Терапевтическое отделение Еврейской больницы располагается в отдельном небольшом уютном таком корпусе, построенном в 1905 году архитектором Гальперсоном, о чём свидетельствует авторская табличка над входом.
Я попал сюда с пневмонией в среду вечером. С меня взяли 50 гривен за поступление, а кровь из пальца и из вены обошлись ещё в пустячные 4 червонца.
Второй этаж, пятиметровые потолки, палата номер 6. Чехов! Антон Палыч, ау! Шесть коек, я занял одну из трёх вакантных. Под окном.
Сперва зашёл в смежную пятую палату. И сразу выскочил: вонь такая, хоть святых выноси. В шестой тоже не ароматерапия, но маленько полегче.
Соседи: Юра, лет 50, и два дедка лет по 60-65.
Кашляют так, что в воздухе висит мокротный туман, эдакая трахейно-жидкостная суспензия.
Юре совсем херово, почти не встаёт, температурит третью неделю, уже кровь ему начали переливать. Целыми днями разные капельницы.
Первый дед шустрый такой, живой, работягой работает, тоже Юрой звать. Спрашивает меня:
• У тебя хоть вены есть?
• Найдётся, - говорю, - парочка, а что?
• Та, у нас тут, - говорит, - палата: все со слабыми венами.
• Теперь, - говорю, - всё у вас будет по-другому. Я пришёл, у меня отличные вены, хоть сейчас - на выставку.
Второго дедка - Сашу привезли утром. Совсем доходной дядька, худющий, разговаривает тихо-тихо, и так же слабенько покашливает.
Раззнакомились. Работяга мне говорит:
• Ты не мент, случайно?
• Не.
• Спортсмен?
• Не.
• Бля, бандит шо-ли?
• Что-то среднее, - говорю.
• Саша подключился:
• Я был ментом когда-то, участковым на Слободке. Давно это было, ещё при Союзе. Нервная, я тебе скажу работёнка, ну её на хуй! Особенно доставали цыгане, как не свадьба, или день рождения - обязательно поножовщина. В сорок лет инфаркт хватанул, ебать его надо!
• А сейчас чем занимаешься?
• Бизнесмен я. Мебель и всякая такая хуйня.
Дверь открылась и через нашу палату в пятую прокатился неестественно толстый мужик в ярко-зелёной футболке.
• Беженец, бля. Из Донецка, - констатировал работяга. Он чалился тут уже неделю и, не считая коматозного Юры, был местным старожилом; всё про всех знал. - Торчит в Одессе уже два года и всем, сука, недоволен. Полтора года его держали в санатории Куяльник, сейчас сюда вот перевели. Кормят его, блядь, поят, а он, падло, только и делает, что скандалит. Ничем не болеет, только пиздит-ходит. То ему каша не солёная, то хлеба мало, то ещё до чего доебётся. Заебал!
Коматозный начал издавать своим изношенным организмом совсем несвойственные человеческому существу междометия. Нечто среднее между угуканьем филина и клёкотанием стервятника.
• Юра, - ебать тя в сраку, - испугался весёлый работяга, - это шо ещё за хуйня? Шо- то я от тебя такого блеяния раньше не слыхал!
• Та что-то я прокашляться не могу, - тихонько оправдался горемычный и, тяжело кряхтя, перевернулся на другой бок.
• Смотри мне, бля. Не окочурься тут у меня на руках. Или сестричку позвать?
• Не надо, - пробулькал дырявыми лёгкими Юра.
Работяга шёл на поправку. На душе у него было светло и безоблачно:
• Как знаешь, дружище. А то, может, сбегаешь в первую палату. К тёлочкам. Они тебя живо на ноги поставят. Я там как раз приметил для тебя подходящую бабушенцию. Видел, наверное: еле ходит такая с палочкой. И, что примечательно, угукает так же как ты.
Юра молчал.
• Ох и баб же у меня было, - это подключился Саша. - Одних только жён четыре штуки. Шесть детей, нахуй бля.
• Четыре жены - это нехуёво, - позавидовал работяга.
• Да, бля, - окунулся в воспоминания Саша. - Одна на слободском кладбище, вторая - на втором христианском, третья в Израиле, а четвёртая, - Саша неопределённо махнул рукой, - хуй её знает где она сейчас. Выгнал её к ебени мать.
Прокатился беженец:
• Сейчас гулял по территории, так тут столько котов. Штук, наверное, двадцать!
• Да? Нихуясе, - поддержал разговор работяга. Пузырь нырнул в свои апартаменты и дед Юра пробурчал:
• Ботаник ёбаный!
Темы как бы исчерпались, и началось перекашливание. Такая, знаете ли, массированная бронхиально-артиллерийская подготовка. Минут на четыре-пять, не более. У каждого под шконкой заготовлен кулёчек, как правило "Социальная Аптека", или "Таврия В" для сплёвываемой мокроты.
Я потянулся за книжкой, раскрыл её и начал было читать, но оказалось, что работяга уже прохаркался, улёгся поудобнее и, закинув ногу за ногу, сделал такой вброс:
• Я вообще тутошний, молдаванский. На Заньковецкой живу.
