С. Прокофьев, кантата "Александр Невский", 6 ч, "Мёртвое поле"
С востока по акварельно голубому небу бегут серые гуашевые облака. Восходящее солнце преображает их, подкрашивая снизу пронзительно-розовым, как фламинго, цветом.
Холодный порывистый ветер бьёт в лицо, наваливается на спину, подло подкрадывается и бросается под ноги, стремясь столкнуть, запутать, сбить с толку и с ног одинокого путника. Если таковой появится на заброшенных улицах.
В городе тихо: ни человеческих голосов, ни птичьих. Лишь дикий посвист стелющегося по земле опавшего листа и мусора, лязг проржавевших водостоков и хлопанье устаревших картонных, пластиковых, металлических и неоновых вывесок.
Когда расступается занавес плотного белого тумана, видимость улучшается, можно начинать движение. Несколько дней, недель или даже месяцев - я потерял счет дням, а приборы будто сошли с ума, когда я по своей недалекости забрел в одно неприятное местечко, даже прославленная защита машины не спасла от жёсткого излучения, - некоторое время я живу в драккаре типа "Носорог" - большом наземно-воздушном судне, рассчитанном на команду из десяти человек и двух пилотов. Запас еды, воды, воздуха - на неделю, одиночке этого хватает намного дольше. Я передвигаюсь по городу только в драккаре: так безопаснее и чище. Пару раз, когда я совершал вылазку в костюме спецзащиты, я подвергался нападению странных и страшненьких существ, стремившихся прогрызть металлизированную ткань комбинезона. С тех пор я больше не выхожу наружу.
Я один. Совершенно один. За всё время, что я сижу в "Носороге", я не встретил ни одного человека. Либо все по-прежнему прячутся по бункерам, либо перемерли от безысходности.
Говоря о всеобщем молчании, я слегка преувеличил. Радиоэфир всегда полон треска и призрачных голосов, говорящих на неведомом языке. Я несколько раз принимался за расшифровку их сообщений, но всегда останавливался: слишком крепко засела в мозгу установка "молчание - золото" и "меньше знаешь, крепче спишь". Но когда из-за бурь наступает период радиомолчания, и я вынужден закрыть все люки и отключить динамики, мне становится страшно. Как очумевший, я увеличиваю скорость движения, хотя лучше бы стоять на месте; пытаюсь создать как можно больше шума, снося фонарные столбы и уцелевшие телефонные будки. Из них, тряся мосластыми конечностями, выскакивают огромные крабы и бочком убегают во мглу. К моему сожалению и возрастающему страху звукоизоляция драккара не дает мне услышать звон разбитого стекла и грохот падающих столбов. Хотя, если бы я и мог что-то слышать в такие моменты, я бы слышал лишь безумный вой бури. Тогда я начинаю голосить невообразимые песни, которые сочиняю на ходу.
Гимны не пою. Не положено. И страшно.
Об идеях тоже не разговариваю.
А кто знает, вдруг остались еще борцы с инакомыслящими? Я же остался...
Доброе утро, планета! Солнце взошло, поэтому я отправляюсь в путь - пора пополнить запасы.
Я пойду по полю белому, полечу по полю смертному...
Я медленно схожу с ума. Казалось бы, куда уж проще: найти выживших, принять их к себе, устроить общину и потихонечку выживать... Но нет. Не проще - опаснее.
Я Безъязыкий. Безъязыкий я.
Ничего не знаю, ничего не ведаю, не слышу, не вижу и не говорю. Сейчас выйду, магазинчик обчищу и вернусь.
Расскажу про закат нашей мудрейшей цивилизации.