Немытая. Нечесаная. Тысячу лет утопающая в дерьме.
Его кучи - мерзость разнообразного посыла - скопившись у стен миллионы лет пророчащихся на снос домов, чавкая, зазывали все новые жертвы неизбежности, что пребывая в блаженном неведении, непрестанно бродили вокруг.
Они - жертвы, ежедневно пробегали мимо по освещенной фонарями улице. Близко, но недосягаемо, заставляя подворотню испускать горестный стон, рожденный жаждой полакомиться.
Такие опрятные, сладкие, уверенные в себе и не смотрящие по сторонам. Некоторые из них спешили к любимым - домой; к сервированному столу, изобилующему яствами, руке, теребящей челку, или приторному поцелую в щеку - слюнявому, добротному поцелую, уже давненько не выражающему ничего кроме привычки.
Каждого из них подворотня провожала исполненным тоски взглядом.
Она - такая темная, такая притягательная, оставалась не у дел. Ни единого раза ничего не случилось в ее темных закоулках. Как проклятая, она хранила тьму и тишину, осточертевшую ей еще до первого пришествия, но ничего не получала взамен, кроме зловонных куч гниющих отбросов и плевков со стороны прохожих.
Толи дело другие - ее неизменные соседки, носящие гордое имя тупиковых улиц. Они щеголяют широкими входными проемами или добротными дверцами в жилища, показывая ей кукиш или язык, в зависимости от настроения.
К правой в гости на днях заглянул насильник - такой весь злобный, жадный, испускающий флюиды извращенной сексуальности. А она что?! Эта приличная дамочка с вечно брюзжащими жителями выставила его, маякнув прописавшемуся на втором этаже фсбэшнику, чтобы отправился выгуливать своего безмозглого пса именно в тот момент.
Глупая, что скажешь, но толику известности все же приобрела. Даже в новостях показали.
Другая, вечно похваляющаяся темнейшим переулком во всем районе, упустила киллера, позволив домуправу у самого входа установить фонарь. Безмозглая дурында - по-другому не назовешь! Упустить прекрасный шанс прославиться на весь мир.
Та, что напротив - эдакая правильная светолюбивая фифочка, рисующаяся ажурными балконами и мраморными колоннами допотопного строения - и то смогла ухватить себе кусочек славы. На прошлой неделе в ее вотчине последний вздох испустил престарелый поэт. Брошенный и забытый всеми до момента смерти, он вдруг в одночасье прославился, отдав Богу душу.
Или не Богу... Все одно. Теперь его имя на устах, а адрес проживания стал местом паломничества враз опомнившихся почитателей. Вся прелесть везения налицо!
А ей?! Ей, ждущей и стремящейся, ничего?! Все словно сговорились не замечать ее ожидающих стен, ее манящей притягательности, столь подходящей для разного рода грязных дел.
Подворотня горестно всхлипнула, обрушив штукатурку одного из зданий. В ее пределах не было ни одного подъезда, чтобы можно было развлечься, наблюдая за суетливыми людьми. Ничего такого, что сумело бы скрасить безрадостное существование, только копошащиеся в мусоре крысы, доставшие своим пронзительным писком и один зияющий вход-выход в который никто никогда не заглядывает.
Удел ее - неизвестность и прозябание. Вот только смириться с этим никак не получалось.
В то утро, выдернутая из беспокойной дремы рассветными солнечными лучами, подворотня открыла единственный покосившийся арочный глаз, чтобы завопить от восторга. В ее преддверии толпились рабочие в синих форменных костюмах. Одетые с иголочки, красивые и наглаженные - чудо-чудное, диво-дивное, определила она. Кажется, когда-то давно, в запыленной со временем молодости, слышала нечто подобное. Это было красиво!
Их было много. Целая куча - долгожданная, желанная куча, от вида которой у заброшенной мадам, замурованного в далеком прошлом переулка, потекли слюнки.
Неужели счастье? - спрашивала она себя, затаив дыхание для надежности. Неужто настала ее очередь отличиться? Войти в анналы? Стать популярной? Правда ли, счастье проложило к ней свою извилистую тропинку?
Зловонное нутро темной ниши ждало этого, как божественного прикосновения, молилось с ожесточенным неистовством, ожидая дара благословенной руки. Алкало сбывшейся мечты, подобравшейся столь близко.
Щурясь на солнце, она смотрела за передвижениями людей. Они крутили в руках инструменты - новенькие, блестящие - рассматривали какие-то бумаги, кидая в ее сторону задумчивые взгляды, а подворотня изнывала в ожидании чуда.
Оно - чудо, давно было определено в подсознании - кого-то, кто заглянет в темные недра и запалит свечу мировой знаковости.
Так прошло несколько дней. Люди приходили с утра, мялись неподалеку от нее. Однажды измерили ширину и высоту арки, чрез которую подворотня обозревала внешний мир. Она укатывалась, зараженная щекоткой, с радостью принимая касание чужих рук к своему телу.
А затем пропали. Все! В один день просто взяли и не пришли, лишив ее развлечения.
И тогда подворотня зашлась в горестном стенании. Шпатлевка с грохотом ссыпалась на землю, приземляясь на длиннущие крысиные хвосты и радуясь их воплям. Самый большой кусок придавил бездомного кота, решившего поохотится в ее никому не интересных внутренностях. Подворотня даже всплакнула над судьбой бедного животины, которую так необдуманно оборвала. За долгое время он стал ее единственным посетителем - крысы в расчет не принимались.
Весь следующий день она держала свой единственный глаз широко раскрытым, провожая алчущим взглядом пробегающих мимо, надеясь узреть фирменную робу приближающегося рабочего. Но безуспешно.
Их не было сегодня. Завтра. Через три дня.
И тогда подворотня, лелеющая собственную обиду, отвернулась от общества, существующего вне ее покосившихся стен. Она замкнулась в собственном мирке, где разлагающийся грязно-рыжий трупик уличного кошака являлся единственным незыблемым достоянием.
В ярости она изгнала таящихся в темных углах крыс, переворошила мусорные кучи и закрыла подслеповатый глаз. Что смотреть, если никто не видит ее молящего взора? Если никто не оценит красоты ее плачущей души?
Отвернувшись от тех, кто отказался от нее, подворотня возвела себя в ранг усыпальниц единственного живого существа почившего ее своим присутствием. Долгие дни она наблюдала за тем, как маленькое тельце превращается в прах. Следила, чтобы никто не мешал его разложению, разучившись обращать внимание на то, что происходило вовне.
Погруженная в себя, она не услышала, как многотонные монстры подползли к ней, скалясь зубастыми ковшами. Не видела, как один из них, ведомый твердой рукой одетого в униформу рабочего, нацелился на ее облупившиеся ресницы, и лишь только удар экскаватора заставил ее содрогнуться всем телом.
Подворотня ахнула, подкошенная, но возмутиться не успела. Сотни лет стоящие друг на друге кирпичики ее сути, сметенные железным чудовищем, повалились один на другой, превращая душу в бесформенную кучу отходов, под которой никем не признанный был погребен лишенный дома ободранный и изрядно побитый жизнью кот.