|
|
||
Никто не виноват
За мной пришли неожиданно, без предупреждения. Впрочем, это основа их работы. Было раннее утро - чуть светалось. На голос из-за двери Откройте, милиция я, как и любой добропорядочный гражданин, стал лихорадочно вспоминать все свои прегрешения. Первой мыслью было убить винчестер. С другой стороны, кто бы додумался гнать к моей двери два десятка вооруженных людей - а их там было не меньше - ради тех двух лет условно, на которые потянут невинные шалости, хранящиеся у меня на компьютере? В общем, эту дурацкую мысль я из головы выкинул и открыл дверь.
Это действительно были органы, но не те, которые я подумал. Две корочки. В неярком свете подъездной лампочки я смог прочитать только аббревиатуры: ФСБ и ФАПСИ. Более чем серьезно.
-Возгонов Тагир Валерьевич? - начал широкий скуластый полковник из комитетчиков. Собственное имя показалось мне каким-то вычурным и резким. Впрочем, я никогда его и не любил.
-Да. Чем обязан? - собственный хриплый спросоня голос тоже резал ухо.
-Некогда объяснять. Одевайтесь. У вас пять минут. - Рубленые фразы, командный тон. Где его учили этикету?
-Ну, ж вы хлопцы даете! Кто сказал, что я вообще с вами куда-нибудь пойду? - Терпеть не могу власть в любых ее проявлениях и именно поэтому так приятно иногда над ней поиздеваться. Да и вообще, чего это они так разнервничались?
-Тагир Валерьевич, - голос полковника даже не изменился, - у нас есть приказ доставить вас любыми средствами, - и через некоторую паузу он добавил: - Живым.
Как ни странно, последнее уточнение мне абсолютно не понравилось. Говорят же, что если у военных и есть юмор, то он весьма специфический. Никогда не поймешь шутят они или говорят всерьез. Ну и черт с вами - играть, так играть.
-Пять минут. Ждите.
Все-таки неплохая у полковника реакция. Тяжелую металлическую дверь я успел захлопнуть лишь на мгновение раньше, чем его лакированный ботинок оказался в дверном проеме. Ай, яй, яй. Как неосторожно с их стороны. Но, черт побери, не люблю, когда со мной разговаривают с позиции силы.
В дверь барабанили. В очередной раз я похвалил себя за то, что год назад нашел в себе силы заменить ее. Старая деревянная не продержалась бы и минуты. Против таких серьезных товарищей, конечно, и такая долго не протянет, но мне много и не надо.
Ровно через пять минут секунда в секунду я снова открыл дверь. Это время не пропало даром: умыться, одеться и подумать - не так уж и мало.
-Не опоздал? - самым невинным тоном, который только мог изобразить, поинтересовался я. Эти ребятки и так были на взводе и, конечно, не следовало их злить еще больше... Но что я мог поделать?
-Пошли. - Если полковник и испытывал какие-либо эмоции, то на его твердокаменном лице это не отразилось. Вот за это я и не люблю военных.
@@@
Дальше все было как в кошмарном сне. Нет, тогда было абсолютно не страшно. Страшно стало позже. Просто только в кошмарах события имеют обыкновение разворачиваться с такой быстротой.
Итак, сначала на меня какой-то умник напялил бронежилет. Потом в сопровождении все того же полковника - его имя я так и не удосужился узнать - и еще одного крупногабаритного субъекта я спустился вниз. Хорошо хоть позволили спустится своими ногами. А то с них станется.
На улице было светло, не то, что в моей наглухо занавешенной квартире, и промозгло: лето летом, а утро утром. По случаю столь раннего часа двор был пуст, за что я немедленно вознес хвалу всем известным мне богам. Еще чуть-чуть и все тенистые места здесь заполнятся чудесными глазастенькими созданиями, к тому же скучающими. Разговоров потом будет на месяц: не смертельно, конечно, но что хорошего. При моей профессии и так сплетен хватает. А умные люди, как известно, сплетням внемлют, досужие домыслы выбрасывают, а вот сухой остаток оставляют, окуратненько завертывают в газетку и откладывают до лучших времен - чай пригодится.
