Улица выглядела сонной, и практически пустынной. Куры паслись. Баба белье вешала на веревках. Я удивился, разве могут в 1912-м, в черт знает каком захолустье вешать белье на веревки? Я видел фотографии деда, лет на шестьдесят-семьдесят позднее сделанные, там тоже женщина белье на веревки вешала, разве что столбы металлическими были. Хотя, если подумать: должны же были люди в 1912 году как-то белье сушить? Чуть подальше, на завалинке, точнее на таком длинном бревне у забора рядом с калиткой, (это же и называлось завалинкой, правда?) сидел благообразный старичок, с усами и бородой. А напротив старичка, через дорогу стоял мужчина, не менее благообразный, тоже с усами, но без бороды. И в забавном котелке, как у меня. И даже в очень похожем на мой сюртуке. Хорошо, подумал я, значит, несмотря на всю спешку "попали в масть", как говорит Николай Иванович, приоделись сообразно эпохе. Хотя можно было как-то и полегче одеться: солнышко припекало.
Что еще лучше, так это что на мое появление никто внимания не обратил. Баба как вешала белье, так и продолжала вешать. Старичок вообще был далеко от этого мира, разве что мужчина приподнял свой котелок для приветствия. Но здесь, наверное, просто было принято между благообразными людьми здороваться между собой. Я ответил мужчине тем же, и медленно пошел по улице вниз, к складам. Надо же было посмотреть, что это такое, все равно собственно объект придет сюда еще не скоро. Минут пятнадцать, а то и двадцать в запасе есть. Познакомлюсь с местом грядущего действия.
Почему-то до погружения мне представлялись огромные заброшенные цеха, как в старых голливудских боевиках. Ага, как же! Откуда в Серафимовске могли взяться заброшенные цеха? Я свернул за угол, и увидел точно такие же заборы, а за забором сараи, разве что действительно полуразваленные. Вот такое унылое путешествие во времени. "Все величайшие прорывы человечества на самом деле удивительно скучны, - любил говорить Николай Иванович, - всю романтику им добавляет потом далекая от этих прорывов публика". Николай Иванович как всегда был прав.
Наконец, послышался шум. Я вернулся назад, к бабе, старичку и мужчине и стал смотреть, что будет происходить дальше. В конце улицы, там еще такой холм был так что улица до конца не просматривалась, так вот как раз из-за этого холма показалась стайка ребятишек. Несколько пацанов поменьше, прыгали вокруг мальчика постарше и дразнились:
- Куколка, куколка!
Куколка, то есть мальчик постарше, втягивал голову в плечи, растопыривал руки, пытаясь как-то отодвинуть мальцов от себя, но те не унимались, а только наскакивали пуще прежнего:
- Куколка поплачь! А то мы тебе бантик запачкаем, да штанишки порвем!
Самый шустрый сорванец даже ущипнул бедного мальчика, а потом нагнулся и подобрал горсть камушков и пыли с дороги, намереваясь запустить ими в жертву.
- А вот я вам! - воскликнула баба, вешавшая белье, - что донимаете человека!
Честно говоря, я ожидал, что все будет хуже, анекдотичнее что ли. Когда я читал дневник Севы Орловского (именно так звали Куколку), мне казалось, что его дядя обряжал в какие-то совсем немыслимые одеяния, действительно "клоунские". Что-нибудь с помпончиками и бубенчиками. А тут на нем был надет вполне строгий костюмчик, только какой-то не по возрасту немного. Севе в 1912-м исполнялось тринадцать лет, он уже начал вытягиваться, самое неуклюжее время, организм длинный, нескладный, фигура какая-то суставчатая, словно кузнечик на задние лапки встал. Его бы во что-то более подростковое одет и попроще. А сейчас руки высовывались из коротких рукавов курточки, ноги выскакивали из бриджей, так что казалось, что его одежда просто внезапно села поле стирки. Так в голливудских мультиках любят показывать: хрясь - и костюмчик уменьшается-уменьшается. Получается нелепо. Да еще и бант под горлом. Не такой, какие сейчас младшим девочкам на голове крутят, а скорее что-то изящное, века из восемнадцатого, плоский, но на всю грудь, как огромный узел галстука. Сам по себе - бант как бант, поместить бы этот бант куда-нибудь в галантный Париж, надеть на голову над этим бантом парик, чтобы не казалась эта стриженая голова на фоне банта такой маленькой и испуганной...
