Хорошев, то и дело оглядываясь по сторонам, в одиночестве
плелся по узенькой полоске тротуара. Нельзя конечно сказать,
что улица была пуста. Наоборот все ее широкое и весьма глубокое
ущелье между высоченными разнообразной формы домами-дворцами
снизу доверху было заполнено почти непрерывным потоком транс-
портных средств. Как-либо по иному назвать их трудно, поскольку
невозможно было даже во всем городе найти хотя бы два, чем-то
похожих друг на друга. Они заполняли собой все пустое прост-
ранство городских улиц а также и практически невидимое из-за
них небо над всем городом. Надо еще сказать, что большая часть
горожан предпочитала вообще не выходить из своих квартир, в ко-
торых можно было найти и создать по собственному желанию все
что только душа пожелает. Даже устроить вполне безопасное авто-
ралли. Но было много и просто любителей острых ощущений, не мо-
гуших жить где-либо кроме этого стремительного потока транс-
портных средств. Они в нем и на самом деле жили, поскольку и в
их просторных салонах могли создать себе все условия для нор-
мальной жизни. Стоило только пожелать.
Но все же Хорошев плелся в абсолютном одиночестве, пос-
кольку кроме него во всем городе не было ни одного пешего про-
хожего. На него даже никто и не смотрел из окон проносившихся
мимо транспортных средств, поскольку такого и быть-то вообще не
могло. Просто обман зрения...
Так его могли даже очень запросто и сбить, не заметив при
этом, почему он почти непрерывно оглядывался по сторонам. К то-
му, же и тротуары в городе не были приспособлены для пеших про-
гулок, а служили лишь ограничениями для транспорта, отделяющими
его поток от домов.
В баре, который тоже был единственным и возможно не только
в городе, но и во всем мире. Хотя кто его знает. Эта информация
мало кого интересовала. Как и все остальное. Каждый имел воз-
можность пресытиться до тошноты собственной информацией, собс-
твенной жизнью и все окружающее их не волновало. Единственная
связь с внешним миром, вмененная всем в обязанность, от которой
никто не имел права уклониться, происходила раз в десять лет во
время выборных компаний. Но поскольку главной задачей всех из-
бирателей было сохранить неизменным этот мир, а точнее свое в
нем место(вполне его заменяющее), то само голосование осущест-
влялось почти автоматически. Каждый знал железно, за кого нужно
ему голосовать. За того, кого предложит правящая коалиция хра-
нителей великой формулы.
По площади занимаемое им помещение было крохотным, не
сравнимым даже с салонами многих современных авто. Стойка и три
круглых столика перед ней. Древний проигрыватель с набором уже
затертых лазерных дисков. Слева от стойки дверь вела в такую же
крохотную кухоньку. Но зато под баром был огромный подвал, за-
битый боченками и стеллажами с бутылками спиртного, сохранивше-
гося еще с тех времен. Конечно не только из-за него ходил сюда
Хорошев. Дома он мог бы получить гораздо более обширный и изыс-
канный ассортимент и вин и закусок. Да и с молчаливым вечно
хмурым барменом Гарри поговорить тоже не удавалось. Так, пере-
кинешься парой фраз о чем-нибудь. Обслуживал он правда сносно.
Нормально. Да и жена его готовила классно, хоть и весьма просто.
Но не ходить сюда Хорошев все равно не мог. Ничего вокруг кроме
этого древнего бара, единственного сохранившегося неизменным с
тех еще пор, он в этом городе и в этом мире не воспринимал и не
хотел воспринимать. Да еще эти опасные ежедневные путешествия
по улицам. Но главное, кроме бара и пойти-то было больше неку-
да. Ведь в городе не было ни магазинов, ни театров, и вообще
никаких общественных мест. Были только квартиры и транспортные
средства. Даже голосование люди производили, не выходя из них.
Не было даже заводов, которые раньше всегда мешали, чадили,
коптили, а теперь... стали просто не нужны.
Сегодня он спешил. Более чем обычно. Причина тому была.
