- Я не совсем понимаю, как вы можете мне помочь, - она посмотрела на нас опухшими от слез глазами, потом переместила взгляд на стол - единственное место, которое можно было признать более или менее чистым. - Но моя мама сказала, что вы очень помогли ее подруге.
- Как зовут подругу?
- Роза, Роза Михайловна... кажется...
Мы с Глебом переглянулись. Из моей груди вырвался идиотский смешок. Глеб выстучал пальцами по подлокотнику большого деревянного кресла-качалки нетерпеливый марш.
- Понимаете, Елена Владимировна, можно я буду называть вас Лена?..
Она кивнула.
- ... понимаете Лена. Мы не уверены, что помогли Розе Михайловне. Нам кажется, что ей просто было одиноко и она, как бы это помягче - женщина с очень богатым воображением. Если у вас дело такого же рода, то мы вряд ли будем браться за него.
Она снова посмотрела на нас двоих, и видно было, что что-то во фразе моего компаньона придало ей уверенности. Мы вообще давно заметили: если клиенту говорить о том, что мы не уверены, возьмем ли его дело или нет, ему начинает хотеться, чтобы мы его взяли.
В большой комнате с высоким, восьмиметровым потолком, даже скорее в зале, с претензией на звание "каминного" (камин был, но никогда не работал), с полом, выложенным терракотовым кафелем в испанском стиле, с лестницей к спальням второго этажа - царил невероятный бардак. Прибывшими утром ящиками с чучелами и посудой, было заставлено все пространство, а солома, выпавшая из них, вполне гармонировала с блеклой эмалью виноградных лоз напольного кафеля. Через большую деревянную люстру был перекинут шпагат, и на нем болталось перекошенное чучело рамфоринха - летающего динозавра с ужасающими зубами.
На моем коричневом вельветовом пиджаке приютилось несколько колосков соломы, а Глеб еще утром надел поверх своей синей тройки кожаный фартук до пола в следах химических экспериментов и периодов его художественного вдохновения.
В окна пробивалось серое январское утро. Вот уже неделю в Киеве утром шел дождь, который прекращался к вечеру, а на ночь шел снег. Я вчера вечером увидел припорошенную снегом Пушкинскую, обомлел от красоты, схватил фотоаппарат и, обвязав шею шарфом, бросился вниз, в надежде поснимать красоту бульвара Шевченко: девушек, спешащих к метро из университета, вереницу дорогих авто перед Премьер Палацем... Но попал ногой в наполненную до краев холодной водой яму, припорошенную снежной кашей, выругался и, хромая, пошел обратно. Чуть ногу себе не сломал.
Наша гостья, наконец, расслабилась. Глотнула чай из высокой чашки, приспустила легкий шарф, обмотанный вокруг шеи. На первый взгляд ей было около тридцати. Не высокая, ни худая и не полная - скорее всего, она занималась теннисом или фитнесом, или еще чем-то, что делало женщин похожими на женщин, а не на имитацию фигур из глянцевых журналов или теток из очереди.
- Мне тридцать шесть лет. Два года назад умер мой муж - сгорел от рака за две недели - и с тех пор я живу одна. Он оставил мне большой офис на Республиканском стадионе и две квартиры под сдачу на Горького, так что раз в месяц я просто собираю деньги с арендаторов, а все остальное время предоставлена сама себе. Живу я недалеко отсюда, дальше по Пушкинской, муж выкупил квартиры на последнем этаже и сделал мансардный этаж, почти как у вас. Моя мама живет на Оболони и ко мне, кроме моей домработницы, никто не заходит. Пока был жив муж, у меня были подруги - жены его сотрудников и деловых партнеров, но после его смерти они перестали ко мне ходить. Чего мне нисколько не жаль. Я и раньше любила одиночество, а потом любила своего мужа. Мне нравилось ждать его, готовить покушать, прибирать его вещи...
Глеб снова нетерпеливо забарабанил по подлокотнику, и мне пришлось строго посмотреть на него. Потом я ободряюще кивнул нашей собеседнице.
- Так что же случилось?
