Аннотация: Глава V закончена. Добавлена в общий файл и выложена отдельно.
КНИГА II. ИСПРАВЛЕНИЕ ИМЕН
Сигнальные огни пронзили даль,
И небо над дворцами засияло.
С мечом в руке поднялся государь –
Крылатого он вспомнил генерала.
И тучи опустились с вышины.
И барабан гремит у горной кручи.
И я, солдат, пойду в огонь войны,
Чтобы рассеять грозовые тучи.
(Ли Бо)
Ветер выл, оплакивая павших.
Всадник осадил хрипящего жеребца и бросил поводья. Хлопья пены застыли на панцире доспеха, рубиновые брызги крови темнели, засыхая, на плаще. Усталость не стерла надменности с лица, взгляд пронзал даль к горизонту, укутанному обрывками плотного тумана. Сняв с головы старинный шлем, увенчанный длинными перьями фазана, воин вытер лоб тыльной стороной ладони. Утренние лучи злого солнца вспыхнули в шпильках полосатого пучка, знакомая улыбка вернула мне моего Учителя Доо.
Эта битва окончена, сейчас мы победили. Война отсекла гнилые побеги, сберегла нашу жизнь, но где-то уже зреют семена нового раздора. Да и щит, ограждающий мир от энергий изнанки, в любой момент может рухнуть от давления Запределья. Поле битвы – не только эта долина, усеянная телами сражавшихся.
Вставал новый рассвет. Рождался новый день.
Все начиналось сначала.
1. Дом Синего Льда
Осеннее солнце с трудом пробивается сквозь затянувшую небо дымку, золотым туманом проникает в широкое окно кабинета главы высшей семьи Иса. Драпировка штор огораживает внутреннее пространство, бронзовая жаровня дышит теплом, ковер пружинит под ногами. Кабинет – белый камень и темное дерево, свет и тени, нововведения и традиции, рассудочная реальность настоящего и смутные тайны прошлого. Широкий письменный стол царит в идеальной вселенной Синего Льда, резная спинка кресла привычно игнорируется сидящим за столом высоким худощавым мужчиной. «Спину прямой надлежит держать без подпорок...», «Локти долой со стола...», «Плечи развернуть...» – узнаю семейную школу, у нас были общие учителя. Голова непокрыта, четыре шпильки надежно удерживают светло-русый пучок, оправленный в серебро седины. Нидхигираманирари Иса, Первый министр империи, глава Семьи и мой отец. Но кое-что в его облике изменилось за последние три года. Да, на нем привычные просторные одежды из шерсти альпаки, отороченные белоснежным каракулем, широкие рукава подобраны, но тугой воротник – вдруг ослаблен. Ноги вытянуты ближе к жаровне: свободные брюки ниспадают мягкими складками, тонкие подошвы туфлей безупречно чисты. Раньше глава высшей семьи не позволял себе даже столь незначительных уступок комфорту домашней обстановки. Возраст? Едва ли: морщин добавилось, но не они чуть смягчают строгие углы лица.
Тонкие ароматы лимона и хвои смешиваются с запахами туши и воска. Подпись поставлена, печать скрепила шнур на футляре. Нидхигираманирари Иса поднял холодный взгляд серых глаз от стопки документов, разложенных по столешнице.
– Да благословит тебя Судьба, досточтимый отец, – я склонился в почтительном сыновнем приветствии.
– Добро пожаловать домой, – скупое движение холеной ладони. Эта рука в жизни не держала ничего, тяжелее свитка и кисти. – Присядем.
Приглашение к доверительной беседе? Обычно наше общение проходило так, будто я был докучливым просителем или провинившимся подчиненным… Что же, господин Первый министр, постараемся не порезаться о незнакомые грани семейных отношений.
Последовал за жестом отца в отгороженный белой ширмой, и потому не сразу заметный, уголок кабинета. Неожиданно уютное местечко для отдыха: маленькая жаровня греет чайник с водой из надлежащего источника, хризантемы и сосновая ветка в узкой напольной вазе, панорама кайджунской степи на старом шелке, мягкие пуфы вокруг чайного столика, уставленного заварниками, чайницами, бамбуковыми ложками, каменными и медными фигурками. Только вот вторая чайная пара здесь явно лишняя – все обустроено лишь для отдыха хозяина, собеседников сюда не приглашают.
– Песня ветра, – отец поднес к лицу чайницу и передал мне, взглядом поощрив сделать то же самое.
Я вдохнул терпкий аромат чая с северных предгорий Тянь-Мыня. Их суровый климат не располагает к богатым урожаям, этот сорт ценится знатоками. Однако отец отдает должное только по-настоящему уникальным купажам, что же здесь? Закрыл глаза... горьковатая нотка полыни, анисовый оттенок тархуна, чуть-чуть чесночной едкости саранги: степь. Свобода и неоглядный простор. Небо и ветер. Действительно, «Песня ветра». Возможно ли, что отец тоже стремится душою туда?.. Осторожно выдохнул в чайницу: пусть теперь чай познакомится со мной.
– Здравствуй, Песня ветра, я – Не оставляющий следов, – шепнул неслышно, с поклоном возвращая емкость отцу, но чаинки шевельнулись в ответ.
Бамбуковая ложка в руке хозяина чуть дрогнула, уронив пару скрученных листьев мимо заварника. Неужели услышал? Я сопровождал взглядом скупые движения его рук. Ополоснуть чай. Выплеснуть на столик. Вдохнуть раскрывшийся запах листьев, с нотками сандала и меди разогретых кипятком фигурок. Снова залить горячей водой… Первый глоток самый важный, он многое скажет за нас.
Моего возвращения ждали, но легко не будет. Спасибо, Песня ветра, но я и без подсказок знал об этом.
– Гангараджсардарнапал, – голос сух и прохладен, – ты был вдали от семьи почти три года. Что ты переосмыслил в разлуке?
– Меня зовут Аль-Тарук Бахаяли, – зов степных трав отступил, мысли обрели четкость. – Это я знаю доподлинно.
– Отказываешься от имени, которым нарекла семья? – отец недоволен, удивлен… и, кажется, даже обижен.
– Не я отказался, просто в какой-то момент оно перестало быть моим. Может быть, именно это уводит всех нас из дома?
Похоже, такого ответа он не ожидал. Задумчиво баюкал в руках чашку и молчал. Детское имя и сейчас звучит чуждо, словно с кем-то значительным и важным встретился в кабинете глава семьи Иса. Интересно, откуда взялась традиция давать законным сыновьям в качестве имен фразы на древнем храмовом наречии? Помню, как удивился, поняв, что «Гангараджсардарнапал» значит «Владыка небесной реки ведет полководца в битву». Имя отца – «Драгоценное сокровище гор», а в компоновке слогов есть смысловой оттенок «труднодоступное»… надо же, ему подходит! Ладно, пусть пока это останется семейным секретом.
– Значит, предпочтешь уйти за Странником Судьбы… Кто он?
– Не знаю. И вряд ли кто сможет пролить свет на его происхождение, – отец согласно кивнул: уже пытался, видимо, – но не мы выбираем путь, путь выбирает нас. Ни я, ни наставник не искали встречи, и это о многом должно сказать тем, кто почитает Судьбу… Отец, ты знаешь Круг Отшельников?
– Лишь в тех пределах, в которых он сносится с администрацией империи: налоги и договоры. Дам поручение собрать полную информацию, насколько возможно… – и резко вернулся к интересующей его теме. – Что семья Иса может ожидать от тебя?
Тон голоса ровный, но собеседник слишком быстро берет быка за рога, видимо, это по-настоящему важный вопрос.
– Постараюсь стать полезным семье, – пожал плечами. – Я ведь вернулся.
– Значит, буду говорить с тобой, как с сыном, – в безупречно ровном голосе на миг скользнула нотка облегчения. Или мне показалось? На колени легла пухлая папка. – Давай детально разберем все твои промахи и злоупотребления за эти годы.
