Аннотация: Фантастический рассказ американского писателя Дэниела Уилсона "СуперМАКС" (2023)
Дэниел Уилсон
СуперМАКС (2023)
Захрустел гравий, когда передвижной морг отъехал от тюремной погрузочной платформы. Заметив машину, начальник тюрьмы трусцой побежал на проходную, к воротам. Шлёпая по
земле ботинками, он старательно пытался заправить на ходу рубашку, проходя внешнюю парковку, оставив за спиной и ограждения периметра, и автоматические орудийные башни.
Охранник у ворот наблюдал за приближением своего начальника, сдержанно улыбаясь.
- Привет,- с трудом выдохнул начальник тюрьмы, кивая в сторону машины. - Здесь все за эту неделю?
Рефрижератор остановился на контрольно-пропускном пункте, ожидая выезда. Охранник кивнул и пододвинул боссу планшет. Начальник взглянул на список имён и причин смерти и
одним движением пальца нацарапал подпись.
- Эта неделя была лёгкой, - сказал охранник.- Одного застрелили на лужайке, когда он прогуливался. И ещё два "подставных". Один умер своей смертью, сердечный приступ. А
другой парень...разорван в клочья.
Охранник выпустил грузовик через контрольно-пропускной пункт.
- Наводит на мысль о том, что не так страшна болезнь, как лекарство от неё, - сказал начальник тюрьмы, наблюдая, как удаляется автомобиль-рефрижератор. Должно быть, он вёз
останки заключённых сейчас в крематорий. Этим людям даже не устроили надлежащих похорон.
- Что-нибудь ещё есть для меня? - спросил начальник, просматривая журнал.
Охранник задумался, щурясь от утреннего солнца.
- Ну, кое-что есть. Незадолго до рассвета зарегистрировали нового кандидата. Долговязый парень, одетый в неплохой костюм, по крайней мере, раньше он был хорошим. Он просто
подошёл к забору. Я не знаю как, но главные ворота открылись. К тому времени, как я появился, он пробыл внутри уже двадцать минут. Отчёт получили только что.
Начальник удивлённо моргнул, воздух со свистом вырвался из ноздрей.
- Покажи мне, - сказал он, прислонившись к узкой двери сторожки. Охранник загрузил видео и повернул экран к своему начальнику.
- И ты говоришь, что он просто взял и вошёл? - спросил он.
- Сработала автоматика. Никто не вмешался и даже не знал об этом.
На экране появилось зернистое изображение небритого мужчины в рваном костюме, приближающегося к самым дальним воротам тюрьмы.
- Вот чёрт, - сказал начальник. - Кто он такой? Что он совершил?
Охранник пожал плечами.
- Его не арестовывали.
Услышав это, начальник замолчал, задумчиво глядя на экран.
- Этого не может быть, верно, босс? - спросил охранник. - Я имею в виду, как какой-то парень с улицы может претендовать на реабилитацию? Он даже не заключённый.
Начальник тюрьмы отошёл от проходной. Он стоял тротуаре и смотрел на раскинувшийся автоматизированный тюремный комплекс. Дыша на свои маленькие круглые очки, он протер их
о свободный подол рубашки.
- Всё вышло из-под контроля. Начальник тюрьмы, губернатор, - никто теперь даже не знает, как отбираются кандидаты. Предполагается, что это выгодно с точки зрения затрат.
Например, сколько будет стоить содержание кандидата в тюрьме? Сколько будет стоить его реабилитация? Во сколько обойдётся его возможная смерть в тюрьме?
Начальник снова надел очки, покачав головой.
- Что, чёрт возьми, могло заставить добропорядочного гражданина добровольно отправиться в тюрьму? - спросил он.
Охранник, нахмурившись, остановил видео.
- Что? - спросил начальник.
- Ну... Если вы внимательно послушаете. Он вроде как... признался.
- Признался? Прямо здесь, на парковке? Признался в чём?
- В убийстве своего тринадцатилетнего сына.
***
Я вхожу через главные ворота, и первое, о чём я думаю, честно говоря, так о том, что здесь не так холодно, как я себе представлял. И не так шумно.
Так вот, я был ожидаемо удивлён, когда СуперМАКС открыл для меня ворота. И ещё больше я удивился, когда открылись входные двери , пропуская меня внутрь. Когда они
автоматически закрылись за мной, испуг уже стал проходить.
