- Как это? - Дима отлично помнил картину, ничего подобного там не было.
- Я же вам говорю: я её перевернул. Картина-перевёртыш, понимаете? Переворачиваешь, а там радуга уже не в отражённом виде, и не кораблик вовсе в луже, да и не лужа это! Игра форм и теней образует фигурку! Меняется там всё, если перевернуть, но это видеть надо - так не объяснишь! В общем, Димочка, я вам её не верну. Называйте цену!
Шесть картин художника были высоко оценены и проданы. Люди говорили, что видят в них необычные сюжеты, оригинальные идеи, реальные события. Дмитрий оставил в галерее только одну картину друга. Самую первую. Он знал, что на ней нарисовано, художник рассказывал ему, и друг верил, что когда-нибудь обязательно сможет увидеть этот спектакль.
Ани К. Вк-3: Ани К. 13k Оценка:8.76*12 "Рассказ" Проза
От матери мне достался звучный псевдоним, пара дорожных чемоданов, набитых реквизитом и сценическими костюмами, и, как должное, шлейф ее трагической известности. Мелькнуть фотографиями на страницах "Вестника" Разбившейся Канатоходкой - вот последняя гримаса из тех, что состроила судьба в сторону Софи Карелло.
Я не помню спокойного и равномерного развития событий своей жизни, чужие города мелькали в моей детской памяти, как яркие картинки из калейдоскопа. Но ощущение какого-то удивительно ровного благоденствия и тихой счастливой безмятежности сопровождало меня в бесконечных переездах благодаря присутствию рядом этого единственного близкого человека.
Не помню, чтобы я толком училась, или посещала, как мои сверстницы, гимназические классы, не помню строгих ученых дам, одетых в тоскливо-серые платья; зато хорошо помню руки матери, вырезающие разноцветные буквы из старых цирковых афиш, заботливо наклеивающие их на плотный картон из-под шляпных и обувных коробок. Среди цветов, которыми часто была уставлена наемная комнатка или скромный гостиничный номер, после нехитрого скоропалительного ужина, я припоминаю милые, развлекательные часы своего образования. Все что знала моя мать, все, что принесла в мою жизнь из своей неведомой, загадочной прошлой жизни - все было лучшим и волшебным подарком мне. Таким же волшебным очарованием обладали немногие мои игрушки: набор склянок с гримом и бронзовый индийский слоник, инкрустированный дешевыми камешками...
Цирковые, мы были из своего, особенного мира.
С трех лет я ассистировала в выступлениях, с семи - вышла на рабочую дистанцию каната, с десяти - могла довольно сносно воспроизводить на высоте движения матери, имеющей за плечами хорошую школу классического танца; позже, благодаря легковесности, работала с ней как "верхняя". С самого юного возраста я постигала науку грации и движения, химию влияния музыки на пластику движений, механику растянутых связок, архитектуру человеческого скелета и все возможные комбинации сокращений мышц...
Надежное закрепление лонжи было важнее изучения закона Божия, конструкция лебедки, ослабляющей натяжение троса - интересней самого занимательного кукольного дома. Новые элементы, которые возможно было внести в номер, чтобы упразднить старые, надоевшие капризному глазу публики, составляли предмет бесконечных и азартных вечерних разговоров, досуг же мой целиком посвящался все новым и новым упражнениям.
После падения мама прожила еще пару недель, в течение которых я отдала докторам почти все наши сбережения. И вот наступил момент, когда окончилось мое детство - в день кремации я вернулась в комнату гостиницы, и осталась в ней совершенно одна, без денег, без покровителей, без поддержки. Мне уже исполнилось пятнадцать лет, и антрепренер, которого связывали мучительные узы войны-дружбы с матерью, стал особым, оценивающим образом на меня поглядывать. Я же твердо была уверена, что номер Карелло, разве что без финального сальто на раскачивающемся тросе, уже вполне по моим силам.
Но в зеркале отражалось весьма недурное личико, и м-е Критчиков удвоил напор. Он заявил, что подпишет контракт только при условии, что финальная раскачка, убившая мою мать, останется сердцем номера. Я же хорошо помнила, какая скоротечно-праздная, лихорадочная жизнь обычно была у тех молоденьких девочек-бабочек, ярко и недорого одетых, что сопровождали повсюду плотного, низенького антрепренера. Дети цирковых обычно рано узнают возможности тела, но ради недолгого хлопотанья крылышками делать ставку на то, чем щедро одарила природа - претило. Мать каким-то необъяснимым образом привила мне свойственную ей самой чистоплотность...