Не без интереса слушал отцовский монолог: моя самостоятельная жизнь была безжалостно препарирована острым скальпелем управленческого опыта. Прибытие в квартал Ворон, прогулки по улицам и знакомство с обывателями. Появление странного наставника, таинственная учеба за глухим забором «Дома в камышах». Неприятные слухи, поползшие по кварталу, и резкое их исчезновение. Неподобающее отпрыску высшей семьи внимание к жизни простолюдинов, глупость, спровоцировавшая попытку ограбления… Я с удивлением слушал описание нелогичных поступков, хаотичных метаний и дурацких решений… ну да, со стороны, наверное, так оно и выглядело. Полнота собранной информации поражала воображение, и поначалу я возмутился и обиделся слежке… но потом снова кое-что понял. Учитель Доо предупреждал, что меня не оставят без присмотра, – «такие, как ты, приносят либо великую славу, либо вечный позор», и отец практически доказал его утверждение. К тому же, собранная информация отражала лишь внешнюю сторону моей жизни: куда ходил, с кем говорил, что делал. Меня укорили за излишний демократизм, неуместное любопытство и неумение держать его на привязи. Но из всех своих авантюр вышел без потерь, и сейчас, ощущая недоумение в холодном голосе отца, в очередной раз вспомнил уроки Учителя Доо. Наставник не зря настаивал на том, что нельзя играть по чужим правилам. Непредсказуемость – тоже сила. Какая разница, как трактуют мои поступки те, кому неизвестна их подоплека? Просчитать логику действий не сможет никто, и, значит, не навяжет свою. Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Не обошел вниманием отец и мои детективные опыты, оценив их как дешевую самодеятельность, и я был с этим согласен. Но он также вынужден был отметить благодарность Главного управления за помощь в расследовании инцидента в квартале Ворон, что, безусловно, на пользу семье. О путешествии упомянул вскользь, явно основывался на докладных начальников провинциальных и районных управ, и лишь ситуация с Ёдгором Фуином подверглась подробному рассмотрению и даже потребовала моих объяснений. Но я этого ожидал.
– Тебе ведь доложили, при каких обстоятельствах я подписал его назначение?
– Со слов Фуина внешнюю цепь событий удалось восстановить, – согласился отец. – Но причина?
– С Бирюзовыми Волками поступили гнусно, – пожал плечами, как любил это делать Учитель Доо. – Мне стало его жаль. Просто жаль.
– Избавляйся от привычки причинять справедливость в тех сферах, которые не относятся к компетенции нашей семьи. Ты ведь уже должен был догадаться, что отношения Иса и Тулипало исторически сложились непростые…
– Да они просто губят наш Шусин! – горячо воскликнул я, чуть не опрокинув чашку с чаем. – Прости, отец, не хотел перебивать тебя.
– Шусин давно не наш, смирись, – отец испытующе смотрел на меня.
– Вот только сама земля противится уходу Иса. Так же, как Танджевур все еще ждет своих царей-воинов. Не знаю, о чем думали первые Пинхенги, вот так запросто передвигая по просторам империи правящие семьи провинций. Память сердца не вытравить, оно корнями вцепляется в родную землю.
– Возможно… Я не был в Шусине, мое сердце свободно.
Я бросил взгляд на пейзаж: да, в его сердце гуляет вольный ветер кайджунских степей. Прабабка успешно взрастила ковыль на чужой ей земле.
Отец еле заметно усмехнулся.
– Ты наказал Ёдгора Фуина? Отменил мое назначение? – волновал лишь итог приключения.
– Нет, конечно, ты все рассчитал правильно, и это примирило меня с ситуацией. Отменить твое решение – продемонстрировать недоверие члену своей семьи. А это означает отсутствие единства, что в данный момент совершенно недопустимо. Мы переживаем не самые лучшие времена. – Я напрягся, ожидая объяснений, но их не последовало. – Но печать у тебя заберу. Слишком щедро делишься милостью семьи, не заработав еще ни грамма морального права на это, отдаешь не свое.
– Я готов, – снял с шеи перстень-печатку и с поклоном протянул отцу.
– Хорошо, – аккуратно положил рядом с чашкой. – Теперь о заслугах. Приведенные тобой кони слишком ценны не только для нашей семьи, поэтому я распорядился оформить их как дар императору…
Уже распорядился? Аянга лишилась Савдага, а я не увижу Хуран? Судьба, я-то думал, что мне в этой жизни больше нечего терять… оказывается, всегда есть что.
– Прости великодушно, отец, – я поклонился настолько низко, насколько позволял чайный столик, – но теперь ты отдал не свое.
Брови отца вскинулись вверх, но тут же вернулись на место.
– Хм… разве не семье привел коней тот, кто пока не имеет прав ни на какую личную собственность, – хотя бы в силу возраста своего?
– Это несправед…
– Забудь о справедливости. Думай о целесообразности. Конница – это и боевая мощь, и воплощенное богатство, но эти кони способны усилить семью чрезмерно. Никто не имеет права хоть в чем-то превзойти властвующую чету Янгао, под чьей дланью процветает империя, а таких коней в их конюшнях нет. Уж это понять ты в состоянии?
В сердце будто вогнали ржавый гвоздь. Как же так? Мое янтарное чудовище... а Аянга? Только Савдаг помогал ей держаться все это время.
– Но Хуран… Савдаг…
– Цепляющийся за малое проигрывает большое. Ты слишком расслабился без контроля старших, Аль-Тарук, – отец произнес имя и этим подтвердил его официально, одной рукой отнимая, другой одаривая. Поставил чашку вверх дном, обозначая окончание разговора. – До Исхода Зимы тебе надлежит подтянуть знания этикета и манер, чтобы не опозориться среди равных. Я распорядился, чтобы к тебе отнеслись в соответствии с твоим высоким статусом, моя жена позаботится об этом… и сделай уже что-нибудь со своими руками. Ступай.
Звезды вокруг меня – в очередной раз – складывались в иные созвездия, сдвигались по эклиптике сферы миров, и, как всегда, назначалось жить не в том мире, который мечтал обрести. Сохраняя почтение встал, поклонился и степенно вышел из кабинета.
Значит, заботу обо мне вменили в обязанность лично Марале Иса? Помню-помню, первую супругу отца трудно забыть. Надменная, шумная, властная – настоящая Тулипало, чем очень гордилась. Даже после тридцати лет брака церемониальные цвета Иса надевала исключительно на официальные мероприятия, дома же подчеркнуто щеголяла в одеждах Багрового Огня, словно отделяя себя от женщин семьи. Мое существование обычно ее не интересовало, а когда интересовало, ничего хорошего ждать не приходилось. Не сложились у нас с ней отношения, и не без причины.
У дверей покорно застыл в ожидании незнакомый слуга. Я шел за ним по родному поместью из апартаментов Главы, через двор, и чувствовал, как и дом, и его обитатели настороженно присматриваются ко мне. Что же здесь происходит?
Наш путь завершился у роскошного особняка, двери гостеприимно распахнулись. Просторный холл, изысканный зал для приема гостей, хозяйская гостиная, спальня, в которой царила кровать с балдахином, угодливо кланяющиеся горничные, бросившийся чуть ли ни под ноги шустрый юноша с пронырливым взглядом.
– Высокая госпожа распорядилась уволить дикую девчонку и убрать вашу поклажу на склад старых вещей. Вам предоставят все новое, достойное положения члена высшей семьи: и одежды, и свиту, и наложниц…
Пьющий чай везде опоздал? Нет!
Слуга семенил следом, причитая: «Не позорьте себя, господин, вернитесь в дом!», – но замер, напоровшись на брошенный через плечо взгляд. Центральный двор поместья девственно пуст, ворота почему-то распахнуты настежь. Отсутствие охраны в такой ситуации удивило, но заострять внимание на этой странности недосуг. За воротами никого не было. Куда могла пойти моя горе-телохранительница? Только в квартал Ворон, к старухе Дэйю, единственному, кроме нас с наставником, знакомому человеку. Больше податься некуда. Но столицу степнячка не знает совершенно, и как ее теперь искать? Хранитель Сию, видимо, понял мои затруднения, поводил ушами-локаторами и двинулся вдоль ограды. Придется полагаться на его сверхъестественное чутье.
