Аннотация: Автор иллюстрации - художник-карикатурист Петр Тягунов.
Александр Воронин
КАК НАВСЕГДА УЕХАТЬ ИЗ СССР
(УСТАРЕВШАЯ ИНСТРУКЦИЯ)
Предупреждение.
Патриотов прошу дальше не читать,
все равно не понравится.
Погадаю я на картах,
Карты правду говорят!
Предисловие.
В конце восьмидесятых годов, в телевизионной программе 'Взгляд',промелькнул эпизод: корреспондент пристает на улице к прохожим с вопросом: 'Какая у Вас мечта?', и в ответ одна молодая женщина, полушутя, крикнула в телекамеру: 'В Америку хочу!'
Не думаю, что женщина эта была 'подсадной уткой'. Также ясно, что ни один кадр не мог появиться на советских телеэкранах случайно, без так называемого 'согласования'. И 'мальчики из 'Взгляда'' - вполне кагебешные ребята, причем некоторые даже во втором поколении. Третьего поколения тогда почти не было, - об этом в свое время позаботился Сталин.
КГБ хорошо знал (и знает!) настроения людей. Показанная сцена - иллюстрация к той информации, которую хотел он вдолбить в упрямые головы сидевших на самом верху и давно уже не видевших и не слышавших, что происходит в стране.
А в стране в это время половина сознательного населения мечтала уехать за границу. Небольшая часть мечтавших даже предприняла некоторые шаги в этом направлении. Небольшая часть из предпринявших некоторые шаги зашла в своих попытках достаточно далеко. Небольшая часть из зашедших в своих попытках достаточно далеко смогла, действительно, уехать за границу. И уж совсем немногие из уехавших за границу смогли там остаться. Но даже из тех, кто смог остаться, мало кому удалось не сбиться в русскую кучу, а адаптироваться и стать частью новой страны. Надеюсь, что к числу тех немногих принадлежу и я.
Глава первая.
Казенный дом
- Мне поручено сообщить, что решением Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик Вы лишаетесь советского гражданства. Прошу сдать паспорт и военный билет.
В голосе Елены Ивановны звучал не просто металл, но и демонстративное презрение. 'Видимо, так ее проинструктировали,' - подумал я.
Елена Ивановна возглавляла местный ОВИР и по долгу службы встречалась и беседовала со мной уже несколько раз. На встречи эти я ходил с удовольствием и говорил обо всем, что в голову придет. Елена Ивановна почти всегда со мной не соглашалась, сдержанно и серьезно отстаивала правоту официальной точки зрения. В то время я наивно и горячо ненавидел коммунистов и как-то случайно в разговоре ляпнул:
- Коммунистов можно разделить на две группы - дураки и сволочи, и еще неизвестно, какая из них хуже.
От обиды у Елены Ивановны задрожали губы:
- Я восемнадцатилетней девчонкой вступила в Партию, и тогда это был самый счастливый день моей жизни. Так кто же я по-вашему?
Из наших разговоров я давно понял, что интеллектуальной глыбой она не является, кроме того я знал также, что она берет взятки, и даже знал людей, которые ей взятки давали. Но сказать честно: 'Немного от первого и чуть побольше от второго' я, конечно, не мог. Если каждый будет говорить мне в лицо, что он обо мне думает, может быть, и я буду слышать одни оскорбления.
Подошла секретарша забрать мои документы. На этот раз мы были в кабинете не одни. Кроме секретарши, обычно сидевшей в 'предбаннике' и контролирующей поток желающих получить визы, здесь находился мрачный немолодой мужчина. Не знаю, кто это был. Мне его не представили, а сам он до конца не произнес ни слова.
Я торопливо зашарил по карманам в поисках паспорта и военного билета. Как разволнуюсь, так становлюсь суетливым. Военного билета было не жалко. В свое время пришлось потратить много сил, чтобы уклониться от армии. И теперь в голове у меня мелькнула приятная мысль - 'Больше уже не 'забреют''. А вот паспорт отдавать не хотелось. 'Молоткастый и серпастый' хоть и звучит как 'зубастый и клыкастый', но он был как бы частью меня самого.
Взамен мне дали тусклую книжечку маленького формата с названием 'Удостоверение лица без гражданства'. Все записи в ней были сделаны на двух языках - русском и, почему-то, французском. Я подумал, что это, наверно, с тех времен осталось, когда французские гувернантки учили детей русских дворян, и тихонько, про себя, рассмеялся. Нервное напряжение отступило.