- Так он сам начал! - воскликнули сорванцы. - Он знаете что сделал?
- Я не делал, оно само, - всхлипнул Куколка и неожиданно побежал.
Бегал он тоже неловко, высоко вскидывая коленки и раскачиваясь, того и гляди опрокинется.
- Куколка, куколка! - завопили пацаны, и даже засвистели, засовывая перепачканные пальцы в рот. Самый шустрый размахнулся, намереваясь запустить камни в удирающего противника. Пора было вмешиваться. Я сунул руку в карман, нащупал ручку регулировки временного потока и выкрутил ее до ноля.
Баба осталась стоять с поднятыми вверх руками. Камешки, пущенные шустрым малым, зависли в воздухе. Птицы остановились в полете. Время остановилось для всех, кроме меня и Куколки, на которого я удачно кинул вневременной датчик.
- Сева, стой! - сказал я. - Да погоди же!
Мальчик только еще сильнее втянул голову в бант и свернул к складам.
- Я хочу тебе помочь! Да стой же ты, чтоб тебя! - я бросился вдогонку, он умудрился увернуться, и только у забора мне удалось схватить парня сзади. Куколка рванулся и раздался треск. Парень обмяк и прошептал:
- Воротник...
В банте что-то порвалось, и теперь одна из лент свисала почти до колен.
- Извини, я не хотел! Да это теперь и не имеет никакого значения! - я взял паузу, чтобы отдышаться. Все-таки бежать в остановленном временном потоке тяжело, пространство густое как кисель.
- Я не трогал этого стекла, - Куколка смотрел на меня испуганными глазами.
- Какого стекла? - в дневнике не было ни о каком стекле. - Я совсем о другом хочу сказать.
Мы долго думали об этом моменте. Что сказать, чтобы он поверил. Разные варианты рассматривали. А сейчас у меня все из головы повылетало. Да еще и лента эта болтающая. Дядюшка за такое действительно поколотит. Боже, какой дядюшка! О чем я?!!
- Я пришел, чтобы забрать тебя с собой, - сказал я. - Увести от твоего полусумасшедшего дядюшки, помешанного на моде, ему бы лете через сто родиться...
- Вы из полиции? - прошептал Куколка.
Черт! Да черт же!!! Все не так!!!
Дневник Всеволода Орловского нашла Наталья Семенова в старом комоде. Она почему-то решила снять себе дом в старом Серафимовске (тогда уж в Чебоксарах-107, как он назывался в нашем времени), а не в новом микрорайоне, рядом с институтами. У Натальи первое образование историческое, временными коллизиями она потом занялась. Вот ее и тянуло на историческое. Ей понравились стихи Севы, нам всем тоже понравились.
Родителей он потерял рано, их почти не помнил, жил с дядюшкой, действительно полусумасшедшим, это из Севиного же дневника слова. Кстати, он был не дядюшкой, в смысл не родственником. Честно горя мы так и не поняли, как Сева к нему попал. Настрадался парень от "дядюшки", потом война, все стало рушиться. Дядюшка умер, стало еще хуже, кем он мог стать, так и не выучившись толком ничему? Семенова побежала наводить справки в архивах, просто удивительно как хорошо сохранились архивы в маленьком Серафимовске, он же сто седьмые Чебоксары. Всеволод Орловский умер в 1918 году от чахотки. Родных и друзей не осталось, похоронен за казенный счет, где-то просто зарыт, даже могилы не найдешь. А у нас как раз ожидалось окно в 1912-й...