Один я бы девчонку не нашел. Сначала хранитель бодро трусил по дороге, ведущей к кварталу, но потом свернул не туда и стал бестолково тыкаться по каким-то закоулкам, видимо, в точности повторяя маршрут степнячки. Похоже, здесь она потерялась и пошла наугад. Шла долго, блуждала в хитросплетениях узких старинных улиц, но так и не решилась спросить у прохожих нужное направление. Не желая тратить время попусту, Сию взлетел на забор, перепрыгнул на крышу и замер, к чему-то принюхиваясь и прислушиваясь, ища ему одному видимые приметы, восстанавливающие путь Аянги. Вернувшись на тротуар, хранитель больше не блуждал в переулках.
Дикарка сидела на обочине мостовой, безвольно опустив руки и привалившись спиной к стене, опоясывающей комплекс торговых павильонов, ничего не видя и не слыша шума улиц. Мимо сновали люди самого разного облика и статуса, в пыли у ее ног тускло поблескивало несколько монет. Приняли за побирушку? Или, как могли, пытались помочь попавшей в беду? Никогда не мог правильно толковать мотивы простых горожан. На наше с Сию явление отреагировала, нервно дернув плечом. Почуяла.
– Телохранитель, так-то ты исполняешь свой долг? – нарочито жестко спросил ее. – Кто позволил покинуть охраняемое тело?
– Но ведь… – закаменевшее бесстрастной маской лицо дрогнуло. Глаза ожили. – Меня выгнали…
– Кто? Над твоей жизнью и смертью властен лишь я. Не они принимали твою службу, не им и распоряжаться ею. Ты мой человек.
– Но… ты ведь сказал, что я не меч…
– Не меч, да. Ты мой щит, разве нет? – скоро я начну вещать, как Учитель Доо.
Она старательно обдумала заковыристый ответ, вздохнула и благодарно кивнула.
– Виновата, господин, – в уголке глаза что-то блеснуло и скатилось по смуглой щеке, но мы совершенно не обратили на это внимания. – Больше такого не повторится.
А на меня вдруг нахлынули сомнения: может, сгрести ее в охапку и прямо сейчас уйти в «Дом в камышах»? Учитель Доо с удовольствием займется своими наставническими обязанностями, сад Барлу распахнет свои объятия, мир и покой вновь вернутся в нашу жизнь…
Нет. Я принял решение, и назад ходу нет.
– Вставай, мы возвращаемся! – руки не подал, но за локоть поддержал.
Хвост Сию, победным маячком мелькавший впереди, замер, нервно подрагивая, у ворот поместья. Закрыли их неплотно, явно рассчитывают на возвращение. Неужели внутри ожидают еще какие-то сюрпризы во исполнение странных повелений моих замечательных родственников? Так и есть. Двор теперь заполнен охраной. Где они прятались раньше и зачем сейчас заняли атакующие позиции? Я скользнул взглядом по лицам. Ни одно не знакомо из прошлого, полностью сменили состав. Похоже, это их старший?
– Дорогу! – я твердой рукой отодвинул плотно сбитого мужчину со своего пути.
– Не велено, – спокойно ответил он, чуть отступив, но не поддаваясь давлению. – На эту территорию посторонние не допускаются.
– Здесь нет посторонних, есть я и мои люди. – Не отступлю. Я отстаиваю право на достойное место в семье.
Повинуясь знаку старшего, охрана слаженно шагнула навстречу, блокируя меня. В ответ рука словно сама собою раскрыла тешань, колени подпружинились, а за левым плечом чуть шевельнулась Аянга.
– Я не хочу никому причинять вреда, но мои люди войдут со мной в мой дом, – голос был спокоен, хотя внутри все дрожало от напряжения.
Старший охраны бросил взгляд в сторону и подал охране какой-то знак, но до того, как бойцы успели сделать хотя бы шаг, над ухом просвистели любимые метательные ножи Аянги. Четверо дергают ногами в попытке освободиться от лезвий, пришпиливших их башмаки к деревянному настилу двора. Пальцы дикарки потрескивают разрядами молний, пахнет озоном и свежей кровью… не хотелось бы побоища.
– Здесь нет посторонних, – внезапно поддержал меня холодный голос отца. – Прекращай забавы, сын.
Он возник на галерее дома Главы в сопровождении секретаря и управляющего. Проронил эту фразу, окинул всех равнодушным взором и вновь скрылся в своих покоях. Привиделась ли мне улыбка, мелькнувшая на его губах? Почудился ли женский силуэт в знакомых красных одеждах, приникший к окну кабинета? Что вообще здесь только что было?
Охранники низко поклонились. В мгновение ока двор снова оказался пуст, только следы башмаков кровью пятнали доски, да ножи Аянги остались, сложенные аккуратной такой кучкой.
Все тот же угодливый личный слуга, поминутно кланяясь, вновь повел нашу компанию в предназначенное мне обиталище, роскошью уступающее лишь резиденции Главы семьи Иса. Аянга невозмутимо держалась за левым плечом, Сию важно вышагивал рядом: мои люди надежно прикрывали спину. И бока прикрывали тоже. Вот только души… души их оберегать должен именно я.
Следом за нами в холл внесли сундуки. Но не успели двери закрыться за носильщиками, как распахнулись перед явившейся с визитом супругой отца. Ее сопровождала парочка компаньонок, почти невидимых на фоне высокой статной хозяйки. Марала Иса почти не изменилась за прошедшие три года: легкая полнота несколько смягчала тяжеловесную уверенность жестов, густые черные пряди прихотливо уложены в украшенную драгоценными камнями прическу, белизну ухоженного лица подчеркивает роскошь алого одеяния. В моей памяти ее облик сохранился столь же значительным, правда, непривычно смотреть на жену отца сверху вниз. Аянга чуть замешкалась, повторяя за мной поклон – не так давно эта женщина прогнала ее с порога.
– Добрый день… сын, – голос глубокий, сильный, в глазах так же, как раньше, тлеет ровный огонек неприязни. Только горькая складка у губ стала более заметной. Испытания не смягчили нрав Маралы Иса и не изменили отношения ко мне, но в искрящем между нами чувстве не вижу своей вины. – Открой свои сундуки.
– Это мои сундуки… матушка, – странно называть так совершенно чужую женщину, еще более далекую, чем отец.
– Я отвечаю за каждого члена семьи, – отпора не ожидала и даже немного помедлила с ответом. – За твои несовершенства твой отец спросит с меня. Двор спросит с меня. Твое мнение меня не интересует.
– Я тоже далек от желания интересоваться Вашим мнением. Мои вещи не будут подвергнуты досмотру, как не станет чужим достоянием и личная жизнь. Я привык отвечать за себя сам.
Настаивать на повиновении не должна. Или силой заставит непослушного юнца выворачивать карманы?
– Хорошо. – Тулипало сдается? Не верю! – Завтра пришлю своих портных, и не смей им перечить.
– Благодарю, – теперь можно и мне отступить. Открытая ссора не входит в мои планы, как и в ее.
Она немного помолчала, не отводя острого взгляда.
– У тебя глаза человека, который уже убивал, – бросила злые слова, как бусины на гранитные плиты пола.
Укол с неожиданной стороны, переход на личности… ай-ай, как неосмотрительно подставилась супруга отца. Неужели она уверена в том, что мне неизвестны сложные обстоятельства семьи?
– И тем не менее, – красноречивым ответом будет изысканная вежливость поклона, – убийца в нашей семье не я, госпожа!
Дохнули гневом тонкие ноздри… и вновь промолчала.
Аджитабхитиграпасалар, «Покоритель небес и великих рек», бывший наследник Иса, слухи о странном пристрастии которого резать непотребных девок гуляли по всей империи, был ее сыном.
В комнате для омовений уже поджидали молоденькие служанки и слепой массажист, готовые изгонять усталость дорог... хотя сколько было той дороги? Зато приключений сегодня было достаточно. С удовольствием отдался их опытным рукам, снимающим нервную дрожь и напряжение мышц, умащивающим тело и волосы ароматными маслами, шлифующим ногти. Надеюсь, теперь мои руки ни у кого не вызовут нареканий. Переоделся в заранее приготовленное домашнее одеяние: личный слуга – Того?.. Тонго? Потом разберемся – споро помог со складками и застежками и незаметно исчез, захватив дорожное платье в чистку. Молодой еще парень, но выглядит подготовленным и преданным. Хорошо бы – преданным семье, а не лично Марале Иса, но с этим тоже разберемся по ходу дела.