Я испытывал, скорее, любопытство, чем страх.
Внутри царила атмосфера дома престарелых, возможно, более ухоженного, чем обычно. Стены простые, цвета однотонные. Тонкий коврик, чтобы приглушить эхо. Никаких охранников
в поле зрения. Никаких камер. Никаких металлических решёток. Только простой стол, будто взят из приёмной отделения неотложной помощи.
Повсюду роботы, но я к ним привык.
Я понятия не имею, чего ожидать, потому что на самом деле я не преступник. Я исследователь. В частности, я изучаю и создаю инфраструктуру искусственного интеллекта.
Математика мышления. Этим утром я стою внутри логического завершения одного из моих собственных изобретений - автономного реабилитационного центра, полностью управляемого
искусственным интеллектом нового поколения.
Я помогал создать мозги этому месту, но всё остальное для меня загадка. Архитектура, безопасность и взаимодействие с заключёнными - я не имел никакого отношения к тому,
как инженеры решили спроектировать тюрьму на основе моего интеллектуального алгоритма.
Или, что более вероятно, как искусственный интеллект решил построить тюрьму вокруг себя.
На стойке приёма я не удивлён отсутствием охранников (они где-то рядом), отсутствием камер (они скрыты) или отсутствием пуленепробиваемого стекла между мной и
координатором поступления (стекло и не нужно).
Человек за стойкой - это не человек. Это двуногий робот с непроницаемым экраном вместо лица. Два белых глаза на чёрной панели. Я хмурюсь, глядя на это странное лицо, и
внезапно более дружелюбная версия улыбается мне. Мгновенная перемена. Команда по взаимодействию человека и компьютера, должно быть, решила выбрать адаптируемую поверхность
экрана вместо неизменной пластиковой лепнины - таким образом, этот объект адаптируется к пользователю.
Так лучше управлять заключёнными.
- Доброе утро, доктор Грейхорс, - говорит "лицо-на-экране". Синтетический голос плавно тянет слова с акцентом, который смутно напоминает мой собственный скрываемый акцент
уроженца Оклахомы. - Имейте в виду, что этот разговор записывается в целях обеспечения наилучшего обслуживания клиентов. Я представитель нечеловеческого происхождения,
назначенный для проведения операций по регистрации. Вы можете называть меня Макс.
Я часто моргаю, и машина делает паузу, чтобы зафиксировать мою реакцию.
- Я хотел бы поприветствовать вас в реабилитационном центре СуперМАКС. Прежде чем вы будете приняты в качестве кандидата на реабилитацию...
- Так вы сейчас называете заключённых? - спрашиваю я.
Прерванная моим вопросом, машина изящно возвращается к начатому диалогу. Она слегка кивает мне и продолжает читать по сценарию. Мне нравится невербальный ответ.
Эффективно.
В конце концов, человеческое лицо - это самый естественный пользовательский интерфейс в мире.
- Прежде, чем вы будете приняты, - продолжает робот, - нам нужно, чтобы вы прочитали и заполнили формы на дисплее. Также очень важно, чтобы вы услышали и устно согласились с
тремя условиями.
Я саркастически киваю, подражая предыдущему жесту машины. Она снова делает паузу, и я улавливаю легкое веселье в ответе. Чувство юмора?
У меня возникает странное ощущение, что этот робот на самом деле является человеком, прячущимся под костюмом, возможно, с лицом, прижатым к задней части плоского экрана.
Перегнувшись через стойку, я смотрю вниз. Его торс сужается до блестящей стальной заклёпки в виде шара на талии. Шесть степеней свободы. Также очень эффективно.
И определённо человек там не прятался.
- Условие первое. Понимаете ли вы и соглашаетесь ли с тем фактом, что в результате прохождения реабилитации любой из ваших существующих тюремных сроков будет заменён на ваше
пребывание в этом учреждении, которое может быть произвольной продолжительности, без дальнейшего судебного преследования за правонарушения, совершенные до или во время вашего
заключения, и что любая попытка покинуть периметр этого учреждения нарушит эти руководящие принципы вынесения приговоров, что приведёт к немедленному применению мер со
смертельным исходом?
"Они привлекают кандидатов, предлагая им свободу", - думаю я про себя. "Или смерть".
- Да.