Вчера в баре вдруг обьявился новый посетитель. Второй по-
сетитель. Надо ведь сказать, что в последние три года Хорошев
был практически единственным посетителем этого бара, если не
считать нескольких случайно заскакивавших любителей старины.
Вчера тот правда был не в настроении и лишь кивнул Хороше-
ву в ответ на приветствие, не проронив ни слова. Часа полтора
он просидел с бутылочкой Смирновской, поднимая глаза над столом
лишь когда опрокидывал в себя очередной стаканчик. Хорошеву
несколько раз показалось, что тот плачет, но разглядывать кого-
то вот так вообще-то не принято. Нужны ли ему твои сочувствия?
Странноватый, конечно, вопрос, но сегодня он вновь возник перед
Хорошевым и он потому и спешил. Может тот человек тоже нуждает-
ся в поддержке. А где ее сейчас найдешь? Поэтому и не ищут. И
если он сегодня все-таки вновь придет в бар...
Хорошеву даже показалось, что поток транспортных средств
чуть рассеялся и перед глазами промелькнул кусочек голубого не-
ба и лучик яркого майского солнца.
И он не ошибся. Тот уже сидел за своим столиком и не опус-
кая глаз к столу приветливо посматривал на Хорошева, указав ему
на стул напротив себя. Хорошев, горячо пожав тому руку, поменял
все-таки стул на тот, к которому уже почти прирос за это время,
и несколько суетливо уселся за столик.
- Хорошев. Антон.- лаконично представился он и привстал
при этом со стула.
- Очень приятно. Крафт. Альберт.- в свою очередь предста-
вился тот и вопросительно кивнул на стоящую перед ним бутылку
Смирновской.
- А-а, давайте. С удовольствием выпью Смирновской. Хотя в
последнее время я было пристрастился к коньяку. У Гарри такой
армянский коньяк в подвальчике...- с восхищением покачал он го-
ловой,- Надеюсь в свой черед угостить Вас им. Не пожалеете.
- Мда, пил я как-то армянский.- Произнес протяжно Крафт и
вдруг нахмурился. И потупил глаза. Руки его слегка затряслись,
и капельки вина потекли по краям стаканчика. Он быстро опроки-
нул его содержимое в рот и только после этого успокоился и на-
тянуто как-то улыбнулся.- Вообще-то я даже не ожидал, что этот
бар сохранился. Ведь последний раз я был здесь лет двадцать на-
зад. Да, знаменательно...
Он опять передернулся и потянулся к бутылке.
- Не могу я до сих пор принять всего этого. И вижу вы то-
же?- спросил он Хорощева, морщась,- И, если так можно выразить-
ся, кажется, что мне посчастливилось встретить товарища по нес-
частью.
- Вы не ошиблись.- со скрытой гордостью ответил Антон.- К
тому же при вероятности никак не меньше одной из сотни-другой
миллиардов это действительно можно считать счастьем. Небывалым.
Ты как считаешь, Гарри?
Тот естественно ничего не ответил и переваливаясь с бока
на бок удалился на кухню. Но судя по ароматам, доносящимся се-
годня оттуда, он их полностью поддерживал. Похоже они оба поня-
ли, что сегодня их ждет праздничный обед. За счет бара.
- А вы где, если не секрет живете?
- По 1375 дробь 137 в доме 105.- с брезгливой миной ответил
Альберт.
- Да-да-да. Знаю я этот дом. Несколько раз проходил мимо.-
радостно затараторил Шорошев.- Там раньше был красивый такой
парк, где я в обед любил посидеть, почитать газеты.
- Был.- мрачно процедил Альберт.- Правда я с тех пор почти
ни разу не выходил из дома. Так оденусь вроде как для прогулки,
а потом сотворю себе этого чертова коньяка...
- И, что удивительно, это ведь всего в трех кварталах от
моего дома. Может помните, возле кинотеатра...- начал было Хо-
рошев и вдруг осекся,- Вот ведь неудача, не могу вспомнить наз-
вания.
- Что ворошить мертвецов,- вздохнув сказал ему Альберт,-
Все равно не вернешь. Уж это-то я наверное лучше кого бы то ни
было знаю...