Из гардеробной доносились восхищенные вздохи: горничные развешивали по платяным шкафам изделия портняжек из квартала Ворон. Временами срывались на негромкий восторженный писк, но я его слышал. Да-да, плащ, подбитый серебристой лисой, мне тоже нравится, как и предназначенная в комплект бархатная шапочка, украшенная пушистыми хвостами.
Вежливо постучался в комнаты Аянги и после неуверенно прозвучавшего разрешения толкнул легкие резные створки двери. Телохранительница обустраивалась в кабинете, расставляя по полкам шкафа склянки с отварами и сундучки с запасами трав. Крышка изящного дамского столика ощутимо прогнулась под весом разобранного перегонного куба, горелок, фаянсовых ступ и пестиков. Гроздь стеклянных реторт, связанных за узкие горлышки прочным пеньковым шнуром, лежала в изножье кровати – для них на столике места уже не хватило. Надо распорядиться, чтобы его заменили на что-то более подходящее, работать травнице за таким несподручно, да и еще один шкаф не будет лишним. Оружие и снаряжение для верховой езды брошено в угол, его тоже нужно куда-то пристроить, жить нам здесь не менее полугода. Сама девчонка смущенно отводит глаза: непослушные кудряшки выбились из чуть влажных кос с тонким запахом лаванды и хмеля, легкая туника и таоку льнут к телу – она тоже вымыта до скрипа. Сочла неприличными наши купальные церемонии? Ничего, привыкнет и будет находить в них свое удовольствие.
Отдельных апартаментов Хранителю Сию не выделили, но в скромной девичьей спаленке на пол возле кровати брошена мягкая подушка, отороченная хвостиками белок. Приказал перенести ее к себе.
Она испуганно кивнула и двинулась вслед за слугой.
Трапезная оказалась небольшой, но уютной: ковер на полу, кованые светильники, неизменные драпировки. Низкий чайный столик поместили за искусно расписанной ширмой, круглый обеденный – посреди помещения. В его столешницу вмонтирован вращающийся диск, на котором сейчас царит супница с ручками в виде драконьих лап. Сам дракон уютно устроился на крышке, сберегая аромат пряного бульона. Рядом с глубокими чашами, где белеют круглыми боками пельмени из свинины, золотятся ломтики жареной утки, зеленеют ростки бамбука и огурец, держат парадный строй соусники, а на плоском блюде нежатся плоские лепешки. Соскучился по домашней кухне!
Хрустящие крахмалом салфетки и столовое серебро с камоном семьи не смутили Аянгу, вкуснейшие блюда поглощались быстро, аккуратно, но равнодушно. Да, это тебе не суслики у походного костра. Интересно, кто из обитателей и посетителей «Дома в камышах» натаскал дикарку на застольный этикет? Старуха Дэйю? Учитель Доо? Или с ней занималась Сарисса? Сердце привычно сжалось, накатила тоска по прошлому, хотя оставил его за спиной лишь нынешним утром.
Уютный свет светильников вытеснял за окно хмурый вечер, но необжитые, еще чужие стены давили. Непривычно безделье: в «Доме в камышах» с утра до ночи было чем заняться. Как-то не сговариваясь мы собрались в общей гостиной, тихо радуясь друг другу. Аянга пристраивает у окна сундучок для рукоделия, Сию выбирает кресло, которое назначит любимым, я приволок недочитанный свиток старинных баллад. Слуги уже сервировали столик для вечерних посиделок: легкое вино, засахаренные фрукты, рассыпчатое печенье, острый сыр. Завтра пойду с визитами по родственникам, буду вручать подарки и выражать восторги от встречи, а сейчас можно немного расслабиться.
– Вот ты где, милашка Ганга! – от улыбки по стенам скачут солнечные зайчики. – Никто не помешает мне первой приветствовать любимого братца!
– Нила! – волна радости бросила навстречу изысканной красавице. Даже разлука не позволила забыть ту, кто был в этом доме самым близким человеком. – Судьба! Нила, я так по тебе скучал!
– Ну-ка, ну-ка, – сияя, обошла вокруг меня, – как же ты вырос и похорошел! Маленький братик стал таким взрослым!
– Ты такая красавица, Нила! – девчонка-хулиганка превратилась в настоящую юную даму.
Держась за руки, мы присели на диван, жадно разглядывая друг друга. В уголках серых глаз выразительно залегли жемчужные тени, брови изогнулись крыльями бабочки, русый локон выбился из высокой прически и коварно подчеркнул трогательный наклон шеи… Тонкая фигура с весьма соблазнительными формами буквально утопала в кружевах и блестках льдистых цветов Иса. Да, фасон, некогда отвергнутый Аянгой, чрезвычайно шел юной красавице. Так же, как церемониальный кафтан в степном стиле, изготовленный портняжками, подходил моей телохранительнице.
– Угостишь сестренку? – Нила игриво подмигнула и будто случайно выдернула пальцы из моих ладоней: первые минуты восторга сменились обоюдным смущением. – Тебя сегодня обязательно накормят чем-нибудь вкусненьким. Скучал по домашним сладостям?
– Скучал, конечно, – я подвел ее к низким креслам у столика. – Давай наслаждаться ими вместе, как в детстве…
– Да, как в детстве… – эхом отозвалась она, изящно облокотившись на изогнутый поручень и высунув носочек расшитой жемчугом туфельки из пены кружев. – Будто сто лет назад это было.
– Как ты жила тут без меня? – я налил вина в ее бокал. Запахло персиками.
– Ой, все эти переезды, – она чуть наморщила носик. – И так некстати… в горном поместье, конечно, тоже ничего так жилось, но такая тоска, и никакого приличного общества. А потом меня представили ко двору. Вот это, скажу я тебе, было здорово, – сестричка и не пыталась скрывать, что гордится собой. – А ты как, бедняжка, один, в старом убогом доме?
– Неплохо, – так хотелось рассказать обо всем, что случилось со мной, – и даже очень неплохо. Мы с наставником…
– Забудь, – тонкие пальцы требовательно легли на запястье. Чуть шевельнулся под кожей уроборос, я почти не вспоминал о нем в последнее время. – Забудь обо всем. Неподобающая для Иса жизнь закончена, теперь будет все по-другому.
– Нила, я столькому научился за эти три года…
– И всё, братик, не тому! – Никогда раньше родной любимый голос не звучал столь снисходительно. – Я, конечно, люблю тебя, Ганга, но должна сказать, что ты выглядишь и ведешь себя совершенно неприемлемо. Не знаю, какие планы на тебя у отца, но вряд ли он допустит твое появление при дворе в нынешнем виде: таких простаков там едят на завтрак. И, пожалуй, – она азартно сверкнула глазами, – я сама возьмусь за тебя! А первым делом…
Я отказывался верить своим ушам. Сестра ехидно раскритиковала все, что успела заметить за первые минуты встречи. Оказывается, для аристократа я слишком высок, слишком широк в плечах, будто занимался физическим трудом, как какой-нибудь крестьянин, но с этим она, к сожалению, поделать ничего не сможет. Кожа лица недостаточно мягка, с въевшимся за лето загаром нужно бороться, но, на мое счастье, у нее есть проверенное средство, и за пару недель она с этим разберется. А руки? Ладони и костяшки пальцев, как ни старались слуги в купальне, не избавились от твердых мозолей – ей было неприятно чувствовать их на своей коже, так что над руками еще работать и работать. Досталось и прическе: такие пучки сейчас носят лишь замшелые старцы и простолюдины, а юные утонченные аристократы холят водопад прихотливо подобранных волос. И пока я пытался понять новую Нилу, она продолжала вдохновенно наставлять меня на путь истинный. Да, мне не повезло с ростом и фигурой, даже в приличной одежде я едва ли превращусь в истинного утонченного аристократа, значит, утонченности нужно придать моему окружению. Вокруг истинного аристократа допустимо виться лишь нежным наложницам в душистых шелках, обученным ублажать взор, слух и нюх, из животных в этом сезоне модно держать певчих птиц в легких бамбуковых клетках и с десяток декоративных собачек. А неотесанную Аянгу, как и помоечного кота, следует отправить к слугам и не показываться с ними на людях: они не соответствуют моему статусу и будут оскорблять пресыщенные взоры ценителей прекрасного.