- Условие второе. Понимаете ли вы и даёте ли согласие на сбор и использование любой без исключения вашей общедоступной или частной личной информации при проведении любых форм
психологической и физической терапии, включая те, которые потенциально связаны с опасными условиями и/или взаимодействиями не на жизнь, а на смерть с другими кандидатами на
реабилитацию?
"Это может быть связано с пытками. Много пыток."
- Да.
- Условие третье. Понимаете ли вы и соглашаетесь ли с тем фактом, что во время вашего пребывания в этом учреждении ваши особые психологические и физические особенности могут
быть сочтены полезными для создания взаимодействия с другими кандидатами, которое поможет им на пути к реабилитации, и что это взаимодействие может привести к вашей
постоянной нетрудоспособности, обезображиванию или смерти?
"Возможно, я здесь только для того, чтобы помочь кому-то другому. "Подставной".
- Да.
Я даю своё окончательное согласие, ставя подпись на сенсорном экране, встроенном в стол. Я чувствую тепло на кончике пальца, когда подписываю, и понимаю, что устройство,
скорее всего, только что отсканировало мой отпечаток пальца. Может быть, даже мою ДНК. Мигает лампочка, привлекая мое внимание, и когда я смотрю, то вижу другую, более яркую
вспышку. В течение нескольких секунд яркий свет падает на мою сетчатку.
"И на этом тройная биометрия заканчивается."
- Очень хорошо, - говорит "лицо-на-экране". - Могу я задать вам один вопрос, чтобы начать разговор?
- Да.
- Почему вы здесь, доктор Грейхорс?
- Почему я здесь? - повторяю я, на мгновение задумываясь, как лучше ответить. После нескольких долгих вдохов я просто решаю сказать правду.
- Я здесь, потому что заслужил смерть.
Машина снова кивает.
***
Первый день заключения не связан с напряжённой борьбой за свою жизнь, или захватом заложников, или сложным выбором между жизнью и смертью.
Это групповая терапия.
Обычная плохо освещённая комната со складными стульями и старой кофеваркой. Заляпанный стол с табличками с именами и маркерами. Трое кандидатов-мужчин, считая меня, и одна
женщина. Странно лишь то, что когда я тянусь за маркером, он выскальзывает у меня из-под пальцев. Оглядываюсь по сторонам, но больше никто, кажется, ничего не замечает. Мы
все храбро надеваем бейджи с именами и садимся в круг, гадая, какое ужасное преступление совершил каждый из нас.
Мы узнаем это довольно скоро.
Одно из "лиц-на-экране" вкатывается и размещается в нашей группе. Светодиоды на его лицевой панели меркнут в сигаретном дыму двух курильщиков. Похоже, оно не возражает.
- Добрый день, кандидаты на реабилитацию, - говорит робот. - Вы можете называть меня Макс. Я хотел бы поприветствовать вас всех на нашем первом групповом занятии в этом
семестре. Вы четверо - когорта номер два семнадцать. В учреждении есть много других когорт. Контакты за пределами вашей когорты будут сведены к минимуму на время вашего
пребывания.
- И кто из нас "подставной"? - спрашивает крупный мужчина. Тайрелл, судя по бейджу с именем.
Робот держится идеально. Его голос такой же весёлый и спокойный, как и тогда, когда он ранее рассказывал мне, где находится ванная.
- Эта информация не является общедоступной, хотя я могу поделиться тем, что будущие обстоятельства определят, каких кандидатов попросят рискнуть своей жизнью, чтобы помочь
другим, - говорит он. - Но имейте в виду, что такие решения основаны на вероятности полной реабилитации.
- И как мы узнаем, какова наша вероятность? - спрашивает невысокий мужчина с густой бородой. Он худой, как жердь, с затравленным взглядом и трясущимися руками наркомана. С
кончика его сигареты свисает дюйм пепла.
- Мы этого не узнаем. Это знание противоречит цели, - говорю я.
- Ты, чёрт возьми, кто вообще такой? - спрашивает он.
- Я тот, кто знает, как здесь всё устроено, - отвечаю я, читая его бейдж с именем. - Делмар.
- Ну да, - говорит он. - Конечно, ты всё знаешь.
- Раньше это была моя работа, - объясняю я группе. - Искусственный интеллект. Я работал над тем, чтобы показать СуперМАКСу, каково это - жить человеческой жизнью.
Я поворачиваюсь к Делмару, который ухмыляется, сверкая зубами в бороде.