Плавный ход моих мыслей был прерван нагло и бесцеремонно. Меня просто затолкали на заднее сиденье машины. Сидеть между двумя крутолобыми верзилами было не то чтобы неудобно, но как-то... Короче, если бы это были две симпатичные длинноногие девушки, я бы не возражал. А так...
А так меня ждала короткая и очень быстрая поездка. Цель ее угадать было несложно: аэропорт располагался на самой окраине города и окружная дорога, на которую мы и выехали, могла вести только туда. Если, конечно, меня не собирались тихо шлепнуть за городом, да вот только на тихо это никак не похоже.
В самолет я попал быстро и без всякого досмотра. Салон небольшого реактивного самолета - на таких могут позволить себе летать только шейхи и российские госчиновники - был почти пуст. Только в дальнем его конце лицом ко мне устроились двое охранников. Как будто я куда-то мог сбежать из самолета. Я сел в обитое кремовой кожей кресло и пристегнулся - как раз вовремя - самолет уже начал выруливать на взлет.
Прямо перед самым отрывом в кресло напротив меня уселся человек: невысокий, плотненький, средних лет, с водянистыми серыми глазами, тускло светящимися за кристально прозрачными линзами очков. Весь он был аккуратный и, как бы это сказать, правильный. Про таких говорят взрослый ребенок. Самолет оторвался от земли и набирал высоту. Молчание несколько затягивалось. Не знаю, почему не говорил он, а лично я во время взлета и посадки особой общительностью не страдаю. Наконец ребенок подал голос:
-Тагир Валерьевич, - произнося последний слог, он слегка причмокнул губами, так что от своего имени мне стало совсем тошно. - Я полномочный представитель президента России. Меня зовут...
-Я знаю, как вас зовут, - довольно бесцеремонно прервал я его. - Видите ли, есть такая замечательная штука как телевизор. И, пожалуйста, ближе к делу.
Похоже, он слегка обиделся. Ну, я и говорю: ребенок. Нехорошо конечно, правила приличий соблюдать-то надо бы, но так не хочется. Да и, в конце концов, мне от них ничего не надо. А вот что надо им? Впрочем, догадаться несложно. Ребенок тем временем продолжил.
-Видите ли, Тагир Валерьевич, мы хотим, чтобы вы оказали нам одну услугу.
@@@
Большие неприятности всегда начинаются с мелких просьб...
Свою исключительность он полностью осознал только после того как, не просидев за учебниками ни минуты, без проблем сдал выпускные и вступительные экзамены. Это было странное ощущение: как будто взрослые, самостоятельные, независимые люди не могли противиться его воле. Сколько же ему тогда было? Лет шестнадцать? Тагир, как ни странно, точно не помнил. Школа. Это были хорошие годы: тихие и спокойные... А, самое главное, понятные. Может быть, поэтому его способности до поры до времени дремали. Как и он сам. Потом началась жизнь. Институт не был проблемой: он мог на него плевать и получать хорошие отметки, но жить на стипендию казалось немыслимым. Тогда-то и объявился человек, который не посмеялся над всеми теми разношерстными слухами, что бродили о Тагире по университету, а взял да проверил. Проверил и предложил работу. Нельзя сказать, чтоб та была особо чистая, но за нее платили и платили хорошо. Потом он стал искать работу сам.
@@@
Это было как во сне. Сверху бесконечная голубизна неба, снизу белая пелена облаков. Где-то вдали две эти плоскости сливались воедино. Там была цель. Нет, конечно, не цель. Даже маленькие дети знают, что невозможно догнать линию горизонта. Семен давно уже не был ребенком, но ему просто очень хотелось иметь хоть какой-то ориентир в этом безумном полете между двумя плоскостями.
Никак не может он привыкнуть к этому зрелищу. Три года. Три года он летает вторым пилотом на пассажирских рейсах и до сих пор не перестал удивляться. Хотя сейчас удивляться явно было чему. Из бело-молочной пелены облаков навстречу им поднималась точно такая же тушка. Семен даже не испугался. Чего пугаться, когда пугаться уже поздно? Пассажирский тяжеловес - это не юркий спортивный Як, с которого начиналась летная карьера Семена, и если уж две такие махины в пределах видимости идут пересекающимися курсами, то разойтись уже не суждено. Он просто знал это. Знал это и капитан. Попытка увернуться была обречена на провал, но, наверное, это в человеческой природе - пытаться сделать невозможное.
