Аннотация: О вере, надежде, любви написано много. Вот вам ещё одна короткая история, а соответствует ли она теме конкурса, решайте сами.
О вере, надежде, любви написано много. Вот вам ещё одна короткая история, а соответствует ли она теме конкурса, решайте сами.
Рискуя оказаться непопулярным, я решил не писать о бурных романах. Пусть об этом напишут другие. А я хочу поведать о современниках, таких же, как и я пенсионерах, проводящих тёплую часть года в ста километрах от столицы в летнем доме на участке шесть соток с огородом. Конечно, мои герои не совершили таких подвигов, как Геракл, но всё-таки тяготы, которые они возлагают на себя, вовсе не кажутся мне пустяками.
Дом с огородом, унаследованный от родственников жены, приковал их к земле прочнее самой крепкой цепи, ибо, как говорит мой друг, цитируя классика американской литературы, Генри Торо: "Всё это легче приобрести, чем от этого избавиться", и добавляет скорее в шутку, чем в серьёз, что никогда нельзя жениться на женщинах с деревенскими корнями.
Их село получило название "Великаново": по приданию здесь проживали люди небывалого роста и силы, способные выпить за раз литр семидесятиградусной самогонки. Со временем то ли от революционных потрясений, то ли от плохой закуски народ измельчал, но сохранил умение предков обращаться с огненной водой.
В небольшой церкви, отделённой от леса высокой насыпью железной дороги, в часы богослужений, послушать отца Филимона, весьма поднаторевшего в ораторском искусстве, собиралось человек тридцать прихожанок, далеко не бальзаковского возраста, но крепких: некоторых не останавливал и десятикилометровый путь из соседней деревни. Мужская же часть населения редко посещала этот оплот православия; не дойдя до него метров триста, сворачивала к продовольственному магазину, чтобы поклониться древне римскому богу виноделия - Бахусу.
Любимая тема сельского пастыря - преобладание бессмертного духа над бренным телом - была очень актуальной, так как стоимость нефти на мировых рынках опустилась ниже тридцати пяти долларов за баррель, что вызвало в стране, сидящей на нефтяной игле, как наркоман на героине, резкий скачок цен, в том числе и на товары повседневного спроса. Последнее привело к затягиванию поясов на бренном теле пенсионеров - большинства населения села, к которому принадлежали наши герои - инвалиды второй группы.
Леонид, так я буду называть своего друга, носил такое же имя, как предводитель спартанцев, который с тремя сотнями воинов остановил в Фермопилах продвижение бесчисленного войска персидского царя Дария, о чём свидетельствует надпись, высеченная на камне, установленном на месте сражения. Впрочем, эта история имеет косвенное отношение к нашему рассказу, и я вспомнил о ней лишь потому, что мой друг очень похож на американского киноактёра Джерарда Батлера, сыгравшего в фильме "Триста спартанцев", покорившем всю планету, роль царя, знаменитого кроме мудрости тем, что мог, не показывая вида, переносить любую боль. Леонид страдал не то артритом, не то артрозом, а у его жены Екатерины Владимировны или просто Кати была редкая болезнь Гоше, и она часто ездила в столицу на необходимые инъекции и исследования, а на обратном пути покупала продукты, так как в сельском магазине они стоили дороже, а выбор был ограничен.
С конца апреля усилия наших пенсионеров были направлены на огород, площадью около четырёх соток. Не буду описывать тяготы сельского труда, ибо люди, имеющие участки, знают о нём не понаслышке, а остальным вряд ли будет интересно об этом читать. Огород приносил за сельскохозяйственный сезон огурцы, помидоры, морковь, лук, несколько мешков отборной картошки, выращенной на удобрении из перегнившей травы и золы от сожжённых опавших листьев, тыквы размером с баскетбольный мяч, из которых Екатерина Владимировна готовила варенье и вкуснейший суп-пюре. Старый друг на своём автомобиле обычно помогал с переездами: вначале весны - в деревню, а в октябре - в город с запасами овощей и банками солений, варенья и компотов.
