Воронин Сергей Эдуардович : другие произведения.

Сборник рассказов-2019

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повести и рассказы, написанные Сергеем Ворониным в период с 2011 по 2018 годы

  

Сергей Воронин

Повести и рассказы

0x08 graphic

  
  
  
  
  
  
  
  
  
   "Иди и смотри!"
   Апокалипсис
   (Откр. 6:1-2)
  
  
  
   Одиссей из Поднебесной
   В этом нетерпеливом и радостно - тревожном ожидании Нового 2000 года весь огромный Китай и его многочисленные, удивительно похожие друг на друга обитатели, судя по всему, совсем "сбрендили", окончательно "съехав с катушек" от охватившего их вселенского счастья. Да оно и понятно - ведь и в обычный - то Новый год по восточному календарю все без исключения китайцы почти на целый месяц превращаются в инфантильных полудурков, совершенно обезумевших от этой "неземной" радости и детского ожидания новогоднего чуда, а тут - целый Миллениум! В Суйфэньхэ, всегда внешне спокойном и неторопливом "заштатном" городке северной провинции Хэйлунцзян, все вдруг пришло в какое-то хаотическое "броуновское движение" - казалось, даже этот провинциальный и довольно захолустный китайский город, неожиданно выросший, как на дрожжах, из "убитой" и Богом забытой деревни практически на границе с Россией, в мгновенье ока превратился в самую настоящую вторую столицу Поднебесной.
   Надо сказать, что за эти 6, очень непростых, лет жизни в Китае его узкоглазые жители изрядно осточертели Сереже Коврижкину с этими их предновогодними хлопотами и неизменной азиатской суетливостью, оглушительным треском новогодних петард и хлопушек, а также невероятной помпезностью всенародно любимого "Праздника фонарей", которую жители Поднебесной, очевидно, впитали в себя вместе с молоком матери. Сидя в небольшом китайском ресторанчике, переделанном из обычной трехкомнатной квартиры на первом этаже типовой пятиэтажки с кружкой добротного харбинского пива, Сережа, глядя через желтоватое тонированное стекло на происходящую на улице предновогоднюю суету, вдруг на минуту задумался над превратностями своей, такой непростой, но в то же время такой интересной Судьбы алтайского "комивояжера".
   0x08 graphic
Да, сегодня ровно 6 лет, как стартовала его китайская Одиссея из города Барнаула Алтайского края; и ровно 6 лет, как он превратился в вечного странника, самого настоящего пилигрима - без роду и племени, без семьи и постоянной крыши над головой, а иногда, как ему казалось, даже и без любимой Родины, которая осталась где-то очень и очень далеко.
   А началось все в "лихие 90-е", когда группа бывших однокурсников из Алтайского государственного университета, борясь с тотальной нищетой, прочной экономической удавкой сдавившей тогда всю нашу необъятную и всеми покинутую Русь, решили организовать ТОО (товарищество, ну, прямо скажем, с очень ограниченной ответственностью) "СКИТ". Планы у них тогда были, конечно же, "наполеоновские": Юра Павловский, экономист по образованию и поэтому единогласно избранный всеми соучредителями "СКИТА" директором такой "многообещающей" и такой "перспективной" коммерческой фирмы, предложил сразу несколько весьма хитроумных схем зарабатывания денег, суть которых, однако, так или иначе, сводилась к заурядной "пирамиде" известного мошенника международного класса Сергея Мавроди.
   Как и все евреи, Юра Павловский был чрезвычайно амбициозен в своих планах - он мечтал покорить банковско-финансовый Олимп и при этом непременно возглавить российский список "Форбс". Ну, а начинать наш финансовый "гений", почти настоящий драйзеровский "титан" и "гигант банковско - кредитной мысли", конечно же, решил с отечественного рынка недвижимости, для чего и затеял столь беспрецедентную по тому времени и размаху коммерческую авантюру, взял под огромный процент просто умопомрачительный для Алтая начала 90-х банковский кредит и, не нашел ничего лучшего, как тут же "влупить" его в покупку в городе Новоалтайске двух пятиэтажных домов вместе со всеми их несчастными жильцами.
   Эти невольные "пассажиры финансово-кредитного поезда" имени Юры Павловского, несущегося на всех парах в ад финансового тупика и очень скорого при таком "умелом" руководителе банкротства фирмы "СКИТ", жили себе тихим сапом и даже слухом не ведали, что их однажды продала кучке молодых и наглых мошенников из Барнаула, - причем, продала со всеми их рабочими потрохами и нехитрым пролетарским скарбом, - родная и горячо любимая ими компания "Алтайтрансстрой", в чьем ведении как - раз и находились тогда эти злополучные дома.
   "Господа, хочу поздравить вас - мы совершили крупнейшую фондовую сделку в России образца 1994 года!" - торжественно и даже со слезой в голосе объявил Юрий Павловский на очередном собрании учредителей ТОО "СКИТ". Впрочем, новоявленным "собственникам" совсем недолго пришлось порадоваться результатами этой "грандиозной сделки века": первый же платеж по коммунальным услугам за два напрочь "убитых" кирпичных дома 1957 года постройки просто поверг в шок заместителя директора "СКИТА" по строительству Сашу Станкова - оказалось, что только за месяц сумма по коммунальным платежам составила 0, 25% от общей суммы полученного на год банковского кредита.
   Естественно, не остались безучастными к сложившейся ситуации и жильцы "благоприобретенных" домов - они тут же, довольно оперативно подали в суд на компанию "Алтайтрансстрой", а вместе с ней и ТОО "СКИТ". "Коврижкин, я же вас всех просто порву сегодня на суде, как Тузик грелку!" - сердито гудела, словно иерихонская труба, юрисконсульт городской администрации и бывшая однокурсница Сергея Света Шмидт. Коврижкин только угрюмо молчал в ответ - а что же еще ему оставалось в этой совершенно идиотской ситуации? Ведь он, как юрист, прекрасно понимал, что Павловский своей "сделкой века" нарушил все существующие российские законы.
   Как и следовало ожидать, суд принял окончательное и абсолютно справедливое решение в пользу обиженных жильцов этих двух несчастных домов, аннулировав договор купли - продажи и обязав "Алтайтрансстрой" возместить все убытки, понесенные ТОО "СКИТ" в результате данной незаконной сделки.
   К большому сожалению для "СКИТа" и его несчастных сотрудников, это был далеко не единственный "успешный суперпроект" Юры Павловского, у которого, похоже, постоянно "чесалось в одном месте", понуждая его, в который уже раз, применить на практике полученные за годы "непосильной" учебы в "универе" экономические познания.
   Коврижкину, в частности, хорошо запомнилась, особенно этим ужасным, отвратительным запахом, так называемая "грибная эпопея". Даже сейчас, спустя многие годы, сидя здесь, в Суйфэньхэ, в этом уютном китайском ресторанчике, Сергей не смог сдержать саркастической улыбки, вспоминая эту просто "восхитительную" историю.
   Дело в том, что Павловский, будучи личностью, безусловно, неординарной и "разносторонней", однажды решил попробовать себя на ниве заготовок сельхозпродукции. С этой целью у ПЖЭТ Железнодорожного района Барнаула он арендовал барак, предназначенный под снос, находящийся прямо в центре города на улице Аносова. И потянулись к новоиспеченной "заготконторе" грибные "обозы" со всех деревень и сел Алтайского края. Вскоре помещение барака было уже доверху забито бочками с засоленными грибами, так что пройти к офису директора было совершенно невозможно.
   Это был "звездный" час Павловского - Юрок впервые в жизни почувствовал себя настоящим хозяином и помещиком - кормильцем и поильцем всех сирых и убогих! С гордо поднятой головой, как бальзаковский Гобсек, ходил он посреди грибных бочек, любовно поглаживая их покатые бока и, даже, по-хозяйски, иногда пробуя на вкус какой-нибудь особенно понравившийся ему рыжик, неизменно приговаривал с деланным восторгом, очевидно, работая на публику: "Ай да грибок, ай да посол! Ну просто мировой "закусон", господа!"
   Но, как говорится, недолго музыка играла. Как известно, грибы, даже хорошо засоленные, являются весьма скоропортящимся продуктом, требующим особых условий хранения, которых в бараке ТОО "СКИТ", конечно же, не было и в помине. Из-за нарушения режима хранения этого "скоропорта" вскоре в здании запахло так, как будто сюда, прямо в барак, какой-то сумасшедший машинист - мореман припер целую цистерну протухшей спермы синего кита - как известно, самого большого кита в мире. Отвратительные миазмы испорченной "китовой спермы" разносились в теплом и влажном сентябрьском воздухе по всей округе, пугая прохожих и привлекая сонмы голодных мух со всех окрестных помоек.
   Первым "химической атаки", как и следовало ожидать, не выдержал Павловский, у которого кабинет располагался как - раз над злополучными бочками. Он вызвал своего первого помощника Пингвина (имени и фамилии этого более чем странного человека, кстати, действительно чем - то похожего на эту удивительную полярную птицу, так никто из сотрудников фирмы и не узнал) и коротко распорядился, изобразив при этом на лице гримасу брезгливости: "Немедленно, сию же минуту убрать всю эту вонь из офиса!"
   За год "Порхатый" (так "за глаза" сотрудники "СКИТа" прозвали Павловского) окончательно достал всех своими "креативными" идеями. И это оскорбительное "погоняло", отражающее крайне высокую степень общественного раздражения действиями совершенно невменяемого директора, было дано "бедному Ерику - Юрику", конечно же, тоже совсем не случайно.
   Во-первых, как мы уже говорили, Павловский был евреем, что само по себе, в общем-то, совсем не страшно (подумаешь, мало ли в России донов Кацов - и не сосчитать!), но в комбинации даже с мало - мальскими властными полномочиями образует такую опасную и такую гремучую смесь самодурства и еврейского тщеславия.
   Во-вторых, директор "СКИТа" страдал редким кожным заболеванием, из-за которого лицо его было очень похоже на лицо печально известного президента Украины Виктора Ющенко, якобы, отравленного диоксином осенью 2004 года. И если бы Павловский был хорошим человеком, ему бы, конечно, никто из сотрудников не стал указывать на этот неприятный и столь бросающийся в глаза физический недостаток, что, как известно, само по себе является довольно - таки подлым и общественно порицамым занятием; ну а тут, фактически в ситуации вялотекущей "гражданской" войны, как говорится, Сам Бог велел!
   Сережа Коврижкин уже окончательно понял бесперспективность совместной работы с таким неадекватным директором фирмы и начал было подыскивать себе новое место работы, как тут и случилось то знаменательное событие, которое так круто и почти на целое десятилетие изменило всю его дальнейшую жизнь. А дело в том, что на Алтае тогда во всю свою необъятную мощь развернулась новая "транснациональная" корпорация - "Алтайагрохолдинг", которую возглавил дальний родственник Павловского некий господин Подберезовик. Именно он и предложил Юре "слиться в экстазе" с этим алтайским холдингом, уведя таким образом "СКИТ" от неминуемого банкротства. Павловский с радостью согласился на такое заманчивое предложение; и вскоре был подписан договор о намерениях, в котором по-еврейски, как всегда, очень пафосно был продекларирован новый участник "Агрохолдинга" - товарищество с ограниченной ответственностью "СКИТ". Пока у нотариуса оформлялись учредительские документы вновь созданной компании, Подберезовик предложил Юре, теперь уже на правах "равного" партнера, участие в очередной "сделке века".
   Дело в том, что буквально на днях Алтайагрохолдинг заключил договор о сотрудничестве с довольно крупной торгово-промышленной компанией северной провинции Китая Хэйлунцзян. Основной коммерческий интерес китайцев на Алтае, естественно, представляли в то время минеральные удобрения, которых скопилось на складах сельскохозяйственного Алтайского края огромное количество. В качестве "пробного шара" было решено поставить в КНР первую партию из 30 вагонов азотного удобрения. Взамен Алтайский край попросил у китайской стороны сахар, с которым на тот момент в России возникли очень большие перебои: ведь все основные сахарные заводы в результате распада СССР оказались за границей - в Украине. Вот здесь то как - раз перед руководством Алтайагрохолдинга и встал вопрос о коммерческом сопровождении бартерной сделки - были нужны, просто жизненно необходимы постоянные торговые представители на китайской стороне, чтобы следить за надлежащим исполнением всех условий контракта.
   Одним из первых поехать на ПМЖ (то есть, на постоянное место жительство) в Китай вызвался Сережа. При этом он руководствовался старым солдатским принципом: "подальше от начальства, поближе к кухне", а уж как славится во всем мире китайская кухня - это известно даже младенцу.
   В эту первую свою разведывательную поездку в Китай было решено отправить Коврижкина и 40-летнего Сашу Станкова, которому Павловский на тот момент полностью доверял и которому инкогнито поручил хорошенько присматривать за 28-летним Сережей, чтобы он чего-нибудь там не натворил криминального (все в компании "СКИТ" хорошо знали о невероятной экзальтированности Сергея, особенно в пьяном угаре). Задача, поставленная перед ними руководством Алтайагрохолдинга, была предельно проста и понятна: заключить бартерную сделку с конкретной китайской компанией в городе Суйфэньхэ провинции Хэйлунцзян и проследить за отправкой первого "сахарного" эшелона в Россию.
   В августе 1994 года этот потешный "экспедиционный корпус" (ты да я, да мы с тобой) торжественно, но без оркестра и прочих пафосных излишеств, наконец-то, выдвинулся из Барнаула в направлении станции Гродеково, названной так в честь известного русского путешественника - исследователя Дальнего Востока, генерала от инфантерии Николая Ивановича Гродекова.
   Удобно расположившись в стареньком "видавшем виды" вагоне, Коврижкин, наконец, с нескрываемым любопытством осмотрелся вокруг - ему показалось, что публика в купе подобралась весьма колоритная: кроме Сережи и Станкова с ними ехала одна очаровательная узбекская девушка Карима из Ташкента и пожилой мужчина 70-ти лет Иван Петрович Деминов из города Рубцовска. Не откладывая в "долгий ящик" и желая максимально ускорить дорожное знакомство, Саша извлек из сумки литровую бутылку водки "Распутин", а Деминов - обильную домашнюю закуску, которую ему положили в сумку заботливые рубцовские хозяйки. Оскорбительно теплую водку разлили по пластмассовым стаканчикам, предложив, ради приличия, выпить и Кариме, но она, естественно, отказалась. "Махнули" по первой за знакомство, затем по второй - за приятное путешествие и, наконец, по третьей - за тех, кто не с нами. Посидели, немного помолчали, как водится, а потом старика неожиданно потянуло на дорожное откровение.
   "Послушайте, что я вам сейчас скажу, сынки, только вы не обижайтесь - начал свою интригующую и весьма поучительную историю, достойную пера великого Хэмингуэя, изрядно захмелевший Петрович. - Вот вы, ребятки, собрались ехать в Поднебесную, а много ли вы знаете об этой удивительной стране? То-то и оно, что ровным счетом ничего. Тогда вам будет особенно интересен мой рассказ, так сказать, мои трепетные воспоминания о Китае - думаю, они вам очень пригодятся, когда вы прибудете на место. Я родился и до 15 лет жил в деревне Жилино Орловской области. В 1947 году мои родители откликнулись на призыв родной партии и правительства и решили переехать на постоянное место жительства в город Корсаков, что находится на Сахалине. Тогда действовала очень интересная схема сдачи имущества государству с учетом удаленности и островного положения Сахалина. По специальной описи мы сдали государству дом, корову и лошадь в Жилино; и по этой же описи в Корсакове получили все это добро назад. Вот так в 15 лет я и стал сахалинцем и живу там до сих пор - а в Рубцовск я ездил навестить свою старшую дочь с внучатами.
   В 1947 году в Корсакове абсолютно все напоминало, да нет, просто кричало во весь голос о войне. Ведь наши морпехи только в августе 1945 года с большим трудом выбили японский гарнизон из города, который тогда назывался на японский манер Отомари. Уже после войны город буквально кишел военнопленными японцами, многие из которых остались жить на Сахалине. Кроме японцев в Корсакове было много китайцев и корейцев, которые жили с японцами, как кошка с собакой. И ведь их понять можно - японцы считали китайцев и корейцев людьми низшего сорта, убивали их во время войны десятками, да нет, сотнями тысяч, погружая скопом на баржи и затапливая в море, как беспомощных котят. Этого китайцы, конечно же, не могут простить японцам до сих пор. Когда вы приедете в Китай, то обратите внимание, что японцев там практически не встретишь. Все дело в том, что японцам до сих пор находиться на улицах китайских городов очень даже не безопасно. Ведь в 1944 году всего за неделю японцы умудрились вырезать в Китае около миллиона человек. Это был самый настоящий геноцид китайского народа, который китайцы никогда не забудут и не простят японцам, вот помяните мои слова.
   В Корсакове я очень сдружился с бывшим японским военнопленным Акихиро. Мне было тогда 16, а Акихиро только что исполнилось 40 лет, и он был очень образованным по тому времени человеком - до войны в Нагасаки японец работал учителем математики. Благодаря Акихиро, мой кругозор существенно расширился - он занимался со мной и математикой, и географией, и японским языком. Был только у этого удивительного дядьки один маленький пунктик - он терпеть не мог китайцев, презирал их до глубины души и поэтому очень сильно ругался, когда я бегал к китайцам порыбачить вместе с ними в заливе Анива и бухте Лососей. Вообще, надо сказать, что между китайцами и японцами в Корсакове были весьма напряженные отношения и очень часто вспыхивали кровавые драки, одна из которых даже закончилась трупом - рыбацким ножом "замочили" молодого китайца. После этого японцы целый месяц не высовывались из своих домов, совершенно справедливо опасаясь мести со стороны вконец обозленных китайцев.
   У Акихиро был очень хороший фронтовой друг - 60-летний японец по имени Сабуро - тоже из бывших военнопленных, кстати, майор Квантунской армии, самый настоящий самурай, всю свою жизнь проживший в полном соответствии с легендарным "Кодексом Бусидо". В то время Сабуро жил вместе со своей русской женой в небольшом деревянном домике прямо на самом мысе Крильон - это, как известно, самая южная точка и самое живописное место на нашем Сахалине. С этим самым Сабуро, помнится, связана одна очень удивительная история - уже в 1957 году выяснилось, что он, начиная с 1945 года, являлся агентом японской военной разведки, специально оставленный японцами на Сахалине, чтобы следить за передвижением дальневосточной группировки советских войск. Когда его, наконец, взяли наши контрразведчики в 1957 году, все были удивлены до крайности, обнаружив в подвале домика Сабуро великолепно оборудованный бункер с годовым запасом продовольствия и ультрасовременными по тому времени средствами связи. "А я думаю, что он там делает столько времени в подвале; и вроде бы, всегда трезвый оттуда вылезает!" - смешно запричитала баба Маша - русская "походная" жена Сабуро, когда с ужасом узнала, что десять лет рука об руку прожила с грозным японским шпионом. "И как только он меня не зарезал, этот самурай проклятый, чтоб у него зенки полопались в нужнике!" - истошно вопила старуха. Ну что же, ее понять можно - как говорится, "от любви до ненависти - всего один шаг".
   Скоро пришла пора и Акихиро возвращаться на родину в Нагасаки. Мы горячо попрощались с ним, выпив, как следует, сакэ на "посошок" (это - рисовая японская водка, которая подается к столу хорошо подогретой), и больше в нашей развеселой жизни, начиная с июля 1948 года, мы никогда не встречались.
   В октябре 1951 года меня забрали служить срочную службу на Тихоокеанский военно-морской флот - как это у нас называлось тогда, "служить под огородом". А служили мы, ребятки, в то время на флоте целых 6 долгих лет - не то, что вы, современные армейские салаги! Вначале, как водится, меня направили в учебку морской пехоты в Находку, а затем, уже через полгода, и в Порт-Артур, где у нас по тогдашнему послевоенному договору с Китаем, вплоть до 1955 года, находилась отличная, да что там говорить, просто великолепная военно-морская база ВМФ СССР, которую мы, к сожалению, так бездарно "прокакали" в годы Никиты Сергеевича Хрущева - этого крымско-китайского кукурузного вредителя и "башмачных" дел мастера. Там у меня и случился этот замечательный и такой знойный роман с очаровательной японочкой Ханной (я называл ее на русский манер просто Анютой), проживавшей вместе со своей японской семьей в городе Даляне (бывший город Дальний), что находится в 70 км от Порт-Артура.
   Справедливости ради следует сказать, что к семье Анюты в то жестокое послевоенное время китайцы относились довольно-таки терпимо, чего не скажешь про других, крайне редко попадающихся в Поднебесной японцев, которые после войны жили в Китае фактически на положении затравленных зверьков. Дело в том, семья Анюты уже очень давно и безвыездно проживала в Поднебесной; да и сама Ханна, к счастью для нее и всей ее семьи, являлась самой настоящей уроженкой Даляня.
   День через день я начал мотаться к ней на пригородном автобусе из Порт-Артура в Далянь, что было тогда, прямо скажем, совсем небезопасно - дело в том, что китайцы в определенный момент стали относиться к русским не как освободителям, а как ненавистным оккупантам. Если вы вдруг попадете на русское кладбище в Порт - Артуре, то обратите внимание на могильные таблички - даты смерти советских моряков варьируют в диапазоне 1951-1953 годов, когда никаких боевых действий уже не велось и в помине. Всех этих несчастных русских морячков подстерегла коварная и бесславная смерть именно в "мирном" и таком "пушистом" Даляне - их очень подло, кого-то просто предательски со спины, кого-то в жестокой кровавой драке, зарезали свирепые и порой совершенно непредсказуемые китайцы во время очередных увольнительных или одиночных "самоходов" в этот портовый город. Поэтому и был тогда отдан этот строгий приказ командования, что в город можно отпускать моряков лишь группами из 10 человек, причем в сопровождении офицера. Ну что, скажите мне, пожалуйста, может остановить влюбленного, причем, по самые уши, двадцатилетнего русского морячка?! Да ничего - пожалуй, даже миллиард китайцев не смог бы удержать меня тогда от этих экстремальных и душещипательных поездок в Далянь.
   Да, сынки, даже сейчас, спустя столько лет, не могу без слез умиления вспоминать свою очаровательную Анюту - эту изящную мою японскую куколку. Надо сказать, что и среди китаянок иногда попадаются самые настоящие красавицы, особенно на юге Китая, но, все равно, с японками их не сравнить. Японки - уже давно и всеми признанные красавицы всего Азиатско - Тихоокеанского региона.
   То, чего не смог бы сделать миллиард китайцев, с успехом и в одиночку сделал наш начальник особого отдела в Порт - Артуре майор Скобелин. Он устроил мне такую замечательную "взбучку" в своем кабинете, щедро пообещав мне все мыслимые и немыслимые земные, а также небесные кары, чем раз и навсегда отбил всяческую охоту ездить в Далянь. Теперь пришла пора уже моей бедной Анюте ездить ко мне из города. Но, к нашему общему несчастью, проблема состояла в том, что Порт-Артур являлся в то время крайне засекреченным режимным объектом, въезд в который был возможен лишь по специальным пропускам. Поэтому дальше КПП Анюту моряки никогда не пропускали. Нам только и оставалось с ней, как молча и уныло стоять возле КПП (а мы изъяснялись с Анютой с помощью ее очень плохого русского языка и довольно странных, особенно, если смотреть со стороны, жестов), взявшись за руки, подолгу и грустно глядя другу в глаза.
   К счастью для меня, потому что все это достало уже до невозможности, вскоре (а произошло это в аккурат 26 мая 1955 года) нашу базу в Порт - Артуре, наконец-то, ликвидировали, и эти наши страдания, все эти душераздирающие, как для нас двоих, так и тех несчастных морячков, что постоянно наблюдали всю эту жуткую драму с КПП, сцены, наконец-то, прекратились!"
   Закончив свой задушевный рассказ, Иван Петрович с трудом перевел дух и вновь потянулся к бутылке "Распутина". "Да, интересная у вас история получилась, - после некоторого молчания, наконец, произнес Саша Станков, разливая отвратительно пахнущую ацетоном теплую водку по пластмассовым стаканчикам.- И вы больше с Анютой никогда не виделись?" "Нет, ты знаешь, Саша, - как в воду канула! Печально вошла в мою жизнь, печально ушла из нее, чтобы больше уже никогда не вернуться! И все-таки, я рад, безумно рад, сынки, что все у нас так случилось. Если бы не этот чокнутый "особист" - мой "самый дорогой дружище" Скобелин, я бы, наверное, так и не смог вырваться из любовных сетей Поднебесной! Силенок бороться с этой оглушительной страстью к японке у меня, салажонка, тогда бы явно не хватило!"
   Лежа на своей верхней полке, захмелевший Сережа еще долго обдумывал трогательный рассказ Ивана Петровича. В голове вспыхивали и тут же исчезали яркие красочные образы чужой, пока еще неведомой ему русско-китайско-японской жизни. Раз за разом он ловил на себе любопытный и весьма оценивающий взгляд узбечки Каримы, который он тут же, почему-то, уверенно воспринял как женский призыв к их более близкому знакомству. Он спустился с верхней полки, и они разговорились - очень так задушевно, мило и с искренним взаимным интересом.
   Маленькой Кариме (а ее рост был всего около 160 см) недавно исполнилось 22 года, и она работала костюмером в ташкентском драматическом театре. Не сказать, чтобы она была красивой, но все же черты лица у этой девушки были весьма миловидными и даже не лишены некоего восточного шарма и обаяния. Карима находилась в очередном отпуске и ехала отдыхать к своим узбекским родственникам в Хабаровск. В течение всей дороги они с Сережей подолгу стояли в тамбуре, нежно обнявшись и шепча что-то друг другу на ушко, но вскоре Коврижкин поймал себя на довольно неприятной мысли, что он, все - таки, не испытывает к этой симпатичной узбекской девушке абсолютно никаких чувств, чего, очевидно, нельзя было сказать о Кариме - она явно питала к Сереже глубокие женские симпатии. Почти без сожаления и скупой мужской слезы довольно сухо он попрощался с узбечкой на платформе в Хабаровске (Карима все ждала, что он попросит у нее домашний адрес или телефон - так и не попросил), и тут же с нескрываемым похотливым интересом принялся рассматривать молодую женщину с ребенком, подсевшую к ним в купе вместо Каримы.
   Эту молодую женщину лет 25 с годовалым мальчиком звали Настя. Она возвращалась во Владивосток из хабаровской краевой больницы, где ей делали какую-то сложную операцию по гинекологии. Она была замужем и, узнав о цели поездки ребят в Китай, всю дорогу до самого Уссурийска убеждала Сережу помочь ее мужу - начинающему коммерсанту, к тому же со знанием китайского языка (а он окончил с отличием Дальневосточный государственный университет, причем, факультет иностранных языков) зацепиться за Поднебесную. Коврижкин только молча кивал головой, как китайский болванчик, во всем с нею соглашаясь - ну, а что ему еще оставалось в данной ситуации, ведь они с Сашей сами ехали в полнейшую, абсолютнейшую, а потому пугающую их обоих неизвестность.
   Настя оказалась, на редкость, интересным собеседником. Она являлась мастером спорта международного класса по самбо и членом сборной России по этой довольно редкой, особенно в женском спорте, борьбе. Не поверив вначале ее словам, Сережа попросил девушку что-нибудь ему продемонстрировать из боевых искусств. "Пошли", - коротко произнесла Настя, и они вдвоем вышли в тамбур. Тут девушка внезапно принялась швырять Коврижкина из угла в угол; при этом, аккуратно придерживая его, чтобы он вдруг ненароком не свалился на этот грязный, изрядно затоптанный пол. У Сережи внезапно возникло ощущение, что он просто летает по воздуху под действием какой-то неведомой, просто невероятной силы. Это тем более выглядело странным, что такой силой являлась внешне совсем хрупкая девушка, с такой женственной фигурой и очень миловидным лицом.
   Внезапно девушка сморщилась от пронзительной боли и со стоном присела на корточки. "Ведь мне же нельзя после операции поднимать такие тяжести", - тихо произнесла она. "Ну что же ты мне сразу не сказала, Настя?" - воскликнул Сергей, который почувствовал себя сейчас очень виноватым за эту свою дурацкую и такую совершенно неуместную недоверчивость.
   Вечером Станков пригласил Сережу в вагон-видеосалон, где демонстрировали стандартный по тому времени синематографический набор из "Эммануэли" и "Терминатора". Мужественно досмотрев "Эммануэль", Коврижкин не на шутку распалился, особенно от этой знаменитой пикантной сцены в самолете; "Терминатора" уже смотреть не захотел, а вернулся в купе, где вовсю храпел и хрюкал, как приличный боров, Петрович. "Сережа, подоткни, пожалуйста, одеяло, а то сильно поддувает снизу", - внезапно попросила Настя, которая лежала вместе с сынишкой на полке аккурат прямо под Коврижкиным. Сережа с удовольствием исполнил просьбу Насти, успев при этом заметить, что она лежит в ночной рубашке без трусиков. Несмотря на очевидный женский призыв, Коврижкин явно струсил в этой необычной ситуации, испугавшись активных "боевых" действий - то ли богатырский храп Петровича его смутил, то ли присутствие годовалого ребенка - только он молча забрался на свою полку и тут же сердито, очень недовольно засопел; так фальшиво и неубедительно, и, прежде всего, для Насти, изобразив крепкий сон. Понятно, что уснуть, да и то с большим трудом, ему удалось лишь под утро.
   "Ну что же ты, Сережа, вчера так растерялся? - с очаровательной улыбкой, очень так игриво и совершенно беззлобно сказала ему утром Настя. - А я все ждала, когда же ты, наконец, ко мне пристанешь!" И Коврижкин только сейчас с щемящей грустью и тоской осознал, как он, все-таки, досадно "лопухнулся" вчера с прекрасным полом, потеряв такой восхитительный шанс поучаствовать в увлекательном и ни к чему не обязывающем вагонном приключении - дорожном адюльтере.
   На пятые сутки пути их поезд, наконец, прибыл в промежуточный пункт назначения - в город Уссурийск. В Уссурийске Саша Станков вдруг не на шутку разволновался - оказалось, что с 1975 по 1977 год он служил в пограничных войсках на заставе недалеко от станции Гродеково. "Серьга, это же - мои практически родные места, здесь прошла вся моя армейская юность в сапогах, и здесь, только ты не обижайся, командовать парадом буду я! Сейчас мы с тобой падаем на "тачку", потому что рейсового автобуса здесь фиг дождешься, и едем до станции Гродеково. А потом... потом Суйфэньхэ, дорогой! Где нас ждет просто изумительная, просто волшебная китайская сказка!" - возбужденно и радостно лепетал Саша, и сейчас всем, даже непосвященным, было хорошо заметно его необычайно приподнятое настроение. Его возбуждение постепенно передалось и Сереже - Коврижкина тоже неожиданно охватило радостное волнение от всего происходящего здесь: он почувствовал себя в это мгновение самым настоящим Тур Хейердалом, путешествующим по заповедным местам Уссурийского края - этому сакральному и, пожалуй, одному из самых прекрасных уголков самого отдаленного форпоста нашей любимой России.
   Поймав на вокзале такси, ребята отправились в конечный пункт их маршрута - в Гродеково. Водитель в этот раз им попался на редкость неразговорчивый, и как не пытался его разговорить Саша на тему суровой дальневосточной жизни, за час пути он так и не проронил ни единого слова - молчал, как самый настоящий уссурийский партизан.
   В Гродеково их встретила толпа неопрятных, дурно пахнущих и крепко выпивших женщин и мужчин, нетерпеливо ожидающих на российско-китайской границе коммерческий поезд до Суйфэньхэ. Этих несчастных, убогих людей очень скоро ожидал довольно жесткий досмотр со стороны алчных российских таможенников, поэтому они волновались не на шутку, как пациенты перед очень сложной и рискованной операцией на сердце. Сережа сразу понял, что перед ним самые обыкновенные "челноки" (коммивояжеры, промышляющие в 90-х годах китайским ширпотребом), прибывшие, в основном, из Москвы, Санкт-Петербурга, а также с "незалежной Украйны", уже в полной мере вкусившей горькие плоды от своей пресловутой государственной независимости. Увидев всех этих жалких, забитых тяжелой экономической жизнью, к тому же сильно нетрезвых людишек, Сережа вдруг почувствовал себя самым настоящим магнатом, этаким "воротилой финансового мира", стоящим на совершенно иной, неизмеримо более высокой, чем у этих ничтожных "челноков", ступени иерархической лестницы. Однако очень скоро в Китае его настигнет жестокое разочарование и довольно суровая расплата за эту непомерную гордыню, проявленную по отношению к его несчастным, Богом забытым соотечественникам.
   Пройдя таможенный досмотр и погрузившись в грязный, совершенно "убитый" в результате жестокой и такой бездумной эксплуатации вагон, вся эта шумная кавалькада из страждущих и алчущих коммерсантов двинулась, наконец, в свой "последний крестовый" поход за дешевым китайским барахлом. Вообще-то, от Гродеково до Суйфэньхэ обычной "крейсерской" скоростью всего один час пути, но с учетом таможенной бюрократии по обеим сторонам границы дорога растянулась на все 4 часа.
   Всю дорогу Саша Станков не уставал восторженно восклицать, придирчивым взглядом профессионала вглядываясь в до боли знакомые ему еще с армии пейзажи уссурийской тайги и хитроумные инженерно-пограничные сооружения. "Серега, ты только посмотри, за 20 лет почти ничего не изменилось! Вон, видишь, заборчик тянется вдоль вон той сопки, вместе со следовой полосой? Это и есть периметральная охранно-тревожная сигнализация на нашей границе с узкоглазыми. Знаешь, сколько километров я здесь намотал пешкодралом во время несения службы?! До Москвы дойти можно, отвечаю! - почти кричал Саша, возбужденно показывая на тянущуюся вдоль сопки узкую перепаханную полоску земли. - А вон там, на верхнем участке границы, в 1976 году я задержал одного китайского нарушителя. Мне за этого вонючего китаезу даже отпуск дали на родину!"
   В Суйфэньхэ они прибыли, когда уже стало совсем темно. И это было совсем не мудрено, так как на всей территории Китая действует единое пекинское время, поэтому в северной провинции Хэйлундзян темнеет очень рано, уже где-то в 6 часов вечера. Картина привокзальной ночной жизни в Суйфэньхэ повергла ребят в самый настоящий шок. Вокруг них сновали, как суетливые муравьи, худосочные китайские "кули" или как их еще называют в Поднебесной - "помогайки", неся на своих тощих костлявых спинах огромные баулы с барахлом, в два раза превышающие по объему и весу самих носильщиков. Все это вокзальное действо сопровождалось отборной матерщиной "челноков" под аккомпанемент гомерического рева настоящего паровоза аж 1953 года выпуска, судя по тусклым надписям на его чугунных бортах, устало дефилирующего по железнодорожным путям вместо маневрового тепловоза.
   Зайдя внутрь здания вокзала, ребята вновь испытали культурно-эстетический шок - неимоверная грязь в этом огромном просторном зале и отвратительная вонь, которая очень громко и настойчиво раздавалась из вокзального туалета, просто сбивали с ног наших героев, абсолютно не давая дышать. Зайдя по нужде в общественный сортир, Сережа с изумлением обнаружил там вместо "очков" огромные сталагмиты из человеческих испражнений - в этом китайском туалете уже очень давно никто не убирался.
   Как и следовало ожидать, ребят на вокзале никто из китайцев не встретил, хотя Павловский лично отправил факс главе китайской компании Мен Сян Вэну, в котором сообщил о дате приезда торговых представителей с Алтая. "Ну и где же эти китайские вонючки?" - сердито произнес Саша, раздражение у которого нарастало с каждой секундой пребывания в этом злачном месте. Сережа испытывал аналогичные эмоции, в то же время с любопытством и неподдельным интересом наблюдая за очень зрелищной массовой дракой, устроенной подвыпившей китайской молодежью прямо напротив здания вокзала. Китайцы дрались, на удивление, жестоко, пуская в ход ножи и велосипедные цепи, выкрикивая при этом громкие гортанные звуки, издалека напоминающие боевой клич японских самураев "Банзай!" Странно, но никакой полиции на месте происшествия за все время этой хулиганской потасовки так и не появилось - китайские "фараоны" явно не утруждали себя подобной мелочью, на вроде "какой-то" массовой драки. Не желая искушать Судьбу, ребята тут же поспешили внутрь здания вокзала, чтобы ненароком не попасть под китайскую "раздачу".
   "Ну и что мы теперь будем делать? - спросил Саша, уныло перебирая китайские визитки, которые ему перед отъездом вручил господин Подберезовик. - Попробуем позвонить Мен Сян Вэну вот с этого автомата!" Он подошел к телефону - автомату и набрал номер, указанный на визитке Мен Сян Вэна. На том конце провода трубку взял какой-то заспанный китаец, разговор с которым очень напомнил Станкову его недавнее общение с одним алтайским имбецилом; к тому же являющимся, как и тот имбецил, судя по его жутким китайским воплям в трубку, постоянным клиентом психиатрической лечебницы в период осенне - весеннего обострения. Этот невероятно крикливый, а в другой ситуации, возможно, очень даже забавный китаец - дежурный в офисе компании Мен Сян Вэна - к несчастью для ребят, совершенно не знал русского языка. В раздражении швырнув телефонную трубку, Саша неожиданно предложил Сереже напиться "с горя". Коврижкин с радостью поддержал эту "замечательную", но, как ему показалось, совсем не оригинальную идею Станкова. Нужно было срочно раздобыть где-то китайской валюты (доллары в Китае тогда были официально запрещены в обращении).
   У Саши была 100-долларовая бумажка, с которой он обратился на вокзале к молодому китайцу, который, по-видимому, и был тем самым долгожданным "менялой", так как на поясе у него живописно и многоговоряще висела толстая кожаная "кишка", доверху набитая купюрами различного достоинства и гражданства. "О, кей, чэйнч, чэйнч (обмен), это - карашо! Рубль - тьфу, - здесь китаец изобразил на лице гримасу, какая обычно бывает у человека, страдающего геморроем.- Юань - фью-фью!" - при этом он смешно воздел свои тонкие прозрачные руки кверху, изображая волшебный полет китайской валюты к самим Небесам. "Попался бы ты мне с этой своей "кишкой" на ВРЗ (авт. - один из самых криминальных районов города) в Барнауле, я бы тебе ее в миг оторвал вместе с твоими китайскими яйцами!" - сердито пробурчал Саша, недовольно пряча мятые юани в карман. Было очевидно, что китаец обманул их во время обмена, как "лохов" - курс доллара по отношению к юаню на тот момент был 1 к 10; хитрый китаец же умудрился поменять им по грабительскому курсу 1 к 5.
   Выйдя из здания вокзала, ребята присмотрели небольшой ресторанчик на первом этаже типовой пятиэтажки, расположенной прямо на привокзальной площади. Зайдя внутрь, они оказались в небольшом, довольно уютном помещении, уместившемся на площади обычной трехкомнатной квартиры. К ним подошел вежливый официант и предложил нехитрое меню привокзального ресторана на русском и китайском языках. "Короче, берем по 150 граммов "ханжи" и харбинское темное пиво - классное пиво, самое лучшее здесь, отвечаю!" - сказал Саша, и, делая свой "скромный" заказ, ткнул для убедительности своих слов пальцем с длинным, грязным ногтем в верхнюю строку меню. Официант вежливо кивнул головой, дав понять, что все понял, и вальяжной походкой удалился в подсобку.
   "Ханжой" испокон веков русские люди называют дешевую китайскую водку, которую, чаще всего, изготавливают из кукурузы, иногда из риса. Эта водка откровенно пахнет резиной, по вкусу очень напоминает нашу некачественную самогонку и подается на стол в экзотическом фарфоровом сосуде. Это уже потом Сережа узнает, что есть в Китае и очень дорогая, качественная водка (20 долларов за пол-литровую бутылку) - это так называемый "Муданцзянский маотай", которой китайцы угощают особо дорогих гостей и которая подается в очень скромном 250-граммовом стаканчике с запечатанной и тщательно опломбированной пластмассовой крышечкой. Хитрые и жадные китайцы всегда предлагают русским гостям дешевую "ханжу" и практически никогда - дорогой "маотай". Но у "ханжи", несмотря на ее отвратительный вкус, есть одно очень замечательное свойство - от нее утром никогда не болит голова (это Сережа неоднократно проверял на себе), даже если неприлично много смешать "ханжу" с пивом (то есть сделать настоящий русский "ерш"), что, само по себе, уже говорит о довольно высоком качестве этого горячительного напитка Поднебесной.
   "Ну что, Серьга, погнали наши городских! Камбэй!" - торжественно произнес Саша, поднимая первый тост. "А что это такое?" - озадаченно спросил Сережа, удивленный столь "глубокими" познаниями Станкова в области китайской культуры и восточного языка. "Камбэй по-китайски означает "Давай выпьем!" "Ну, тогда "Камбэй!" - и они выпили по первой, потом по второй, хорошенько "заполировав" крепко пахнущую сивухой "ханжу" густым темным пивом из Харбина. Вскоре "балда" основательно ударила в голову им обоим, а Сережа, кроме того, вдруг почувствовал легкое, но очень неприятное головокружение и тошноту. "Сказывается "ершик", однако, на голодный желудок!" - мрачно подумал Коврижкин и решил, что надо срочно выйти прогуляться на свежий воздух, а то "как бы чего не вышло". Рассчитавшись с официантом за "ужин", вслед за ним поспешил и Саша, не желая оставлять Сережу одного на этой мрачной китайской улице.
   Они вышли на улицу, вдохнув полной грудью вечерний прохладный воздух Суйфэньхэ. Вскоре Сереже заметно полегчало. Мимо промчались на велосипедах два молодых китайца, которые внезапно остановились в двадцати метрах от них и резко повернули назад - к Сергею с Сашей. "Чэйнч, чэйнч!" - истошно завопил один из них, показывая на висящий на плече Сергея фотоаппарат "ФЭТ" - очень популярная полупрофессиональная (хотя и без зеркального объектива) фотокамера в начале 90-х годов, особенно хорошая в портретной съемке. "Нет, нет, никакого "чэйнча", камера не продается!" - громко запротестовал Сережа, но китаец никак не унимался. Он начал показывать Сереже свой нож с закругленным лезвием в форме исламского полумесяца. "Знаешь что, засунь себе этот нож в свою вонючую китайскую жопу!" - раздраженно произнес Коврижкин, который уже начал в этой ситуации терять терпение. "Чэйнч, чэйнч!" - снова заголосил китаец и полез в свой холщевый мешок, из которого неожиданно извлек пол -метровую живую змею. Он сунул это мерзкое животное ее отвратительной харей прямо в лицо Сергею, так что он в одно мгновение совершенно протрезвел со страху. В голове внезапно пронеслась пугающая своей откровенностью мысль: а если ядовитая змея его сейчас укусит - что тогда делать в этой совершенно чужой стране, без знания языка, без знакомых? Медленно и верно "давать дуба"?
   Реакция Коврижкина в этой ситуации была мгновенной - он неожиданно выхватил змею из рук китайца (не знал же он тогда, что это был обыкновенный полоз), растянул ее двумя руками и с остервенением, аккурат посередине этого несчастного животного, перекусил своими передними клыками его тонкое змеиное тельце. Узкие азиатские глаза у обоих китайцев в один момент стали европейскими - причем, без дорогостоящей косметической операции, дорогой читатель.
   Сереже явно пришелся по душе сногсшибательный эффект, произведенный на китайцев его таким эпатажным фокусом со змеей. Желая еще больше "понравиться" азиатам, он откусил от агонизирующей змеи еще один кусочек и начал его тщательно пережевывать. Змея имела довольно неприятный металлический привкус (видимо, от холодной, немного солоноватой крови этого пресмыкающегося), противно скрипела песком на зубах, поэтому вскоре Сережа, незаметно для китайцев, аккуратно выплюнул ее на землю, сделав вид при этом, что он, все - таки, проглотил этот "аппетитный" кусочек, и что он Коврижкину чрезвычайно понравился.
   Что тут началось, читатель?! Китаец заголосил на всю улицу, как истеричная привокзальная баба, а из глаз, как у заправского клоуна, во все стороны брызнули фонтанчики слез - по всей видимости, это был его самый любимый полоз! Неожиданно в ярости он выхватил нож и пошел на Сергея. Дело неожиданно принимало, прямо скажем, совсем нешуточный оборот.
   "Че - то я не понял, козел, ты на меня, что ли, с ножом? Я тебе сейчас покажу, засранец, как с ножом на людей кидаться!" - в свою очередь истошно закричал Сережа, и они с китайцем закружились вдвоем в каком-то очень странном танце, похожем на мистическое кружение древних турецких дервишей. Между ними тут же встали Саша и второй китаец, и теперь уже в ритуальном танце закружился весь этот необыкновенный квартет - китаец пытался достать ножом Сергея через Сашу, а Сережа пытался достать ногой тощий зад хозяина полоза, с трудом протискивая свое колено между обиженным китайцем и его узкоглазым приятелем.
   Наконец Саше Станкову с большим трудом удалось разнять дерущихся. "Сергей, да ты достал уже всех! А ну-ка пошел вон отсюда! Встань-ка вон там возле забора и стой, пока я тебя не позову!" - властно и очень сердито прикрикнул он на Коврижкина. Сережа покорно отошел к бетонному забору, огораживающему большую стройку на привокзальной площади Суйфэньхэ, и стал равнодушно следить за дальнейшим развитием событий.
   Вскоре Станков подозвал его. "А теперь пожмите друг другу руки, бойцы "невидимого фронта", - весело и дружелюбно сказал Саша, и китаец, с мистическим ужасом глядя на Сергея, протянул ему руку. Сережа пожал его узкую влажную ладонь, после чего они обнялись сердечно в знак полного и окончательного примирения. А потом, видимо, желая еще покормить голодного Коврижкина, китаец протянул ему оставшийся кусок змеи с маленькой безжизненной головкой, безвольно повисшей в руках убитого горем хозяина. Сережа есть змею, почему-то, совсем не захотел, довольно беспардонно выбросив ее, причем с явной брезгливостью и безо всякого пиетета, на мостовую. Известный "миротворец" Саша Станков предложил китайцам зайти в ресторан и выпить "мировую", но китайцы совершенно неожиданно, как ковбои, проворно запрыгнули на свои велосипеды и помчались по ночной улице Суйфэньхэ; прочь, подальше от этого страшного русского "змееглота" Сережи - да так стремительно, как - будто за ними неслась сама Смертушка с косой и всеми своими пугающими причиндалами.
   Тут на Сашу внезапно накатила волна оглушительного, почти истерического хохота. Он опустился на корточки, держась за бока и, давясь от смеха, кое-как выдавил из себя слова одновременно какого-то детского восторга и очень большого недоумения: "Ну, ты даешь, Серж! Виктор Суворов в своем "Аквариуме" писал, что спецназовцев ГРУ целый год учили разделывать и поедать змей, а ты за один присест и безо всякой подготовки сожрал живую змею! Ну, ты и дурак, я тебе скажу, Серега!"
   Вскоре в Суйфэньхэ наступила глубокая ночь - все уличные фонари неожиданно погасли, и город погрузился в кромешную, просто непролазную тьму. Поскольку все питейные заведения к тому времени уже закрылись, наши герои благоразумно решили вернуться на вокзал, где еще "теплилась" хоть какая-то ночная жизнь. Там, возле ночного пивного киоска они и заметили двух подвыпивших пожилых китайцев, которые, стоя, пили пиво за барным столиком и о чем-то оживленно разговаривали. Саша купил две бутылки светлого пива "Медведь" местного производства, и вместе с Сергеем они присоединились к пожилым китайцам. Оказалось, что оба они довольно сносно говорили на русском языке. Одного из них звали Ван Мэй Лонг, а у второго было такое мудреное имя, что он попросил ребят звать его просто Гришей.