Итак, вызов был и брошен, и принят. По существу, меня не страшила даже раскачка, даже то, что перед финальным прыжком необходимо было отпустить лонжу. Этот трюк ни разу
не удался со страховкой, ведь самое незначительное касание постороннего предмета способно нарушить эквилибр. Жить - не составляло для меня особой ценности, но если уж жить - то сопротивляясь. Однако период подготовки к номеру еще нужно было как-то продержаться...
Старик-ювелир отставил монокуляр на лоб, оживился.
-Давненько я не видел такой вещицы. Позвольте-ка... Самоцветы индийские, но плохо обработанные, и стоят немного, больше двадцати рублей не ждите. А вообще занятная игрушка... Слоны, говорят, приносят счастье, даже в виде статуэток...
Он бережно покрутил слона в руках, и нажал большими заскорузлыми пальцами на чуть выпуклые, густо подведенные эмалью глаза спутника моих детских игр. Представьте же мое удивление, когда с щелчком потайной пружинки верхняя часть спинки отошла легко и без заминки. Статуэтка на моих глазах превратилась в миниатюрный сундучок!
-Э, милая барышня, вы ли не знали? Это знаменитые бомбейские шкатулки, такие были очень популярны лет сорок назад... Их привозили на торговых кораблях с юга. Дамы предпочитали хранить в них фамильные ценности или памятные безделушки...
Внутри слона оказалось только лишь несколько писем. Но я прижала их к сердцу, как самую большую драгоценность....
Весь вечер я просидела над письмами в глубокой задумчивости. За окном накрылся теменью, как шалью, осенний вечер.
Мать моя происходила из семьи прогоревшего мануфактурщика Карелова. Дед был человеком вспыльчивым и принципиальным. Внезапная, как болезнь, навалившаяся бедность еще более испортила его характер. В юности мама вопреки согласию семьи встречалась с продолжателем знаменитой "слоновьей" династии укротителей, Вальтером Огинским. Но недоразумения и предубеждение достигли апогея, когда единственная дочь, милая, ласковая Соня, вдруг решила связать свою жизнь с представителем циркового, праздного, испорченного сословия. Глубоко обиженная, она настояла на своем и прервала все отношения с родственниками.
Отдельно я увидела несколько писем от Вальтера, моего отца; трогательные послания нежного периода и периода вынашивания совместных планов: он задумывал новый номер, в котором красота и грация танца юной девушки стояла бы над спокойным и послушным величием исполинов. Счастливое будущее, казалось, было предопределено. Но неизвестно почему артистический брак распался еще до моего рождения. Мама же никогда не снимала покрывало тайны со своих поступков, и мне стало доступным лишь из писем, что это было вполне осознанным ее решением.
Мне было о чем поразмыслить холодным вечером, в комнате, в которой давно погасло газовое освещение. Одно из последних писем написал брат матери, Николай. Он сообщал, что после смерти деда мануфактура перешла к нему и неожиданно расцвела, будто в начале нового, двадцатого века дождалась глотка свежего воздуха, новых знаний и методов. Николай звал сестру вернуться в семью, чтобы дать маленькой Анечке устойчивое положение под ногами, столь отличное от изменчивого счастья канатоходца...
Предо мной стоял трудный выбор: с одной стороны - фатальное сальто-мортале на летящем канате и полная непредсказуемости, дипломатическая дружба-война с Критчиковым, с другой - ровное и тихое существование в семье, от которой некогда отказалась мать.
Но для человека, который в семь лет вышел на партерный канат и почувствовал нерв его колебаний как продолжение собственного нерва, ощутил ступней узкую грань между признанием и небытием, пропустил тонкий канатный трос через сердце, для человека, забывшего свою настоящую фамилию, для дочери Карелло - уже не могло существовать отступного варианта.
Возня за кулисами замерла на миг. Оркестр выкрикнул последние ноты, задыхаясь взвизгивающими трубами, занавес разъехался, и еще улыбающиеся после реприз, клоуны пятились с арены, подмигивая мне. "С Богом!" - одними губами обозначили работники арены, растягивая трос лонжи. Я быстро перекрестилась. На этот раз все пришлось проверить самой. Противогрузы, отвесы, стопора, крепления, то, от чего зависит твоя жизнь - нельзя доверить ни одному служителю цирка.