Первую скрипку в огородничестве играла Катя, несколько поколений предков которой покоились на сельском кладбище. Целые дни под палящими лучами солнца она проводила, как её прабабки, согнувшись над грядками, являя образчик воли и упорства, которыми отличаются русские деревенские женщины. Лёне отводились вторые роли: копать, поливать, готовить компост, косить траву и собирать урожай. Он трудился без особого энтузиазма, но как всегда, на совесть: не первый из сынов человеческих, хорошо справляясь с нелюбимой работой.
- Я городской, на асфальте вырос, не люблю и не понимаю деревню, - не раз признавался он мне.
Рабочий день начинался с завтрака, обед и ужин мало чем от него отличались. Пища была однообразна, и я, погостив у них неделю в июне, в первый день ел с аппетитом, на второй еле справился с порцией, а на третий, сев за стол, вспомнил историю о персидском царе Дарии. Будучи в Греции, он заставил пленного спартанца сварить их знаменитую похлёбку, а отведав её, сказал: "Теперь я понимаю, почему спартанцы так храбро идут на смерть: им милее гибель, чем такая еда". Но я, не стал в шутку цитировать Дария, "перебирать харчами", как говорит мой знакомый украинец, доел предложенную кашу и похвалил хозяйку.
Однажды, вечером, как это часто бывало, Екатерина Владимировна на несколько дней уехала в город, оставив мужа на хозяйстве. Он проснулся в семь часов, когда у соседки давно прокукарекал петух. Встал, умылся из старого видавшего виды медного рукомойника, унаследованного от бабушки жены, включил электрочайник. В ожидании, пока вода закипит, достал с полки банку сайры, из старого холодильника несколько отварных картофелин, очистил луковицу и отрезал приличный кусок черного хлеба. Закипел чайник. Он бросил в фаянсовую кружку щепотку заварки и залил водой, позавтракал, стряхнул со стола крошки, вымыл посуду.
Залаяла собака, старая немецкая овчарка по кличке Альфа, которую они, уезжая из Москвы, всегда брали с собой. Это было существо дружелюбное, но прошедшее когда-то курс охранно-караульной службы, так что, как говорится: "Лучше не дразнить". Её время препровождения состояло из лежания на брюхе возле конуры, переругиваний с соседскими беспородными суками и кобелями, которые её побаивались, и поедания два раза в день пищи, такой же однообразной, как и у хозяев.
Негромко стукнула калитка. Он увидел на тропинке соседку, пожилую женщину лет семидесяти, с граблями в руках, и вышел на крыльцо.
- Здравствуйте, Антонина Сергеевна!
- Здравствуй, соседушка! Опять я к тебе за помощью. На камень налетела. - Она протянула грабли, у которых не хватало двух зубьев.
- А сломанные где?
- Вот: в траве нашла.
- Так. Посидите на лавочке, пока я чиню.
Он закрепил грабли в тисках на верстаке и вновь заклепал выпавшие зубья.
- Готово. Получите.
- О! Быстро как, Лёня. Сколько с меня?
- А я, что у Вас в прошлый раз деньги взял?!
- Нет. Извини, что обидела. Тогда молочка принесу для простокваши, знаю, её Екатерина Владимировна очень любит.
Она развернулась и пошла вниз по косогору, потом по пыльной проселочной дороге, идущей через село к железнодорожной станции, хорошо видной с пригорка, освещённого солнцем, где стоял его щитовой дом, построенный лет десять тому назад в одиночку собственными руками на месте сгоревшего.
В былые годы Леонид Алексеевич, научный сотрудник одного НИИ, в отпусках много шабашил, и всегда бригадиром. А там, знаете как: бригадирами выбирают людей не по ученым степеням и занимаемым должностям, а по умению организовать, начать и закончить работу. Причём, он, как правило, может заменить любого в команде.