0x01 graphic

   Оба китайца раньше работали преподавателями в машиностроительном техникуме Суйфэньхэ, а теперь пробовали свои силы на коммерческом поприще в городе Дунине, где они открыли и зарегистрировали частную торговую фирму. Узнав, что ребята являются коммерсантами, работающими с минеральными удобрениями, Ван Мэй Лонг пришел в неописуемый восторг, начал болтать без умолку, тупо и бессмысленно при этом смешивая русские и китайские слова. С горяча и, видимо, желая показать свою незаурядную эрудицию, он назвал российскую императрицу Екатерину II бл..., которая безумно любила "потрахаться с конем", чем очень сильно оскорбил национально - патриотические чувства Сергея. "Не надо так плохо говорить о нашей императрице, - сердито одернул он пьяного старика. - Ведь я же не называю вашего Мао Дзэдуна пи.....м! А Екатерина, что не говорите, была великой женщиной, которая очень много хорошего сделала для России!" Ван Мэй Лонг с явным уважением посмотрел на Сережу и, на всякий случай, больше уже не стал сегодня "блистать" своей эрудицией.
   Услышав, что ребят не встретили представители компании Мен Сян Вэна, Ван Мэй Лонг вызвался помочь им найти потерявшегося партнера по бизнесу. "Я знаю этого человека и его компанию в Суйфэньхэ, - сказал китаец, с неподдельным интересом разглядывая визитку Мена.- Завтра, то есть сегодня утром я приведу вас к нему. А сейчас нам надо решить проблему ночлега. Я предлагаю вам заночевать в машиностроительном техникуме - это здесь совсем рядом". Ребята с радостью согласились на предложение китайца - спать им сейчас хотелось просто неимоверно.
   С обещанным долгожданным ночлегом, вопреки недоверчивому настрою ребят, пожилые китайцы не обманули - машиностроительный техникум, действительно, находился совсем рядом, буквально в 300-х метрах от привокзальной площади. Серое четырехэтажное здание в тяжелом романском стиле встретило их довольно угрюмо темными бойницами окон и тускло освещенной парадной с белоснежным мраморным крыльцом. Ван Мэй Лонг позвонил в дверь и на пороге перед ними предстал заспанный китаец лет 25, который резким гортанным визгом прокукарекал что - то недовольно, и продержав минут 5 на пороге, впустил, наконец, усталых путников внутрь здания. Китаец еще раз что-то сказал, явно ругательное, в адрес Ван Мэй Лонга и быстро удалился в подсобку, находящуюся аккурат напротив парадной, видимо, специально для консьержа. Через слегка задравшуюся занавеску внутри помещения Сережа успел заметить молодую китаянку, лежащую полуголой на односпальной кровати и стоящую рядом с ней детскую кроватку - по-видимому, семья консьержа проживала здесь же, прямо под лестницей учебного корпуса - в постоянном грохоте и шуме этого довольно мрачного казенного заведения.
   В сопровождении китайцев ребята поднялись на четвертый этаж и внезапно оказались в большом спортивном зале, посреди которого довольно нелепо стояла двухъярусная панцирная кровать, застеленная грязными, "видавшими виды" матрасами с изрядно засаленными простынями. Гриша открыл окно и внутрь помещения ворвался промозглый, уже осенний воздух Суйфэньхэ. Китайцы жестом предложили ребятам расположиться на спортивных матах, лежащих прямо под шведской стенкой, а сами стремительно, по-солдатски, разделись до трусов, взгромоздились на кровать и, укрывшись всего лишь легкими простынями, тут же захрапели богатырским храпом.
   Лежа на жестком мате, в этом холодном спортивном зале, укрывшись до самого подбородка колючим верблюжьим одеялом, Сережа долго не мог заснуть, прислушиваясь к грустному протяжному стону паровоза и гулу уже просыпающегося приграничного города. Внезапно он поймал себя на странной сюрреалистической мысли, что все это здесь в Китае происходит не с ним, а с каким-то совершенно незнакомым ему Сергеем, волею капризной Судьбы оказавшимся на очень таинственном, заселенном какими-то непонятными и загадочными существами острове.
   Первыми примерно около 11 часов утра проснулись китайцы - как солдатики, вскочили полуголые (и как только они не озябли в этом жутком холоде огромного спортзала!) и шумно сморкаясь прямо на пол (к этой странной привычке китайцев Коврижкин долго не мог привыкнуть, с ужасом наблюдая, как один миллиард узкоглазых полудурков ежеминутно и повсеместно захаркивает свою горячо любимую Поднебесную), начали довольно бесцеремонно тормошить ребят на полу. "Вставайте, нас уже давно ждет господин Мен Сян Вэн!" - радостно поприветствовал их Ван Мэй Лонг, всем своим видом изображая совершенно неземную радость от общения с этими "очаровательными" русскими парнями. Сережа нехотя встал и вразвалочку направился в умывальник. Там его ждало новое, но уже испытанное в Китае разочарование - такая же жуткая, просто неимоверная вонь и грязь, что и в вокзальном туалете. "По-видимому, это - фирменный стиль китайцев. Привыкай, Серж!" - мрачно подумал Коврижкин, пытаясь выдавить из проржавевшего крана хоть капельку воды. Так и не добившись желаемого, Сережа угрюмо еще раз взглянул на свое грязное, изрядно поросшее щетиной лицо в треснувшем зеркале над расколотым фаянсовым умывальником, и совершенно недовольный собой и этой своей новой "китайской" жизнью вышел вон - прочь куда подальше от этого дурно пахнущего злачного места.
   Офис компании Мен Сян Вэна они нашли довольно быстро - он находился всего в паре километров от машиностроительного техникума. Мен Сян Вэн встретил их прямо на входе в здание компании. Им оказался на вид довольно представительный мужчина лет 40, непривычно светлокожий для китайца и очень высокого роста (Мен Сян Вэн был родом из Маньчжурии, а маньчжуры всегда отличались от других китайцев необычной белизной кожи и абсолютно непомерным ростом), который сразу же начал оживленно разговаривать о чем-то с Ван Мэй Лонгом и, видимо, недопонимая чего-то, тут же позвал переводчика - молодого китайца лет 25, который представился ребятам просто Ваней (его настоящее имя было Ван Чонг Ли). Это потом уже Сережа узнал, что китайские диалекты настолько различаются между собой, что, например, жители северной провинции Хэйлунцзян порой с большим трудом понимают жителей южной провинции Хэбэй. И уж тем более всем им очень сложно понять совершенно замороченный диалект, на котором говорят и всегда говорили исторически жившие обособленно китайцы с Тибета.
   Из перевода Вани Сережа только и смог понять, что Мен Сян Вэн ждал их отнюдь не сегодня, 1 сентября, а только 3, так как "финансовый гений" Юра Павловский в своем факсе, как обычно, перепутал дату приезда. Судя по оживленному, в итальянско - экзальтированном стиле, диалогу, Ван Мэй Лонг требовал теперь от Мена причитающуюся ему "маржу" за доставку русских в офис его компании. Китайцы очень долго ругались и, наконец, Мен Сян Вэн сдался под натиском этого пожилого настырного китайца. Как объяснил Ваня, шумные азиаты, наконец, с большим трудом договорились о том, что на следующий день Мен отпустит ребят с Лонгом на 2 дня в Дунин, где они подпишут с ним контракт на поставку другой, еще одной партии минеральных удобрений.
   После столь мучительных переговоров всем коммерсантам, естественно, очень захотелось есть. Мен Сян Вэн вместе со своей супругой - довольно приятной женщиной бальзаковского возраста (хотя совершенно непонятно, как определять этот самый возраст у китаянок?) пригласил "почетную" российско-китайскую делегацию (не забыли, при этом, и про скандального Ван Мэй Лонга с Гришей) в ресторан жареной пекинской утки - один из самых дорогих ресторанов в Поднебесной, куда обычно приглашают самих почитаемых гостей. Здесь Сережа впервые столкнулся с древнейшей и очень удивительной культурой китайского общепита.
   Особенно удивлял этот круглый, вращающийся стол, на котором с трудом умещались в изобилии расставленные экзотические блюда китайской кухни. Удивляло и то, как умудрялись китайцы так ловко хлебать деревянными палочками жидкий рисовый суп. Но особенно удивляло то, как много, даже по сравнению с русскими пьяницами, могли выпить китайцы -при этом, совершенно не пьянея и не теряя самоконтроль. Это уже потом только узнал Сережа, что алкоголизм в Поднебесной вовсе не считается болезнью, поэтому крайне редко, но все же встречающихся алкоголиков в Китае никто даже не думает и, в принципе, никогда не думал лечить. Однако, несмотря на отсутствие государственной наркологической службы, за 6 лет своей китайской Одиссеи Коврижкину так и не удалось ни разу встретить на улицах Поднебесной пьяных валяющихся китайцев.
   В знак большого уважения к гостям Мен Сян Вэн заказал самую дорогую водку "Муданцзянский маотай" и вкуснейшее харбинское пиво. "Камбэй!" - закричал Мен, и гости опрокинули по первой, потом, практически тут же по второй и третьей, заполировав все это "добро" темным густым пивом. Чувствуя, что в голову уже вдарила "балда", Сережа просто взмолился, обращаясь к переводчику Ване: "Ваня, скажи Мену, чтобы он так не гнал. Мне уже и так достаточно!" Ваня только хитро улыбнулся в ответ и, произнеся: "Ничего, джюдь-джюдь можно!" - с довольно комичной гримасой набухал Коврижкину полный бокал "маотая".
   Китайцы во все времена являлись самыми непревзойденными мастерами спаивания гостей. Эта методика у них уже давно доведена до полного совершенства. Когда какой-нибудь гость уже "устал" пить, тамада неожиданно приглашает в зал повара, который на глазах гостей начинает разделывать жареную утку. Смотреть на это волшебное действо - ни с чем не сравнимое удовольствие. Огромным кухонным ножом повар филигранно, буквально ювелирно строгает прозрачные "стружки" красновато-золотистой поджаренной утки, которая несколько часов к ряду томилась в тандыре на медленном огне, разведенном при помощи специальных ароматизированных дров. Затем эти тонкие мясные корочки заворачиваются вместе с зеленью и специями в лаваш, наподобие шаурмы, обмакиваются в соевый соус и очень медленно, с большим смаком, поглощается до нельзя осчастливленным гурманом. Вкус, господа, конечно, просто обалденный! Что называется - "пальчики оближешь"!
   Так неожиданно рождается очередной тост: "Камбэй за великого повара!" Тут уж, как говорится, грех не выпить. Не желая ни на минуту расхолаживать вконец "уработанного" гостя, тамада вновь приглашает за стол очередную вип - персону - только на этот раз уже директора ресторана. Ну а затем ... затем наступает кульминация всего этого замечательного банкета - в ресторане, как Божество с Олимпа, вдруг появляется заместитель мэра Суйфэньхэ, который, оказывается, приходится Мен Сян Вэну родным дядей.
   В Китае издавна существовала и до сих пор существует весьма остроумная система поощрения, почти государственного стимулирования частного бизнеса: чтобы чиновники не "кошмарили" бизнесменов и одновременно не занимались коррупцией, им, во всяком случае, в "лихие" 90-е годы, вменялось в обязанность активно вовлекать своих родственников в предпринимательскую деятельность. При этом самим чиновникам категорически запрещалось под страхом уголовного наказания заниматься частным бизнесом. Неизвестно, насколько эффективна была такая схема участия государственных служащих в зарождающихся капиталистических отношениях, но что-то позитивное в этом, безусловно, присутствовало, что неплохо было бы взять на вооружение и нам, грешным.
   На столь замечательной позитивной ноте, наконец-то, закончился этот волшебный "праздник серегиного живота", состоявшийся в ресторане жареной пекинской утки в городе Суйфэньхэ 1 сентября 1994 года.
   На следующее утро, как и было обещано Мен Сян Вэном, ребята вместе с пожилыми китайцами отправились в город Дунин - заключать очередную "сделку века" по минеральным удобрениям. Мен от щедрот своих выделил столь "представительной" делегации из своего автопарка джип "Нисан Патруль" и водителя-переводчика Ваню, с которым Сережа уже успел достаточно подружиться. "Нисан Патруль" в 90-х годах прошлого столетия считался очень модным и "навороченным" автомобилем и являлся для "новых русских" неотъемлемым атрибутом их капиталистического "гламура". Однако Сереже уже было с чем сравнивать: в частности, с легендарным "Ленд Крузером". У последнего - очень мягкая подвеска, так что даже на больших ухабах пассажиров не трясет, как в телеге, а мягко укачивает. Совсем по-другому дело обстоит с "Нисаном", который имеет очень жесткую подвеску и идет по бездорожью более - менее плавно при условии, если он загружен хотя бы 10 мешками с картофелем. Если же на борту всего 4 пассажира и водитель, то это - просто телеге подобно! До Дунина всего 2 часа езды от Суйфэньхэ, а Сережа уже через час пути почувствовал, что его мутит. К счастью, все обошлось без неприятных эксцессов, и вскоре они уже въезжали в небольшой провинциальный городок с населением в 600 тысяч человек (для Китая это - практически ни о чем!), где обосновались "акулы" китайского торгово-промышленного бизнеса Ван Мэй Лонг и "Гриша".
   В Дунине Коврижкин смог, в очередной раз, по достоинству оценить всю подлость и коварство Юры Павловского - мало того, что он приставил Сашу Станкова неустанно следить за ним, Павловский, тайно от Сережи, еще поручил ему провернуть "сепаратную" сделку с 92 вагонами кормовой добавки (трикальций фосфат). Эти 92 вагона достались ТОО "СКИТ" совершенно на "халяву" и уже более 5 лет хранились на запасных путях возле станции Озерки недалеко от Барнаула. Однако Бог, в который уже раз, наказал "Порхатого" за его корыстолюбие и вероломство - Ван Мэй Лонг, конечно, без лишних слов взял у Станкова эти 92 вагона с "халявным" удобрением и ... вскоре был таков. Следы его затерялись где-то в Поднебесной, но со слов Мена, в Гонконге в 1996 году неожиданно объявился пожилой китаец-миллионер, сколотивший себе огромное состояние на рынке минеральных удобрений, по приметам очень похожий на нашего "дружищу" Лонга.
   Весь вечер и почти пол ночи ребята с помпой отмечали эту грандиозную "сделку века" с трикальцием фосфатом. А потом им, пьяным в "зюзю", неожиданно вздумалось погулять по ночному Дунину. Это была совершенно неудачная затея - уже примерно через два квартала они вдруг поняли, что окончательно заблудились. Отчаявшись найти гостиницу до самого утра в этом абсолютно неосвещенном провинциальном городе, по старинному русскому обычаю ребята затянули известную дорожную песню, подражая манере и голосу Льва Лещенко:
   "Прощай, от всех вокзалов поезда
   Уходят в дальние края,
   Прощай, мы расстаемся навсегда
   Под белым небом января.
  
   Прощай, и ничего не обещай,
   И ничего не говори,
   А чтоб понять мою печаль,
   В пустое небо посмотри!"
   Китайцы по "достоинству" оценили исполнительское мастерство русских коммерсантов: какой-то сердитый пожилой китаец с жуткими китайскими проклятиями запустил в них с балкона пятого этажа пустую бутылку из-под харбинского пива, едва не угодив ею прямо в голову Саше. "Он, наверное, воевал с нами на Даманском в 1969 году", - мрачно заключил бывший пограничник Станков и вдруг радостно воскликнул: "Серега, так вот же она - эта наша злополучная гостиница, будь она не ладна!"
   По возвращению в Суйфэньхэ Мен Сян Вэн решил сразу же "взять быка за рога" и, не откладывая все в "долгий ящик", повел ребят заключать с ним сделку по азотным удобрениям. Для большего официоза и коммерческой солидности контракт решили заключать вечером в офисе мэра Суйфэньхэ. Где-то примерно к середине переговоров туда заявился и сам дядя Мена - очень такой демократичный, хотя может быть только с виду, заместитель мэра, который пришел на свою работу в легком спортивном трико, держа в руках корзинку с 5 десятками яиц, которые он купил у какой-то уличной торговки тут же, прямо возле здания мэрии. Все прошло без лишних "шума и пыли", и вскоре до нельзя счастливый Мен повел русских ужинать в соседний с мэрией ресторанчик - не "пекинской утки", конечно, но тоже довольно приличный. А на утро окрыленный китаец пригласил ребят на День города Муданьцзяна, о котором Сережа только и знал, что там производится знаменитая водка "маотай", и что этот маньчжурский город брал летом 1945 года один очень забавный полковник из фильма Эльдара Рязанова "Небеса обетованные", роль которого просто блестяще, просто гениально исполнил артист Леонид Броневой; он же - Мюллер.
   В Муданьцзян они отправились ранним утром на "Ленд Крузере" вчетвером: водитель-переводчик Ваня, Мен Сян Вэн и Сережа с Сашей. Вот здесь, как - раз, Коврижкин и оценил все преимущества "Крузака" по сравнению с "Нисаном" - джип шел по серпантинной горной дороге, которая составляет ровно половину пути до Муданьцзяна, как - будто ехал по высокоскоростной трассе европейского уровня. От Суйфэньхэ до Муданьцзяна было около 5 часов пути. Пару раз Ваня делал остановки возле садово-огородных хозяйств, на которых трудились неутомимые китайские женщины всех возрастов; от малу до велика. Женщины щедро угощали путников яблоками и грушами из государственного сада, с любопытством рассматривая русских, а самые смелые и любопытные из них пытались дотронуться до светло-русых кудрей Сережи - у китайцев есть на этот счет примета, что белые волосы приносят удачу в личной жизни.
   Где-то примерно в середине пути им встретились каторжане - да-да, читатель, ты не ослышался - самые настоящие каторжане, закованные в кандалы, которые мостили дорогу под аккомпанемент грозных окриков вооруженной охраны. В толпе "зеков" Сережа неожиданно заметил изможденного светловолосого мужчину лет 40 явно европейского вида - звеня ножными кандалами, он работал на камнедробилке. Тут Коврижкину стало по-настоящему жутко - он только на миг представил себе, что значит оказаться в китайской тюрьме или на такой вот кошмарной азиатской каторге.
   Уже на подъезде к Муданьцзяну их машина попала в гигантскую пробку, устроенную крупной автомобильной аварией. Сережа раздраженно вышел из джипа посмотреть, что там происходит впереди. Из рядом стоящего "Лэнд Крузера" также вышел мужчина лет 40, европейского вида, в потертых джинсах и цветастой рубашке на выпуск, который, увидев Сергея, вдруг заговорил с ним на чистейшем английском языке: "Нow do you do! Who are you?" ("Здравствуйте, вы - кто?") Сережа просто обалдел от неожиданности - он, прямо скажем, никогда не блистал познаниями в английском языке, но все же с трудом смог объяснить, кто он и откуда приехал. Американец Майкл (а он оказался уроженцем штата Айова) явно заинтересовался Коврижкиным и его торговой компанией. Из его картавого англо-американского лепета Коврижкину удалось понять только, что американец живет в Китае уже 2 года, работая по контракту в совместной американо-китайской компании в Шанхае. Узнав, что Сережа имеет дело с минеральными удобрениями, Майкл заметно оживился - оказалось, что в числе приоритетных направлений деятельности его фирмы также есть торговля минеральными удобрениями. Он что-то начал сразу же горячо предлагать Коврижкину, но тот только недовольно поморщился и всем своим видом дал понять американцу, что ему это все совершенно неинтересно. "No, this is а very terrible country, it,s really crazy people here!" ("Нет, это - все - таки, очень страшная страна; и здесь, действительно, живет сумасшедший народ!" - разочарованно пробормотал крайне расстроенный Майкл и походкой жутко уставшего от жизни человека побрел к своему изрядно заляпанному красно-коричневой грязью джипу.
   Вскоре они прибыли в Муданьцзян - довольно крупный город в провинции Хэйлунцзян, расположенном на реке Муданьцзян примерно в 381 км от Владивостока. Население его на тот момент составляло около 2,5 миллионов человек, что по меркам Поднебесной не так уж и много. Название этого, довольно экзотического для русского слуха, города происходит от маньчжурского словосочетания "Мудань ула", что в переводе означает "Извивающаяся река". Кстати, летом 1945 года Советская Армия, действительно, освобождала от японцев Маньчжурию, и именно за Муданьцзян шли самые кровопролитные бои. Сережа увидел в центре города весьма приличный, даже по европейским меркам, памятник, возведенный благодарными китайцами в честь русского солдата-освободителя. Что особенно не понравилось и очень удивило Коврижкина, так это - горы мусора прямо под балконами городских многоэтажек. Китайцы особо не утруждали себя и опорожняли мусорные ведра прямо с балконов своих домов.
   Наконец, закончился этот замечательный вояж по Китаю, и Саше пришла пора возвращаться на Алтай. Сергею же еще надо было остаться в Поднебесной и проследить за отправкой первой партии сахара. "Крепись, Серега!" - сказал на прощание Саша, и друзья в последний раз сердечно обнялись на перроне вокзала. И Сережа изо всех сил начал "крепиться" - он крепился всем, чем придется: и "маотаем", и "ханжой", и харбинским пивом, и китайским сливовым вином. Он "крепился" и никак не мог остановиться в этом своем самоубийственном "крепеже", пытаясь утопить в вине свою нечеловеческую, почти звериную тоску по Родине. Вот так тяжело и мучительно, в постоянном пьяном угаре и жуткой непреходящей тоске в сентябре 1994 года начиналась эта китайская Одиссея Коврижкина длиной в 6 долгих лет.
   От тотального пьянства Сережу спасали только путешествия по Китаю. Он объездил Поднебесную вдоль и поперек, а неизменным спутником его и переводчиком был Ваня, с которым их уже связывала самая настоящая мужская дружба.
   Однажды они совершили поездку и в Далянь - Сереже все никак не терпелось убедиться в правдивости слов Ивана Петровича Деминова - да-да, того самого, очень интересного попутчика с Сахалина. Приехав в Порт-Артур, Коврижкин первым делом отправился на легендарное русское кладбище. Действительно, Петрович нисколько не врал, когда говорил об убийствах русских моряков в Даляне - ему даже удалось найти последнюю могилу советского моряка Алексея Викторовича Никифорова, дата смерти которого на могильной плите стояла "8 марта 1953 года". "Очевидно, Леша отправился в "самоход" поздравить с праздником свою китайскую куколку, а вместо этого нашел жуткую и глупую смерть на чужбине", - с грустью подумал Сережа, очень реалистично представив себе картину всего произошедшего с русским моряком и его китайской пассией. И все: это была последняя смерть русского воина в Порт - Артуре - похоже, заработал, наконец, пресловутый приказ командования о запрете одиночных увольнительных в город.
   А вот в Пекине Сережа стал невольным свидетелем крайне неприятного зрелища - приведения в исполнение смертного приговора. Это случилось на пекинском стадионе в августе 1996 года, на который они отправились вместе с Ваней посмотреть футбольный матч между командами южной провинции Хэбэй и северной провинции Хэйлунцзян. В самом разгаре игры матч внезапно остановили. На стадион заехали 3 военных грузовика, из которых прямо на середину стадиона вооруженные винтовками солдаты вывели около 50 заключенных, одетых в черные арестантские робы. Сухой дикторский голос в репродукторе зачитал текст приговора, и арестанты покорно опустились на колени. Солдаты приставили к их затылкам дула карабинов и с какой-то совершенно неуместной в данной ситуации парадной синхронностью произвели выстрел, после которого все арестанты одновременно повалились на землю и, что удивительно, оставались лежать там практически в одинаковых позах. Складывалось впечатление, что участники всей этой страшной пекинской трагедии очень тщательно и под руководством опытного главного режиссера отрепетировали и довели до актерского совершенства все акты представленной на суд зрителей сюрреалистической пьесы - причем, как палачи, так и их несчастные жертвы, которые сегодня просто "гениально", просто "блестяще" сыграли свою собственную смерть. Тела казненных эти на удивление невозмутимые, до жути похожие на бездушных роботов солдаты погрузили на машины и увезли, а матч продолжился своим чередом, как - будто ничего и не произошло. "Сережа, а после казни родственникам убитых правительство Китая присылает счет за потраченную пулю", - сказал Ваня, с удовольствием наблюдая гримасу ужаса на Сережином лице.
   Вспомнив совершенно не к месту сейчас, в этом небольшом уютном ресторанчике Суйфэньхэ, тот пекинский кошмар 1996 года, Сереже вновь, как и тогда на стадионе, вдруг по-настоящему стало дурно - противно засосало под ложечкой и сильно затошнило. Желая поскорей избавиться от этих жутких и крайне неприятных пекинских воспоминаний, он в очередной раз подозвал к себе юркого поджарого официанта: "Любезный, во кэпэ хэй пицзю!" ("Я хочу еще кружку темного пива"). Официант услужливо кивнул в ответ и, подобно Гермесу на крылатых сандалиях, стремительно унесся в подсобку. Надо отметить, что за 6 лет жизни в Китае Коврижкин довольно сносно освоил китайский язык - как известно, самый трудный язык по произношению и грамматике в мире. Тут он опять с нежностью и очень светлой грустью вспомнил Лю Най Гэ - очаровательную переводчицу с Харбина, с которой, собственно, и началась эта восхитительная романтическая история с громким и весьма говорящим названием "изучение китайского языка".
   А случилось это осенью 1995 года. Неизменный коммерческий партнер Коврижкина Мен Сян Вэн - директор и одновременно учредитель крупной торгово-промышленной компании в провинции Хэйлунцзян - однажды пригласил Сергея на свой день рождения, который китайцы обычно без особой помпы, если это, конечно, не юбилей, отмечают в достаточно узком семейном кругу. Тем большая честь была оказана русскому Коврижкину, который, благодаря приглашению Мен Сян Вэна, также оказался в числе этих "избранных" членов "семьи". Там он и увидел эту очаровательную, как - будто сошедшую с китайской лубочной картинки, изящную "фарфоровую куколку" Люсю - так очень мило и незатейливо представилась ему тогда, причем на чистейшем русском языке, эта восхитительная девушка. Как водится в таких случаях, молодые люди весьма охотно разговорились на интересующие их обоих темы.
   0x01 graphic
Настоящее имя Люси было Лю Най Гэ, и она являлась уроженкой города Цицикара, что находится на севере Китая. Этим летом девушке исполнилось 22 года, и она только что с отличием окончила факультет иностранных языков Харбинского государственного университета. Официально она являлась переводчиком Мэн Сян Вэна, но совершенное знание русского языка сделало ее невероятно востребованной не только в Суйфэньхэ, но и далеко за его пределами; так что Люся успевала по совместительству работать еще, по меньшей мере, в трех коммерческих компаниях северной провинции Хэйлунцзян.
   Карие азиатские глаза, короткая почти "мальчуковая" прическа и трогательная полудетская улыбка на тонких губах - все это придавало лицу Лю столько необъяснимого, вечного и абсолютно непобедимого женского шарма, что Сережа в эту самую минуту вдруг почувствовал, что сейчас просто-напросто потеряет сознание, с головой окунувшись в этот бездонный омут ее томного влажного взгляда. "Сырожа, а у тебя ест девушка в России?" - с очаровательным акцентом неожиданно спросила Люся, кокетливо и многозначительно улыбнувшись при этом. "Вообще-то, все девушки в России едят, Люся, впрочем, как, наверно, и в Китае!" - улыбнувшись, пошутил над столь забавным произношением Лю Сергей. - Надо правильно говорить "есть", а не "ест", смягчая последний слог. А девушки у меня пока ни в России, ни в Китае нет - как - то все не получается и не очень-то складывается с прекрасным полом". Девушка весело рассмеялась над своей, такой потешной лингвистической ошибкой и неожиданно, с озорным девчачьим блеском в глазах, предложила молодому человеку: "Сырожа, а давай я тебя научу китайскому языку, а ты меня - русскому!" "Давай!" - с радостью согласился Коврижкин. "Ну тогда "Камбэй!" ("Давай выпьем!") - воскликнула Лю, поднимая полный бокал ароматного сливового вина. "Камбэй!" - весело ответил ей Сережа, и они, стоя, тут же "махнули" на "брудершафт". Тонкие влажные губы Люси очень приятно пахли сливой и были терпко - сладкими на вкус. У Коврижкина в очередной раз за сегодняшний вечер приятно закружилась голова, и ему было абсолютно ясно, что это - отнюдь не от выпитого накануне крепленного китайского вина. "Сырожа, а хочешь - мы начнем заниматься языком прямо с завтрашнего дня? Если ты не возражаешь, вечером после работы я приду к тебе в гостиницу?" - неожиданно предложила изрядно захмелевшая Люся. Сергей совершенно не удивился такой поразительной раскованности китайской девушки. Он уже давно жил в Китае и поэтому хорошо знал, что женщины Поднебесной находятся на особом, весьма и весьма привилегированном положении в обществе.
   Так, вопреки расхожему мнению о якобы безраздельном мужском господстве в Китае, в Поднебесной уже давно и очень успешно правит хорошо законспирированный матриархат. Женщина в китайской семье решает практически все вопросы, связанные с планированием семьи, ее финансами и, конечно же, деторождением - этой исторически всегда самой болезненной и щекотливой темой в миллиардном Китае. Вот и господин Мен Сян Вэн, вроде бы являясь главным руководителем и собственником компании, уже давно и безраздельно отдал все бразды правления в руки своей жены и ее многочисленной родни. Кстати, именно это обстоятельство, а также очень неумелая и глупая женская политика в управлении семейным бизнесом привела некогда успешную компанию Мена в 2005 году к полному банкротству. Напомню читателю, что примерно по такому же "женскому" сценарию когда-то развивалась и печальная судьба фирмы Юрия Павловского "СКИТ", отданная им на откуп мерзопакостной торгашеской родне его дорогой и любимой жены Мариночки.
   Эмансипированные, особенно после активного общения с иностранцами, современные китайские девушки сами определяют, когда и с кем им начинать половую жизнь (надо сказать, что во внешне чрезмерно пуританском "коммунистическом" Китае с этим до сих пор все обстоит достаточно строго - в соответствии с существующими здесь вековыми традициями половой жизнью молодым людям вне брака можно жить, начиная лишь с 27 лет).
   Очаровательная Люси вовсе не собиралась обманывать нетерпеливых ожиданий однозначно и безоглядно влюбленного в нее Сережи. Она пришла к нему в гостиницу, как и обещала, на следующий день примерно около 22 часов (с учетом единого пекинского времени, действующего на всей территории Китая, в Суйфэньхэ было уже около 2 часов ночи). Прелюдия Любви у молодых людей, как это обычно случается, была совсем недолгой, и вскоре два трепетных тела забились в любовном экстазе хитросплетения ног и рук, а также самых сокровенных частей нашего удивительного и такого "заводного" тела.
   Может быть, у моего читателя при этом возникло стойкое убеждение в чрезвычайной распущенности молодых китаянок, столь легко и беззаботно отдающихся практически незнакомым мужчинам уже на втором свидании, но не стоит торопиться, дорогой читатель, с подобными выводами - и, на мой взгляд, хотя бы по двум веским причинам.
   Во-первых, Сергей был представлен на вечере Люсе "самим" Мен Сян Вэном, что само по себе уже значительно поднимало реноме Коврижкина в глазах очаровательной дамы. Мен Сян Вэн был для Лю работодателем, а, значит, Богом и Царем в одном "флаконе".
   Во-вторых, китаянки очень любят мужчин европейского типа, хотя публично, при любом удобном случае и заявляют во всеуслышание, что китайские мужчины - самые лучшие мужчины на свете. Но так, очевидно, поступают любые женщины мира, в том числе и русские, публично расхваливающие своих безобразных алкашей и готовые убить их при любом удобном случае у себя дома.
   В постели Люся была просто восхитительной - воплощением всепоглощающей нежности и невероятной восточной изобретательности в любовной игре. Кроме того, она оказалась мультиоргазмичной женщиной - просто находкой для ленивого мужчины, каковым Сережа вовсе не являлся. Она эффектно и шумно кончала просто от легкого прикосновения мужских рук, не говоря уже о большем. А уж сколько раз за эту волшебную и абсолютно бесконечную по ощущению ночь - это только одному Богу известно! Они еще очень долго наслаждались друг другом, и, наконец, насытившись, легли рядышком, рука об руку - умиротворенные, всецело погрузившиеся в звенящую ночную тишину большого спящего города.
   "Знаешь, Сырожа, а ведь у меня есть парень в другом городе, - наконец, решила нарушить эту гнетущую тишину Люся. "А кто бы сомневался в этом, милая!?" - горько усмехнулся Коврижкин. Да и действительно - трудно представить себе, чтобы такая красавица с обложки, наверное, самого модного глянцевого журнала, и вдруг - была одна! "Его зовут Буфу, и он живет в юго-западном мегаполисе Чунцине, что стоит на очень большой реке Янцзы - тихо продолжала девушка. - Он, как это правильно сказать по-русски, - очень "крутой чувак" здесь, в Китае, и работает в одной коммерческой фирме, принадлежащей "Триаде". При упоминании "Триады" у Сережи внезапно пошел неприятный холодок по спине. Он слишком хорошо помнил рассказ Мен Сян Вэна, который говорил, что в сравнении с китайской "Триадой" японская "якудза" просто отдыхает. Этот знаменитый во всем мире мафиозный клан контролирует деятельность практически всех организованных преступных групп от Маньчжурии до Тайваня. И надо же было так "вляпаться" Сергею - влюбиться в девушку этого страшного и пока еще неизвестного ему китайского мафиози! Однако неприятную и настолько пугающую обоих тему Буфу они решили сегодня больше не затрагивать, не желая подобной "ерундой" омрачать эту волшебную, просто сказочную ночь Любви.
   Так начался этот восхитительный "служебный роман" длиной в 3 долгих, очень страстных и очень счастливых для Сережи года.
   На следующее утро в офисе Мен Сян Вэна Сережа получил факс от Юрия Павловского из Барнаула. В факсе было сказано, что Алтаагрохолдинг заключил с крупной компанией провинции Хэйлунцзян новый контракт на поставку 50 вагонов азотного удобрения, которое всегда ценилось и до сих пор ценится в Китае на вес золота. В порядке бартера Алтайский край получал 10 вагонов китайского сахара, поставку которого в Россию как - раз и должен был обеспечить Коврижкин. Чтобы снизить цену на сахар, дефицит которого всегда испытывал сельскохозяйственный Алтайский край, до сих пор, к огромному сожалению, не имеющий своей собственной переработки сахарной свеклы, и тем самым поднять прибыльность бартерной сделки, факс настоятельно рекомендовал Сергею выходить непосредственно на производителя, "отшивая" таким образом всех возможных коммерческих посредников. В этом и состояла довольно нехитрая суть работы Коврижкина, как бессменного юриста и представителя Алтайагрохолдинга в Поднебесной. Он должен был вместе с партнерами по бизнесу скрупулезно, по акту коммерческой приемки принять по количеству и качеству российский груз минеральных удобрений на китайской территории и одновременно проследить за отправкой в порядке бартера "сахарного" эшелона в Россию.
   Пока Сережа ломал голову, решая эту сложную проблему с поставщиком сахара, все сотрудники фирмы Мен Сян Вэна стали замечать, что в последнее время Люся выглядит совершенно потерянной - как - будто девушкой овладела какая-то навязчивая идея "фикс", начисто лишив ее сна и покоя. Конечно, не укрылось это обстоятельство и от Сергея. "Что у тебя случилось, Люся?" - спросил он безо всяких обиняков и лишних предисловий при их очередной встрече в гостинице. Девушка только поморщилась недовольно - что к ней, вот так вот, очень бесцеремонно, лезут в душу с неприятными вопросами, и раздраженно обронила: "Буфу на днях мне сделал предложение. И теперь он ждет ответа". В душе у Сережи как - будто что-то оборвалось, больно хлестанув по сердцу. "Ну что же, - наконец после некоторого молчания мрачно изрек он, - с твоих слов получается, Люся, что он - совсем даже неплохая партия для тебя. Надо соглашаться, милая!" Больше на эту тему они сегодня не говорили, но вечер для обоих в результате оказался окончательно испорченным.
   Очень скоро на до сего дня безоблачном серегином горизонте возникла и сама отвратительная китайская рожа пресловутого Буфу. Нет, конечно, дорогой читатель, очень трудно объективно назвать отвратительной рожей это достаточно красивое, правильное лицо Буфу, даже с эстетической точки зрения привередливого европейца, но именно такие чувства сейчас вызывали у Коврижкина эта ультрамодная прическа, эти холеные усики и хорошо ухоженные руки 25-летнего "продвинутого" китайца.
   Вообще-то Буфу на этот раз приехал в Суйфэньхэ исключительно ради Лю Най Гэ - услышать, наконец, от нее окончательное решение по поводу его предложения "руки и сердца", но, узнав про экстраординарную коммерческую ситуацию Коврижкина, вдруг загорелся необычайно самым настоящим азартом картежника (всему миру очень давно и доподлинно известно, что китайцы являются жутко азартными игроками, что проявляется практически в любой сфере их жизнедеятельности) - им неожиданно завладела "гуманистическая" идея помочь этому симпатичному "белому брату"; да так, чтобы и самому при этом не остаться в накладе. Он горячо и очень азартно убеждал Мен Сян Вэна, что им руководят исключительно альтруистические соображения, поэтому Мен должен, да нет - просто обязан отпустить Сергея вместе с ним в Чунцин, где Буфу гарантирует ему эксклюзивную встречу с самым лучшим производителем сахара в Китае. После долгих колебаний Мен Сян Вэн все - таки решился отпустить Коврижкина с Буфу, а в качестве переводчика и помощника Сергею определил Лю.
   На следующий день эта небольшая коммерческая экспедиция выдвинулась на поезде в Чунцин. В купе всю дорогу молодые люди ехали втроем - Сергей, Буфу и Лю Най Гэ. Буфу и Лю оживленно болтали о чем-то своем, китайском, а Коврижкин только молча, с остекленевшим взглядом опийного наркомана, всматривался в убегающие вдаль однообразные пейзажи из бесконечных рисовых полей, убогих китайских деревень и огромных фруктовых плантаций. Особенно поражало его во всем этом сельскохозяйственном ландшафте то, что нигде, вплоть до самого горизонта, не было видно ни одной пяди невозделанной земли - везде чувствовалось присутствие и кропотливая работа трудолюбивых крестьянских рук.

0x01 graphic

   Через двое суток они прибыли в многомиллионный мегаполис Чунцин. Их приезд совпал с очень странным и пугающим природным явлением - воды великой китайской реки Янцзы неожиданно для всех и безо всяких видимых причин в одночасье окрасились в багрово-красный цвет. Китайские СМИ забились в жуткой истерике, предрекая всему миру грядущий и очень скорый Армагеддон - дескать, в Апокалипсисе Иоанна Богослова есть такое кошмарное пророчество, что накануне Страшного Суда реки станут багровыми. Сережа, конечно, никогда не верил во все эти эсхатологические небылицы, но красную реку сейчас, в этой более чем сомнительной и более чем странной по составу ее участников командировке, все-таки, оценил для себя как, безусловно, дурной знак.
   Прибыв в Чунцин, Буфу с ходу развернул невероятно бурную деятельность, окунувшись с головой в атмосферу бесконечных коммерческих переговоров. Едва поселив Сережу в гостиницу, он буквально замучил его, через каждый час приводя к нему каких-то сомнительных китайцев мафиозного вида. Так продолжалось в течение 3 дней, а реальных сдвигов в решении проблемы Алтайагрохолдинга все еще не было. Наконец, Сергей не выдержал и через Лю передал свое жесткое требование Буфу немедленно поехать на сахарный завод или он возвращается в Суйфэньхэ, где обо всем доложит Мен Сян Вэну. Угроза Сергея возымела действие и уже к вечеру в гостинице Коврижкина нарисовалась "пресвятая троица" - Буфу, Лю Най Гэ и пожилой китаец в очках и черном костюме, который представился Сереже как Бэй Хунг - полномочный представитель крупнейшей торгово-промышленной компании города Чунцина.
   "Во мэнь цзяньи таолунь йся хэтун тяоцзянь", - невероятно скрипучим голосом промяукал Бэй Хунг, бросив на Сергея хитрющий взгляд азиатского мошенника. "Он говорит, что пришел к тебе предложить условия нового, более выгодного для всех контракта", - перевела слова китайца Люся. "А что это за контракт?" - с тревогой спросил Сережа, которому все больше становилось не по себе от происходящего здесь. Китаец терпеливо выслушал перевод Лю, одобрительно кивнул, достал небольшой черный кейс и положил его перед Сергеем на журнальный столик. "Сырожа, он говорит, что в этом портфеле лежит 3 миллиона долларов. Он сейчас же отдает их тебе за то, что ты переоформишь твой контракт с Мэн Сян Вэном на поставку минеральных удобрений на его компанию", - с дрожью в голосе перевела Лю слова Бэй Хунга. Вот сейчас Коврижкину стало по-настоящему страшно. "Так вот почему Янцзы окрасилась в красный цвет, - с ужасом подумал Сережа. - С такими деньжищами дальше гостиницы меня никто не выпустит, а мою голову однажды выловят в реке трудолюбивые китайские рыбаки!"
   Было абсолютно ясно, что сейчас, в этой самой гостинице, он имеет дело с грозной, могущественной "Триадой" - только она могла себе позволить операции с валютой, официально запрещенной в Китае в 90-х годах и за которую полагалась тогда смертная казнь. Сережа изобразил на лице страшное возмущение таким циничным предложением и громко произнес заученную вместе с Лю фразу: "Во мэнь сйван гунчан!" ("Я желаю немедленно посетить фабрику по производству сахара!") Люся посмотрела на Сережу с нескрываемым уважением, а Бэй Хунг быстро переглянулся с Буфу и сердито произнес: "Другие варианты сделки сегодня не обсуждаются. В связи с мощным наводнением в Китае решением правительства сахар признан стратегическим сырьем, так что его вывоз за пределы страны существенно ограничен. Поэтому на завод мы с вами не поедем - ни сегодня, ни завтра!" "А раз так, то нам с вами и разговаривать не о чем. Фэйчан ганьсе цзйюйдэ жэцин чжаодай!" ("Разрешите поблагодарить вас за гостеприимство и теплый прием, а я возвращаюсь домой!") - возмущенно промяукал Сережа и всем своим видом дал понять этим надоевшим китайцам, что разговор на сегодня закончен. Разочарованный Буфу резко встал, уже на ходу что-то сердито бросил Лю и вместе с Бэй Хунгом поспешно вышел из номера, громко хлопнув при этом дверью.
   Обворожительная, разрумянившаяся от волнения Люся задержалась еще немного в номере и сказала с глубокой нежностью, стоя уже около входной двери: "Сырожа, ты сегодня все правильно сделал. Молодец, не предал Мэн Сян Вэна!" Сергей только ласково улыбнулся ей в ответ - ему совсем не хотелось в данный конкретный момент ее разочаровывать: ведь побудительным мотивом сегодняшнего его поступка была отнюдь не глубокая преданность господину Мену, а всего лишь заурядный инстинкт самосохранения - обычная "жажда Жизни" маленького человека, попавшего в крайне неприятную ситуацию в совершенно чужой для него стране.
   По возвращению в Суйфэньхэ Сергей через переводчика Ваню (Ван Чонг Ли) печально поведал Мен Сян Вэну обо всем, что произошло с ним в Чунцине. Возмущение Мена не знало границ. Он в течение 20 минут носился, как бешеный, по офису компании, шипя и мяуча местными идиоматическими выражениями в адрес Буфу. Не знали они тогда, да и, конечно, не могли знать, чем обернется через много лет этот неприятный "производственный" конфликт в Чунцине. Весной 2005 года после неудачных переговоров с очередным "филиалом" "Триады" в Даляне, два неизвестных гангстера из израильских автоматов "Узи" расстреляют Мен Сян Вэна при выходе из отеля. Благо, что бандиты, все-таки, на сей раз не преследовали цели лишить жизни этого несговорчивого китайца, стреляя по его ногам - это была всего лишь очередная акция устрашения, в результате которой Мен оказался на целых два месяца прикованным к больничной койке. Вскоре это предопределило не только дальнейшую судьбу самого Мен Сян Вэна, но и всего их семейного бизнеса - звезда некогда преуспевающей торгово - промышленной компании к 2006 году закатилась окончательно и бесповоротно.
   Стремясь все-таки разрешить эту изрядно набившую оскомину "сахарную" проблему, Сергей уже на следующий день после возвращения из Чунцина отправился знакомой и много раз хоженой им тропой в Дунин, что находится примерно в двух часах езды от Суйфэньхэ. Вопреки его ожиданиям переговоры с заводом-производителем сахара на этот раз прошли более чем успешно, и уже совсем скоро 10 вагонов с отличным дунинским сахаром успешно пересекли российско-китайскую границу в районе Маньчжурии и станции Борзя, взяв курс прямиком на "голодный" Алтай.
   Лю Най Гэ появилась в Суйфэньхэ только через месяц после описанных выше событий. Она, все-таки, вышла замуж за Буфу и выглядела вполне счастливой. В первый же день приезда она поспешила в гостиницу к Сергею - в полной мере поделиться с ним своим женским счастьем, что они и стали делать с завидной регулярностью. Раз в месяц Лю уезжала в Чунцин на свидание со своим благоверным; и, похоже, мафиози Буфу вполне устраивало такое совершенно ненормальное для семейных людей положение вещей - ведь после свадьбы он абсолютно не стал изменять своим холостяцким привычкам, по-прежнему, не отказывая себе в удовольствии общения и с проститутками, и с многочисленными любовницами, лишь изредка уделяя внимание своей законной супруге. Удивительно, но в этом очень странном любовном "треугольнике" всех все абсолютно устраивало, но... как говорится, до поры до времени.
  

0x01 graphic

   Однажды осенью 1998 года Люся пришла к Сереже в гостиницу в крайне расстроенных чувствах. "Сырожа, сегодня мы должны, наконец, расстаться. Я больше не могу подвергать тебя смертельной опасности - Буфу просто убьет тебя, если узнает о наших отношениях. Ты даже не представляешь себе, как он опасен. Да к тому же..., - здесь девушка внезапно осеклась и горько всхлипнула, - к тому же, Сырожа, я беременна и до сих пор не знаю, от кого из вас двоих!" Сидя на этом коричневом, "видавшем виды" кожаном диване и виновато глядя исподлобья на Сережу, она была так очаровательна в своей беззащитности такой маленькой и такой чем-то очень обиженной китайской девочки, что Сережа вновь не удержался в своем эмоциональном порыве и начал исступленно целовать ее розовые, мокрые от слез аппетитные соленые щечки. Это была их прощальная и, пожалуй, самая страстная ночь Любви - Сережа в этот тяжелый драматический момент его жизни был абсолютно уверен в том, что больше прекрасная Лю к нему никогда не придет, покидая его сегодня раз и навсегда.
   После ухода Лю Най Гэ в жизни Сергея образовалась огромная зияющая пустота, которую он стал активно и с очень большим "энтузазизмом" "глушить" алкоголем - благо, что Мен Сян Вэн, кроме обильной китайской кормежки, молчаливо и, как всегда, безропотно оплачивал все его алкогольные пристрастия. Он начал стремительно деградировать, теряя интерес и к работе, и к своему здоровью, да и, в конце концов, к самой Жизни. В таком разбитом и жалком состоянии "река Жизни" к 2000 году вынесла его изрядно потрепанную "лодку" на этот пустынный и мрачный берег - в убогий ресторанчик на привокзальной площади Суйфэньхэ в преддверии чужого праздника в чужой стране, для которой Сережа был и навсегда останется абсолютно чужим и непонятным пришельцем из совершенно другого мира.
   "Цин ба чжаньдань налай!" ("Официант, принесите счет, пожалуйста!") - позвал официанта Сережа. Неровной походкой он вышел из ресторана и направился в сторону вокзала. Да, он был пьян, пожалуй, даже слишком пьян в эту минуту, но Сережа мог себе позволить сегодня напиться - это был его последний день пребывания в Поднебесной. Накануне ему сообщили из России, что компания "Алтайагрохолдинг" недавно объявлена банкротом, и вновь назначенный внешний управляющий отозвал всех коммерческих агентов, работающих за рубежом, для полного и окончательного расчета.
   Зайдя в свой "пульмановский" вагон "СВ", Сережа с грустью и щемящей тоской бросил прощальный взгляд на привокзальную площадь Суйфэньхэ: "Прощай, моя Поднебесная! Прощай, моя дорогая Лю! Ты навсегда останешься в моем несчастном, тобою разбитом сердце, осколки которого очень скоро заденут и тебя, любимая! О, Русь моя, прими, наконец, в свои материнские объятия своего блудного сына, этого вечного странника - Одиссея из Поднебесной, который, пусть и такой жалкий, такой непутевый, но был и навсегда останется твоим самым любящим и самым преданным сыном!"
  
   Любовь на двоих
   Он жил как все. Той унылой и безрадостной жизнью, которой уже много лет живут простые русские люди в своей и одновременно такой чужой стране. За свои 52 года сумбурной российской жизни он превратился в совершенного ледяного истукана. Казалось, его уже мало что волновало и тревожило сердце в этом мире; за исключением, разве что, музыки - это была последняя его духовная связь с Богом в этом грубом, вульгарном мире! Вероятно, он прожил бы эту серую и совершенно бессмысленную жизнь до самых своих последних дней; впрочем, как и все люди вокруг него! Ничего особенного и трагического в этом факте нет. Все так живут! По хорошо известному армейскому принципу: "День прошел - ну и х... с ним!" Но.... однажды, все-таки, случилось чудо! В суровую арктическую зиму, вопреки всем существующим, "железобетонным" законам природы, неожиданно для всех участников будущей любовной драмы, ворвалось знойное тропическое лето. И айсберг - исполин вдруг начал стремительно таять под обжигающими лучами ослепительного филиппинского солнца!
   Элис проснулась совсем рано. Только - только забрезжил рассвет. Морской бриз принес в широко распахнутое окно бунгало свежий, опьяняющий аромат Божественного Океана. Этот изумительный аромат совершенно невозможно описать одним словом, читатель. Такая богатая палитра запахов! Куда там простой человеческой речи описать космическую бесконечность, проекцией которой на Земле, безусловно, является сам Океан! А человек, никогда не видевший море, просто не в состоянии понять всю гамму ароматов, которую ежесекундно создает великий парфюмер под названием "Мировой Океан"!
   Элис открыла глаза и поняла, что она - счастлива! Она - абсолютно счастлива! Ощущение Счастья целиком обволакивало ее обнаженное тело, слегка прикрытое цветастым филиппинским покрывалом. Да и как может быть по - другому, когда тебе всего 16 лет? Когда вокруг - сплошь любящие тебя люди, а сама ты живешь в райской месте на Земле под названием "Остров Палаван"?
   Элис родилась и все свои 16 лет прожила в Брукс Пойнт. Это - небольшой городок в провинции Палаван, названный так в честь первого "белого раджи" Саравака Сэра Джеймса Брука. Это достаточно провинциальный городок получил широкую известность в мире за свою активную деятельность по развитию и популяризации экотуризма. Кроме того, именно в этих морских водах, омывающих уютный курортный городок, была найдена крупнейшая в мире жемчужина - "Лао-Цзы" весом 6,5 кг!
   Туристы, особенно иностранцы, всегда очень любили приезжать в Брукс Пойнт на пару дней, но.... не более, чтобы осмотреть достопримечательности города и его окрестностей. Примерно в 30 минутах езды от центра города находятся живописные водопады Сабсабан, в прохладных и чистых водах которых можно искупаться и почувствовать полное единение с природой. Недалеко от берега, прямо посреди лазурного моря, бьет пресноводный источник, получивший название Океанского. В районе Майнит расположен еще один источник, но на этот раз горячий - его воды всегда считались целебными. Здесь же находятся водопады Бакбакан, которые образуются, когда река обрушивается с отвесной скалы с высоты 50 метров. Зрелище просто потрясающее, господа! Завораживает не по - детски!
   В самом городе находятся руины старинного маяка и Порт Миллер - сцементированный резервуар для воды, который когда-то служил источником питьевой воды для жителей Брукс Пойнта. Говорят, что его построил сам Джеймс Брук. Это - поистине излюбленное место горожан и заезжих гостей. А самое любимое с раннего детства место для малышки Элис - это, безусловно, была гора Маруйог Фармс, что находится на территории городского экологического парка, занимающего площадь в 145 га, с которой открываются просто изумительные виды на лежащий внизу курортный городок и бесконечный Океан. Элис всегда без особого труда взбиралась на эту гору. О, молодость! Воистину, ей все подвластно!

