Пишу шустро. Взирающий на это, не серчай на ошибки. Я не гуманен нынче, ибо болен. Но я исправлюсь. Правда.
ЧАС РАДОСТИ.
Время:23:01.
Только, когда со смачным шлепком секущей плётки, поникший кусок, истерзанный жутким натяжением плоти, растаял густыми каплями на ветвях изумрудной ели, я смог выдохнуть.
Верите ли, но когда господин Гиммерканс мгновение назад прерывисто захлёбывался, конвульсивно избегая собственных молотящихся рук, я был уверен, что он по-детски подавился. Однако, лопнувшая на моих глазах пунцовым ядром голова, расплескавшаяся жидкой чашей кисловатой липкости, заставила всех присутствующих гостей замереть в холодящем оцепенении. Урок гистологии? Да уж. Неоспоримо, воистину в Новый Год случаются, порою, странные вещи.
Время:23:16.
Моя иссохшая за четверть часа до щемящего блеска серебряная вилка, покоилась на полночно - синем бархате в свете голубой мечты праздника, дарующего лёгкие тени на мансарде.
В ожидании прибытия властей правопорядка большинство празднующих разошлись по череде комфортных комнат, определённых каждому приглашённому самим одиноким владельцем поместья. Никому не хотелось встречаться друг с другом взглядом.
Я попытался мимолётно обвести хотя бы часть стола, но от вида жареных экспансий курицы и утрамбованных овощных изысков салата мне стало рискованно дурно.
Извинившись и покинув стол, предоставив множеству ног разбежаться по ванным комнатам и уйме голосов зазвучать в ритме неустанной паники, я удалился в чердачные чертоги.
Найдя укромный угол ледяной тени, я присел на что-то мягкое и волнующе уютное. Словно чьи-то плечи взвалили на себя всё напряжение в моём сухом горле, в трепещущих глазах, в закатывающихся спутанным клубком лихорадочных мыслях.
Я сидел и размышлял, воздвигнув на неустойчивый пьёдестал, заботливо скрытый грубыми складками знакомой ткани, обеденную вилку. Иногда бросая на неё взгляд, я замечаю, что она обманывает меня, на миг, становясь пугающе чёрной и вновь всплывая естественным проблеском.
Время:23:23.
Кажется, гудящая под порывами спешащего ветра и колких стрел снега, ожила сама стена. Она шепчет мне всё, что происходит в доме. По секрету. Господин следователь прибыл. Вальяжно переходя из помещения в помещение, он опрашивает каждого, кто пировал этим вечером в доме умершего. Что же произошло? Ах, как болит голова. Буквально скрепляя мою жизнь хирургической гирей, она хочет доминировать над всем телом. Сломить его внутренней болью.
Время:23:30.
Он поговорил почти со всеми. Он сейчас говорит с кем-то, чьего имени я не знаю.
Слышу шум его крови, словно пробегающей по стенкам бокала, рыжее недовольство всклокоченной бороды и одержимость этим делом. Мерзкий тип. Где же его чувства? Сожаление и запутанность не влияет на его жизнь. Я не выйду с ним говорить. Пусть ищут. Вероятно, остальные уже подумали, что я тайком отправился домой. Хотя, в такую метель...
Надо быть очень расстроенным. А я ни капли не огорчён. Мистика, конечно. "Взорвавшаяся личность" - именно это напишут завтра в утренних газетах. Как они так быстро узнают новости? А...
Слышу. Щёлк. Нет. Вщух. Примерно так вдыхает картинку его фотоаппарат. Раскрывая обстановку в новых, менее цельных тонах гаммы. Скорее всего, этот журналист брат жены вредного рыжача. Не иначе. Но я не пророк и не ясновидящий. Я устал. Теперь уже некуда бежать. Придётся остаться и манерно ждать. Бяки они.
Время:23:59.
Меня бьёт лихорадка, но я не простудился. Я ослаблен страхом. Они смекнули, что одна дверь не была отперта. Идут сюда. А я всё понял. Вспомнил? Там. За кропотливым столом с маковыми пятнами от виноградных косточек... Я убил его. Я воткнул вилку ему в пылающий злобой глаз и начал медленно проворачивать, выкорчёвывая струи ишиасных всплесков неудобства. Просто за счастьем я не видел собственного орудия. Я улыбался, затаив дыхание. И гостей никаких нет. Только я. Я и моё воображение. Неумелый женский голос тридцати семи летнего убийцы. А потом, взяв с собой мешок трупного мяса, протащил тело убитого румяной волной до самого моего нынешнего уединения. И...
Сел на него.
Ах! С новым годом вас всех! И ломайте дверь на здоровье!