– Нила, – мне с трудом удалось вклиниться в ее монолог. – Аянга и Сию останутся со мной, это не обсуждается. Госпожа Марала уже пробовала…
– Она заботится о тебе, – сестра отставила недопитый бокал. – О тебе и о престиже семьи. Ты же… не будь дурачком, братик, не ссорься с высокой госпожой. В доме царит жена, на этом стоит старинный уклад. Мужчина руководит делами империи, женщина – домом мужчины. Отец никогда не вникал в наши внутренние проблемы, здесь ее слово куда весомее его слова. Да, твой статус сына официально подтвержден, но как собираешься жить дальше?.. Строптивость только осложнит твое положение. Или побежишь к отцу жаловаться на женщин?
– Нет, конечно, – что еще мог ответить?
Нила вновь изящно облокотилась о гнутый подлокотник кресла и задумчиво поднесла к умело подкрашенным губам крохотное печенье.
– Я была при дворе прошлым летом, могу многое рассказать о его сложном укладе. Ты будешь там один: хотя мне и понравилось, но больше туда не поеду, – во всяком случае, пока что. Меня уже представили императору и просватали за достойного человека из клана имперских банкиров. Знак Синего Льда он носит первым в роду и с радостью войдет в семью, приняв фамилию полностью. Отец согласен, госпожа тоже.
– Но ведь ты хотела самой быть хозяйкой в доме, – оказывается, у сестры завелись далеко идущие честолюбивые планы, – любой старый род будет горд принять тебя.
– Детские мечты, вспомнил тоже! – фыркнула Нила. – Такой выход из сложившегося положения кажется наиболее достойным, даже по мнению госпожи. Аджи перестал быть наследником, тебя никогда не готовили к власти, так что Иса возглавит мой муж, когда придет время отцу уйти на покой.
– А я? Почему сбросили со счетов меня? – оказывается, Нила с Маралой всё решили за всех.
– Потому, что ты бесполезный, – сестра снисходительно отмахнулась. – Какой из тебя Иса? Разве что декоративный элемент, да и то с плохим, как оказалось, вкусом.
Вспомнилась печальная улыбка Учителя Доо: «Кому ты хочешь стать полезным?» Это им я хотел стать полезным? Меня списали, еще не успел я начать хотеть.
– Не рано ли ты, сестричка, собираешься брать в руки бразды правления? Отец наш находится в расцвете сил и мудрости…
– Он стар, – безапелляционно заявила Нила, решительно поднимаясь с кресла. – Семью, попавшую в шторм, не сможет удержать на высоте былого величия старик, а ему уже за пятьдесят. Нужны новые силы, новые мысли, новая кровь. Подумай… и не мешай. Так будет лучше для всех.
– Подумаю, – кивнул вслед уходящей сестре.
– Я не желаю тебе зла, – чуть задержалась у дверей и покровительственно добавила. – Прислушайся к добрым советам.
Добрые советы… устами Нилы со мной сейчас говорила Марала, владычица внутреннего мира семьи. Обозначала позицию. Определяла мое место. Ставила ультиматум.
Кажется, кое-кто так и не понял, что вернулся вовсе не тот подросток, что почти три года назад убегал из дому.
– Это все из-за меня, – тихо вздохнула Аянга.
Мы за беседой совсем забыли о том, что здесь присутствуют посторонние… Хотя какие они посторонние? Семья поставила перед выбором сейчас, но я-то выбор сделал давно.
– Тонго, – слуга возник будто неоткуда. Подслушивает. Подглядывает… я указал на чуть тронутые Нилой лакомства. – Заменить.
Миг – и стол снова полон, будто не было визита сестры. Мы устроились на диване втроем. Сию свернулся клубком на коленях, Аянга забилась в угол. Я почти силой вручил ей бокал с вином, оно сейчас пригодится.
– Нет, телохранительница. Все это из-за меня, – рассказать об утрате лунных коней необходимо, лучше переболеть потерями сразу. – Аянга, прости. Савдаг…
– Не надо! – взгляд беспомощный, как у потерявшегося ребенка… да она и есть потерявшийся ребенок. – Не говори мне этого.
– Надо, – я чувствовал себя детоубийцей. – Семья подарила его, вернее, их всех императору.
Она молчала. Долго молчала. Бокал мелко подрагивал в маленькой смуглой ладони. Пятнышки ожогов и царапины, мозоли на костяшках… эти руки умели убивать и лечить, это были правильные, прекрасные руки.
– Нельзя любить красивых, – в хриплом голосе вновь прорезался степной акцент. – Их много людей любит, их могут отнять. Нельзя любить Савдаг. Это ломает сердце… жжет, – она чуть ослабила тугой ворот курточки, освобождая дыхание. – Будем пить?
– Будем, – подтвердил, обновляя в бокалах вино. – Знаешь, я любил Нилу.
Оказывается, нам всегда есть, что терять.
Утро нового дня началось с бесконечных аудиенций – все спешили выразить почтение сыну главы. Первым пришел управляющий. Из беседы с ним я вынес информацию о полагающемся содержании и закрепленном за мной паланкине; старший над слугами принес список кандидатов для заполнения многочисленных вакансий моей обслуги; наложницы отца прислали элегантную каллиграфию на надушенном шелке – приглашение на праздничный вечер… в мою честь, естественно. Ходить с визитами к родственникам не понадобилось – я, как оказалось, теперь важная птица, и родственники сами пришли засвидетельствовать свое уважение, да и подарков не ожидали... но тем больше были им рады. Лишь Нила слегка поморщилась, церемонно принимая роскошное панно из радужных шкурок колибри. Изделие варварски прекрасное, но… шкурки содраны с живых птичек – Канамарка достигает высот в смешении энергий жизни и смерти. Она это каким-то образом ощутила. Среди делегации представленных преподавателей были учителя и изящных манер, и оперативно-следственных действий, спасибо отцу. Чопорный лик наставника Борегаза неожиданно принес радость узнавания – надо же, соскучился по старому абаку. Сейчас сухие строки расчетов и пункты уложений буду воспринимать совсем иначе: не раз в странствиях убеждался в необходимости тех знаний, которые с боем были вложены в голову. Надеюсь, субботние занятия с Первым министром возобновятся тоже, потому что хочется сравнить излагаемые теоретические принципы организации общества с вынесенными из странствий наблюдениями за его реальным существованием.
После обеда, когда поток визитеров наконец-то иссяк, решил прогуляться, и Аянга заняла привычное место за левым плечом. Впрочем, за пару часов поместье не обойдешь – один только сад с его павильонами и прудами исследовать можно несколько дней, да и то не факт, что заглянешь во все закоулки. Вдали от центральных улиц с домами членов семьи разного ранга и положения прятались конюшни, мастерские, казармы охраны, жилища обслуги. Встречные кланялись: кто-то с почтением, кто-то с искренней радостью… вот теперь я почувствовал себя по-настоящему дома.
Вскоре нашел то, что подсознательно искал все это время: утопающую в багрянце кленов веранду низкого длинного строения с раздвижными стенами. Тренировочный зал.
Нырнул в прохладу пустого пространства, пахнущего потом и пылью. И еще палой листвой – охапки разноцветных листьев осенний ветер бросил на пол и разогнал по углам. Широкие доски пола пружинят под ногами. Вдоль стен расставлены соломенные чучела, обмотанные веревками доски, кожаные мешки, набитые песком. Напротив входа расположилась длинная стойка с деревянным и металлическим оружием. Отлично оборудованное местечко, все есть, что нужно. Но это и немудрено: при таком количестве охраны в поместье их тренировки и должны проходить с огоньком.
Отвернулся от стойки и направился к противоположной стене, на ходу разогревая мышцы. Аянга в дальнем углу пыхтит в разминке, скоро приступит к выполнению своего любимого комплекса. Он у них с Учителем Доо один на двоих, только у наставника «в засаде» сидит «Тигр», а у Аянги… пф-ф-ф, котенок какой-то. Улыбнулся ей и скользнул в низкую стойку – ну что, «Журавль», полетаем?
Шаг, выпад, взмах «крылом» рукава… шаг, выпад, веер тешаня описывает полукруг… Ш-ших… ш-ших… возникший словно ниоткуда сухонький старичок в такт моим шагам машет метлой, изгоняя кленовые листья из зала. Шаг, выпад, поворот… шаг, выпад… растрепанный веник метлы елозит там, куда должна опуститься стопа. Рефлекторно чуть укорачиваю шаг и ставлю ее рядом. Шаг, выпад… опять под ногою метла, и опять мне приходится укорачивать шаг. И принесла же нелегкая этого навязчивого дворника именно сейчас!..