В это время из кухни вывалился Гарри, держа в одной руке
огромный поднос, уставленный блюдами. В другой руке он нес две
вместительные стеклянные кружки, наполненные янтарным пенящимся
пивом.
Смачно со звоном поставив кружки на стол, так что пена
подпрыгнув свесилась по бокам, он слегка небрежно как и положе-
но расставил тарелки с дымящимися сосисками, ломтиками ядовито-
красного лосося, подсушенным слегка тонко нарезанным сыром,
водрузив в центре блюдо с омаром. И все в изумрудно-салатной
зелени.
- Это так, для разминки.- были его слова, произнесенные
несколько раз.- Все настоящее.
- Гарри, а почему кружки всего две?- подмигнув приятельски
спросил Хорошев.
- Не волнуйтесь, сэр. У меня в шкафу найдется еще десятка
два таких же кружек. - сделал тот успокаивающий жест своей
крупной мясистой ладонью.
После разминки он еще раза два приносил из кухни свой под-
нос, меняя закуски, напитки, пепельницы.
Естественно, что приятели порядочно осоловели, правда, не
понятно от чего больше: от выпивки или умопомрачительно вкусных
закусок.
Во время пиршества Хорошев все таки один раз не удержался
и заглянул с извиняющеяся улыбкой на кухню. Супруга Гарри хоро-
шенькая полненькая Иветта и в самом деле слегка запыхавшись су-
етилась возле обширной плиты и разделочного стола, а не сидела
в кресле, бормоча про себя очередной заказ.
- Эх, жаль сказки не повторяются...- со вздохом произнес
он, вернувшись к столу.
- Не говори так,- довольно резко и сердито одернул его
вдруг Альберт,- Вот чего уж нам не надо сейчас, так это сказок.
Ты, видно, малость напутал.
Хорошев не понял его и пожав плечами потянулся к кружке с
пивом. Он уже не обращал внимания на привычку приятеля говорить
полузагадками.
- Знаешь что, Антон,- тот вдруг совсем словно отрезвел и,
навалившись переполненным животом на край стола, начал говорить
глухим голосом,- Мне наверное тяжелее всего сказать это именно
тебе. Да, да. Скажи я это кому-нибудь из них всех, э...! Да
ладно. Но я уже не могу молчать, понимаешь.- он слегка набычил-
ся и продолжил.- Всему этому вообще-то именно я и есть виной.
Можешь конечно верить - не верить, но дело не в этом.
- Чему этому?
- Ну вот тому, что сказка-то и стала нашими постоянными
унылыми буднями, а реальность-то, о которой и ты вот тоскуешь,
но даже вспомнить и правильно назвать ее не можешь... Ее-то уж
совсем и нет. И мне она теперь кажется лучше самой расчудесной
сказки. Вот не поверишь, был я однажды все-таки в гостях. У
старого знакомого. У сказочника. Я ему набирал его книжки в
свое время, когда их печатали. Так вот он в своем доме воссоз-
дал все те сказки, что напридумывал сам и вычитал у других. Это
не дом а просто огромная волшебная страна. Чего там только
нет... Но я тебе честно скажу - больше я туда к нему не возвра-
щался. Да и тоска там зеленая - ведь людей-то сказочных там
нет. Он был там совсем один во всем этом сказочном мире, пони-
маешь. Никому кроме него это было не интересно. Тем более каж-
дый мог создать себе подобный, но только более пригодный для
себя. Создать, а потом так же как он бродить по нему в тоске.
Я, конечно, может и ошибаюсь насчет того сказочника. Может он и
раньше писал свои сказки лишь для того, чтобы их писать, лишь
для себя, а может и для денег. Хотя нет, не только для денег.
Ему правда было самому интересно. Но те его сказки читали мно-
жество детишек и даже взрослых. А вот эти его сказки, сделанные
им реально, никто смотреть не хочет. Каждый в меру своей фанта-
зии и своих потребностей, может по его же книжкам насоздавал у
себя свои сказки, и наверное так же как он бродит среди них,
ударяясь от тоски лбом о пределы своей фантазии, дальше которой
ему и не надо, но и в пределах которой ему все обрыдло.