Она опустила голову, несколько раз глубоко вздохнула, потом посмотрела мне прямо в глаза и сказала:
- Понимаете, последние две недели мне кажется, что мой муж вернулся.
Признаюсь, в тот момент, когда она мне это сказала, мурашки пробежали у меня по коже и холодный ветерок тронул волосы. Я поежился под пиджаком и посмотрел на Глеба. В его глазах читалось мрачное удовлетворение.
- Чушь, - сказал он. - Я так и знал, что Роза Михайловна нас принимает черт знает за кого!
- Как это - вернулся? - спросил я.
- Все началось еще в начале декабря. Я стала замечать, что маленький музыкальный центр на кухне стал сам включаться и тихо работать. Муж так любил, когда тихо бормочет радио на кухне. Говорил, что это его успокаивает - в детстве у него дома постоянно работало радио на кухне.
Потом начали самостоятельно перемещаться вещи, оставшиеся после мужа. А две недели назад я не ночевала дома, а когда вернулась утром, то увидела, что шкаф раскрыт, одежда мужа горой свалена перед ним.
- У кого вы ночевали?
- У мамы.
- Кто-то знал, что вас не будет дома?
- Никто. Я ни с кем не общаюсь.
Глеб скрестил пальцы рук и прикрыл глаза. Потом начал пожевывать нижнюю губу.
- Так, понятно, - он внимательно посмотрел на нее. - Вы пытались найти этому рациональное объяснение?
Она слегка порозовела, под его пристальным взглядом.
- Понимаете, кроме мамы я никому ничего не рассказывала, а она рассказала тете Розе... - она беспомощно замолчала и посмотрела на меня. - А потом я приехала к вам.
- Так, Лена, - Глеб решительно поднялся с кресла и начал стягивать с себя фартук. - Вы оставляете задаток тысячу долларов, задаток не возвращается, но мы вам скажем: чушь все это или нет, и что дальше делать. Может быть, ваша домработница приобрела плохие знакомства.
- Но...
- Не спорьте со мной! Все подробности расскажите Александру. У меня нет времени. Он стремительно вышел из комнаты, и вскоре раздался звук захлопнувшейся двери.
- Куда он ушел? - легким поворотом головы она указала в сторону входной двери. - Что-то срочное?
- Да, - я усмехнулся, - в арт-галерею Пинчука привезли новую экспозицию.
Хоть ее дом и располагался недалеко от нас, я все же решил прогуляться к нему с приборами, на всякий случай. Кроме того, мне надо было получить представление о ее квартире, количестве комнат и темных углов. Пока я ходил по просторным комнатам второго этажа, она приготовила нехитрый чай, с венскими булочками, которые продаются прямо напротив ее дома.
- Я хотел бы вас предупредить, Лена, - начал я, прихлебывая из маленькой чашки. - Когда кто-то начинает заходить в чужие квартиры, как к себе домой - это очень плохой знак. Завтра я установлю во всех комнатах камеры наблюдения и кое-какие датчики.
- Во все комнаты?
- Во все! Включая туалеты и гардеробную.
Она смущенно опустила глаза:
- Это наверно будет не очень удобно, как вы считаете?
- Неудобно умереть в расцвете сил, - я протянул руку и исполнил свой коронный номер: накрыл своей ладонью ее ладонь. - Надо все выяснить.
На обратной дороге я купил себе точно такую же сдобу и пообещал себе чаще сюда захаживать. Киевская январская погода сделала очередной финт, наглядно демонстрируя тот факт, что январь был назван в честь двуликого бога Януса: после утренней туманной сырости было солнечно и ветрено, белели середины тротуаров, а по небу бежали комки ослепительно белой ваты.
Глеб уже был дома. Каминный зал преобразился: маски индейских вождей, чучела и кипу - все нашло свое место на полках и стенах, будто бы там и было, со дня сотворения мира.
Я выложил на стол продукты и указал пальцем на зэйду:
- Посмотришь?
Он взял в руки небольшую коробку, выполненную из красного дерева с небольшим экраном на торце - зэйду - и, нахмурясь, спросил:
- Вообще ничего нет?
- Ни единого эрга негативной энергии, ни единого эрга светлой силы. Пусто!