Тяжело взвыли двигатели. Самолет наклонился на левое крыло и задрал нос. Второй самолет выполнял обратный маневр. То ли по счастливой случайности, то ли по какому-то наитию капитаны обоих самолетов, пытаясь разойтись, выбрали правильные направления. Самолет все больше и больше задирал нос, удерживаться непристегнутым в кресле становилось все труднее. В салоне сейчас, наверное, вообще творилось что-то невообразимое. Но это, как и все остальное теперь, было неважно. Они не успевали.
Семен смотрел на приближающийся самолет. Тот летел неторопливо - куда ему спешить. Казалось, что в этой неторопливости их спасение. Только вот и движения капитана не отличались быстротой. Он что-то кричал, но его слова сливались для Семена в тягучую густую кашу. Его взгляд скользнул дальше, за капитана. Там за стеклом по левому борту происходило по истине что-то нереальное. Слава богу, что кроме него этого никто не видел. Третий самолет спешил к месту незапланированной встречи. И, похоже, успевал вовремя.
Семен отвернулся и закрыл глаза. Зачем смотреть на то, чего не может быть? Ведь не может? Он наслаждался темнотой и ждал. Ждал мучительно, как в детстве, проснувшись, лежал в темноте и ждал звонка ненавистного будильника, торопящего в школу. В этот раз темнота расщедрилась - секунда это не так и мало. Особенно, когда впереди вечность.
Секунда прошла и яркий, злой, обжигающий свет завладел им, отразился безумной искоркой в уже не существующих зрачках и погас. Навсегда. Семен умер с одной единственной четкой мыслью:
Мир сошел с ума.
@@@
Комнатка была маленькая - от силы три на три. И для такого скопления людей она просто не подходила. Зато в ней не было окон. Впрочем, никто не жаловался. Четверо, что были свободны, явно не считали это главной проблемой. Пятому, намертво привязанному к специальному креслу, казалось, вообще все было безразлично.
Тагир никогда не думал, что такие вот специальные кресла на самом деле существуют. Крепкие широкие ремни, кожаная маска с небольшими прорезями для глаз, носа и рта. Прямо молчание ягнят какое-то. Только вместо психопата убийцы здесь была молоденькая девушка, лет тринадцать, может четырнадцать - трудно судить, когда почти все лицо скрывает маска.
Куда катится мир, если дети становятся его клиентами?
Он стоял и смотрел. Смотрел на привязанную к креслу девочку: худую - даже грязно-серый больничного типа халат не мог скрыть этого - с короткими неухоженными каштановыми волосами. Серые пустые глаза смотрели даже не мимо, а сквозь Тагира.
Ни боли, ни страха - ничего.
Остальные трое его не интересовали. То были слуги, самые преданные, верные своему слову служить и защищать, но все-таки слуги. Скорее всего, им было жалко ребенка, но принципиально это ничего не меняло. Долг превыше всего. Ведь так? Именно поэтому они были здесь.
А зачем здесь я?
Тихо, как только смог, одними губами - нельзя здесь было говорить громко - он спросил:
Не жалость была в его голосе - жалость никому не нужна - но недоумение, непонимание. Никто ему не ответил. Свидетели, если и услышали вопрос, то поняли, что он адресуется не им и промолчали, а собеседника у него не было. Впрочем, это было неважно. Он работал. Просто работал, несмотря ни на что, словами протягивая невидимую, пока еще слишком тоненькую ниточку, которая их свяжет в одно целое, даст ему власть. Ту подлинную власть, которой не нужна ни сила, ни клетки. Власть в чистом виде.
Уводи Словом, ибо нет в мире ничего сильнее, ничего прекраснее, ничего страшнее...
Предательская слабость в коленках, противный холодок, пробежавший по спине. Тагир чуть не упал. Он мог спорить, что волосы у него на загривке топорщатся в разные стороны как у кота, уже заметившего несущегося на него питбуля, но еще раздумывающего стоит ли спасаться бегством. В конечном итоге все нормальные коты так и поступают, но, во-первых, он не кот, а, во-вторых, в его нормальности не поручился бы и он сам.
Сила... Сила вокруг, сила везде. Еще большая, чем его собственная. Рвущая на части саму сущность мира, породившего ее.