Кинулись к Николаю Ивановичу, да Профессор и сам давно все понимал. Что времени осталось мало (забавный каламбур, если подумать), что общества на наши игры со временем уже давно смотрит с опаской. В СМИ начинается истерика - это у нас, на Западе так уже давно идет. Так что полный запрет на экспериментальное исследование временных потоков, то есть на те самые путешествия во времени - дело нескольких месяцев. Надо просто успеть сделать больше. Что получится. Что подвернется.
Потому что объяснять этой самой общественности, что раздавленная бабочка из знаменитого рассказа никак на будущее на самом деле не повлияет, что это уже доказано - бессмысленно, общественности это неинтересно. Ей интереснее бояться: а вдруг! И что перемещение предметов из одного временного слоя в другой не приводит к мировому катаклизму, если темпоральный канал разорван, то перемещенные предметы быстро "забывают" свое "происхождение" и приноравливаются к новой эпохе (тут мне хочется нервно хихикать, вспоминая, как я в 1965-м стаканы из автоматов с газировкой воровал, так ведь не ради хулиганства, а ради эксперимента научного!) . И даже если "предмет" живой, то ему тоже ничего будет. И можно посмотреть на Маруську - рыжую фурию, я ее из того же 1965-го вывез. Носится по крышам, скоро котят от кого-нибудь из своих пра-пра-сто-раз-пра-правнуков принесет. Как же она меня тогда исцарапала! Да и я сам ходил в прошлое - и ничего со мной не случилось, если не считать маруськиных царапин.
А с другой стороны той же самой общественности не объяснишь, что посылка спецназа с танками и вертолетами с целью отбить Пушкина у Дантеса во время дуэли - это еще больший бред! Ах, как бы хотел наш Николай Иванович попасть сам да хотя бы куда-нибудь или в когда-нибудь! Не пускает его Мироздание. Меня, дурня, пускает, а ни его ни Федьку Кривицкого не пускает, ни Наталью... И никто пока не понимает почему так. Собственно говоря, именно поэтому меня в институте и держат. Я ничего не понимаю во всей этой темпоральной физике, но зато могу гулять в иных временах. Парадокс!
Вот так и работаем. Передовой край науки. Стаканы из прошлого таскаем. Считаем, когда и куда выпадет очередное окно. И если мы не приведем человека из прошлого сейчас, то потом уже не приведем никогда, потому что мир испугается окончательно.
- Нет, не из полиции, - я постарался быть спокойным. - Я из будущего. Оттуда, где нет дядюшек, где никто не будет тебя дразнить и наряжать в эти дурацкие костюмчики. Ты будешь учиться по-настоящему. Вот посмотри, - я поднял руку, чтобы достать из кармана фотографии института, мальчик отшатнулся. Он что, решил, что я хочу его стукнуть? - У тебя получались очень неплохие стихи...
Сева непонимающе смотрел на меня.
- У него еще никакие стихи не получались. Он начнет писать их только через три года.
Черт!
Я
медленно
обернулся.
Благообразный мужчина с усами, тот самый, в котелке как у меня и в сюртуке как у меня, стоял сзади и любезно улыбался.
- Если, конечно, останется в этом времени.
Я вытащил временатор из кармана, посмотрел. Ручка регулировки потока стояла только на нуле. А я в этом и не сомневался. И датчиков я больше ни на кого не ставил.
- Кто вы? - это был глупый вопрос.
Благообразный мужчина улыбнулся еще любезнее и представился:
- Арсений! Арсений Степанович Сорин, если хотите полностью. Впрочем, вы, Сергей Петрович, наверное, и сами понимаете, что если в данном времени все, кроме этого молодого человека остановлено, то...
- Стражи времени, - хмыкнул я - просто как в дешевых боевиках? Сева Орловский настолько важен для истории, что его перемещение в иное время вызовет всемирный катаклизм?
- Нет! - рассмеялся благообразный Арсений. - Никаких стражей. Не имеет смысла. Я из института, примерно аналогичному вашему. Научный сотрудник.
- И как там в вашем когда? - заинтересовался я. - Темпоральные эксперименты не запрещены?
- Запрещены, но с оговорками - ответил он. - Хотя, если честно, это старый запрет, который просто все время забывают отменить. Такие эксперименты уже никому не интересны.
