Почувствовав горький запах, Лис не выдержал и решительно распахнул дверь. Так и есть - авария, катастрофа, крушение поезда, читайте и ужасайтесь: не выжил никто. Потому что живых там не было. Ни в поезде, ни в этой комнате - кроме Лиса, но он только вошел, успел к самому концу, к кульминации: полюбоваться на горелые обломки. Машинист уже деловито выбирался из погнутой, покореженной кабины - целехонький, руки-ноги на месте, голова тоже, так, форма кое-где порвана, лицо все в копоти, что ему сделается, выплавленному в Мертвом огне.
Вокруг охали дамы, томно закатывали глаза да нервно обмахивались веерами - лишь пыль гоняли: Луиза, Кристина, Лидия и Вера, маленькая тесная компания (чужие тайны, секреты, сплетни - обо всем сразу и, в сущности, ни о чем). Чуть поодаль стояла Васька-ключница, прозванная так в насмешку - кто ей ключи-то доверит, такой: растяпе неуклюжей. Блажь молодая из головы девки-дуры еще не вылетела, не выветрилась - до Василисы она не дотягивала, так, Васька и Васька - вроде кота дворового, приблудного. И выгнать жалко, какое-никакое, а живое создание, и в дом пускать боязно: а ну как вести себя не умеет, то ли стянет чего, то ли по неловкости разобьет, сломает - непонятно, что от нее ждать.
А больше никого и не было: подумаешь - катастрофа, поезд с рельсов сошел, ну, подымило маленько, оно как загорелось, так и потухло, не деревянные же - огня бояться. Может, спали (вот уж во что Лис ни капельки не верил), может, просто ничего не делали - где-то там, в глубине необъятной комнаты, попрятались по домишкам-хибаркам, сонный город - что с него взять.
Впрочем, все это пролетело в голове Лиса в один миг: дамы-шептуньи, сплетницы, Васька с глазами-плошками (все-то ей как в первый раз), машинист, очередной поезд загубивший, комната вся огромная, бесконечная, словно он в ней - каждая стена, каждая половичка, каждый домик-малютка да те, кто там обитает. Злости не было, только усталость - так бывает, когда дни сливаются воедино, в нечто серое, тусклое, тоскливое - ничего нового, интересного, не получается, не выходит затея, игрушки - они и есть игрушки.
Тихо тикали часы, человек бы не услышал, не приложив их к уху. А у Лиса слух тонкий, острый, одно слово - лисий. Недаром же зовут его так. Или кличут? Да какая разница, он-то не скажет, промолчит - загадочно, неприветливо, но так, что захочется еще и еще спрашивать и слушать: молчание это дурацкое, в котором слов больше, чем в иной речи. А стрелки, узкие, хищные, на время сказок указывают, издревле, изначально и до сих пор - небось с такими же (побольше чуток) Иван-царевич счастья искал (сказывают, что и нашел, а вот впрок ли пошло счастье то - о том умалчивают).
- Опять? - только и спросил Лис.
Дамы-барышни (суета, толкотня, слезы, крики) сразу же руками всплеснули, заговорили наперебой - словно нити вокруг друг друга закручиваются, вьются, липкие, Лис их и слушать не стал, посмотрел внимательно и взгляд на машиниста перевел. А тот лицо попроще сделал, забормотал что-то невнятно, вроде как прощения просит - "Больше не повторится, господин Ма... Ах, да, Вы же просили без этих штучек, по-простому..." - а сам смотрит, выглядывает: буря ли нагрянула или так, обойдется. Обошлось. Лису бы рукой махнуть, послать все к чертовой бабушке, но нельзя: за что обижать старушку, да и пирожки у нее больно вкусные. Хорошо Черт устроился: прозвище такое - не всякий сунется, и бабушка вот: варит, жарит, солит, с такой не пропадешь.
- Ну-ну.