"А сейчас впервые "Арабеска на канате", юная королева танца - Ани Карелло!"
Музыка рассыпалась вступительными пассажами, и при этих знакомых звуках у меня перехватило дыхание. Мой день настал, день, когда ты либо пан, либо... упал.
Под нежно выводимую оркестром подвижную мелодию с легким восточным колоритом мой танец начинался проходкой из танцевальных классических движений и завершался гимнастическими, прыжковыми упражнениями, при этом мгновенное зависание в той или иной позе должно было следовать друг за другом в очень четком ритме. Подведенные по-восточному глаза, корсаж и серебристые шаровары из тонкого шелка, расшитые блестками, босые ноги, волосы, закрученные вверх и подхваченные живым цветком - много раз я видела со стороны, как эффектно выходила на сцену моя мать. Но не время сравнивать. Я оглядела зал, впервые принадлежащий только мне. Улыбка на моем лице должна была околдовать всех, от мала до велика, весь партер, ложу, донестись до балконов галерки, и сердце каждого в зале - мужчина то, или женщина - должно стать моим в течение девяти минут. Итак, с землей покончено.
Не взобралась, я буквально взмахнула на стойку с натянутым тросом, прицепила лонжу, подняла и выправила балансир. Сейчас он в моих руках - спаситель, верный друг, старый, испытанный товарищ. Я коснулась его губами, словно принимая рыцарский меч перед поединком. Зал всколыхнулся аплодисментами. Не теряя ритма и легкой вычурности в походке, добралась до середины дистанции, скользнула на продольный шпагат. Прогиб назад. Изящно перегруппировалась в первую фигуру, имитирующую посадку в дамском седле, центр массы перенесла на спину, легла, выравнивая балансир у груди. Подтянула колени. Вторая фигура, и первая ступень сложности: выйти в стойку через плечо по диагонали, перекатиться на живот. Несколько секунд на восстановление равновесия, со стороны это должно было выглядеть так, словно прилегла отдохнуть грациозная кошка, но видит бог, как мне трудно было справиться с дыханием!
Я отдала шест- балансир униформисту. Адью, верный друг, ты был верен мне!
Обе руки крепко охватили канат. Эффектные вращения вокруг горизонтальной оси, стойка на руках, вращение на руках - то, что было проще всего исполнить. Прогиб спины, изящный изгиб ног. Вернуться проворно в позицию посадки на дамском седле. Воздушный поцелуй, улыбка на моем лице была тверже алмаза, ею можно было резать пространство на тонкие полоски! Я вынула цветок из прически, нарочито небрежно бросила в среднюю ложу. Аплодисменты для цирковых - это наркотик, болезненная зависимость, не будет их - и где тогда окажемся мы? Я люблю вас, зрители, я живу для вас, так же, как жила для вас Соня Карелова, моя мать. Я вижу и отчетливо разбираю каждого из вас - толстого торговца, пришедшего в цирк с семейством, и гимназиста с сияющими пуговицами и восторженно открытым ртом, седого неулыбчивого господина с львиной гривой волос , застывшего, неотрывно следящего каждое мое движение... Все вы - несчастные, счастливые, юные, старики, пышущие здоровьем, но неизлечимо больные страхом, не свободные по своей простой человеческой природе; все вы не знаете моего крохотного секрета: этот мир меня не держит ничем, кроме тонкой нити страховки.
Я начала увеличивать амплитуду, легко, непринужденно, словно раскачивая качели в тени сада. Почувствовала дрожь троса от колебаний лебедки, ослабляющей натяжение, почувствовала тяжелое перемещение противовесов. Перебралась на канат ступнями, поднялась. Первая фигура арабески на высоте в четыре человеческих роста, выразительной сутью которой считается само парение, зависание на одной опорной точке.... Прикрыла глаза, замерла, словно наслаждаясь музыкой. Подготовка к прыжку, группировка. Настал момент, который я почти не почувствовала. Быстрое движение рукой, и лонжа отлетела в сторону. Канат раскачивался с максимально допустимой амплитудой. Прыжок! Сальто! Ступни коснулись каната и установились на нем. Теперь главным было удержать равновесие! Бой барабанов.... Прогиб спины, нога назад, рука устремляется вперёд, к ней направлен взгляд, другая рука - в сторону; и снова застыть в арабеске на летящем из стороны в сторону тросе.
- Ап!
