-Аксинья! Аксинья-а-а!!! Ой-горе-то-какое-горе-Нюшень-ка-то-наша-краса-ненаглядна-ой-бяда-бяда!.. .

- Чево там, ну? Опять, чоль, завалили?

- Ой-Аксинья-осиротели-мы-нонеча-паровозом-ее-задавило...

Лето конца XIX века выдалось исступленно знойным. Жара затопляла все уголки барской усадьбы, лишь к вечеру нисходя до благодатной прохлады, и потому поминки было решено справлять прямо во дворе. Столы аккуратной загогулиной описывали двор крестьянки Аксиньи и выкатывались на улицу, чтобы помянуть дочь ее Анну могли все желающие.

Желали, по привычке, всей деревней, и уж совсем было собрались, да ждали барина. Для занятия же времени степенно вспоминали покойников за прошедший год - поминали, как водится, добрым словом и со всеми подробностями. Когда ж доходили до новопреставленной Анны, бабы плаксиво терли глаза концами платков, а мужики горестно упирали взгляд в бутыли с самогоном.

За головным столом староста, да еще несколько дедков по-об-разованней неторопливо смаковали новости научно-технического прогресса.

- Эвот ты пень какой, Тимоха! Откуль же ж это можно, чтоб
объехт в длину короче себя вышел!

- Дык ить, относительность же. Скорость-то вон кака - перед
от заду и не поспеват улететь.

- Ну тя, брехло хромое. Финоген Саввич, хоть ты ему скажи,
а?

Финоген Саввич - староста и местный авторитет - покряхтел и молвил:

- Ты, Тимоха, впрямь, пень какой-от. Не можно оно, чтоб
объехт короче себя в длину был. Не можно!

Тимоха, дедок годами помоложе, сник под авторитетом и тоскливо уставился на бутыль с самогоном.

- Дык, Финоген Саввич, я-то чо... Оно ж просто относительно
все, а так-ту ..

- Вот и заткнись со своей относительностью, - не унимался
Тимохин опонент дед Варсонофий. - Ужо погоди... вон барин
идет. Барин-от нас рассудит.

По дороге, взбивая пыль босыми ногами, приближался барин. Путь его был извилист и непредсказуем. В последующие времена, при бурном развитии подводного флота, такая линия войдет во все учебники судовождения под названием "противолодочный зиг-

заг".

Фуражка с кокардой и офицерский китель барина плохо сочетались с простыми крестьянскими шароварами и отсутствием форменной обуви. Столь же безрадостно было и лицо его со слегка остекленевшим взглядом. Чувствовалось, что барина мучила ностальгия по армейскому прошлому.

- Эк, его, бедолагу, - пожалился Варсонофий.

- Поди, опять с Софкой поцапался, - встрял Тимофей и тут
же схлопотал подзатыльник.

- Это ишшо кому Софка, а кому и Софья Андревна, барыня
наша, храни ее господи, сопля этака, - возвысил свое кряхтенье
Финоген Саввич. - Гринька! - крикнул он паренька покрепче, -
поди подведи барина, неровен час, пронесет ишшо.

С прибытием барина плавное течение поминального обряда возобновилось. Вновь завыли бабы, захэкали самогон мужики. Угрюмое чавканье повисло над столом. Но понемногу народ втянулся, расслабился, и опять полилась беседа. Жизнь продолжалась.

- Тута, барин, Тимоха брехал, - решил снова подначить
своего товарища по годам Варсонофий, - про каку-то относитель
ность. Говорит, дескать, на больших скоростях объехт короче
себя в длину выходит!

- Да ну тя... - попробовал отбитьсп Тимоха, но не смог.

- А то не говорил? - возвысился над столами Варсонофий и
тут же низвергся вниз. - На больших скоростях, дескать, не
поспе-е-ет...

- Относительность... - флегматично прожевал капусту ба
рин, не отводя взгляда от Аксиньи. - На больших скоростях кто
ж успеет.... Все нынче относительно. Одно слово - релятивус.

- Точно, барин, золотые слова ваши! - воспрянул Тимоха. -
Как есть релятивизьм! Э-э-э, дяревня!(это Варсонофию).

- У нас на батарее прапорщик один был, - продолжал барин,
не замечая тимохиной радости, - Так тот мог до пяти ведер вина
в один присест выкушать. А другой раз поднял трехпудовое ко
лесо от пушки - спереть хотел - надорвался да и помер. - Барин
глумливо ухмыльнулся на Аксинью и смолк.

Над столом повисла напряженная тишина.

- Помянем рабу божью Анну, - вышел из неловкого положения
староста.

Все облегченно выпили и заговорили вновь.

- Говорят, Нюшку-то не сам паровоз задавил, - не унимался^
Тимоха.

- А кто ж тады, паровозчик, чоль? - Варсонофий засмеялся,
довольный остротой.

- Ну тя, профурсет, - отмахнулся Тимоха. - Слыхать, Вась
ке свому она изменила. Да с безысходности-то под паровоз и ки
нулась.

А поди ж ты, кинулась,- не уступал Варсонофий. - Да я сам видел с луга, как она полверсты чесала от паровоза, задрав юбку. Тот все дудит, а она так и чешет, так и чешет, и ведь нет, чтоб свернуть! Ну чисто - заяц! А что возьмешь, дура-девка, - внезапно философически закончил он.

- Да... - согласился барин, привлеченный пикантностью си
туации, и все разом замолкли, выражая свое уважение и желание
послушать умного человека. - От судьбы не убежишь... Помню, на
батарее у нас прапорщик один был. Раз испытывали у нас бомбу с
часами, а тот увидал ее, да походя в карман-то и сунул - спе
реть хотел. Ну, она у него и рванула в шесть часов пополудни -
после учений уж... В кармане! Куда уж тут убежишь...

Барин вдруг разом скомкал лицо и зарыдал.

- Сломался барин, - констатировал Тимоха. - Э-э-эх, сер
дешный, вот они чего бабы-то делают....

-Аксинья! - кликнул Финоген Саввич хозяйку. - Прими барина, да уважь, ежели чего, да спать положи. Бабы тут без тебя управятся.

Поздним солнечным утром следующего дня барин проснулся, снедаемый нетерпимой головной болью. Он долго лежал, вспоминая

перепетии вчерашнего: ссору с женой, Софьей Андреевной, поминки и Аксинью на них. В голове вертелись обрывки разговоров и какой-то пикантный сюжетец, который нужно было непременно теперь записать, но сосредоточиться мешало похмелье.

- Аксинья!

- Ну, чо вам еще, барин, - устало откликнулась от печи
хозяйка.

- Тащи рассолу, да чернила, да перо с бумагой.

- Ох, ты, господи, - засуетилась Аксинья.

Слегка оправившись и сходив во двор, барин сел за стол. Мысли все путались, хотя сюжетец обрисовался довольно четко.

Морщась от головной боли и сглотнув тошноту, барин вывел первую фразу: "Все смешалось в доме Облонских." Потом отложил перо и задумался.

-