Елена Ивановна теми же брезгливо-презрительными интонациями зачитала, каких прав и обязанностей я лишаюсь. Меня это больше не волновало. В советской талонной системе я получал главный талон - на свободу.
Глава вторая.
Пустые хлопоты
Для отоваривания любого талона надо выстоять очередь. Самая длинная очередь была в американское посольство. Состояла она , в основном, из веселых парней моложе тридцати и серьезных женщин за сорок. Парни галдели, смеялись, некоторые небрежно обнимали подруг. Женщины были молчаливы, одиноки и, явно, страдали от избытка религиозности и подозрительности. Вокруг очереди как слепни вокруг коровы кружились непонятные личности - кто-то что-то предлагал, кто-то за кем-то следил, а кто просто глазел на всё это, наслаждаясь круговоротом жизни.
Через два часа томительного ожидания подошла и моя очередь заглянуть в заветное окошко. Там я увидел усталую девушку, которая вежливо улыбнулась и сказала с легким иностранным акцентом:
- Слушаю Вас.
- Вот, - я протянул ей свое удостоверение, - Я - Лицо без гражданства и хотел бы выехать в США. Что для этого нужно сделать?
Девушка посмотрела на меня с недоумением:
- Отсутствие гражданства - это Ваша личная проблема, и права на въезд в Соединенные Штаты оно не дает. До свидания. Следующий.
Такого удара я не ожидал и, не представляя, что делать дальше, отошел от окна.
С минуту растерянно смотрел на очередь, потом вздохнул и подумал: 'Ничего, посольств и консульств много, а я один'. Шутка в стиле советской продавщицы была не очень удачной. Но шок прошел, я был готов действовать дальше.
У немецкого посольства топтались даже две толпы, которые между собой не смешивались. Как я потом выяснил, одна состояла из интеллигентных евреев, вторая - из казахстанских немцев. Интуитивно я пошел сразу к первой. Высокий парень с ироничной улыбкой объяснил мне, что Германия евреев 'принимает', и они ждут, как их запустят вовнутрь и раздадут анкеты.
- Я не еврей, а лицо без гражданства, - смущенно сознался я.
- Не знаю, - с сомнением сказал парень, - тебе надо у них спросить.
И он показал на двух работников посольства, стоявших около толпы казахстанских немцев.
В отличие от усталой американской девушки немцы были вежливы и терпеливы, но совершенно не говорили по-русски. Тут же какая-то бабушка, выделенная толпой за знание немецкого, добровольно выполняла обязанности переводчика. Результаты переговоров были печальны. Ни среди русских немцев, ни среди евреев родни у меня не было, а, значит, не было и шансов уехать в Германию.
Я медленно шел вдоль длинного ряда 'Мерседесов' и 'Фольксвагенов' с оторванными московской шпаной эмблемами и думал, что делать дальше.
Уже без какой-либо надежды, чисто из любопытства, я пришел к канадскому посольству. Толпы здесь вообще не было, зато стоял бдительный милиционер. Доблестных советских милиционеров я не видел, к счастью, уже больше десяти лет. Говорят, они сильно изменились, и нынешний, прежде чем задать вопрос, для начала пару раз стукнет тебе по почкам. Врут, наверно. За весь период моей бурной юности я знал только один достоверный случай милицейского рукоприкладства. Рассказал его мой тогдашний друг Сашка Глухов, которого я не видел уже двадцать шесть лет.
На одной из вечеринок у Сашкиного знакомого украли дорогую ондатровую шапку, и всех участников этой вечеринки вызывали к следователю. Подошла и Сашкина очередь. Следователь встретил его приветливо, предложил сесть напротив, потом включил настольную лампу, направил ее Сашке в глаза и прежним приветливым голосом сказал:
- Ну, рассказывай, кому ты шапку продал.
- Не брал я ее, - удивился Сашка.
Тогда следователь неспеша привстал, перегнулся через стол и вдруг сильно и резко ударил Сашку ладонью по лицу.
Сашка заплакал.
Следователь был неплохим психологом. С минуту он смотрел на плачущего восемнадцатилетнего студента из благополучной семьи, потом сказал:
- Ладно, можешь идти. Но если ты чего-то знаешь, а нем не говоришь, - привлекём за соучастие.
Это 'привлекём' запомнилось Сашке очень надолго.
Милиционер около канадского посольства заметил мои виражи и вежливо спросил:
- Вы чего-то ищете?
- Нет, - ответил я простодушно, - я лицо без гражданства и хочу узнать, есть ли возможность выехать в Канаду.