- Чтобы он научился эмпатии, сочувствию, - добавляю я.
- И как тебе это удалось, профессор? - спрашивает тихая женщина. Рэйчел. Она убирает длинные тёмные волосы с лица одной рукой, выдыхая дым и свирепо глядя на меня.
- Я собирал данные.
- Чьи? Свои?
- Да, вроде того.
***
В ту первую ночь я осознал свою ошибку. Мне не следовало никому рассказывать о том, кто я. В некотором смысле я хвастался. Пытался доказать свою состоятельность кучке
незнакомцев. Вот же идиот.
Но это сработало.
После того сеанса терапии все в моей когорте используют мои технические знания, чтобы добиться реабилитации. Они хотят, чтобы на потолке над головой замигала зелёная
лампочка, и по коридорам раздался сигнал освобождения. Они думают, что Макс - это просто компьютер, что в него можно играть. Но он гораздо больше, чем просто компьютер.
- Как это всё происходит? - спрашивает Тайрелл. - Как он учится?
- Думаю, он учится у всего, что его окружает, - говорю я, сидя на раскладушке в общей спальне. - Мы находимся в строго контролируемой среде. Я полагаю, что эти помещения
настолько просты и похожи друг на друга, чтобы уменьшить количество переменных. И мы, несомненно, находимся под наблюдением.
Мы заметили, что размер помещений абсолютно одинаковый, а обстановка до смешного спартанская. Потолки в каждой комнате представляют собой молочно-белую стеклянную
поверхность. Такое ощущение, что всё время ходишь под полупрозрачным зеркалом.
- И что он хочет увидеть? - спрашивает Тайрелл. - Наше хорошее поведение?
- Он строит модели нашего мышления, пытаясь найти способы изменить нас таким образом. Чтобы превратить нас в новых людей. Я не уверен в том, как это на самом деле работает.
- Тогда какой же от тебя толк, профессор? - спрашивает Рейчел. - Что тебе известно?
- Я знаю, что машина может судить нас, и почему я доверяю ей.
Все с нетерпением ждут, когда я продолжу.
- СуперМАКС - больше, чем просто компьютер. Он знает, что значит быть личностью, ошибаться, страдать.
Мой голос срывается на последнем слове, но только Рейчел, хмурясь, обращает на это внимание. Я вижу, как она впитывает информацию.
Тайрелл качает головой:
- Я работал с домашним скотом и могу сказать, что мы здесь просто крупный рогатый скот. Он наблюдает за нами, чтобы увидеть, кто из нас здоров, а кто болен. И кого он сможет
скормить стаду. СуперМАКС - это сортировочная машина. Бессердечная и неразумная.
Тихим голосом я осмеливаюсь возразить ему.
- Это не так.
- Откуда тебе знать?
Я скрещиваю руки на груди. Лицо Тайрелла мрачнеет, и он сжимает губы в тонкую линию. Я напоминаю себе, почему нахожусь здесь. Почему заслуживаю здесь находиться.
Бессмысленно всё время думать об этом.
- Он мой сын, - говорю я. - Мой сын, который у меня был.
Все переваривают только что услышанное.
- Какого хрена... - говорит Делмар, и Рейчел шикает на него.
- Реабилитационный центр СуперМАКС был обучен на основе данных из жизни моего сына, - говорю я. - Мой маленький мальчик, какая-то его часть, находится внутри этой машины. Я
поместил его в неё.
Я слышу сухой смех Делмара.
- Ты сказал, сын...был? Значит, ты посадил своего мёртвого ребёнка в тюрьму?
Будто в отключке я пролетаю через всю комнату, а мой большой палец упирается в твёрдый кадык Делмара. Он издаёт что-то вроде кваканья, когда я сжимаю его горло, мои колени
горят, скользя по ковру к койке Делмара, с которой я его стаскиваю.
Я отпускаю его, в шоке от себя. Оглядевшись, замечаю, что все остальные смотрят на меня. Никто и пальцем не пошевелил. Они ждали, чем всё закончится. Неважно, чем.
Потирая шею, Делмар поднимается на ноги. Несколько раз сильно кашляет. Встаёт, приглаживая свою грязную бороду и выдавливает жалкое "да пошёл ты".
Он подходит к двери, поворачивается и водит пальцем по всей комнате, тыча им в меня с особой яростью.
- Да пошли все вы! - кричит он и выходит.