Несмотря на возраст и болезни, в душе Лёни так и осталась тяга к настоящей мужской работе: строить дома. Бывало, что болезнь время от времени обострялась, вызывая страшные боли в суставах, до такой степени, что он пластом лежал на кровати, боясь пошевелиться. Особенно плохо было по ночам, когда приходилось поворачиваться с боку на бок или на спину, тогда помогала Екатерина Владимировна. Можно только диву даваться: как у этой хрупкой, изящной женщины получалось кантовать стокилограммового супруга.
Как только болезнь отступает Лёня чувствует в себе силы сделать что-нибудь более значительное, чем починка грабель и тяпок. Да и можно ли нормально прожить на две инвалидные пенсии? Когда в селе строится новый деревянный дом, хозяева обычно советуются с ним. В этом году в середине июня Лёню "отпустило" на столько, что он почувствовал: могу работать. И тут к нему зашла односельчанка с просьбой обить пристроенную террасу вагонкой изнутри. Сходили, посмотрели состояние, количество материала, договорились о цене и сроках. Хозяйка очень торопилась и просила сделать как можно быстрее, а то скоро дети из Москвы приедут.
Полив огород и пообедав, Лёня приступил к работе: сделал лестницу из бруса, так как потолок был высокий, и стал сколачивать обрешетку на той части террасы, которая примыкала к брёвнам избы, время от времени проверяя качество отвесом. Когда обрешётка была закончена, день уже клонился к вечеру; начало немного покалывать в бедре. "Ничего, пройдет, не в первый раз", - подумал он, подметая за собой опилки с пола, попрощался с хозяйкой, смотревшей какой-то сериал, пожелал ей доброй ночи, и, слегка прихрамывая, направился домой.
Вернувшись домой, взял десятилитровую лейку, и, черпая воду из бочки для полива, куда стекала и дождевая вода с крыши, все так же прихрамывая, полил огород. Затем принял душ в сарайчике, переделанном под летнюю душевую, накачал опять в бак воды, чтобы она за день прогрелась, добавил воды и в бочку для полива, потому что, по его мнению, дождей в ближайшее время не предвиделось. Закончив хлопоты по хозяйству, он поужинал оставшейся от обеда кашей, вымыл посуду, стряхнул со стола крошки в мусорное ведро; на часах было начало одиннадцатого. Тогда он достал с книжной полки своего любимого Монтеня, прилег на сколоченную когда-то им же кровать, включил настольную лампу, однажды найденную среди всякой рухляди и восстановленную, потушил верхний свет и углубился, наконец, в знакомые страницы.
Это время мой друг любил больше всего: тишина, никто не отвлекает. Отданный в ПТУ с тринадцати лет, он не помнил, как сказал мне однажды, чтобы когда-нибудь что-нибудь да не делал. Поэтому эти вечерние часы были самыми дорогими. Боль в бедре потихоньку утихла, к двум часам ночи потянуло в сон: Лёня заложил закладкой читаемую страницу, потушил настольную лампу и быстро заснул.
Утром он позавтракал тем же, что и вчера, задумался, пробормотал: "Брать или не брать?" И все-таки взял из аптечки две таблетки обезболивающего лекарства, положил в сумку инструменты и в восемь часов был на рабочем месте.
Для начала рассортировал вагонку из хвойных пород древесины: с сучками в одну сторону, без сучков в другую. Терраса была просторная: четыре на восемь метров. Вагонку без сучков Лёня пустил на обивку четырехметровых сторон: так, ему казалось, будет красивее. Работал он виртуозно: ни одного лишнего движения. Взял доску (они не на пол брошены, а заранее приготовлены и стоят вдоль стенки, чтобы с лестницы было удобно достать), отчеркнул карандашиком лишнее, тут же, не слезая с лестницы, отрезал, а ножовочку на специально вбитый в лестницу гвоздик повесил. Вот так. Затем достал из-за голенища кирзового сапога молоток, а гвозди, оцинкованные с маленькой шляпкой, уже во рту держит. Тут-тук-тук, и готово: доска прибита. И пошла у него работа - не заметил, как солнце за берёзу зацепилось: пора обедать. Второй день, как две капли воды был похож на предыдущий, с той лишь разницей, что ночью шёл сильный дождь, и поливать огород не пришлось.