Аплодисментов я не слышала, так же, как триумфальных воплей оркестра. Моя жизнь, как и жизнь моей матери, висела на раскачивающемся канате, и была оплачена какой-то определенной, не очень значительной суммой, которую в случае благоприятного исхода выплачивал директор цирка, и так - до следующего города, следующего директора, следующего благоприятного исхода...
Седой человек с львиной гривой волос ждал меня у входа в гримерку. Он был крайне взволнован, и тянул ко мне руки, в которых была газета, тот самый выпуск "Театрального вестника" с Разбившейся Канатоходкой и, зачем-то, цветы.
-Аня... Доченька...
Так я встретила своего отца, знаменитого укротителя (он говорил - учителя) элефантов, Вальтера Огинского. Он задумал новый номер, в котором красота и грация танца молодой девушки стояла бы над спокойным и послушным величием исполинов, арабеска на спине слона...
Лиственница Вк-3: Побег 20k Оценка:8.56*16 "Рассказ" Проза
Поезд мотает из стороны в сторону. Наезжает, бьет в глаза и исчезает свет в окне, стучат колеса. Наконец, Тася спит, прижав к себе сопящего двухлетнего Алешку. Спит беспокойно, часто просыпаясь, но - спит. На верхней полке посапывает Аленушка, пятилетняя дочка. Еще вчера Тася сомневалась в успехе придуманного плана, а сейчас, когда перевалили за Урал, почти верит. Поэтому и заснула.
Снится ей родной город, цветущая лиственница у подъезда, березовая рощица под окном и пьяный отец:
- Опять, сука, нарядилась! Снова к своему ублюдку направилась? Двоих щенков мало, еще в подоле принесешь?
Вмешивается мама:
- Ну что ты, Сема, успокойся! В каком подоле? Чай, в законном браке жили. И дети законнорожденные.
Но отец не унимается. Мат и ругань нарастают. Тася хватает детей в охапку и бежит прочь. Но далеко ли убежишь? Муж бросил, отец пьющий... Так и бродят по набережной Туры: маленький Алешка на руках, уставшая Аленушка цепляется за юбку... Пока мать не позвонит: "Возвращайтесь, уснул ирод".
Очередной громкий звук заставляет Тасю подскочить. Мгновение она соображает, где находится, сердечко испугано тарахтит, но, увидев знакомый вагон, женщина успокаивается, откидывается на подушку и до очередного кошмара или свистка встречного поезда засыпает.
- Виталька, не надо, я боюсь, - шепчет она, пока возлюбленный отважно карабкается на высоченную лиственницу за первым раскрывшимся цветком.
Он спустился победителем, и вот веточка с нежными, только что распустившимися розово-лиловыми шишечками, опушенными светло-зеленой будущей хвоей, в Тасиных руках. А потом они сидят в уютном кафе и пьют горячий китайский чай "семь сил". А на следующий день Виталий с букетом роскошных белых роз пришел свататься. Отец в костюме и при галстуке, мать в лучшем платье, стол накрыт в европейском стиле (соседка, шеф-повар ресторана, помогла). Виталий пришел вовремя, а его мама опоздала почти на полчаса. Тася не заметила презрительного взгляда, которым окинула простенькую обстановку обычной "хрущевки" будущая свекровь, ее поджатых губ и каменного выражения лица. Заметил отец. И невзлюбил, и не простил.
Захныкала Аленушка, Тася подскочила, погладила дочь по голове, подоткнула одеяло. Села к окну. Сон был настолько ярким и красочным, как будто снова пережила тот день. Она вспомнила пышную свадьбу в лучшем ресторане. Сын директора завода не может играть свадьбу в простеньком! Медовый месяц на "Золотых песках"... Было ли это? Тася сдавала ГОСы с брюхом под потолок. "До чего ж ты толста", - возмущалась свекровь, заходя к ним после работы. Виталий смеялся: "Ничего, мама, богатыря ждем!" Они специально не уточняли пол ребенка на УЗИ - пусть будет сюрприз. Сюрприз родился сразу после экзаменов. Аленушка была чудесной и спокойной девочкой. Тася летала по квартире, успевала все! И убрать, и приготовить, и помечтать о работе. Свекровь устроила ее на завод экономистом. Аленушку отдали в ясли, как только исполнилось полтора года. Конечно, она часто болела. Тася сидела на больничном по очереди с мамой - боялась потерять работу.