- Почему? - удивился я.
- Видите ли, - Арсений снял котелок, и вытер пот со лба. Действительно, солнышко припекало. И как тут местные во всем этом ходили? - Пространство исторического времени не равно пространству времени физического. Историческое пространство складывается из событий. Но каждый отдельно взятый человек, впрочем, как и предмет, вкладывает в это пространство слишком мало своего участия. То есть всем кажется очень важным, что вот ни живут, работают, думают о чем-то, дети у них. Но для исторического масштаба все это - мелочь. Незаметная мелочь. Хорошо, пусть не совсем у каждого мелочь, но для девяносто девяти целых и девяносто девяти сотых процента человечества это соответствует действительности. Так что абсолютно неважно, где и как они проживут свою жизнь и проживут ли ее вообще. Не важно, что они будут делать. Умрут ли сразу после рождения или дотянут до ста лет и оставят множество детей, внуков и правнуков. Ничего в истории от этого не поменяется. Историю вообще никак не поменяешь. Поэтому и эксперименты неинтересны.
- Действительно, - пробормотал я, - кому в таком случае интересны эти эксперименты? Вот сейчас я вернусь в Институт, расскажу о ваших откровениях, и все сразу потеряют всякий интерес к исследованиям времени.
- Мы с вами тоже относимся к этим девяносто девяти целым и девяносто девяти сотым процента человечества, не надо себе никогда льстить.
- Тогда зачем вы здесь?
- Конечно не для того, чтобы менять историю! Мы изучаем психологию людей различных эпох. Сейчас нас интересуете вы. И вы в общем как эпоха начала темпоральных исследований, и вы, Сергей Петрович, конкретно. Честно говоря, у нас давно интересуются этой варварской психологией, когда ради своих иллюзорных интересов вы готовы распоряжаться чужими жизнями.
У меня челюсть отвисла практически в прямом смысле этого слова:
- Чьими жизнями?
- Мальчика конечно! - Арсений удивился, как я не мог понимать таких явных вещей.
- А что будет с мальчиком в будущем, если он туда попадет? - спросил я.
- Ничего особенного, - пожал плечами Арсений. - Совершенно точно не станет великим поэтом, как мечтает Наталья Владимировна. Вообще стихов писать не будет. Даже поздравительных и для многотиражки. Или многотиражки не из вашего времени, а у вас стенгазеты? В общем, неважно. Станет мелким чиновником областного управления статистики, будет считать сточные воды и производство обуви на душу населения. Останется таким же тихим и забитым человеком. Женится, разведется, алименты платить будет на сына, по-моему...
- И умрет от чахотки в восемнадцать лет?
- Нет, - ответил он.
- Тогда вы свободны!
- В смысле?
- В смысле не мешайте мне про...
- Я поражаюсь вашей бесчувственности и безаппеляционности. Хотя бы дослушайте, что вам говорят. Вы правда считаете, что лишние годы жизни - это облагодетельствование человека, что если вы дарите человеку лишний год, то его можно ни о чем не спрашивать...
- А где мальчик-то?
Около забора никого не было.
- Я же вам уже говорил, что...
- Я не шучу, куда пацан-то подевался?
Арсений прервался и удивленно захлопал глазами.
Нашего Севу что, какая-то третья сила из следующего миллионолетия уволокла, пока он мне тут на уши лапшу вешал? Уже ничему не удивлюсь.
Я подошел к забору и потрогал доски. Одна шаталась. Арсений захихикал:
- Да он просто от вас удрал!
Я отодвинул доску. Нет, так мне не пролезть. Я не бугай, но и не настолько худ, как бедный Куколка. Придется пару досок выломать.
- Напрасно смеетесь, - хмуро сказал я своему коллеге из будущего. - Вы на этих складах были? Нет? А я заглянул. Сплошные ямы, колдобины да валяющиеся тут и там стройматериалы. С его ловкостью передвижения руки-ноги себе поломает как нечего делать.
- Вам не кажется, что Сева не хочет иметь с вами никакого дела? - с некоторым апломбом спросил Арсений.