0x01 graphic

   Часами юная филиппинка с томными испанскими очами темно - вишневого цвета сидела в позе Будды на священной горе Маруойг Фармс и медитировала. Природный мистицизм был в крови у Элис с самого рождения, который к тому же усугублялся еще классическим религиозным образованием, полученным в местной католической школе.
   С горы Маруйог открывался великолепный вид на голубую лагуну, в которой девушка обожала часами плавать и нырять одна и с компанией сверстниц. Она вдыхала воздух полной грудью и погружалась в маске ныряльщика в пучину южного моря, которая всегда поражала и манила аквалангистов всего мира своим великолепием и разнообразием видов морской флоры и фауны. Этот момент погружения в морскую Бездну всегда просто завораживал прекрасную Элис, вызывая у нее трепетное волнение и почти эротическое переживание. Пожалуй, лучше поэта Константина Бальмонта и не скажешь об этом фантастическом моменте погружения в подводное Царство грез:
   "На тёмном влажном дне морском,
?Где царство бледных дев,
Неясно носится кругом
?Безжизненный напев.
   В нём нет дрожания страстей,
?Ни стона прошлых лет.
Здесь нет цветов и нет людей,
?Воспоминаний нет.
   На этом тёмном влажном дне
?Нет волн и нет лучей.
И песня дев звучит во сне,
?И тот напев ничей.
   Ничей, ничей, и вместе всех,
?Они во всём равны,
Один у них беззвучный смех
?И безразличны сны.
   На тихом дне, среди камней
?И влажно-светлых рыб,
Никто, в мельканьи ровных дней,
?Из бледных не погиб.
   У всех прозрачный взор красив,
?Поют они меж трав,
Души страданьем не купив,
?Души не потеряв.
   Меж трав прозрачных и прямых,
?Бескровных, как они,
Тот звук поёт о снах немых:
?"Усни -- усни -- усни".
   Тот звук поёт: "Прекрасно дно
?Бесстрастной глубины.
Прекрасно то, что всё равно,
?Что здесь мы все равны".
   Особенно юная Элис любила нырять возле черной скалы, которая отвесной стеной уходила в жуткую морскую пропасть на глубину более километра. Если подплыть поближе к подводной части этой черной скалы и взглянуть вниз, то возникала полная иллюзия свободного падения с высоты; только сильно замедленное, как в кошмарном сне. Это приятно щекотало и будоражило нервы юной девушки - экстремалки, но... так было ровно до того момента, пока жестокий Океан не забрал отца Элис Александера.
   Александер Ирадиел был чистокровным филиппинцем, потомственным моряком, уже в четвертом поколении. Именно он привил Элис такую нежную и очень трепетную любовь к морю. Кстати, любимой книгой отца и дочери - мореманов была повесть Хэмингуэя "Старик и море", написанная им еще в 1952 году.
   Однажды рыболовный сейнер отца попал в страшную переделку! Это был реальный девятибалльный шторм. Шансов выжить у них тогда не было практически никаких. Вся команда сейнера навсегда сгинула в морской пучине. Как говорится, ни могилы, ни креста! Элис исполнилось в тот страшный момент 14 лет. Она хорошо запомнила ту жуткую поминальную службу в местном католическом храме; почерневшее от горя лицо матери, невозмутимое лицо священника и скорбные лица моряков - друзей отца. С тех пор Элис люто возненавидела Океан. Возненавидела всеми фибрами души! Теперь она позволяла себе заходить в воду только по колено. Делала какое - то торопливое ритуальное омовение в морской воде и тут же спешила обратно на берег. Это нельзя было назвать аквафобией в прямом значении этого слова. Скорее всего, это был детский протест, требование маленькой беззащитной девочки к Океану: "Послушай, ты, злой - презлой Океан! Верни моего любимого папочку! Верни немедленно, я тебе говорю!"
   Сейчас, сидя на горе Маруйог, Элис почувствовала, как по ее щекам опять побежали горячие струи. Уже 2 года прошло со дня гибели отца, а душевная рана еще до сих пор кровоточила и бередила душу! Элис с тяжелым чувством отвела взгляд от голубой лагуны, вызвавшей у нее такие тяжелые воспоминания. Ее взгляд упал на виднеющийся вдали соседний остров Мактан Лапу-Лапу (Силанулапу). Этот остров печально знаменит тем, что 27 апреля 1521 года там нашел свою смерть великий мореплаватель Фернан Магеллан. В память об этом там даже был сооружен памятник: на постаменте гордо стоит филиппинский воин с бамбуковым щитом и испанским мечом в руке. Элис очень часто была на этом острове Мактан Лапу-Лапу. От Палавана до него всего каких - то 25 минут полета на легкомоторном самолете. Элис всегда очень нравился этот памятник. От фигуры воина веяло каким-то удивительным спокойствием и невероятной уверенностью в себе. Именно этот великий дух воинов-филиппинцев и не учел тогда адмирал Магеллан, когда отправился на остров Мактан всего лишь с 50 матросами экипажа. Он явно недооценил противника. Ведь воины-филиппинцы с раннего детства участвовали в войнах против соседних племен. Они, безусловно, были искусными воинами; к тому же, абсолютно презирали смерть. Цена вопроса роковой ошибки Магеллана в том бессмысленном и глупом бою - его собственная жизнь и жизнь членов его экипажа.
   Вот что писал о том трагическом событии Антонио Пигафетта - личный историограф экспедиции Магеллана: "...Островитяне по пятам преследовали нас, выуживая из воды уже однажды использованные копья, и таким образом метали одно и то же копье пять-шесть раз. Узнав нашего адмирала, они стали целиться преимущественно в него; дважды им уже удалось сбить шлем с его головы; он оставался с горстью людей на своем посту, как подобает храброму рыцарю, не пытаясь продолжать отступление, и так сражались мы более часу, пока одному из туземцев не удалось тростниковым копьём ранить адмирала в лицо. Разъярённый, он тотчас же пронзил грудь нападавшего своим копьём, но оно застряло в теле убитого; тогда адмирал попытался выхватить меч, но уже не смог этого сделать, так как враги дротиком сильно ранили его в правую руку, и она перестала действовать. Заметив это, туземцы толпой ринулись на него, и один из них саблей ранил его в левую ногу, так что он упал навзничь. В тот же миг все островитяне набросились на него и стали колоть копьями и прочим оружием, у них имевшимся. Так умертвили они наше зерцало, свет наш, утешение наше и верного нашего предводителя". Вот так трогательно - наивно и очень искренне, почти по-детски, преданный Пигафетта оплакивал своего любимого командора!
  
  

0x01 graphic

   Примерно через 2 года после гибели отца мать Элис Иолланда повторно вышла замуж. Иолланда Занарро (полное имя - Мария Виктория Тренидад Занарро) имела потрясающие генеалогические корни. Ее отец был наполовину испанцем, наполовину иранцем. Смесь персидской, испанской и филиппинской кровей дали удивительный коктейль - сочетание азиатско-европейской внешности, ума и того тонкого неуловимого женского шарма, который гипнотизирует почти всех мужчин и заставляет их делать безумные поступки ради любимой женщины. Этот испанско-иранский шарм передался по наследству и Элис, которая совершенно не была похожа на классическую филиппинку. У Элис - практически белая кожа, слегка тонированная изысканным желтым колором; темно-каштановые волосы; испанские глаза с многовековой персидской грустью и глубиной. В этих глазах уже с раннего детства читалась мудрость народа с великой тысячелетней историей.
   Отношения у Элис с отчимом как-то сразу не заладились. Хотя он, в сущности, был неплохим человеком. Помогал матери во всем, старался, как мог. Но... отчим пришел в семью Элис со своими родными дочерями Джен, Кристиной и Терезой. Элис, как могла, поначалу старалась не конфликтовать с ними, однако, ревность, которая душила ее, жгучая ревность по отношению к матери, вскоре сделала ее пребывание в родном доме просто невыносимым. Единственной ее поддержкой в этой сложной семейной ситуации был родной брат Ларри и родная сестра Вэйлин. Элис стала реально задумываться о побеге из этой опостылевшей домашней тюрьмы. Она только ждала удобного момента для побега. И, однажды, он наступил! Но вряд ли этот момент можно считать удачным и счастливым для такой невинной девушки, как Элис!
   В апреле 1982 года сводная сестра Элис Джен, как обычно, с большой помпой, праздновала свой очередной день рождения. Именно там Элис впервые увидела этого стройного филиппинского юношу Феликса. Его пригласила на праздник родная сестра Элис Вэйлин. Феликсу только что исполнилось 20 лет. Он был на 4 года старше Элис. Несмотря на относительно юный возраст, Феликс уже два года ходил в престижные рейсы на круизном тихоокеанском лайнере, где он зарекомендовал себя отличным матросом - мотористом. На этом празднике Феликс оказался в центре женского внимания. Он явно бравировал своей матросской удалью, много пил, шутил и смеялся. В танцах Феликс норовил потрогать попу очередной своей партнерши, чем вызывал нервический смех юных особ. Но с Элис этот трюк явно не удался. При очередной попытке ухватить девушку за попу, Элис залепила Феликсу такую оплеуху, что все танцоры в комнате остановились и с удивлением посмотрели на эту странную пару. Элис забилась в уголок и смотрела оттуда сверкающими от гнева глазами как затравленный зверек. Все присутствующие в один момент поняли, что этот праздничный вечер эротическими стараниями Феликса был испорчен окончательно и бесповоротно.
   Всех пьяных гостей хозяева решили положить в гостиной на диване и на полу. Феликс лег на полу. Но ему сегодня решительно не хотелось спать одному. Пьяный кураж уже делал свое грязное дело. Юноша дождался, когда все гости угомонятся. Он встал, тихонько, на цыпочках, подкрался к двери комнаты Элис. Дверь оказалась не заперта. Девушка спросонья даже не сразу поняла, что происходит. Кто-то очень жестко заламывал ей руки, коленкой раздвигал ноги, нес какую - то пьяную чушь, дышал перегаром и облизывал ей губы. "Не надо, не надо этого делать!" - жалобно просила девушка, но Феликс ее уже не слышал. Похоть всецело овладела его телом и душой! Он взял Элис очень жестко и жадно, как страшно проголодавшийся зверь! Он перестал терзать девушку лишь тогда, когда его похоть была полностью удовлетворена. Элис же сейчас не испытывала ничего, кроме боли, стыда и унижения! "Прости меня, Элис! - горячо шептал юноша ей на ухо. - Я тебя очень люблю! И я хочу жениться на тебе! Поверь, любимая!" Девушка ничего не сказала ему в ответ. Она только горько рыдала. Ей было невыносимо жаль своей утраченной невинности. К Феликсу в данный момент она не испытывала ничего, кроме брезгливости и отвращения.
   Филиппинские традиции в вопросах семьи, секса и деторождения, особенно вне брака, очень суровые. Поэтому Элис ничего не оставалось как принять предложение Феликса - она согласилась выйти за него замуж. К тому же, появилась прекрасная возможность покинуть родной дом и перебраться в курортный городок Калибо, где, как - раз, и проживала семья Феликса. Вскоре молодая супружеская пара перебралась на соседний остров филиппинского архипелага в город Калибо, где и начала строить свою семейную жизнь, что называется "с чистого листа".
   Вряд ли можно назвать семейную жизнь Элис и Феликса счастливой в полном значении этого слова. Но парадокс в том, читатель, что и несчастной эту жизнь, пожалуй, тоже не назовешь. Это была нормальная, я бы сказал, обычная жизнь среднестатистической филиппинской семьи со средним достатком, со своими "черными" и "белыми" полосами, как это бывает всегда.
   1 ноября 1983 года у Элис родилась первая дочь Жаклин. Потом, с небольшим временным интервалом, родились сын Лекстер и дочь Алекса. И, наконец, 21 августа 1990 года у нее родилась дочь Джара Кассандра - точная копия самой Элис в юности! Элис была счастлива! Но это было счастье матери, которое, на какое-то время, полностью вытеснила очень чувственную женщину испанских кровей. Интимная жизнь у нее с Феликсом не заладилась совершенно - не заладилась именно с той самой злополучной ночи, читатель! Как известно, Природа не терпит пустоты. По закону сублимации, Элис с неистовостью своего южного темперамента ударилась в католическую религию. И даже в 1993 году поступила в христианский университет в Маниле на факультет информатики, получив, помимо религиозного католического образования, прекрасную профессию оператора персонального компьютера.
   Думается, их брак многие годы спасало лишь то, что Феликс был моряком дальнего плавания и долгое время находился вдали от семьи. Именно благодаря морской судьбе Феликса их очень, и даже очень непростой брак, изначально замешанный на насилии и лжи, просуществовал почти 30 лет.
   Однако шло время. Дети уже выросли, а старшая дочь Жаклин вышла замуж и даже сделала Элис бабушкой. Однажды лучшая подруга Элис Марлен забежала в салон красоты, в котором она работала, и сказала: "Подруга, а почему ты до сих пор еще не завела страницу в Фэйсбуке? Ты знаешь, как там интересно? Весь мир будет у тебя как на ладони! И потом, там водятся такие интересные мужские экземпляры!!!! Заведи страницу, подруга!" Сказано - сделано. И у Элис началась вторая жизнь в киберпространстве! Я бы сказал, очень хорошая отдушина от надоевшего семейного быта для возрастных женщин!
   Однажды на глаза Элис попалась страница некоего господина Сергея Воронина из России. На профиле страницы сидел русский светловолосый мужчина за музыкальным клавишным инструментом. Элис с детства очень любила музыку. Во многом эта любовь брала свое начало в ее католицизме, так как во время церковных служб юная девушка часто заслушивалась органной музыкой и впадала в самый настоящий транс, в котором могла пребывать довольно длительное время. Немного подумав, Элис написала Сергею: "Хони (Милый)! Мне очень понравился твой профиль. Я хочу с тобой подружиться!"
   Сережа проснулся ранним утром, как обычно, около 6 часов. По заведенной им традиции, каждое утро у него всегда начиналось с интернета и просмотра электронной почты. На глаза попалось письмо Элис. "Опять интернетовские тролли! Достали уже, черти!" - подумал Сережа и без сожаления удалил письмо - спам.
   Шло время, а ответа от Сергея, по-прежнему, не было. Женское самолюбие Элис было задето не на шутку этим странным русским мужчиной и его откровенным "игнором". Ведь Элис всегда считалась очень красивой женщиной, с которой мечтали познакомиться многие мужчины. Спустя некоторое время она вновь написала письмо Сергею: "Хони! Почему ты молчишь? Почему ты не хочешь ответить мне? Может быть, я - недостаточно красивая для тебя? Ответь мне, хони, пожалуйста!" В ответ - опять тишина! Элис уже реально просто раздирало женское любопытство. "Да что он о себе думает, этот русский мужик? Да пошел он....куда подальше!" - рассердилась она. Однако образ Сережи упорно не хотел отпускать ее. "Да что это со мной в самом деле? Я что, влюбилась?" - лихорадочно стучало в висках Элис. Да, это была правда! Элис влюбилась! Влюбилась раз и навсегда! Включился ядерный реактор под названием "Любовь взрослой Женщины"! Элис была в шоке! Она не ожидала от себя, упертой филиппинской католички, такой прыти! Казалось, вся нерастраченная за жизнь Энергия Любви выплеснулась вдруг на этого странного и очень непонятного субъекта из далекой России.
   "Хони! Пожалуйста, ответь мне! Неужели ты не хочешь быть счастливым в Любви?" - жалобно написала Элис, уже не чая получить ответа от Сережи. Это письмо Сережа уже не смог проигнорировать. В нем читалась просьба, да нет.... мольба, которую игнорировать было просто грешно! "Бэби, прости меня, что я не ответил сразу! Я думал, что кто-то, как обычно, разыгрывает меня в Мировой Сети! Таких случаев уже было много в моей жизни! Я хочу с тобой подружиться! Ты даже не сомневайся в себе! Ты - очень красивая женщина, Элис! Ты - очень самобытная!!!" И они стали дружить. А вскоре эта переписка приобрела откровенно эротический характер, как это часто бывает между взрослыми людьми. И в Мировой Паутине закипели нешуточные русско - филиппинские страсти! Они любили друг друга неистово, как самые настоящие маньяки! И это был далеко не виртуальный секс! Это был реальный секс, с реальными тактильными ощущениями, которые объяснить метафизически просто невозможно!
   Но Элис была не только прекрасной любовницей! Она была очень умным и образованным собеседником. Благодаря Элис, Сережа узнал очень много нового и интересного о Филиппинах. Он узнал, например, что президент Филиппин Дутерте объявил беспощадную войну наркомафии, главными представителями которой на архипелаге являются китайцы. Китайцы подсадили молодых филиппинцев на страшный синтетический наркотик "шабу", который сокращает жизнь людей на 30 лет. Дутерте создал специальную полицию по борьбе с наркобизнесом, которой предоставил неограниченные полномочия. Полицейские не задерживают наркодиллеров, как это делается во всех странах, а просто стреляют им в голову. Каждый день на Филиппинах отстреливаются сотни бойцов наркомафии. И это, безусловно, уже приносит свои плоды.
   А еще Дутерте совершил замечательный демарш против США, заявив, что он теперь говорит: "Гуд бай, Америка!" и говорит: "Хэллоу, Россия и Китай!" Попутно, как бы между прочим, Дутерте назвал римского папу дерьмом, чем в полной мере проявил великий дух филиппинских воинов, когда - то успешно "замочивших" Фернана Магеллана, принесшего на эту землю обетованную изрядно поднадоевший всем филиппинцам католицизм.
   "Хони, ты не представляешь себе! Я сижу в тюрьме, реально, из которой просто нет выхода!" - написала однажды Элис, и Сережа сразу же откликнулся своим новым музыкальным произведением "Побег из нашей тюрьмы". Ну, а потом... потом пошел самый настоящий поток.... поток из Божественной музыки, посвященной Божественной Любви! Элис получила в подарок "Признание в любви". Пожалуй, мало, кто может похвастаться в грубом современном мире таким нежным, трогательным признанием в Любви, да еще в музыке!
   Элис особенно понравилась музыкальная композиция и клип Сережи "Страсть". "Хони, когда я смотрю этот клип и слушаю твою музыку, я становлюсь вся мокрой, как молодая женщина! Хахахаха! Хони! Ты сделал меня самой настоящей сексуальной маньячкой!"
   Как это всегда бывает, неизменным спутником Любви является ревность. Элис просто измучила Сережу своей безумной, почти паталогической ревностью. "Хони! Не забывай, что у меня в роду есть филиппинские колдуны и хилеры. Я сразу же узнаю, когда ты мне изменил. И тогда я отрежу твой член! Я правду говорю, хони! Бойся этого!!!" Ну, это она, конечно, зря сказала, так как у Сережи даже в мыслях не было желания изменять своей возлюбленной с далеких Филиппин. Зато, как творческий человек, он моментально откликнулся на эту вполне естественную и понятную реакцию Элис своим новым музыкальным произведением "Ревность".
   Однако время шло. 27 ноября 2016 года любовники отметили 6 месяцев с момента их первой встречи. Однажды Элис написала Сереже: "Хони! Я приняла важное решение! Я совершу побег из своей тюрьмы в декабре этого года! Я брошу Феликса! Я буду жить в своем бунгало на острове Палаван и займусь разведением кофейных плантаций! Хони! Я буду ждать тебя в этом райском месте! Я буду ждать тебя столько, сколько нужно! Потому что ты - мой реальный муж от Бога!"
   Шли дни, недели, месяцы. Сережа жил как во сне. Какой - то бесконечный день Сурка! Он вставал утром, шел на работу, приходил домой, ложился спать, снова вставал утром, шел на работу, приходил..... В общем, он решил, наконец, разорвать этот порочный круг!
   Однажды утром он пошел в туристическое агентство и заказал билет на самолет в один конец до Манилы.
   Уже сидя в самолете филиппинских авиалиний, Сережа бросил прощальный взгляд на здание красноярского аэропорта. "Прощай, моя несчастная Родина! Воистину, страна рабов, страна господ! Может быть, мы еще увидимся в этой жизни! А пока, я говорю тебе: "Гуд бай, Россия!"
   Мой друг Кузьмин
   Вороне Бог сегодня не послал не только сыра, но даже черствой осьмушки хлеба. Да что там хлеба - даже жалкие, замороженные в лед ранетки, которые, нет - нет да и встречались еще иногда в этом безжизненном февральском лесу - и то не смогли почему-то в данный момент порадовать желудок этой несчастной, вконец изголодавшейся птицы. Ситуация для пожилой, многое повидавшей на своем долгом веку черной вороны усугублялась еще и этой неожиданно налетевшей пронизывающей метелью, с самого утра развязавшей в алтайской лесостепи какую-то совершенно немыслимую, даже для февраля, снежную вакханалию. Наконец, совершенно отчаявшаяся, обиженная на весь мир ворона взгромоздилась на старую кряжистую березу и во все свое воронье горло выразила свое громкое недовольство таким несправедливым устройством этого огромного и столь несовершенного мира.
   Внезапно ворона встрепенулась и замолчала - совсем недалеко, на опушке близлежащего березового колка, появились две миниатюрные черные фигурки людей на охотничьих лыжах, не предвещающие ей сейчас абсолютно ничего хорошего - с эдакими увесистыми рюкзаками и угрожающими ружьями за спиной. "Интересно, что это там за мудаки на лыжах, которые в такую мерзотную погоду рискнули вдвоем отправиться в лес?" - с весьма уничижительным для людей сарказмом подумала эта мудрая ископаемая птица, интеллект которой, по признанию орнитологов, равен, а иногда даже превышает интеллект шимпанзе. Неожиданно одна из подозрительных фигурок остановилась, как вкопанная, как - будто услышав эти крамольные птичьи мысли и очень даже обидевшись на них; человек этот резко вскинул ружье и произвел в ворону выстрел, почти не целясь - как говорится, "в белый свет, как в копеечку". Ворона только сердито и очень возмущенно каркнула в ответ на все это безобразие и оглушительную бестактность, тяжело вспорхнув с ветки березы и засыпав незадачливого стрелка увесистой шапкой пушистого белого снега.
   "Ну и к чему ты это сделал, а, Серьга, к чему шумим?" - с легким укором сказал Игорь, брезгливо отбросив от себя лыжной палкой оранжевую нарядную гильзу 16-го калибра. У него была тяжелая "тозовка" - "вертикалка" 12 калибра, почти вдвое тяжелее по весу моего немецкого "Зимсона", изготовленного из легкой крупповской стали - уникального в своем роде охотничьего ружья, сделанного на германском военном заводе аж в 1947 года специально для СССР в порядке контрибуции. "Да просто захотелось хоть куда-нибудь пальнуть из дедовского трофейного ружья - я ведь уже с самой армии не держал в руках оружия!" - сказал я, как бы извиняясь за свое дурачество и одновременно радуясь, как ребенок, произведенным мной оглушительным шумом и ружейным треском в простирающейся насколько хватает глаз алтайской лесостепи.
   Мы идем по заснеженным алтайским полям уже более двух часов. Вначале, казалось, не было абсолютно ничего, что предвещало бы какие-либо трудности и опасности на нашем "героическом" пути. Мы привычно "махнули" "на посошок" у давних знакомых Игоря в Топчихе по 100 граммов душистой деревенской самогонки, плотно позавтракали вкусным украинским борщом и с легким сердцем отправились в путь, доверху груженные провиантом, до принадлежащей Игорю, а также его топчихинскому компаньону пасеки.
   Провиант, как мне было сразу же объявлено в Топчихе, предназначался одному местному, весьма колоритному бомжу Виктору, который уже более 5 месяцев проживал в гордом одиночестве на хуторе, охраняя пасеку Кузьмина от волков, а также случайных вороватых прохожих. До пасеки было всего около 4 часов пути на лыжах. Игорь шел впереди, что называется, с хорошей "крейсерской" скоростью, уверенно прокладывая лыжню; я поспешал следом за ним, трусливо прячась за его широкой спиной от внезапно поднявшейся, пронизывающей до самых костей февральской метели.
   По-хорошему, конечно, надо было срочно возвращаться назад; в такую погоду заблудиться в снежной степи - смертельно опасное занятие. Но этот путь для слабых мужчин, но только не для смуглой мордовской рожи Кузьмина, который, как известно, никогда не выбирал обходных, а, тем более, легоньких путей в жизни. Глядя на богатырскую спину Игоря, мне вдруг показалось на мгновение, что впереди меня вразвалочку сейчас идет вовсе не мой любимый однокурсник Кузьмин, а огромный Минотавр (мифический человекобык), который ради прикола, а, может быть, какого-то особого бычачьего куража неожиданно для всех и даже, наверное, для самого себя встал на эти широченные охотничьи лыжи. И попер бычара - только держи его, этого необычного алтайского быка - "скорохода"!
   Мы шли молча - с каждой минутой усиливающиеся порывы ветра все больше затрудняли дыхание. Вокруг нас, повсюду, куда только падал взгляд, в изобилии мельтешили следы зайцев и лисиц, но инстинкт охотников куда - то напрочь исчез, безропотно уступив место Вечному, как сама Жизнь, инстинкту самосохранения. Где-то глубоко в мозгу засела назойливая, пугающая своей откровенностью мысль, что из этого похода живыми мы с Игорем уже не вернемся. Стремясь хоть как-то отвлечь себя от этой жуткой и, надо заметить, во все времена совершенно не конструктивной мысли, я предался обычному для себя и для подобных случаев занятию - своим бесконечным, как Космос, воспоминаниям о жизни, всецело отдавшись теплым волнам моей удивительно цепкой на образы и события памяти.
   С Игорем Кузьминым мы познакомились во время поступления на юридический факультет Алтайского государственного университета в июле 1981 года. Он шел вместе с Юрой Дранишниковым (Драней) вне конкурса, по особому списку отличников, сдававших всего один экзамен. Кстати, именно это обстоятельство, на мой взгляд, и предопределило их крепкую мужскую дружбу, которую они пронесли сквозь долгие годы.
   Игорь закончил с красным дипломом техникум машинистов тепловозов и слесарей локомотивного депо, так что являл собой лучшего представителя передового отряда высококвалифицированного рабочего класса. Этот почти двухметровый гигант был абсолютной флегмой, совершеннейшим интровертом, иногда почти граничащим с аутизмом. Напротив, в противовес ему, Драня был классическим экстравертом холерического склада, так что вместе они, в веселой студенческой компании, довольно гармонично дополняли друг друга. Уже позже, во время учебы в университете Игорь в одно мгновение вдруг ясно осознал, что при таком наборе психологических свойств личности, как у него, профессия юриста, требующая от человека весьма подвижной психики и гибкого изворотливого ума, увы, для него фатально закрыта.
   Как только вся наша честная компания поступила на юридический факультет, Драня развернул активную общественную работу, создав ансамбль политической песни "Глория". Был объявлен кастинг вокалистов, и, конечно же, Юра не мог не предложить своему закадычному другу Кузьмину также поучаствовать в этом кастинге. А вот здесь как - раз и возникла проблема!
   Дело в том, что у Игоря был от природы очень густой, насыщенный тембральными красками бас (как говорят вокалисты, "сочный" голос, "мясо"), кстати, очень похожий на голос Федора Шаляпина. И все бы ничего, но как только Игорь начинал "добавлять слезу", чувство или эмоцию при исполнении той или иной лирической песни, он неожиданно начинал гундосить, при этом очень сильно напоминая дворовую манеру исполнения жалостливых, так называемых сиротских песен. И как не старался Драня, после занятий регулярно уводя Игоря в спортивный зал и пытаясь хоть как -то "поставить ему голос", все было тщетно - сиротская манера исполнения Кузьмина неизбежно брала верх над рассудочной манерой исполнения Дранишникова. Наконец, Драня не выдержал.
   "Слушай, Игорь, может, хватит гнусить, наконец, как кастрированный африканский слон! - однажды завопил он, в отчаянии размахивая руками на Игоря в спортивном зале АГУ. - Ты что, Кузя, совсем не можешь петь полностью своим открытым ротовым отверстием, что ли?" На этом кастинг Игоря Кузьмина был завершен раз и навсегда - он, к моему большому сожалению, так и не смог сделать "головокружительную" карьеру вокалиста ансамбля "Глория" при своих несомненных вокальных данных. Я, как мог, успокаивал тогда Игоря, который, конечно, расстроился от этой своей первой, можно сказать, творческой неудачи, но вскоре и меня, эдакого Утешителя, постигла та же самая участь - меня успешно "катапультировали" из "Глории" за, якобы, очень шумный инструмент - "рояль". "Понимаешь, Серж, твой рояль, ну просто никак, не укладывается в концепцию камерного звучания нашей "Глории"!" - с жаром убеждал меня Олег Пронин, который в этом напрочь заидеологизированном творческом коллективе ВЛКСМ Алтайского края выполнял роль главного идеолога - почти что доктор Геббельс в пресловутом Третьем Рейхе. Я, как истинный и убежденный фаталист, совсем даже не обиделся на этих креативных комсомольских ребяток, которые очень вежливо так указали мне на дверь; ушел, что называется, по-английски, совершенно без скандала, а с Игорем Кузьминым мы уже встретились ровно через год в студенческом театре миниатюр (СТЭМ) имени комиссара Мигрэ.
   "Серега, нам надо пройти сейчас вдоль кромки вон того леса и повернуть резко влево. А там до пасеки будет уже совсем "рукой подать"!" - пробасил мне Игорь, что есть силы, пытаясь перекричать завывания ветра. Я вновь вернулся, благодаря ему, сердечному, из мира воспоминаний в нашу суровую топчихинскую реальность и с любопытством огляделся по сторонам. Окружающая нас снежная обстановка сейчас была уже полностью готовой и логически завершенной декорацией для великолепного цикла северных рассказов Джека Лондона "Белое безмолвие". Бескрайние поля с разбросанными кое-где в беспорядке березовыми колками погрузились в абсолютный снежный хаос. То тут, то там над полями поднимались небольшие снежные смерчи, сквозь которые иногда бледным желто-оранжевым пятном проступало тухлое зимнее солнце. Что называется, ни света, ни тепла, да вообще никакого "понта" от такого Солнца - тоже мне Светило нашлось, прости Господи! И вновь заскрипели полозья лыж, вновь заколыхалась впереди спина моего неизменного "проводника в Мир Теней", а я вновь погрузился в свои сакральные воспоминания.
   В июле 1984 года после третьего курса нас с Игорем определили на ознакомительную практику в Октябрьскую прокуратуру города Барнаула. Удивительно, но эта прокуратура, каким - то непостижимым мистическим образом, свяжет всю нашу дальнейшую жизнь с Игорем Кузьминым. После армии мы попадем с ним на работу опять же в эту прокуратуру, там я встречу свою будущую супругу Наташу; ну а свидетелем на нашей свадьбе будет все тот же неизменный Игорь Кузьмин. Но это будет еще не скоро, только через много-много лет, а сейчас, этим холодным летом 1984 года, мы попали в хищные и практически всегда нетрезвые лапы "великого" наставника (Устаза или Сен-Сея, это кому как больше нравится); к замечательной и очень харизматичной личности - к следователю Октябрьской прокуратуры Сергею Павловичу Тополькову.
   Старший следователь прокуратуры Октябрьского района города Барнаула Сергей Топольков запомнился мне, прежде всего, двумя "ярчайшими" событийными моментами в жизни.
   Во-первых, это был блестящий рассказчик, чьи рассказы о любовных похождениях доводили нас, еще неискушенных женщинами салаг, до приступов оглушительного истерического смеха.
   Особенно врезался в память душещипательный рассказ Сергея Павловича о том, как он однажды посетил потерпевшую по своему уголовному делу, возбужденному по факту группового изнасилования. Эта многострадальная дама 30 с лишним лет проживала недалеко от нашей прокуратуры в районе ВРЗ (вагоноремонтного завода). Уже сам по себе факт интимной связи следователя с потерпевшей, безусловно, во все времена являлся противоправным и общественно порицаемым проступком, но Топольков смог придать этому почти криминальному эпизоду своей жизни столько романтического флера, что ни у кого из слушателей в Октябрьской прокуратуре даже язык не повернулся осуждать этого старого и столь "заслуженного" товарища. Новоявленный Казанова рассказал нам, что в самый разгар эротических пассов он неожиданно для себя обнаружил на попе очаровательной женщины прилипший кусочек газеты - очевидно, дама очень торопилась куда-то после туалета. Опытный сыщик смог тогда не только с точностью определить, что это была газета "Алтайская правда" за 8 июля 1984 года, но и даже прочитать фрагмент газетной статьи, из которого следовало, что дождливая погода этим летом 1984 года очень сильно подвела алтайских хлеборобов и фатально сказалась на качестве будущего урожая. Таким образом, Сергею Павловичу Тополькову удалось тогда практически невозможное - совместить приятное с полезным, узнав во время банального, ничем не примечательного советского секса много нового и полезного для себя, а это, как говорится, дорогого стоит!
   Второй эпизод из ознакомительной практики в прокуратуре, врезавшийся мне в память - это моя эксклюзивная производственная характеристика, составленная и подписанная Топольковым, о которой в университетской среде до сих пор ходят легенды.
   Однажды, в конце рабочего дня, Сергей Павлович, как всегда, отправил меня в магазин за водкой, дав 5 рублей, а также подробные инструкции насчет закуски. Однако, в магазине водки, как назло, не оказалось, и я решил тогда побаловать своего наставника хорошим вином (с моей юношеской точки зрения, конечно). На 4 рубля я взял две бутылки сухого вина "Рислинг" и два плавленых сырка "Советский". Невероятно довольный собой, а также этой своей редчайшей находчивостью я пришел со всем этим скарбом в прокуратуру и вдруг с огорчением заметил, как на лице Тополькова появилась гримаса отвращения - губа его надулась, как у дегенерата, и придала всему этому "измученному нарзаном" лицу очень потешный вид крайне обиженного ребенка. Игорь Кузьмин, очевидец происходящего, в конце концов, просто не выдержал всей этой душераздирающей сцены и заржал, как конь. Результат сего инцидента не заставил себя долго ждать - на следующее утро на рабочем столе следователя я обнаружил производственную характеристику на меня, подписанную следователем Топольковым и заверенную гербовой печатью Октябрьской прокуратуры. В ней было сказано, что "стажер Воронин, к сожалению, оказался законченным мудаком - вместо водки купил нам какую-то дрянь. Отсюда вывод: совершенно профнепригоден для работы в Октябрьской прокуратуре". И только после того, как я все-таки купил ему настоящей водки "Экстра", мне удалось реабилитироваться в глазах Сергея Павловича, который подписал, наконец, положительную производственную характеристику, и которую, на этот раз, на всякий случай, я составил на себя сам.
   В конце концов, Сергей Павлович Топольков, надо признать, следователь от Бога, допился до рака горла. В 1989 году его прооперировали в онкологической больнице города Барнаула, вставив вместо трахеи пластмассовую трубочку. Он еще проходил с этой трубочкой что-то около года, пугая окружающих и издавая горлом совершенно непотребные шипяще-свистящие звуки, а в январе 1990 года, наконец-то, к всеобщему облегчению, успешно отдал Богу душу.
   "Кажись, капитально заплутали!" - вновь вернул меня из моих "веселых" студенческих воспоминаний в эту холодную снежную реальность Игорь. Я мрачно огляделся по сторонам. Да, не мудрено было сбиться с пути в такой ситуации: уже на расстоянии всего пяти метров ничего абсолютно не было видно - теперь завьюжило аж до самых вершин берез. Мы как - будто оказались под совершенно непроницаемым снежным колпаком, выхода из которого, казалось, просто в принципе не существовало. "Ну и хрен с ним!" - со злостью подумал я, неожиданно вспомнив свою армию и зимний марш - бросок в ишимской учебке.
   Меня угораздило служить срочную в тяжелой гаубичной артиллерии в родной Западной Сибири. В день того злополучного полевого выхода выдалась добротная сибирская зима, термометр фатально показывал 35 градусов ниже ноля, а на город опустился густой, промозглый туман, многократно усиливающий и без того пронизывающий до костей лютый холод. Но доброхотов и филантропов в армии, как известно, нет -- ведь не для того командир нашего учебного дивизиона Шутов дослужился до полковника, чтобы из-за какой-то презренной погоды отменять свое "царское" решение о предстоящем марш -- броске. И вот мы уже стоим на лыжах в русле замерзшей реки Ишим - притока великого Иртыша -- и ждем команды: "Начать движение". С высоты птичьего полета колонна нашего дивизиона очень похожа на гигантское реликтовое пресмыкающееся, которое опрометчиво выползло из своего теплого гнезда и теперь очумело ползло по льду навстречу неминуемой гибели.
   Как и следовало ожидать (из-за нарядов я не успел подготовиться к походу надлежащим образом), очень скоро мое лыжное крепление слетело с бесформенного армейского валенка, и я был вынужден остановиться. Сзади напирала колонна, грубо и очень нецензурно требуя освободить лыжню, и, пропуская лыжников вперед, я сделал неловкий шаг влево, внезапно по колено провалившись в речную проталину; мокрые лыжи, валенки и ватные штаны на морозе моментально схватились твердым ледяным панцирем, и вот я, для всех потерянный бедолага, как в известном хулиганском стихотворении, уже "стою на асфальте в лыжи обутый; то ли лыжи не едут, то ли я еб...й". Ситуация "ни туда, ни сюда" - хуже не придумаешь. Дивизионная колонна уже исчезла вдали, а я не продвинулся ни на метр на своих ледяных лыжах. Вскоре подъехал наш сержант с учебки Мезенцев, с которым у меня были, мягко говоря, неприязненные отношения: "Что случилось, Воронин?" Я объяснил, осторожно заметив при этом, что, наверное, мне лучше вернуться в полк. На бледном лице Мезенцева вспыхнула злорадная улыбка, он произнес с фальшивым пафосом: "Обратной дороги нет, Воронин. Умри, но догони колонну!" - и помчался на своих добротных лыжах догонять дивизион. Делать нечего, надо ехать - "сиди не сиди, а пьяным не будешь". Я снял лыжи, достал штык - нож и начал остервенело соскабливать лед со своих бедовых деревяшек. Ехать стало заметно легче; и все равно, при каждом спуске с горки я растягивался во весь рост, автомат и набитый хламом вещмешок каждый раз при падении больно бил меня по затылку, да так, что в глазах темнело.
   Примерно через час беспрерывных кульбитов на снегу я вдруг отчетливо увидел свой нос, не сразу поняв, что случилось нечто неординарное. Занятый лыжами, я совершенно забыл про мороз, и он не преминул о себе напомнить -- от души обморозил мой нос, да так, что он стал похож на сливу, висящую перед глазами и закрывающую обзор местности. Я выехал из оврага и увидел стоящий на пригорке "УАЗ - 469" командира дивизиона Шутова. Шутов, как две капли воды похожий на артиста Георгия Жженова, выскочил из машины и сердито закричал на меня: "Воронин, ну что же вы так плохо подготовились к службе в армии? Ничего не можете!" "Виноват, товарищ полковник, я учился, дневал и ночевал в библиотеках и как-то об армии не думал!" "Очень плохо, что не думал. А кто Родину будет защищать? Все, ты убит, капитально нос обморозил, теперь отвалится, как у сифилитика!" Тут же вызвали находящуюся на полигоне полковую машину "Скорой помощи" и мне оказали первую помощь. Сержант -- фельдшер, с тревогой осмотревший мой обмороженный нос, с дури протер его спиртовым тампоном, да так, что я чуть не выпрыгнул из автомобиля в форточку от боли. Было полное ощущение, что к лицу поднесли горящий факел. Вскоре мы подъехали к ВАПу, где я увидел нашего комбата капитана Адамова. "Дерьмовый из меня солдат получился", - грустно сказал ему я, на что он улыбнулся и сказал с сангвиническим задором: "Ничего, Сережа, всякое бывает, главное ты свои руки не обморозил. Они у тебя -- настоящее сокровище!" Комбат, большой любитель музыки, относился ко мне, музыканту - самоучке, с очень большим пиететом.
   У Игоря армейская Судьба сложилась несколько иначе, чем у меня. Он попал служить на Камчатку в секретную часть ГРУ Генерального штаба Вооруженных Сил, которая в те времена занималась сбором разведданных о нашем вероятном противнике - США. После армии, в июле 1988 года, Кузьмин устроился следователем все в той же пресловутой Октябрьской прокуратуре. Я же, законченный авантюрист по натуре, после армии с негодованием бросил диплом об окончании юрфака в "дальний, пыльный угол" и устроился музыкантом, причем, абсолютно не знающим нотной грамоты, в Алтайскую краевую филармонию.
   Однажды, в сентябре 1988 года, я неожиданно соскучился по своему другу Кузьмину и решил побаловать его женским обществом, которого в филармонии было тогда, как, впрочем, и сейчас, хоть отбавляй. Мой выбор пал тогда на администратора филармонии, женщину бальзаковского возраста Анжелику. Внешность у Анжелики была, конечно, не ахти, но зато фигура ... Дай Бог каждому, такую фигуру, господа! Анжелика, как оказалось, тесно "дружила" с Михаилом Муромовым, который в тот момент был трудоустроен в нашей краевой филармонии и с которым я играл в одной рок - группе. Я с восторгом рассказал женщине о своем друге Игоре; она явно очень заинтересовалась им, особенно его прокурорским статусом, и, не мешкая, пригласила нас к себе домой на рюмочку чая, недвусмысленно намекнув, что совсем даже не прочь "пообщаться" с нами двумя одновременно.
   Анжелика проживала одна в Ленинском районе города Барнаула в двухкомнатной квартире обычного панельного дома на улице Попова. Мы взяли с Игорем две бутылки молдавского коньяка "Аист" (на всякий случай, а вдруг не хватит!) и много-много фруктов. Гостеприимная хозяйка встретила нас прямо на входе в роскошном турецком халате, сквозь который иногда то и дело проглядывали весьма соблазнительные формы ее очаровательной владелицы. Как оказалось, Анжелика совсем не пила, поэтому мы с Игорем, без ложной скромности и с очень большим энтузиазмом, как положено бывшим солдатам, навалились на коньячок. Вскоре с обеими бутылками было покончено раз и навсегда. "Ну что же, ребятки, а теперь пора ложиться спать! - наконец сказала Анжелика. - Я вам, на всякий случай (тут она подмигнула мне и очень так кокетливо улыбнулась), постелю здесь в зале, на этом диване, а сама лягу в спальне". Мы все улеглись по разным комнатам и сделали вид, что заснули.
   Примерно через час я толкнул локтем Кузьмина, вальяжно развалившегося на диване: "Кузя, имей совесть! Дама ждет, дуй к ней в комнату!" "Не, не пойду! Дуй сам, если хочешь!" В том то и дело, что и я, на удивление, тоже ничего не хотел. То ли коньячок молдавский подействовал, то ли в даме не хватало какой - то харизмы?! Не знаю, но ведь надо было что-то делать! Сама эта ситуация вся была на редкость абсурдной: два самца после долгого армейского воздержания и истекающая соком перезрелая самка разлеглись по разным углам, и никто упорно не хочет соития. Какой-то отчаянный вызов Господу Богу и Всем существующим законам Природы, иначе и не скажешь!
   Я встал тихонько и сделал вид, что направился в туалет. Мой путь пролегал через комнату Анжелики. Она лежала абсолютно голая, слегка прикрытая простыней, и упорно делала вид, что спала. Я три раза продефилировал мимо нее, но так и не решился "потревожить ее сон". "Ну че, трахнул ее, наконец?" - спросил меня Игорь, когда я вернулся к нему на диван. "Нет! Ты знаешь, Игорек, я тут подумал давеча - мы с тобой хорошо знаем, что она спит с Муромовым, а в Москве сейчас свирепствует СПИД. Как говорится, береженого Бог бережет!" - сказал я, один в один повторив при этом классический сюжет басни "Лисица и виноград", неожиданно успокоился от такого простого и логичного объяснения своей мужской несостоятельности и сразу же заснул.
   Что было на утро - совсем не трудно догадаться! Анжелика шипела и брызгала ядом на кухне, разливая нам кофе и недвусмысленно намекая на наши с Игорем гомосексуальные пристрастия. В общем, теперь я окончательно понял, что значит обидеть Женщину, так глупо и так бездарно отказавшись от нее! У обиженной Анжелики сложилось полное впечатление, что у нас с Кузьминым просто не было места в Барнауле, где можно было спокойно выпить коньяка и потрахаться друг с другом. А это, безусловно, выглядит со стороны очень и очень обидно, особенно для женщины бальзаковского возраста!
   Мои воспоминания снова неожиданно прервались - на этот раз резкой болью в щеках. Я совершенно явственно почувствовал, что в этом жутком мерзопакостном походе капитально обморозил себе нос и щеки. Мороз и ветер сделали свое коварное дело. Я остановился ненадолго, с тоскою глядя на удаляющегося Кузьмина, и начал с яростью растирать себе лицо. Через некоторое время кровь вновь начала пульсировать в щеках и обмороженном носу; наконец-то, по лицу пошло долгожданное тепло, и я поспешил дальше по уже проложенной Кузьминым трассе - догонять своего проводника и Спасителя.
   Как сейчас помню, в январе 1989 года я устроился на работу помощником Барнаульского прокурора по надзору за соблюдением законов в ИТК. Эта спецпрокуратура традиционно размещалась в здании Октябрьской прокуратуры. Надо сказать, что с обитателями "курятника" (так называли тогда Октябрьскую прокуратуру в городе) у меня сложились достаточно ровные товарищеские отношения, за исключением Вити Щукина - старшего помощника прокурора Октябрьского района по надзору за МВД. Витек, кстати, лучший друг и собутыльник Сергея Тополькова, невзлюбил меня буквально с первого взгляда. Точно так же, как Игоря в свое время невзлюбил старейший следователь Октябрьской прокуратуры Валерий Дмитриевич Иванов, которого Кузьмин очень сильно раздражал и доставал всегда до самых печенок своей флегматичностью и необычайной медлительностью. Каждый день после работы Витя Щукин активно любезничал с Бахусом, выпивал со своими ментами - поднадзорниками традиционную поллитровку и по дороге в туалет неизменно заходил ко мне в кабинет. "Можно я у тебя поссу в кабинете?" - очень вежливо спрашивал Витя, на что я всегда начинал отчаянно махать на него руками и голосить, как сварливая базарная баба. После этого он, дождавшись моей столь активной реакции и глубоко удовлетворенный собой, наконец, покидал мой кабинет. Это происходило с таким завидным постоянством, что у меня со временем стало возникать ощущение "дежавю".
   Однажды я был слишком сильно занят работой с документами и не сразу ответил Щукину на его актуальный "запрос". Тогда Витек обстоятельно разместился между шкафом и картотекой специальной литературы и в одно мгновение сделал огромную лужу - так сказать, капитально пометил свою территорию - территорию "альфа-самца". Ну, а в остальном... в остальном, господа, в Октябрьской прокуратуре города Барнаула все было просто замечательно! Офигенно - обалденно, это уже как вам больше нравится!
   Однажды ко мне в кабинет зашел Игорь. "Серьга, как говорится, долг платежом красен! Хочу предложить тебе компанию двух очаровательных дам - врачей из городской больницы БСМП! Приглашают нас с тобой в свою хату на эротическое рандеву!" Я был бы не я, совершенно, если бы по какому-то странному капризу (своему или чужому - неважно!) вдруг отказался от столь заманчивого предложения! И вот мы уже вчетвером сидим в очень интимной обстановке, в уютной двухкомнатной квартире в городе Новоалтайске - это небольшой пригород Барнаула в получасе езды на электричке. Хозяйку квартиры звали Марина, и эта маленькая сероглазая шатенка, сразу же, почему-то, выбрала меня. Игоря же выбрала яркая высокая брюнетка Галя. Вообще, надо сказать мы, мужчины, в своем глупом шовинизме всегда заблуждались и заблуждаемся насчет свободы мужского выбора - нас выбирают практически всегда, как породистых баранов или псов, и это - аксиома. Это - непреложный Закон природы!
   Как здорово, что у Марины оказалось в доме пианино, причем, в довольно приличном состоянии. И я смог, наконец-то, в полный рост развернуть всю свою павлинью стать! Уже через полчаса моих фортепианных экзерсисов у Марины вдруг тревожно и алчно заблестели глаза, и она, разгоряченная музыкой и спиртным, неожиданно предложила всем нам лечь в одну большую двуспальную кровать. "А давайте займемся групповым сексом?" - очень так непосредственно предложил я, при этом само воплощенное целомудрие, и девчонки радостно завизжали от восторга. Однако неуклюжие попытки превратиться в реальных шведских свингеров ни к чему хорошему нас тогда не привели - сказывалось, однако, мощное, базовое воспитание "хомо советикус". В конце концов, мы покорно разбрелись по комнатам и вкушали от Бога Эроса уже по отдельности.
   Проснувшись на следующее утро рядом с Мариной, первым делом я победно протрубил Кузьмину в соседнюю комнату, точь-в-точь как олень во время гона: "Игорек, сколько?" "Два раза!" - пробасил Кузьмин в ответ. "Слабак, а я - четыре!" И я нисколько не лгал при этом - Марина, действительно, "завела" меня сегодня; причем "завела", можно сказать, не по-детски!
   "Сережа, когда же мы с тобой еще встретимся?" - почему -то грустно спросила девушка, когда мы остались с ней вдвоем на кухне. "Никогда, Мариночка, у меня есть невеста - молодая девушка, вопрос о свадьбе уже решенный!" "Ну, ты и кобелина, Сережа! Значит, поматросил и бросил?" - не на шутку рассердилась на меня Марина, не желая так просто сдаваться в этой достаточно банальной житейской ситуации. "Ну, зачем же ты так? В конце концов, я тебя первый раз в жизни вижу, Мариночка! Какие могут быть претензии ко мне в этом случае?" "Ну, видимо, в первый и уже в последний! - несколько успокоившись мрачно резюмировала Марина. - Галя, у Щукина сегодня выросли огромные ветвистые рога!" Это она обратилась к Галине, которая вместе с Кузьминым зашла к нам на кухню после душа. "Минуточку, у какого - такого Щукина?" - не на шутку встревожился я ("Мало мне проблем, горемычному!"). "У Вити Щукина, вашего помощника прокурора, у кого же еще!" - уже изрядно повеселев, сказала Марина. "Вот это - Санта-Барбара! Оказывается, они с Мариной - любовники! Так вот почему этот педрила - гамадрила пометил свою территорию в моем кабинете! Ай да Щукин, ай да сукин сын!" - подумал я и поспешно засобирался домой в Барнаул, переваривать все услышанное сегодня.
   "Ура, Серега! Мы пришли. Радуйся - вон она, наконец, наша пасека, всего километр пути остался!" - радостный крик Игоря вновь вернул меня, теперь уже окончательно, в нашу суровую, но такую родную и такую всегда понятную нам сибирскую реальность.
   Пасека Кузьмина удобно и очень уютно расположилась на окраине старой березовой рощи и занимала всего около 5 соток тщательно огороженной территории, в центре которой стоял небольшой бревенчатый домик, очень похожий, особенно издалека, на дачный флигелек из-за того, что снаружи был обшит тонкой и, судя по всему, весьма дешевой фанерой. Возле ограды нас радостно встретил худощавый мужчина лет 40-45 (возраст этого "видавшего виды" джентльмена очень трудно было определить "на глаз"), тот самый "легендарный" бомж Виктор, который, судя по специфическим наколкам на руках, большую и возможно лучшую часть своей жизни провел в местах не столь отдаленных.
   "Ну, вы что, совсем охренели, мужики? Почему же так долго не приезжали? Я ведь вас еще неделю назад ждал!" - сразу же наехал на нас не на шутку рассерженный мужичок, в глазах которого, однако, светилась неподдельная радость от присутствия рядом живых людей. "Да мы собирались, Витя, но ты же видел, что творилось в прошлое воскресение?! Метель просто жуткая была - вот и пришлось отменить поход. Сегодня то с Сергеем чуть концы не отдали, почти заблудились, прости Господи!" - пробасил в ответ Игорь. Мы зашли в домик, сбросили тяжелую поклажу и блаженно протянули над печкой свои озябшие руки. "Пойдем, Сережа, я покажу тебе свой омшаник!" - сказал Игорь, и чувствовалось, что ему просто не терпится похвастаться передо мной этим своим детищем с таким чудным именем.
   Омшаник представлял собой полуподземный зимник для пчел, углубленный в землю примерно на один метр. Сверху омшаник был обильно присыпан пушистым снежком таким образом, чтобы лютый сибирский холод не проникал внутрь спящих ульев. "Вот они мои, пчелки - кормилицы! Как вы там, в теплых уликах - соскучились, наверное, по мне, родимые?"" - любовно приговаривал Игорь, тщательно утрамбовывая широкой фанерной лопатой снег на крыше омшаника. Да, совсем забыл сказать, что после того "легендарного" эротического шоу с девушками - врачами Кузьмин почти сразу же уволился из прокуратуры и вместе с Дранишниковым организовал свое первое пасечное дело недалеко от поселка Голубцово, что находится в Заринском районе. Оглядываясь на прошедшие годы, должен с уверенностью сказать, что, пожалуй, это было единственно точным попаданием Игоря в профессию, полностью отвечающую психологическим свойствам его личности.
   "Да, хреново дело! - озабоченно сказал мне Кузьмин, когда вернулся из уборной, расположенной на улице почти рядом с домиком. - Кажись, у Витька то нашего - рачок! Весь пол в сортире залит кровью". "Да почему ты так решил? Может, это - заурядный геморрой?" - предположил я, всегда отличавшийся от своих однокурсников незаурядным и практически неиссякаемым оптимизмом. "Да нет, для геморроя - слишком уж обильное кровопускание!" - продолжал гнуть свою мрачную линию Игорь. Да и действительно: вид у нашего Виктора был крайне изможденный - чувствовалось, что изнутри его точит какая - то опасная, а может даже и смертельная болезнь.
   "Мужики, а флакон - то вы не забыли привезти, часом?" - в нетерпении спросил не на шутку встревоженный Витя, когда мы с Игорем, наконец, вернулись в домик. "Да привезли, Витек, успокойся уже", - сказал Кузьмин, извлекая из рюкзака поллитровку самогонки. Виктор трясущимися руками, с алчным блеском в глазах, разлил самогонку по трем грязным, давно уже не мытым граненым стаканам. "Ну, за встречу!" - сказал Игорь, очень напомнив, при этом, одного замечательного генерала - персонажа известного, кстати, нашего же алтайского земляка, актера Булдакова, и мы разом опрокинули содержимое стаканов внутрь. Посидели - помолчали, погрузившись каждый в свои сугубо личные воспоминания.
   Я с любопытством рассматривал синие всполохи угарного газа, то и дело возникающие в самопальной чугунной печке, довольно неряшливо выложенной кирпичом каким - то, по-видимому, очень незадачливым печником. Когда-то эти довольно симпатичные синенькие огонечки чуть не стоили мне жизни, если бы ... не Игорь Кузьмин! А дело было так.
   Как сейчас помню, в июле 1982 года мы вместе с Кузьминым с подлинным энтузиазмом советских строителей БАМа отправились в свой первый студенческий строительный отряд (ССО) "Русичи" юридического факультета АГУ. Нас было 30 парней с разных курсов и всего 5 девушек - поварих. Так что, судя по всему, ожидалось большое "гендерное" шоу, особенно когда мы узнали, что место дислокации стройотряда -- это огромное алтайское поле в 30 км от деревни Шелаболиха в Павловском районе. Нас "купил" тогда у факультета известный в Алтайском крае директор совхоза "зеркального карпа" Герой социалистического труда Сапунов, которого мы между собой за его чересчур нудный характер сразу же окрестили "председятелом".
   Когда мы прибыли на место дислокации стройотряда, я был просто потрясен той величественной панорамой, которой открывалась перед нами такая знакомая и, оказывается, совершенно незнакомая природа Алтая. До чего же красивая, все-таки, эта "малая" моя Родина!
   Передо мной раскинулось великолепное изумрудное поле, как в сказке Александра Волкова "Волшебник Изумрудного города". Солярные пятна от пылающего июльского солнца поднимали с волшебного поля струи горячего, раскаленного до бела воздуха, в мареве которого слабо колебались силуэты дальних околков, в беспорядке разбросанных по полю, и наших двух строительных вагончиков, убого стоящих на краю березовой рощи. Все пространство вокруг вагончиков, даже на тех редких черно - белых фотографиях, что остались от этого стройотряда, залито каким-то фантастически нереальным, ослепительно белым солнцем.
   Рядом с нашими вагончиками стоял большой фургон на колесах, в котором жили водители скреперов и грейдеров, приехавшие сюда на "калым" из Тальменки. Мы вместе с ними должны были строить новый пруд для "зеркального карпа".
   Первая ночь в строительных вагончиках для всех прошла просто кошмарно. За день раскаленный, обшитый листовым железом вагон превращался в такую сауну, что до 3 часов ночи уснуть было совершенно невозможно. Затем, наконец, кое - как уснув под утро, через час вы уже просыпались от дикого холода -- оказывается, эти тонкие, фанерные стены вагончика не могли сохранить тепло и были абсолютно беззащитными перед ледяным алтайским утром. Поэтому старейшинами нашего "племени" - студентами старших курсов - уже на следующее утро пребывания в стройотряде было принято "сакральное" решение построить баню для "ритуального" омовения, а также "для сугреву" наших бренных тощих тел в этом суровом, даже летом, сибирском климате.