- Лицо без гражданства? - вопросительно повторил милиционер, - Покажите-ка Удостоверение.
- Пожалуйста, - я протянул ему книжечку.
Милиционер опытным взглядом сличил меня с фотокарточкой, потом перелистнул страницу:
- У тебя нет разрешения на въезд в Москву, - он перешел на ты.
- Какого разрешения? - я понял, что влип и испугался.
- Тебе что, не сказали, что без разрешения ОВИРа ты не имеешь права отъезжать более пятидесяти километров от места прописки?
- Нет! - прикинуться лопухом всегда был лучший способ поладить с милицией. Не любят они умников. Еще в студенческие годы было известно - попался поддатый - изображай колхозного тракториста, иначе будут неприятности с деканатом.
Милиционер еще раз перелистнул в удостоверении страничку.
- Так у тебя и прописки нет!
- Мне его только выдали и ничего не объяснили, - продолжал я испуганно играть свою роль.
Милиционер внимательно посмотрел на меня. Кажется, он все понял, но раскручивать дело ему было просто лень.
- Немедленно возвращайся домой и приведи свои документы в порядок, - благодушно сказал он и величественным жестом вернул удостоверение.
- Ага, спасибо, - я постарался побыстрее уйти из поля зрения проницательного милиционера. Сержантские погоны не соответствовали его сообразительности и с самого начала ввели меня в заблуждение.
Глава третья.
Червовый интерес
Месяца через три стало ясно, что легальных путей выезда из СССР не существует. Нужно искать что-то другое. После некоторых размышлений я решил купить приглашение в одну из стран бывшего соц. лагеря ( в то время такими приглашениями в Москве торговали, нелегально, конечно ), а затем перебраться дальше на Запад. Но сначала надо было найти деньги на покупку 'липового' приглашения. Чтобы обсудить проблему, вместе подумать и, может быть, что-нибудь придумать, я зашел к брату. В то время у него денег было не намного больше чем у меня. Это потом, при Ельцине, он быстро разбогател - завел личного шофера, стал спонсором какой-то спортивной команды, а его жена опубликовала в местной газете статью под названием 'Как я стала женой миллионера'.
Была у брата одна ценная вещь - фотоаппарат 'Зенит TTL' с объективом 'Гелиос 44'. Стоил он тогда 240 рублей, то есть примерно месячную зарплату. К тому же просто так его не купишь - дефицит.
-Слушай, - сказал я ему немного смущенно, - подари мне 'Зенит', я его в Москве на приглашение сменяю. А тебе потом 'Поляроид' пришлю.
Брат за всеми моими рывками и попытками наблюдал без особого одобрения, но в помощи никогда не отказывал. Вот и сейчас он сказал только одно слово - 'Бери', а что при этом подумал, я не знаю. 'Поляроид' я передал со случайным знакомым через полтора года, раньше не получилось. Знакомый этот жил в Харькове, Украина тогда уже во всю отделялась, и переслать фотоаппарат по почте он не рискнул, а в Россию поехал только через год. К тому времени, когда 'Поляроид' дошел до брата, такая мелочь его не интересовала. На просьбу дать взаймы денег он мог ответить: 'Возьми в ящике стола стопку в два сантиметра'.
По дороге домой, уже с фотоаппаратом, я привычно заглянул в магазин 'Электрон'. Заходил я туда два - три раза в неделю - посмотреть радио-фотоаппаратуру и потолкаться в отделе грампластинок. Техническими новинками советская промышленность баловала нас редко, но в музыкальном отделе могла улыбнуться удача. Улыбка эта иногда была очень скромной ( Джеймс Ласт 'Танцуем без перерыва'), а иногда и щедрой (Джон Леннон 'Имеджин'). На этот раз в пластинках ничего интересного не было, зато в фотоотделе появилась вещь, о которой я раньше и не слышал - конвертер на объектив 'Гелиос 44'. Если его привинтить на теперь уже мой 'Зенит', то обыкновенный 'Гелиос' превращается в мощный телеобъектив. Суеверно рассудив, что совпадения случайными не бывают, я выложил за конвертер сорок пять рублей.
В Москве, по знакомой тропинке, я пришел к американскому посольству. Из кучи толпящихся там подозрительных типов я выбрал, на мой взгляд, наименее подозрительного.
- Дело есть, не можешь мне помочь? - с озабоченным видом сказал я ему.
- Какое? - спросил он недоверчиво.
- Нужно приглашение, лучше всего в Чехословакию.
- В Чехословакию как раз легче всего сделать, - обрадовался парень и добавил: - А сколько дашь?