- Мне кажется, что Сева просто затюканный по самое не хочу человек, который во всем видит только одни неприятности, а реагировать на них привык одним единственным образом - забиться в какую-нибудь щель, где, как он думает, его не достанут.
Я рванул доску на себя. Потом еще раз сильнее. Оторвалась. Я откинул ее в сторону, снял котелок и сюртук и сунул их в руки Арсению:
- Вот вы какую бы из двух жизней Куколки выбрали та что в будущем, или та что в его реальном времени?
Тот машинально взял шмотки и недоуменно на них смотрел, пока я пытался расширить проход.
- Это же не мои жизни, я не имею никакого права сравнивать их! Почему вы не хотите оставить его в покое? Разве не видно, что он не хочет отправляться в будущее.
- Вы не поверите, но это еще и не его жизни, потому что он их тоже пока не прожил. Пришли два дядьки, рассказали какие-то сказки, которые он от страха пропустил мимо ушей. Из чего ему выбирать? Вы всерьез верите, что он может сделать какой-то осознанный выбор в таки условия? Спасибо!
Я забрал назад одежду и полез в дырку.
- По-моему, мой дорогой Сорин Арсений Степанович, (так кажется, да?) вы сами себе противоречите. Ох, осторожно, тут яма. Как раз с моим появлением у Куколки возникает выбор. А без меня у него только чахотка и никакого выбора! И потом никто не хотел его связывать и утаскивать в светлое завтра. Знали бы вы, сколько времени мы думали над тем как ему все это объяснить! Интересно, если бы мне надо было бы забрать младенца при смерти, которого бы в будущем точно бы спасли?
- Есть родители...
- А если нет родителей?
- Схоластика!
- Тихо!
Мы замерли и прислушались. Никаких звуков.
- Скорее всего, он или потерял свой датчик, или просто тут что-то экранирует связь датчика с моим временатором. И Куколка замер вместе со всем окружающим. Так мы его долго искать будем, вон какая трава вымахала! А у вас нет каких-нибудь способов его найти?
- Нет, - по-моему, Арсений немного обиделся, что я его не слушал.
- Так и не поняли, как заставить электронику работать при переходе в прошлое? Жаль. Скорее всего, он где-то рядом. Я сейчас снова запущу время, попытаюсь поставить на него еще один датчик. Приготовились.
- Я не собираюсь ни к чему готовиться и участвовать в ваших экспериментах.
Я включил время.
- Сева!
Я так и не понял, откуда он выскочил.
- Да стой же Куколка!
Мне удалось его "запятнать", но услышав кличку тот ринулся в сторону, в какой-то из сараев. А дальше все было как в замедленном кино: доски пола под ним провалились, мальчик с криком полетел вниз, в подвал, а вся развалюха стала складываться, засыпая образовавшийся...
Мы с Арсением одновременно выкрутили ручки временных потоков на ноль. У него временатор, оказывается, в нагрудном кармане был, на цепочке от часов.
- Черт, Куколка, ты как там? Живой?
Я пытался что-то разглядеть в хаосе бревен, досок и застывшей пыли.
- Ваши эксперименты!... - а он, пожалуй, еле сдерживается, чтобы мне в морду не заехать. Молодец!
- Я не бил это стекло, оно само, я думал...
Голос из под досок шел глухо, но все с прежней интонацией.
- Ну, если уж он об этом чертовом стекле думает. Значит живой!
Мы с Арсением сели и устало прислонились к застывшей развалюхе.
- Еще немного, и ваши эксперименты бы лишили его всякого выбора, - сказал Арсений. - Да скажите же честно хотя бы самому себе, что вам именно для своих опытов нужно притащить человека из прошлого, что до судьбы этого несчастного мальчика нет никакого дела.
- Сколько у нас времени до полного закрытия темпоральных экспериментов? - спросил я его.
- До конца года. Пока ученые не научатся ответственности, их нельзя допускать к науке.
