Аннотация: История питерского блюзового клуба на Литейном проспекте
Есть на Литейном проспекте один маленький блюзовый клуб, в котором каждый вечер собирается разнообразная публика, чтобы послушать живую музыку, попить пивка, покушать жюльенов, словом, насладиться жизнью. Однажды прошел слух, что завтра вечером в клубе будет играть бог. Завсегдатаи перешептывались, обсуждая эту новость, и заказывали назавтра столики.
Ухаживать за музыкантами поручили одной молодой официантке по имени Катя, девушке красивой и неприступной. Казалось, что она выточена из камня, а девственность свою носит с той же гордостью, с коей спортсмены таскают факел на олимпийских играх. Жила она, надо сказать, очень бедно, ютилась в маленькой студии наверху полуразрушенного дома вместе со слепой матерью и умственно отсталым младшим братом. Пару недель назад Катя вдруг заметила, что живот у нее округлился, а груди налились молоком. Она перепугалась, а мать сердито спросила:
- Ты с кем спала?
- Не знаю, - ответила Катя.
- Как это не знаю?
- Ни с кем!
Да и действительно, ни с кем она не спала, ни по доброй воле, ни по какой еще. А вот поди ж ты - забеременела. Однако в клубе об этом никто не узнал, да и не особо-то по Кате заметно было, что она беременна. Девушка всегда носила тугой корсет, так как хотела походить на Вивьен Ли в "Унесенных ветром".
Ну, настал вечер. Клуб был битком набит. Лопасти вентиляторов под потолком гоняли тяжелые клубы дыма, а с улицы все подтягивались и подтягивались меломаны, с трубками в зубах, тонкими сигаретами в наманикюренных пальцах, толстыми сигарами в уголках жадных до пива и коньяка ртов. Сидячих мест уже не хватало, и обслуживающий персонал таскал с кухни табуретки. Народ теснился в проходах между столиками, официанткам приходилось ходить чуть ли не по головам, разнося напитки и закуску.
Все с нетерпением ждали начала концерта, но бог набивал себе цену, наблюдая за публикой через щелку между портьерами и совершенно никуда не торопясь.
Первым на сцену выбрался барабанщик. У него было четыре мускулистые руки и половинка глаза нефритового цвета. Вторая половинка глаза отсутствовала, вместо нее торчала металлическая подставка под пенсне. Барабанщик сел за ударную установку, разложил на пюпитре партитуру и водрузил пенсне на подставку. Он тронул барабанной палочкой верхнюю тарелку, и она задрожала, нежно прижимаясь к нижней. Дрожь передалась и аудитории. Публика почувствовала, как по их коже забегали зимние мурашки, хотя жарища в клубе стояла такая, что местный кот еще десять минут назад не выдержал и с диким мявом вылетел на улицу.
Вскоре нарисовался саксофонист. Это была большая зеленая гусеница с человеческим лицом и десятью пальцами на каждой из двух рук. Таким образом саксофонист являлся счастливым обладателем целых двадцати красивых, ухоженных, тонких пальцев. Он потребовал двухсотпятидесятиграммовый стакан текилы, и Катя подбежала к нему со своим подносиком. Саксофонист выпил пол-стакана, а остальное влил в раструб инструмента и резко взболтал. Кивком головы поблагодарив официантку, он приклеился присосками, растущими прямо из спины, к стене и поднялся повыше - его жирное зеленое тело заколыхалось под внутренним давлением трех кубометров сжатого воздуха. Пробный звук, изданный саксофоном, напоминал крик осла, с которого живьем сдирают кожу. Из ушей сидевших наиболее близко людей брызнули капли крови.
Следующая очередь была за клавишником. Он оказался еще меньше похож на человека, нежели саксофонист. Перебирая тридцатью двумя лапками, на сцену вскарабкалось большое паукообразное существо и плюхнулось задницей на табурет за синтезатором. Белесое брюшко подрагивало, а восемь круглых глаз, похожих на шампиньоны, обводили взглядом толпу. Лапы клавишника пришли в движение и синхронно легли на все клавиши пяти октав. Но синтезатор молчал, ибо не был подключен к усилителю. Занервничал паук, шебутные его лапы потянулись во все концы зала. Они тащили все, до чего могли дотянуться: зажженные сигареты из пепельниц, кружки с пивом, дамские шляпки, солнцезащитные очки, клипсы, купюры. Одной даме лапа залезла под юбку, а из толстого мужика, что сидел в углу и мирно потягивал баккарди, другая лапа вырвала глаз.
- Что стоишь? - ткнул Катю в бок распорядитель.
Катя выбежала на сцену и воткнула переходник в усилитель. Паук расслабился и защелкал по кнопкам.
Аудитория облегченно зашумела, а из подсобки на задних лапах вышел басист. Это был гривастый лев с морщинистой стариковской харей. Без долгих церемоний он воткнул шнур в гитару и провел когтями по струнам. Стены клуба затряслись как при землетрясении. Лев удовлетворенно кивнул и щелчком подозвал официанта. Катя услужливо подскочила. Нагнувшись к ее уху, басист прошептал:
- Дэвачька, принести мне два кружка пыва и вон той младэнец.
Катя принесла ему пиво, и лев, сдувая пену, одобрительно глядел, как официантка подбегает к одному из столиков, хватает за руку юную девочку, похожую на мальчика, и тащит ее чуть ли не по головам на сцену - клуб был, как вы помните, забит до отказа.
Басист закусил первую кружку девочкой, а второй кружкой эту девочку запил, и с интересом посмотрел на бархатную портьеру, за которой скрывался бог.
- Где-то наш соло-гитарист... - тихонько сказал барабанщик.
А вот и он! Выходит на сцену!
Публику ждало хоть и не жестокое, но разочарование. Бог оказался человеком. Выглядел он довольно невзрачно на фоне своих музыкантов, но все знали, что внешность в музыке, той, что не поп, совершенно не главное. И с нетерпением зааплодировали.
Музыканты раскланялись.
Когда бог взял первый аккорд, то грянул гром такой силы, что в окнах клуба повылетали стекла, брызнув осколками на близ сидящих.
Когда к богу присоединился саксофонист, и они взяли второй аккорд, то из ноздрей и ушей всех посетителей клуба и обслуживающего персонала густыми клейкими потоками потекла кровь.
Когда к богу и саксофонисту присоединился клавишник, и они взяли третий аккорд, то с неба хлынул такой ливень, каких Петербург не видывал за всю свою трехвековую жизнь и вряд ли увидит когда-нибудь еще.
Когда к богу, саксофонисту и клавишнику присоединился басист, и они взяли четвертый аккорд, то потоки воды хлынули в клуб через окна и дверь, сметая все на своем пути, ибо это было полуподвальное помещение.
Когда к богу, саксофонисту, клавишнику и басисту присоединился барабанщик, и они взяли пятый аккорд, то сотни серых крыс разорвали Катино нутро и вырвались наружу: они падали в воду, барахтались там, вскарабкивались на тонущих дам, отрывали им носы, выедали глаза, отгрызали уши. Мужчинам они забирались в глотки и пожирали внутренности. Сотни серых крыс бесчинствовали внутри полузатопленного клуба, а по городу хлестал ливень, самый сильный ливень за всю его многолетнюю историю.
...Когда, наконец, выглянуло солнце, все горожане увидели, как чист и светел может быть Питер. А внутри клуба на Литейном было пусто, только на поверхности темной воды плавал десяток-другой умерших от обжорства крыс...