0x01 graphic

   Самое активное участие в строительстве бани тогда приняли Олег Кочубин, Эдик Маркосян и Игорь Кузьмин. Баня, надо признаться, удалась на славу! Одно было плохо только в ее конструкции - баня представляла собой вырытую на глубине двух метров землянку и топилась по-черному. Как - раз это обстоятельство, а именно - "топка по-черному", на мой взгляд, тогда чуть и не сыграла со мной ту роковую и очень злую шутку.
   В тот памятный злополучный день выдалась просто восхитительная солнечная погода. Воздух был наполнен ароматом разогретой солнцем листвы и алтайского разнотравья и просто-напросто пьянил. Мы пошли в баню впятером - Игорь Кузьмин, Юра Дранишников, Володя Барсуков, Володя Кораблин и я. Драня с Игорем очень быстро попарились и вскоре покинули баню, а мы продолжали париться с веничком и кваском на каменку - все, как и положено, впрочем, настоящим русским людям.
   Наконец и Володя Барсуков не выдержал и "сошел с дистанции", и мы остались в парной с Кораблиным уже вдвоем. "Что-то не нравятся мне эти синие "языки" в печке,- неожиданно произнес Кораблин, задумчиво глядя на огонь в печи. - Не прогорают дрова до конца почему-то, и все тут. Ты как знаешь, Сережа, а я ухожу и тебе тоже советую". Он быстро завернулся в простыню и вышел из парной. Я еще некоторое время с любопытством смотрел на это завораживающее синее пламя, а потом вдруг почувствовал, что начал слепнуть и глохнуть одновременно. Чувствуя, что мне приходит вполне осязаемый конец, я попытался, было, встать с полка и дойти до двери, однако мои ноги в тот момент уже фатально не слушались головы. Ощущение, между прочим, очень похожее на то, что бывает иногда в кошмарном сне - когда тебе надо бежать от какой-то страшной, нестерпимо жуткой опасности, а ноги не слушаются при этом совершенно. Я грохнулся во весь рост с полка на землю и, как змея, извиваясь всем телом, пополз на брюхе к спасительной двери, однако доползти до нее уже не успел - неожиданно потерял сознание.
   Очнулся я уже на воздухе, лежа на траве возле бани в абсолютном неглиже - Игорь Кузьмин делал мне искусственное дыхание. "Ну, Сержик, ты точно в рубашке родился! Хорошо, что я решил вернуться в баню за своей мочалкой, а то бы все - схоронили тебя, бедолагу!" Так обычная, с виду ничем не примечательная капроновая советская мочалка спасла мне тогда жизнь!
   Витя, ни на миг не забывая о своих прямых обязанностей "бармена" на этой хозяйской пасеке, разлил нам душистой самогонки уже по второму кругу. "Вы как хотите, господа, а я больше не буду сегодня пить - башка жутко разболелась от этого "гребаного" похода!" - сказал Игорь, уже безо всякого тоста, вместо лекарства, опрокинув стакан в свою утомленную жизнью утробу. "Да, когда - то и я не мог пить совершенно!" - неожиданно с грустью подумал я - ведь с ранней юности у меня было абсолютное неприятие алкоголя. А все началось со снежного десанта в феврале 1982 года, когда я впервые попробовал водку и чуть не отдал Богу душу.

0x01 graphic

   Тогда, в те ярко - "кумачевые", "по - ленински" оранжевые и звонкие 80-е годы прошлого столетия были очень и очень модны подобные военно-патриотические акции: так называемые снежные десанты агитбригад по алтайским деревням и селам, проводимые под эгидой краевого комитета ВЛКСМ. На этот раз важные комсомольские боссы решили "этапировать" в честь 23 февраля десятку самых "отважных" студентов, набранных с разных курсов юридического факультета, в замечательный (я говорю это совершенно безо всякой иронии) Алейский район нашего Алтайского края.
   Не буду утомлять читателя душещипательными подробностями того "смертельного" похода - одно то обстоятельство, что я фактически впервые после долгой жизни в степном Казахстане встал на лыжи, уже о многом говорит. И если бы не находчивость, а также "великий гуманизм" командира нашей агитбригады Сергея Гребенщикова, который уже через два дня пути на лыжах принял непростое для него, сверхчестного человека и настоящего патриота, решение останавливать дальнобойщиков и доезжать до близлежащих сел на попутках, все могло закончиться куда плачевнее.

0x01 graphic

   Сережа Гребенщиков был на тот момент студентом уже 5 курса, а мы с Кузьминым и Дранишниковым - только первого. И это, безусловно, заставляло нас, салаг, смотреть на Гребенщикова, почти как на Бога. В "лихие" 90-е он, безусловно, талантливый человек во многих сферах, сделает головокружительную карьеру, став после долгой и успешной работы в знаменитой бригаде следователей Гдляна и Иванова старшим следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР и дослужившись до генеральского звания.
   23 февраля 1982 года застал нас в славном алейском селе Кашино, основанном аж в 1726 году, то есть на 4 года раньше нашего города Барнаула. Мы успешно отыграли наш дежурный, изрядно набивший всем оскомину концерт для тружеников сельского хозяйства, представляющий собой поистине жуткую и, на мой взгляд, очень неаппетитную "солянку" из совершенно разношерстных, логически не связанных друг с другом номеров (это называется у нас - кто во что горазд!), напоминающую незатейливое домашнее представление для детей дошкольного возраста.

0x01 graphic

   После концерта секретарь кашинского комитета комсомола не нашел ничего лучшего, как разместить нас на ночлег прямо на сцене клуба, в котором только что происходило "сакральное" действо служителей алтайской Мельпомены. Гостеприимные кашинцы принесли нам всяческой снеди - соленье, варенье, буженину, сало. Мы разложили все это сокровище прямо на спальных мешках, которыми предварительно застелили сцену. В центре этого импровизированного стола водрузили несколько бутылок водки, только что купленной в сельском магазине. И началось настоящее студенческое "веселье" во имя Бахуса и первого, во всяком случае, по солнечному календарю, гендерного праздника, посвященному 23 февраля.
   Я, впервые в жизни, как самый настоящий дегенерат, напился до одури и начал громко петь пьяным дурным голосом, неуклюже аккомпанируя себе на гитаре и подражая манере известного чилийского певца-коммуниста Виктора Хары - его пронзительную песню "Плуг", переложенную на хулиганские четверостишия неизвестными русскими "мастерами-затейниками":
   "Больно прорабу, с крыши сорвался,
   Стынет раствор на его голове!
   С крыши сорвался и прогремел он
   Тазовой костью по мерзлой земле.
  
   Вместе с прорабом раствор загубили
   Друг, над пропавшим раствором не плачь!
   Новый раствор выпишет СМУ-4,
   А над упавшим прорабом не плачь!"
   Этим просто немыслимым с любой точки зрения кощунством (между прочим, по-арабски, астагафирулла звучит очень красиво и, на мой взгляд, куда более значительно, чем на русском) - столь жутким извращением этой прекрасной, как оказалось, пророческой песни Виктора Хары "Плуг" о судьбе трагически погибшего поэта - я определенно навлек тогда на себя беду - ведь всем же давно и хорошо известно, что нельзя так жестоко стебаться над святыми вещами!
   Однако, в тот момент, как говорится, "пипл с удовольствием схавал" мое незатейливое искусство "стеба"! Толпа "десантников" пришла в неописуемый восторг и требовала меня исполнить "Плуг" еще раз на "бис". Воодушевленный столь "грандиозным" успехом, я отошел к краю сцены и решил, как положено настоящей звезде, картинно поломаться перед публикой, грациозно (так мне тогда казалось) опершись локтем, да и всей спиной впрочем, на бордовую стену, за которую, по пьяни, принял сценический занавес. Тут, в соответствии со всеми законами гравитации, я стал медленно, но верно падать, как в замедленном кадре, с полутораметровой высоты сцены. Я приземлился на пол плашмя (совершенно не понятно, каким образом меня так развернуло в полете, ведь я должен был, в соответствии со всеми законами физики, пролететь по параболической траектории и упасть со сцены именно головой вниз), ударившись затылком, спиной и известной пятой точкой, но, что удивительно, боли совершенно при этом не почувствовал. Да что там боли - я вообще в этот момент не чувствовал своего тела, что, впрочем, можно списать на сильное опьянение. Мои часы "Зенит" на левой руке - подарок отца на день рождения - разлетелись на мелкие запчасти.
   Все это произошло настолько быстро и неожиданно, что все ребята, наблюдавшие эту занимательную картинку, непроизвольно заржали, как кони, в полном соответствии с Законом падения в комедийном синематографе, открытым великим Чарли Чаплиным. Особенно усердствовала тогда (до сих пор в ушах звенит ее радостный, звонкий голосок) Стелла Киселева, которая в изнеможении опустилась на корточки и даже едва не описалась от безудержного, почти истерического смеха.
   Первым в этой ситуации опомнился Кузя. "Да что же вы ржете, придурки? Он же, наверное, себе спину сломал! С такой высоты грохнулся!" Меня тут же подняли, очистили от пыли, тщательно осмотрели и, убедившись в абсолютной целостности, очень удивились, прочитав при этом весьма строгую мораль: дескать, так жить, Сережа, нельзя! После этого праздничный банкет продолжился своим чередом, но меня, мытаря, на всякий случай и подальше от греха, Гребенщиков отправил спать.
   Понятно, что Господь Бог во все времена очень не любил, да и не любит, наверняка, пьяниц любого калибра и розлива, но трудно отрицать и тот очевидный факт, что Он относится к ним с очень большим чувством юмора, иногда спасая от неизбежной гибели, и, видимо, давая этим еще один Космический шанс начать новую, трезвую Жизнь!
   Наконец-то, с бутылкой топчихинской самогонки на нашей пасеке было покончено раз и навсегда. Мы стали деловито располагаться на ночлег. Я, по старой армейской привычке, выбрал спальное место на втором ярусе деревянных нар - Игорь лег снизу прямо подо мной. Наш домик обладал слишком большой парусностью (совершенно неуместное качество в условиях лесостепи) и ходил, буквально, ходуном при каждом более - менее сильном порыве ветра.
   "Да, Игорь, пока не забыл, - неожиданно оживился в своем углу Виктор. - Завтра поднимись на чердак и забери зайчика, которого вы подстрелили три недели назад. Я все равно не буду его разделывать - че зря добру пропадать!" "Хорошо!" - буркнул в ответ Кузя и тут же по-богатырски захрапел, всецело предавшись объятиям Морфея. Я еще долго не мог уснуть, прислушиваясь к странным и очень тревожным звукам "за бортом" нашего "утлого суденышка" - сквозь завывания ветра до меня отчетливо доносился протяжный, тоскливый вой голодных волков.
   В сентябре 1994 года Игорь попал в страшную автодорожную аварию - его автофургон, на котором он перевозил мед, а также его компоненты, буквально протаранил со всей своей дури огромный КАМАЗ. Каким-то чудом Кузьмину удалось тогда остаться в живых, только в нескольких местах очень серьезно была повреждена его нога. Но самое главное даже не это - в результате аварии Игорь побывал в состоянии клинической смерти. Оказавшись на границе двух Миров, Игорь не только со свойственным ему любопытством заглянул в Бездну, но даже легкомысленно свесился почти по пояс над Пропастью, успев пройтись (это с его слов) по очень длинному темному коридору и подойдя практически к самым Воротам. Надо сказать, что Бездна, которая таких вещей никогда не забывает, на этот раз тоже не осталась у него в долгу, впервые очень так серьезно и даже несколько сердито взглянув на Кузьмина, как на своего потенциального клиента.
   Это - просто Чудо, что Игорьку тогда удалось выкарабкаться, но с тех пор с ним стали происходить более чем странные вещи, которые, безусловно, нельзя отнести только за счет вконец расшатавшейся психики неуравновешенного человека. В одно мгновение он стал слышать голоса и видеть вещи, совершенно недоступные обычному человеческому глазу.
   Однажды в октябре 1995 году Игорь пригласил меня на свою съемную квартиру, расположенную на проспекте Ленина прямо напротив остановки "Новый рынок". Как обычно, мы взяли с ним пузырь коньяка и в самый разгар возлияний на стене нашей квартиры неожиданно появилась красная точка, какая, обычно, бывает от лазерной указки. "Серега, ложись! - вдруг закричал, как полоумный, Кузя. - Это моя бывшая жена наняла киллера!" Игорь в тот момент находился в очередном разводе и вкушал все "прелести" этого уже привычного для него состояния. Как я не старался его убедить, что это - всего лишь, обычная детская игрушка, а вовсе не лазерный коллиматор снайперской винтовки, все было бесполезно - Кузя стоял на своем; и стоял, надо сказать, железобетонно!
   Затем Игорь пропал на некоторое время из виду и появился у меня на Потоке только в январе 1997 года. Он пришел откуда - то жутко грязный, сплошь перепачканный угольной сажей. С его слов выходило, что Кузя хотел покончить жизнь самоубийством, сбросившись с моста через Обь, однако Голос Свыше его тогда остановил. Два дня после этого Игорь бродил по заснеженным железнодорожным путям, ночуя в будках стрелочников. В конце концов, ноги сами привели его ко мне.
   Он прожил у меня в квартире что-то около двух недель; каждый день, как заведенный, ходил со мной на занятия в институт МВД, где я представил Игоря всем сотрудникам своей кафедры, а также курсантам как "заслуженного работника прокуратуры". Он активно и очень охотно вступал в жаркую полемику с курсантами по всем вопросам уголовного процесса и было отчетливо видно, что к нему, наконец-то, опять возвращается вкус Жизни! Однако вскоре Игорь, так же неожиданно, как и появился у меня в доме, попрощался со мной и всеми моими домочадцами, вновь тихо удалившись от всех и вся в эту свою, придуманную им Реальность.
   День за днем, год за годом Игорь все чаще и чаще стал задерживаться в Ней - в этой очень странной, только ему понятной кузьминовской Реальности. Однажды он и вовсе решил оттуда не возвращаться.
   Как-то одним холодным зимним вечером Кузя зашел в свой гараж в Научном городке, плотно закрыл изнутри массивные стальные двери и решительно повернул ключ зажигания. Он так и сидел, совершенно умиротворенный, когда его, наконец, обнаружили в гараже случайные прохожие - словно задремав ненадолго на переднем сиденье своего работающего автомобиля, а на его смуглом лице застыла блаженная и такая загадочная улыбка Вечно Спящего, Вечно улыбающегося чему-то или кому-то, Вечно Юного Будды. Да, этому удивительному хитрецу, удалось, наконец, обмануть всех нас, нищих Духом - бесплотных призраков, всю Жизнь окружавших Кузьмина и намертво погрязших в грубой житейской суете; и всю эту жалкую никчемную реальность, оставшись там, где он уже давно создал свой, Идеальный Мир, откуда еще никто и никогда не возвращался! Аминь!
  
   Потомок Чингисхана
  
   Здравствуйте, однако! Вот и пришла пора нам познакомиться, читатель - меня зовут Сайдаш, по фамилии Саян - оол. "Саян - оол" в переводе с тувинского означает "рожденный в Саянах". Все же это очень и очень странно, по-моему: я - чистопородный тувинец, настоящий степной кочевник по духу и крови, а родился в Саянах - в этих самых величественных и загадочных горах Южной Сибири, овеянных удивительными вековыми тайнами и не менее удивительными легендами моего такого великого и одновременно такого малочисленного народа.
   Родился я 5 мая 1975 года в семье простого охотничьего егеря, который всю жизнь прожил в лесу и к дарам цивилизации относился всегда иронично-скептически, как, впрочем, и все люди, подобные ему, кто очень тесно общается с природой и которым, вероятно, со временем стало известно нечто такое, что совершенно недоступно другим людям. Кстати, буддисты всего мира считают, что если у вас в дате рождения присутствуют 3 пятерки, как у меня, то это значит - вы реально родились под "счастливой звездой". И ведь действительно: грядущие события в моей "развеселой" жизни очень скоро покажут всему миру, что я - на самом деле, редкостный "везунчик".
   По натуре отец был всегда очень жестким и властным человеком. Мне кажется, что моя мать (по - тувински "авай") с самого замужества побаивалась его, стараясь по возможности ни в чем ему не перечить и чутко прислушиваясь к перепадам отцовского настроения. Крутой нрав отца, а также его невероятная азиатская вспыльчивость достаточно часто приводили к тому, что я от всей души получал от него увесистые оплеухи, иногда, на мой взгляд, по совершенно ничтожному поводу.
   Охотничье хозяйство, в котором всю жизнь трудился, не покладая рук, мой агай (по - тувински означает "папа"), расположено в Тес-Хемском районе (кожууне) Республики Тыва - на мой взгляд, в самом живописном уголке у нас,- месте слияния двух могучих рек Пихэм и Улукэм (в переводе с тувинского означает "малая" и "большая река"), которые, здесь, как - раз в этом самом месте, и образуют в своем союзе великий Енисей - Батюшку. Именно этот сакральный момент "зачатия" Енисея символически запечатлен на государственном флаге Республики Тыва: три линии на нем изображают соответственно три сибирские реки, дающие жизнь всему Сущему, начиная от монгольской границы и до самого Северного Ледовитого Океана. Кстати, в Тес-Хемском кожууне находится и тщательно охраняемый ЮНЕСКО знаменитый биосферный заповедник - так называемая Убсунурская котловина, образовавшаяся на Земле несколько миллионов лет тому назад в результате какого-то природного катаклизма. В общем, друзья, у нас, в Тыве, в самом деле, есть на что посмотреть, отвечаю!

0x01 graphic

   Дело свое егерское мой агай всегда "знал очень туго": пожалуй, вряд ли во всей России вчера и сегодня можно еще найти такого охотника и следопыта, как отец - ну, за исключением, разве что, легендарного уссурийского гольда Дерсу Узалы; да и тот уже давно "почил в бозе" - "земля ему пухом"! Так что на сегодняшний день в России, да что там, думаю, даже во всем мире, просто-напросто, не существует достойных конкурентов моему отцу! Все охоты высшего представительского класса всегда поручались Главным охотничьим управлением Республики Тыва исключительно моему агаю.
   Так, в 2010 году отец обслуживал очередную "царскую" охоту Владимира Путина и моего знаменитого земляка, нынешнего министра обороны России, Сергея Шойгу. В перерыве между охотой в настоящей монгольской юрте, специально установленной в лесу по просьбе Президента России, столь высоких и дорогих гостей ублажал, не жалея своих волшебных голосовых связок, тувинский мастер горлового пения Конгар-оол. Потрясенный Путин скажет потом журналистам: "Я просто в шоке от всего услышанного! Никогда не думал, что такие космические звуки может производить обычное человеческое горло!"
   Когда мне исполнилось 11 лет, агай стал регулярно брать меня с собой на охоту. Как - раз на одной из таких охот я и познакомился с этим, на редкость, удивительным и интересным человеком - Сергеем Федоровичем Кирюшкиным, который вскоре станет моим лучшим другом и очень круто, практически на всю жизнь, изменит мое, тогда еще незрелое, юношеское мировоззрение.
   Сергей Федорович Кирюшкин - достаточно известный в научном мире профессор Красноярского государственного университета, доктор исторических наук, до беспамятства, просто до какого-то болезненного фанатизма влюбленный в свою археологию. Худощавый мужчина 55-ти лет, спортивного телосложения, как и все страстные натуры, он был, к тому же, заядлым охотником и именно на этой почве через общих знакомых однажды вышел на моего отца. С тех пор, а именно с памятного 1980 года, Кирюшкин стал постоянным визитером в наши края.
   Как сейчас, вспоминаю эти чудные мгновения, достойные кисти великого художника Василия Перова: уставшие, но счастливые охотники после удачной охоты собираются на привале возле костра, пускают по кругу котелок со спиртом, разбавленным водой (у нас в Тыве это называется "пить на чечот") и предаются сладостным воспоминанием - кто во что горазд!
   С особым нетерпением и каким-то странным вожделением охотники ждут научных откровений подвыпившего профессора Кирюшкина. Когда котелок со спиртом, наконец, доходит до него, он опускает обрубок своего указательного пальца на правой руке в "огненную воду" и произносит вполголоса странные, похожие на магическое заклинание, слова: "Бурхан, Бурхан, не дай мне сегодня загнуться!"
   Сергей Федорович Кирюшкин сам был родом из Бурятии, где Бурхан всегда являлся и до сих пор является верховным Божеством в бурханизме, а также одним из божественных существ в буддизме, который традиционно исповедуют буряты. С этим обрубком указательного пальца связана одна крайне неприятная история, которая, тем не менее, добавляет еще один яркий штрих к психологическому портрету и без того харизматичного профессора Кирюшкина.
   Эта драматическая история произошла осенью 1981 года. Как всегда, Сергей Федорович отправился вместе с моим отцом на очередную охоту, которая, как назло, оказалась в этот раз на редкость удачной: охотникам удалось подстрелить здоровенного оленя. И вот тут случилось то, чего не любят вспоминать до сих пор ни мой агай, ни Кирюшкин - во время разделки туши оленя профессор случайно поранил себе правую руку. Началось заражение, причем стремительное - трупный яд зверя попал в кровь человека. "Хреново дело! - мрачно констатировал Кирюшкин. - Пока доедем до поселка, пока найдем фельдшера, почернеет вся рука. Делать нечего - пока не поздно, надо пожертвовать пальцем". Он смачно глотнул из фляжки со спиртом, перевязал жгутом основание указательного пальца правой руки, и, нисколько не сомневаясь в правильности своего поступка, решительно взмахнул топором...
   Кирюшкин в очередной раз от души отхлебнул из котелка, который ему передали по эстафете уже изрядно "повеселевшие" охотники, громко крякнул при этом, и, поглаживая свою окладистую ученую бородку, начал свою наукообразную речь: "Вот что я вам хочу сказать, мужики - власть предержащие нарочно дурят русский народ, чтобы не допустить его национальной самоидентификации. Это очень опасно для власти, когда народ знает себе истинную цену и свое реальное место в Мировой Истории. Гораздо легче управлять населением, которое уже давно смирилось с тем, что оно - пьяное, никчемное быдло и ничего больше". От употребленного внутрь медицинского спирта у профессора смешно вылупились, как у рака, глаза и густо покраснел самый кончик носа, придавая этим самым Сергею Федоровичу довольно комичный и даже немного маргинальный вид. "К тому же властям активно подыгрывают и некоторые известные деятели науки, которые подводят под продолжающуюся деградацию народа псевдонаучную основу, - все более распаляясь, продолжал Кирюшкин.- Вот, например, есть такой чудак на букву "м" в нашем научном сообществе - целый доктор исторических наук, профессор Современной гуманитарной академии Масецкий Николай Александрович. Вы бы только послушали, какой бред несет этот горе - деятель от науки. Договорился уже до того, что без монголов и татаро-монгольского ига не было бы вообще русской государственности. По словам Масецкого (да чтоб его, козла, замучил метеоризм во время лекции по Истории Отечества!), монголы дали нам письменность, финансовую систему, таможню, армию и даже ...баню! Вот так вот, мужики: оказывается до нашествия хана Батыя мы не то, что читать не умели, но даже не мылись никогда! И этот чересчур важный господин, так сказать, на полном "сурьезе" чревовещает с высокой трибуны профессора СГА! А вот археология, скажу я вам, сегодня совершает подлинную революцию в ученых умах. Судите сами: одна только находка скифской принцессы в 90-х годах в Горном Алтае перевернула все наши представления о скифах, как о народе. Всегда считалось, что скифы - это монголоиды, а, оказалось, они - абсолютные индоевропейцы, то есть, как и мы с вами, представители арийской группы. Причем самым близким к скифам современным народом по ДНК оказались...кто бы вы думали? - азербайджанцы! Что, съели?! Или вот возьмем такого очень грозного и очень харизматичного предводителя гуннов Атиллу. Считалось, что этот жестокий завоеватель такой же монголоид, как и скифы. Последние археологические раскопки убедительно показали, что и это - абсолютно не так. Гунны - такие же индоевропейцы, как и скифы. Кроме того, есть еще один поразительный факт - в Центральном Китае недавно обнаружили племя белокурых, голубоглазых китайцев - потомков тех самых гуннов, которые дошли под предводительством Атиллы до этих мест и решили больше никогда не возвращаться в степь. Выходит: Атилла - славянин? Пища для мозгов, одним словом, господа!" После рассказа Сергея Федоровича я еще долго сидел возле костра, размышляя об услышанном. Все охотники, в том числе мой отец, уже давно отправились спать в свои палатки, а я все сидел и сидел, тупо уставившись на огонь - в голове моей царил абсолютный хаос. Если до этого рассказа профессора в моей голове была хоть какая-то примитивная система, то теперь это была самая настоящая "каша" из совершенно разрозненных знаний и мыслей, разобраться в которой не было ни сил, ни желания.
   Два сезона до призыва в армию я отработал рабочим - копателем в археологической экспедиции профессора Кирюшкина. Оба раза работали в Горном Алтае в районе Кош-Агача, вскрывая скифские курганы. Причем нам необычайно везло - в обеих экспедициях мы нашли много чего ценного, представляющего несомненный научный интерес и с точки зрения истории, и с точки зрения археологии.
   "Археология, Сайдаш - это довольно точная наука! - любил повторять Сергей Федорович. - Не математика, конечно, но все-таки очень точная. И вот вам, пожалуйста: последние данные о происхождении Чингисхана. Достоверно установлено: праматерью Тэмуджина (а это - настоящее имя Чингисхана) являлась некая госпожа Алан - гоа родом из племени хори - туматов, одной из тувинской ветвей в древней Монголии. Учитывая, что у Чингисхана было более тысячи детей, можно со стопроцентной уверенностью утверждать, что у тебя, Сайдаш, в жилах тоже течет кровь великого полководца, а, значит, ты вполне можешь называть себя потомком Чингисхана!"

0x01 graphic

   Очень меня тогда обрадовали и, буквально, вознесли до Небес эти слова уважаемого профессора Кирюшкина. В глубине души я, конечно, подозревал нечто подобное, но вслух все же боялся выразить эти свои, как мне казалось тогда, крамольные для окружающих мысли. Может быть, именно поэтому монголы, которые всегда себя считали прямыми потомками Чингисхана, традиционно так не любят тувинцев, видимо, чувствуя в нас потенциальных конкурентов на исторической авансцене. Да и сам Чингисхан, на мой взгляд, по описанию, все-таки, был больше похож на тувинца, нежели на монгола. Взять хотя бы тот известный исторический факт, что, в отличие от большинства монголов, Тэмуджин совершенно не боялся грозы и дремучего леса, что давало ему в тактике ведения войны огромные преимущества над монгольскими степными племенами.
   По окончанию средней школы я уже вполне определился с выбором своей будущей профессии, однозначно решив для себя поступать на исторический факультет Красноярского госуниверситета. Однако Судьбе было угодно распорядиться иначе - осенью 1994 года меня призвали в армию.
   Мой призыв по времени совпал со "знаменательным" историческим событием - началом первой чеченской компании. Как и следовало ожидать, я почти сразу же "загремел" в "горячую" точку. Однако Судьба, по-прежнему, меня довольно бережно хранила - почти весь срок моей службы прошел в относительно безопасных районах Чечни, достаточно далеко от районов активных боевых действий. Но...за все в этой жизни надо платить, а за относительное спокойствие на войне солдаты во все времена и во всех армиях мира вообще всегда платили по особому счету. В 1996 году я попал в страшную "переделку", которую военные эксперты иначе, как "ярыш-мардынской мясорубкой" сегодня и не называют.

0x01 graphic

   Я служил тогда водителем артиллерийского тягача - старенького, но надежного, как автомат Калашникова, автомобиля "Урал" в составе 245-й мотострелковой дивизии. 26 апреля 1996 года наша дивизия получила приказ выдвигаться на заранее определенные командованием позиции в сторону чеченского села Ярыш - Марды. Маршрут наш проходил через Аргунское ущелье, где нас уже с нетерпением ждали "чехи". "Духи" подготовились к этой "теплой, дружественной" встрече очень даже основательно: как нам стало известно уже после этого кровавого побоища, в горах было заранее оборудовано около 20 мощно укрепленных огневых позиций, вырубленных прямо в скалах, а на это, как ты понимаешь, читатель, нужно немало времени. Что это означает? Да только одно: в Генеральном штабе армии работал чеченский "стукач", который аж за месяц известил "чехов" о предстоящем марш-броске 245 мотострелковой дивизии. В Аргунском ущелье боевики впервые апробировали новую тактику нападения на моторизованную колонну - подрыв первой и замыкающей бронемашины, а затем увлекательная стрельба, как в тире, по стоячим и вопящим мишеням.

0x01 graphic

   Как сейчас помню, я шел вторым в колонне, прямо за дивизионным БТРом. Внезапно меня охватило странное чувство: как во сне, за минуту до реального подрыва, я вдруг явственно увидел эту нереально страшную картинку - поднимающийся на воздух горящий БТР. Потом раздался страшный, просто оглушительный взрыв уже под колесами моего "Урала", и я увидел, как в замедленном кадре, плывущие у меня перед лицом осколки снаряда. Подобно знаменитому киногерою-супермену Нео в фильме "Матрица", я проводил эти летящие осколки, похожие на мушек, бесконечно долгим недоуменным взглядом; и даже смог ясно увидеть, как один из них прошил мне левое плечо. В тот момент боли я совершенно не почувствовал - только, как ошпаренный, выскочил с автоматом из кабины и буквально оцепенел от увиденного.
   Вокруг меня полыхали автомобили и бронетехника (всего тогда сгорело около 150 машин). Все обозримое пространство было усеяно трупами моих сослуживцев. Это уже потом мне стало известно, что тогда, в этой кошмарной бойне, погибло 73 человека. Как сумасшедший, я начал исступленно палить из Калаша в "белый свет, как в копеечку", не видя ни цели, ни вероятного противника и ориентируясь лишь на звуки выстрелов, доносившиеся откуда-то сверху ущелья. Потом все внезапно стихло: как - будто, в дом, наконец-то, пришел Хозяин и резко выключил телевизор, по которому опять сегодня показывали всем надоевший фильм про войну. Окровавленные, контуженные, но зато живые, а потому безмерно счастливые, мы собрались возле единственно уцелевшего БТРа. Нас осталось в живых тогда только 17 человек - 17 невероятных счастливчиков, которым в этот страшный день, 26 апреля 1996 года, здесь, в Аргунском ущелье, выпал удивительный шанс начать Жизнь заново!
   После долгого и нудного лечения в военном госпитале в июне 1996 года ко мне, наконец-то, пришел долгожданный "дедушка Дембель". Я уже полностью отказался от своей давней юношеской мечты стать археологом - сержанты и старшины нашей доблестной российской армии изрядно потрудились над этим, безжалостно раздавив солдатским кованным сапогом мои "розовые очки", а вместе с ними и мои детские "розовые" мечты. После армии я, почему-то, совершенно утратил веру в нужность и, тем более, общественную востребованность профессии археолога. Не долго думая, я подал документы в Сибирский юридический институт МВД России, представительство которого совсем недавно открыли в Кызыле. С моим славным армейским прошлым и медалью "За боевые заслуги" меня взяли туда без особых проблем. Так началась моя кропотливая учеба в "тувинской полицейской академии"!
   Учился я в СибЮИ МВД РФ довольно хорошо - в зачетной книжке, однако, были только оценки "4" и "5". За такое прилежание и хорошую успеваемость на 3-м курсе учебы руководство Республики Тыва решило направить меня на обучение в порядке международного обмена в Полицейскую академию соседней Монгольской Народной Республики. Не то, чтобы я сильно обрадовался перспективе целый год прожить на чужбине вдали от семьи и родительского дома, но все же я с радостью согласился с таким заманчивым предложением - очень уж хотелось мне посмотреть другие страны и узнать как можно больше новых людей.
   Улан - Батор, куда я прибыл для обучения в Полицейской академии, надо признаться, поразил меня с первого взгляда. Весь город монгольскими властями, зачем-то, был поделен на сектора: есть чисто русский сектор, в котором поселили и меня, тувинца; есть китайский "чайна - таун"; есть даже английский и американский сектора. Каждый сектор тщательно охранялся монгольской полицией, так что иногда у меня возникало это довольно неприятное ощущение, что я нахожусь в какой-то закрытой резервации, наподобие индейской в США.
   К тувинцам монголы относились в Улан-Баторе на удивление отвратительно - наверное, из-за возможного общего родства с Чингисханом, я так думаю. Упаси Бог какому - нибудь бедолаге - тувинцу "загреметь" в монгольскую тюрьму: по словам моих земляков, которым "посчастливилось" испытать на себе все прелести монгольской пенитенциарной системы, это было, действительно, страшно. На ноги зеку надевали огромные чугунные колодки, а на шею - специальный металлический обруч с прикрепленной к нему цепью, с помощью которой человека намертво фиксировали к стене камеры. И в таком "раскоряченном" положении охранники могли продержать заключенного целые сутки. Можно только представить, какие страдания выпадали на долю несчастного тувинца, по недомыслию или по роковому стечению обстоятельств однажды преступившего монгольский закон!
   За год жизни в Монголии я так и не сказал ни одной монгольской красавице заветные слова: "Би хаэртэ!" (по-монгольски это означает "я тебя люблю"). Ну не понравились мне тамошние девушки - и все тут! И ведь вроде бы похожи на наших тувинских девушек, но все же чего-то катастрофически не хватает: может быть, какого-то азиатского шарма, какой-то девичьей нежности, какой-то особой харизмы - я не знаю. А, может, просто запах не тот!
   Год учебы в монгольской полицейской академии пролетел для меня, как один день. В общем и целом, читатель, мне понравилось это весьма серьезное учебное заведение в Улан-Баторе, в котором тогда, да, впрочем, и во все времена, обучались, в основном, представители монгольской элиты, прошедшие при поступлении в этот государственный ВУЗ огромный, просто умопомрачительный конкурс.
   И вот, наконец - то, настала пора мне возвращаться в родную Тыву. Какое умозаключение, читатель, я смог сделать после целого года пребывания в МНР - эти монгольские ребятки конкретно "застряли" в 50-х годах прошлого столетия. Все, что у них сейчас происходит, очень напоминает времена "культа личности" Сталина в СССР. Просто "один в один", скажу я вам, только еще с этой их совершенно бесподобной и такой удивительной, даже для меня, "видавшего виды" тувинца, монгольской экзотикой.
   По окончанию СибЮИ МВД РФ я получил очень хорошее распределение в уголовный розыск г. Кызыла. Жизнь, как мне казалось тогда, полностью удалась! Престижная работа, квартира в центре Кызыла (с деньгами на нее очень помог мой агай), хорошие друзья - что еще нужно молодому "продвинутому" тувинцу. Вскоре нашлась и та единственная, которой я смог, наконец - то, сказать эти заветные слова: "Мен сенэ андак мен!", что означает "я тебя люблю" по-тувински. Ее звали Аалчы, она только что окончила медицинский институт и уже работала врачом-гинекологом в одной из поликлиник города Кызыла. Я готов был подпрыгнуть до Небес от внезапно нахлынувшего вселенского счастья, когда на предложение стать моей женой Аалчы просто так, безо всякого женского кокетства, ответила мне с ее неизменно очаровательной улыбкой: "Да!"
   И вдруг ... все внезапно закончилось: созданный мной с таким трудом "идеальный мир" неожиданно стал распадаться и рушиться, как карточный домик, прямо на моих глазах - казалось, Удача теперь навсегда отвернулась от меня!
   А началось все с того, что группу сотрудников уголовного розыска, и меня в том числе, руководство ГУВД направило на границу с Монголией -ловить вконец обнаглевших монгольских конокрадов. Мы три дня "героически" сидели в засаде, если можно назвать засадой теплую юрту, ящик водки и хорошо прожаренного барана на вертеле - абсолютно никаких телодвижений со стороны монголов.

0x01 graphic

   А на четвертый день случилось то, что вскоре полностью перевернет всю мою дальнейшую Жизнь - когда я ночью встал по нужде, то с изумлением увидел, как небольшая преступная группа из трех резвых монголов угоняет наших лошадей через российско-монгольскую границу. Не долго думая, виной чему, вероятно, было мое жестокое похмелье, я схватил свой автомат АКСУ и прицельно выстрелил в одного из монголов с таким расчетом, чтобы пуля попала ему в ягодицу аккурат под самое седло. При этом я совсем забыл, что пуля калибра 5,45 мм - со смещенным центром тяжести, а значит, попав в тазовую кость, будет очень и очень долго блуждать по всему телу несчастного. Так оно и вышло: от казалось бы легкого ранения в ягодицу монгол скончался в страшных муках на следующее утро у себя дома. Диагноз монгольских врачей был однозначным: внутреннее кровоизлияние от пулевого ранения.
   И грянул грандиозный дипломатический скандал на всю Республику Тыва и ее окрестности - ведь я умудрился подстрелить несчастного монгола уже на его территории. Монгольская сторона решительно потребовала моей выдачи и проведения объективного расследования по данному инциденту на границе. Однако, наше милицейское руководство в Тыве, как известно, "не пальцем делано" - абсолютно не повелось тогда на угрозы и шантаж рассерженных монголов: меня просто-напросто, по - тихому, уволили задним числом из органов внутренних дел с последующим переводом в республиканский ФСИН. Монголы попыхтели еще некоторое время и вскоре успокоились вовсе, признав, что убиенный являлся особо опасным рецидивистом, давно находящимся у них в розыске. Так сказать, не велика потеря для великой Монголии!
   Но для меня все уже было решено окончательно и бесповоротно: из сотрудника "убойного отдела"; настоящего опера, каким я себя тогда ощущал, матерого "сыскоря" по духу и образу мыслей, я превратился в жалкого "вертухая" - ДПНСИ (слово то какое отвратительное) - дежурного помощника начальника следственного изолятора города Кызыла.
   И начался ежедневный тюремный кошмар с его мрачной рутиной, отвратительными запахами и бесконечными психопатическими концертами зеков. Стремясь внести в свою службу хоть какое-то разнообразие, я стал потихоньку злобствовать, регулярно отбирая у зеков мобильные телефоны и устраивая во время своего дежурства незапланированные "шмоны" в камерах СИЗО. Расплата за эти мои необдуманные действия очень скоро не заставила себя ждать.
   Однажды, возвращаясь после очередного дежурства домой, я вдруг услышал за собой оглушительный рев автомобильного мотора. Обернувшись, с ужасом обнаружил, что на меня на полной скорости несется черная тонированная "Тойота" без государственных номеров. Я только успел, сгруппировавшись, запрыгнуть на капот автомобиля, как он неожиданно резко затормозил и сбросил меня на проезжую часть. Из автомобиля тут же выскочили два здоровенных тувинца, которые увесистыми бейсбольными битами начали от "всей души" "обрабатывать" меня, изо всех сил стараясь при этом проломить мне голову. Затем один из бандитов резко наклонился и быстрым, точным ударом тувинского национального ножа вспорол мне живот. Небо внезапно опрокинулось и навалилось на меня всей своей неимоверной тяжестью - я потерял сознание от жуткой, просто нестерпимой боли.
   Очнулся я только на следующее утро уже в больничной палате. Рядом с моей кроватью сидела, совершенно убитая горем, моя дорогая Аалчы. На душе было тошно и на удивление тоскливо: ведь теперь даже коню понятно - с государевой службой для меня покончено раз и навсегда!
   Как и следовало ожидать, преступников, совершивших столь дерзкое нападение на меня, так и не нашли. Впрочем, думаю, в нашем насквозь коррумпированном Кызыле их и вовсе никто не собирался искать. А вскоре после моей выписки из больницы меня комиссовали по болезни из органов ФСИН РФ. В сложившейся ситуации мне нужно было срочно искать совершенно иные опоры в жизни: как духовные, так и материальные. И такие опоры помог, в очередной раз, найти мне мой старый добрый дружище Сергей Федорович Кирюшкин. Именно он уговорил Аалчы переехать вместе со мной в Красноярск, помог снять нам на первое время довольно приличную квартиру, потом трудоустроить мою жену в одной из городских поликлиник.
   А вскоре Кирюшкин и меня самого взял на работу к себе в Сибирский федеральный университет - и кем бы вы думали, а? Правильно, читатель - директором местного археологического музея!
  