Так, надоело. В следующий раз просто наступлю на рабочий инструмент. Сломаю – пусть ищет новый. Шаг, разворот… метла мгновенно выскальзывает из-под подошвы. Ах, вот как? Ну, я тебя все равно достану! И я ее все же догнал в последнем выпаде, но добить не сумел: прижал лишь пучок выдранных прутьев. Какой шустрый уборщик! Просто виртуоз метлы и мокрой тряпки… Невысокий, на голову ниже меня, худой и, на первый взгляд, немощный… Но как лихо гонялись мы друг за другом по всему залу! Мне пот заливает глаза, а его изрезанное морщинами чело, с тонким ромбом Иса на виске, лишь чуть тронула испарина. В седых усах прячется ехидная ухмылка. Что-то мне это напоминает…
– Простите, мастер, – я низко поклонился. – Мы вторглись в ваш зал не спросясь.
– Школа «Белого журавля», – он отмахнулся от извинений. – А там, – кивнул на скачущую тугим мячиком Аянгу, – «Тигр...»
– Да, «Тигр в засаде». Типа того, – развел руками, извиняясь за глупую любовь телохранительницы.
– Школа «Медного кулака»… необычный выбор для юной девочки, – глаза азартно блеснули.
– Да уж, смеху подобно…
– Ничего, – похлопал меня по плечу. – Траектории чистые, а сила и резкость с годами придут. Но что удивляет… вы знаете, что уже не один век школы «Белого журавля» и «Медного кулака» соперничают и даже враждуют друг с другом? А у вас явно был один учитель.
– Но он учил нас не тому, чему учат в тех школах, – я не смог сдержать улыбки.
– Чему же учил?.. Постойте, дайте догадаюсь сам… – он снова почти незаметно для глаза сунул мне под ноги метлу. Стопы автоматически сдвинулись, избегая столкновения. – «Единая нить»?.. – неверящий взгляд выцветших глаз. Мастер очень стар, сейчас это стало особенно заметно. – Редкость какая. Не думал даже, что еще остались последователи… – кивнул на тешань, пригретый в ладони. – Прекрасный выбор в вашем положении. И тоже – искусство владения боевым веером сейчас практически утрачено…
– Как видите, не совсем. К тому же, – я не без удовольствия процитировал наставника, – «твое оружие – ты сам».
– В мир возвращается старое знание. Вот так оживают легенды, – старик пожевал губами. – Кто учил вас, юный господин?
– Учитель Доо, если Вам это имя о чем-то говорит.
– Нет, это имя я ни разу не слышал.
Надо же… а мне рассказывали, что мир боевых искусств весьма тесен. Или это наставник так хорошо запутал собственные следы? Интересно, зачем?
– Простите за непочтительность, – поклонился еще раз, уводя разговор от личности наставника. – Я не подумал, что учитель может выметать из зала мусор. Обычно этим занимаются младшие ученики…
– Обычно младшие ученики занимаются со старшими учениками. Им некогда мести мусор. А за восстановление чистоты и гармонии отвечает именно учитель. Да и в удовольствие мне столь мирное занятие. Позволите пригласить вас на общий чай?
Аянга закончила махать скрюченными пальцами-«когтями» и уже какое-то время сидела неподалеку в растяжке, прислушиваясь и заинтересованно блестя в нашу сторону глазами. Поймав мой вопросительный взгляд с энтузиазмом закивала, да и я не прочь был промочить горло.
В процессе поглощения напитков познакомились с охраной и договорились с мастером Наронгом о тренировках. Странно, но ни у одного из бойцов не увидел терна на виске, все сияли ромбами младших семей. Старик развеял мое недоумение резонным замечанием: «Кто допустит чужаков к охране жизни главы старшей семьи и его сыновей? Пиккья пусть охраняют безродных или неосторожных». А я и не знал, что у Иса есть своя школа… Что еще скрывает семья от посторонних глаз? Нам сразу же подобрали партнеров для спаррингов, с намеком на то, что в дальнейшем они останутся личными телохранителями. Мне понравился предложенный мастером боец – уютный мягонький колобок Хэмин. Он сумел замаскировать свою подготовку, а мне тоже надо учиться не вызывать настороженности у окружающих излишним боевым потенциалом, неподобающим утонченному аристократу. Аянга выбрала жесткого жилистого типа со злыми глазами по имени Мёнин.
– Он честный, – пояснила выбор дикарка, – а степь не терпит вранья. Солнцу не соврешь. Небу не соврешь. Люди… они не настолько важны, чтобы врать ради них.
– Чему мы сможем с ним научиться? Выгоднее при дворе казаться слабым, будучи сильным…
– Это хорошо для тебя. А я перейму его повадки и буду твоей страшной шаманской маской, буду дерзких пугать, – и скорчила свирепую гримасу.
Уже боюсь.
Дни монотонно тянулись с утра до вечера, но одновременно неслись вскачь, пожирая недели. После обязательной утренней тренировки меня ждали приглашенные отцом наставники, а они, уж поверьте, недаром ели свой рис, и давние занятия с Борегазом теперь казались детским развлечением. Я все глубже погружался в еле заметно колышущиеся волны океана истории рода, которая была и осталась истинной историей империи. Распоряжением отца я получил полный доступ к семейным архивам Иса, где, казалось, само время свернулось клубком в тесном пространстве библиотечных полок, и, держась за нить пожелтевших страниц, пробирался из прошлого в настоящее. Личные дневники и записки глав семьи Иса рисовали картину настоящей, непридуманной жизни: необъявленные войны, предательства, интриги… Предки испытующе глядели на меня сквозь неровные строки старых записей, затверженные с детства лозунги о благе империи и долге перед народом осыпались шелухой, оставляя обнаженным стальной стержень воли к жизни, к величию рода. Возвращение в семью происходило незаметно, но неумолимо. Что на самом деле стоит за утверждениями наставников: «мы хранили», «мы возвеличивали», «мы оберегали»? Мы выживали. Прогибали мир под себя, зубами и когтями выцарапывали место под солнцем. Иса всегда были до жестокости требовательны к себе и к другим, и если бы на месте отца в нашем с ним противостоянии оказался его прадед, то вечное изгнание и лишение имени было бы самым мягким наказанием за мою строптивость. А основатель семьи – да-да, тот самый «простой гончар» Сони Иса! – вообще запорол бы кнутом, судя по записям его внука. Жизнь одного человека не стоит и ломаного гроша в сравнении с манящими горизонтами величия семьи, а излишнее чадолюбие делает ее уязвимой и, значит, слабой.
Если рассматривать семейные проблемы с этой точки зрения, то мой подростковый бунт выглядит жалко и нелепо. Зачем вообще живет человек? Для красоты, любви и наслаждений… Его зовут вперед – во имя славы. Тянут назад – с помощью закона. Что-то запрещают наказаниями и в чем-то убеждают наградами. Я, избалованный ребенок, жаждущий жизни, которую не заслужил, почему-то решил, что представляю собой уникальную, неповторимую ценность, достойную особого отношения… И как быть, если сознанием собственной исключительности пронизана каждая клеточка тела, а тебя старательно загоняют в общие рамки? Покинуть строгих родичей, чтобы творить все, что хочет душа, – а по существу уйти к тем, кому до тебя нет никакого дела? И не подобные ли рассуждения привели братца Аджи к нарушению принятых моральных норм? Не потому ли с ним случилось то, что случилось, что он поставил себя выше всех ныне живущих? Решил, что ему позволено все? Именно поэтому живущие отказались от него вообще, даже семья. А ведь сейчас у Синего Льда совсем не так много наследников, как встарь, нынешнему главе выбирать-то и не из кого...