Женщина всматривалась в черноту за окном, будто там был спрятан ответ на вопрос: "Почему?" Именно этот вопрос у нее возник, когда, беременная вторым ребенком, с жутким токсикозом, ждала мужа, а он являлся за полночь с запахом алкоголя и тонким ароматом чужих дорогих духов. Вопрос: "Почему?", - возник и тогда, когда из роддома ее забрал отец, а не муж. Даже не свекровь! Дома мама с трехлетней Аленкой все приготовила, ждала.
"Мама, мамочка! - подумала Тася. - Как ты там? Справишься ли? Бедная моя!"
Громко всхрапнула и проснулась женщина средних лет на нижней полке напротив. Села.
- Не спишь? А почему? Утомили тебя твои детки. С такими маленькими одной ехать тяжело. Да еще так далеко. Как муж-то отпустил?
- Отпустил.
- Да вижу, что отпустил. Кислая ты какая-то, - сказала она и вышла.
У Таси на глаза навернулись слезы.
Свекровь явилась проведать новорожденного внука на третьи сутки.
- До чего ж ты тоща, - сказала мимоходом, - Виталий вернется из командировки через две недели. Надеюсь, найдешь, чем мужа покормить?
- Найду.
Бабушка положила булочку на стол, ушла, вернулась уже от двери и заявила:
- А я предупреждала - ничего у вас не получится! Зачем было второго рожать?!
Тася так и застыла с открытым ртом. Из оцепенения ее вывела мать, пришедшая с прогулки с Аленушкой.
- Встретила сейчас твою фурию. Пронеслась мимо, не поздоровалась. Внучку не заметила. Та ей: "Баушка, баушка!" А бабушка, что метла Гарри Потера - фьють за угол. За снитчем, видимо, побежала".
Готовая расплакаться, Тася улыбнулась:
- Точно, мама, за ним. Ты читаешь Аленушке Гарри Потера? Не рано ли?
- Да ладно, рано. Сказка, она и есть сказка.
Ночами Алешка спать не давал. Почти всю ночь на руках. Молоко убывало от бессонных ночей, от усталости и тревоги. Пришлось прикармливать смесями, в ответ на прикорм - аллергия. Когда вернулся Виталий, Тася валилась с ног. Она засыпала на ходу, все время боялась уронить ребенка. Что удивительно, на руках у отца сын засыпал мгновенно. Опять периодически заглядывала свекровь, неодобрительно качала головой, видя то немытую посуду, то нестиранные пеленки: Тасина мама уже вышла на работу. Виталий приходил домой поздно, частенько слегка выпивши, всегда с запахом все тех же дорогих духов. Однажды, теплым вечером, Тася с детьми заглянула к своим и засиделась. Отец пошел проводить - Аленушка почти спала, и он нес ее на руках. Был теплый вечер, они шли, не торопясь и почти не разговаривая в тени высоких кедров. Недалеко от дома рядом затормозила машина. Из окон раздался веселый девичий смех, громкая музыка. Хлопнула дверца, и голос Виталия произнес:
- Нет, нет, сегодня никак! Мне к Буренке моей надо. Она там с двумя измучилась совсем.
Сквозь громкий смех из машины донеслось:
- Привет Буренке! Оставил бы ты ее в покое уже! На фиг тебе? И ей лучше - может, какого телка и найдет.
Тася схватила за руку отца, прижалась к нему и зашептала на ухо:
- Папа, не надо, не трогай его, прошу, папочка!
Но отец и не двинулся. Он несколько минут смотрел вслед автомобилю.
- Таисия, это ж они о тебе! - наконец, понял он. - Такое прощать нельзя! Возвращаемся домой!
- Папа, не надо, может, все еще наладится. Мне девочки говорили, так часто бывает, когда дети рождаются. Потом все будет хорошо, папа, у малышей должен быть отец!
У подъезда папа сказал:
- Я заходить не буду. Боюсь - убью его. Подумай, дочь, надо ли тебе это? У тебя есть мы. Матери не рассказывай.
Вернулась соседка.
- Ты что, плачешь? Уж не я ли что не так сказала? Прости, девонька!
- Нет, что вы! Приглядите пару минут, чтобы он не скатился. Я кипяточку наберу.
- Да, да, конечно.
Тася подскочила, смахивая на ходу слезы. Она ненавидела себя за эту, как говорил отец, "тонкослезность". Вот и тогда, зашла в квартиру, Виталий в холодильнике копается, кричит:
- Где ты ходишь? Детям спать давно пора, а ты таскаешься по хаткам!