- Фотоаппарат дам, 'Зенит TTL', еще конвертер к нему есть. Смотри, приворачиваешь вот так, - я закопошился с объективом, - и объектив становится телеобъективом, приближает, как бинокль.
- Дай гляну, - заинтересовался парень.
Я протянул ему 'Зенит'. Он осторожно и неловко взял фотоаппарат двумя руками и, прищурив один глаз, другим заглянул в видоискатель. Результат ему, явно, понравился и, осваивая новую игрушку, он начал 'стрелять' объективом в разные стороны.
- Я его, пожалуй, себе оставлю, - вполголоса сказал парень, а затем громче, обращаясь ко мне: - Пойдет.
- Нет, я его тебе сейчас не дам, только после приглашения, - испуганно возразил я.
- Извини, я просто подумал, что не буду потом фотоаппарат продавать, а себе оставлю. Давно хотелось фотографией заняться.
По тому, как парень смущенно оправдывался, я понял - не обманет. И когда он сказал, что для оформления приглашения ему нужен мой паспорт, я без колебаний отдал свое 'Удостоверение лица' незнакомому человеку, понятия не имея, ни где он живет, ни как его зовут. Мы просто договорились встретиться завтра в этом же месте и в это же время.
И, действительно, на другой день, когда я подходил к посольству, парень был уже там и крутил головой во все стороны, не зная, откуда я появлюсь.
- Привет, - сказал я ему как старому знакомому. - Ну что, всё получилось?
- Порядок, - ответил он солидно. - На, держи.
Он протянул мне 'Удостоверение лица' и большой, сложенный вчетверо, лист бумаги. Я развернул его. Это было приглашение на мое имя от неизвестно, существующего ли на этом свете чеха. Внизу, справа на листе, стояла маленькая круглая печать светло-коричневого цвета.
- Вот спасибо, - обрадовался я, - получай 'Зенит'.
- А где приставка к нему? - спросил парень подозрительно. Кажется, он доверял мне намного меньше, чем я ему. Конвертер лежал у меня в кармане, и, разглядывая приглашение, я забыл про него.
- Ах, да, извини, - я отдал конвертер. - Надеюсь, приглашение не фальшивое.
И, видя, что парень сделал обиженное лицо, я добавил для смягчения ситуации:
- Знаешь, в этих делах я совсем не разбираюсь.
- Ты можешь идти в посольство и получить визу. Хоть сейчас, - парень все-таки обиделся.
Но совет был хороший, и я пошел в чешское посольство. Впрочем, тогда оно было еще чехословацкое.
В приемной посольства сидела странная семья. Судя по самодельным родинкам над переносицей, скорее всего, это были индусы. Муж, жена, двое детей - мальчик и девочка - лет, примерно, восьми и десяти. Но как они были одеты! За советское время мы привыкли, что иностранец в СССР - это или человек состоятельный (бизнесмен) или, по крайней мере, способный в течение двух недель изображать состоятельного (турист). Так бедно одетых иностранцев я раньше никогда не видел. На мужчине были четырнадцатирублевые брюки, какие носят только старики в деревнях, и наидешевейшая куртка, какие вообще никто не носит. Точно в такую куртку была одета и жена. Дети - как детдомовские, или даже еще хуже. Причем, вся одежда была новая, с иголочки, только что купленная в каком-то магазине уцененных товаров. Какими судьбами занесло их из теплых краев в холодную апрельскую Москву, и что они делают в чехословацком посольстве?
В приемном окошке посольства показалась симпатичная сотрудница, и индус быстро, с робкой улыбкой, подошел к ней. Девушка что-то сказала ему и отрицательно покачала головой. Улыбка у индуса пропала. Он взял у девушки свои документы, вернулся к жене и тихо повторил только что услышанную фразу. У женщины на лице появилось отчаяние.
- Слушаю Вас. - девушка в окне обращалась ко мне. Нечего на чужую трагедию глазеть, своей драмы хватает.
- Мне визу. В Чехословакию, - я постарался, чтобы моя улыбка не была похожа на улыбку индуса.
- Вы как хотите- по приглашению?
- Да, вот приглашение и удостоверение личности.
Девушка с интересом посмотрела на 'Удостоверение лица', а потом внимательно на приглашение. Я перестал дышать.
- Когда Вы хотите поехать в Чехословакию и на какой срок?
- Через месяц. Думаю, дня три мне хватит. Вы знаете, гостям рады два раза - когда приедут и когда уедут.