Наступил третий день. Вечером должна была приехать из Москвы Катя, и он торопился. Любил ли Лёня жену? Вопрос риторический, когда до золотой свадьбы остаётся всего пять лет. Горячее чувство, которое охватывало в молодости, постепенно сменилось нежностью и дружбой, ибо, как поётся в известной песне, эти чувства в определённом возрасте становятся сильнее страсти, больше, чем любовь.
Лёня крепил галтели к потолку, стоя на третьей ступеньке лестницы. Прибил последнюю и шагнул правой ногой вниз, на вторую ступень. Неожиданно бедро пронзила дикая боль, как будто кто-то со всего размаха всадил в него шило. Он соскользнул с лестницы и упал на пол, потеряв сознание. Когда очнулся, то увидел над собой испуганное лицо хозяйки, державшей в руках стакан воды.
- Лёня! Да, на вас лица нет, вы бледный, как полотно! Что случилось? Может Скорую вызвать?
- Ничего, ногу слегка прихватило. Сейчас пройдет, у меня это бывает, - ответил он спокойно. - Я тут на полу полежу немножко, ничего?
- Конечно, Лёнечка! Лежите, лежите!
Он вынул из кармана пакетик с таблетками и запил их водой. Почувствовав, что они действуют, он облегчением подумал:
- Слава Богу, что хоть с галтелью успел, никуда лазать не надо, а плинтусà можно и лёжа крепить.
Этим он и занимался в продолжение четырех часов. Закончив из оставшегося бруса сделал нечто вроде костыля и попытался встать на ноги; боль сразу же усилилась, но он терпел.
- Галина Николаевна, принимайте работу! - крикнул он хозяйке.
По-старушечьи шаркая ногами в стоптанных шлёпанцах, она вышла на террасу.
- Красота-то какая, Лёня! И хвоей пахнет замечательно, как в лесу! Я даже не ожидала, что так получится! Вот мои завтра приедут: обрадуются!
- Извините, сказал Лёня, - мусор убрать сегодня за собой не смогу.
Только тут она заметила, что он стоит, опираясь правым плечом на костыль.
- Да ладно! Какая уборка! Я в два счета веником подмету. Как же вы теперь домой пойдете, Лёня?
- Не волнуйтесь, доберусь, - он старался говорить как можно бодрее.
- Ну, дай-то Бог! Ах, да, самое главное! И она вынесла из дома конверт. Вот всё, как договаривались. Мне так понравилось, что я ещё пятьсот рублей сверху приплатила. Вроде как премия!
В тот вечер Лёня добирался до дома на много дольше обычного. Костыль скользил по густой, сочной траве на косогоре, он несколько раз падал на колени и не в силах сразу подняться из-за сильной боли, подобно герою рассказа Джеймса Олдриджа "Последний дюйм", полз вверх на четвереньках, от чего его штаны скоро стали буро-зелёными. "Угораздило же Катиных родственников, чёрт бы их побрал, поселиться на горе - размышлял он, приближаясь к дому, - хотя, я бы и сам такое место выбрал: уж больно из окна вид хороший".
Его рубашка намокла от пота, хоть отжимай, когда он на конец добрался до своего крыльца. В сенях напился воды из жестяной кружки, и заменив самодельный костыль на аптечный, более удобный, заковылял к ближайшему соседу Генке-мотоциклисту. До станции было меньше километра, но он чувствовал, что сейчас это расстояние не преодолеть, и встретить жену с вечерней электрички из Москвы не сможет. "Только бы не нажрался", - подумал Леонид, открывая всегда незапертую дверь в Генкину избу.
- Леониду Алексеевичу привет! - Генка с трудом оторвался от лежанки. - Как здоровье?
- Как молоко коровье: жидкое, как видишь. - Лёня оглядел пустую бутылку и стакан, стоящие на столе.