Тася проскользнула в комнату, положила в кровать Алешку и побежала обратно - за Аленушкой. Вернулась, а муж с полным ртом, в руках бутерброд и чашка с чаем уже перед телевизором. "Да не ко мне, своей Буренке, он торопился, матч начинается! Вот оно как!" Уложила спать Аленушку, пошла на кухню. Моет посуду, а слезы так и текут по лицу. Посуду вымыла, давай фарш разделывать - завтра, может, и не удастся приготовить, надо с вечера.
Тася вернулась с чашкой, полной кипятка, прошептала соседке:
- Спасибо.
Та кивнула, повернулась к стене и заснула. Тася насыпала кофе, сахар, осторожно, стараясь не звенеть ложечкой, помешала. Уставилась в слегка посеревшее окно, осторожно прихлебывая горячую жидкость. Снова закопошилась Аленушка, захныкал Алешка. Тася вспомнила, как имена выбирали. Счастливый Виталий внес ее в квартиру свекрови на руках:
- Мама, кричи ура! Ты скоро станешь бабушкой!
- Только этого мне и не хватает! Вот сейчас бы для себя пожить. А тут вы со своими проблемами!
- Мам, ты что? Какие проблемы? Знаешь, мы, пожалуй, пойдем.
- Ох, пойдем! Пошутила я. И кого ждем? Мальчика или девочку?
- Мы решили не узнавать. Сейчас еще не видно, а лишний раз УЗИ делать гинеколог не рекомендует.
- А, значит, вслепую готовиться будем?
- Что там готовиться, родит, все и купим. А имена мы уже придумали. Если мальчик - Алешка, если девочка - Аленушка.
- Придумали, тоже! Сестрица Аленушка и братец Иванушка. Ерунда! Надо взять справочник имен и выбрать что-нибудь приличное. Я завтра принесу.
Тася молча пила жиденький чаек: ей, как беременной, сразу запретили все вредное, а, значит, и вкусное. Поставила чашку и заявила:
- Не беспокойтесь, мама, мы уже решили!
Вот тут она увидела и презрение во взгляде, и поджатые губы! "Попсихуй, попсихуй, - подумала Тася, - тебе полезно!" Именно с этого момента будущая мама почувствовала ненависть свекрови.
Мимо прошаркал проводник. Кто-то понес сдавать постельное белье, кто-то прошел умываться. Скоро станция. Со второй полки соскочил мужчина.
- Уже кофе пьете? Вы - жаворонок.
- Возможно.
Мужчина пожал плечами и ушел. Тася разучилась разговаривать с людьми, тем более с мужчинами. Все ее общение свелось к очень узкому кругу - родители, муж и единственная подруга. Та самая, которая и познакомила ее с Виталием на той злосчастной дискотеке. Это было на первом курсе. Новогодняя дискотека в студенческой общаге. Как не хотел отец отпускать ее тогда! Словно чувствовал! Они встречались с Виталием три года, прежде чем решили пожениться. Потом свекровь и этим ее укорила: "Отдалась бы сразу, так нет, штамп в паспорте ей нужен был!"
"Почему?! - опять спросила себя Тася. - Почему я не смогла создать семью? Уберечь любовь?!" А любовь была, она это знала. И Виталий ее любил. А она любит Виталия. Даже сейчас! В тот вечер, после матча, Виталий зашел в кухню злой:
- Продули, представляешь? А могли бы выиграть! Ходят по полю, будто знают: сейчас другой трамвай подойдет! А вместо трамвая - гол, гол, гол! Гады! Весь вечер испортили!
- Да, знал бы ты, что продуют, к Буренке не спешил бы, - заметила Тася.
- Что? Ты слышала? Тась, прости. Я, конечно, не прав, но и ты тоже! Ты посмотри, на кого похожа стала!
- На кого?
- Ну, ты не красишься, платье вон - застиранное!
- Сколько помню, ни разу корову в платье не видела!
- Что ты споришь? Ты в зеркало взгляни! Разве ты такая была?
- То есть, ты хочешь сказать, я тебя обманула? Так сказать, была бабочкой, стала гусеницей? Ты соображаешь, чем меня попрекаешь? Да, на мне все старое висит. А на новое ты мне денег дал? Ты предложил мне одеться? Ты посидел с детьми, пока я в магазин смоталась бы? Знаешь, ты такой же, как твоя мама!