Глеб усмехнулся и задумчиво поскреб начавший темнеть к вечеру подбородок:
- Завтра установим датчики, а там - посмотрим.
Лена бродит по квартире, а я настраиваю кнопки управления камерами и микрофонами на клавиатуре. Она то и дело прикасается к полкам, открывает ящики.
- Вы знаете, очень странное ощущение знать, что за тобой наблюдают. Я никогда не выступала на сцене и очень волновалась на устных экзаменах.
Я говорю в микрофон, и мой голос раздается одновременно из всех встроенных динамиков:
- Привыкните.
- Я, наверное, дам отпуск домработнице. Уже и забыла, как убирать в доме.
Она идет на кухню за тряпкой, и я с удовольствием слежу за ней.
- Вы не против, если я поеду к маме?
Я снова прикасаюсь к микрофону:
- Я не против, но вам надо быть дома хоть какое-то время, иначе, если эта активность направлена на вас - мы ничего не выясним.
В этот момент я вижу, что она к чему-то прислушивается.
- Что там?
- Сильный ветер, - она покусывает губу. - Наверху. Вы не слышите?
Я включаю все микрофоны и слышу, как порывы ветра ударяют в стекла, наугад оставляю включенными только микрофоны большого зала верхнего этажа. Завывание ветра остается. Я вывожу изображение с камеры на центральный экран. Внезапно, ветер стихает и снова обрушивается на крышу дома. Небольшое окно резко распахивается, и стекла в нем не выдерживают и рассыпаются. Ветер, будто добившись своего, стихает. На маленьком экране Лена вцепилась в кухонный стол.
- Без паники. Во-первых, мы с вами договорились о том, что вы слушаете мои распоряжения. Во-вторых, если вы их не слышите, то просто запираетесь в ближайшей комнате с замком. Вверху разбилось окно. Никто ничего не бросал. Вижу, как она расслабляется.
- Сейчас вы просто берете шубку и едете к маме на Оболонь. Как и собирались. Наверх не поднимайтесь, я сам наведу порядок. Связь - каждые полчаса по телефону.
После того как она выходит, я беру связку ключей, рулетку, коммуникатор и не спеша выхожу из квартиры, одновременно вспоминая тех, кто может быстро сделать стеклопакет и о том, что скажет обо всем об этом Глеб.
Наша дама вернулась домой подшофе. Цокая туфлями и разбрасывая одежду на ближайшие предметы мебели, она прошла через квартиру. У порога спальни она содрала одну из туфель, а вторую зашвырнула носком в глубину квартиры. Легко сняла с себя платье и, оставшись в черном кружевном белье, покрутила рукой у головы и сказала:
- Пока мальчики!
Я смотрел на экраны в легком ступоре, а вот Глеб - с одобрительной улыбкой:
- Так держать, - тихо сказал он. Потом повернулся ко мне: - Хорошо, что она выпила. Я думаю, что сегодня мы узнаем кое-что интересное. Идите спать, Саша. Я предчувствую, что вам это пригодится.
Сигнал раздается в момент самого сладкого сна, но, видимо, я всю ночь подсознательно ждал его, потому что сразу соображаю, что к чему, и как был в черном спортивном костюме, хватаю тревожный ранец и легкий бронежилет, нахлобучиваю тактический шлем на голову и скатываюсь с лестницы.
Я бегу по ночному Киеву, слыша, как потрескивает невидимый ночной ледок под берцами и прихожу в себя:
- Что там у нас, Глеб?
- Активность по всем датчикам. Растет и растет. Скоро шкалы не хватит.
Я на бегу начинаю потрошить ранец, засовывая в карманы на бронежилете запасные обоймы.
- Подключаю шлем.
- Ок, информация пошла.
Экраны очков светлеют как раз в тот момент, когда я переступаю порог подъезда. Лифтам веры нет, и я начинаю взбегать по ступенькам. И в этот момент я слышу окрик Глеба и вижу, как Лена, будто в старом фокусе, взмывает вверх над кроватью. Совершаю неимоверный марш бросок: четыре прыжка - четыре лестничных пролета.