Саша живо ухватился за тему:
• Я тоже с Молдавнки, и жена моя первая со Степовой. А у неё подруга была Танька, так она никогда за такси не платила. Всегда ездила за отсос. А с женой я со школы знаком. С нами в классе учился, кстати, Толя Вассерман.
• Это который в жилетке с миллионом карманов?
• Ну да, бля. - Бизнесмен кашлянул пять-шесть раз. - Так его все пацаны пиздили. Только я защищал, жалко ж поца.
За сим все тщательно прокашлялись, дед Юра погасил свет, и мы легли спать.
Среди ночи включились все лампы, у дверей началась какая-то возня и приглушённые разговоры на гортанном языке. Мужик с бабой при помощи медсестры втащили в палату нового дедугана и уложили на крайнюю кровать. Долго стелили, шептались и шуршали кульками. Наконец деда оставили в покое, потушили свет и свалили. Но дедушке явно было очень хреново, он громко и невнятно стонал. Прибежала сестричка, включила свет и активно пыталась понять, что старика беспокоит. Затем умотала и вскоре притащила дежурного доктора. Доктор в ахуе убежал и через пять минут, громыхая на всю Мясоедовскую, вкатил в узкие двери палаты, прямо как Василий Иванович Чапаев, станковый пулемёт "Максим". Пулемётом оказался примерно такой же по габаритам ящик с электрическим шнуром и вилкой. Доктор немедленно включил его в розетку, а деду в ноздри перепало две гибких трубки, как от капельницы. "Максим" принялся издавать звуки как будто одновременно работает дизель-генератор и холодильник "Донбасс". Плюс к этому, где-то там внутри с периодичностью раз в шесть секунд дважды били литавры. Кроме того, к нему приделана бутылочка, в которой булькает какая-то жидкость. Короче, в этот симфонический оркестр органично вплетался ещё акустический эффект аквариумного аэратора.
Через десять минут деду полегчало. Ну а мы, а что мы, нам и до этого не сильно-то спалось.
Утро началось в шесть тридцать с доклада Саши. Он славно прокашлялся, сплюнул мокроту в кулёчек, тяжко блякнул и без всякой интонации молвил:
• Заебошил ночью пять тараканов. Пять, - чтобы быть уверенным, что правильно понят, он растопырил все пальцы на руке.
• Охотник, ебать, - уважительно протянул работяга и сделал сладкие потягуси.
• Шо там ночью за хипиш был?
• Та вот видишь: у нас пополнение. Привезли сына армянского народа.
• А шо это за хуёвина гудит?
Работяга приподнялся на локтях, мельком глянул на "Максим" и, зевнув, изрёк:
• Кислородный компрессор. Видать, дед задыхался ночью, вот доктор, да продлит Аллах его дни, и припердолил механизм. Теперь гордый сын Кавказа может дышать кристальным воздухом Арарата. Ебать.
Затем последовало традиционное ритуальное прокашливание с неизменным отплёвыванием кусочков лёгких.
Некоторое оживление в нашу прозекторскую внесла весть о завтраке. Собственно, кушать хотел только я и работяга, у остальных аппетита не было. Овсянка из ведра с надписью синей краской: "Терапия, первое", чай с запахом сухофруктов из трёхлитрового эмалированного чайника и пара кусочков хлеба. Жить можно, ебать.
Толстяк из пятой пронёс к себе в покои тареляру каши и миску из которой аж вываливались скибки хлеба. Через минуту он выскочил и с набитым ртом по-шекспировски продекламировал:
• Там мышь!
• Где, - встрепенулся работяга.
• Там, у нас в палате, живая - беженец показал пальцем.
• Так кидай хавку и тащи сюда своих котов! Куклачёв, мля, - дед Юра закашлялся и начал харкать в свой кулёк. Но мокрота оказалась такой вязкой, что нижний её край уже дотянулся до пола, а верхний всё никак не отделялся ото рта.
• Я вот одного не могу понять, - справившись со своей метровой тянучкой поинтересовался работяга. - Саша, - это он ко мне, - какого хуя ты - молодой, здоровый, розовощёкий, почти не кашляешь - и тебе хуярят по две капельницы в день! А нам, старым пердунам, которые еле, блядь, дышат, нам колют по одному укольчику! Можешь ты мне это объяснить, или нет?
В двери шмыгнула старушка. Подошла к Саше:
• Ну шо тут у тебя?
• Привет, мам. Воюем.
• А, ну-ну. Воюй, воюй. Я тебе патронов поднесла, - бабуля грохнула на тумбочку батарею ампул и флаконов.
На этом аудиенция закончилась. Сашина мама попрощалась и упорхнула, как её и не было.
Работяга привстал:
• Это шо, твоя мать?!
• Ну да.
• Это ж сколько ж ей лет?
• Девяносто два.
• Еба-ать!
• Да, мамаша у меня - что надо! Всю жизнь проплавала в ЧМП. А в войну её девкой угнали в Германию. Сначала в концлагерь, но ненадолго. Потом забрали в Берлин гувернанткой в немецкую семью, - Саша закашлялся.