- Ты, наверное, прав. У меня в квартирке ничего кроме самого
неоходимого да еще целой кучи старых книжек нет. Но она для ме-
ня не клетка, из которой я и бежать не хочу. Она для меня лишь
часть того мира, где бы я хотел жить. Которого, конечно, вокруг
уже нет, но который все равно где-то существует и существовал.
Я тебя очень понимаю,- проговорил Хорошев, с силой сдерживая
свои глаза на краешке пивной кружки.- Я ведь и сюда ежедневно
хожу наверное лишь для того, чтобы быть уверенным, что есть ку-
да еще сходить, что есть много чего вне меня, мне неподвластно-
го. Есть мир... Я тебя очень понимаю.
- Это-то и плохо,- вновь вздохнул Альберт,- Мне даже труд-
но представить, как ты отнесешься к этому... К тому, что
виновником всего этого являюсь я.
- Как? А как и ко всему происходящему.- успокоил его Антон.
- Хм, посмотрим. Ты просто мне не веришь.- Крафт отхлебнул
одним залпом полкружки, вытер рукавом губы и прокашлявшись
продолжил.- Я, как ты наверное догадался, был наборщиком в ти-
пографии, издающей сказки, фантастику, научные книжки и все по-
добное. Я был классным наборщиком. Все естественно делал вруч-
ную, без этих компутеров. Поэтому нам приносили в издание
книжки основательные, не однодневки. Вот..., а однажды пришел к
нам совсем какой-то неизвестный, похоже едва оперившийся уче-
нишка м принес свои две первые работы. Очень уж ему их хотелось
издать не в каком-нибудь журнале, а именно набранными солидным
шифром и в солидном издании. На его работенки не было ни рецен-
зий, ни рекомендаций. Не ясно было даже - где же он работает.
Скорее всего, это был дилетант, получивший в свое время общее
образование и небольшое наследство, почему и мог позволить себе
помудрствовать. Да и работы его были уж совсем из разных опер,
что не свойственно обычным ученым. Одна работа была по физике
частиц и энергий, а другая по парапсихологии и мыслительной
гимнастике. Мне даже показалось, что я уже встречал многое из
написанного им в других книгах, что набирал ранее. Понимаешь,
набирая в текст естественно не вчитываешься, но часто он как-то
автоматически западает в памяти. И потом нелегко его вытравить
оттуда. Хотя, честно сказать, я всегда старался перед набором
прочитать текст, чтобы понять его внутренний ритм, мелодию как
бы. Так гораздо легче да и интереснее. Но здесь я ничего не мог
понять. Никакой внутренней мелодии. Никакой последовательности
в изложении. Ничем не связанные куски, обрывки мыслей, нажиу-
ленные грубой бытовой лексикой. Множество всяких формул в рабо-
те по физике, почти не связанных с текстом. А во второй работе
тоже сыр-бор. Какая-то наверное не понятая самим автором охинея
из разных течений оккультизма, утыканная по всему тексту эти-
ми... как их? Ах да, мантрами, заклинаниями. Ощущение было та-
кое, что он всю эту мыслительную гимнастику описывал как комп-
лекс физических упражнений. С гантелями. Когда я все это
прочитал, на меня напала чисто физическая тошнота. В голове ха-
ос, о котором он много писал в первой работе...
Хорошев во время его монолога старательно кивал головой,
иногда вставляя фразы, междометия и наводящие вопросы. Главное
- он боялся потерять собеседника.
- Так вот, когда я попытался после этого набирать, ничего
не получилось. Руки не слушались. Тогда я решил еще раз про-
честь, но...- тут Крафт помрачнел еще больше и прикрылся рукой,
чтобы скрыть багровый румянец, густо покрывший его лицо,- Сам
понимаешь, это было не просто. И тогда я... ну, как бы тебе это
сказать, сорвался. Мне как раз месяц назад мой давний приятель
привез почти ящик этого самого коньяка. С самого Арарата, как
он говорил. И, не поверишь, под коньяк я очень быстро осилил
текст. Как-то очень стройно и просто обе эти книжки уложились у
меня в голове. Читал я правда с периодическими провалами в па-
мяти... У меня от выпивки это бывает. Но, когда я начал наби-
рать, текст весь был в моей голове. И выстроился он словно па-
радный взвод вышколенных солдатиков. Я и в рукопись не смотрел.