Еще ни разу Тагир не встречал даже равного себе. Теперь это был шок. Как можно не заметить такой силы сразу, входя в комнату, подходя к зданию, сидя у себя дома, в конце концов. Такое не имеет пространственных рамок. Как можно не заметить слона? Элементарно, если этот слон размеров с гору.
Теперь он понял все. Хорошо, что ему не стали ничего объяснять раньше. Теперь связались воедино все те выпуски новостей за последние три дня, что ему крутили всю дорогу в самолете. Никогда не следует доказывать очевидного - вам просто не поверят. Ему просто показали...
Земля, на которой долго еще не будут жить люди...
Мальчишка, высохшими навсегда глазами всматривающийся в беспристрастное небо - он больше никогда не заплачет...
Все-таки она упала - символ веры в возможность выбора, несуразная башня, построенная по велению гордой мусульманки, не желавшей отдаваться в жены. Единственным ее достоинством была высота...
Мир сходил с ума, и виной тому были эти пустые мутные глаза, созерцающие сквозь него какой-то свой далекий-далекий мир. В них не было ни боли, ни веры, ни страха, только тупая безысходная ненависть. Что уж им до какого-то человека. Тагир поежился, ему почему-то казалось, что в мире этих глаз также холодно, как и в них самих.
Застарелый запах перегара. Наверное, он не проходит до конца никогда. Скрипучая койка, в тесной грязной комнатке, затерянной где-то в глубинах подсобных помещений - в муниципальных детских домах никогда не заботились о хорошей мебели. Небольшое оконце под самым потолком. Холодный, мертвенно бледный свет луны. Она не понимала, зачем этот уже немолодой слесарь причиняет ей боль. Она не понимала и не могла понять, зато могла ненавидеть. В первый раз она верила, что ее защитит тот самый Бог, которого она так страстно любила... Теперь она не верила и не любила. Только боль и ненависть, боль и ненависть. Право любить и право ненавидеть - единственное, что у нас никто и никогда не отнимет...
Тагир повел головой, стряхивая наваждение. Слишком яркой была картина, слишком страшной, обыденной. Это был конец. Что может быть хуже человека, который ненавидит весь мир? Только человек, наделенный такими способностями, как эта девочка. Нет, конечно, случай не безнадежный - таких просто не бывает. Пара хороших психологов, он сам и месяц времени. Вот и все, что нужно, чтобы выправить ситуацию. Беда в том, что мир просто не выстоит месяц. Честно говоря, он не дал бы ему даже неделю.
Тяжелая чужая рука легла на плечо:
- Тагир Валерьевич...
Он обернулся. Перед ним стоял полковник, единственный из присутствующих, кто был в форме. Седые тонко стриженые виски. Сухие, выжженные солнцем и болью глаза. Сколько же ты прослужил, старый вояка, что тебя допускают до таких дел? Вместо этого Тагир спросил:
Интересно, кто я для тебя просто инструмент или все-таки равный?
Интересно, кто для тебя эта девочка?
Интересно, сколько раз ты убивал чужими руками?
Тагир молчал - что он мог сказать. Все он понимал, но от этого было только тошно. Они хотели, чтобы он убил одного человека ради счастья миллиардов. Что ж старая, всем известная по классикам дилемма. Или может быть нет? Может быть не ради счастья, а ради жизни?
Стоит ли счастье миллионов слезинки одного ребенка?
Стоит ли жизнь одного слез миллионов?
Прав был писатель. На такие вопросы нет и не может быть ответов ни у одного нормального человека. У него был.
Пистолет он уже сжимал за ствол и рукояткой вперед протягивал Тагиру. Только протяни руку, охвати ладонью массивную шероховатую рукоятку, почувствуй власть, силу... У него и так достаточно силы. Так было...
Отдернув уже было потянувшуюся к пистолету руку, Тагир развернулся и шагнул к двери. Та оказалась не заперта. Ему очень хотелось еще раз взглянуть на ту, чья ненависть способна погубить этот мир, но еще больше ему хотелось не передумать. Шаг за дверь. Шаг в глубину соседней комнаты. Его никто не останавливал. Видимо, они на своей шкуре узнали, что может сделать человек с его способностями, защищаясь. Голос шел справа и сзади - Тагир помнил, что там была еще одна серенькая неприметная дверь:
Тагир остановился, медленно повернулся. Он знал, кого увидит.