Мы заговорили об этом с отцом в одну из суббот, единственный день недели, когда три-четыре часа его времени безраздельно принадлежали мне. Наше сближение проходило осторожно, но с некоторых пор на его чайном столике в том самом отгороженном ширмами уголке рабочего кабинета прочно обосновалась вторая чайная чашка, а на пуфе напротив – собеседник, в моем лице. Он внимательно выслушивал, но никак не комментировал мои суждения и поступки, терпеливо отвечал на вопросы, не выказывал мнения об успехах и неудачах, которые тоже случались. Будто знакомился с кем-то посторонним, но достаточно значимым, медленно сокращая дистанцию. Изучал и делал крохотный шажок навстречу. Я же был готов откликнуться на любую его инициативу. В этот раз наш разговор был посвящен разбору хитросплетений политических отношений между великими семьями.
– Все мы переживаем не лучшие времена. Сила Шести семей, на которой зиждется величие империи, иссякает. Да, у каждой из семей есть свои уязвимые места, но вместе они были несокрушимы, и если бы не их нынешняя внутренняя слабость… Что-то словно разъедает старые рода изнутри. Взять хоть нашу семью. У твоего прадеда было шестеро сыновей, и когда он передал семью твоему деду, пятеро его братьев, принявших ромб, возглавили младшие семьи. У деда было восемь сыновей, но семеро моих братьев нелепо сгинули от болезней и несчастных случаев, свалив всю тяжесть ответственности за род на меня одного. Я ждал поддержки собственных сыновей, но старшая жена родила единственного ребенка, хотя при заключении брака звезды обещали нам плодовитый и крепкий союз. Что-то пошло не так. Пришлось обратиться к свахам, но специально подобранные по звездным картам наложницы долгое время рождали лишь дочерей. Ты, кстати, появился вопреки их стараниям, с твоей матерью я встретился случайно. Не думал, что успею воспитать тебя как надо, направить твои устремления в надлежащее русло… да и не очень хотел. На то были причины. К тому же у меня уже был взрослый наследник, от правильной супруги, но...
– Почему его мать не забила тревогу? Кто, как не она, знала, что таится в душе сына? – мне не понравилось, что всю ответственность за поступки Аджи отец берет на себя.
– А почему она должна играть на стороне Иса? Ты что, не видишь, в чьих цветах ходит Марала всю свою жизнь?
– И что? – я не понимал.
– Сын мой, это для вас, детей, мать всегда мать, самый близкий человек. Для рода вошедшая со стороны женщина – либо открытый враг, либо лазутчик. В зависимости от отношений родов, а они всегда непростые. Слово отца – как приказ императора, весомее любых чувств, желаний и обстоятельств, и только отец отвечает за своих отпрысков перед людьми. На этом стоит империя. Дети подчиняются, прежде всего, родному отцу. Никто из здравомыслящих мужей не подпустит жену к решениям, определяющим судьбу рода, потому что этот род не ее. Долг женщин – рождение наследников и устроение порядка внутренних покоев. Именно поэтому так трудно пристроить любимых дочерей…
– И по этой причине ты хочешь оставить в семье Нилу? – я не забыл о разговоре с сестрой, хотя в последнее время избегал встреч с нею.
– Она честолюбива, умна и хитра, пусть пока молода и наивна. Но она Иса, как бы Марала ни старалась перетянуть ее на свою сторону. Ее дети усилят семью…
– И будут править? – кажется, амбициозные девичьи планы имеют под собой основание.
– Если не ты, то кто? – прямое предложение принять наследие было озвучено отцом впервые.
Я варварски, залпом, допил остывающий чай. Сейчас, когда наши речи ведутся максимально доверительно, пора признаваться в собственной ущербности. Я должен.
– Отец, я Аль-Тарук Бахаяли.
– И? – искренне удивился отец.
Он, что, на самом деле не понимает смысла этих слов?
– Мое имя отображает мою суть. Я не оставляю следов. Мои способности изменить нашу участь ограничены проклятием. Твоим проклятием.
– И что это значит? – плечи под домашней курткой чуть напряглись, взгляд подернулся инеем. – Чем же я успел навредить тебе?
– Ты пожелал, чтобы я получил все, что тогда требовал от жизни: свободу от семьи, возможность ходить туда, куда хочется, видеть то, что хочется, знать, то, что хочется… И теперь умею видеть, смогу узнать... Меня все еще манит то, что лежит за пределами нашей реальности. Но, отец… этого мало. Я не способен что-либо изменить, потому что забыл в тот день потребовать уметь делать то, что мне нужно.
– Рассказывай.
И я рассказал. Про загон и овец, про бескрайний мир за его оградой. Про энергии изнанки, пронизывающие ткань бытия, про демонов Запределья и их странную жизнь, про нити Судьбы, которые мои руки тянут из будущего, но итог их сплетений предсказать невозможно. Про камень, сорвавший лавину, соломинку, ломающую хребет буйволу, не желая этого и не стремясь… Про Странников Судьбы и Отшельников Круга, хранящих равновесие Вселенной.
– Неужели тебе всего этого мало? – глава семьи Иса укоризненно качал головой.
– Да. Я хочу оставлять за собой следы своих поступков и видеть результаты решений. Все эти демоны, боги и Отшельники… я ведь и среди них ничего не смогу изменить.
Он молчал долго. Грел в ладонях морозный фарфор чашки, сберегая тонкий аромат.
– Отбросим пока все странное, случившееся с тобой. Не рискну составлять об этом суждения. Я-то как раз та самая пастушья собака, что стережет послушное стадо за крепкой оградой загона… от таких, как вы, – острый взгляд полоснул из-под опущенных век, – любителей безграничной свободы. Вывод пока можно сделать один: ты был неосторожен в желаниях, я – поспешен в эмоциях. Не знал, что так бывает, но с этим нам надо жить дальше.
– Странники не следуют велениям Судьбы, – предупредил отца. – Она просто идет рядом с нами…
– Может быть, сейчас именно это и нужно семье, потому что, похоже, лишь шаг отделяет от пропасти.
В тот день стена между нами, существовавшая, кажется, с моего рождения, практически исчезла. После мы часто вели такие разговоры с отцом. Я рассказывал об Амагелонах и Текудере, о стражниках Хариндара в плащах цвета марийон-нуар, о старательных чиновниках Атачены и мятежниках в горных долинах… На моем столе в библиотеке будто по волшебству появился крепкий футляр, в каких хранились на полках библиотеки личные дневники предков, и стопка пергамента. Я писал обо всем, что видел, о чем размышлял, а когда не хватало слов, рисовал. По широким полям страниц рассаживал похожих на бабочек колибри, водил на водопой круторогих буйволов. Оранжевое небо отражалось в воде, струи фонтанов повторяли контуры куполов, удваивая пространство, и ветер вился поземкой у ног опирающегося на меч древнего багатура… Туда, в глубину штрихов, уходили энергии изнанки, чуть подсвечивая толстые листы короткой летописи.
Не было опасений, что мое бытописание станет известно болтунам и досужим сплетникам: в личную библиотеку главы рода допускали только с его дозволения. Именно поэтому лишь недавно я смог прикоснуться к дневникам предков, говорить с ними без утайки обо всех взлетах и падениях нашего жизненного пути. Когда начал вести свои записи, то больше всего не хотел посвящать будущих читателей в историю отношений с Сариссой, ведь Чинмаякасима тоже умолчал о своей Хэбиюки. Это слишком мучительно, слишком лично… Но кто-то должен рассказать правду о прекрасных княжнах, приходящих в мир людей, чтобы найти себя, о детях Старой Змеи, путешествующих по радужным мостам. О роковых последствиях их встреч с нашей реальностью. О том, как важно уметь отпускать, даже если сам умираешь в разлуке.
Я представлял, как какой-то юный русоволосый Иса с серыми глазами истинного шусинца и опустевшим от потери сердцем будет читать строки, написанные ровесником, жившем сотни лет назад и испытавшим то же, что и он. Как снова столкнутся литосферные плиты миров, и грозовая туча принесет в струях дождя двух жалких бродяжек. Как умолкнет слабый голос серпентанги, а птички и мышки чудесного сада будут лакомиться рассыпанными в траве булочками. Как пальцы запутают тугие узлы нитей Судьбы, которые никто на способен развязать, только разрубить по живому… И боль отступала. И пустота шелестела незнакомыми именами и почти знакомыми лицами, невидимая грань, отделяющая от семьи, истончалась, исчезала. Я проплыл отрезок пути в лодке под названием «настоящее», отпустил ее вниз по течению, в прошлое, к веренице таких же лодок. Стал частью их каравана, идущего в будущее, последним звеном в цепи предков и потомков. И когда отец предложил подобрать мне жену – согласился, не раздумывая.