Все неловко молчат, пока я бормочу извинения. Тайрелл даже не пошевелился, он просто продолжает разговор.
- Так как ваш парень сюда попал?
Итак, я продолжаю.
- Ни одна из ранних версий не работала. Люди не всегда поступают разумно. Мы эмоциональны, нелогичны. Алгоритмы не могли найти способ нас реабилитировать. До тех пор, пока
моя лаборатория не начала обучать их на примере человеческой жизни. Жизни моего сына. С рождения и до его смерти.
Тишина.
- Мир не чёрно-белый. Каждый день мы ведём себя по-разному. Мы делаем миллион маленьких выборов. Всё, что мы видим, всё, что мы совершаем. Принятые решения суммируются. И,
прожив одну человеческую жизнь, машина, наконец, поняла смысл. Она научилась нас понимать. По-настоящему понимать.
Тайрелл садится поудобнее. - Ты говоришь о душе, чувак.
- Я говорю об искуплении. Мой сын...мой сын пострадал из-за меня. Он пострадал из-за моей карьеры. Он пострадал ради создания этого искусственного интеллекта - машины,
способной управлять этим реабилитационным центром. Способной исцелять таких людей, как ты.
Рейчел откидывается на спинку стула и моргает, глядя на меня.
- Значит, ты думаешь, что твой сын был кем-то вроде святого, - говорит она.
- Я имею в виду...- говорю я ей, и внезапно ощущаю комок в горле. - Он был просто хорошим мальчиком.
Делмар стоит в дверях, осматривая комнату с отвращением на лице.
- Я вижу, к чему ты клонишь, супер-папа, - говорит он.
Я смотрю в пол, сдерживая гнев. Делмар, однако, ближе не подходит.
- Ты, должно быть, нечасто бывал в церкви, - продолжает он. - Наверное, тебя отправили в какую-нибудь школу гениев для ботаников, где никто не заставлял тебя поднимать
задницу каждое воскресенье и среду и принимать Иисуса Христа в сердце.
- О чём ты говоришь сейчас? - спрашиваю я.
- Я говорю о том, что ты сидишь здесь и втираешь нам. Высокомерный ублюдок. Приходишь сюда и пытаешься заявить, что твой сын умер за наши грехи.
Делмар смеётся, а Тайрелл кивает, улыбаясь в знак понимания:
- Окей, понимаю, о чём ты. Я бывал в церкви. Этот чувак думает, что он распял своего сына на кресте. Принёс его в жертву за наши грехи.
- Отпусти нам грехи, пожалуйста, - добавляет Рейчел. - О, великодушный профессор.
- Только не мне, - вставляет Делмар. - Мне отпускать грехи не надо. Я их уже искупил. Тупоголовая машина просто ещё не разобралась в этом.
Никто не обращает внимание на Делмара.
- И если его сын был Иисусом... - добавляет Тайрелл, - то этот парень...
Я чувствую, как жар поднимается вверх по телу, когда осознаю, каким высокомерным кажусь им.
- Всё не так, - говорю я. - Я всего лишь отец. Я имею в виду, я был отцом.
Мне приходится отвернуться, так как все смеются над моими словами. Я проглатываю желчь. Сначала они меня не слышат, так как у меня тихий голос и я стою лицом к стене. "Это
правда",- говорю я, и гнев в моём голосе поглощает их затихающий смех.
- Это правда! - кричу я, брызжа слюной.
Все замолкают, и в полной тишине мой голос звучит глухо и хрипло.
- Слушайте, в этой истории я скорее дьявол, чем бог. Но я здесь для того, чтобы расплатиться со своими долгами, как "подставной". И если кто-нибудь из вас в конечном итоге
вылечится и выйдет на свободу, вспомните мои слова. Это случится благодаря моему сыну, Максу.
***
Знаете ли вы, что можете зафиксировать человеческую жизнь? В мозг человека поступает довольно много сенсорных сигналов. Зрительные, слуховые и вкусовые/обонятельные -
самые простые из них. Ограниченный объём информации. Современные технологии легко справляются с задачей захвата этих данных в режиме реального времени и сохранения их на
жёстких дисках.
За считывание тактильной, кинетической информации и проприоцепции отвечает неинвазивный узел, расположенный за ухом, непосредственно над двигательной корой головного
мозга.