Лису бы сейчас сказать, что это они здесь в игрушки играют, скукой маются, а стоит только хоть одному лучу отраженному не в миг затеряться, рассеяться, теплом разойтись в коридоре, что между комнатами (много ведь их, всяких-разных), а чуточку подзадержаться - и копия, снятая небрежно, вскользь, оживет, заиграют краски, реальность слегка исказится (малое на большое, бесконечное на замкнутое), но главное не это, главное: люди, люди - странные существа из плоти и крови, что обязательно найдут и смысл, и цели - и не дадут случайному миру спокойно уйти в небытие. И это не самое страшное. Одно искажение - не беда. Да и десяток-другой - тоже не трагедия, подумаешь, ошибки - такое в любом опыте произойти может, на ошибках вон - учиться принято, положено даже (на своих ли, чужих - не важно, только бы не повторить, не повториться).
Да, Лис мог бы сказать и это, и многое другое, и говорил, неоднократно, захлебываясь от понимания, любви и желания объяснить. Наверное, люди бы отреагировали по-разному: кто посмеялся бы, кто поверил, а кто отнесся бы равнодушно - на то они и люди, искажения, отклонения, изменчивые и неизменные, мимолетные, как круги на воде. Те, с кем говорил он, не были даже живыми - игрушки, модели, воплощенные образы. Разницу Лис видел замечательно: душа, у живых она была обязательно, рваная или цельная, темная или светлая, а скорее - всякая, всего понемногу, всего вперемешку и через край. Другое дело, что тогда не всему удавалось проявиться. Люди. Это слово прекрасно все объясняло. "Люди", - говорил Черт и закатывал глаза. "Люди", - нежно выпевала Лада и улыбалась, так матери смотрят на детей: спокойно, ласково. "Ну, это же люди", - криво усмехался Свет и отворачивался. Только Лиса не устраивало такое положение дел. Хотелось докопаться если не до истины, то хотя бы до какой-то значимой глубины: найти, понять суть, отделить ее от ненужного и... На этом месте Лис всегда замирал, что "и" - он не знал.
Дэйса когда-то ставил один опыт, по-своему интересный, но жестокий - на взгляд Лиса. Другие-то опять произносили сакраментальное "люди" и тотчас забывали, что им, великим, до каких-то маленьких человечков, которые и на свет-то появились случайно - а открытия не ждут, главное - задать условия и вовремя подставить ладони: лови - не хочу (вот только что-то не ловится пока, сплошные неудача за неудачей, пустышка, мусор). Так Дэйса решил на изнанку привычное вывернуть: людей создать. Не вышло у него, надо сказать, мерку-то с себя снимал, не нашлось больше желающих - вот и получились живые твари, да бездушные, творили такое - похуже его, Лиса, подопечных. Дэйса и так мучился, и сяк, изворачивался, пытался найти ошибку - а что ее искать, основы у тех созданий не было, оболочка неплохо вышла, а наполнение - так себе, серединка на половинку, без стержня монолитного, а значит - рыхлое у них нутро было, у дэйсовых творений, ненадежное.
Не удался эксперимент, словом. Лада их жалела, убогих, предлагала забрать, ей по нраву возиться-воспитывать да ухаживать-приглядывать. Свет советовал уничтожить получившуюся систему - не вышла модель, ну, с кем не бывает, чего переживать зря, голову ломать - не проще ли заново начать, факторы все учесть, детали продумать, чем поломанную схему перелопачивать по десять раз, лучше-то она от этого не станет. Черт, вечно за Светом хвостиком бегавший, вообще ничего не сказал, а его и не спрашивали, кого мнение подручных-помощников интересует. А решать Дэйса должен был - его работа, творчество. Он и решил: уничтожать - жалко, а вдруг пригодится, Ладе отдать - так свое, своими руками созданное, потом и кровью, временем потраченным (да и позволить кому-то, а тем более женщине, ошибки за себя исправлять - ну уж нет), вот Дэйса и оставил их на произвол судьбы. Комнату запер, опечатал, все, как полагается, чин по чину - вскрывать не раньше, чем время поиска наступит. А наступит ли? Кто знает - никто не ведает.