Оставлю хоть какой-то след.
Полное совершеннолетие и полноценное вхождение в род сопровождалось испытаниями, так повелось еще в Шусине. Не знаю, как инициируют юношей остальных Шести семей, но мне предстояло провести ночь в семейном храме перед лицом предков. Дед и его братья, главы всех младших семей прибыли в родовое поместье, специально для участия в ритуале.
Я сутки провел без пищи и питья в одиночестве своих покоев. Когда солнце склонилось к горизонту, омылся холодной водой из деревянного ушата, поданного невидимыми слугами, переоделся в простой холщовый наряд, жесткими швами натирающий плечи. Повинуясь знаку выступил из комнат вслед за стареньким шадесом, который сегодня выглядел особенно празднично. За левым плечом держалась Аянга – куда я без верного телохранителя? Во дворе ко мне присоединились отец и дед. Мужчины, одетые в родовые цвета Иса, без спешки и суеты вливались в торжественную процессию. Мы уходили в ночь, оставляя за спиной тепло и уют жилища. Там суетились женщины, слуги и домочадцы – здесь лишни их любопытствующие взгляды. Там накроют столы к ужину: будут негромко стучать столовые приборы о края тарелок, игриво подмигивать светильники, уютно пыхтеть жаровни. Здесь же пар вырывается изо рта и растворяется в сумраке, укравшем дома, павильоны, ограды – будто мы его надышали. Потрескивают факелы. Шорох наших шагов по расчищенной дорожке отскакивает от серого неба и падает вниз.
Маленький семейный храм в глубине поместья оплетен голыми ветвями, опушенными инеем – изысканная сумеречная вышивка, синяя на синем. Прощальный луч солнца скользнул из-за горизонта: высек в серебре деревьев фиолетовые искры, лизнул пологий купол языком пурпурного пламени. Тучи прянули ввысь, обожженные. Храм выступил навстречу. Приблизился на мягких лапах, заполняя собой пространство, вытесняя на периферию мирскую суету праздника. Туда, в его таинственное чрево, должен войти сам, или он поглотит меня, не спрашивая.
С плеч падает меховая накидка. Холодный ветер вцепляется костлявыми пальцами в холст рубашки, пробирается под широкие шаровары, зубы выбивают барабанную дробь. Шадес распахивает резные створки, но я не вижу его лица, а тех, кого оставляю за спиной, забирает ночь. Темный проем двери, факел, всунутый в руки… что же, я готов. Делаю решительный шаг и отсекаю себя от всего, что остается за высоким порогом. Хрустальный звон колокольчиков «музыки ветра» – это дверь закрывается за спиной. Бдение перед Исходом Зимы началось. Я не знаю, что ждет меня, а Иса будут ждать знака Судьбы. Ждать здесь, у дверей маленького отражения великого святилища Рангана.
Окна плотно закрыты, и в храме почти тепло. Нравы за столетия смягчились: я стою в храмовом зале «в чем пришел в этот мир» – в штанах и рубахе. Как жаль, что не родился летом… но тогда огня бы с собою не дали. Факел вставлен в держатель, темные тени метнулись в углы, затихли под алтарем. Тонкий коврик брошен у грубо вытесанного древнего камня, на котором покоится чаша для священного огня. Сейчас она пуста и темна, в ней вспыхнет огонь, если предки сочтут меня достойным и примут в род. Рядом – единственная глиняная табличка и церемониальные стеклянные палочки. Я вспомнил рассыпавшуюся табличку в Рангане: захочет ли говорить со мной Судьба на этот раз? На стенах рядами висят посмертные маски, я знаю их всех, я читал их дневники и проживал с ними жизнь, вплетая в свою. Обхожу зал по периметру медленно, успеть бы познакомиться со всеми.
Начну-ка с истоков. Конечно, о знакомстве с легендарным Сони Иса мечтать не приходится, но его внук, Гаргант, оставивший нам лишь пару записок корявым почерком, должен быть здесь. Самая первая, самая древняя… кожа, конечно. Звериная кожа, можно не морщиться. С этого полустертого слепка сделали погребальное изображение из бронзы или даже золота – оно до сих пор прикрывает рассыпавшееся прахом лицо в забытой могиле. Здравствуй, Гаргант Иса, тепло ли шусинцу на бахарской земле? Ты упокоился среди шусинских родичей, но часть души древнего воина оберегает сегодняшних Иса и здесь.
Синахсаргон, смотрел ли ты в мертвые глаза своих предков, как сейчас я смотрю на тебя? Они благословили твое решение подержать Императора Дракона, ты писал. Но сам-то уверен в своей правоте? Судя по многостраничным обоснованиям – не очень.
Пасартам, повеса и юморист. Прожженный политик, украсивший страницы своего увесистого труда изящными анекдотами из жизни правящих семей и тонкими замечаниями о природе власти. Даже маска твоя сохранила ироничную усмешку тонких губ… Хитрая, скользкая змея, многократно возвысившая Иса.
Кожа, глина, алебастр масок – такие разные лица, но все как одно. Благовонные палочки тлеют у каждой, воздух дрожит. Лотос и сандал укрепляют семейные связи… и я становлюсь единым с этими масками, со стенами храма и алтарем, с близкими родичами и Аянгой, ожидающими решения предков за тяжелыми створками двери. Они кутаются в теплые одеяния, дрожат на холодном ветру и не сводят глаз со святилища. А мне здесь тепло и уютно, голод утих, а тонкий коврик у алтаря поблескивает, словно атласная шкура жеребца. Опускаюсь на колени, глажу его крепкую спину, и вот уже мы мчимся в море травы, задыхаясь от ветра, солнца и ни с чем не сравнимого счастья. Крепкие ноги скакуна попирают воды и горы, копыта мнут пух облаков. Под перезвон хрустальных мостов созвездий, мы врываемся в чернильную бездну небес, замыкая длинную вереницу призрачных всадников в старинных одеждах. Я тоже Иса! Да, мы – такие.
В каменной чаше, будто указывая путь, вспыхнул огонь. Синий, как ритуальное пламя в Храме Рангана. Злой, холодный, освещающий все, что скрыто. Несущий обжигающую ясность.
Неловкие старческие пальцы подхватывают палочками табличку, огонь лижет ее сероватые бока, синие тени сгущаются в глубине, текут по насечкам, складываются в слова. Дребезжащий голос шадеса полон удивления и сомнений.
Четверо станут одним, над нами щит водружая.
В диких степях растет
Бездны сестра родная.
Она наш меч. Наша кровь.
Сердца единого мед.
Не потеряй ее вновь.
Недоуменный ропот голосов за моей спиной – семья вошла в храм, как только зажегся священный огонь, как это и положено по ритуалу. Обычно здесь Судьба вручает будущему главе девиз правления родом, значение же этих слов внятно лишь мне. Пророчество догоняет меня, предупреждает, угрожает, взывает. Значит, я поступаю правильно, когда иду туда, где растут и копятся изменения привычного мира.
– Сын! – твердая рука отца помогает подняться с колен. – Добро пожаловать в семью, наследник.
На низких скамьях вдоль стен разложена одежда в родовых цветах. Сапоги, таоку и куртка, длинный халат, отделанный мехом. Дед держит на подушечке шпильку «Аромат сливы» – его совершеннолетие давно прошло, но волнение выдает слабый румянец, окрасивший острые скулы. Отец сам скрепляет мой пучок двумя шпильками и накрывает плечи халатом.
Лотосом и сандалом пропах храм, я, кажется, до самых костей пропитался этим ароматом, как и одежды отца, руки деда и его братьев, чьи предплечья сжимаю ладонью… все здесь. Мы едины. Мы Иса.
Первые лучи солнца после полумрака храма почти ослепляют, отражаются от граней шпилек и солнечными зайчиками скачут по просевшим сугробам. Запах чуть подтаявшего снега, свежий ветер, как крылья далекой весны, изгоняют лотосы и сандал, возвращают к заполнившим дорожки домочадцам и слугам. Радостный гомон толпы после тишины святилища оглушает. Они кричат, машут руками, смеются и поздравляют.