И...- здесь он еще раз густо покраснел и смог продолжить лишь
после очередной порции выпивки,- поскольку я был классным на-
борщиком, редактор даже не взглянул на гранки и запустил книги
в издание. А потом все и началось...
- Что именно?- спросил спокойно Хорошев.
- Что?- хмыкнул удрученно Крафт,- Я набрал... как оказа-
лось немного не то, что было у автора. Я... переставил фрагмен-
ты текста, формулы, мантры все эти, я кое-где исправил стилис-
тику, лексику. Я набрал новую работу, у которой был свой
внутренний ритм, была мелодия. Осознать этого я не мог, пос-
кольку сразу же совсем ушел в запой... Пока не кончился тот
коньяк. Сквозь хмель я помнил, что автор как бы устроил сначала
скандал, а потом вдруг исчез и даже отозвал свой иск в суд. А
когда я вышел из запоя, я уже перестал что-либо понимать. Мир
словно чокнулся. Книгу эту переиздали еще несколько раз много-
миллионными тиражами. Автор за полгода стал лауреатом всех пре-
мий, миллиардером... Но вскоре это ему уже не понадобилось.
Миллиарды, да и вообще какие-либо деньги перестали играть свою
роль. Люди, используя одно из заклинаний из... его книги, стали
создавать одним желанием все что угодно из ничего. Из хаоса. Ну
это ты знаешь все сам. И как ты, надеюсь, понял, это было на са-
мом-то деле мое заклинание. Точнее - коньячное, с самого Арара-
та. Вот так...
- И никто этого не знает?- спросил Хорошев.
- А кому сейчас до этого дело? Что говорить обо мне, если
все давно забыли и того самого автора. Никто никому не стал ну-
жен.
- Да, ты абсолютно прав... Мне кажется,- с легкой грустью
поддержал его Хорошев.- Никто никому не нужен. И конечно, все
ужасно несправедливо...
- А-а,- махнул рукой Крафт,- Что бы мне это дало? Кому
сейчас это нужно. Ну, признали бы мое авторство? Какая разница.
Думаешь, тот что-либо с этого сейчас имеет?
- Я думаю, что нет. Хотя ведь это было последнее открытие.
Вроде как тоже знаменательно...- Хорошев тоже махнул рукой и
потянулся к бутылке. Потом вдруг замер с протянутой рукой.-
Гарри, все же принеси нам твоего армянского, а! Может еще не
все потеряно, Альберт. Я думаю, ты знаешь, какая сейчас у всех
главная проблема?
- А разве они есть вообще? У кого-нибудь, кроме нас двоих.
- Хм, еще какие.- загадочно улыбаясь произнес Хорошев.-
Проблема-то в том, что почти никто уже не знает, что же ему еще
можно такого вот необычного и нового придумать. Понимаешь, по-
лучить то, что желаешь, теперь могут все, но вот придумать то,
что можно было бы пожелать, уже не может никто. Да и никто те-
перь этим не занимается. Зачем вроде бы. Изобретатели стали ни-
кому не нужны. За изобретения никто уже платить не будет, да и
нечем платить. Зачем для кого-то что-то изобретать, если взамен
ты от них ничегошеньки, даже благодарности не получишь.
- Ну и что? Раньше они и без всего этого жили - не жалова-
лись. А уж теперь-то...
- Да, но раньше у всех был стимул стремиться к чему-либо.
Вокруг было столько притягательного и соблазнительного. И нель-
зя сказать, чтобы уж совсем недоступного. Стремиться было к че-
му. А теперь большинство может за день насоздавать все то, на
что способна его фантазия, а потом всю жизнь подыхать от тоски
и однообразия. А главное - от абсолютной бесперспективности.
Тем более, что и ценности всего этого особой не видишь, если
тебе не с чем это сравнить. Если вокруг одна сказка, удовольст-
вие( а ведь плохого-то никто создать не может с помощью той
мантры-формулы), то все это вновь лишь серые будни. Ты согласен?