Он был похож на воробья. Особенно, когда ходил. Плечи назад, корпус и грудь чуть вперед, если поворот, то всем корпусом - напыжившийся воробей. Нет, конечно, смешно в его возрасте давать людям такие детские характеристики, но обычно он попадал в яблочко. Просто имя не вызывает однозначных ассоциаций и не может характеризовать человека. Прозвище - запросто. Вот и сейчас манера президента держаться, породила в его голове странные ассоциативные связи. Те, в свою очередь, вытащили на поверхность старые, надежно забытые воспоминания. Память - вечная боль и вечное проклятье.
@@@
Был мягкий, солнечный, весенний день. Кое-где старый побуревший снег еще цеплялся за жизнь, но это уже было несерьезно. Весна вошла в свои права окончательно и бесповоротно. Припекающее затылок солнце и журчащие под ногами многочисленные ручейки были неоспоримым доказательством этого.
Сидеть в такой день дома или в школе - грех. Тагир это знал точно. Поэтому-то он и слинял с последнего урока. Ему просто хотелось побродить по тесным, знакомым вдоль и поперек улочкам старого города, подышать прохладным весенним воздухом и подумать. Вообще, последнее с недавних пор стало любимым его занятием. С чего бы это, он и сам еще не понимал и потому стеснялся. Свое пристрастие представлялось ему чем-то экстраординарным, ибо среди его сверстников такое отклонение от нормы встречалось крайне редко.
Правда, сейчас он думал не по-настоящему. Ну, на самом деле, можно ли отнести процесс придумывания уважительной причины своего отсутствия на контрольной по математике к серьезным размышлениям: о смысле жизни, например, девочках и о том, чем они отличаются от мальчиков и зачем вообще Богу понадобилось создавать и тех и других... Да, тут не следовало упускать из виду и такие немаловажные вопросы как то: что такое вообще есть Бог, зачем он нужен, кто назначил его главным и почему он до сих пор не может навести на Земле порядка. Причем, все это, несомненно, следовало рассматривать одновременно и во взаимосвязанном контексте. Вот!
Но сейчас его мысли были попроще (примерно как у инфузории туфельки). И чем больше он думал, тем ближе подходил к выводу, что, конечно, не следовало прогуливать контрольную, но... Во-первых, он ненавидел математику, во-вторых он ее ненавидел, в-третьих он почему-то был практически уверен, что контрольной сегодня не будет. Ну, например, на учительницу упадет книжная полка...
Действительно, откуда это в его неполные тринадцать лет ему приходят в голову такие мысли? Передернув плечами, он зашагал дальше. В конце концов, сегодня можно об этом еще и не думать.
А если полка все-таки упадет, то никто и не спросит, почему его не было на уроке.
Улочка была старая, узкая и совершенно нелюдная. Поэтому идущие навстречу трое мальчишек его возраста казались опасными. Собственно, он всегда оценивал людей с первого взгляда. В данном случае, лицо ни одного из троицы не было обезображено печатью интеллекта. Зато желания самоутвердиться в них было до... короче, много. А еще они были стаей. Его всегда поражала способность себе подобных держаться вместе, даже не разговаривая друг с другом. А это явный признак стаи.
Что может быть хуже стаи голодных волков? Только стая голодных до чужой боли человеческих детенышей.
По позвоночнику пробежал неприятный холодок. Страх. Он знал, что страх убивает быстрее, чем пуля и надежней, чем цианистый калий - его так учили. Но знать мало. Расправить плечи, выше голову, четкая, уверенная походка - жалкая попытка спрятать, скрыть то, что все равно всегда видно. Напыжившийся воробей - неожиданная и обидная мысль. Докатился. Давать прозвища самому себе. А может быть, его так просто как-то назвала мама - она тоже любит всем давать прозвища. По десять штук на дню. Да все равно все это бесполезно. Страх имеет запах, легко узнаваемый запах, не зря же собаки его так хорошо чуют. Или шакалы. Правда, эти предпочитают падаль.
Наглый - так Тагир его окрестил про себя - окинул его с ног до головы оценивающим взглядом и криво улыбнулся. Еще бы, что ж ему не улыбаться: трое к одному - никаких шансов. Легкая добыча, легкое удовольствие. И все-таки драку он начинать не торопился (растягивал удовольствие?):
Да, влип ты, парень! По самое небалу'йся!
