, он всегда был собран и спокоен, лишь его взгляд пронзал, а сам он казалось, излучал какую-то теплоту, притягивающую и отталкивающую одновременно, но влекущую жаждой необходимости приобщения к ней. Он был наполнен, но пуст, и это тревожило его. При кажущейсо со стороны его занятости, он был совершенно свободен. Это трудно объяснить, но было именно так. Он знал, что многое зависит лишь от него, что он в целом определяет течение событий и ход вещей, но казалось не прилагая к этому никаких усилий. Мир жил потому что жил он, и это же было верно наоборот. Малейшие изменения в нем означали события вокруг. Его мысль была сильней ураганов и цунами, а мечты определяли судьбы всего сущего. Он был тождественен миру, вселенной во всех ее проявлениях. Но чем-то в себе, он ощущал, что это еще не все, его конечная цель где-то рядом, но ее достижение есть зыбкая вероятность немыслимого, и поэтому неуправляемого течения событий. Так он понял, что творить, не значит предопределять.
Он всегда был один, но смирился с этим, загнав свой душевный непокой в самые далекие закоулки сознания. Однажды он проснулся от слабой искры, подобно метеору мелькнувшей, но не пропавшей безвозвратно, а лишь спрятавшейся среди миллиардов других. С той поры странное ожидание завладело им, и его чувства, обостренные в немыслимое число раз, оказались правы. Он встретил ее будто случайно, будьто бросая вызов им же хранимой действительности. Он увидел ее путь, познал цену, и впервые не решился принять решение, сделать просто и очевидный, с человеческой точки зрения, выбор. А она принесла ему чувство цельной наполненности, показала чудо чувственной удовлетворенности - те уголки вселенной, куда он и не думал заходить до сих пор. Она стала источником его созидательной энергии, центром жизненных сил и, во многом, смыслом всех жизненных свершений. И боль ушла, оставив взамен странную тоску и печаль. Только тогда он впервые смог обратит на себя всю силу дара. Он знал на что идет, как знал и неотвратимость этого. В краткий, по человеческим меркам, миг он прожил всю жизнь вселенной - от взрыва перворождения, до последнего аккорда коллапса заключения. Он побывал во всем, во всех состояниях, был создателем живого и разумного, созидающего и разрушающего, прекрасного и ужасного...
С точки зрения человека, это было подобно взрыву внутри его мозга, внутри каждой клетки его живого существа. И он умер, вернее умер дар, как его прежняя суть, а сам он переродился, и во второй раз закончив путь, опять оказался лишь в его начале. Внешне он не изменился, как казалось, не изменилась его жизнь. Он ничего не мог помнить о даре и его силе, но такое не проходит без следа. Со временем он обнаружил в себе силу предвидения, узнал о могуществе свей интуиции и влиянии на людей. И хотя многие вещи не давались легко, как само собой происходило раньше, рано или поздно, он всегда находил уверенность в необходимости тех или иных свершений.
Когда, спустя некоторое время, он опять встретил ее, то не сразу, но увидел предопределенность и предначертанность этой встречи, поняв ее значимость и необходимость. Он уже опаздывал, но не имел права спешить. Она должна была почувствовать то же, что и он и либо дать шанс жизни новой вселенной, либо оставить все как есть. А дар, наделенный немыслимым терпением, знакомый с любым исходом всех возможных вероятностей, все это время был где-то рядом, молчаливо и, видимо безучастно ожидая счастливого завершения одного из своих великих экспериментов.