- А что ж не согласиться. Я про это и говорю. Тоска.- под-
жав губы кивал головой Крафт. Его немного обидело то, что Хоро-
шев не так бурно отреагировал на его признание и быстро как-то
переключился на другую тему.- И я этому главный виновник. Не
он, а я. Вот что меня гложет все это время.
- Выпей, коньяк с самого Арарата, думаю, и здесь поможет,-
проговорил Хорошев, наливая по полному стакану из запотев-
шей бутылки, которую Гарри принес им из подвала.
- Ты смотри, а ведь точно такой же.- удивленно произнес
Крафт, разглядывая слегка осоловело бутылку.- Точно, и вкус тот
же.
- Ну да. Мой любимый коньяк.- согласно кивнул головой Хо-
рошев. Он пристальным взглядом проследил, как тот выпил не от-
рываясь холодный коньяк, и налил еще столько же,- А ты не мо-
жешь сейчас припомнить ту мелодию, что звучала тогда, во время
набора этого текста?
- М-м,- промычал Крафт, качая головой,- Я ее ввек не забу-
ду, если конечно вспомню. Подожди, счас...
Склонив голову он попытался что-то пропеть.
- Не получается. У меня тогда было иное настроение. Какое-
то возвышенное что ли.
- Ну а ты по другому, поприземленнее, попроще как бы. Ме-
лодия ведь в разных обстоятельствах, в разной оранжировке может
по разному звучать.
- Эта мелодия не может. Она какая-то гениальная. Как Лун-
ная соната.
- А ты мне напой, может у меня по иному получится.
- Зачем? Я конечно могу попробовать.- недоуменно ворчал
Крафт,- пожалуйста...
Задрав голову к потолку и перебирая пальцами на столе,
словно он плел какое-то кружево из тяжелых свинцовых ниток, он
сначала невнятно, а потом все разборчивее и громче напевал ме-
лодию, которая и в самом деле очень походила на Лунную Сонату,
но только без тяжелых и трагических ноток. Даже его неумелое
мычание не могло скрасить ее легкости и возвышенности.
Хорошев внимательно прислушиваясь вторил ему про себя,
постукивая пальцами по столу в такт мелодии.
- А теперь послушай, если я попробую.- остановил он вдруг
Крафта. Потом сосредоточился, уставясь в одну точку, сморщил
лицо в какой-то брезгливой и надменной гримассе и вдруг низким
и заунывным мычанием начал напевать эту же мелодию. Но звучала
она совсем иначе.
У Крафта даже мурашки побежали по спине от этого. Ему ста-
ло как-то не по себе, даже чуть страшновато. Он настороженно
смотрел на Хорошева, лицо которого приобретало все более злове-
щий оттенок. Руки у него вдруг машинально начали подрагивать и
дергаться по поверхности стола, словно он что-то ищет. Потом он
будто находил это что-то и быстрым движением, боясь обронить,
складывал это возле себя на салфетке. Хорошев не отрывая от не-
го глаз дошел уже до самых низких тонов, какие мог взять его
голос. Пение его было не хуже, чем завывание волка, и даже Гар-
ри, не выдержав, закрыл потихоньку за собой дверь на кухню.
- Я опять собрал...- почти шопотом произнес вдруг Крафт,
трясушимися руками держа что-то невидимое возле себя. Все лицо
его было покрыто крупными каплями пота. Глаза смотрели куда-то
за Хорошева.
- Прочти.
- Сейчас. Сейчас.- и он прочитал невидимый текст так,
словно выдавливал из себя каждую букву. Прочитал его по буквам.
Хорошев повторил их про себя, сложив в слова.
- Я запомнил. Я так и думал. Но я не мог сам уловить эту
мелодию. У меня ведь совсем нет слуха.
- Да, я заметил. Ты пел ужасно.- отрешенно сказал Крафт.
- И ты знаешь, что у тебя получилось?
- Нет,- так же отрешенно ответил тот,- Чувствую лишь, что
ничего хорошего.