Зря. Проще было доказывать что-либо бетонной стенке. Впрочем, имело смысл построить фразу попроще. Тот, который наглый, схватился обеими руками за его рубашку, потянул на себе и процедил сквозь неровные зубы:
Спокойно опущенные вниз руки Тагира задрожали. Несильно, так всегда у него бывает перед дракой, после его потрясет сильнее, но это будет потом. Коротко стриженные на затылке волосы зашевелились. Левая нога сама, как бы без его участия, сделала подшаг вперед, прикрывая пах. Взгляд скользнул по противнику, задержавшись на руках сминающих его рубашку. Почему-то это разозлило Тагира больше всего. Потом он посмотрел в его глаза и, криво усмехнувшись, спросил:
Ответить тот не успел. Короткий, злой удар обеими руками по ушам - неожиданно и очень больно. Секунд на тридцать ему хватит собственных проблем. Тагир отпихнул его от себя и невольно залюбовался - полет тела в лужу - это так красиво!
Из-за этой секундной задержки он пропустил прыжок справа. Именно прыжок, а не удар: тот парень здраво расценил, что запиннать лежачего всегда проще. Он рассчитывал просто подмять Тагира под себя, а получилось как раз наоборот. Все-таки два старших брата - серьезный повод научиться борьбе за свое выживание в любом положении. Все равно это было бесполезно: оставался еще как минимум один полностью дееспособный противник. Удар ногой в область поясницы - Тагир даже не почувствовал боль, а просто констатировал факт. Правой рукой он захватил шею дергающегося под ним противника в борцовский захват, тот замер, когда его шея неестественно изогнулась и тихо засипел что-то невнятное. Еще удар. Теперь под лопатку. Конечно, он проиграет. Сейчас очухается первый и Тагир уже не встанет. Эти уроды никогда не прощают и не соизмеряют силу. Сила... Сейчас она на их стороне. А что на его?
Знаешь, почему мы победили в той войне? Просто никто не умеет ненавидеть так, как мы.
Тагир стиснул зубы и крепче обхватил шею врага. Потом он позволил сделать свое дело гравитации. Его веса вполне хватило. Влажный, тошнотворный хруст ломающихся позвонков... Он позволил себе ненавидеть. Это так просто...
@@@
Его левая бровь чуть приподнялась, но все остальное лицо оставалось застывшим как маска. Спокойная, умная маска. Никогда не любил он таких людей. Может быть, и на самом деле под маской скрывались такие же добрые глаза... Только зачем тогда надевать маску?
Президент сдался. Сухим, потерявшим все интонации голосом, он произнес:
Он сделал паузу - возможно, переводил дыхание, возможно, ждал возражений. Тагир молчал и он продолжил:
На Тагира накатила слабость. Ему задавали вопросы, хотели знать его мнение... Нет, скорее его просто хотели переубедить, втягивая в спор, который он заведомо проигрывал. И даже злиться на этого человека не было никакой возможности. Он говорил правильные вещи. Ему по статусу полагается... Хорошо хоть не вспоминал о миллионах других детей, которых тоже следовало бы пожалеть. От этого стало бы совсем тошно.
Этот мир никогда не нуждался и не нуждается ни в чьей жалости...
Да и что он, собственно, препирается. Сейчас ему все простят. Если попросить, даже патриарх московский ему лично грехи отпустит, за невинно убиенное дитя Бога попросит, руками по-старчески разведет и привычно пробасит: На все Его воля.
Никто не виноват, что этот мир такой.
С минуту президент молча изучал его, не решаясь задать вопроса. Потом все-таки спросил:
В его голосе была надежда. Зря. Время веры и надежд прошло.
Все-таки Тагир струсил - всегда проще позвать за собой, чем пойти одному. Иногда проще вернуться, поиграть еще, создать иллюзию контроля над ситуацией, чем уйти навсегда. Миллиарды к одному - это слишком много для одного. Иногда...
Шаг к двери в комнату, где поселилась смерть. Еще шаг туда, где обитает совесть. Звук шагов за спиной. Возвращаться - это не так уж и сложно, особенно, если некуда уходить.
|