- Какой? Чем тебе моя мама не угодила?
- Всем, особенно стараньями нас поссорить!
- Не неси ерунды! И мать мою не трожь! На своих посмотри! У меня мама одна, а как мы жили? А твои из нищеты вдвоем вылезти не смогли. Знаешь, я думаю, нам надо отдохнуть друг от друга.
- Решил пересесть в другой трамвай? Да ты каждый день отдыхаешь.
Виталий схватил ветровку и вылетел на улицу. Тася смотрела в окно, как он лихорадочно набирает номер на мобильнике. А утром позвонила мама, спросила, что случилось - отец вчера полночи просидел на кухне с бутылкой водки. Никогда такого раньше не было! "Не знаю, мама, не знаю", - ответила Тася. Виталий перестал появляться дома вообще. Иногда заходила свекровь. Она оглядывала квартиру, спрашивала, не надо ли чего, и уходила со счастливой улыбкой. Тася пару раз позвонила Виталию, но он не отвечал на ее звонки. Отец стал выпивать все чаще, правда, сразу ложился спать. Но маму это очень беспокоило.
Вернулся сосед.
- Скоро станция, стоять будем двадцать минут. Не хотите выйти?
Тася вздрогнула:
- Не могу. Проснутся - испугаются.
Зашевелилась соседка:
- Пойди, пройдись чуть. Я посмотрю. Мы за вчерашний день с малятами подружились.
Тася схватила кошелек и побежала к выходу. Прохладное утро взбодрило. В ларьке на перроне купила еще горячие булочки и свежее молоко, подумала: "Хорошо, что люди помогают". Потом постояла около вагона. Вошла. Малыши спали.
- Спасибо вам, вот свежее купила, а то эта сухая картошка, вредно им.
- Ты хорошая мама, - ответила женщина. Она расчесала длинные светло-русые волосы, потом заплела их в косу, уложила короной на голове. - Только что-то тебя гнетет все время. Хочешь, я тебе погадаю?
- Нет, не надо, - Тася подпрыгнула на месте, - мне уже однажды погадали. Больше не хочу.
- Хорошо, не буду.
Женщина достала кулечки и пакетики.
- Может, поешь со мной?
- Спасибо. Я с детьми.
Снова нахлынули воспоминания. Новогодние каникулы, каток. Они с Виталием на коньках наперегонки. Он отстает. Она не дает ему пощады, лучший конькобежец в универе! Наконец Тася врезается в бордюр, останавливается. Ждет. Вдруг сзади раздается голос:
- Позолоти ручку, красивая, погадаю.
Тася смеется, протягивает купюру, но цыганка почему-то не берет деньги. Она разглядывает протянутую ладошку, складывает ее в кулачок так, чтобы купюра осталась у Таськи и говорит:
- Не связывайся с ним, девочка. Не надо, настрадаешься. А деньги не беру. Может, не сбудется, может, судьба обойдет...
Подъезжает Виталий:
- Что тут?
Тася с испугом смотрит на вложенный в кулак стольник, оглядывается - нет цыганки, исчезла.
Захныкал Алешка, следом - Аленушка. Начался день. Тася возилась с малышами, носила в туалет, мыла руки, читала сказки, кормила, потом укладывала спать, потом снова кормила, рассказывала, что за реки, города проносятся за окном. Нескончаемый второй день пути, наконец, сменил вечер, дети угомонились, заснули. Заснули и соседи по купе.
Тася прилегла рядом с Алешкой. "Маленький мой, - подумала, - тебе правда будет лучше. Там тепло и море. Теплое, южное море. Может, у нас еще все будет хорошо?" Она вспоминает, как каждое утро приходила мама, вела Аленушку в садик. Больше некому. Муж не появляется второй месяц. Свекровь не заглядывает. Тася кормит Алешку, одевает, несет в одной руке малыша, второй тащит за собой коляску - гулять, потом пробежка с ребенком на руках по магазинам, дома укладывает мальчика спать, готовит обед. Мама приводит Аленушку, они сплетничают минут пятнадцать за чашечкой чая обо всем, старательно обходя больные темы - отсутствие Виталия и пьянство отца. Отец запил с горя. Он не смог перенести, что его красавицу дочку, медалистку, экономиста с университетским образованием, бросил этот "буржуйский сыночек". Иначе он Виталия не называет. Однажды ночью у Алешки поднялась температура. Пришлось вызвать скорую. Врач решил, что надо везти в стационар. Тася набрала номер мужа - не взял трубку. Позвонила свекрови. Та ответила просто: "Сама нарожала, сама и выворачивайся, как хочешь". Тася позвонила матери:
- Мам, Алешку надо в больницу. Ты не приедешь, с Аленушкой посидеть?