Короткий срок и не сразу, а через месяц, я выбрал не случайно. Это менее подозрительно, чем виза с сегодняшнего дня и на максимальный срок.
- Подождите минутку, - девушка улыбнулась на мою шутку и скрылась где-то в глубине.
Я отвернулся от окна, чтобы перевести дух и успокоиться. За время моего разговора с девушкой в приемной появился еще один человек - парень лет двадцати пяти, в дорогом джинсовом костюме и эффектных кроссовках на толстой белой подошве. Он стоял позади меня и вежливо ждал своей очереди.
- Пожалуйста, - вновь услышал я в окошке. Симпатичная девушка продолжала улыбаться. В одной руке она держала приглашение, а в другой - раскрытое, чтобы я мог видеть стоящую там визу - 'Удостоверение'.
- Спасибо, - почему-то грустным голосом сказал я и забрал документы. Путь на Запад был открыт.
Пока я аккуратно упаковывал свои документы во внутренний карман, парень подошел к приемному окошку, о чем-то по-чешски поговорил с девушкой, поблагодарил ее - это, кажется, на любом языке понятно - и быстро вышел. Я поспешил за ним.
- Извините, - я догнал его метров через сто. Парень остановился и вопросительно посмотрел на меня.
- Я Вас видел в Чешском посольстве и через месяц еду в Чехословакию. Не могли бы Вы мне помочь купить доллары?
- Сколько Вам нужно и по какой цене? - деловито поинтересовался парень.
- По двадцать пять рублей за доллар. Десять долларов.
Парень достал кошелек, вынул десятидолларовую бумажку и протянул мне.
- Согласен.
Моя зарплата за последний месяц - десять новеньких четвертных - перешла к чеху. Он их с удовольствием пересчитал, похрустывая купюрами, положил в кошелек и удалился быстрой спортивной походкой, слегка пружиня шикарными кроссовками.
У меня осталось два рубля бумажками, тридцать семь копеек мелочью и билет на обратную дорогу - из Москвы домой. Это будет мой последний билет на обратную дорогу, купленный в Советском Союзе, и, вообще, на следующие десять лет - последний билет назад. Мне предстоит купить еще много билетов, но все они будут в одном направлении - вперед.
Глава четвертая.
Дальняя дорога
В самую главную поездку своей жизни - навсегда из СССР - я решил отправиться налегке. Никаких чемоданов, сумок или пакетов. Один старенький дипломат, в котором кроме электробритвы, зубной щетки и белья уместились еще подготовленные на продажу три двухсотпятидесятиграммовые чекушки 'Столичной', маленький складной 'дорожный' утюг и женские часики на красивом браслете. 'Дипломат' надулся, как барабан, но закрылся. Немного подумав, я его снова открыл и положил в верхний карман две тоненькие тетрадки со стихами. Хотел было еще и книгу Варгаса Льосы 'Зеленый дом' (серия 'Мастера современной прозы') положить, но 'дипломат' взять его отказался.
Одна из тетрадок - со стихами Эдуарда Лимонова - была написана моим корявым почерком. За несколько лет до того я услышал по радио 'Свобода' необычные, буквально загипнотизировавшие меня стихи. Минут через десять догадался нажать кнопку записи у магнитофона. Потом, с магнитофонной записи, переписал их в тетрадку и тысячу раз перечитывал, наслаждаясь необычной мелодикой, хотя давно знал всё наизусть.
А вечер замедленно в России происходит,
Брат поднимается и через дверь выходит.
А сестра растрогана собственным пением,
Слеза покатилася, мешается с зреньем.
'Глубокие' знатоки поэзии и 'продвинутые' эстеты могут, конечно, презрительно сморщить носы, но для меня Лимонов открыл дверь в поэзию, за что ему навсегда спасибо. По его собственному признанию, стихи он бросил писать в начале восьмидесятых потому, что понял - лучше Бродского не напишет. Можно спросить, что это он вдруг вторым поэтом быть отказался, а сто тридцать вторым прозаиком - согласился. Ответ простой - стихи не принесли ни денег, ни славы, а на гонорары от романов можно жить. Даже остается немного на удовольствия, например, на собственную партию. Ну так захотелось в вождя поиграть, никаких денег не жалко!