• Н-да! Восхищаюсь такими людьми!
Заугукал Юра.
• Не реви, вампир, мля. Вон несут уже твою кровушку.
Медбрат Женя занёс штатив и полиэтиленовую прозрачную грелку с кровью. После переливания температура у Юры упала, и он первый раз за день вышел в туалет. Однако вернулся с тем же, с чем и ушёл. Зайдя в палату, он грустно промямлил:
• Гальюн закрыт на швабру. Оба унитаза забились. - И покорный судьбе, тихо опустился на свою койку.
На третий день моего заключения работягу должны были выписывать. После завтрака он прибежал из рентген-кабинета, поднял руки вверх и крикнул: "Победа"! Было девять утра. Он быстро оделся, собрал вещи и стал ждать выписки. Однако еврейская больница цепко держала его в своих объятиях.
• Баля, да шо ж это такое, - злился почти здоровый дед Юра. - Шо ж это за хуйня такая? Уже час дня, а эти бляди и в хуй себе не дуют! Подхожу к доктору, говорю, где выписка-то? А он - та всё уже готово, только печать ляпнуть. Ебать, так ляпни уже эту печать! Сил уже нет ждать! Час дня уже!
По коридору в сторону сортира, вяло передвигая ноги, прошаркали два усталых сантехника. Один обречённо нёс на плече бухту стального троса для прочистки канализации.
• Помню, в армии, в Германии - оживился работяга, - у нас забилось одно очко в параше, и меня послали его чистить. Я взял ломик, ёбнул им два-три раза, и всё говно ушло. Тут вдруг с нижнего этажа прибегает дневальный с расширенными зрачками и орёт, шо тут, мол, за хуйня происходит. Оказывается, я своей железкой пробил трубу, а они у немцев пластмассовые уже тогда были, и всем этим ливером окатило ротного, сидевшего подо мной на толчке.
В палату пожаловал пузатый смуглый мужичок. Поздоровался, разделся, лёг на свободные нары и закатал рукав. Зашла сестричка со штативом, быстренько засадила ему капельницу и ушла.
• Эй, мужик, ты шо - болгарин?
• Не, цыган.
• А-а. То-то я смотрю - загорелый такой. Слышь, а ты Зою знаешь?
• Какую Зою, - цыган немного повернул голову к работяге.
• Та училась со мной в школе на Льва Толстого Зоя - цыганка.
• Может и знаю. Я много кого знаю.
• Господа офицеры! - Саша появился в проеме двери. - Поздравьте меня: из холодильника спиздили мои сосиски!
• Какая прелесть-с!
• И у меня украли две сардельки, - пошевелился Юра.
• А они у вас там по правилам хранились, - поинтересовался цыган.
• Ну я ж не сегодняшний, - обиделся Александр. - всё как положено: в кульке с бумажкой - фамилия, номер палаты и число. Вот сука, найду крысу, засуну ему эти сосиски в жопу, а потом вытащу и заставлю отобедать!
Армянскому долгожителю полегчало. Он уже мог самостоятельно сидеть на своём ложе. Горец приподымался, спускал ноги с кровати и так, нахохлившись, сидел по полдня лицом в стену, спиной ко всем. Как обиженный какаду на жёрдочке. Думаю, сидя ему было легче дышать.
• А я за два года четвёртый раз в больнице лежу, - закинув руки за голову, похвастался работяга. - Больше всего мне понравилось в десятой на Малиновского.
Саша приподнялся, отхаркался, снова лёг и спросил у Вселенной:
• Шо-то я не пойму, брать мне на завтра какие-то лекарства, не брать? Какие?
• Та бери такие же, как сегодня. Здесь у всех всё всегда одинаковое. Какие взял в первый день, такие и будут тебе ебошить аж до самого дембеля.
Ближе к вечеру работягу таки отпустили, цыган тоже откапался и свалил, а соседнюю мужскую палату начали расселять. Дело в том, что женского полку в отделении прибыло, их некуда было уже укладывать, поэтому им освободили седьмую. Ну и чахоточные со своими чашками, туалетными бумагами и полотенцами скорбно потянулись в нашу шестую и смежную пятую.
В числе переселенцев к нам угодила цыганская чета. Собственно, нездоровилось мужу, а жена была просто при нём. Она договаривалась с доктором, стелила кровать, бегала за лекарствами, приносила еду, мыла посуду, звала медсестру, когда надо и т.д. А он болел в своё удовольствие, как бы не отвлекаясь на все эти досадные бытовые мелочи. Ночью они спали валетом. Он на двух красиво расшитых подушках, под цветастым пледом; у неё под головой было свёрнутое пальто.
На пятое утро, прокапавшись, я покандохал в соседнее отделение на рентген. Рентгенолог Иосиф Давыдовыч быстренько увековечил мои лёгкие на плёнке, объявил меня здоровым и, вообще, чего я морочу ему голову. И взял недорого, люблю таких докторов.
Оставшиеся лекарства я оптом слил за полцены цыганке, быстро собрался, попрощался и отбыл, не дожидаясь выписки. Ебать!