   Два командора
   Судьба Малу
  
  
   Жаркое тропическое солнце, как розовое вино, нежным рассветом расплескалось по небу над бухтой этого райского зеленого острова. В голубой лагуне, как в зеркале, белые кучевые облака причудливым караваном из доселе неизвестных миру животных, не спеша, проплывали над прекрасным островом Санта - Катарина. Бразильский Остров Санта - Катарина раскинулся, пожалуй, в одном из самых живописных мест нашей голубой планеты, достойном кисти какого-нибудь талантливого художника - мариниста, всего в каких-нибудь 500 метрах от большого южно - американского континента. Санта - Катарина - это самый большой остров архипелага, соседствующий с островами де Ратонес, Атомирис, Альваредо и Гал. Две довольно опрятные рыбацкие деревушки Сан - Антонио - ди Лисбон и Рибейран - да - Илья, раскинувшиеся на западном побережье острова Санта - Катарина напротив материка, были основаны португальскими и испанскими мореплавателями еще в 16 веке, который стал поистине "золотым веком" самых великих географических открытий в истории мореплавания.
   Рыбацкая деревня Рибейран - да - Илья еще спала глубоким сном, когда Малу проснулась, торопливо натянула прямо на голое тело цветастое бразильское платье, и, отодвинув циновку, вышла из убогой рыбацкой хижины. Девушка осторожно, стараясь не шуметь, прошла около двадцати шагов и внезапно остановилась, как вкопанная, тревожно прислушиваясь к звукам в деревне.
   Однако ее тонкий слух уловил только спокойное дыхание спящих и тихий, далекий шум. Это был рокот волн, отзвук дыхания шумевшего океана. В хижине никто не проснулся.
   Малу тихо, на цыпочках, миновала хижины старого рыбака Мигеля и ее родного брата Карлоса, ближе других расположенные к жилищу девушки. Ее стройная, слегка наклоненная вперед фигура напоминала одну из тех кокосовых пальм, которые согнул на своем пути недавний пассат. Но Малу шла в противоположную сторону, и тут, в лесу, воздушное течение вовсе не чувствовалось. Осторожно шагая, девушка точно знала наперед, куда ступит ее нога, и, хотя ночь еще не прошла, она всегда чувствовала, каким-то особенным звериным чутьем, где надо пригнуться, когда путь ей преграждала какая-нибудь низко растущая ветка.
   Над верхушками леса мерцали звезды. Они все еще довольно яркие, как обычно по ночам, небосвод еще нигде не поблек и не потускнел, -- стало быть, Малу не опоздала. Сегодня она убедится... узнает то, чего не знает еще никто на свете (а Малу абсолютно была уверена в этом) -- любовь русского капитана по имени Николай.
   Малу предстояло преодолеть большую гору на окраине деревни, сплошь поросшую густой тропической растительностью, так что взобраться на такую гору стоило неимоверных усилий. А посему никто и не пытался делать подобную глупость. Другое дело Малу. Упругая и гибкая, как молодая ветка, пробиралась она через заросли, и все время дорога вела ее вверх по холмам, острые вершины которых высились над макушками самых высоких прибрежных пальм. В этом лесу она знала каждое дерево, каждый куст, каждую заросль тростника. У некоторых старых деревьев были свои имена. Там, где кончалась поросль бананов, исчезала и лесная тропинка, и Малу пришлось теперь продолжать свой путь уже без дороги. Здесь начинался самый крутой подъем. Она остановилась у подножия горы и, прежде, чем идти дальше, немного передохнула. Нет, она не чувствовала усталости, это была привычка, просто привычка - отдыхать именно здесь: ведь, чтобы преодолеть поросшую кустарником крутизну горы, нужны свежие силы.

0x01 graphic

   Справа в темноте слышался плеск воды. Там журчал маленький водопад, горный ключ -- живительная влага, столь же необходимая для жизни островитян, как съедобные плоды, рыба, птица и солнце. Малу взглянула на небо. Темная, почти лиловая синева над головой была такой же, как и в полночь. Пожалуй, она и не исчезнет, пока она не доберется до самой вершины горы.
   Ею овладело сильное нетерпение, сладостное волнение. Что-то затрепетало в душе Малу, как будто бы океанский ветер вдруг зашумел в дремлющей чаще. Все тело ее напряглось, и, влекомая радостным возбуждением, она двинулась дальше. И, постепенно, будто все ниже опускались макушки деревьев, все глубже погружалась чаща и исчезала где-то в темноте под Малу, а сама она подымалась все выше и выше. Окончились кусты, теперь кручу покрывала лишь трава да горные цветы, а потом исчезли и они. Малу карабкалась вверх по голой каменной стене, напоминая огромную птицу, взбирающуюся по стволу дерева. Эта каменная стена была пологой ровно настолько, чтобы человек мог сохранять равновесие. Утес достигал высоты десяти - двенадцати человеческих фигур, затем вершина горы постепенно сплющивалась и заканчивалась маленькой площадкой, шагов в шесть шириною; а посреди нее лежал замшелый камень -- такой гладкий и круглый, словно его отшлифовала рука человека.
   Малу встала на круглый камень и долго смотрела вниз. Это было самое высокое место на острове. Все, решительно все находилось ниже ее. Теперь Малу возвышалась над островом, горой, океаном... над всем миром. А мир -- это все, что можно видеть, окинуть взглядом, все, что знал или мог вообразить человек, -- совокупность вещей и представлений. Для Малу и ее народа весь мир заключался именно в этом острове, водном просторе вокруг него, в небосводе с солнцем, месяцем, звездами и тучами -- во всем том, что было доступно взору и чувству. К ее миру принадлежали и водные пучины: темное, укрытое от глаз дно морское с его тайнами, неведомыми и непостижимыми чудесами.
   Но все ли это? Вот этого Малу еще не знала. А ей хотелось знать, и потому-то она вскоре после полуночи оставила свое ложе и взобралась сюда наверх. Она был молода, слишком молода; семнадцать раз в своей жизни всего она встречала весну. Малу (полное имя Мария Лусия Сантуш) была потомком португальских моряков. Тех самых моряков, блестящая эскадра которых под командованием легендарного Фернана Магеллана в 1520 году бросила якорь в живописной бухте бразильского острова Санта - Катарина.
   Ох, и до чего ж хороша была Малу! Смесь бразильско - португальских кровей создали подлинный шедевр природы! Высокий лоб, обрамленный густыми каштановыми волосами, шелковистая прядь которых небрежно спадала, кокетливо прикрывая правый глаз, заставляя девушку, время от времени, делать весьма эротичное движение тонкой изящной рукой; широко распахнутые карие очи, жадно взирающие на этот удивительный мир! Задорно вздернутый носик, который придавал лицу Малу какое-то особое очарование почти детской непосредственности - очень трогательной и нежной; коралловые губы, еще никем и никогда не целованные, обещающие только ею избранному мужчине какое-то неземное, какое - то космическое наслаждение!
   Весь мир сейчас лежал у ног Малу -- тот мир, который его обитатели называли Санта - Катарина, -- зеленый цветущий сад посреди океана. Хороший ходок вполне мог за каких - нибудь три дня, не спеша, обойти вокруг всего острова. С вершины горы Малу обозревала почти весь остров -- продолговатый бугор посреди бескрайнего водного пространства с белым кольцом песчаного побережья, с группами пальм на берегу, зарослями тростника, холмами и долинами. Остров опоясывает спокойная прозрачная лагуна, за которой выступает естественный мол -- низкий коралловый риф с проливом на восток и двумя проливами на запад. Кое-где на рифе виднеются стройные силуэты отдельных кокосовых пальм. Расплавленным серебром отливает вода в лагуне; в первых лучах восходящего солнца сверкает и трепещет листва на кустах и деревьях; и защищенные от ветра хижины островитян, будто затаив дыхание, прислушиваются к отдаленному гулу, доносящемуся со стороны моря. Но никогда этот грохот не докатывался до самого острова, а вода и бескрайнее небо ничем не угрожали здешним жителям. С этой горы можно было видеть и часть материка - восточное побережье Бразилии.
   Однако, нужно было торопиться. Солнце взошло уже достаточно высоко, и Малу начала свой торопливый спуск с горы. Ноги ее, аж до самых коленок были исцарапаны жестким колючим кустарником; до крови оказались исцарапанными и руки девушки, почти до самых локтей неприкрытых тонкой тканью цветастого национального платья. Но разве может это остановить молодую влюбленную девушку, торопящуюся на свидание?
   Спустившись с горы, Малу узкой лесной тропой направилась к берегу моря, переливающегося в утренних лучах солнца, как дорогой розовый жемчуг, от розового до лазурного и бирюзового цветов. Выйдя на берег, девушка замерла в изумлении: в бухте острова на рейде стоял роскошный трехмачтовый корабль. Это был русский парусный шлюп "Надежда", который вместе с другим парусником "Нева" под командованием капитан-лейтенантов Крузенштерна и Лисянского 26 июля (7 августа по новому стилю) 1803 года начал свое знаменитое кругосветное путешествии из Кронштадта. Второй парусный шлюп "Нева" в этот время находился в гавани бразильского порта Дестеро, в котором капитан - лейтенант Юрий Федорович Лисянский был вынужден производить ремонт грот - мачты корабля, поврежденной во время жестокого шторма. Уже более месяца в декабре 1803 года экспедиция бездарно простаивала возле берегов Бразилии, ожидая окончания ремонта мачты. Чтобы хоть как-то занять экипаж (а ведь на борту "Надежды" были еще и известные ученые мужи - натуралисты, такие как Горнер, Тилезиус, Ландсдорф), а богатая тропическая флора и фауна давали такую прекрасную возможность, Иван Федорович Крузенштерн решил дожидаться "Неву" возле райского острова Санта - Катарина, который русские моряки между собой называли с любовью Святая Катерина. Именно поэтому Малу сейчас и наблюдала этот прекрасный трехмачтовый парусник в бухте своей родной, такой до боли знакомой обители.
   Присмотревшись внимательно, девушка заметила, как от борта корабля отделилась шлюпка, в которой находились 9 человек: 8 матросов в простой матросской одежде и тот высокий знатный господин в дорогом камзоле, который и привлек тогда ее девичье внимание на деревенском рыбацком рынке. А дело было так.
   В конце декабря 1803 года командор Николай Петрович Резанов, который бездумной волей императора Александра Первого (а царь еще до начала похода в своей верительной грамоте назвал Резанова главным начальником экспедиции) был наделен абсолютно равными властными полномочиями с реальным капитаном - самым что ни на есть настоящим "морским волком", потомственным военным моряком Крузенштерном на шлюпе "Надежда", принял "судьбоносное" решение отметить Рождество 1804 года на острове Санта - Катарина. Декабрьским утром 1803 года Николай Петрович отправился для закупки провианта вместе со всей своей многочисленной свитой и матросами на местный рыбацкий рынок деревни Рибейран - да - Илья. Именно там, среди этих старых и некрасивых торговок рыбой и морепродуктами, старый ловелас и известный бонвиан в узких аристократических кругах Николай Резанов и заприметил этот сияющий алмаз во плоти человеческой - Марию Луизу Сантуш, а в португальской традиции сокращения испанских имен - просто Малу.
   - А, скажи - ка мне, красна девица: почем твоя замечательная рыбка? - кокетливо спросил Резанов Малу по - русски, как - будто она была в состоянии понять и оценить в полной мере его донжуанские изыски. Малу густо покраснела от неожиданности и, указывая на свежайшую, утреннего лова рыбу на прилавке, на пальцах показала ее стоимость.
   - Хорошо, - сказал Резанов. - А позвать мне переводчика. Переведи ей следующее: "Рыбанька, ты прекрасна! Ты - подлинное украшение всего этого чудесного острова! А посему, я покупаю весь твой товар, причем по двойной цене!"
   Малу внимательно выслушала перевод, зарделась еще больше и, улыбнувшись растерянно, тихо прожурчала по - испански: "Спасибо!" Николай Петрович в тот же момент почувствовал - эта необычная юная девушка его явно торкнула! Зацепила, да еще как!!! Как старый охотник, почуявший реальную добычу, свой самый ценный охотничий трофей, он начал отработанную до филигранного мастерства мужскую игру соблазнения, расставляя силки для этой беспомощной, по - детски наивной, но такой желанной тропической птахи.
   - Девица - красавица, как твое имя? Меня зовут Николай. Я хочу пригласить тебя в гости на мой корабль! У нас скоро Рождество и прекрасный повод восславить Христа!
   - О да! - воскликнула Малу. - Мы всегда здесь славим Христа как нашего единственного Бога и Спасителя! Меня зовут Малу, мой господин!
   - Ну, вот и чудно! Короче, завтра утром я жду тебя на этом берегу. На моей лодке мы поплывем на мой большой корабль, который называется "Надежда"! Малу, ты моя - Надежда с сегодняшнего дня! А завтра мы вместе с тобой, возможно, поплывем в Рай!
   Малу радостно засмеялась и только кивнула в ответ, ничего не сказав этому удивительному господину из далекой, совершенно незнакомой, а потому немного пугающей северной страны.
   И вот, взволнованная девушка сейчас стоит на этом пустынном пляже и с чувством какой - то внезапно нарастающей тревоги наблюдает, как гребцы, каждым своим взмахом, отчаянно приближают ее Судьбу к той последней роковой черте!
   Матросы причалили к берегу, резво вытащили лодку на ослепительно белый песок, и Резанов, как самое настоящее золотое Божество, снизошел, наконец, с неба на эту грешную землю. Да, Николай Петрович всегда умел производить на людей, особенно сирых и убогих, просто ошеломляющий эффект, представ перед девушкой во всем своем великолепии старого, самовлюбленного павлина. Расшитый золотом камзол, сплошь увешанный орденами за "выдающиеся" заслуги перед Отечеством, сверкающие на солнце как самые дорогие бриллианты мира; роскошная шляпа с пером как у испанского конкистадора, расшитая золотыми нитями (по признанию современников, Резанов всегда обожал подобное позерство и эпатаж); золотой кортик командора, только что принятый по указу императора Александра Первого на вооружение русского флота в 1803 году - все это, несомненно, произвело на неискушенную Малу неизгладимое впечатление! Бедная, наивная португальская девушка сейчас была окончательно повержена, сражена наповал всем этим мужским костюмированным великолепием. Именно в этот момент, дорогой читатель, участь несчастной девочки Малу для Резанова была решена! Решена раз и навсегда!
   Вскоре шлюпка доставила Резанова и Малу на борт корабля. Для начала романтического свидания граф решил провести экскурсию по "Надежде". Малу первый раз была на судне подобного класса. С детским восторгом взирала она сейчас на все, что окружало ее вокруг.
   Шлюп "Надежда", водоизмещением 450 тонн, имел длину 117 футов (35 метров) и ширину 28 футов 4 дюйма (8,5 метров). Корабль был совсем даже не новый по морским меркам, но, как покажет предстоящий поход, с блеском справился со всеми поставленными перед экспедицией задачами, в отличие от сравнительно новой "Невы", которая в течение всего пути без конца попадала в ситуацию ремонтного аврала.
   Трехмачтовый шлюп "Надежда" состоял из экипажа численностью 84 человека. При этом граф Резанов в своем рассказе Малу о корабле деликатно умолчал, что 14 человек - это его личная свита. Это стало второй причиной острого конфликта между капитаном Крузенштерном и графом Резановым (первой причиной, как ты помнишь, читатель, стала верительная грамота императора Александра 1, уравнявшего в правах двух высших чинов экспедиции; причем, находящихся на одном корабле). Дело в том, что оба корабля были доверху загружены провизией (везли даже домашний скот) на 2 года, инструментами и товарами от российских концессий. "Надежда" со всем своим скарбом и живностью на борту очень напоминала самый настоящий Ноев ковчег образца 19 века. Ситуация с жизненным пространством на корабле была настолько критичная, что даже для двух главных руководителей экспедиции Крузенштерна и Резанова была выделена лишь маленькая каюта площадью 6 квадратных метров при минимальной высоте потолка. Можно только представить себе, читатель, до какой степени озлобления дошли к концу похода эти мужчины, обладающие совершенно разными характерами и мировоззрением, изо дня в день вынужденные делить скудное бытовое пространство парусного судна!
   14 человек личной свиты Резанова (а в представлении бывалого моряка - совершеннейших бездельников на корабле), в конце концов, переполнили чашу терпения обычно хладнокровного немца Крузенштерна. Он начал строчить донесение в Адмиралтейство - одно за другим, одно за другим. Резанов, понятно, в долгу не остался. И началась у них грандиозная бумажная "морская" баталия - буквально с того самого момента, как корабли отдали швартовы. В этой войне симпатии всех офицеров экспедиции, конечно же, были на стороне Ивана Федоровича Крузенштерна. Дело в том, что граф Резанов, в представлении военных моряков, являлся презренным "шпаком" (то есть, штатским). "Шпаков" в русской армии, а особенно на российском флоте, всегда ненавидели лютой ненавистью. Поэтому любые действия Резанова, особенно касающиеся жизни корабля, сразу же воспринимались в штыки и вызывали враждебность у всего экипажа - от офицера до рядового матроса. "Что, Резанов - главный начальник экспедиции? - гневно восклицал Иван Федорович Крузенштерн, ознакомившись с верительной грамотой императора. - Да я ему починку парусов не доверю - не то, что мой экипаж! Он, мерзавец, у меня будет смотрящим гальюнов! Ему там работы хватит на весь поход - там целых 3 гальюна!" Действительно, на "Надежде" было три гальюна, которых, все равно, катастрофически не хватало для нужд 84 человек.
   Однако, мы совершенно отвлеклись от Малу и ее первого в жизни романтического свидания на корабле. После экскурсии Резанов проводил девушку в свою каюту, благо, что Крузенштерн в это время находился в бразильском городе Дестеро, где вместе с капитан - лейтенантом Лисянским занимался ремонтом "Невы". Он распорядился подать в "номер" дорогого французского вина и закуски. Малу захмелела уже от первого бокала. От выпитого вина Николай Петрович стал болтлив чрезмерно,- причем, как это всегда бывает у слегка подвыпивших людей, они начали понимать друг друга без языка. На жуткой смеси русского, испанского и французского граф объяснил Малу, что он имеет желание забрать ее в Россию.
   - Ты будешь графиней, девочка! Непременно будешь! Русской графиней, Малу! Ты будешь блистать на императорских балах! А потом ты мне родишь кучу детей! Мне надо торопиться! Мне уже 40 лет, детка! Скоро я предстану с отчетом перед Богом! - со слезой в голосе говорил Резанов, обнимая и лаская Малу в ее нежной женской прелести, как опытный знаток Камасутры. И девушка поплыла... поплыла окончательно и бесповоротно! Уже через полчаса после легкой трапезы страстный граф - любовник заставил Малу исполнить в этой убогой тесной каморке заводную бразильскую "Ламбаду"!!!! А потом... потом они долго лежали молча, с блаженной улыбкой на устах .... и все повторялось вновь и вновь, пока, наконец, сытые любовники не заснули на одной койке в нежных объятиях - отнюдь не праведным сном счастливых морских прелюбодеев.
   Упоенные плотским счастьем и вином, они закрылись в каюте на целых три дня, потеряв счет времени, не замечая никого и ничего вокруг. Как и предполагал граф Резанов, Малу оказалась девственницей. 40-летний Николай Петрович стал первым мужчиной в жизни этой маленькой, беззащитной португальской девочки. Она, конечно же, почувствовала мощь и энергию, исходящие от этого сильного русского мужчины, и, как все женщины Земли, инстинктивно прижалась всем своим нежным существом к его широкой волосатой груди.
   Но была одна проблема... одна очень серьезная проблема, с которой они неизбежно столкнутся в уже обозримом будущем! Этой проблемой являлся 24-летний испанец Хосе Родригес, с рождения помолвленный с Малу.
   Заметив исчезновение Малу в деревне, Хосе отправился на поиски своей легкомысленной невесты. Вскоре следы привели его на тот злополучный берег моря. Подлые торговки рыбой с большим наслаждением и в ярких красках передали ему содержание разговора Резанова и Малу на рынке. Придя на берег, Хосе решил дожидаться именно здесь возвращения Малу с корабля. Кровь кипела в жилах ревнивого испанца. Он яростно сжимал в руке испанский нож "наваха" (складной боевой нож испанских простолюдинов), бормоча проклятия в адрес русского капитана и этой жестокой, бессердечной невесты.
   Через три дня наши счастливые любовники, наконец-то, вернулись в грубую земную реальность. Малу поспешно засобиралась домой. После недолгих поцелуев и объятий Резанов снарядил шлюпку, которая вскоре и доставила девушку на берег.
   Как только Малу покинула борт корабля, утомленный любовью граф с устатку "засадил" полный бокал "Порто" и на целые сутки провалился в цепкие объятия Морфея.
   Малу быстро шла, почти бежала по лесной тропинке в сторону большой горы. Она буквально парила над землей! Поступь ее была легка и безмятежна, как у ангела. Шею счастливой Малу украшали разноцветные стеклянные бусы - подарок "щедрого" графа за дни и ночи волшебной Любви, проведенные на корабле. Эти бусы, как и другую дешевую бижутерию, в огромном количестве графу Резанову вручили жадные до легкой наживы русские купцы для организации "взаимовыгодной" торговли с туземцами во время кругосветной экспедиции.
   Девушка всецело пребывала во власти своих новых, доселе неиспытанных чувственных переживаний и сладких девичьих грез. Внезапно дорогу ей преградил Хосе Родригес. Ох, и страшен, до чего же страшен был этот всегда внешне привлекательный 24-летний испанец в данный момент! Он был похож на оборотня сейчас, реально похож: взлохмаченные волосы на голове, дьявольская улыбка на устах, пот градом по лицу! Правую руку он, зачем-то, держал за спиной.
   - Ну, здравствуй, птичка! Не хочешь ли ты мне рассказать, девочка: где ты была эти три дня и три ночи?
   Вот сейчас-то Малу стало по - настоящему страшно! Так страшно, что потемнело в глазах!
   - Хосе, я виновата перед тобой, очень виновата! Прости меня, пожалуйста, но я полюбила другого мужчину!
   - Это не того ли русского капитана?
   - Его, милый! Я не знаю, как это произошло! На меня как - будто нашло затмение!
   - И что же, дорогая! Ты думаешь, он возьмет тебя с собой в Россию? Наивная девочка! Он же - богач! Он же - русский граф! Зачем ты ему нужна, рыбацкая подстилка?
   - Милый, не говори так, я прошу тебя! Это - выше моих сил!
   - Я тебе - не милый, после того, как он три дня трахал тебя туда, куда хотел, как последнюю шлюху! Мне не нужна теперь такая дырявая невеста! Ты опозорила меня и мой испанский род на всю округу и вовеки веков!
   Придя в бешенство от собственных слов, Хосе набросился на Малу и нанес ей страшный удар в сердце ножом, буквально разрубив грудную клетку пополам. "Что же ты наделал, милый?" - прошептала Малу и тут же испустила дух.
   Хосе долго еще стоял в лесу над трупом поверженной им невесты - бледный, с пустым взглядом мертвеца. Вскоре инстинкт самосохранения, все-таки, возобладал над ним. Внезапно созрел и план побега. Он решил бежать на лодке с этого острова! Там, на материке, среди людей он сможет укрыться от родных и близких Малу, которые, конечно же, теперь всю жизнь будут мстить ему! Там, на материке, он сможет, наконец, забыть Малу и этот проклятый остров, которые причинили ему столько боли, принесли ему столько страданий!
   Николай Петрович Резанов за всю жизнь так ничего и не узнал об этой страшной трагедии на острове Санта - Катарина. Он два дня, безрезультатно, прождал Малу на берегу, а потом, так и не дождавшись ее возвращения, даже обрадовался такому неожиданному финалу их красивой романтической истории. Граф всегда любил веселый адюльтер безо всяких обязательств и последствий! Все вышло так, как нельзя лучше! Как говорится, мавр сделал свое дело, мавр может уходить!
  
  
  