- Да, да, я сейчас. Вызови такси мне к подъезду.
Родители приехали вместе, испуганные, расстроенные. Алешку продержали в больнице почти две недели. Аленушку мама забрала к себе. Она приезжала каждый день, рассказывала, что отец совсем не пьет, что с внучкой у них полный контакт, девочка только часто спрашивает маму. Забирал из больницы их отец.
- Значит так, дочь! - заявил он сразу. - Вы едете к нам. Все. Никаких разговоров. Хватит. Это теперь знаешь, как называется? Сходила замуж. Достаточно.
Тася не сопротивлялась. Она устала. И что это за борьба? За что? Виталию ни она, ни дети не нужны. Первое время дома было очень спокойно, но вдруг стал названивать муж. Он требовал возвращения жены. Договорились встретиться, поговорить. Тася расстаралась. Сходила в парикмахерскую, сделала макияж, купила новое платье - по истощавшей фигурке. Пришла в кафе. Виталий ее стараний не заметил.
- Значит так, или ты возвращаешься, или - развод. Мне не нужна жена, живущая у своих родителей. Все, твой ответ?
- Вот так, сразу? Ни прости, ни - давай попробуем снова?
- Ты оскорбила мою мать!
- Бедная мама, она себя хорошо чувствует?
- Да.
- Я рада. Подавай на развод.
Их развели очень быстро - по обоюдному согласию. А может и свекровь расстаралась. Присудили алименты. Тася дала номер счета и ни разу туда не заглянула. Она стала потихоньку оживать. Хотела выйти на работу, но непосредственный начальник предупредил:
- Таисия Семеновна, вы же понимаете, против директора я не скажу ни слова. Она распорядилась вас уволить, как только вы выйдете. Мой вам совет, сидите, сколько можно. Бывают всякие катаклизмы. И директоров иногда меняют.
Тася осталась дома. Теперь отец пил редко, но, если это случалось, Тася уходила с малышами на улицу. Однажды, пробродив около часа, они сели на лавочку на набережной. Мимо проходили парочки, стайки девчат. Вдруг Аленушка закричала:
- Мама, смотри - папа идет! Папа!
Это действительно был Виталий в обнимку с какой-то длинноногой красавицей в узких брюках и с голым животом.
- Аленушка, папа занят.
- Как же занят, вот он - с тетей.
- Да, он занят тетей. Пойдем.
Виталий долго смотрел им вслед. Потом догнал.
- Слышь, ты, убогая! Я детей у тебя отниму. Подожди чуток. В органы опеки напишу, что живете в стесненных квартирных условиях да еще отец пьяница!
Тасю трясло мелкой дрожью, когда она пришла домой. Отец спал, мать сидела у телевизора. Они уложили детей и вышли в кухню. Там за чаем Тася и рассказала о последней встрече с бывшим мужем. Тогда-то и возник этот план побега. У Тасиной мамы родная сестра живет в приморском городке. Раньше они к ней ездили часто. Тася купила контейнер, собрала вещи, мать созвонилась с сестрой. Отцу сказали, что едет в местный санаторий - боялись, что помешает, и тайком от всех уехали.
Поезд укачал Тасю, и этой ночью ей не снятся сны. Гудки встречных поездов не мешают. Только если Аленушка зашебаршит или Алешка захныкает, подскакивает Тася, проверяет, все ли в порядке, и снова засыпает. Утро наступило тихо и неспешно. Поезд неумолимо приближал свободу. Тася считала часы, потом минуты. Вот и станция. Сосед подхватил сумки, соседка - Аленушку, Тася взяла на руки Алешку. У вагона стоял чисто выбритый, в отглаженном костюме, будто только что из дома, отец.
- Доченька моя, да что ж вы, совсем уже в меня не верите? Тайком, с двумя маленькими детьми! Как вы доехали?
- Хорошо, папа, у меня были чудесные соседи.
- Спасибо, спасибо вам за помощь!
Отец подхватил Аленушку и сумки.
- Пойдем, нас там машина ждет.