Сосредотачиваюсь на замках и слышу, как через дверь раздается рев динамиков: - Лена проснись, но она продолжает свой путь через гостиную к открытым окнам. Открываю дверь и бросаю в квартиру светошумовую гранату "Заря", одновременно закрывая глаза и отключая шлем...
Глеб пришел с большим саквояжем и в пижонской тройке, всем своим видом вводя в изумление оперативников разных мастей, которые примчались по тревоге и заполнили все пространство нижнего этажа квартиры. Я так понял, такой хипеш наделала не сколько граната, а задейстование тактического оборудования, которое перепугало пассивные элементы систем защиты различных посольств - а может Нафтогаза? - мимо которых я пробежал. Во всяком случае, все по очереди спросили у меня, что это за система и где я ее взял.
Буквально через минуту после взрыва, я только успел укутать ушибленную Лену в халат, к нам ворвалось человек двадцать. Но Глеб уже успел кое-куда позвонить, и надо мной никто не нависал.
Он поставил саквояж на большой обеденный стол и начал пристально смотреть на седого богатыря в штатском. Тот смутился и начал всех выпроваживать, потом аккуратно прикрыл входную дверь за собой, а Глеб начал извлекать на стол странные предметы.
- Вот вам ваза, - говорил он, вытаскивая старую фарфоровую вазу. - Ее нам дала тетя Маша, соседка снизу. Интересная женщина. Восемьдесят лет.
- А вот иконки, - и он положил на стол две дешевые выцветшие иконки, в дешевом пластиковом переплете. Спасибо дяде Игорю, с первого этажа.
- А это, - он достал красивый бронзовый подсвечник, - ханукия! Она досталась мне не бесплатно! Вас ждут в гости ваши соседи, Георгий и Варвара.
- Ну и от меня, по мелочи, - и он продолжил извлекать из саквояжа табакерки и серебряные рамки, подсвечники из оникса и еще какую-то дребедень, которой полны антикварные лавки и лотки на Андреевском спуске. Я, в это время, заварил чай, достал из хлама, который нагромоздил Глеб, плоский фарфоровый чайничек с надписью "Трускавец", сполоснул его кипятком, налил в него чай и протянул Лене:
- Пить из носика.
Сел и приготовился слушать.
- Понимаете, Лена, - начал Глеб, усевшись, наконец, рядом со мной за стол. - Природа не терпит пустоты. Вы теряете близкого человека, а оставляете рядом с собой только новые вещи. Вы женщина, и очень привлекательная - но вы одиноки.
Лена покраснела.
- Вы святите квартиру, - и он показал на метки на стене, - но не верите в бога. Вы создали вокруг себя много пустоты и ценностей, но не пользуетесь ими. А за украинскими ценностями рано или поздно приходит зимний татарский ветер. Скажите, вы куда-то ездили после смерти мужа? Крым? Москва?
- В Москву. Два месяца назад. Муж оставил кое-какие активы в одном из московских агентств. И квартиру.
- Что-то осталось от поездки?
- Вроде бы нет... Разве что журналы?
- Принесите их, пожалуйста.
Она кивнула и пошла наверх за журналами, а Глеб разложил весь хлам по периметру стола приговаривая: таш атса - аш ат, но ише купнен коче куп.
Когда она принесла журналы, он, положив их в центр стола, приказал:
- Лену - к маме, мы - домой спать. Окна оставить открытыми.
И первый направился ко входной двери.
Есть моменты, которые мне не нравятся в моей работе. На следующий день я позвонил Лене и вежливо попросил:
- Приезжайте к восьми. Желательно, чтобы вы были в коротком коктейльном платье с красными бусами.
Когда она вошла, в синем свободном платье, которое подчеркнуло красоту ее ног, с ниткой красных кораллов на груди, я уже зажег свечи в ханукии и освободил место для бокалов на столе. С удовольствием отметил, что колгот она не надела.
На высоких каблуках она была одного со мной роста, поэтому, когда я взял бокалы и встал ей на встречу, то очень ясно увидел искры в ее серых глазах.
- За ветер перемен!
- За украинский ветер! - поправил я. И только она пригубила вино, как я разбил бокалы, усадил ее на стол и убедился в том, что кроме колгот она заодно не надела и трусики.