   Детство Вани Крузенштерна
  
  
   Спустя три дня после трагической гибели Малу на "Надежду", наконец-то, прибыл долгожданный командор Иван Федорович Крузенштерн. Он поднялся на борт корабля и было хорошо заметно, как невероятно зол начальник экспедиции. И это было не мудрено. Экспедиция уже полтора месяца бездарно простаивала у берегов Бразилии, выбиваясь изо всех возможных графиков движения. Им надо было, во что бы то ни стало, еще до наступления жестоких зимних штормов в достичь и обогнуть мыс Горн - оконечность южно - американского континента. Это гиблое место всегда было проклятием и ночным кошмаром моряков всего мира еще со времен Фернана Магеллана. Затянувшийся ремонт грот-мачты шлюпа "Невы" в порту Дестеро делал эту задачу практически невыполнимой.
   - Проклятый, грязный город, мировая помойка, ей Богу! - гневно выражался в адрес бразильского Дестеро Иван Федорович. - Город бездельников и пьяниц. Уже целый месяц не могут выстрогать несчастную грот-мачту. Похоже, мы здесь будем зимовать, господа!
   Заглянув в свою капитанскую каюту, Крузенштерн с изумлением обнаружил там спящего, как всегда, пьяного Резанова. Брезгливо захлопнув дверь каюты, капитан потребовал к себе вахтенного офицера.
   Вахта на шлюпе "Надежда" проходила в весьма жестком режиме. Вахтенный офицер нес за сутки 3 вахты: днем 2 раза по 3 часа и ночью 1 раз по 4 часа. У матросов было всего 4 вахты: 3 вахты по 4 часа и 1 вахта по 2 часа с 12 до 16 часов.
   Вскоре прибыл вахтенный офицер. "Мичман Беллинсгаузен по вашему приказанию прибыл, господин капитан!" - отрапортовал бравый безусый офицерик 25 лет от роду. Да-да, ты не ослышался дорогой читатель! Это - тот самый Фаддей Фаддевич Беллинсгаузен, который в 1819 году станет начальником кругосветной антарктической экспедиции в южнополярных морях, открыв Антарктиду. Но в 1803 году он еще только начинал свою блистательную карьеру выдающегося мореплавателя в чине мичмана на первой русской "кругосветке" под командованием капитан - лейтенанта Крузенштерна. "Добрый день, Фаддей Фаддеевич! - поприветствовал мичмана Крузенштерн. В русском флоте с начала 19 века и вплоть до начала 20 столетия между офицерами было принято обращение по имени-отчеству.
   - Что нового в нашем морском царстве - государстве?
   - Осмелюсь доложить, Иван Федорович! Вахта прошла без происшествий. Однако наш "исторический" персонаж (в смысле попадания в нехорошие истории) опять удивил весь экипаж!
   - Что опять натворил этот граф Резанов? - раздраженно спросил Крузенштерн.
   - Прескверная история, Иван Федорович! Из рамок вон выходящая, Истину говорю Вам! Женщина на корабле! Точнее, местная девушка - рыбачка. Граф закрылся с ней в каюте на 3 дня и ожесточенно читал с ней Библию!
   - Что? Блуд на моем корабле? - гневно воскликнул Иван Федорович. - Да я его, мерзавца, сгною на каторге! Послал же Господь мне этого знатного урода! Ну, ладно, ты пьешь на корабле с утра до вечера! Это - твое дело! Пользы все равно от тебя никакой совершенно! Но творить этакое скотство на моей "Надежде" я не позволю никому! Сегодня же отправлю донесение в Адмиралтейство. Пускай разбираются со своим протеже!
   Разгневанный Крузенштерн стал возбужденно расхаживать по кают - компании, где, собственно, и состоялся этот крайне неприятный разговор с вахтенным офицером. Не к пьяному же Резанову идти каюту, в конце концов! Иван Федорович выглядел немного комично в этой ситуации. Ему исполнилось в 1803 году только 33 года - возраст Христа. По существу, он мало, чем отличался от мичмана Беллинсгаузена, которого был старше всего на 8 лет. Такой же безусый юноша с пшеничными волосами, очень похожий на поэта Сергея Есенина.
   - Иван Федорович, может быть Вам стоит еще раз серьезно, по - мужски поговорить с Резановым? Ну, не идиот же он, в самом деле!?
   - Это все бесполезно, Фаддей Фаддеевич! - безнадежно махнул рукой капитан. - Сколько уже было таких душеспасительных бесед! Я вам вот что скажу, господин мичман! Никогда не садитесь играть в шахматы с голубем! Это - очень плохая затея! В конце концов, он смахнет крыльями все ваши и свои фигуры, от души нагадит на шахматную доску, а затем гордо удалится с видом победителя! Соберите - ка мне лучше всех офицеров на совещание в кают-компании!
   - Слушаюсь, Иван Федорович!
   Теперь Крузенштерн остался совершенно один в кают - компании. В ожидании своих офицеров он устало присел в кресло из дорогого красного дерева и задумался. Иван Федорович Крузенштерн (при рождении Адам Иоганн фон Крузенштерн) родился 19 ноября (по старому стилю 8 ноября) 1770 года в имении Хагудис на территории современной Эстонии. Семья обрусевшего немецкого дворянина Иоганна Фридриха фон Крузенштерна имела богатую морскую историю. Каждый второй предок Ивана Федоровича, так или иначе, был связан с морем и морскими путешествиями. Семья Крузенштерн дала России несколько поколений выдающихся путешественников и моряков.
 Так, предок Крузенштернов, немецкий дипломат Филипп Крузий (1597-1676) в 1633-1635 гг. возглавил два посольства шлезвиг-голштинского герцога Фридриха III к московскому царю Михаилу Федоровичу и персидскому шаху Сефи. Собранные Филиппом Крузием и секретарем посольства Адамом Олеарием (1599- 1671) путевые заметки легли в основу самого известного энциклопедического сочинения о России XVII в. - "Описания путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно" ставшего вскоре знаменитым историографа и писателя Адама Олеария.
 Вернувшись из Московии, Филипп Крузий перешел на службу к шведской королеве Христине и в 1648 г. получил фамилию Крузенштерн и новый герб, увенчанный в память его путешествия персидской чалмой. В 1659 г. он стал наместником всей Эстляндии (она тогда принадлежала шведам). Его внук, шведский подполковник Эверт Филипп фон Крузенштерн (1676-1748), участник Северной войны, попал в плен под Нарвой в 1704 г. и прожил в ссылке в Тобольске 20 лет, а по возвращении выкупил заложенные родовые вотчины Хагудис и Ахагфер. Помещиком имений Хагудис, Вахаст и Перисаар был судья Иоганн Фридрих фон Крузенштерн (1724-1791), отец будущего адмирала.
   В многодетной семье Иоганна Крузенштерна было 5 дочерей и 2 сына. Ваня Крузенштерн был самым младшим ребенком в семье. Как это обычно бывает, вся полнота любви и нежности семьи изливается именно на последнего ребенка; тем более, когда речь идет о сыне. Избалованный родительской любовью, Ваня с раннего детства рос большим сорванцом. Он всегда был в центре всех мальчишеских потасовок, часто провоцируя их и умело направляя ход всех баталий. Главным соперником, заклятым врагом 10-летнего Вани был эстонский мальчик по имени Аксель. Он жил в соседнем имении отставного морского офицера; создал "мощную" подростковую группировку, которая время от времени совершала набеги на имение Хагудис семьи Крузенштернов и их богатые яблочные сады. Для защиты своих владений Ваня был вынужден также создать ватагу из 12 мальчиков, которая уже была вполне боеспособной единицей и могла успешно противостоять "диким варварам" из соседнего имения.
   Впрочем, перманентная, вялотекущая война двух противоборствующих сторон, все же, иногда прекращалась временным перемирием. А причина была при этом всегда одна и та же - это отставной боцман Балтийского флота Петр Максимович Демьянов, проживающий в имении Акселя в качестве садовника. Этот одноногий военный моряк 60 - ти лет буквально загипнотизировал своими морскими рассказами всех мальчиков без исключения, как легендарный удав Коа из рассказов Киплинга о Маугли. Именно благодаря удивительным рассказам Петра Максимовича Ваня и влюбился в море... влюбился до потери памяти! Да и действительно: дядя Петя, как звали его мальчишки, на своей деревянной ноге с неизменной дымящейся трубкой во рту был очень похож на пирата Карибского моря с острова Барбадос.
   Петр Максимович Демьянов служил на Балтийском флоте боцманом 40-пушечного фрегата "Святой Петр". Во время войны с королем Швеции Густавом Третьим шведским ядром ему оторвало правую ногу. Это случилось 15 июля 1789 года в морском бою, получившем название в Военной Истории как Эландское сражение.
   Демьянов не любил рассказывать об этой морской битве, потому что и хвастать там особенно было нечем. Обычный позиционный бой - что называется, русские и шведы постояли, пошумели, постреляли в свое удовольствие и довольные разошлись, а человек навсегда остался без ноги и любимого моря, без которого вообще не представлял и не мыслил свою дальнейшую жизнь. Мальчишки каким - то своим особенным звериным чутьем всегда чувствовали эту его неутихающую боль и печаль, поэтому никогда не спрашивали старого моряка об этом более чем странном сражении на подступах к Финскому заливу.
   Но зато была одна история, которую Петр Максимович мог рассказывать, а мальчишки слушать часами, усевшись прямо на земле вокруг своего обожаемого гуру дяди Пети. Это - история о первом кругосветном путешествии под командованием Фернана Магеллана. Демьянов был очень образованным и начитанным человеком для своего достаточно низкого сословия (сам родом из крестьян Тамбовской губернии, где успешно окончил церковно - приходскую школу), а других в боцманы тогда просто не брали. Вспомни, читатель: автор знаменитого исторического романа "Цусима" Алексей Силыч Новиков - Прибой тоже был боцманом Балтийского флота. Превосходная память, богатая самобытная речь делала Петра Максимовича бесподобным рассказчиком. Иван Федорович Крузенштерн в старости часто вспоминал Демьянова теплым словом и очень жалел, что тогда, в далеком отрочестве, не записал все его замечательные морские истории. Они могли бы стать сегодня достойным украшением современной художественной литературы, посвященной морской тематике.
   "Вы знаете, ребятки, каким человеком был Фернан Магеллан? Ооооо! Это был великий человек, великий воин, который отважился бросить вызов самой мощной стихии на Земле - Океану! Отправиться вокруг света на пяти утлых суденышках... и это в 16 веке-то!!! Вы только вдумайтесь, ребята!
   Фернан Магеллан был очень бедным португальцем по своему происхождению. А Португалия с Испанией в начале 16 века жили, как кошка с собакой. Они никак не могли поделить море и морские пути. Особенно жестокая схватка на море шла из - за пряностей, которые поставляли в то время из далекой Индии. Они тогда стоили дороже золота. Вам это сейчас даже трудно себе представить. Чтобы перец или гвоздика стоили дороже золота! Но это было так. Истину говорю вам.
   Чтобы хоть как-то прокормиться, Магеллан был вынужден вступить в армию Испании, которая по всему миру тогда вела захватнические войны. Всю свою молодость он ревностно воевал за испанскую корону, а когда пришла пора выйти в отставку, у него и созрел этот гениальный план - совершить кругосветное морское путешествие. То есть, конечно, он не знал, что оно получится кругосветным. В его тогдашнем представлении Земля была плоской. Первоначально задача стояла так - найти кратчайший путь в Индию и получить скорейший доступ к ее пряностям. На тот момент мореплавателям был известен только путь через Африку, открытый Васко да Гамой, тоже португальцем, кстати. Португальцы, все же, как ни крути - величайшие мореплаватели всех времен и народов, ребятушки!
   И вот однажды Фернан Магеллан отправился к испанскому королю просить денег на экспедицию!
   - Дядя Петя, как же так? Ведь ты сказал, что Португалия и Испания тогда жили как кошка с собакой. И он, португалец, пошел к испанскому королю просить денег? - спросил Аксель.
   "Ты прав, Аксель, совершенно прав! Это было очень трудно сделать в то время. Но Фернан, все - таки, сделал это! Не знаю, чем уж он там убеждал короля, но я думаю, что главными козырями Магеллана были восточные пряности. И вот, ребятушки, ему, наконец-то, удается снарядить эскадру из 5 хороших кораблей, которые в далеком 1519 году отправились в свое великое историческое плавание из испанского порта с диковинным названием Сан-Лукар-де-Баррамеда.
   Да, ребятки, много страшных испытаний выпала на долю команды Магеллана. Это и бесконечные шторма, и голод; и цинга, выкосившая половину личного состава, и мятеж, поднятый группой офицеров на трех кораблях. Но Магеллан - человек страшной воли! Он жестоко подавил мятеж, казнив мятежников по суровым морским законам дальнего похода. И, наконец, эскадра по Атлантическому океану смогла пробиться к берегам Бразилии. Главная цель Магеллана была - это найти пролив между Атлантическим и Тихим океанами".
   Здесь Петр Максимович сделал картинную паузу, прикурив свою знаменитую морскую трубку.
   - Дядя Петя, а что было дальше? - в детском нетерпении спросил Ваня Крузенштерн. Старый боцман хитро улыбнулся в свои пышные седые усы и продолжил свой занимательный рассказ: "Дальше? А дальше плывут суда вдоль берега Бразилии, под мглистым небом. Все грозней становится пустыня, все короче дни, все длиннее ночи. Суда уже не скользят по синим волнам, подгоняемые попутным бризом; теперь ледяные штормы яростно треплют паруса, снег и град белой крупой осыпают их, грозно вздымаются седые валы. Два месяца потребовалось флотилии, чтобы отвоевать у враждебной стихии небольшое расстояние от устья Ла-Платы до залива Сан-Хулиан. Почти каждый день команде приходится бороться с ураганами; страшные "памперос", ребятушки - это ночной кошмар всех моряков мира! Они вынуждены были каждый день сражаться грозными порывами ветра, расщепляющими мачты и срывающими паруса; день ото дня холоднее и сумрачнее становится все кругом, но пролив, по-прежнему, не показывается. Жестоко мстят теперь за себя потерянные недели. Пока флотилия обследовала все закоулки и бухты, зимний холод опередил ее: теперь он встал перед ней, самый лютый, самый опасный из всех врагов, и штормами преградил ей путь. Полгода ушло понапрасну, а Магеллан не ближе к заветной цели, чем в день, когда покинул Севилью.
   Мало-помалу команда начинает проявлять нескрываемое беспокойство: инстинкт подсказывает им, что здесь что-то неладно. Разве не уверяли их в Севилье, при вербовке, что флотилия направится к Молуккским островам, на лучезарный юг, в райские земли? Разве невольник Энрике, постоянный спутник и слуга Магеллана, не описывал им свою родину, как страну блаженной неги, где люди голыми руками подбирают рассыпанные на земле драгоценные пряности? Разве не сулили им богатство и скорое возвращение? Вместо этого, мрачный молчальник (Магеллан, ребятушки, был очень замкнутым и молчаливым человеком) ведет их по все более холодным и скудным пустыням.
   Излучая слабый, зыбкий свет, проглядывает иногда сквозь тучи желтое чахлое солнце, но обычно небо сплошь закрыто облаками, воздух насыщен снегом; ветер морозным прикосновением до боли обжигает щеки, насквозь пронизывает изорванную одежду; руки моряков коченеют, когда они пытаются ухватить обледенелые канаты; дыхание белым облачком клубится у рта. И какая пустота вокруг, какое зловещее уныние! Даже людоедов прогнал холод из этих мест. На берегах нет ни зверей, ни растения -- одни тюлени да раковины. В этих краях живые существа охотнее ютятся в ледяной воде, чем на исхлестанном бурями, унылом побережье. Куда завлек их этот бесноватый португалец? Куда он гонит их дальше? Уж не хочет ли он привести их в землю вечных льдов или к антарктическому полюсу?
   Тщетно пытается Магеллан унять громкий ропот. "Стоит ли бояться такого пустячного холода? -- уговаривает он их. -- Стоит ли из-за этого утрачивать твердость духа? Ведь берега Исландии и Норвегии лежат в еще более высоких широтах, а между тем весною плавать в этих водах не труднее, чем в испанских: нужно еще продержаться всего лишь несколько дней. В крайности можно будет перезимовать и продолжать путь уже при более благоприятной погоде".
   Но команда не дает успокоить себя пустыми словами. Нет, какие тут могут быть сравнения! Не может быть, чтобы их король предусматривал плавание в эти ледовые края, а если адмирал болтает про Норвегию и Исландию, то там ведь дело обстоит совсем иначе. Там люди с малолетства привыкли к стуже, а, кроме того, они не удаляются больше чем на неделю, на две недели пути от родных мест. А их завлекли в пустыню, куда еще не ступала нога христианина, где не живут даже язычники и людоеды, даже медведи и волки. Что им тут делать? К чему было выбирать этот окольный путь, когда другой, ост-индский, ведет прямо к "Островам пряностей", минуя эти ледяные просторы, эти губительные края? Вот что громко и, не таясь, отвечает команда на уговоры адмирала. А среди своих, под сенью кубрика, матросы, несомненно, ропщут еще сильнее. Снова оживает старое, еще в Севилье шепотом передававшееся из уст в уста подозрение: не ведет ли проклятый португалец двойную игру? Не замыслил ли он, с целью снова войти в милость у португальского короля, злодейски погубить пять хороших испанских судов вместе со всем экипажем?
   С тайным удовлетворением следят капитаны-испанцы за нарастающим озлоблением команды. Сами они в это дело не вмешиваются, они избегают разговоров с Магелланом и только становятся все более молчаливыми и сдержанными. Но их молчание опаснее многоречивого недовольства команды. Они больше смыслят в навигационном деле, и от них не может укрыться, что Магеллан введен в заблуждение неправильными картами и уже давно не уверен в своей "тайне". Ведь если б этот человек действительно в точности знал, на каком градусе долготы и широты расположен пресловутый paso, чего ради заставил бы он в таком случае суда целые две недели напрасно плыть по Рио-де-Ла-Плата? Зачем он теперь вновь и вновь теряет драгоценное время на обследование каждой маленькой бухты? Либо Магеллан обманул короля, либо он сам себя обманывает, утверждая, что ему известно местонахождение пролива, ибо теперь уже ясно: он только ищет путь, он его еще не знает. С плохо скрываемым злорадством наблюдают они, как у каждой извилины он напряженно вглядывается в разорванные очертания берега. Что же, пусть Магеллан и дальше ведет флотилию во льды и в неизвестность. Им незачем больше спорить с ним, досаждать ему жалобами. Скоро пробьет час, когда он вынужден будет признаться: "Я не могу идти дальше, я не знаю, куда идти". А тогда настанет время для них взять командование в свои руки и сломить могущество высокомерного молчальника.
   Более ужасное душевное состояние, ребята, нежели состояние Магеллана в те дни, вообразить невозможно. Ведь с тех пор как его надежда найти пролив была дважды жестоко обманута, в первый раз -- возле устья Ла-Платы, во второй -- у залива Сан-Матиас, он уже не может дольше таить от себя, что непоколебимая вера в секретную карту Бехайма и опрометчиво принятые за истину рассказы португальских кормчих ввели его в заблуждение. В наиболее благоприятном случае, если легендарный пролив действительно существует, он может быть расположен только дальше к югу, то есть ближе к антарктической зоне; но и в этом благоприятном случае возможность пройти через него в текущем году уже упущена. Зима опередила Магеллана и опрокинула все его расчеты: до весны флотилия с ее потрепанными судами и недовольной командой не сможет воспользоваться проливом, даже если они теперь и найдут его. Девять месяцев проведено в плавании, а Магеллан еще не бросил якоря у Молуккских островов, как он имел неосторожность пообещать. Его флотилия, по-прежнему, блуждает и упорно борется за жизнь с жесточайшими бурями.
   Самое разумное теперь было бы сказать всю правду. Созвать капитанов, признаться им, что карты и сообщения кормчих ввели его в заблуждение, что возобновить поиски пролива можно будет лишь с наступлением весны, а сейчас лучше повернуть назад, укрыться от бурь, снова направиться вдоль берега вверх, в Бразилию, в приветливую, теплую страну, провести там в благодатном климате зиму, подправить суда и дать отдохнуть команде, прежде чем весной двинуться на юг. Это был бы самый простой путь, самый человечный образ действий. Но Магеллан зашел слишком далеко, чтобы повернуть вспять. Слишком долго он, сам обманутый, обманывал других, уверяя, что знает новый, кратчайший путь к Молуккским островам. Слишком сурово расправился он с теми, кто дерзнул хоть слегка усомниться в его тайне; он оскорбил испанских офицеров, он в открытом море отрешил от должности знатного королевского чиновника и обошелся с ним, как с преступником. Все это может быть оправдано только огромным, решающим успехом. Ведь и капитаны и экипаж ни одного часа, ни одной минуты дольше не согласились бы ему повиноваться, если бы он не то что признал -- об этом не может быть и речи, -- а хотя бы намеком дал им понять, что далеко не так уверен в удачном исходе дела, как там, на родине, когда он давал обещания их королю; последний юнга отказался бы снимать перед ним шапку.
   Для Магеллана уже нет возврата: в минуту, когда он велел бы повернуть руль и взять курс на Бразилию, он из начальника своих офицеров превратился бы в их пленника. Вот почему он принимает отважное решение. Подобно великому испанскому мореплавателю Кортесу, который в том же году сжег все суда своей флотилии, дабы лишить своих воинов возможности вернуться, Магеллан решает задержать корабли и экипаж в столь отдаленном месте, что, даже если бы они и захотели, у них уже не было бы возможности принудить его к возвращению. Если затем, весною, он найдет пролив -- дело выиграно. Не найдет -- все пропало: среднего пути для Магеллана нет. Только упорство может даровать ему силу, только отвага -- спасти его. И снова этот непостижимый, но все учитывающий человек готовится в тиши к решительному удару!"
   Петр Максимович снова прикурил свою трубку и сказал: "Ну, давайте на сегодня закончим, потому что мне надо заниматься садом и хозяйством. Завтра в то же время и на том же месте! Я жду вас, ребятушки!"
   Вернувшись в имение, Ваня Крузенштерн долго не мог заснуть, одолеваемый мыслями. В его воображении стоял высокий бородатый мужчина, который, преодолевая нечеловеческие трудности, идет - бредет к своей заветной цели, не взирая ни на что. Прислушиваясь к шуму моря, а имение Хагудис располагалось аккурат на берегу Балтийского моря, Ваня представлял себя за штурвалом флагманского парусника "Виктория". Прорываясь через жестокие шторма и ураганы он ищет и ищет легендарный paso - пролив между Атлантическим и Тихим океанами. С этими мыслями и фантазиями Ваня, наконец, уснул.
   Проснувшись утром, Ваня торопливо сделал гимнастику, облился холодной водой из колодца и отправился на завтрак. За столом уже сидела вся его большая семья, которая сразу же приступила к трапезе, как только дождалась Ваню. Весь день прошел в ожидании очередной встречи с Петром Максимовичем Демьяновым. Наконец, этот долгожданный момент настал. Старый боцман продолжил свой рассказ.
   - Так на чем мы остановились, ребятки?
   - А на том, что корабли плывут и плывут, а долгожданного пролива все нет и нет! - напомнил Ваня окончание вчерашней истории.
   "Да! - сразу вспомнил старый боцман, продолжая свое повествование. - Тем временем бури день ото дня все яростней, уже по - зимнему набрасываются на корабли. Флотилия едва продвигается вперед. Целых два месяца потребовалось на то, чтобы пробиться на каких-нибудь двенадцать градусов дальше к югу. Наконец 31 марта на пустынном побережье снова открывается залив. Первый взгляд адмирала таит в себе его последнюю надежду. Не ведет ли этот залив вглубь, не он ли и есть заветный пролив? Нет, это - закрытая бухта. Тем не менее, Магеллан велит войти в нее. А так как уже из беглого осмотра явствует, что здесь нет недостатка в ключевой воде и рыбе, он отдает приказ спустить якоря. И к великому своему изумлению, а быть может, и испугу, капитаны и команда узнают, что их адмирал (никого не предупредив, ни с кем не посоветовавшись) решил расположиться на зимовку здесь, в бухте Сан-Хулиан, в этом никому не ведомом, необитаемом заливе, лежащем на сорок девятом градусе южной широты, в одном из самых мрачных и пустынных мест земного шара, где никогда не бывал еще ни один мореплаватель.
   0x01 graphic
   В морозной темнице, в далеком, омраченном низко нависшими тучами заливе Сан-Хулиан, обострившиеся отношения неминуемо должны были привести к еще более резким столкновениям, чем в открытом море. И ничто разительнее не свидетельствует о непоколебимой твердости Магеллана, как то, что он перед лицом столь тревожного настроения команды не устрашился мероприятия, которое неизбежно должно было усилить уже существующее недовольство. Магеллан один из всех знает, что в благодатные тропические страны флотилия в лучшем случае попадет через много месяцев; поэтому он отдает приказ экономнее расходовать запасы продовольствия и сократить ежедневный рацион. Фантастически смелый поступок: там, на краю света, в первый же день обозлить и без того уже раздраженный экипаж приказом о сокращении выдачи хлеба и вина.
   И действительно, только эта энергичная мера спасла впоследствии флотилию. Никогда бы она не выдержала знаменитого стодневного плавания по Тихому океану, не будь сохранен в неприкосновенности известный запас провианта. Но команда, глубоко равнодушная к неизвестному ей замыслу, совсем не расположена покорно принять такое ограничение. Инстинкт -- и достаточно здравый -- подсказывает изнуренным матросам, что даже если это плавание вознесет до небес их адмирала, то, по меньшей мере, три четверти из них расплатятся за его торжество бесславной гибелью от морозов и голода, непосильных трудов и лишений. Если не хватает продовольствия, ропщут они, надо повернуть назад; и так уж они продвинулись дальше на юг, чем кто бы то ни было. Никто не сможет упрекнуть их на родине, что они не выполнили своего долга. Несколько человек уже погибли от холода, а ведь они нанимались в экспедицию на Молуккские острова, а не в Ледовитый океан. На эти крамольные слова тогдашние летописи заставляют Магеллана отвечать речью, плохо вяжущейся со сдержанным, лишенным пафоса обликом этого человека и слишком отдающей Плутархом и Фукидидом, чтобы быть достоверной. Он изумлен тем, что они, кастильцы, проявляют такую слабость, забывая, что предприняли это плавание единственно, чтобы послужить своему королю и своей родине. Когда, говорит он далее, ему поручили командование, он рассчитывал найти в своих спутниках дух мужества, издревле вдохновлявший испанский народ. Что касается его самого -- он решил лучше умереть, чем с позором вернуться в Испанию. Итак, пусть они терпеливо дожидаются, пока пройдет зима; чем большими будут их лишения, тем щедрее отблагодарит их потом король.
   Но никогда еще красивые слова не укрощали голодный желудок. Не красноречие спасает Магеллана в тот критический час, а твердость принятого им решения не поддаваться, не идти ни на малейшие уступки. Сознательно вызывает он противодействие, чтобы тотчас железной рукой сломить его: лучше сразу пойти на решающее объяснение, чем томительно долго его откладывать! Лучше ринуться навстречу тайным врагам, чем ждать, пока они прижмут тебя к стене!
   Что такое решающее объяснение должно последовать, и к тому же в ближайшее время, Магеллан от себя не скрывает. Слишком усилилось за последние недели напряжение, создаваемое безмолвной, пристальной взаимной слежкой, угрюмым молчанием Магеллана и капитанов; слишком невыносима эта взаимная холодная отчужденность -- день за днем, час за часом на борту одного и того же тесного судна. Когда-нибудь это молчание должно наконец разрядиться в бурном возмущении или в насилии.
   Виноват в этом опасном положении скорее Магеллан, чем испанские капитаны, и слишком уж дешевый обычный прием -- изображать непокорных Магеллану офицеров сворой бесчестных предателей, всегдашних завистников и врагов гения. В ту критическую минуту капитаны флотилии были не только вправе, но были обязаны требовать от него раскрытия его дальнейших намерений, ибо дело шло не только об их собственных жизнях, но и о жизнях вверенных им королем людей. Если Карл V назначил Хуана де Картахену, Луиса де Мендосу и Антонио де Коку на должность надзирающих за флотилией чиновников, то вместе с их высоким званием он возложил на них и определенную ответственность. Их дело -- следить за сохранностью королевского достояния, пяти судов флотилии, и защищать их, если они подвергнутся опасности. А теперь им действительно грозит опасность, смертельная опасность. Прошли многие месяцы -- Магеллан не нашел обещанного пути, не достиг Молуккских островов. Следовательно, ничего нет оскорбительного, если, перед лицом очевидной растерянности Магеллана, принявшие присягу и получающие жалованье королевские чиновники требуют, наконец, чтобы он хоть частично доверил им свою великую тайну, раскрыл перед ними свои карты. То, чего требовали капитаны, было в порядке вещей: начальнику экспедиции пора покончить с этой игрой в прятки, пора сесть с ними за стол и совместно обсудить вопрос о дальнейшем курсе. Но злосчастный Магеллан -- в этом и его вина, и его страдание -- не может раскрыть свои карты, не будучи вполне уверен, что козырь действительно у него в руках. Не может, после того как он отрешил от должности Хуана де Картахену, признать: "Я был обманут ложными сообщениями, и я обманул вас". Не может допустить вопросов о местонахождении пресловутого пролива, потому что сам все еще не знает ответа. Он должен притворяться слепым, глухим, должен закусить губы и только держать наготове крепко стиснутый кулак на случай, если это назойливое любопытство станет для него угрожающим. В общем, положение таково: королевские чиновники решили, во что бы то ни стало, добиться объяснения от упорно молчащего адмирала и потребовать у него отчета в его дальнейших намерениях. А Магеллан, чьи счета не сойдутся, покуда пролив не будет найден, не может допустить, чтобы его принудили отвечать и объясниться, иначе доверие к нему и его авторитет погибли.
   Итак, ребятушки, было понятно: на стороне офицеров -- право, на стороне Магеллана -- необходимость. Если они теперь так настойчиво теснят его, то их напор -- не праздное любопытство, а долг. Чтобы загладить обиду, нанесенную капитанам его самовластным распоряжением, Магеллан решает сделать учтивый жест: он официально приглашает их прослушать вместе с ним пасхальную заутреню и затем отобедать на флагманском судне. Но испанских дворян такой дешевой ценой не купишь, одним обедом от них не отделаешься. Сеньор Фернао де Магельаеш, единственно своими россказнями добившийся звания кавалера ордена Сант-Яго, в течение девяти месяцев ни разу не удостоил опытных моряков и королевских чиновников беседы о положении флотилии; теперь они, вежливо поблагодарив, отказываются от этой нежданной милости -- праздничной трапезы. Вернее, они даже не благодарят, считая и такое более чем сдержанное изъявление вежливости излишним. Не давая себе труда ответить отказом, три капитана -- Гаспар Кесада, Луис де Мендоса, Антонио де Кока -- попросту пропускают мимо ушей приглашение адмирала. Незанятыми остаются приготовленные стулья, нетронутыми яства. В мрачном одиночестве сидит Магеллан за накрытым столом вместе со своим двоюродным братом Алваро де Мескитой, которого он собственной властью назначил капитаном, и, верно, его не очень тешит эта задуманная как праздник мира пасхальная трапеза. Своим отсутствием все три капитана открыто бросили вызов. Во всеуслышание заявили ему: "Тетива туго натянута! Берегись -- или одумайся!" К их чести нужно сказать, что не из-за угла, не предательски напали они на Магеллана. Они в последний раз дают ему понять, что их терпение истощилось, и Магеллану, если бы он захотел, нетрудно было понять этот намек.
   Магеллан понял предостережение. Но ничто не может смутить этого человека с железными нервами. Спокойно, ничем не выдавая своей обиды, сидит он за столом с Алваро де Мескитой, спокойно отдает на борту обычные приказы, спокойно, распростерши свое крупное грузное тело, готовится отойти ко сну. Вскоре гаснут все огни; недвижно, словно огромные черные задремавшие звери, стоят пять кораблей в туманном заливе; с борта одного из них лишь с трудом можно различить очертания другого, так глубок мрак этой по-зимнему долгой ночи под затянутым тучами небом. В непроглядной тьме не видно, за шумом прибоя не слышно, как около полуночи от одного из кораблей тихо отделяется шлюпка и бесшумными взмахами весел продвигается к "Сан-Антонио". Никто и не подозревает, что в этой осторожно, словно челн контрабандиста, скользящей по волнам шлюпке притаились королевские капитаны -- Хуан де Картахена, Гаспар Кесада и Антонио де Кока. План трех действующих сообща офицеров разработан умно и смело. Они знают: чтобы одолеть такого отважного противника, как Магеллан, нужно обеспечить себе значительное превосходство сил. И это численное превосходство мудро предусмотрел Карл V: при отплытии только один из кораблей -- флагманское судно Магеллана -- был доверен португальцу, а в противовес этому испанский двор мудро поручил командование остальными четырьмя судами испанским капитанам. Правда, Магеллан самовольно опрокинул это установленное желанием императора соотношение, отняв под предлогом "ненадежности" сначала у Хуана де Картахены, а затем у Антонио де Коки командование "Сан-Антонио" и передав командование этим судном, первым по значению после флагманского, своему двоюродному брату Алваро де Меските.
   Твердо держа в руках два самых крупных корабля, он при критических обстоятельствах и в военном отношении будет главенствовать над флотилией. Имеется, следовательно, только одна возможность сломить его сопротивление и восстановить установленный императором порядок: как можно скорее захватить "Сан-Антонио" и каким-нибудь бескровным способом обезвредить незаконно назначенного капитаном де Мескиту. Тогда соотношение будет восстановлено и они смогут заградить Магеллану выход из залива, покуда он не соблаговолит дать королевским чиновникам все нужные им объяснения.
   Отлично продуман этот план и не менее тщательно выполнен испанскими капитанами. Бесшумно подбирается шлюпка с тридцатью вооруженными людьми к погруженному в дремоту "Сан-Антонио", на котором -- кто здесь в бухте помышляет о неприятеле? -- не выставлена ночная вахта.
   По веревочным трапам взбираются на борт заговорщики во главе с Хуаном де Картахеной и Антонио де Кокой. Бывшие командиры "Сан-Антонио" и в темноте находят дорогу к капитанской каюте; прежде чем Алваро де Мескита успевает вскочить с постели, его со всех сторон обступают вооруженные люди; мгновение -- он в кандалах и уже брошен в каморку судового писаря. Только теперь просыпаются несколько человек; один из них -- кормчий Хуан де Элорь-яга -- чует измену. Грубо спрашивает он Кесаду, что ему понадобилось ночью на чужом корабле. Но Кесада отвечает шестью молниеносными ударами кинжала, и Элорьяга падает, обливаясь кровью. Всех португальцев на "Сан-Антонио" заковывают в цепи; тем самым выведены из строя надежнейшие приверженцы Магеллана, а чтобы привлечь на свою сторону остальных, Кесада приказывает отпереть кладовые и дозволяет матросам наконец-то вволю наесться и напиться. Итак, если не считать досадного происшествия -- удара кинжалом, придавшего этому налету характер кровавого мятежа, -- дерзкая затея испанских капитанов полностью удалась. Хуан де Картахена, Кесада и де Кока могут спокойно возвратиться на свои суда, чтобы на крайний случай привести их в боевую готовность; командование "Сан-Антонио" поручается человеку, имя которого здесь появляется впервые, -- Себастьяну дель Кано. В этот час он призван помешать Магеллану в осуществлении заветной мысли; настанет другой час, когда его, именно его изберет судьба для завершения великого дела Магеллана.
   Корабли недвижно, словно огромные черные дремлющие звери, покоятся в туманном заливе. Ни звука, ни огонька; догадаться о том, что произошло, невозможно.
   По-зимнему поздно и неприветно брезжит рассвет в этом угрюмом крае. Все так же недвижно стоят пять судов флотилии на том же месте в морозной темнице залива. Ни по какому внешнему признаку не может догадаться Магеллан, что верный его друг и родственник, что все находящиеся на борту "Сан-Антонио" португальцы закованы в цепи, а вместо Мескиты судном командует мятежный капитан. На мачте развевается тот же вымпел, что и накануне, издали все выглядит по-прежнему, и Магеллан велит начать обычную работу: как всегда по утрам, он посылает с "Тринидада" лодку к берегу, чтобы доставить оттуда дневной рацион дров и воды для всех кораблей. Как всегда, лодка сначала подходит к "Сан-Антонио", откуда регулярно каждый день отряжают на работу по нескольку матросов. Но странное дело: на этот раз, когда лодка приближается к "Сан-Антонио", с борта не спускают веревочного трапа, ни один матрос не показывается, а когда гребцы сердито кричат, чтобы там, на палубе, пошевелились, им сообщают ошеломляющую весть: на этом корабле не подчиняются приказам Магеллана, а повинуются только капитану Гаспару Кесаде. Ответ слишком необычен, и матросы гребут обратно, чтобы обо всем доложить адмиралу.
   Он сразу уясняет себе положение: "Сан-Антонио" в руках мятежников. Магеллана перехитрили. Но даже это убийственное известие не в состоянии хотя бы на минуту ускорить биение его пульса, затемнить здравость его суждений. Прежде всего необходимо учесть размер опасности: сколько судов еще за него, сколько против? Без промедления посылает он ту же шлюпку от корабля к кораблю. За исключением незначительного "Сант-Яго", все три корабля -- "Сан-Антонио", "Консепсьон", "Виктория" -- оказываются на стороне бунтовщиков. Итак, три против двух или, вернее, три против одного -- "Сант-Яго" не может считаться боевой единицей. Казалось бы, партию надо считать проигранной, всякий другой прекратил бы игру. За одну ночь погибло дело, которому Магеллан посвятил несколько лет своей жизни. С одним только флагманским судном он не в состоянии продолжать плавание в неведомую даль, а от остальных кораблей он не может ни отказаться, ни принудить их к повиновению. В этих водах, которых никогда еще не касался киль европейского судна, помощи ждать неоткуда. Лишь две возможности остаются Магеллану в этом ужасающем положении: первая -- логическая и ввиду численного превосходства врага, в сущности, сама собой разумеющаяся -- преодолеть свое упорство и пойти на примирение с испанскими капитанами; и затем вторая -- совершенно абсурдная, но героическая: поставить все на одну карту и, несмотря на полную безнадежность, попытаться нанести мощный ответный удар, который принудит бунтовщиков смириться.
   Все говорит за первое решение -- за то, чтобы пойти на уступки. Ведь мятежные капитаны еще не посягнули на жизнь адмирала, не предъявили ему определенных требований. Недвижно стоят их корабли, пока что от них не приходится ждать вооруженного нападения. Испанские капитаны, несмотря на свое численное превосходство, тоже не хотят за многие тысячи миль от родины начать бессмысленную братоубийственную войну. Слишком памятна им присяга в севильском соборе, слишком хорошо известна позорная кара за мятеж и дезертирство. Облеченные королевским доверием дворяне Хуан де Картахена, Луис де Мендоса, Гаспар Кесада, Антонио де Кока хотят возвратиться в Испанию с почетом, а не с клеймом предательства, поэтому они не подчеркивают своего перевеса, а с самого начала заявляют о готовности вступить в переговоры. Не кровавую распрю хотят они начать захватом "Сан-Антонио", а только оказать давление на адмирала, принудить упорного молчальника объявить им дальнейший путь следования королевской флотилии.
   Вот почему письмо, которое уполномоченный мятежных капитанов Гаспар Кесада посылает Магеллану, отнюдь не является вызовом, а, напротив, смиренно озаглавлено "Прошение"; составленное в учтивейших выражениях, оно начинается с оправдания совершенного ночью налета. Только дурное обращение Магеллана, гласит это письмо, принудило их захватить корабль, начальниками которого их назначил сам король. Но пусть адмирал не истолковывает этот поступок, как отказ признавать пожалованную ему королем верховную власть над флотилией. Они только требуют лучшего обхождения в дальнейшем, и, если он согласится выполнить это справедливое пожелание, они будут служить ему не только послушно, как того требует долг, но и с глубочайшим почтением. Хитрый португалец; опытный боец, прошедший боевое крещение в Африке в войне с жестокими маврами, Магеллан очень скоро смог легко переиграть взбунтовавшихся офицеров в тактическом плане, сделав вид, что он согласился с их предложениями. И вскоре мятеж был успешно подавлен, а почти все изменники обезглавлены. Двоих мятежников было решено оставить в живых и высадить на берег. Эскадра продолжила свое дальнейшее унылое движение вдоль берегов Бразилии.
   Без малого пять месяцев удерживает холод флотилию в унылой, злосчастной бухте Сан-Хулиан. Томительно долго тянется время в этом страшном уединении, но адмирал, зная, что сильней всего располагает к недовольству безделье, с самого начала занимает матросов непрерывной, напряженной работой. Он приказывает осмотреть от киля до мачт и починить износившиеся корабли, нарубить леса, напилить досок. Придумывает, быть может, даже ненужную работу, лишь бы поддержать в людях обманчивую надежду, что вскоре возобновится плавание, что, покинув унылую морозную пустыню, они направятся к благодатным островам Южного моря.
   Наконец появляются первые признаки весны. В эти долгие, по-зимнему пасмурные, мглистые дни морякам казалось, что они затеряны в пустыне, не населенной ни людьми, ни животными, и вполне понятное чувство страха -- прозябать здесь, вдали от всего человеческого, подобно пещерным жителям, еще больше омрачало их дух. И вдруг, однажды утром, на прибрежном холме показывается какая-то странная фигура -- человек, в котором они поначалу не признают себе подобного, ибо в первую минуту испуга и изумления он кажется им вдвое выше обычного человеческого роста".
   - Дядя Петя, это - кто? - спросил заинтригованный Аксель.
   Петр Максимович лишь улыбнулся своей неизменной хитрой улыбкой и продолжил: "Терпение, мой маленький друг! Скоро все узнаешь. Был он хорошо сложен, лицо у него было широкое, размалеванное красными полосами, вокруг глаз нарисованы желтые круги, а на щеках -- два пятна в виде сердца. Короткие волосы выбелены, одежда состояла из искусно сшитых шкур какого-то животного. Особенно удивились испанцы невероятно большим ногам этого исполинского человекообразного чудища, в честь этого "великоногого" они стали называть туземцев патагонцами, а их страну -- Патагонией.
   Облаченное в звериные шкуры существо приветливо ухмыляется, широко расставляя руки, приплясывает и поет и при этом непрерывно посыпает песком волосы. Магеллан, еще по прежним своим путешествиям несколько знакомый с нравами первобытных народов, правильно истолковывает эти действия как попытки к мирному сближению и велит одному из матросов подобным же образом плясать и также посыпать себе голову песком. На потеху усталым морякам дикарь и вправду принимает эту пантомиму за дружественное приветствие и доверчиво приближается.
   Впервые за долгий срок бедным истосковавшимся матросам представляется случай развлечься и вволю посмеяться. Ибо когда добродушному великану неожиданно суют под нос металлическое зеркальце, он, впервые увидев в нем собственное лицо, от изумления стремительно отскакивает и сшибает с ног четверых матросов. Аппетит у него такой, что матросы, глядя на него, от изумления забывают о скудости собственного рациона. Вытаращив глаза, наблюдают они, как он залпом выпивает ведро воды и съедает на закуску полкорзины сухарей. А какой шум подымается, когда он на глазах у изумленных и слегка испуганных зрителей живьем, даже не содрав шкуры, съедает нескольких крыс, принесенных матросами в жертву его ненасытному аппетиту. С обеих сторон -- между обжорой и матросами -- возникает искренняя симпатия, а когда Магеллан вдобавок дарит ему две-три погремушки, тот спешит привести еще нескольких великанов и даже великанш.
   Магеллан, как и Колумб и все другие конкистадоры, получил задание -- привезти на родину по нескольку экземпляров не только растений и минералов, но и всех неизвестных человеческих пород, какие ему придется встретить. Поймать живьем такого великана, сперва, кажется матросам столь же опасным, как схватить за плавник кита. Боязливо ходят они вокруг да около патагонцев, но в последнюю минуту у них каждый раз не хватает смелости. Наконец они пускаются на гнусную уловку. Двум великанам суют в руки такое множество подарков, что им приходится всеми десятью пальцами удерживать добычу. А затем блаженно ухмыляющимся туземцам показывают еще какие-то на диво блестящие, звонко бряцающие предметы -- ножные кандалы -- и спрашивают, не желают ли они надеть их на ноги. Лица бедных патагонцев расплываются в широчайшую улыбку; они усердно кивают головой, с восторгом представляя себе, как эти диковинные штуки будут звенеть и греметь при каждом шаге. Крепко держа в руках подаренные безделушки, дикари, согнувшись, с любопытством наблюдают, как к их ногам прилаживают блестящие холодные кольца, так весело бренчащие; но вдруг -- дзинь, и они в оковах. Теперь великанов можно без страха, словно мешки с песком, повалить наземь, в кандалах они уже не страшны. Обманутые туземцы рычат, катаются по земле, брыкаются и призывают на помощь своего туземного Бога. Однако, Бог не торопится им помогать. И вот, как оглушенных быков, волокут беззащитных великанов на суда, где им, по недостатку пищи, суждено вскоре захиреть и погибнуть.
   Как туземцам, так и испанцам злополучная бухта Сан - Хулиан приносит одни лишь несчастья. Ничто здесь не удается Магеллану, ни в чем ему нет счастья, словно проклятье тяготеет над обагренным кровью берегом. "Только бы скорее отсюда, только бы скорее назад", -- стонет команда. "Дальше, дальше, вперед", -- мечтает Магеллан, и общее нетерпение растет, по мере того как дни становятся длиннее. Едва только стихает ярость зимних бурь, как Магеллан уже делает попытку двинуться вперед. Самое маленькое, самое быстроходное из всех своих судов, "Сант-Яго", управляемое надежным капитаном Серрано, он посылает на разведки, словно голубя Ноева ковчега. Серрано поручено, плывя на юг, обследовать все бухты и по истечении известного срока вернуться с донесением. Быстро проходит время, и Магеллан беспокойно и нетерпеливо начинает всматриваться в водную даль. Но не с моря приходит весть о судьбе корабля, а с суши: однажды с одного из прибрежных холмов, пошатываясь и едва держась на ногах, спускаются какие-то две странные фигуры; сначала моряки принимают их за патагонцев и уже натягивают тетиву арбалетов. Но нагие, замерзшие, изнуренные голодом, изможденные, одичалые люди-призраки кричат им что-то по-испански -- это два матроса с "Сант-Яго". Они принесли дурную весть: Серрано достиг было большой, изобилующей рыбой реки с широким и удобным устьем, Рио-де-Санта-Крус, но во время дальнейших разведок судно выбросило штормом на берег. Оно разбилось в щепы. За исключением одного негра, вся команда спаслась и ждет помощи у Рио - де - Санта - Крус. Они вдвоем решились добраться вдоль берега до залива Сан - Хулиан и в эти одиннадцать страшных дней питались исключительно травой и кореньями.
   Магеллан немедленно высылает шлюпку. Потерпевшие крушение возвращаются в залив. Но что проку от людей -- ведь погибло судно, быстроходное, лучше других приспособленное для разведки! Это первая утрата, и, как всякая утрата, понесенная здесь, на другом конце света, она невозместима.
   Наконец, Магеллан велит готовиться к отплытию и, бросив последний взгляд на двух оставленных на берегу мятежников, покидает бухту Сан-Хулиан, в душе, вероятно, проклиная день, заставивший его бросить здесь якорь. Одно из его судов погибло, три капитана простились тут с жизнью, а главное -- целый год ушел безвозвратно, и ничего еще не сделано, ничего не найдено, ничего не достигнуто.
   Должно быть, эти дни были самыми мрачными в жизни Магеллана, возможно -- единственными, когда он, столь непоколебимо веривший в свое дело, втайне пал духом. Уже одно то, что при отплытии из залива Сан-Хулиан он с деланной твердостью заявляет о своем решении следовать, если понадобится, вдоль патагонского побережья даже до семьдесят пятого градуса южной широты и, только если и тогда соединяющий два океана пролив не будет найден, избрать обычный путь, мимо мыса Доброй Надежды. Магеллан явно утратил внутреннюю убежденность, и вдохновенное предчувствие, заставившее его устремиться на поиски пролива, теперь, в решающую минуту, оставляет его. Вряд ли история когда-либо измышляла более издевательское, более нелепое положение, в котором очутился Магеллан, когда после двухдневного плавания ему снова пришлось остановиться, на этот раз у открытого капитаном Серрано устья реки Санта-Крус, и снова предписать судам два месяца зимней спячки.
   Перед нами, ребята, человек, движимый великим замыслом, но введенный в заблуждение туманными и вдобавок неверными сообщениями, который поставил целью всей своей жизни найти водный путь из Атлантического океана в Тихий и, таким образом, впервые совершить кругосветное плавание. Благодаря своей железной воле он сокрушил противодействие материи, он нашел помощников для осуществления своего, почти невыполнимого, плана; покоряющей силой своего замысла он побудил чужого монарха доверить ему флотилию и благополучно провел эту флотилию вдоль побережья Южной Америки до мест, которых ранее не достигал еще ни один мореплаватель. Он совладал с морской стихией и с мятежом. Никакие препятствия, никакие разочарования не могли сокрушить его фантастическую веру в то, что он находится уже совсем близко от этого пролива, от этой цели всех своих стремлений.
   И вот внезапно, перед самой победой, подернулся туманом вещий взор этого вдохновенного человека. Словно боги, невзлюбившие его, намеренно надели ему на глаза повязку. Ибо в тот день -- 26 августа 1520 года, -- когда Магеллан приказывает флотилии снова лечь в дрейф на целых два месяца, он, в сущности, уже у цели. Только на два градуса широты нужно ему еще продвинуться к югу, только два дня пробыть в пути после трехсот с лишним дней плавания, только несколько миль пройти после того, как он уже оставил их за собою тысячи, -- и его смятенная душа преисполнилась бы ликования. Но -- злая насмешка судьбы! Несчастный не знает и не чувствует, как он близок к цели. В продолжение двух тоскливых месяцев, полных забот и сомнений, ждет он весны, ждет близ устья реки Санта-Крус, у пустынного, забытого людьми берега, уподобляясь человеку, в лютую метель остановившемуся, коченея от холода, у самых дверей своей хижины и не подозревающему, что стоит ему ощупью сделать один только шаг -- и он спасен. Два месяца, два долгих месяца проводит Магеллан в этой пустыне, терзаясь мыслью, найдет ли он пролив или нет, а всего в двух сутках пути его ждет пролив, который будет славить в веках его имя.
   Но тем прекраснее счастливый исход! Предельных вершин достигает только то блаженство, которое взметнулось вверх из предельных глубин отчаяния. 18 октября 1520 года, после двух месяцев унылого и ненужного ожидания, Магеллан отдает приказ сняться с якоря. Отслуживается торжественная обедня, команда причащается, и корабли на всех парусах устремляются к югу. Ветер снова яростно противоборствует им, пядь за пядью отвоевывают они у враждебной стихии.
   Мягкая зелень все еще не ласкает взор. Пустынно, плоско, угрюмо и неприветливо простирается перед ними необитаемый берег: песок и голые скалы, голые скалы и песок... На третий день плавания, 21 октября 1520 года, впереди наконец обрисовывается какой-то мыс; у необычайно извилистого берега высятся белые скалы, а за этим выступом, в честь великомучениц, память которых праздновалась в тот день, названным Магелланом -- "мысом Дев", взору открывается глубокая бухта с темными, мрачными водами. Суда подходят ближе.
   Своеобразный, суровый и величественный ландшафт! Обрывистые холмы с причудливыми, ломаными очертаниями, а вдали -- уже более года невиданное зрелище! -- горы с покрытыми снегом вершинами. Но как безжизненно все вокруг! Ни одного человеческого существа, кое-где редкие деревья да кусты, и только неумолчный вой и свист ветра нарушают мертвую тишину этой призрачно пустынной бухты. Угрюмо вглядываются матросы в темные глубины. Нелепостью кажется им предположение, что этот стиснутый горами, мрачный, как воды подземного царства, путь может привести к зеленому побережью или даже к светлому, солнечному Южному морю. Кормчие в один голос утверждают, что этот глубокий выем -- не что иное, как фьорд, такой же, какими изобилуют северные страны, и что исследовать эту закрытую бухту лотом или бороздить ее во всех направлениях -- напрасный труд, бесцельная трата времени. И без того уж слишком много недель потрачено на исследование всех этих патагонских бухт, а ведь ни в одной из них не нашелся выход в желанный пролив.
   Но Магеллан, подвластный своей навязчивой идее о существовании неведомого пути, приказывает избороздить вдоль и поперек и эту странную бухту. Без усердия выполняется его приказ: куда охотнее они направились бы дальше, ведь все они думали и говорили, что это замкнутая со всех сторон бухта. Два судна остаются на месте -- флагманское и "Виктория", чтобы обследовать прилегающую к открытому морю часть залива. Двум другим -- "Сан-Антонио" и "Консепсьону" -- дан приказ: как можно дальше проникнуть в глубь бухты, но возвратиться не позднее чем через пять дней. Время теперь стало дорого, да и провиант подходит к концу. Магеллан уже не в состоянии дать две недели сроку, как раньше, возле устья Ла-Платы. Пять дней на рекогносцировку -- последняя ставка, все, чем он еще может рискнуть для этой последней попытки.
   И вот наступило великое, драматическое мгновение. Два корабля Магеллана -- "Тринидад" и "Виктория" -- начинают кружить по передней части бухты, дожидаясь, пока "Сан-Антонио" и "Консепсьон" вернутся с разведки. Но вся природа, словно возмущаясь тем, что у нее хотят вырвать ее последнюю тайну, еще раз оказывает отчаянное сопротивление. Ветер крепчает, переходит в бурю, затем в неистовый ураган, часто свирепствующий в этих краях. В мгновение ока бухта вспенивается в беспорядочном, диком вихре, первым же шквалом все якоря срывает с цепей; беззащитные корабли с убранными парусами преданы во власть стихии. Счастье еще, что неослабевающий вихрь не гонит их на прибрежные скалы. Сутки, двое суток длится это страшное бедствие. Но не о собственной участи тревожится Магеллан: оба его корабля, хотя буря треплет и швыряет их, все же находятся в открытой части залива, где их можно удерживать на некотором расстоянии от берега. Но те два -- "Сан-Антонио" и "Консепсьон"! Они захвачены бурей во внутренней части бухты, грозный ураган налетел на них в теснине, в узком проходе, где нет возможности ни лавировать, ни бросить якорь, чтобы укрыться. Если не свершилось чудо, они уж давно выброшены на сушу и на тысячи кусков разбились о прибрежные скалы.
   Лихорадочное, страшное, нетерпеливое ожидание заполняет эти дни, роковые дни Магеллана. В первый день -- никаких вестей. Второй -- они не вернулись. Третий, четвертый -- их все нет. А Магеллан знает: если оба они потерпели крушение и погибли вместе с командой, тогда все потеряно. С двумя кораблями он не может продолжать путь. Его дело, его мечта разбились об эти скалы.
   Наконец возглас с марса. Но -- ужас! -- не корабли, возвращающиеся на стоянку, увидел дозорный, а столб дыма вдали. Страшная минута! Этот сигнал может означать только одно: потерпевшие крушение моряки взывают о помощи. Значит, погибли "Сан-Антонио" и "Консепсьон" -- его лучшие суда, все его дело погибло в этой еще безыменной бухте. Магеллан уже велит спускать шлюпку, чтобы двинуться в глубь залива на помощь тем людям, которых еще можно спасти. Но тут происходит перелом. Это мгновение такого великого торжества для моряков, ребятушки! Парус! Виден корабль! Корабль! Хвала Всевышнему, хоть одно судно спасено! Нет, оба, оба! И "Сан-Антонио" и "Консепсьон", вот они возвращаются, целые и невредимые. Но что это? На бакбортах подплывающих судов вспыхивают огоньки -- раз, другой, третий, и горное эхо зычно вторит грому орудий. Что случилось? Почему эти люди, обычно берегущие каждую щепотку пороха, расточают его на многократные салюты? Почему -- Магеллан едва верит своим глазам -- подняты все вымпелы, все флаги? Почему капитаны и матросы кричат, машут руками? Что их так волнует, о чем они кричат? На расстоянии он еще не может разобрать отдельных слов, никому еще не ясен их смысл. Но все -- и прежде всех Магеллан -- чувствуют: эти слова возвещают победу.
   И, правда -- корабли несут благословенную весть. С радостно бьющимся сердцем выслушивает Магеллан донесение Серрано. Сначала обоим кораблям пришлось круто. Они зашли уже далеко в глубь бухты, когда разразился этот страшный ураган. Все паруса были тотчас убраны, но бурным течением суда несло все дальше и дальше, гнало в самую глубь залива; уже они готовились к бесславной гибели у скалистых берегов. Но вдруг, в последнюю минуту, заметили, что высящаяся перед ними скалистая гряда не замкнута наглухо, что за одним из утесов, сильно выступающим вперед, открывается узкий проток, подобие канала.
   - Дядя Петя, неужто они нашли этот проклятый пролив? - воскликнул Ваня.
   "Да, нашли, Ваня, наконец-то, его нашли! Этой протокой, где буря свирепствовала не так сильно, они прошли в другой залив, как и первый, сначала суживающийся, а затем вновь значительно расширяющийся. Трое суток плыли они, и все не видно было конца этому странному водному пути. Они не достигли выхода из него, но этот необычайный поток ни в коем случае не может быть рекой; вода в нем всюду солоноватая, у берега равномерно чередуются прилив и отлив. Этот таинственный поток не сужается, подобно Ла-Плате, по мере удаления от устья, но, напротив, расширяется. Чем дальше, тем шире стелется полноводный простор, глубина же его остается постоянной. Поэтому более чем, вероятно, что этот канал ведет в вожделенное Южное море (так называли его современники Магеллана), берега которого несколько лет назад открылись с панамских высот Нуньесу де Бальбоа, первому европейцу, достигшему этих мест.
   Более счастливой вести так много выстрадавший Магеллан не получал за весь последний год. Можно только предполагать, как возликовало его мрачное, ожесточенное сердце при этом обнадеживающем известии! Ведь он уже начал колебаться, уже считался с возможностью возвращения через мыс Доброй Надежды, и никто не знает, какие тайные мольбы и обеты возносил он, преклонив колена, к Богу и его святым угодникам. А теперь, именно в ту минуту, когда его вера начала угасать, заветный замысел становится реальностью, мечта претворяется в жизнь! Теперь ни минуты промедления! Поднять якоря! Распустить паруса! Последний залп в честь короля, последняя молитва покровителю моряков! А затем -- отважно вперед, в лабиринт! Если из этих проклятых вод он найдет выход в другое море -- он будет первым, кто нашел путь вокруг Земли! И со всеми четырьмя кораблями Магеллан храбро устремляется в этот пролив, которые грядущие поколения благодарно переименуют в Магелланов пролив!"
   Боцман, наконец, закончил свой волнующий рассказ, вытер слезу умиления, вновь задымив своей знаменитой трубкой. В воздухе повисла гнетущая тишина. Ребята молчали, потрясенные рассказом о великом человеке по имени Фернан Магеллан.
   Наконец, Аксель решил нарушить эту затянувшуюся паузу: "А что же было дальше, дядя Петя?" - робко попросил он старого боцмана. "А дальше, ребятушки, все было очень грустно! Впереди эскадру ждал страшный голод; настолько страшный, что моряки съели всех корабельных крыс. В конце концов, они добрались до Филиппинских островов, где случилось настоящее чудо - невольник Энрике, который путешествовал с Магелланом на флагманской "Виктории", сам родом из этих мест, неожиданно для всех узнал родную речь! Это означало, что Земля - круглая, а Магеллан совершил кругосветное морское путешествие! Первая в мире кругосветка по океану, ребята! А в апреле 1521 года великий Магеллан пал от рук туземцев на филиппинском острове Лапу-Лапу. Погиб бездарно, бесславно, от стрелы филиппинского воина, ввязавшись в глупый конфликт между местными вождями! Вот такая история этого великого подвига, ребята!"
   Вернувшись в родное имение, Ваня долго еще ходил, взволнованный, по комнате взад - вперед. Затем он решительно подошел к стоящему на столе глобусу и нанес карандашом маршрут первого в мире кругосветного путешествия великого мореплавателя Фернана Магеллана! Он сейчас, в эту самую минуту, решил для себя - решил раз и навсегда: он станет таким же знаменитым мореплавателем, как Фернан Магеллан!
  
  
   Китобой "Сан - Франциско"
  
   Вспоминая сейчас эту замечательную историю старого боцмана Демьянова, Крузенштерн не переставал удивляться: ох, и до чего же удивительные пируэты, порой, совершает наша судьба - судьбинушка! Почти 300 лет тому назад у берегов Бразилии, только гораздо южнее, так же на 2 месяца застрял в этих неприветливых местах великий мореплаватель Фернан Магеллан, совершенно выбившись из запланированного графика похода. Вот и экспедиция Крузенштерна была сейчас под угрозой срыва из-за поломки грот-мачты трехмачтового шлюпа "Нева". Для эскадры реально замаячила такая же пугающая перспектива попасть в район Магелланова пролива в сезон самых жестоких зимних штормов (напомню, читатель, что в Южном полушарии декабрь, январь и февраль - это летние месяцы, наиболее благоприятные для мореплавания) А что, в результате, там ждет экспедицию - одному только Богу известно!
   Уже полтора месяца многострадальная "Нева" простаивала в бразильском порту Дестеро, где она безуспешно пыталась произвести ремонт своей грот-мачты, поломанной в результате сильнейшего шторма в Атлантике на подступах к Бразилии. Чтобы хоть как-то ускорить ремонт, Иван Федорович Крузенштерн покинул флагманский корабль "Надежда" и перебрался на "Неву", которой командовал капитан - лейтенант Юрий Федорович Лисянский. На момент старта экспедиции ему исполнилось 30 лет. Лисянскому достался очень хороший корабль - даже новее флагманской "Надежды". Шлюп "Нева", водоизмещением 370 тонн, имел экипаж в 54 человека, что, само по себе, уже было благом - в том смысле, что на борту, хотя бы, не было посторонних лиц, как на флагманской "Надежде".
   Однако, пребывание Крузенштерна на "Неве" и его бесконечные визиты к властям города Дестеро, все-таки, мало чем помогали ремонту грот-мачты. Иван Федорович понемногу стал приходить в отчаяние от сложившейся безвыходной ситуации.
   Человек мягкий по натуре Юрий Федорович Лисянский совершенно распустил команду корабля. Маясь от вынужденного безделья, матросы изо дня в день шлялись по портовым кабакам, без конца попадая в нехорошие истории. В один из декабрьских дней 1803 года в каюту Крузенштерна вбежал взволнованный помощник вахтенного офицера 16-летний юнга Отто Коцебу. В 1823-1826 годах 24 - пушечная шхуна "Предприятие" совершит очередное кругосветное путешествие под командованием капитана 3 ранга Отто Евстафьевича Коцебу.
   - Господин капитан! У нас чрезвычайное происшествие! Наши моряки сцепились с ирландцами в кабаке! Есть раненые!
   - Ну, вот и достукались ребятки! А все ваша мягкотелость, Юрий Федорович! - сердито бросил Крузенштерн Лисянскому. - Распустили экипаж вконец! Немедленно формируйте команду! Надо вытаскивать наших парней из этой клоаки!
   Прибыв на место, матросы увидели жуткую картину пьяного побоища. Кругом валялась опрокинутая мебель и разбитая посуда, виднелись следы крови. На полу корчились от боли раненные русские и ирландские моряки.
   "Да что здесь произошло, сукины вы дети?" - сердито закричал боцман Соловьев. Оказалось, что моряки с китобойной шхуны "Сан-Франциско", бросившая якорь в порту Дестеро, также как и "Нева", не поделили портовых шлюх. К чести русских моряков следует сказать, что они до конца придерживались правил джентльменского боя на кулаках. Ирландцы же, чувствуя значительное превосходство противника, первыми схватились за ножи, и пошла кровавая потеха! К счастью, обошлось без серьезных жертв, если не считать незначительных порезов, ушибов и ссадин. Вот уж, действительно, пьяному и море по колено!
   Китобойная шхуна "Сан - Франциско" вышла из порта с одноименным названием 4 июня 1803 года. Судно имело разношерстный экипаж всех мастей и национальностей. Костяк команды традиционно составляли ирландцы. Ирландцем являлся и капитан шхуны Джон Макгрегор. Однако были там и французы, испанцы и даже китайский кок Ли Ван Чжоу. Последний, безусловно, заслуживает особого внимания в нашем повествовании.
   Ли Ван Чжоу являлся ярким представителем китайской эмиграции первой волны. В начале 19 века в Калифорнию ринулись сонмы богатых и вездесущих китайских купцов и промышленников, которые за считанные месяцы открыли здесь множество мануфактур и концессий. Для работы предприятий им, естественно, очень скоро понадобилось большое количество китайских рабочих. Это вызвало настоящую панику у хозяев Калифорнии того времени - у испанцев. Проведя нехитрые математические расчеты в уме, испанцы пришли к неутешительному выводу, что если китайцы начнут активно плодиться и размножаться, весь Сан-Франциско уже через 5 лет точно заговорит на китайском языке. И хозяева штата нашли весьма оригинальное решение данного демографического вопроса: они запретили ввоз китайских женщин на территорию Калифорнии.
   Учитывая, что гордые испанки - католички никогда бы не согласились на брак с китайцем, китайские мужчины гарантированно остались без секса на долгие и долгие годы. Единственным сексуальным утешением китайцев на многие лета стала знаменитая улица "красных фонарей" - квартал Барбара - Кост в жутких трущобах молодого Сан-Франциско. Такова была суровая историческая плата за возможность работать и развивать бизнес в Калифорнии. Этот запрет просуществовал почти 50 лет. Вероятно, это была главная причина столь отвратительного характера китайских "кули", которые хватались за нож по любому пустяковому поводу.
   Ли Ван Чжоу не был приятным исключением из этого правила. Он ворчал с утра до вечера, мог толкнуть любого надоевшего ему матроса или даже окатить кипятком. Однако ему все и всегда прощалось, потому что коком он был от Бога! Реально!
   Китобойное судно "Сан-Франциско" в последнее время преследовали жуткие неудачи. За 2 месяца они не добыли ни одного кита. Это была катастрофа вселенского масштаба! Обескураженные матросы в кубрике часами шептались, пытаясь найти причину такой затянувшейся неудачи в охоте. И вскоре суеверные, малообразованные китобойцы ее нашли. Это был Боб Хантер.
   Все дело в том, что накануне отплытия судна тяжело заболел гарпунер Патрик Мюррей. Все матросы посчитали это дурным предзнаменованием, так как Патрик считался лучшим в своем ремесле и его участие в охоте всегда сулило удачу. Капитан Макгрегор был просто в отчаянии и уже был готов отказаться от рейса, когда нарисовался этот мрачный тип, который представился просто и без излишних формальностей: "Боб Хантер. Гарпунер!" Этот 33-летний ирландец в странной робе, которая издавала грохот и треск при каждом шаге, сразу же не понравился капитану и всей команде шхуны. Но деваться было некуда! Макгрегор решил, все-таки, рискнуть - Боб Хантер взошел на борт корабля.
   И началась вялотекущая война между новичком и сплоченной командой опытных китобойцев - единомышленников. За его странный вид и шумную одежду матросы за глаза нарекли Боба Хантера "Дьяволом в гремящей робе". Он, конечно же, знал об этом обидном прозвище, но ни один мускул на его бронзовом от загара лице никогда не выдавал его подлинных чувств. Это особенно бесило Ли Ван Чжоу, который лихорадочно искал повод сцепиться, наконец, с проклятым ирландцем. И вскоре такая возможность ему представилась.
   Однажды Боб Хантер во время обеда неуклюже повернулся и опрокинул тарелку с супом, стоящую на столе. Кок вскипел моментально.
   - Ну, ты, ирландская свинья, быстро убрал за собой это дерьмо!
   - Сам уберешь, грязная китаеза! - хладнокровно парировал Боб.
   - Что? Я - грязный? Ты на себя посмотри! Ты когда последний раз стирал свою одежду?
   - Не твое дело! Занимался бы ты лучше своей вонючей кухней. Твою китайскую жратву есть просто невозможно! Из какой падали ты ее готовишь, а? - угрюмо пробурчал ирландец.
   Трудно представить себе, читатель, более оскорбительного высказывания в адрес китайского повара, который всегда считает себя лучшим из лучших в мире. Озверевший Ли тут же схватился за нож для разделки мясных туш и бросился на ирландца. Боб Хантер невозмутимо стоял перед коком, ожидая нападения. Ни один мускул на его лице при этом не дрогнул. Виртуозным движением руки он отразил удар ножа, откинув руку китайца в сторону, одновременно поразив кока точным ударом ногой в пах. Ли Ван Чжоу заревел как подраненный зверь и рухнул на пол. А невозмутимый Боб Хантер, ни слова не говоря, вышел из камбуза на палубу. Больше его в этот день никто не видел.
   Было понятно, что примирить этих двух заклятых врагов сможет только большая, очень большая работа. К счастью, вскоре удача вновь вернулась к "Сан-Франциско" - они обнаружили на горизонте крупного кашалота. Наконец-то, началась работа.

0x01 graphic

   В первый день удалось убить двух матерых самцов, из которых заготовили девяносто бочек жира. К третьему кашалоту капитан Макгрегор никак не мог подогнать корабль на такое расстояние, чтобы высадить шлюпку с гарпунером. Дело в том, что в начале 19 века китобойные шхуны еще не имели гарпунных пушек. Охота шла старым дедовским способом - лодка с гребцами подходила вплотную к животному. На носу стоял гарпунер, выжидая удобный момент для броска. В случае промаха, команда гребцов вновь налегала на весла, пытаясь нагнать гигантское животное. Это могло продолжаться часами, пока, наконец, обессиленные гребцы не падали замертво на дно шлюпки.

0x01 graphic

   Около полудня на горизонте был замечен большой фонтан. Эта была несомненная удача! Они встретили гигантского горбатого кита. Максимально приблизившись к киту, капитан Макгрегор приказал спустить лодку на воду. Началась погоня. Восемь гребцов и Боб Хантер с гарпуном на носу лодки начали утомительную варварскую охоту на благородное животное - хозяина морей.
   Первый бросок Хантера был неудачным - гарпун прошел вскользь, слегка зацепив плавник кита. С тихими ругательствами гребцы вновь налегли на весла, пытаясь догнать кита. Вторая попытка провалилась также, как и первая - во время броска лодку качнуло, и Хантер вновь промахнулся. На этот раз гребцы злобно промолчали - у них уже не было сил на ругательства. Пот ручьями струился по их лицам. Последняя отчаянная попытка догнать кита увенчалась успехом - лодка вплотную подошла к животному. И тут..... тут случилось невообразимое! Боб Хантер неожиданно оттолкнулся от борта лодки и с гарпуном оказался на спине горбатого кита. За счет мощного броска и всей массы своего тела он загнал гарпун в тело животного почти на одну треть. Животное погрузилось в море, унося с собой гарпунера в морскую бездну. Вода вокруг кита закипела. Фал натянулся до предела и потащил лодку за китом. Люди были ошеломлены и подавлены поступком ирландца. Этого никто не ожидал от Боба Хантера. Около 2 минут они лихорадочно вглядывались в морскую пучину, пытаясь уловить хоть какие-то его признаки. Вскоре над поверхностью появилась голова ирландца. Затем всплыл и сам кит. Матросы затащили Боба в лодку и стали делать ему искусственное дыхание. Наконец, гарпунер задышал, начал откашливать воду, шумно чихая при этом. Все находящиеся в лодке люди счастливо засмеялись.
   Этот поступок Боба Хантера навсегда изменил отношение команды к нему. У людей появилось желание узнать этого человека получше, просто подойти и сказать ему простые, приятные слова. Как стало известно капитану Макгрегору, судьба очень жестоко обошлась с ирландцем. Накануне рейса у него при родах скончалась жена Хари, унеся с собой в могилу еще не рожденную малышку. Эта история очень глубоко тронула каждого члена экипажа. Теперь стало понятно странное поведение ирландца. Всем вдруг захотелось хоть как-то выразить сочувствие этому большому, красивому человеку!
   Почти два месяца продолжался адский, нечеловеческий труд по разделке туши горбатого кита, когда пришлось забыть об отдыхе и нормальном сне. Если измученные матросы валились с ног, капитан Макгрегор поддерживал их энергию с помощью алкоголя. По уши забрызганные кровью, жиром и ворванью, они брали своими смердящими руками посудину с зельем, пропускали глоток огненной влаги и продолжали свой рабский труд. Особенно понукать людей не было надобности. Ведь у них аккордная работа -- чем скорее наберут полный груз, тем скорее попадут на берег, а заработок будет одинаков, независимо от того, сколько времени они провели на промысле. Нет, понукать их вовсе не приходилось, но если бы Макгрегор не делал этого, он не был бы Макгрегором. Поэтому целыми днями гремел его голос то на палубе, то в трюмах, он бранился и бесновался, как разгневанный пророк, для острастки иногда бил нерасторопного по уху, а иногда и в рыло.
   Горбатый кит оказался кормящей самкой. В ее теле были декалитры китового молока - жирного, как сметана! Это молоко, очень полезное для здоровья, на суше могут себе позволить только очень богатые люди. А здесь, в море, простые матросы пригоршнями пили эту божественную жидкость, плескались и резвились в ней, как малые дети, обильно испачкав при этом все лицо, руки и одежду.
   Судовая лебедка опускала огромные пласты жира в трюм корабля, где их разделывали на продолговатые куски, потом их опять выбрасывали на палубу и надрезали. Теперь можно было закладывать куски в котлы и вытапливать жир.
   Котлы находились внизу, под верхней палубой. Дровами обычно вытапливали только первую закладку, а потом огонь поддерживали обезжиренными шкварками. Полученную ворвань остужали и сливали в бочки. Из одного кашалота выходило от сорока до ста бочек ворвани, в зависимости от размеров животного, не считая китового жира и амбры.
   В промысловые дни на корабле была такая грязь, стоял такой смрад, что у людей спирало дыхание. Матросы работали полуголыми, а капитан Макгрегор благодарил бога за тихую погоду, позволявшую вести работу непрерывно.
   Бочка за бочкой наполнялась драгоценной жидкостью, они выстраивались тесными рядами в трюме, и когда один ряд был закончен, начинал заполняться другой. Корпус "Сан - Франциско" оседал все глубже, а мягкий пассат колыхал на океанских волнах останки убитых великанов, вокруг которых толпились глубинные хищники, деля между собой то, что для людей оказалось негодным.
   Истекавшие потом, заляпанные жиром матросы скрашивали часы работы всяческими рассказами, связанные с их теперешним занятием. Главным героем этих рассказов, был кашалот, легендарный колосс, который, разъярившись, мог потопить даже корабль. Бывалый моряк Вилли Мэтсон говорил, что в молодости знавал одного старого китобоя, который своими глазами видел знаменитого "кусаку" -- новозеландского Тома. О новозеландском Томе слагались песни и легенды. Этого лихого кашалота никто не мог поймать. Его спина была утыкана гарпунами и напоминала спину ежа. Однажды несколько судов общими силами пытались его одолеть, но он в мгновение ока разбил и разнес в щепки девять лодок, убил четырех человек, а остальных обратил в бегство. Такова легенда, а, может быть, и правда - кто знает!
   Наконец-то, с китом было покончено, и капитан Макгрегор решил дать своей команде отдых. Бросив якорь в бразильском порту Дестеро, вся команда "Сан - Франциско" сошла на берег и отправилась в ближайший портовый кабак, где у них и произошла эта "замечательная" зубодробительная встреча с экипажем "Невы". Желая хоть как-то загладить вину своих земляков и подчиненных, а также поближе познакомиться с русским капитаном, Джон Макгрегор с бутылкой добротного ирландского виски отправился на "Неву". Там его очень тепло встретили Крузенштерн и Лисянский. После выпитой бутылки виски капитаны побратались и пришли к единому и безапелляционному мнению, что русские и ирландцы - братья навек!
  