Вторая тетрадочка - совсем маленькая книжка серии 'Библиотека 'Огонька'' - Александр Еременко 'Добавление к сопромату'. Купил я ее случайно, в каком-то газетном киоске, и с тех пор с ней не расставался. Даже на работу, в школу, приносил и ученикам на уроке читал. Преподавал я историю в старших классах, а не литературу, и чтение стихов было не совсем по делу. Я приходил в класс и, вместо объяснения нового материала, доставал из портфеля тетрадочку, раскрывал наугад и начинал читать вслух:
В глуши коленчатого вала,
В коленной чашечке кривой
Густая ласточка летала
По возмутительной кривой.
Ученики ничего не понимали и только недоуменно переглядывались. В другом же стихотворении
Туда, где роща корабельная
Лежит и смотрит, как живая,
Выходит девочка дебильная,
По желтой насыпи гуляет.
некоторые девочки принимали слово 'дебильная' на свой счет и обижались.
До сих пор, время от времени, я предпринимаю попытки чтения вслух стихов Еременко своим знакомым. Результат примерно такой же, как более десяти лет назад, в период моего учительствования. Послушайте и вы, честное слово, в последний раз.
Что с того, что я не был здесь целых одиннадцать лет?
За дорогой осенний лесок так же чист и подробен.
В нем осталась дыра на том месте, где Колька Жадобин
у ночного костра мне отлил из свинца пистолет.
Там жена моя вяжет на длинном и скучном диване,
там невеста моя на пустом табурете сидит.
Там бредет моя мать то по грудь, то по пояс в тумане,
и в окошко мой внук сквозь разрушенный воздух глядит.
Я там умер вчера, и до ужаса слышно мне было,
как по твердой дороге рабочая лошадь прошла,
и я слышал, как в ней, когда в гору она заходила,
лошадиная сила вращалась, как бензопила.
Пышных проводов и глупых гулянок по поводу предстоящего отъезда мы устраивать не стали. Даже не стали никому говорить. Получится - потом узнают, а нет - к чему лишние разговоры. Единственное исключение - я ездил к родителям. Попрощаться. Это будет последняя встреча с отцом. Он умрет через три года в возрасте шестидесяти лет. В тот день я не смог утром поехать на работу - у моего автомобиля неожиданно полностью разрядился и даже осыпался на короткое замыкание вполне исправный до того аккумулятор. А через несколько часов из России позвонит брат и скажет, что сегодня утром умер отец. Остановилось сердце.
Более трех тысяч километров разделяли меня с севшим аккумулятором и моих родственников, оплакивающих так рано ушедшего хорошего человека, у которого было много друзей и просто не могло быть врагов. Царство ему небесное!
В день моего отъезда у дочери было хорошее настроение. Она твердо знала, что скоро поедет к папе в другую страну, где ее ждет новая, интересная жизнь. Я тоже в это верил. К сожалению, из огромного числа возможностей чаще всего реализуются самые неблагоприятные.
Мы с женой проводили дочку в школу- она училась во вторую смену- и поехали в город. Побродили по парку, посидели на скамейке перед фонтаном, пообедали в кафе 'Солнце' и потихоньку дошли до вокзала. Я вдруг заметил, что выражение печали у нее на лице сменилось на безысходность и отчаяние. Ни она, ни я не знали, куда я еду, в какой стране окажусь, и когда мы снова встретимся. Я сказал ей, что если у меня не получится вызвать ее к себе, то к следующей осени я вернусь. Она не поверила и заплакала.
Последнее, что навсегда осталось в памяти: она стоит на перроне - скромная серая юбочка, вязаная коричневая кофта, дрожащие от беззвучного плача плечи, текущие по щекам слезы и огромные, потемневшие от горя, глаза. Я стоял в вагоне, прижавшись лицом к оконному стеклу, и тоже плакал.
Поезд тронулся.
Лет десять спустя, в небольшой семейной ссоре, жена вдруг вспомнит этот мой отъезд в неизвестно куда и скажет полным обиды голосом:
- Я тебе это никогда не прощу.
В Москве нужно было быстро пересесть в пражский поезд, так что я едва успел в привокзальном буфете купить две банки рыбных консервов и батон. Закупленное продовольствие решил сохранить как неприкосновенный запас на самый крайний случай, а до Праги кормиться в вагоне-ресторане - проесть оставшиеся двадцать восемь рублей.
В одном купе со мной оказались двое сотрудников, точнее, сотрудник и сотрудница, какого-то 'отраслевого издания'. Название журнала я забыл - то ли 'Столичное свиноводство', то ли 'Проблемы внутреннего строительства', то ли что-то подобное.