Лис смотрел в пустые глаза машиниста, монотонно бубнящего извинения, уже привычные, наизусть выученные, и думал, что научить можно чему угодно, заставить понять получится далеко не всегда. Взлохматил рыжие волосы, вздохнул и сел - почти упал. Под рукой оказалась оплавленная железка, успевшая остыть - тепла в ней было явно меньше, чем в ладони. Машинист бодро зашагал в сторону города. Дамы, подобрав пышные юбки, отправились следом, наверняка в сотый раз будут перемывать косточки всем знакомым. Васька-дуреха как стояла, рот разинув, так с места и не двинулась, куда ей - думает. Лис осторожно потянулся - не напугать бы - потрепал ее по голове, уж лучше Васька, со всей ее глупостью и неразумением (добрая душа), чем Луиза с подругами или машинист этакий: в глазах муть да грязь, пустое, в общем, никчемное. Душа? Сам ли он произнес это слово, с языка ли сорвалось нежданно-негаданно? А глядишь, может, и вправду так: в глазах Васьки-Василисы, без дому, без роду - точно светится что-то. Не по-настоящему, конечно, а вот как солнышко сквозь тучи проглядывает после дождя и обновленную землю пригревает. А еще там, в глазах васькиных, вопросы несчитанные, мысли тяжелые, неподъемные, пока что словно яблоки кислые, недозрелые. Но однажды...
Как оно вышло-то, повернулось, вроде мелкая деталька, незначительная, куда ей, Ваське-ключнице до дам представительных - а нет, первая в гору полезла, вперед, вперед, хотя пока нет никакого вперед, только дорога будущая виднеется, неба край - синева вековечная. Комната как будто сжалась, съежилась, коридор ниточкой тоненькой стал, а там, за ними, мир раскинулся - непридуманный, настоящий, жизнь в нем чувствуется, да такая - бежать туда хочется без оглядки и дышать, дышать, задыхаясь от восторга и счастья.
И как только Лис не додумался, так же просто, ясно, на виду лежит, под самым носом - хватай, пока не увели. Да не уведут - такое раз в одно время замечают. И сейчас как раз подходящее - время сказок. А сказки - они разные бывают, и добрые, и злые, и страшные, и жестокие. Но каждый однажды вырастает из них, так змеи сбрасывают кожу, а деревья листву - не навсегда, это просто обновление, один виток вечной спирали, один шаг, ступенька незримой лестницы. Рождаются: плоть да кровь, игрушки, модели - листы пустые, только заглавие обозначено. А душа появляется отдельно, по мере развития, роста, и сама тоже растет, развивается, тянется куда-то - все бы ей разузнать, разведать. "Может, и мы, - подумал Лис, - просто пока не доросли, не выросли. Время сказок юное еще, молодое, а следующие слова на часах неразборчивы, непонятны". Он встал, совершенно оглушенный этой мыслью, в комнате повисла тишина, тревожная, но по-хорошему, не зло.
Васька-Василиса робко улыбнулась вслед Лису - тот шагал широко, размашисто, будто летел, не оборачиваясь, позабыв разом и про нее, и про машиниста, и про дамочек, принаряженных по случаю катастрофы, и про ошибки те, что сейчас гибли, пойманные временем чужих сказок и превращающие собственное в небытие. Не думал он и о будущем, о перспективах, возможностях, о том, как обрадуется Лада, помрачнеет от зависти Дэйса, захихикает в восторге Черт, торжествующе рассмеется одними глазами Свет.
Лис вышел из комнаты, плотно прикрыл дверь, повернул ключ в замке и поспешил дальше, пока в голове билась, расправляла крылья новая, совершенно удивительная в своей логичности и простоте идея.