  
  
   Война продолжается
  
   В феврале 1804 года экспедиции Крузенштерна, все же, удалось, наконец - то, вырваться из бразильского "плена" и подойти к заветному мысу Горн. Позади остался Магелланов пролив, который, конечно же, и не планировался им для прохождения. Дело в том, что с точки зрения практического мореплавания этот пролив - самое бесполезное открытие Фернана Магеллана. Магелланов пролив представляет собой природную аэродинамическую трубу, в которой круглый год задувает шквалистый ветер. Узкий туннель, образованный мрачными, неприступными скалами из черного гранита; многочисленные мелкие рифы, торчащие из-под воды, как острые зубы акулы, делают этот пролив абсолютно непригодным для судоходства. Поэтому со времен Магеллана нашлось совсем немного смельчаков, рискнувших пройти в Тихий океан по этому смертельно опасному проливу. Командой Крузенштерна такой вариант даже не рассматривался изначально.
   К мысу Горн эскадра подошла 20 февраля 1804 года, и уже 21 февраля экспедиция, наконец-то, оказалась в Тихом океане. И вновь потянулись суровые однообразные будни затянувшегося кругосветного путешествия.
   Конфликт между Резановым и Крузенштерном на этой фазе экспедиции достиг своего апогея. Мужчины вынуждены были месяцами делить узкое жизненное пространство, тихо ненавидя друг друга. Они не разговаривали друг с другом уже более 3 месяцев, предпочитая общаться только через помощников. И на то были весьма веские причины.
   Во-первых, бесконечные пьяные дебоши Резанова на корабле, который скооперировался с графом Федором Толстым, известным в узких аристократических кругах как Толстой - "Американец". Это был выдающийся скандалист и дуэлянт; дебошир, каких еще свет не видывал.
  
                                            0x01 graphic
   Безусловно, они с Резановым весьма удачно нашли друг друга в этой экспедиции. Педантичный немец Крузенштерн, всегда любящий образцовый порядок и дисциплину на корабле, уже устал строчить ежедневные рапорта и донесения на недостойное поведение графа Резанова и его знатного собутыльника. Проку от этого было совсем мало!
   И, потом, Резанов несколько раз был уличен в "крысятничестве" - в попытке присвоить казенное имущество, переданное ему в оперативное управление для ведения торговли с иностранцами. Это окончательно переполнило чашу терпения Крузенштерна, который решил по окончанию похода отдать Резанова под суд. Но и здесь, поднаторевший в дворцовых интригах Николай Петрович смог переиграть капитана. По возвращению домой Крузенштерн из положения обвинителя сам оказался в положении обвиняемого, вынужденный целый месяц оправдываться в Адмиралтействе за, якобы, неумелое и неквалифицированное управление эскадрой.
   Наконец, в октябре 1804 года экспедиция подошла к долгожданным берегам Японии, войдя в гавань порта Нагасаки. Любопытные японцы на своих многочисленных юрких лодочках, похожих на китайские джонки, вплотную подплыли к "Надежде" и "Неве", облепили их как блохи, взяв в своеобразную, хочется думать, почетную "коробочку". На борту у русских было несколько японцев, когда-то попавших к русским в результате кораблекрушения, и которых экспедиция везла с собой в качестве переводчиков.
   На корабль зашел японский представитель, расспросил о цели визита: мол, откуда и зачем прибыли. Потом японский лоцман помог "Надежде" войти в гавань, где и бросили якорь. В гавани Нагасаки тогда стояли только японские, китайские и голландские корабли.
   Японцы отнеслись к мореплавателям вполне дружелюбно: официальному послу России Резанову и его многочисленной свите предоставили на берегу дом (наконец-то, Крузенштерн смог вздохнуть с облегчением) и склад для подарков японскому императору, посольству и команде корабля ежедневно возили свежие продукты. И начался долгий и мучительный процесс переговоров, который затянулся вплоть до 18 апреля 1805 года. 
   0x01 graphic
    
   Первый визит графа Резанова к японскому императору, как всегда, был обставлен с большой помпой. В своем золотом камзоле, в окружении свиты Николай Петрович был очень похож на короля Франции Людовика 14, известного в Истории, как "король-солнце". Граф, на самом деле, сиял как солнце, гордо вышагивая по императорскому дворцу. Однако это его "сияние" не произвело на императора абсолютно никакого впечатления. Он равнодушно выслушал русского посла; слегка возбудился лишь тогда, когда Резанов заявил, как велика и сильна Россия по сравнению с маленькой Японией (ничего лучше он, конечно же, придумать тогда не смог) и сказал сухо: "Хорошо! Я прошу вас располагаться здесь, чувствовать себя как дома! Мы будем думать! Мы будем принимать решение!"
   Японский император долго "выдерживал паузу", потом ответил через своих чиновников, что никаких договоров с русскими не будет, и подарки русского императора - несколько огромных зеркал в дорогой оправе - он принять не может. Дескать, Япония не в состоянии равноценно отблагодарить императора русских в силу своей бедности.  Смех, да и только! Либо тут хорошо поработали голландцы, либо японцы сами не хотели никаких контактов с Россией. Ведь политика абсолютного изоляционизма японского сегуна в то время исключало любые варианты контакта с иностранными государствами.
   "Как же он меня утомил! Японская обезьяна! Я что, всю жизнь здесь должен околачиваться?" - почти в истерике кричал Резанов, посылая страшные проклятия в адрес сегуна. Пьяный Толстой только сочувственно кивал ему головой. Ему, эпикурейцу, везде было хорошо, пока не было видно дна у бутылки.
   Заметно занервничал и Крузенштерн. Фактически, японцы держали его эскадру в плену, не давая делать съемку японского побережья, необходимую для составления лоции. Это почти лишало его надежды на безопасное возвращение в Россию по чужим, неведомым морям.
   - Надо что-то делать, Иван Федорович! - с глубокой тоской говорил Лисянский. - Так долго это продолжаться не может. Я вообще не вижу никакого выхода из создавшегося положения!
   - Выход есть всегда, дорогой Юрий Федорович! Как говорят китайцы, выход есть даже из полной задницы. Ждем еще несколько дней и затем снимаемся с якоря. Лично я не вижу никакой перспективы торчать здесь. Тухлое дело, особенно, если учитывать выдающуюся личность полномочного посла России!
   Дипломатическая миссия Резанова в Японии была полностью, со страшным треском, провалена. Справедливости ради, следует сказать, что японская администрация за все время нахождения корабля в порту добросовестно снабжала его продовольствием. И нагрузила на обратную дорогу едой, водой и большим количеством соли совершенно бесплатно. При этом Крузенштерну категорически запретили возвращаться вдоль западного берега Японии. А жителям островов восходящего солнца было строжайше запрещено контактировать с иностранцами. Возможно, такая принудительная самоизоляция спасла Японию от возможной колонизации и торговой экспансии со стороны европейцев, а также способствовала сохранению ее самобытности. Только купцам голландской Ост-Индской компании было позволено вести торговлю в порту Нагасаки - самой южной точке страны. Голландцы в то время монопольно вели торговлю с Японией и не пускали конкурентов в свои владения, тщательно скрывая любые морские карты с координатами. Поэтому Крузенштерну пришлось вести "Надежду" до Нагасаки почти наугад, попутно ведя съемку японских берегов.
   Освободившись, наконец, из японского "плена" 18 апреля 1805 года, Крузенштерн решил наплевать на запрет японцев и пошел именно вдоль западного берега, скрупулезно нанося его на карту. В море он был сам себе хозяин и никого не боялся - прошлый боевой опыт давал ему на это все основания. Он несколько раз еще приставал к берегу и насколько мог ближе познакомился с этой загадочной страной. Удалось установить контакты и с айнами - жителями северного японского острова Хоккайдо.
  
    
   0x01 graphic
  
   В залив Аниву на юге Сахалина "Надежда" вошла 14 мая 1805 г. Здесь тоже жили айны и командовала японская администрация. Крузенштерн был настроен исследовать Сахалин подробнее, но граф Резанов настаивал на скорейшем возвращении на Камчатку, чтобы доложить в Петербург о результатах своего "посольства". Крузенштерн не возражал, так как всеми фибрами души желал поскорее избавиться от до смерти надоевшего попутчика.
   5-го июня 1805 года "Надежда" вернулась в Петропавловск-Камчатский. Резанов сошел на берег, отправил отчет в столицу, а сам на купеческом судне отбыл в Русскую Америку на Аляску. Здесь пути двух командоров, наконец-то, разошлись окончательно и бесповоротно.
   5-го июля 1805 г.  "Надежда" снова вышла в море и взяла курс на  Сахалин. Но Крузенштерну тогда, к большому сожалению, не удалось обойти Сахалин "кругом" и определить, остров это или полуостров. Это сможет сделать за него спустя 40 лет адмирал Геннадий Иванович Невельской, который летом 1849 года откроет пролив между материком и Сахалином, доказав тем самым, что это - самый что ни на есть настоящий остров.
   30-го августа команда "Надежды" в третий раз вошла в Авачинскую бухту Петропавловска. Иван Федорович Крузенштерн стал готовиться к большому походу в Макао (игровая Мекка современного Китая - так сказать, "юго-восточный Монте-Карло") - опорный пункт для обратного возвращения домой.

0x01 graphic

   С Камчатки камергер Резанов и натуралист Лангсдорф на галиоте "Мария" отправились в Русскую Америку, а потом на "Юноне" и "Авось" в Калифорнию, где камергер и встретил свою последнюю, можно сказать, роковую любовь всей его непутевой жизни - юную прекрасную девушку Кончиту (Консепцию Аргуэлло). Эта красивая история великой, беззаветной любви на многие годы окружила имя Николая Петровича Резанова романтическим ореолом, вдохновляя многих литераторов и музыкантов на создание замечательных произведений Искусства. Но это, господа, уже совсем другая история!
  
  
   Эротические приключения милиционера
   Антона Федякина
   Странный курсант
  
  
   С самого раннего утра этот день для Антона явно не заладился. В казарме Н-ского юридического института МВД России, куда всего лишь месяц назад поступил 17-ти летний Антон Борисович Федякин, прибыв сюда из захолустного сибирского городка, ночью какая-то позорная, просто гнусная б... украла у него пилотку, которую юноша, как нарочно, накануне не успел пометить фломастером, легкомысленно положив ее на табуретку рядом со своей двухярусной кроватью. Он попытался было по этому поводу обратиться к командиру взвода капитану Фурманову - очень крупному мужчине брутального вида, но тот, как всегда в свойственной ему ернической манере, лишь грубо заметил: "Прое... пилотку, курсант - это твои проблемы. Но чтобы на разводе ты стоял в пилотке, как все порядочные курсанты!" "А как я это сделаю, товарищ капитан?" - попытался было возразить Антон. "А меня это совершенно не волнует! Знаешь, как в известном армейском анекдоте? "Курсант, возьми лом и подмети плац". "А как я это сделаю?" "А вот это, курсант, как - раз и не важно; главное, чтобы ты зае....ся!" - и оскалив свою желтую от никотина пасть Фурманов громко засмеялся, выдохнув в атмосферу казармы густые пары прошлогодней сивухи. Пришлось отправиться в каптерку и выклянчить у каптерщика - угрюмого и вечно недовольного чем-то сержанта Кузьмина старую, побитую молью пилотку; изрядно помятую, как - будто ее только что извлекли из женского причинного места.
   Стоя на осеннем плацу в своей обшарпанной пилотке, вызывающей язвительные насмешки у всего курсантского строя, Антон угрюмо размышлял над превратностями своей совсем еще юной милицейской Судьбы. Он родился и всю свою сознательную жизнь прожил в Рубцовске, что находится на юге Алтайского края, на берегу реки Алей (приток Оби), аккурат на границе со знаменитыми еще со времен Освоения Целины кулундинскими степями. Рубцовск издавна пользуется на Алтае весьма дурной репутацией города, в котором население каким - то неведомым шутником - "доброхотом" аккуратно поделено на 3 части: одна, и это, безусловно, "уважаемая" часть города, - милиционеры, всегда отличавшиеся сверхкрутым нравом на фоне всех остальных алтайских коллег; другая часть - это зеки, компактно разместившиеся в двух так называемых "черных" (то есть находящихся под полным контролем "воров в законе" и "смотрящих") колониях строгого режима УБ-14/5 и УБ - 14/9; и, наконец, третья часть населения, которая еще только готовится сесть в тюрьму, то есть, по сути, в сложившейся ситуации также сделала свой непростой, но такой "правильный" для Рубцовска выбор.
   Отца у Антона никогда не было - то есть он был, наверное, не от Святого же Духа, в конце концов, появился Антошка, но мать никогда ничего про него не рассказывала, однажды раз и навсегда изгнав мужской дух, а вместе с ним и "поганую" мужскую плоть из своей семьи. Всю свою жизнь мама проработала нормировщицей на градообразующем Алтайском тракторном заводе, пока тот успешно не "крякнул", накрывшись "медным тазом", в начале нулевых. Здесь то и пришлось семье Федякиных, как, впрочем, и всему городу, жившему за счет АТЗ, потуже затянуть пояса, переключившись на случайные заработки и подсобное хозяйство (благо хорошей земли вокруг навалом!). Именно в этот тяжелый финансовый период у матери и созрел план поступления Антона в престижный милицейский ВУЗ Сибири. Но одно дело план, совсем другое - его реализация. Доведенное до нищеты население Алтайского края, чтобы хоть как-то выжить, изо всех сил пыталось использовать любые возможности для зарабатывания денег. Вот и курсантство с его стабильной стипендией в 5 тысяч рублей уже давно на Алтае превратилось в гарантированный источник дохода для родственников счастливчика, надевшего погоны МВД. Следуя примеру других курсантов, Антон регулярно отправлял половину стипендии матери в Рубцовск. "Кормилец ты мой ненаглядный!" - всегда с нежностью приговаривала мать, получая на почте очередной транш от сына.
   Для поступления Антошки были задействованы все финансовые ресурсы, прямо скажем, совсем небогатой семьи Федякиных. Мать даже съездила в Поспелиху к своей старшей сестре и с большим трудом уговорила ее продать корову. Печальной участи не смог избежать и любимый семейный боров Боря, который почему-то категорически отказывался принимать участие в судьбе будущего курсанта МВД, а во время жестокой резни даже изловчился тяпнуть за ляжку зятя Виктора, едва не откусив ему при этом мошонку. Вспоминая сцену забоя кабана, Антон, стоя сейчас на плацу, не смог сдержать улыбку. Боря уже издали почувствовал надвигавшуюся над ним смертельную угрозу и встретил толпу мужиков во всеоружии, предприняв отчаянную атаку, как заправский дикий кабан, на своего кормильца и одновременно подлого предателя Виктора. Но силы людей и животного были все-таки не равны, и вскоре поверженное тело боевого кабана оказалось бездыханным, опрокинутым в луже крови на земле посреди уставших от кровавой возни мужиков.
   Вырученные от продажи мяса деньги сразу же пошли в оплату услуг одного очень хорошего (потому что всегда брал на "лапу" по-божески, почти не наглея) коррумпированного преподавателя кафедры физической подготовки института МВД, который щедро приписал на экзамене Антону 5 недостающих для поступления подтягиваний на перекладине. Дело в том, что Антон вырос неимоверно слабым "дрищем", с дефицитом веса в 57 кг при росте 185 см. Данное обстоятельство стало причиной того, что уже с первых дней пребывания в казарме он занял в курсантской иерархической лестнице незавидную позицию вечного "шныря", не вылезая из нарядов за более крепких ребят и превратившись в объект для их постоянных шуток и казарменных издевательств.
   Самой веселой казарменной забавой, конечно же, испокон веков считается "балалайка" и "велосипед". Сыграть на "балалайке" - это значит, подложить горящую бумажку между пальцев спящего курсанта; покататься на "велосипеде", соответственно, зажечь бумажку между пальцев его стопы. Произведенный эффект здесь всегда один и тот же и вполне ожидаем: на радость всем веселящимся курсантам, среди ночи, казарма неожиданно оглашается душераздирающими криками "балалаечника" и "велосипедиста", сквозь слезы сыплющих ужасными проклятиями в адрес шутников - пироманов.
   Все новички в казарме прошли через это "сакральное" испытание огнем, кроме ... Антона. Судьба упорно хранила его от огня и нестерпимой боли, вызванной им. Между тем, такие попытки в отношении юноши предпринималось курсантами неоднократно, но всякий раз зажженные бумажки выпадали из ног и рук Антошки аккурат до того, как огонь только-только подкрадывался к его телу. Однажды все чуть-чуть не закончилось плачевно: зажженная бумажка в очередной раз выпала из пальцев прямо под ноги Антона и подожгла матрац вместе с простыней, на которой он спал. Коля Лебедев, руководивший этим фаер - шоу, почувствовав запах горелого матраца, пришел в неописуемый ужас. "Мужики, кто хочет ссать? Надо срочно тушить Федякина!" Сразу же нашлось несколько добровольцев - "огнеборцев", и вскоре коллективными усилиями с огнем было покончено, а атмосфера казармы наполнилась едким запахом испарившейся мочи, как будто обитатели казармы, всем скопом, только что прошли сеанс активной уротерапии. Но самое удивительное состояло в том, что за все время пожаротушения Федякин так и не проснулся, а лишь, как ребенок во сне, трогательно поджал под себя ноги, подальше от полыхающего огня. Это настолько потрясло всех устроителей фаер - шоу, что больше этого странного курсанта никто не трогал и никогда не поджигал.
   Иногда буйная фантазия сослуживцев Антона приводила и к другим, менее опасным, но не менее обидным шалостям.
   Однажды, после занятий в бассейне, курсанты запихнули Антона в женскую раздевалку, в которой на тот момент находился целый взвод обнаженных нимф с разных курсов. Девочки поначалу завизжали от неожиданности, но потом быстро взяли себя в руки (все-таки учеба в институте МВД дает о себе знать) - наиболее бойкие старшекурсницы отработанным приемом рукопашного боя сбили юношу с ног и оседлали его верхом. Одна деваха спортивного вида довольно сильно зажала шею Антона между своих прелестных ног, да так, что он даже ощутил легкое покалывание от нежной шерстки в ее промежности. Другая чернобровая и очень смуглая девчонка явно южных кровей, по - видимому с 4 курса, демонстративно провела мочалкой по своим ароматным прелестям и с издевательским смехом сунула ее Антону прямо в нос. После этих бесхитростных, почти ритуальных действий четыре амазонки, наконец, подняли бренное тело несчастного (а может быть счастливого?!) курсанта и довольно грубо вышвырнули его из раздевалки под оглушительный хохот довольных такой "удачной" шуткой дебилов, с нетерпением ожидавших развязки инициированной ими женской расправы над Федякиным.
   Странно, но Антон после этой шутки не только не озлобился на своих однокурсников, но даже был безмерно благодарен им за столь неожиданный подарок Судьбы - теперь, лежа в своей солдатской кровати, он почти каждую ночь прокручивал в голове это замечательное эротическое происшествие, пытаясь в мельчайших подробностях вспомнить все свои ощущения от волнующих прикосновений юных прелестниц и их возбуждающе - бесстыдного смеха. Женское доминирование юноше явно пришлось по вкусу - это было первое неожиданное открытие Антона в области взаимоотношений полов.
   Свой первый сексуальный опыт Федякин получил также в институте. Это произошло однажды ночью, весной, незадолго до начала первой в жизни Антона летней сессии. Как-то после ужина к нему подошел сержант Кирьянов, с которым у Федякина сложились очень даже неплохие отношения, и пригласил на веселый мальчишник в каптерку 3-го взвода. Обычно культурно-развлекательная программа выходного дня включала в себя пьянку и игру в карты на раздевание. Борясь с повседневной скукой, сержанты предложили свое очередное "ноу-хау", значительно усовершенствовав игру, внеся в нее элемент легкого эротизма. Игра, на которую сержанты Н-ского юридического института МВД имели эксклюзивные авторские права, называлась "Депилятор". Нехитрые правила, предложенные креативными сержантами, заключались в следующем: после того, как проигравший игрок раздевался догола, но имел желание продолжить игру, в случае проигрыша он должен был удалить со своего лобка 10 волосинок. Понятно, что в случае многократного проигрыша голый игрок реально рисковал в результате такой жесткой депиляции надолго остаться с абсолютно лысым лобком.
   Но в этот раз предлагался несколько иной сценарий досуга. "Пора тебе, наконец - то, стать мужчиной, Антоша!" - сказал Кирьянов, хитро подмигнув своим лукавым зеленым глазом. Все ребята на курсе Федякина знали, что он прибыл с Рубцовска абсолютным девственником. "Да с кем у нас в Рубцовке вообще можно дружить, а? Все девушки повально курят, пьют, а многие с ранних лет уже балуются и наркотой!" - возмущался Антон нравами алтайской провинции. И это было абсолютной правдой. Тяжелая социально-экономическая обстановка в городе плюс вековая селекция потомков каторжан сделали свое гнусное дело - хорошие девушки выродились в Рубцовске подчистую. Недаром знаменитая уроженка Рубцовки Раиса Максимовна Горбачева - жена первого президента СССР - вовремя смекнула это и при первой же возможности "сделала оттуда ноги", успев при этом схватить смертельную дозу радиации от семипалатинского полигона.
   Судя по заговорщическому виду двух сержантов отделения, ошибки быть не могло - ожидался восхитительный сеанс солдатского "группен - секса". Антоша был не на шутку взволнован ожиданием этого медико - биологического чуда. Но еще больше он разволновался, когда после отбоя зашел в каптерку и увидел сидящую рядом с сержантами Кирьяновым и Волковым курсантку 3 - го курса Светлану Белоусову.
   Во всех юридических институтах МВД России есть такая категория девушек - так называемых "честных давалок", которые грамотно используют сексуально озабоченную массу мужчин, ежесекундно выбрасывающую в эфир облака мужских феромонов, в своих женских, чаще всего мелкокорыстных целях. Как правило, объектами женской охоты в системе милицейских ВУЗов являются начальники курсов и отцы-командиры взводов, которые могут дать девушкам определенные послабления по службе. Но "высшим пилотажем" у таких девушек-охотниц испокон веков является, конечно же, удачная охота на представителей профессорско - преподавательской фауны института. Рейтинг охотничьих трофеев здесь обычно таков: профессор, как правило, приравнивается к сохатому, доцент - к кабану, преподаватель - к большому упитанному зайцу - русаку. Есть еще, на худой "крайняк", и козлы - это сотрудники тыловой службы, но их котировки в институтах всегда были крайне низкими, ведь подобным трофеем - козлом перед подругами определенно не похвастаешь - просто засмеют.
   Света Белоусова не принадлежала к категории описанных выше корыстных девочек. Она была безусловной альтруисткой в самом хорошем значении этого слова. Света поступила в юридический институт по льготному списку, являясь кандидатом в мастера спорта по легкой атлетике. По-видимому, ежедневные спортивные нагрузки чрезмерно повысили ее либидо, фатально превратив Светлану в законченную нимфоманку. Девушка, несомненно, страдала из-за этого, боролась, как могла, со своими похотливыми желаниями, но раз в месяц все же позволяла себе оторваться по полной программе, поучаствовав в очередном сеансе группового секса, как правило, со своими же друзьями - спортсменами.
   Сержанты извлекли из тумбочки две бутылки розового портвейна, в который для усиления эффекта предварительно добавили изрядную порцию медицинского спирта. Света выпила с каждым из трех ребят на брудершафт и после третьего фужера заметно "поплыла". Кирьянов нетерпеливым жестом подал знак Волкову и Федякину, и ребята поспешно вышли из каптерки. В нетерпении ожидая своей очереди за таким сейчас доступным, а, чаще всего, к сожалению, совершенно недоступным "волшебством", Антону неожиданно на ум пришли строки из известного стихотворения Сергея Есенина: "Лижут в очередь кобели истекающую суку соком!" "Да это же он прямо про нас написал, елки - палки!" - с восторгом подумал Федякин, удивившись такой гениальной прозорливости великого поэта.
   Из-за двери раздался протяжный скрип солдатской панцирной койки под аккомпанемент очень эротичного девичьего стона - это заработал тяжелый "отбойный молоток" Кирьянова. Вскоре он, изрядно взмокший и весьма довольный собой, вышел из каптерки и пригласил на рандеву следующего "клиента". Вторым на "мокрое дело" в порядке старшинства пошел сержант Волков. После "отбойного молотка" Кирьянова звуки, раздававшиеся из-за двери, уже более всего походили на работу обычной двуручной пилы - сексуальный калибр Волкова явно уступал кирьяновскому; к тому же этот очень "нервенный" сержант явно "частил", постоянно сбиваясь с такта сам и сбивая этим свою очаровательную партнершу.
   Наконец, пришел черед Антона. На дрожащих ногах он зашел в каптерку и погрузился в мир доселе неизведанных ароматов. В каптерке пахло, как во время морского отлива - сложная гамма запахов запревших водорослей, разлагающихся в морском иле крабов и прочих морских существ, жестоко обманутых коварным отливом и подлой луной. Света лежала голая, как наяда, в капельках росы, на грубой панцирной кровати, в абсолютном "отрубе" - очевидно, сержантский "портвешок" уже подействовал во всю свою мощь! Тело у нее было просто изумительное - спортивное, поджарое, как у абсолютной чемпионки мира по легкой атлетике Елены Исимбаевой, только значительно моложе. Аккуратная девичья грудь, с которой, как два перископа, на вас глядели набухшие розовые соски; плоский как у пловчихи живот, под которым красовался украшенный незатейливой интимной стрижкой аккуратный и очень аппетитный девичий лобок. Стройные спортивные ноги, слегка согнутые в коленях и широко расставленные в стороны, призывали, да нет, просто кричали "во весь голос", требуя от Антона немедленно посетить "пещерку" этой гостеприимной хозяйки, обещая ему просто незабываемое райское наслаждение. И вот тут случился конфуз, который часто бывает с молодыми мужчинами в первый раз: созерцая все это женское великолепие, юноша, в конце концов, не выдержал и излил свое семя прямо на ляжку Светланы. "Шеф, все пропало!" - только и смог прошептать Антоша. В это время в каптерку заглянул Кирьянов, которого стала очень беспокоить установившаяся здесь странная тишина. "Что случилось?" - спросил он. "Да вот, осечка вышла!" - тихо произнес Федякин, показывая на ногу Светланы. "Ничего страшного, Антоха, бывает со всяким, - засмеялся сержант и продекламировал хорошо известную в молодежной среде, весьма скабрезную поговорку: "Ты пожми его немножко, станет твердым как картошка!" Но сколько Антон не жал "его" и не теребил, орудие любви так и не приобрело желаемой и столь необходимой сейчас твердости картофеля. Как говорится, "первый блин комом!" Ну, ничего, жизнь еще даст ему возможность отыграть этот неудачный раунд - теперь, после первого опыта общения с женщиной, Антон в этом практически не сомневался.
   Как всегда, незаметно пролетело короткое сибирское лето, а вместе с ним и первая в жизни Федякина летняя сессия. Антон успешно перешел на второй курс юридического института, и его ближайшее будущее на целых 4 года теперь представлялось ему таким светлым и таким понятным, что на душе было невероятно легко и приятно.

0x01 graphic

   Однажды осенью, в солнечный сентябрьский день, после очередного институтского Дня знаний, в коридоре учебного корпуса к нему подошел очень тучный и очень серьезный начальник второго курса подполковник Саша Пидорук. Скверный характер этого более чем странного офицера полностью оправдывал его необычную, прямо скажем, экзотик- фамилию. Всем сотрудникам было очень хорошо известно, что до института Саня Пидорук более 10 лет отработал начальником отряда в колонии строгого режима Алтайского края, и остается только удивляться, как смог он продержаться там столь долго с такой, слишком уж экзотической для пенитенциарной системы, фамилией. Ведь изобретательным зекам даже напрягаться не пришлось, чтобы придумать смешное "погоняло" для гражданина - начальника Пидорука. "Федякин, а ты почему мне не доложил, что хорошо играешь на барабанах?" - проревел он густым медвежьим басом прямо в ухо Антону, выдохнув тяжелый кислый запах недельного перегара. - Мы создаем вокально-инструментальный ансамбль на нашем курсе под названием "Территория закона", но теперь все уперлось в отсутствие ударника!" "А я не знал, товарищ подполковник, что здесь это кому - то интересно". "Понимаешь, Федякин, под сидячую жопу чекушка сама не закатится! Не я должен идти к тебе, а ты - ко мне. Хорошо, что я просматривал сегодня личные дела курсантов и увидел, что ты раньше играл на барабанах. Делаю тебе замечание, курсант, это - твой первый серьезный "косяк" на моем, между прочим, самом лучшем курсе института!" Действительно, Антон в свое время довольно неплохо играл на ударных в школьном ансамбле, а один так называемый "мертвый сезон" летом 1996 года даже отработал в составе рок - группы в одном из низкопробных ресторанов города Рубцовска.
   Руководителем рок - группы "Территория закона", как и ожидалось, стал бессменный дирижер духового оркестра Н-ского юридического института МВД России капитан Малофеев. Коля Малофеев, из-за своих шикарных усов прозванный сослуживцами "Тараканом", представлял собой весьма харизматичную личность, не лишенную некоего обаяния, даже несмотря на то, что день через день пил, как сапожник, а вернее сказать - как "духовик", потому что можно еще поспорить, кто из них пьет больше и "красивее". Он владел практически всеми духовыми инструментами, но больше всего, конечно, преуспел в игре на саксофоне, который Малофеев любовно называл "сексофоном" и просто обожал. И действительно, когда Колек начинал выводить на своем "сексофоне" берущие за души пронзительные, всемирно известные мелодии для "сакса", женщины просто млели, слушая его, и как кобры под звуки флейты факира начинали изо всех сил "раздувать капюшоны", вставая в "боевую стойку" и желая во что бы то ни стало понравиться этому неуемному, вечно пьяному, но такому обаятельному "заклинателю зеленого змея".
   Малофеев прослушал Федякина, и в целом остался удовлетворенным его довольно непритязательной техникой игры на ударных инструментах, сделав замечание Антону лишь по синхронизации работы его "бочки" и "хэта". Федякин хорошо знал эту свою ритмическую проблему - а именно то, что в быстром темпе у него "разъезжается" классическая связка "бочка - хэт" - главные инструменты в перкуссионной группе; так сказать, ее "сердце" и метроном. Он клятвенно пообещал капитану поработать над своими ошибками в свободное от учебы время и исправиться.
   На "клавиши" взяли курсанта 2 курса Олега Колесниченко - симпатичного лопоухого "ушастика" из алтайской глубинки, которого эта его лопоухость совсем даже не портила, а напротив, придавала некоторое обаяние "вечного ребенка". Олег активно занимался сочинительством и был на "ты" практически со всеми музыкальными компьютерами, что само по себе уже очень ценно в современной рок - группе.
   На бас-гитару взяли тоже курсанта со 2 курса Колю Гусева, который, не успев прийти в группу, сразу же предложил свою авторскую песню "Ночь". "Отвечаю, эта песня будет мегахитом группы "Территория закона"!" - восторженно восклицал Гусев и, действительно, эта песня вскоре прочно вошла в репертуар молодой рок - группы, сразу же завоевав сердца благодарных слушателей в погонах.

0x01 graphic

   По рекомендации Коли в группу вскоре пригласили и курсанта 4 курса Дмитрия Назарчука в качестве лидер - гитариста и, пожалуй, это было самое ценное приобретение для коллектива в музыкальном плане. Дима играл на гитаре как Бог, ну или почти как Бог, так как за спиной у него была добротная музыкальная школа в городе Бийске и многолетняя практика игры в самых различных коллективах.
   Ну и, наконец, вокалистом на постоянной основе решили взять курсанта 2 курса Дениса Дубынина, который обладал хорошо поставленным бархатным баритоном, особенно удачно раскрывающим свои вокальные возможности в песне "Ночь".

0x01 graphic

   Но, пожалуй, больше всего в довольно увесистом репертуаре "Территории закона" выделялось авторское произведение очень "креативного директора" группы капитана Малофеева "Сафари". Эта музыкальная пьеса, написанная в стиле "фьюжн" (то есть, уникальном музыкальном сплаве джаза и рока), давала прекрасную возможность раскрыться практически каждому музыканту как по отдельности, так и в ансамбле. Кроме того, во время исполнения этого "эпохального" произведения был тщательно продуман и воплощен сценический образ каждого музыканта.
   По авторскому замыслу Малофеева вначале на сцену выходил Антон Федякин и начинал на фоне ветра в пустыне, который довольно правдиво изображался Олегом Колесниченко на синтезаторе, очень ритмично работать одной только "бочкой" и "хэтом", украшая этот жесткий "битовый" рисунок своими коронными длинными "брейками" (ритмическими "проходками") на "томах" (кстати, этот прием очень удачно в свое время применила итальянская группа "Чирони" в своем бессмертном хите "Supernature"). Постепенно к Антону присоединялся "клавишник" и бас-гитарист группы.
   0x01 graphic
Но больше всего, конечно, у публики вызывало восторг появление, где-то ближе к середине пьесы, самого "мэтра" - Коли Малофеева, который начинал играть на саксофоне уже в дверях зрительного зала примерно за сто шагов до сцены. Играя на ходу, он торжественно проходил сквозь ряды восторженных зрителей и, как новоявленное Божество, поднимался, наконец, на сцену, как на пьедестал, где начинал отрываться на своем любимом "сэксофоне" уже по полной программе. Почтенная публика в этот момент просто выла от восторга, совершенно сходя с ума и требуя Колю на "бис", особенно после эффектного завершения "Сафари" (в кульминации музыкальной пьесы всегда гремел оглушительный выстрел из шумового пистолета и раздавался душераздирающий крик раненного слона).
   Творческая жизнь "Территории закона" в отведенных ей руководством МВД узких рамках развивалась весьма размеренно и неторопливо, как половая жизнь пожилой супружеской пары: в порядке шефской помощи рок-группа "прочесала" с концертами практически все окрестные воинские гарнизоны и подшефные учебные заведения. После каждого концерта, как водится, музыкантов щедро угощали, иногда наливали - в общем, можно с уверенностью сказать, что "жизнь у пацанов удалась" и, казалось бы, ничего не предвещало ребятам каких-либо серьезных катаклизмов. Все изменилось, причем в одночасье, когда в коллектив пришла курсантка 3 курса Кристина Маньковская. Просто - напросто однажды на "Территории закона" со страшным грохотом взорвался исландский вулкан Эйяфьятлайоткудль, накрыв всех участников группы облаком горячего вулканического пепла и в корне изменив привычный распорядок жизни этого внешне спокойного (только внешне?) музыкального коллектива.
   Кристина была девушкой очень необычной во всех смыслах. Сексуальная энергия из нее просто била неиссякаемым фонтаном, вовлекая всех окружающих людей, часто помимо их воли, в этот бесконечный хоровод любовных интриг и взаимоотношений - пожалуй, самое интересное и никогда не надоедающее действо на нашей очень "веселой" планете Земля.
   Но Кристина пришла в группу отнюдь не с пустыми руками - она принесла еще песню собственного сочинения "По барабану", в которой ей удалось очень талантливо и ярко раскрыть стервозную и довольно противоречивую женскую натуру:
   "Ты подарил цветы и пригласил в кино,
   Ты раскидал понты, смотри - ка не споткнись:
   Мне - все равно!
   Мне все - по барабану!
   По барабану мне, мне все - по барабану!
  
   Ты притащил в музей,
   Давал послушать джаз, и долбанных друзей
   По телику крутил полсотни раз,
   А мне - по барабану!
   По барабану мне, мне все - по барабану!
  
   Но ты - не мой герой,
   Ковбой проснись и пой,
   Послушай ты, чувак,
   Со мною вечно наперекосяк,
   Мне все - по барабану!
   По барабану мне, мне все - по барабану!"
   Эта замечательная девичья песня - "зажигалка" сразу же понравилась всем ребятам в рок - группе. С большим энтузиазмом и желая побольше угодить Кристине, причем каждый по - своему, музыканты за один присест сделали шикарную аранжировку этой, без сомнения, хитовой песни. Федякин долбил по рабочему барабану с таким необычным для него рвением, что умудрился в двух местах пробить дорогой немецкий пластик. Дима Назарчук между куплетами девушки сыграл такое изумительное соло на электрогитаре - своеобразную "лебединую песню" отвергнутого ковбоя, что Кристина, на зависть всем музыкантам, после наиболее удачного его исполнения, подарила ему горячий поцелуй, да с языком, так что гитарист был на "седьмом небе" от счастья!
   Но была у этой экстравагантной девушки одна "заветная" тайна, которую она тщательной скрывала от всех людей по вполне понятным причинам - Кристина иногда баловалась "травкой". Не то, чтобы она была конченой наркоманкой, но раз в месяц с "завидной" регулярностью она отправляла своего "бой-френда" - студента технического университета в "цыганскую яму" за анашой. Так вот откуда возникали эти странные перепады настроения у Кристины во время репетиций, которые так удивляли, а иногда откровенно пугали Антона и всех других участников рок- группы!
   Роман Антона и Кристины развивался очень стремительно, практически прямо на глазах у всех курсантов и офицеров института - взаимные чувства в один момент вспыхнули у них нежданно-негаданно, словно по "щелчку" Свыше. А самое интересное и значительное в их фантастическом романе произошло, конечно же, после очередной поездки с концертом рок - группы в поселок Шилово, где на тот момент были дислоцированы кадрированные артиллерийский и ракетный дивизионы.
   Хозяева Шиловского гарнизона на этот раз оказались слишком уж гостеприимными - мало того, что все музыканты "накатили" для храбрости еще до концерта, добавили они и во время оного, а также после на организованном в честь "Территории закона" праздничном обеде. В итоге, весь состав группы, пьянющий в абсолютно дровяные "дрова", с большим трудом, кое-как погрузился в военную будку "Урала", любезно предоставленную артиллеристами. А вместе со своими бренными телами алтайские менестрели загрузили еще несколько галлонов отличного, только что сваренного деревенского пива. Пивного эффекта, как водится, пришлось ждать совсем недолго: оказавшись запертыми в военной будке, музыканты заметались было вначале по этой тесной железной коробочке, но потом очень быстро нашли, как всегда, простой и "гениальный" выход из создавшегося положения - стали последовательно наполнять содержимым мочевого пузыря освободившуюся пивную тару; благо, что Кристина ехала на другой машине и не могла видеть всего этого мужского безобразия.
   Затем, буквально за несколько километров до города, автомобиль попал в серьезную дорожную "пробку". И вот здесь случилось то самое интересное и зрелищное событие, ради которого рок-группе, собственно, и стоило ехать на гастроли в Шилово: когда офицер - артиллерист, сопровождавший машину, открыл, наконец, будку, наш славный, добрый "сэксофонист" капитан Малофеев неожиданно разулся (по-видимому, для ощущения большей творческой свободы), выскочил в носках и военной форме на проезжую часть и, устраивая "гигантский слалом" между плотно стоящими в "пробке" автомобилями, принялся, что есть мочи, выдувать на саксофоне в ухо каждому понравившемуся ему водителю свою любимую тему из "Сафари". Водители просто остолбенели от такого "шоу не для слабонервных". С большим трудом курсантам, все-таки, удалось поймать своего не на шутку разбушевавшегося "креативного директора" и запихать его обратно в будку к явному разочарованию автомобилистов, которые уже начали получать определенный кайф от этого импровизированного выступления пьяных военных полудурков.
   Прибыв в институт, курсанты очень быстро разгрузили музыкальную аппаратуру и повезли сильно "поврежденного" Малофеева домой, чтобы сдать его жене лично в руки. В клубе остались лишь Антон и Кристина, которой Малофеев поручил закрыть и опечатать зал вместе с репетиционной комнатой. Наконец - то, они были вместе, и им никто не мешал. Ребята молча обменялись влюбленными взглядами, и все им стало понятно без слов - они тотчас слились в долгом, сладострастном поцелуе.
   Охваченные взаимным влечением, они вышли, возбужденные, прямо на середину сцены институтского клуба. Федякин деловито и со знанием предмета расстелил возле концертного рояля "Красный Октябрь" пыльную и изрядно запачканную кумачевую ткань, которой был покрыт рояль, после чего с большим трудом стал снимать с девушки тугие и очень плотные колготки. Вскоре его окатила волна возбуждающего запаха ароматной женской плоти. Александр Куприн писал как-то в своих знаменитых "Кадетах", что молоденькие девушки всегда пахнут топольком. Великий русский писатель на этот раз явно перепутал ботанику с биологией - пахло, скорее всего, душистыми креветками; правда, несколько подпорченными или, точнее сказать, сильно "утомленными" под этим жарким июльским солнцем. Федякин всегда недоумевал, зачем современные девушки в летнюю жару носят такие прочные, толстенные колготки; это же - просто форменное издевательство над нежным женским телом, остро нуждающимся в постоянной вентиляции и освежающей прохладе. Антоша поставил Кристину на четвереньки, в известную и столь любимую в народе позу еще пока не сваренного "рака", и сзади, очень так вальяжно, вдумчиво и не спеша, вошел в нее. Примерно через 5 минут монотонных фрикционных движений им вдруг обоим стало скучно и захотелось сексуального разнообразия. "А давай как в фильме "Красотка" Ричард Гир отымел Джулию Робертс на рояле?" - предложил креативный юноша. "Давай!" - с восторгом согласилась девушка. Антоша поднял Кристину на руки и усадил на крышку рояля - этого, как любил говаривать знаменитый поручик Ржевский, "удивительно скользкого инструмента". Здесь у него возникло непреодолимое желание поцеловать ее в дивно пахнущий "цветочек" (Антон свято верил в то, что всякие губы - и большие, и малые - должны быть целованы), но это сегодня вновь стало его очередной фатальной ошибкой: ведь Господь Бог так остроумно и одновременно так смешно организовал интимную жизнь человека, что порой одной, совершенно пустяковой мелочи бывает достаточно, чтобы полностью сломать эротический кайф, окончательно выбив молодого мужчину из проторенной "колеи".

0x01 graphic

   И ведь ничего страшного, вроде бы, сейчас и не произошло: подумаешь, половые губы у Кристины слегка провисали, образуя тонкие, почти прозрачные складочки кожи в виде нежных лепестков розы - любой современный пластический хирург устранил бы этот небольшой природный дефект всего за 5 минут. Но для Антона и этого было достаточно - член его безвольно повис и категорически отказывался подниматься на "рыхлое", с точки зрения члена, влагалище. "Ну что же ты, Федякин, обломил кайф в самом разгаре?!" - разочарованно произнесла Кристина, недовольно натягивая трусики. - Меня вчера Коля Балицкий, здесь же возле рояля, трахал больше двух часов; да так, что у меня аж туфли со сцены улетели, целый час их потом найти не могли, а ты не можешь и 5 минут...!" Упоминание об этом счастливом конкуренте - веселом курсовом офицере Коле Балицком, всеобщем институтском любимце и очень талантливом вокалисте, что называется от Бога, - сейчас, в эту гнуснейшую минуту его жизни, еще больше обескуражило Антона.
   Молодые люди расстались после всего произошедшего с ними в клубе практически врагами - женщины никогда и ни при каких обстоятельствах не прощают мужчинам отсутствие к ним полового влечения, очень болезненно воспринимая это на свой счет и, чаще всего, своей неудовлетворительной внешности. За этим, как правило, следует изощренная женская месть, действующая по принципу "бумеранга" - жестоко унижая мужчину, женщина этим самым пытается себя возвысить, прежде всего, в собственных глазах и в глазах окружающих людей. Причем, борьба с мужчиной - обидчиком способна объединять во временные "военные" союзы даже недавних лютых врагов, готовых, подобно диким кошкам, с огромным удовольствием выцарапать глаза сопернице.
   Вот и сейчас, благодаря активным боевым действиям Кристины, за Антоном прочно закрепилась в институте "слава" абсолютного импотента. Он, конечно, не мог не чувствовать это по насмешливым взглядам девушек - курсантов, которые даже не пытались скрыть от него своего откровенного женского презрения. Ну что же, жестокая, бессердечная Кристина добилась всего, чего хотела - Антоша в какой-то момент стал панически бояться и всячески избегать женщин, опасаясь повторения столь неприятного для него инцидента. Не известно, чем бы закончилась эта печальная "фаллическая" история, а, скорее всего, в нашем эротическом романе по объективным причинам пришлось бы поставить жирную точку, если бы не Его Величество Случай.
   Однажды, будучи уже на третьем курсе обучения, рок-группу "Территория закона" пригласили в находящейся по соседству с юридическим институтом медицинский колледж - дать пафосный концерт, посвященный празднику 23 февраля. Концерт проходил в просторном актовом зале колледжа, в котором у Антона просто голова пошла кругом от такого великолепного природного многообразия женского вида. Это был самый настоящий музейный "вернисаж", представленный женщинами всех возрастов, любой внешности и различных темпераментов. Концертную часовую программу, отточенную частыми выступлениями на публике уже практически до совершенства, ребята и на этот раз отыграли совсем даже не хило под одобрительный женский гул и щедрые аплодисменты будущих медсестер и их очаровательных преподавательниц.
   После концерта, почему-то именно к Антону, неожиданно подошла симпатичная молодая женщина лет 30, которая представилась преподавателем кафедры акушерства и гинекологии Валентиной. Оказалось, что Валя в порядке общественной нагрузки отвечала за художественную самодеятельность колледжа. "Большое спасибо за ваше выступление, вы - просто замечательные музыканты, так душевно играете, молодцы! - горячо поблагодарила она Антона, а заодно с ним и всех ребят ансамбля. - А не могли бы вы сыграть у нас еще раз - на 8 марта?" "Да не вопрос, надо только поставить в известность руководство института!" - ответил Федякин, который для себя почему-то сразу определился, что эта женщина должна принадлежать только ему.
   8 марта музыканты, как всегда, довольно успешно отработали праздничный концерт в медицинском колледже, а после концерта Валя пригласила Антона к себе домой в "малосемейку". В гостях у Валюши, как и ожидалось с учетом ее медицинского образования, прелюдия любви была совсем не долгой. Раздевшись догола, женщина пригласила Антона в небольшую "сидячую" ванную, которая, видимо, была специально спроектирована здесь, в "малосемейке", по индивидуальному желанию хозяйки. "Ну иди ко мне, мой милый мальчик!" - нежно прошептала Валя, и юноша, проворнее жеребца, запрыгнул к ней в ванну. Он первый раз в жизни ощутил прелести и недостатки совокупления в воде. С одной стороны - это полная потеря чувствительности полового члена, вдруг оказавшегося в непривычной для него водной среде, позволяющая бить все мыслимые и немыслимые сексуальные рекорды; с другой стороны - теплая вода внезапно спровоцировала преждевременное семяизвержение Антона - благо, что на этот раз он имел дело уже не с юной и малограмотной Кристиной, а с опытным медицинским работником, которая отнеслась к этому процессу спокойно, с полным пониманием мужской природы и связанных с ней проблем. И с той поры у Федякина началась шикарная сексуальная жизнь, наполненная радостями простого человеческого Бытия.
   В их, таких счастливых сексуальных отношениях, пожалуй, был один пунктик, который слегка удручал Антона, омрачая интим. Дело в том, что всю свою жизнь, с самого раннего детства, Валя занималась плаванием, в свое время даже выполнив нормативы кандидата в мастера спорта. Но всем хорошо известно, что плавание может весьма прилично испортить фигуру любой женщины - пловца, чрезмерно развивая ее плечевой пояс и торс. Поэтому однажды, овладев Валей сзади, Антон вдруг поймал себя на крайне неприятной мысли, что сейчас, именно в данный конкретный момент, он трахает вовсе даже не очаровательную женщину Валю, а широкоплечего мужика - брутала по имени Валентин. Пришлось отказаться от всех поз, так или иначе вызывающих столь отвратительную ассоциацию - аллюзию однополой любви.
   Как-то раз юноша, в очередном порыве интимного откровения, рассказал новой пассии о своем неудачном романе с Кристиной. Возмущения женщины-врача после этого берущего за душу рассказа Антона не было предела. "Да эта тупая свинья могла просто угробить тебя, как мужика! Разве можно говорить такие отвратительные вещи молодому, неопытному мужчине!" - эмоционально восклицала Валюша, и от ее возбуждающих, таких страстных интонаций у Антона вновь и вновь возникало непреодолимое желание обладать этой удивительно прелестной и такой искренней женщиной. Тогда Валя и предложила юноше свой план, по-женски иезуитской, мести этой, с ее точки зрения, крайне непорядочной и бестолковой девушке в милицейских погонах.
   А началось все с того, что однажды женщина, обладающая довольно развитой фантазией художника, во время очередной любовной игры вдруг захотела сфотографировать эрегированный член Антона на свой прекрасный профессиональный фотоаппарат "Canon". Тут у нее и возникла идея сделать эротическое фото со своим участием и отправить его этой неблагодарной и глупой Кристинке. "Знаешь, Антон, для молодой женщины нет более тяжкого испытания в жизни, чем наблюдать сексуальное счастье когда-то несправедливо отвергнутого ею мужчины!" - с жаром убеждала Валя, проявляя при этом недюжинные способности профессионального семейного психолога. Именно тогда и было решено изготовить и отправить Кристине две открытки эротического содержания, на которых, несмотря на ретушь и фотошоп, очень хорошо угадывалась фигура Антошки.
   Результат от этой сексуальной фотопровокации превзошел все их ожидания - Кристина целую неделю ходила, как тень, по учебному корпусу института в полуобморочном состоянии, ни с кем не разговаривая и никого в упор не замечая.
   Прошел почти год безмятежной сексуальной жизни Антона с Валентиной. Подходил к концу уже 4 курс института, а вместе с ним и этот дивный роман с прекрасной женщиной - "секси", наполненный одновременно таким нежным юношеским романтизмом и такой зрелой не по годам эротикой.
   Однажды ранним мартовским утром Федякина неожиданно вызвали на КПП. Прибыв на проходную, он увидел Валентину, смотревшего на него грустными, заплаканными глазами - женщина явно от души поплакала накануне. "Я пришла попрощаться, Антоша, - печально произнесла она. - Мой нежный мальчик, завтра я уезжаю в Херсон, где у меня живут престарелые родители, требующие моего ухода и заботы. А сегодня мне пришел вызов и с моей будущей работы - херсонского медицинского колледжа". "Но как же так, почему ты мне ничего не сказала?" - только и смог выдавить из себя Антон. "Не хотела тебя расстраивать раньше времени! Все имеет начало и конец, мой милый мальчик. Главное, что нам было хорошо все это время. И еще скажу тебе напоследок - береги себя, Антоша, и не попадайся больше в хищные лапы нехороших девочек!" Они нежно попрощались, и юноша, абсолютно подавленный и растерянный, как лунатик, побрел в общежитие института. В этот вечер он, к изумлению сослуживцев, впервые за все годы учебы крепко "нажрался" с горя, а потом, после этой сумасшедшей попойки, для "полного счастья" еще во весь рост растянулся в туалете общежития, в кровь разбив себе голову об унитаз.
   Наконец, настала горячая пора выпускных экзаменов. В перерыве между "госами" курсанты решили устроить себе небольшой "мальчишник" в сауне, в котором банковал, как обычно, теперь уже младший лейтенант Кирьянов. Ах, если бы только знал Федякин, при каких забавных и каких пикантных обстоятельствах произойдет у него следующая встреча с уже подполковником Кирьяновым ровно 15 лет спустя!