Мужчина был молодой, около тридцати, невысокий, широкий, с крупными волосатыми руками и начавшим уверенно расти животом. Женщина, напротив, очень худая, высокая, немного сутулая, чем-то напоминающая покойного к тому времени члена Политбюро Суслова. Определить ее возраст оказалось непросто. Скорее всего, около сорока, но ошибка могла быть на десять лет в любую сторону.
С попутчиками мне повезло. Во-первых, они оказались приятными и интересными собеседниками, а во-вторых, точнее, даже во-первых, они взяли в дорогу такое количество продовольствия - всевозможных вареных куриц, колбасы, консервов, паштета и прочая, и прочая - что ходить в вагон-ресторан мне уже было не нужно. Чтобы не совсем чувствовать себя нахлебником, я покупал на всех троих чай у проводника.
С нами ехала еще одна женщина лет тридцати пяти. Она вышла замуж за чеха, работавшего у них на заводе, и теперь переезжала к нему, с огромным количеством сумок и чемоданов разного размера. На ПМЖ - как пишут чиновники в своих документах. Наших разговоров о последних публикациях в 'Новом мире' и 'Знамени' она поддерживать не могла и почти все время проводила в соседнем купе.
Сотрудники отраслевого журнала (кажется, он все-таки назывался ' Мелиорация и ДОСААФ ') собирались изучать в Праге зарубежный опыт. Подобные командировки хорошо дополняли не слишком развитый в советское время иностранный туризм. Конечно, приходилось ограничиваться, в основном, соц. странами, но зато за казенный счет. Как стали говорить несколько позже: 'Халява, сэр'.
Я вызывал у них интерес тем, что уклонялся от ответа, куда и зачем еду. Честно говоря, точного ответа я и сам не знал. Часа за два до прибытия в Прагу мой попутчик не выдержал и сказал:
- Ну вот, мы почти и приехали. Скоро разойдемся по своим дорогам и никогда не встретимся. Может, на прощанье откроешь свой секрет?
- Да нет никакого секрета, - ответил я смущенно. - Я - лицо без гражданства, еду на Запад, а где остановлюсь - сам не знаю.
На лицах у обоих моих попутчиков появилось разочарование, словно я их в чем-то обманул. Кажется даже, они подумали, что зря меня кормили всю дорогу. Скучно, когда пропадает таинственность.
К сожалению, я на самом деле забыл и название теперь уже вряд ли существующего журнала, и имена моих интеллигентных попутчиков. Может, вы вспомните - середина мая тысяча девятьсот девяносто первого года, поезд 'Москва - Прага', на верхней полке одного из купе лежит какой-то парень, читает полученного от вас 'Николая Николаевича' и смеется так, что вы начинаете за него опасаться - или он от смеха вывалится вниз и, при его немалом весе, серьезно пострадает, или же ему будет плохо прямо там, на полке, и придется искать врача.
Я радостно машу рукой в случайно направленный на меня объектив телекамеры и говорю им спасибо за вкусные московские харчи и за то вежливое любопытство по отношению ко мне, которое было приятнее гусиного паштета.
Но если это и произойдет, то много лет спустя, а пока мы подъехали к Чопу, с интересом понаблюдали за сменой колес в поезде на узкоколейные и медленно въехали в пограничную зону. Советских пограничников традиционно опасались, ставя почти в один ряд с кагебешниками. Вот и сейчас все засуетились, зашебуршились, как мыши. Меня даже попросили на минуту выйти из купе, чтобы что-то где-то спрятать. Мне скрывать было нечего, но я тоже занервничал - частично из-за документов, частично
из-за общей атмосферы.
И напрасно. Таможенный досмотр прошел быстро, корректно, а мое 'Удостоверение лица' вызвало у проверявшего лейтенанта лишь презрительную усмешку.
Поезд перекатил на чешскую сторону. Что произошло дальше, было для меня совершенно неожиданно. Сначала - грубое и хамское обращение чешских пограничников с теми, у кого был советский паспорт, в том числе и со мной. Чехи чувствовали наступавшее освобождение и, скорее всего, бессознательно мстили бывшему 'старшему брату' за десятилетия унижений. Но главный сюрприз был даже не в этом. Нашу тихую, неразговорчивую попутчицу, ехавшую к мужу-чеху, отказались впустить на территорию Чехословакии.
- Как! - возмутилась было женщина, - Вот - приглашение, вот - виза, я к мужу еду.
- Смотрите, - сказал чешский пограничник, - на Вашем приглашении такая печать (он показал пальцем на большую синюю печать в ее приглашении), - а нужно такую, - он снова ткнул пальцем, на этот раз в мое приглашение, которое всё еще держал в руке.