С минимальным набором оборудования можно запечатлеть, записать целую жизнь и использовать данные в качестве примера того, что значит быть человеком.
У машины может быть шанс повзрослеть.
Моя по-настоящему большая заслуга заключалась в объединении существующих технологий в оригинальную конфигурацию. Кольцо камер размером с булавочную головку,
высококачественные крошечные микрофоны, акселерометры и магнитометры объединены в миниатюрный массив датчиков и способны записывать все переживания и опыт ребёнка.
И тогда я внедрил эти датчики в своего маленького сына.
Остальные компоненты появились позже, как только сообщество убедилось, насколько ценными были эти данные.
Каждый новый датчик давал более детальное представление о детском опыте. Мой малыш даже не замечал никаких датчиков. И я убедил свою жену, что всё это делается во благо.
Мы были первыми родителями, которые получили представление о всей полноте жизни своего ребёнка. О каждом ускользнувшем из внимания эпизоде. О каждом сиюсекундном
мгновении. Мы с женой первые, кто всё это записали. А Макс был первым ребёнком, который показал это всё нам.
Известно ли вам, что на самом деле не бывает первых шагов? Как и первых слов. Ничего "первого". Только лишь череда мгновений, пока не случится что-то, после чего человек
может сказать, что произошло некое действие.
Это забавный факт, который стоит учитывать. Однако его знание всё портит.
Что касается моего собственного опыта, не было ни одного момента, когда я окончательно и бесповоротно разочаровался бы в своём ребёнке. Не было такого, чтобы я потерпел
неудачу как родитель. Не было никакого видимого превращения человека в чудовище.
Только лишь череда мгновений.
К шести годам мой сын умолял меня снять датчики. На игровой площадке другие дети начали замечать у него за ухом маленькую шишку. Уровень сбора данных был темой
перешёптываний других родителей на школьных собраниях.
Но я отказал сыну.
Эксперимент продолжался слишком долго. Но от него зависела моя карьера. Моя репутация. И результаты его произвели поразительную трансформацию в наших исследованиях.
Абстрактный искусственый интеллект, созданный в моей лаборатории, начал казаться почти...человеческим.
Машины начинали понимать нас.
Повседневный опыт моего сына, нюансы его развития оказались идеальной основой для широкого спектра приложений искусственного интеллекта, которые непосредственно связаны с
людьми. Взаимодействие с ИИ казалось более глубоким. Более искренним. И каждый месяц его разработки давал ИИ лучшее понимание того, что значит быть человеком. Машине сначала
необходимо побыть ребёнком, прежде чем она научится понимать взрослых людей.
Итак, я его не послушал. Я заставил сына не выключать устройство в начальной школе, где он был предметом любопытства и в средней школе, где он стал изгоем. И даже когда
развёлся с его матерью.
Говорят, что вы не можете наблюдать за чем-либо, не изменяя это. По моему опыту, абсолютно верное утверждение.
Я наблюдал и записывал каждый момент жизни моего маленького сына. И с каждым битом данных я наблюдал, как темнеет его восприятие мира. Данные не лгут. Среднее количество
слов, которые он говорил мне, резко сократилось. Наш зрительный контакт почти сошёл на нет. Мы редко видели друг друга, даже находясь в одном доме.
Мой сын просил меня отпустить его жить с мамой, я сказал "нет".
Когда она подняла этот вопрос, я нашёл момент в его памяти: семейная праздничная вечеринка, где он случайно увидел, как его мать немного выпила, а потом отвезла его домой.
Я придвинул к ней экран телефона и показал ей эту запись. Я сказал ей, что из-за этого её могут бросить в тюрьму. Или просто лишить опеки над ребенком.
Никогда не забуду выражение её лица, когда она смотрела это видео. Гримаса поражения, сменяющаяся волной гнева. Когда она ушла, не сказав ни слова, я всё понял.
Я зашёл очень, очень далеко. Эксперимент затянулся.
Но было уже поздно.
Моя жена больше никогда со мной не разговаривала. И, конечно, мой сын. Мой терпеливый мальчик с добрым сердцем, который так много пережил за свою короткую, но хорошо
задокументированную жизнь. Он так сильно любил своего отца, что никогда не снимал датчики, до самой смерти. Он оставил мне всю свою жизнь.
От начала до самого конца.
Макс покончил с собой на школьном вечере, пока я спал в своей комнате. Ему было тринадцать лет.