- С одной стороны, конечно, так. Но в данной ситуации...-
Хорошев задумался на мгновение, но потом словно решился на что-
то и продолжил,- Ты сейчас набрал почти то же самое... Ту же
мантру-формулу, но только не в идеализированной форме. А в ре-
альной. Твоя мелодия была божественна. И она была прекрасна для
того, чтобы быть мелодией. Но сам понимаешь, что жизнь не может
быть такой. Божественной. Здесь на земле. Где нет вечности.
Трагедия людей оказалась не в том, что они достигли предела
своих фантазий. Это как раз поправимо может быть. Трагедия в
том, что они постоянно осознают, что у этих фантазий есть и
другой предел. Смерть, которая рано или поздно лишит их всей
этой сказки. А со сказкой расставаться им куда страшнее, чем с
реальной жизнью, где каждый последующий день особенно в старос-
ти может оказаться куда страшнее самой смерти. Здесь-то у них
оставалась надежда, что они что-нибудь новое могут еще приду-
мать. Но вставал сразу вопрос - а не сделает ли это еще печаль-
нее их перспективу расстаться с этим, с еще более сказочным.
- И что?- мрачно спросил Крафт.- Что ж я еще им преподнес?
- Ты?- удивленно спросил Хорошев.- А-а. Ты им преподнес
избавление. Эта мантра, что ты набрал сейчас, может создавать
не только хорошее. Она может создавать и зло. Она создает все,
что может быть в реальности. У людей снова появится выбор. Она
создает реальную сказку. Реальную жизнь. Ты всего лишь разорвал
на две части одно слово. И вставил там что-то наподобие сою-
за... Не знаю, как перевести его пока. Типа - и, может, или. И
хочешь увидеть, что из этого получилось?
- Не знаю.- глухим голосом произнес Крафт, растерянно пог-
лядывая по сторонам, словно прощался с чем-то.
- Я правда тоже, но...- Хорошев вдруг побледнел и задумал-
ся. Он вдруг осознал смысл того, что у них получилось и ему
стало страшно. А так ли уж нужно это. Но он внутренне понимал,
что забыть эту фразу ему уже не удастся. Она просилась из него
наружу, рвалась из губ, переполняла его так, что он готов быть
разорваться на клочья. Что-то там под сердцем клубилось и жут-
ко шуршало, словно вился разбухающий клубок пульсирующих змей.
И чем больше это распирало его, тем реальнее он осознавал свое
бессилие сдержать их. И промолчать. - Может попробовать что-ни-
будь простенькое. Ну, к примеру, чтобы мне пришла телеграмма из
комитета по Нобелевским премиям. То есть тебе. Автору то есть.
Да, пусть придет. А там мы посмотрим.
В это время где-то на улице раздался жуткий скрежет метал-
ла, словно столкнулись несколько транспортных средств, и вслед
за этим крик боли и визг тормозов. Ранее невоспринимаемый ше-
лест дороги за окном стал каким-то сбивчивым, неровным. В дверь
бара вскоре кто-то позвонил и через секунду на пороге появился
почтальон в униформе, какую они носили лет десять назад.
- Здесь я могу увидеть мистера Грехова?- спросил почталь-
он, подойдя к их столику.- На ваше имя пришла телеграмма из
Стокгольма. Распишитесь в получении. Ах, это вы?
- Ты, ты...- вытарашенными глазами смотрел на него Крафт.
Хорошев-Грехов покраснев развел в нерешительности руками
и, достав из кармашка ручку,расписался в квитанции.
- За последние десять лет это первая телеграмма, а у нас
как всегда в самый нужный момент вдруг все разносчики заболели,
вот мне самому пришлось ехать. Вот я чуть в аварию и не по-
пал. Там у одной машины колесо отвалилось на полном ходу. Я,
смею представиться, Гермесов, работаю начальником почты. Чувствую,
теперь я без работы не останусь. У меня в сумке уже лежит штук
десять телеграмм. Правда половина из них с малоприятным содер-
жанием, но есть и, так сказать, радостные. Вас, я надеюсь, можно
поздравить? Прошу, конечно прощения, но я ненароком прочел со-
держание...