- Вот именно, до конца года. Мы были бы рады найти в другом времени человека, достаточно образованного, чтобы он понял все наши объяснения и принял решение о переходе в будущее с учетом все факторов. Но у нас только два с небольшим месяца и единственное окно сюда, где такие ученые появятся, но лет через пятьдесят. Что делать? На основании чего вы потом будете делать все свои замечательные выводы о девяносто девяти целых и девяносто девяти соты процента населения? Теории развивать? И насчет того, что о Куколке никто не думает - это вы очень сильно ошибаетесь. Все понимают, что берут на себя ответственность... какая бабочка из него вылупится, и не раздавят ли ее... путешественники из будущего.
Я встал и посмотрел на переплетение досок и бревен.
- Арсений, вы в детстве в бирюльки играли? Это когда палочки рассыпаешь, а потом потихоньку сверху завал разбираешь? - пришлось пояснить мне. - Вот сейчас этим и займемся.
И занялись. Искали свободные "палочки", потом я аккуратно вешал на них последний оставшийся датчик, чтобы высвободить из плена остановленного времени, и мы вдвоем оттаскивали освободившееся бревно в сторону. Наконец, удалось расчистить более-менее широкий лаз.
- Ау! - крикнул я.
Куколка смотрел на нас печальными глазами и даже про стекло не ныл больше.
- Что смотришь, руки давай, вытащим!
Его костюмчик, дядюшкина радость, оказался испорченным окончательно. А вот сам мальчик на удивление отделался лишь парой нескольких царапин. Мы сидели втроем и смотрели на застывших в остановившемся времени ворон.
- Арсений, - спросил я,- а у вас поняли почему прошлое принимает не всех людей?
- Нет, - ответил он, в этом плане ничего не изменилось.
Я хмыкнул.
- Получается, что ты вроде меня. Скорее не ученый, а экспериментатор. А то у меня ж специальность по диплому - танки да БТР!
Какое-то время мы еще помолчали, а потом я сказал:
- Вот ты говорил, что чтобы мы не делали, все равно история от этого никак не меняется. Но это для тебя в будущем. А для меня этого будущего пока что еще не существует. А, значит, у меня есть возможность. И я буду долбиться, из последних своих сил, чтобы эту свою возможность реализовать. И никакие вероятности в сотые доли процентов меня не остановят. Хотя бы потому, что не буду долбиться, так и сотых долей процента от той вероятности не останется. А уже потом решайте в своем будущем - что дало мое долбление в историческом масштабе. Но то, что я дам мальчику выбор, я тебе обещаю.
Я встал, отошел на несколько шагов, провел черту и стал рассказывать.
- Сева, послушай меня внимательно. Я действительно из будущего. И дядя Арсений тоже, причем из еще большего. Или дальнего. Но это не важно. Так вот, я хочу, чтобы ты пошел со мной. Ты будешь жить у Николая Ивановича, это наш профессор. У него нет детей, но он очень их любит, и он ждет тебя, и его жена Ксения Борисовна ждет. И мы все тоже ждем. Ты сможешь учиться, заниматься спортом... И еще ты всем нам очень поможешь, потому что после твоего перемещения в будущее Николай Иванович и все другие ученые многое поймут о свойствах времени. И смогут потом это как-то использовать. Для помощи другим мальчикам, например.
- А здесь, в твоем времени скоро начнется война, и революция, и... В общем, всякие гадости. Вот так.
- Очень уж неравнозначный выбор получается, - пробурчал Арсений.
- Какой уж есть, - развел я руками. - Если ты перешагнешь эту черту, - снова обратился я к Куколке, - то я возьму тебя с собой. Но если ты не хочешь пойти со мной, то я пойду с тобой к твоему дядюшке и что-нибудь навру, чтобы за твой порванный костюм ругали меня, а не тебя. Я ж в этом и виноват во многом. В общем, я пошел. Если ты не перешагнешь черту, я не обижусь. Но только ты ее перешагни. Я тебя очень прошу! Пожалуйста!
Я отошел на несколько шагов. Куколка встал и замер перед неровной линией на земле.
Маленький несчастный человечек перед большим неизвестным будущим.