На моем листке печать была в два раза меньше и другого цвета. 'Ай да московский парень - на самом деле не обманул', - подумал я и облегченно выдохнул. Последние две минуты я не только не дышал, но даже сердце уже не билось.
- Берите Ваши вещи и выходите из вагона, - сказал пограничник женщине. - Со следующим поездом Вы вернетесь назад.
- Никуда я не пойду, меня муж ждет в Праге, - мрачно ответила женщина.
- Это Ваши вещи? - пограничник показал на длинный ряд сумок и чемоданов, подготовленных к таможенному досмотру.
- Мои, - ответила она.
Пограничник выглянул из купе и что-то крикнул по-чешски. Зашли еще двое. Разговаривавший с женщиной пограничник взял ее под руку, двое других забрали багаж. Все было проделано привычно, ловко и равнодушно. Это равнодушие почему-то особенно подавляло.
Неожиданно женщина сделала резкое движение, освободилась от руки пограничника и закричала: 'Не трогайте меня, никуда я не пойду, меня в Праге муж ждет.'
После этого она села на свое место, вцепилась двумя руками в вагонный столик и заплакала. Двое пограничников вынесли ее багаж на перрон, вернулись, взяли женщину за руки и собрались было тащить ее из вагона, как чемодан.
- Подождите, - вдруг властным голосом сказала интеллигентная сотрудница редакции. Чехи с удивлением посмотрели на нее. - Успокойтесь, пожалуйста, - продолжила она, обращаясь к женщине. - Скажите, где Вас ждет муж, мы ему сообщим, что Вы его ждете здесь. Он позвонит и все уладит. А Вы, - она обернулась к пограничникам, - подождите часов десять, пусть женщина у Вас посидит; если никто не позвонит, отправите ее назад. Я сейчас запишу, как называется эта станция и Ваш телефон.
- Он на вокзал придет. Номер вагона он знает и будет меня встречать, - всхлипывая сказала женщина.
- Не волнуйтесь, все будет хорошо, - успокоила ее неожиданная защитница.
Пограничники увидели, что разговор окончен, и увели под руки плакавшую и все еще слегка упиравшуюся женщину.
Было около полуночи. Поезд тронулся, и мы в подавленном настроении легли спать.
Утром, так же мрачно, мы смотрели, как незнакомые сельские пейзажи в окне сменились городскими. Поезд шел все медленнее и медленнее. Вокзал.
По перрону к нашему вагону подбежал мужчина с большим букетом цветов и с радостной улыбкой. Мои попутчики подошли к нему и стали что-то объяснять. Я не стал вмешиваться в разговор, прошел мимо, не сказав даже 'до свидания'. Через зал пражского вокзала я шел со все усиливавшимся стуком сердца. До меня начинало доходить, что я сделал - оказался в чужой стране, без языка, без денег, без знакомых и без возможности вернуться назад. Я вышел с вокзала и здесь, на верхней ступеньке широкой лестницы, спускающейся к тротуару, меня вдруг проняло, что называется, до конца. Нет, в обморок я не хлопнулся, и коленки не подкосились. Но то, что я испытал, можно описать одним коротким словом - шок.
Глава последняя.
Козыри крести-дураки на месте
Проверенный способ снятия нервного напряжения - вспомнить подходящую по теме глупую шутку или анекдот - на этот раз не сработал. Я сделал глубокий вдох, сбежал вниз по ступенькам и слился с толпой, идущей от вокзала. Метров через пятьсот поток вынес меня на небольшой рынок. Я подошел к киоску, торговавшему винно-водочной продукцией, и постоял несколько минут , изучая цены.
Свои чекушки 'Столичной' я решил продавать процентов на тридцать дешевле, чем в киоске. Сколько просить за часы и утюг - было неясно.
Дальний конец одного из рыночных прилавков оказался свободен. Я подошел и выставил на него свой товар. Стоявшая рядом пожилая женщина посмотрела на меня, улыбнулась и сказала по-русски:
- Вы из Союза?
- Да! - обрадовался я. - Вы говорите по-русски!
- Я - русская, - ответила она, - уже тридцать с лишним лет здесь живу.
- Везет Вам, - искренне сказал я.
- Почему же мне везет? - удивилась женщина. - Я уже старая, а жизнь везде одинаковая. Работать нужно, денег не хватает... Ну покажи, что привез, - она сменила тему.
- Не много. Водка, утюг складной и вот еще часы женские.
![[]](/img/w/woronin_a_g/kaknawsegdauehatxizsssr/ccr1.jpg)