0x01 graphic

   Следуя давно устоявшейся курсантской традиции, ребята вызвали в баню двух проституток. Антон всегда брезговал продажной любовью, считая ее занятием, одинаково унижающим как женщину, так и мужчину. Отдавая дань "старинной" офицерской забаве, он, все-таки, исполнил несколько скучнейших эротических "па" с проституткой под аккомпанемент ее фальшивых стонов, но удовольствие, как и предполагалось, оказалось ниже среднего. А чего ж он, собственно, ждал от этой уставшей, вконец измученной непутевой жизнью "жрицы любви"?
   Вскоре эротические забавы с "путанами" всем приелись до "чертиков" - в сауне внезапно, безо всяких видимых причин, установилась гнетущая тишина. Желая разрядить обстановку и внести во всеобщую атмосферу уныния хоть какой-то позитив, Антон предложил эксклюзивную игру в "снайпера": "Пацаны, скоро многим из нас предстоит поехать служить в Чечню. Родине и правительству нужны хорошие снайперы. Давайте поиграем в "Ворошиловского стрелка!" Обнаженных девиц поставили раком на столе, и веселые "снайперы" с большим энтузиазмом принялись поражать живые "цели" снарядами из хлебного мякиша. "Ура! - во все горло победно завопил Кирьянов. - Антоха попал в самое "очко" и тем самым заработал 1 очко!"
   За каждый удачный бросок курсанты поднимали тост, так что этот, как вначале казалось, заранее испорченный вечер пролетел для всех совершенно незаметно и закончился, к всеобщей радости, на достаточно высоком "позитиве". Девчонки тоже остались безмерно довольными этой незатейливой мальчишеской игрой - всего за час, без изрядно надоевшего траха, они заработали денег вдвое больше обычного.
   Приближался выпускной вечер в Н-ском юридическом институте МВД России, на котором рок - группа "Территория закона" должна была в последний раз грянуть во всю свою природную мощь прощальным "гало - концертом". К этому последнему выступлению Антон сочинил новое, очень необычное произведение "Разлука", написанное в стиле музыки транса специально для ударных инструментов. Изюминка этого музыкального "шедевра" состояла в том, что он был написан в совершенно фантастическом музыкальном размере - так называемом 5/4 (пять - четвертном) такте. "Разлука", по замыслу Федякина, должна была играться в самом конце "гало-концерта" и драматургически была выстроена по типу "Прощальной симфонии" Гайдна - музыканты рок - группы один за одним печально покидали сцену, задувая свечи. В итоге на сцене оставался только Антон со своей неизменной перкуссией. Подобно одинокому шаману, затерянному в бескрайнем Океане, он все долбил и долбил, казалось целую вечность, в свой магический бубен, одновременно прощаясь с юностью и пытаясь достучаться до Небес, равнодушно взирающих на все происходящее на этой странной, но такой удивительной голубой планете под названием "Земля"!
  
   Новая высота
   "А ну-ка, дочка, уважь-ка пожилого ветерана МВД! О, это же - не ротик, а какая-то бездонная глотка! Какой волшебный "заглот"! Ай да деваха, спасибо, родная, вот так угодила старику!" - этот занимательный разговор на фоне блестяще исполненного миньета происходил в комнате отдыхающей смены дежурной части Н-ского РОВД. Диалог, а, скорее всего, монолог - репортаж во время классического "отсоса" вел 45 - летний, очень юморной прапорщик ППС (патрульно-постовой службы) Емельянов с "оральной исполнительницей" Инной - довольно невзрачной брюнеткой лет 20 с ярко накрашенными губами и размазанной по лицу дешевой тушью для ресниц.
   Прапорщик Емельянов был очень хорошо известен в РОВД своей довольно необычной и весьма эпатажной манерой комментировать собственные сексуальные подвиги в режиме "он - лайна". "Ну, как сосет, зараза, вы только посмотрите на это! Это же надо так ударно работать языком - аж до гланд пробирает!" - несколько отстраненным, почти комментаторским тоном приговаривал прапорщик - эротоман во время всего этого феерического порнодейства; как - будто речь шла вовсе не о нем и его замечательном "фаллическом агрегате", а о каком - то совершенно постороннем и неодушевленном предмете; причем, приговаривал он это так потешно, но одновременно с такой детской непосредственностью и радостным удивлением, чем почти всегда вызывал всеобщий одобрительный смех у сотрудников РОВД, наблюдавших всю эту занимательную картинку в режиме "он-лайн".
   Разбитную девицу Инну, как обычно, притащил в РОВД известный в округе "сутенер" и "пикапер" Коля Гусев - бывший бас-гитарист "Территории закона", который вместе с Антоном Федякиным был распределен после окончания института в уголовный розыск Н-ского РОВД. И, пожалуй, лучше бы он этого вообще не делал - Инна просто достала всех в дежурной части, "аж до самых гланд" в буквальном и переносном смысле! Такие девицы, как Инна, с давних времен водят сексуальные "хороводы" вокруг некоторых полюбившихся им отделов милиции, а теперь вот уже и недавно появившейся отечественной полиции. Трудно сказать, что является побудительным мотивом для этих "честных давалок", пускающихся "во все тяжкие" с "ментами" отнюдь даже не за деньги, а всего лишь за дешевую выпивку и более чем примитивную кормежку. Думается, что все дело здесь в не совсем здоровой голове этих более чем странных, экзальтированных дамочек, а именно - в довольно серьезном психическом расстройстве, проявляющемся в таком странном сексуальном извращении, как непреодолимая тяга к грязному групповому сексу (промискуитету) с сотрудниками органов внутренних дел.
   Вот и сейчас, комнату отдыхающей смены, где "отдыхала" на кушетке, как всегда, пьяная "в дрезину" Инна, уже успели посетить 11 наиболее страждущих офицеров из дежурной части и уголовного розыска. Зашел туда было и Антон Федякин, но, чисто из мужского любопытства посветив фонариком в промежность Инне, просто пришел в ужас от увиденного, категорически отказавшись от своих намерений и этого более чем сомнительного сексуального удовольствия. Да и то сказать: все офицеры, которые были с Инной после прапорщика Емельянова, жаловались потом, что после работы его "фаллического суперагрегата" там вообще делать было нечего: "Ну, никаких ощущений, господа - одна лишь мохнатая, жутко пахнущая и жутко пугающая Бездна!"
   "Веселая" и "работящая" девочка Инна, которая, судя по всему, уже давно по - настоящему нигде не училась и не работала, прожила в РОВД более 10 суток и, к всеобщей "радости" сотрудников дежурной части, похоже, вообще никогда не собиралась покидать такое полюбившееся ей "хлебное" место. Все закончилось для нее внезапно - с приходом в отдел нового начальника оперативно - дежурной части, бывшего танкиста Сан Саныча Семенова. Заглянув однажды в комнату отдыхающей смены и обнаружив там очередное порнографическое безобразие, Сан Саныч только громко крякнул от изумления и, брезгливо поморщившись, отдал, по-военному, четкую и хлесткую, как удар кнута, команду: "Чтобы сегодня же этого "блядского мяса" здесь не было!" "Пепсы" (сотрудники патрульно-постовой службы) быстренько привели Инну в чувства, кое-как одели нетрезвую девушку и вывезли в близлежащий скверик, где аккуратно положили ее бренное и очень "натруженное" за 10 дней тело на деревянную скамеечку. С тех пор больше ее никто в РОВД никогда не видел.
   Работа в качестве оперуполномоченного уголовного розыска вконец "засосала" Антона, начисто лишив его всяческой личной жизни. Он практически потерял счет дням и ночам - все для него уже давно слилось в какую-то бесконечную, изрядно отдающую сюрреализмом, карусель человеческих страданий и судеб. Постоянные встречи с агентами, бесконечные рейды и утомительные ночные засады - все это для него превратилось в какой - то жутко мрачный фон, на котором и протекала теперь его монотонная и, как ему тогда казалось, совершенно бестолковая жизнь. В этой череде однообразных дней, практически лишенных ярких событий, в особом ряду для него оказалось уголовное дело, возбужденное по факту разбойного нападения на отделение Сбербанка криминальной группировкой, возглавляемой хорошо известным и сравнительно молодым по тому времени "вором в законе" Ждановым по прозвищу "Графенок". Антону и еще группе из 5 оперов было поручено оперативное сопровождение следствия по данному делу. И вот тут как - раз и произошел этот крайне неприятный инцидент, описанный ниже и вызвавший в городе такой большой общественный резонанс. А случилось следующее.
   Расследование этого довольно сложного, особенно в тактическом и психологическом плане, уголовного дела в отношении банды Графенка было поручено молодому и очень симпатичному следователю Н-ского РОВД Насте Ефимовой. Настя сравнительно недавно окончила юридический институт МВД, но уже успела зарекомендовать себя как грамотный и талантливый следователь. Она очень активно взялась проводить следствие, и результаты ее бурной деятельности не заставили себя долго ждать - вскоре три участника банды Графенка, принимавшие участие в разбойном нападении на отделение Сбербанка, были задержаны. Настя довольно оперативно предъявила им обвинение и избрала меру пресечения в виде заключения под стражу. А дальше случилось нечто совершенно непонятное.
   Однажды к ней на допрос пришел в качестве свидетеля очень приятный молодой человек, который назвался коммерческим директором ОАО "Автовокзал" и который по окончанию допроса пригласил ее на романтический ужин в сауну. "Это же здесь рядом, совсем недалеко от РОВД!" - горячо убеждал ее этот почти "голливудский красавчик". И ведь знала Настя, по своей профессии очень хорошо знала, что этот молодой человек является другом детства одного из обвиняемых по делу, и, все-таки, приняла это опасное, но такое заманчивое предложение. Финал у этой истории оказался очень печальным, но вполне предсказуемым и закономерным в сложившейся ситуации - Настю, как водится, "накачали" в сауне шампанским с клофелином, а потом, воспользовавшись ее беспомощным состоянием, четверо бандитов пустили ее "по кругу", зафиксировав все сексуальные безобразия на фотоаппарат. На утро бандиты позвонили Ефимовой прямо домой и предложили ей, по-хорошему, прекратить производство по уголовному делу в отношении "графят" в обмен на компрометирующие Настю фотографии из сауны. К чести Ефимовой следует сказать, что она достаточно трезво оценила данную ситуацию и не пошла на поводу у вконец обнаглевших преступников, а сразу же прямиком отправилась к начальнику уголовного розыска, которому подробно, во всех деталях, доложила о происшествии в сауне. Как и ожидалось, Настю моментально отстранили от ведения дела, одновременно назначив служебное расследование по данному факту, но это бандитов, почему-то, совершенно не остановило, и вскоре они направили две компрометирующие ее фотографии из сауны прямиком начальнику Н-ского РОВД.
   На одной фотографии трое мужчин (лица преступников, естественно, по понятным причинам были скрыты) жестоко трахали беспомощную девушку в особо извращенной форме, загнав ей в зад одновременно два здоровенных члена; на другой - все тот же сюжет (просто "жесть"!), только взятый крупный планом.
   Эти отвратительные фотографии из сауны в одночасье стали самым настоящим "хитом" сезона для жестокого и на редкость бездушного коллектива Н-ского РОВД (надо сказать, народ в этом отделе подобрался поганенький, просто на удивление!), который так и не смог проявить к однажды оступившемуся человеку ни жалости, ни элементарного сочувствия, ни желания хоть как - то помочь несчастной девушке. Вскоре Настя была с позором уволена из органов внутренних дел, и дальнейшая ее Судьба до сих пор для всех остается не известной.
   Надо признаться, что Н-ский РОВД вообще довольно часто сотрясали скандалы сексуального характера, наподобие описанного выше - такова, видимо, была Небесная карма этого чересчур уж скандального милицейского подразделения. Так, не успели еще успокоиться страсти по Насте Ефимовой, как грянул другой, еще более громкий скандал, произошедший уже с молодым дознавателем Ириной Лапиной.
   Ирина всего два месяца назад с отличием окончила юридический институт и работала в отделе дознания Н-ского РОВД в качестве дознавателя. Это была очень опрятная миловидная девушка 22 лет с роскошными темно - русыми волосами и томными серо - зелеными глазами. Как обычно это происходит в замкнутых мужских коллективах, наподобие воинских и тюремных, вокруг очаровательного дознавателя сразу же разыгралась нешуточная "собачья свадьба", в которой самое активное участие, как всегда, приняли "пассионарные" сотрудники уголовного розыска. Однако в этих ухаживаниях за молодой девушкой, до поры до времени, все было вполне пристойно и практически никогда не выходило за рамки приличия. Но однажды, все-таки, случилось то, что в одночасье очень круто и кардинально изменило жизнь не только всего отдела уголовного розыска, но и персональную Судьбу героя нашего повествования Антона Федякина.
   А началось все с обычной "прописки" Ирины, на которую ее подбили нетерпеливые сотрудники уголовного розыска и на которую был приглашен Антон. Погуляли очень прилично, можно сказать, "на славу", прямо в отделе дознания и почти до 23 часов, а потом, Федякин, почувствовав себя не совсем хорошо, покинул эту грандиозную "гулянку". Примерно к полуночи с девушкой остались только два опера, у которых в тот момент в их "двойной головке" и созрел внезапный умысел изнасилования молодого дознавателя. Без особого труда преодолев ее сопротивление, два здоровенных мужика практически "распнули" Ирину прямо на ее рабочем столе и поочередно изнасиловали. Потом, видимо, уже находясь в полнейшем "неадеквате" от выпитого, опера отправились в ночной магазин за спиртным, оставив Лапину абсолютно голой, лежащей на столе в ее холодном кабинете. Они заперли девушку снаружи, предварительно зачем-то забрав с собой всю ее одежду (наверное, чтобы она случайно не ушла!).
   Ночью, придя в себя, девушка попыталась было открыть входную дверь, а потом, когда ей это не удалось, связала из оконных занавесок импровизированную веревку и стала спускаться с третьего этажа, на котором как - раз и находился ее рабочий кабинет. Однако веревка вскоре развязалась, и она упала прямо спиной на клумбу перед зданием РОВД, где ее, голую, без сознания, и обнаружил наряд ППС. "Да, надо "делать отсюда ноги", и чем скорее - тем лучше! Пока эти уроды - недоумки не утянули меня за собой в тюрягу!" - мрачно подумал Антон, когда, прибыв ранним утром в отдел, с ужасом узнал от оперативного дежурного об очередном ночном происшествии в РОВД.
   И начались долгие служебные "разборки", неизбежные в подобных случаях. К Ирине, ставшей полным инвалидом в результате компрессионного перелома позвоночника всего на третий месяц своей "доблестной" службы в качестве дознавателя, зачастили "ходоки" из отдела кадров ГУВД и Главного управления уголовного розыска области. Опера вначале попытались как - то откупиться от несчастной девушки, но она осталась непреклонной, и вскоре оба участника этой скандальной "групповухи" были арестованы. Всем сотрудникам отдела теперь стало абсолютно ясно и понятно, что для уголовного розыска Н-ского РОВД начинались жестокие времена "мрачной милицейской инквизиции". А, значит, настала пора и Антону срочно менять "место постоянной дислокации", благо, что в Н-ском юридическом институте МВД на кафедре ОРД (оперативно-розыскной деятельности) недавно открылась вакансия преподавателя.
   Столь долгожданный переход Федякина на работу в юридический институт по времени совпал с одним очень забавным событием в институтской жизни преподавателей, которому, однако, предшествовало другое, далеко не забавное и совсем даже не смешное происшествие в Н-ске, всколыхнувшее тогда этот довольно крупный промышленный город, а именно - убийство начальника местного трамвайно - троллейбусного депо. Из обстоятельств уголовного дела вскоре стало известно, что 45 - летний потерпевший являлся пассивным гомосексуалистом и был убит на почве ревности своим молодым 25-летним любовником. Но основная интрига в этом деле заключалась в том, что в изъятом с места преступления компьютере начальника депо следователи обнаружили обширную базу данных на 5 тысяч местных городских "гомосеков". Среди них, между прочим, оказались и весьма уважаемые люди города. Сведения о личности отдельных, по - видимому, наиболее ценных для него "голубых кадров" на винчестере были потерпевшим, все же, зашифрованы: стояли лишь некоторые биометрические параметры (например, размер и кривизна полового члена) и номер телефона. Вот тогда то и обнаружился этот подозрительный и очень загадочный "голубой" телефончик, наделавший такой шумный переполох в институте.
   Как выяснилось позже, этот телефонный номер испокон веков принадлежал Н-скому юридическому институту МВД, но поскольку на этом телефоне, из-за хронической бедности ВУЗа, "висело" аж три кафедры института, в круг подозреваемых, соответственно, попадали 30 с лишним сотрудников означенных подразделений. Вот тогда то и появилась эта народная офицерская забава под названием "Найти пи-до-аса"! Новая, очень азартная игра (почти что "Сталкер") скоро так увлекла всех сотрудников института, что при каждой встрече, вместо привычного приветствия, хорошим тоном уже считалось бросить своему оппоненту коронную фразу - пароль: "А ты, голубчик, часом не пидорок?" За этим паролем всегда следовал замечательный отзыв, звучащий примерно в том же ерническом ключе: "Все "честные" пидорки, родной, как известно, уже давно живут в зоопарке в Москве, а у нас, в Сибири, в дикой фауне обитают лишь здоровенные и напрочь отмороженные "голубцы"!" И оба офицера после такого эксклюзивного приветствия подчеркнуто нежно обнимались прямо здесь же, на глазах у всех преподавателей и курсантов, изображая тем самым невероятно большую и очень "чистую" любовь "гомосеков".
   Несмотря на объективные трудности проведенного "расследования века", коллективными усилиями все же удалось вычислить "голубого" - им оказался 50-летний начальник кафедры гуманитарных дисциплин Денис Денисович Неверов. При отменной и грамотно организованной им "маскировке" (а полковник Неверов был уже много лет как женат и имел при этом двух взрослых сыновей), Денис Денисович умудрился, все же, досадно "проколоться"; причем дважды: первый раз - с цветами на экзаменах, второй раз - со своим эксклюзивным банным передничком.
   Дело в том, что кандидат исторических наук Неверов, прозванный остроумными офицерами института за его чрезмерную тучность и абсолютно несуразную, почти что бабью фигуру "жопой на ножках", просто обожал цветы и требовал их от курсантов постоянно, практически на каждом своем экзамене, унося добытые таким "праведным трудом" цветочки огромными охапками к себе домой. В этом не было бы ничего необычного (подумаешь, ну любит человек цветы, что здесь такого криминального!), если бы он нагло и беспардонно не отбирал эти пресловутые букеты и подаренные корзиночки цветов у женщин, вместе с ним сидящих в государственной аттестационной комиссии.
   Второй раз Неверов прокололся уже в офицерской сауне, когда по ошибке напялил на себя банный передник начальника кафедры ОРД Цоя. Все эти передники были специально подписаны фломастером именно во избежание подобных неприятных инцидентов, на что как - раз и обратили внимание Неверова офицеры, находящиеся в это время в сауне. "Ну и что, ничего страшного ведь и не произошло,- спокойно отреагировал на замечание офицеров Денис Денисович, хотя брезгливость - это наиболее ожидаемая и совершенно здоровая реакция у любого мужчины в подобной ситуации. - Да мы с Евгением Петровичем, если хотите знать, - практически близнецы - братья!" И, действительно, уже давно все заметили в институте, что Неверова с Цоем связывают не просто дружеские отношения, а нечто гораздо большее!
   В первый же день своей новой службы в институте Антон был представлен своему непосредственному начальнику Цою Евгению Петровичу. Это был грузный мужчина с типичной азиатской внешностью, остроумно прозванный офицерами института "Говорящей сковородой" за определенное и безусловное сходство с одноименным кухонным предметом. "Зверская" пришлепнутая рожа Евгения Петровича лишь дополняла целостный образ доблестного корейского "самурая" - всем было хорошо известно, что начальник кафедры ОРД ОВД, кроме вполне обоснованного подозрения, а также серьезной озабоченности "прогрессивной" общественности института по поводу "неприличной" связи "луноликого" Цоя и Дениса Денисовича Неверова, к тому же отличался крайне отвратительным характером, практически всегда, ежеминутно, находясь в перманентной агрессии, бросаясь на всех людей без разбору, как - будто с самого раннего утра зачем - то принял "на грудь" изрядную дозу "озверина". Поговаривали, что и свою кандидатскую диссертацию по криминалистике Цой банально купил, отогнав в московский диссертационный Совет целую отару овец. Так ли это, на самом деле, было, или нет - теперь мы уже никогда достоверно не узнаем, но только Евгений Петрович после этой московской защиты "зазвездил" по - черному, всерьез уверовав в свое корейское счастье, а также в то, что поймал, наконец, своего азиатского божка за его огромные небесные яйца.
   Цой не понравился Антону с первого же взгляда и, оказалось, что это у них - абсолютно взаимно: всем сотрудникам института в одночасье стало понятно, что на кафедре ОРД, после довольно долгого затишья, вновь появились два непримиримых идейных противника, готовых просто изничтожить друг друга, как в моральном, так и физическом плане. Предчувствия предстоящей "веселой" жизни на кафедре, как всегда, не обманули Федякина - "Говорящая сковорода" с первого же дня пребывания Антона в институте принялся с большим азартом "гнобить" парня. В этом ему активно помогал профессор кафедры Николай Семенович Мержинский.
   "Осью абсолютного зла" кафедры ОРД ОВД, безусловно, во все времена была эта очень прочная и всегда неизменная связка "Цой + профессор Мержинский" по прозвищу "Долбоящер". Такое, весьма экзотическое "погоняло" ему было дано однажды острословами института, конечно же, совсем не случайно.
   Во-первых, из-за колоритной внешности Николая Семеновича, имеющего невероятно длинное и тощее тело; маленькую, как у микроцефала, головку и огромные, похожие на крылья ископаемого птеродактиля, руки морфана.
   Во-вторых, у "Долбоящера" был один очень забавный "пунктик", а именно - безудержная любовь к виктимологии, то есть науке о поведении жертвы преступления. Какую бы тему в теории оперативно-розыскной деятельности Мержинский не начинал - тактику ли ОРД или легендированное мероприятие - он неизменно сваливался, как подбитый зениткой самолет, в "крутое пике" на свою любимую виктимологию. Курсанты, понятно, очень быстро раскусили эту смешную особенность "чокнутого" профессора и развлекались на скучнейших и однообразнейших лекциях "Долбоящера", как могли: стоило только какому-нибудь юному озорнику произнести во время лекции "кодовое" слово "жертва", как у Мержинского в голове моментально срабатывал некий тумблер, и он принимался вновь деловито и настойчиво, как дятел, долбить в уже давно и основательно "раздолбленное" "дупло" однажды возлюбленной им науки.
   Основная интрига Цоя в отношении Антона практически всегда была связана с учебным процессом и периодически проводимым начальником кафедры педагогическим контролем. Однако, этот самый педагогический контроль проводился корейцем всегда крайне небрежно, с очень серьезными нарушениями.
   Так, вопреки всем существующим педагогическим правилам и канонам, Цой, а иногда и профессор Мержинский, во время семинарского занятия могли запросто, совершенно без спроса, вторгнуться на территорию молодого и еще совсем не опытного преподавателя, сбивая тем самым и так с большим трудом отлаженный им темпо - ритм семинарского занятия, ставя Федякина в крайне неловкое положение перед курсантами. Антон, как мог, терпел выкрутасы начальника кафедры, но однажды, все-таки, не выдержал очередного издевательства Цоя и при курсантах, в довольно жесткой форме, сделал замечание неуемному полковнику по поводу его неэтичного поведения во время семинара.
   "Ты задолбал меня уже, Федякин, со своими семинарами!" - с раздражением сказал Цой после занятия, когда они, наконец - то, остались вдвоем в аудитории. - Я не понял: где методические рекомендации по проведению семинарского занятия, где дидактический материал для курсантов? Еще один такой семинар, и я тебя, бл..., выгоню на х..!" "Ты за своим "базаром" следи, "Сковородка говорящая", а то, смотри, как бы чего не вышло!" - не выдержав, сердито огрызнулся Антон, которого служба в уголовном розыске научила весьма трепетно относиться к нецензурным выражениям. Тут настала пора понервничать уже Евгения Петровича. Как коршун, налетел он на Федякина, со злостью схватив его за "грудки". Недолго думая, почти рефлекторно (не зря же он целых 3 года "отбатрачил" в "убойном отделе"), Антон нанес мощнейший удар головой прямо в широкий корейский "бубен", как будто нарочно подставленный Лукавым для хорошего удара этим "тупым и очень твердым предметом". Цой успел только громко хрюкнуть, словно чем-то сильно обиженный боров, а потом, как тяжелый рыбацкий баркас на крутой волне, вдруг опрокинулся кверху "килем" всем своим здоровенным корпусом, "по-домашнему уютно" разложившись перед Антоном прямо на этом грязном, изрядно затоптанном полу аудитории. Благо, что не было свидетелей этой душераздирающей сцены, но с этого момента им обоим стало абсолютно ясно, что их вялотекущий конфликт перешел, наконец - то, на качественно иной уровень, а именно - в активную фазу боевых действий. "Боливар не выдержит двоих!" - однажды подумалось Федякину словами одного известного литературного героя американского писателя О,Генри (его знаменитая новелла "Дороги, которые мы выбираем), окончательно приняв решение избавить себя и весь коллектив кафедры от этого сумасшедшего "крэйзи" - корейца. Легче всего, конечно, на режимной кафедре ОРД ОВД это было сделать через утрату секретных документов, которую при азиатской безалаберности Цоя было очень легко организовать.
   Выбор Антона пал на секретный приказ с двумя "нолями" по организации агентурной работы. "Говорящая сковорода" легкомысленно оставил его буквально на 5 минут после семинарского занятия на своем столе. Пока Цой трепался с профессором Мержинским в институтском коридоре, Федякин проник в открытый кабинет начальника кафедры и взял со стола секретный приказ, заменив его заранее заготовленной ксерокопией. Как и следовало ожидать, невнимательный кореец совершенно не заметил этого подлога. Ну а дальше, как говорится, было всего лишь "делом техники" - Антон завернул в секретный приказ два черствых, позеленевших от времени и плесени пирожка с картошкой и отправил всю эту "ценную пищевую бандероль" в Управление ФСБ по региону с соответствующим комментарием: "Дескать, вот так в юридическом институте МВД России хранятся и используются по "прямому" назначению секретные приказы". И грянул грандиозный скандал, каких уже давно не помнили в этом уважаемом учебном заведении. По Цою, как водится, назначили служебное расследование, а вскоре ему, "на всякий случай, который, как известно, бывает всяким", руководством ВУЗа было предложено уволиться "по собственному желанию". Вот так изящно, легко и непринужденно "матерый оперской волк" Антошка расправился со своим самым злейшим врагом в институте.
   Во время всей это "мышиной возни" "Говорящую сковороду" всячески поддерживал и вдохновлял на "ратные" подвиги "Долбоящер" Мержинский. Оставшись на кафедре в полном одиночестве после увольнения Цоя, он было слегка загрустил вначале, но потом довольно быстро утешился в объятиях пышнотелой заочницы Люси, прибывшей в юридический институт на очередную зимнюю сессию. А вот эта "сакральная" и очень трепетная для офицеров Н-ского института МВД тема заочниц в нашем повествовании, безусловно, заслуживает отдельного разговора.
   С прибытием на сессию долгожданных слушательниц заочного отделения - так называемых "заушниц" (ведь преподавателям приходится тащить их по учебе буквально за уши) все в институте вдруг начинало приходить в хаотичное "броуновское движение". Возникало полное ощущение, что для профессорско - преподавательского состава института грядущая сессия заочного факультета давно уже превратилось в какой-то почти религиозный, почти магический ритуал, наполненный мистическим содержанием и сакральным смыслом, не выполнить который означало бы нарушить священную Волю Богов и, прежде всего, главного в их пантеоне Бога Эроса.
   У каждого уважающего себя преподавателя института на этот знаменательный случай был обязательно припасен укромный уголок, в котором он мог бы без особых проблем уединиться с очередной понравившейся ему пассией. Был такой уголок и у нашего "Долбоящера", а именно - полигон в подвале учебного корпуса, специально предназначенный для занятий по тактике оперативно-розыскных мероприятий. Трудно, конечно, назвать занятиями по тактике те очень нескромные эротические экзерсисы, которые проводил с завидным постоянством Николай Семенович на этой жутко грязной, "бомжатской" кушетке, затерявшейся посреди канализационных и водопроводных труб наспех переделанного под учебную аудиторию помещения, а также разбросанных в беспорядке муляжей трупа и фрагментов человеческого тела. Ну что же, это жуткое полуподвальное место, выбранное "Долбоящером" для незатейливых любовных игр, было вполне достойно своего "чешуйчатого" хозяина и, как нельзя лучше, соответствовало "гордому" и "высокому" званию профессора!
   Антон в своем выборе места для любовных утех уже давно и окончательно определился для себя - он облюбовал учебно - методический кабинет кафедры ОРД, в котором с давних пор стоял роскошный диван, раздобытый где - то по случаю сверхзапасливым Цоем. К своему эротическому мероприятию Антон подходил всегда "с чувством, с толком, с расстановкой", предварительно раздобыв у заочников - "чеченцев" бутылочку замечательного кизлярского коньяка - прекрасное дополнение к прикупленным накануне фруктам и курице "гриль".
   Традиционный ужин при свечах, извлеченных на свет Божий из заветного, на все случаи жизни "дежурного чемодана" офицера, обычно проходил во время суточного наряда Антона в качестве ответственного дежурного по институту - ему удалось легко и непринужденно совместить "приятное с полезным": быстренько проверив посты и сделав торопливую запись в журнале несения караульной службы, Федякин с вожделением спешил в учебно-методический кабинет, где его с нетерпением ожидало "Волшебство "Квинов" в Будапеште" - этот замечательный видеоальбом легендарной британской группы специально для "таких" случаев, очень кстати (девушки, как известно, просто млеют от музыки Фредди Меркури), притащил в учебно - методический кабинет преподаватель кафедры ОРД Миша Фролов. Впрочем, иногда инициатива с выбором "сакрального" места для очередной сексуальной потехи исходила от гиперактивных женщин института, чему Антон совершенно даже не противился, а, напротив, всегда так искренне радовался, что в момент становился похожим на вконец заигравшегося ребенка - игра в женское доминирование, как мы помним, была ему вовсе не чужда еще с ранней курсантской поры. Именно так произошло у него и с казашкой Гульнарой Бесеновой - дознавателем ЛУВД на транспорте, прибывшей на эту "веселую" зимнюю сессию из Красноярского края.
   Гуля обладала просто уникальной во всех смыслах женской фигурой: при росте в 190 см она имела великолепный бюст 4-го размера и выдающуюся азиатскую суперпопку, один только взгляд на которую возбуждал в воспаленном мужском мозгу доселе невиданные, просто сногсшибательные порнографические образы и сюжеты.
   Сексуальный интерес Антона возник к Гуле совсем не случайно: во-первых, до этого у него никогда не было таких брутальных, крупных женщин. Во-вторых, он хотел на своем личном эротическом опыте убедиться, что детородный орган у казахской женщины расположен точно также, как и у всех представительниц прекрасного пола, то есть "по вдоль, а не поперек", вопреки издавна существующей и очень скабрезной мужской шутке об анатомических особенностях азиаток.
   Однажды Гульнара подошла после лекции к Антону, с которым они были уже знакомы по одной сборной (то есть гуляли преподаватели вместе со слушателями - заочниками, что во все времена не очень-то поощрялось в институте) офицерской пирушке, и безо всяких предисловий сообщила с заговорщическим видом, вручив Федякину прямо в руку заветную бумажку: "Вот это - адрес моей съемной квартиры. Приходи сегодня вечером, а то через 3 дня на сессию приедет мой муж из Красноярска, тогда уже точно не "повеселимся!" Как и ожидалось, вечер с Гульнарой удался на славу! Она оказалась на редкость темпераментной девушкой - прямо с порога, не дав ему даже как следует очухаться, легко, просто играючи, подхватила Антона, как младенца, на руки, довольно грубо стащила с него брюки и со всей своей женской дури (и как только она не сломала ему член при этом, дуреха!?) буквально насадила свое роскошное азиатское тело на возбужденный половой орган Федякина. Жалкая "убитая" квартира Гули неожиданно наполнилась, по всей видимости, уже хорошо знакомыми для нее "фантастическими" звуками "неземного" соития Инь-Ян - все вокруг вдруг заскрипело, закряхтело и застонало, раскачивая в такт Любви наш голубенький и такой крохотный по космическим меркам земной шарик! Казалось, даже этот старинный многоэтажный, "видавший виды" дом со всеми его убогими обитателями вдруг замер в изумлении и эротическом восторге от победно звучащей сейчас, в эту самую минуту, феерической орально - вагинальной оратории!
   Несмотря на очевидную абсурдность мужского мифа об анатомических особенностях тела азиаток, Антон, все-таки, был слегка разочарован этой близостью с казашкой - у Гули там оказалось все вполне обычным - "заветное" место, как и у всех земных женщин, хотя и необычайно густо, по земным меркам, поросло жестким "степным бурьяном" - что, впрочем, еще больше заводило Антона, которому представлялось в этот момент, что он - известный во всем мире палео - орнитолог, проникающий в какое-то таинственное гнездо ископаемой, доселе неизвестной птицы.
   После этого, безусловно, состоявшегося сегодня Праздника Любви молодые люди еще полежали некоторое время молча, переживая только что испытанные ими физические ощущения, а потом Гуля, лежа в постели, по-дамски красиво, очень так картинно закурила сигарету и, внезапно прислушавшись к чему-то, происходящему на лестничной площадке, с сакраментальной улыбкой на губах произнесла: "Антоша, а хочешь посмотреть "пип-шоу"?" "Конечно, хочу! - ответил заинтригованный Федякин. - А что это такое?" "Пип-шоу" - это шоу с подглядыванием в замочную скважину, а в нашем случае - через дверной глазок!" Гуля встала с кровати, и, прямо голышом, совершенно не стесняясь, по-видимому, абсолютно уверенная в своей неотразимости даже в глазах "сытого" мужчины, на цыпочках подошла к двери, пригласив Антона посмотреть "пип-шоу". Федякин надел трусы и, подойдя к входной двери, с любопытством взглянул в глазок на происходящее снаружи. На лестничной площадке с букетом цветов стоял изрядно раскрасневшийся, по-видимому, от принятого на "грудь" алкоголя, начальник кафедры теории и истории государства и права, 55-летний полковник Яков Аронович Либерзон. Он позвонил в соседскую дверь напротив, и вскоре ему открыла двери прелестная стройная девушка 25-лет, в которой Антон тот час же узнал очень "шаловливую" и всем хорошо известную в институте заочницу Инессу с гулиного же "потока". "Вот это - номер, ай да Аронович, ай да старый жид! Еще нам, молодым, всем фору даст!" - с удивлением подумал Федякин, наблюдая всю эту занимательную сцену "неформального" общения преподавателя со своей студенткой. "Что, сильно удивлен? - со смехом спросила Антона Гульнара. - Да, Антоша, Инесса здесь же, рядом со мной, сняла эту квартиру на период зимней сессии. Между прочим, Либерзон сегодня уже третий по счету. А вчера к ней еще три преподавателя института приходили! Вот такая вот ударница - "стахановка"! Очень уж Инесса хочет получить "красный" диплом, поэтому и старается, не покладая рук и ног, в буквальном смысле слова!"
   А на следующее утро к Федякину подошел сам Либерзон и с хитрющим видом старого еврея - ростовщика поведал Антону свою сокровенную жидовскую тайну: "Братела, тут на сессию приехала моя любимая племянница Инесса, поставь ей, пожалуйста, экзамен по психологии ОРД. Очень тебе буду обязан!" Антон, конечно, от щедрот своих поставил ей "отлично", от души посмеявшись про себя - он знал, конечно, очень хорошо знал, что в период сессии заочников все преподаватели института неожиданно обрастали неучтенной, невесть откуда взявшейся родней. И долго еще по всем кабинетам института заискивающе дефилировали многочисленные "ходоки" - просители за своих "сестренок", "племянниц" и прочих родственниц - что называется, "седьмой воды на киселе".
   Незаметно для Антона пролетели 5, в общем-то, счастливых лет службы в Н-ском юридическом институте МВД России. Остались где-то далеко позади конфликт с Цоем и профессором Мержинским, жгучие романы с Гулей и другими многочисленными заочницами, лица которых уже начали стираться в его памяти. За это время Федякин, как-то неожиданно для себя, умудрился написать совсем даже неплохую кандидатскую диссертацию по криминалистике, которую он, окончательно уверовав в свои силы молодого и очень амбициозного ученого, отправился защищать весной 2006 года в город Екатеринбург.
   Защита кандидатской диссертации состоялась 24 мая 2006 года в 15.00 час. Из 16 профессоров - членов Совета лишь двое проголосовали "против", 14 - "за". Антон очень хорошо знал этих "нелюдей", проголосовавших "против" него. Первый недруг - это окончательно спившийся член Совета профессор Собакин, который еще в перерыве между двумя защитами высказал Федякину вполне "обоснованную" претензию: почему он не купил на фуршет "вискарика", заставив почтенную и очень уважаемую профессуру пить опостылевшие им водку и коньяк? А вот со вторым недругом произошла история совсем из другого, уже хорошо знакомого из жизни Антона сексуального ряда.
   Дело в том, что вместе с Федякиным кандидатскую диссертацию в Уральском диссертационном Совете в этот раз первой защищала очаровательная девушка Динара Корнейчук из Кургана, на которую сразу же, как это обычно происходит в таких случаях, "запал" член Совета пожилой профессор Желтоухов. Однако Антон, уже при первом взгляде на Дину, для себя окончательно определился, что эта женщина сегодня будет принадлежать только ему. Довольно опрометчиво в тактическом плане и на свою беду, поскольку накануне собственной защиты, он дал понять это не только прелестной девушке, но и профессору Желтоухову, который, не теряя времени даром, уже начал делать Динаре недвусмысленные намеки, приглашая ее после защиты в свой номер - "люкс". Стоит ли удивляться тому, что Желтоухов первым бросил законный "черный шар" своему счастливому сопернику, которому Дина почти сразу же ответила взаимностью, практически на глазах отвергнутого "героя - любовника", довольно смело, в лучших традициях женщины - "эмансипе", пригласив Антона к себе в гостиничный номер сразу же после своей успешной защиты. Ну, а дальше... дальше все развивалось по уже знакомому нашему герою сценарию.
   Не успел Федякин зайти в номер, не успела еще закрыться за ним фанерная гостиничная дверь, как Дина, словно хищная гарпия, набросилась на Антона, с остервенением стащив с него брюки и трусы. Не дав ему опомниться, девушка очень деловито и обстоятельно принялась трахать Антошку во всех мыслимых и немыслимых позициях, да так, что госпожа Камасутра здесь, в этом гостиничном номере, просто "отдыхала", сгорая от "черной" зависти и стыдливо отворачиваясь от всего происходящего на этой широкой двуспальной кровати!

0x01 graphic

   Как только у вконец измученного Антона появлялись первые признаки дремоты после всех этих бесконечных ночных подходов к "снаряду" (честно говоря, он уже сбился со счета, сколько их сегодня было), Дина снова принималась яростно теребить ему мошонку, не давая спать и понуждая вконец измученного мужчину вновь и вновь посетить ее "пещерку сладострастия". "Вот это - "попадос, Антоха"! Эдак, пожалуй, она мне сейчас все яйца оторвет вместе с "золотым корнем" Алтая!" - с ужасом подумал Антон, уже тысячу раз пожалевший, что связался с такой хорошей, но слишком уж изголодавшейся женщиной. Как только забрезжил рассвет, он резко засобирался домой, сославшись на срочные дела в диссертационном Совете. На самом же деле, Федякин этим весенним солнечным утром просто-напросто позорно сбежал с "поля боя" сверхрезвым аллюром, постепенно переходящим в бешеный галоп. Но бежал он отнюдь не от смерти, как малодушный солдат в непомерно тяжелом для него и страшном бою, которого еще можно как - то понять и, наверное, чисто по - человечески простить, а от столь неожиданно свалившегося на него сексуального "счастья" в лице заводной девушки Дины; он убегал, чтобы больше сюда никогда не возвращаться, уже в который раз заработав для себя позорное клеймо дезертира из Великой Армии любовников!
   Несмотря на этот произошедший в Екатеринбурге довольно неприятный инцидент (и сколько же их еще будет в нашей "веселой" мужской жизни, а, Создатель!?), Антон вернулся в Н-ский юридический институт МВД абсолютным победителем. Вскоре за успешную защиту кандидатской диссертации руководством института Федякину было досрочно присвоено звание подполковника милиции.
   А между тем, беспощадное Время все шло и шло своим чередом, иногда довольно быстрым шагом олимпийского "скорохода", иногда просто срываясь в бешенный галоп, неумолимо ведя свой сумасшедший отсчет в никуда - в эту черную, пугающую Бездну, лишь изредка, какими - то особенно яркими и насыщенными в эмоциональном плане событиями напоминая легкомысленному Человеку о бренности и конечности его Бытия здесь, на грешной матушке Земле. Н-ский юридический институт МВД России за это время пережил уже трех своих непосредственных начальников; соответственно, 3 уголовных дела по фактам их же коррупции и одно - по убийству на бытовой почве (это преподаватель кафедры тактико-специальной подготовки однажды осенью 2005 года убил на почве ревности свою любовницу, спрятав ее труп так хорошо, так тактически грамотно, что его до сих пор найти не могут).
   Однажды Антона для решения каких-то институтских вопросов весной 2012 года командировали в Москву в Министерство внутренних дел. Эта командировка по времени совпала с отвратительным бутылочно-анальным скандалом, произошедшем в марте того же года в отделе полиции "Дальний" города Казани и потрясшим тогда до глубины души всю "прогрессивную" общественность страны. Понятно, что фон для решения любых командировочных вопросов в министерстве был, мягко говоря, на этот раз совсем не подходящим. Прибыв в здание МВД, расположенное по адресу Житная - 16, Антону сразу же бросился в глаза удрученный и довольно-таки подавленный вид всех сотрудников полиции, уже однажды переживших, как им казалось, эту "страшную" реформу МВД, а теперь, из-за каких-то "казанских подонков в погонах", рискующих вновь попасть под жесткую переаттестацию и оказаться, в конечном итоге, "за бортом". Стоит ли говорить, как безумно обрадовался в этой мрачной обстановке всеобщего уныния Антон, неожиданно встретив в коридоре здания министерства на Житной своего старого друга - призрака из далекой курсантской юности и "секс - гиганта" Н-ского юридического института МВД Игоря Кирьянова.
   Перед Федякиным предстал во всей своей "красе" уже совсем не тот, стройный и атлетически сложенный юноша - организатор знаменитой "групповухи" в каптерке общежития, а довольно грузный и не очень молодой подполковник Игорь Александрович Кирьянов - сотрудник Департамента кадрового обеспечения и кадровой политики МВД РФ, в котором лишь с большим трудом и при довольно развитом воображении можно было узнать знакомые черты того самого озорного заводилы и души любой курсантской компании "Кирюхи". "Антоха, елы-палы, ты ли это? - радостно завопил он на весь коридор, и друзья крепко обнялись и троекратно, по-мужски скупо, поцеловались. - Короче, дело к ночи! У меня жена сегодня с детьми уехала в санаторий "Истра", поэтому предлагаю хорошенько отметить нашу встречу в моей хате в компании двух очаровательных девушек из нашего пресс-центра!" Антошке было бы только предложено; тем более, сейчас, в такой, на редкость мрачной, командировке - он сразу же, с превеликой радостью, на это согласился: да и какой, скажите на милость, здоровый мужчина в самом расцвете "сексуальных" сил откажется от такого заманчивого предложения!?
   Вечером того же дня Антон в необычайном, уже давно позабытом сексуальном волнении подошел к заветной двери по указанному Кирьяновым адресу. Он застал Игоря в компании лишь одной очаровательной девушки лет 25, которая представилась Наташей из Новосибирска. "К сожалению, подруга Наташи Аня не смогла прийти сегодня, но вот Наташа обещает нам, даже и без нее, просто незабываемый, восхитительный вечер!" И, между прочим, девушка их тогда не обманула! Москва уже давно спала безмятежным сном, и лишь трое в городе, почти до самого утра, никак не могли угомониться - друзья "отрывались по полной", словно в "последний раз"! Наташа оказалась, на радость нашим двум друзьям, подлинной альтруисткой и никого из мужчин не обделила своим любвеобильным женским вниманием: "двойное проникновение", уже в который раз, у них сменялось "парным фигурным катанием", которое, в свою очередь, переходило на известную и горячо любимую в народе позицию "69", победно заканчивая весь этот марафон "сексуальным триатлоном". В общем, Олимпийские Игры - 2012 в Лондоне просто "отдыхают" по сравнению с этой эксклюзивной Олимпиадой, - а точнее, "Пара-Олимпиадой", - устроенной в честь Бога Эроса и Антохи подполковником полиции Игорем Александровичем Кирьяновым в Москве в марте 2012 года.

0x01 graphic

   После успешного завершения московских "олимпийских игр" они втроем, абсолютно счастливые, отправились в ночной клуб "Пилот", где под музыку транса, в свете ярких софитов и ослепляющих зелено-красных лазеров Антон в один момент вдруг совершенно выпал из времени, полностью растворившись в этой непрерывно колышущейся белковой массе, пульсирующей в такт этой совершенно "нездешней", безумной, но в то же время такой завораживающей психоделической музыки.
   Да, он был абсолютно счастлив сегодня - тем бесхитростным и тем простым физиологическим счастьем, которое, как известно, слишком скоротечно и не оставляет, даже после такого качественно проведенного секса, как сегодня, в душе мужчины ничего, кроме гнетущей эмоциональной пустоты. В глубине души Антон, конечно, понимал, как это, все - таки, опасно - сводить такую волшебную, такую богатейшую палитру красок во взаимоотношениях мужчины и женщины лишь к одному единственному красному цвету - традиционному цвету страсти в любом, в том числе нетрадиционном, сексе.
   Такой "узкоформатный" путь познания Женщины, безусловно, всегда и во все времена для мужчин являлся тупиковым - похоть, как одна из самых сильных порочных страстей, ни к чему хорошему человечество еще не приводила. Рано или поздно придется по "полной программе" ответить перед Всевышним: на что же, все-таки, на какое такое благое дело Человек потратил этот самый Великий и Бесценный Дар Божий - свою единственную и неповторимую, уникальную во всех смыслах человеческую Жизнь! Но это будет не скоро, еще очень не скоро - это будет когда-нибудь потом, а пока же ...пока, господа, Жизнь продолжается!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x08 graphic
   Старик и море https://youtu.be/F-sdKeTMjQM 
   См.: клип "Белый шаман" http://www.youtube.com/watch?v=t79o60CUCK8
   Аудиокнига часть 12 https://www.youtube.com/watch?v=JSEwYiSghfE 
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"