- Если надо Екатерину Владимировну встретить, так я - всегда. Ты же меня знаешь! А это, - перехватив Лёнин взгляд, указал он на пустую посуду, - так то Серёга час тому назад заходил: вдвоём одолевали.
- Что же вы из одного стакана пили?
- А хоть бы и из одного: питие есть веселие Руси, - поняв, что его поймали на вранье, начал оправдываться Генка. - Что мне, русскому мужику с одной бутылки будет?
- Ты пожалуй довезёшь: до первого столба, а потом сам - в одну сторону, покорёженный мотоцикл - в другую, а жена моя - в третью, как лебедь, рак и щука.
- Зачем же мы будем, как лебедь рака щупал?! - обиженно ответил не протрезвевший Генка. - Доставлю в лучшем виде.
- Насчёт лебедя и рака не знаю, но, если ты сейчас на ноги встанешь, точно головой дверной косяк нащупаешь! - в сердцах сказал Лёня, с досадой вышел за дверь и поковылял к дому.
Во дворе сел на табурет возле крыльца, прислонив костыль к стене. "Вот денёк, и собака куда-то подевалась", - подумал он, оглядывая пустой двор, освещённый фонарём.
- Альфа, Альфа! - несколько раз крикнул Лёня в темноту, но овчарка так и не отозвалась.
Донёсся шум электрички. "Московский прибыл. Сейчас Кате с хозяйственной сумкой минут пятнадцать шагать по пыльной дороге", - с волнением подумал он. В последнее время по деревне ходили слухи, что у станции вечерами пошаливают. Лёня попробовал позвонить жене на мобильный, предупредить, что встретить не может, но механический голос равнодушно бубнил:"Абонент временно не доступен".
"Видимо, аккумулятор сел", - решил он, засёк время и стал ждать; представлял, как Катя с сумкой сквозь вечерний туман идёт через поле. Тишина была такая - слышно, как на соседней липе под ветром шелестела листва. "Однако же, запаздывает моя старушка", - он ещё раз взглянул на часы.
Наконец, на тропинке послышались знакомые шаги. Впереди шла Катя с тяжёлой сумкой, а за ней семенила Альфа, что-то державшая в зубах.
- Привет! Ты почему меня не встретил?
- Извини, прихватило, как всегда, в нужный момент, а дозвониться не смог. А ты что так долго шла?
- Пришлось немного задержаться. Представляешь: я уже поле миновала, начался густой кустарник, внезапно оттуда мужик вынырнул, хвать за сумку: "Дамочка, давай помогу", и к себе тянет. "Хрен тебе", - думаю, - "не для тебя тащила!" Вдруг вижу: какая-то тень, прыг на него - и за руку! Он от неожиданности и от боли завопил и метнулся обратно в кусты, так что только ветки затрещали. Смотрю: стоит наша старушка - Альфа, шерсть дыбом, хвост трубой и рычит ему вслед. Вот какая у нас защитница! Так ведь всё было, Альфа? Ну-ка, дай-ка! Что у тебя в зубах? Смотри, Лёня! - Катя держала кусок джинсовой ткани со следами ещё не запёкшейся крови.
- Да это никак трофей с поля боя! - воскликнул он. - За такое награждают, но собачьего ордена у меня нет. А что у нас с продуктами, зам. нач. по тылу? - обратился Лёня к жене.
- Вот твоих любимых говяжьих сарделечек привезла, ты же у меня мужик - хозяин как-никак. А то всё каша, да рыбные консервы, - она расстегнула молнию на сумке.
Лёня достал сверху небольшую связку сарделек и со словами:
- Награждаю тебя Альфа за верность и проявленное мужество! - бросил собаке, подхватившей награду на лету.
После того, как сардельки быстро исчезли в собачьей пасти, он наклонился и стал чесать её за ухом, а Катя гладила по холке приговаривая:
- Защитница ты наша.
Альфа нежилась в лучах славы, а про конверт во внутреннем кармане куртки, в этот вечер Леонид так и не вспомнил. Вот ведь как бывает.